Ребекка легонько хлопает его по плечу.

– На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнём к бабе-яге; баба-яга съест меня!

– Помолчите лучше, – обрывает их она.

Куколка поела, и глаза её заблестели, как две свечки.

– Шучу! Ты прекрасно справилась! Мне бы очень пригодился на ферме такой человек, как ты.

– Не бойся, Василисушка! – сказала она. – Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у бабы-яги.

Ребекка отворачивается, чтобы Арвид не заметил, как она покраснела. В долю секунды в голове проносится мысль. А что, если ей и вправду здесь остаться? Ведь можно было бы помочь ему открыть магазин фермерских продуктов и управлять кафе?

Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.

Она представляет себе, как наводит порядок в старом сарае, печет хлеб и печенье на продажу. Это же просто мечта: каждое утро просыпаться и заниматься только тем, что приносит тебе удовольствие. Ребекка осознает, что в компании «Хеннинг и Шустер» такого никогда не было. Если сразу подать заявление на увольнение и использовать накопленные дни отпуска, ей просто уже можно не выходить на работу.

Идёт она и дрожит. Вдруг скачет мимо её всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, – на дворе стало рассветать.

Ребекка искоса смотрит на Арвида. С каждым днем он нравится ей все больше, но покинуть Стокгольм непросто. Там сосредоточена вся ее жизнь, и усилий на переезд потребуется немало. И все равно, по мере того как она привыкает к этой мысли, идея уволиться из аудиторской фирмы кажется правильной.

Идёт она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, – стало всходить солнце.

Достав мобильный, Ребекка просматривает историю звонков. Она тринадцать раз звонила Йуару и отправила бесчисленное множество сообщений – все без ответа. Убрав телефон, думает, как обрадуется бабушка, узнав, что Ребекка вернется насовсем. Может быть, все-таки Бьёркбаккен и есть ее настоящий дом?

Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка яги-бабы; забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские, с глазами; вместо верей у ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная.

Глава 35

Ребекка расчесывает и тщательно вытирает полотенцем бабушкины волосы, потом включает фен. Аккуратно высушивает седые локоны. Бабушка откидывается назад. Похоже, она наслаждается таким вниманием и заботой, и Ребекка думает, что возможность привести себя в порядок выпадает ей нечасто.

Вдруг едет опять всадник: сам чёрный, одет во всём чёрном и на чёрном коне; подскакал к воротам бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, – настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как середи дня. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте.

Высушив волосы, внучка убирает их в узел на затылке и помогает Анне одеться. Ее охватывает особенное чувство, когда она ухаживает за бабушкой. Ребекка вспоминает, как часто бабушка помогала ей в детстве: заплетала в косы длинные волосы перед сном, стирала ночью белое кружевное платье, чтобы утром внучка снова могла надеть его, варила овсяную кашу и подавала ее с домашним клубничным вареньем, потому что от любой другой еды Ребекка отказывалась. Теперь они внезапно поменялись ролями, и Анна нуждается в ее заботе.

Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу баба-яга – в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает.

Она достает бабушкин крем для лица, аккуратно втирает в кожу и в завершение, пару раз взмахнув кисточкой, наносит немного румян. Потом достает золотую цепочку из шкатулки, лежащей на прикроватном столике, и аккуратно распрямляет ее. Поправив по центру кулон в виде птицы с расправленными крыльями, застегивает замочек на шее.

Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала:

Встретившись с ней взглядом в зеркале, бабушка улыбается внучке, но глаза ее подернуты грустью. Ребекка подозревает, что Анна все еще расстраивается из-за того, что мама так и не появилась на вечере памяти Луки.

– Фу-фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?

– Теперь все готово, – бодро сообщает Ребекка.

Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала:

Оценив свое отражение в зеркале, бабушка кивает.

– Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнём к тебе.

– Спасибо тебе большое. Чувствовать себя такой ухоженной – роскошь для меня.

– Хорошо, – сказала яга-баба, – знаю я их, поживи ты наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем!

В залитой утренним солнцем кухне Ребекка помогает бабушке сесть за стол и протягивает газету.

Потом обратилась к воротам и вскрикнула:

– Кофе скоро будет готов, – говорит она, накрывая завтрак.

– Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!

Ребекка собирает свои волосы в хвост. В девять они договорились встретиться с Арвидом у сарая: она расскажет ему о своих идеях и передаст материалы о магазинах фермерских продуктов, а после обеда они с бабушкой решили устроить воскресную прогулку в город и посмотреть на памятный знак.

Ворота отворились, и баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса, а потом опять всё заперлось. Войдя в горницу, баба-яга растянулась и говорит Василисе:

Внучка искоса поглядывает на мобильный. Проснувшись сегодня, она первым делом отправила маме эсэмэску с приглашением присоединиться, но ответа до сих пор не получила. Ребекка много думала над словами, оброненными матерью во время их последней встречи. Даже страшно представить себе, каково было Камилле воспитываться в условиях такого глубокого семейного конфликта, но, с другой стороны, мотивы бабушкиного решения ей тоже понятны. Никому не пожелаешь забеременеть в девятнадцать, да еще в те годы, когда иметь внебрачного ребенка считалось постыдным.

– Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу.

– Справишься без меня, пока я встречусь с Арвидом? – спрашивает она, наливая дымящийся ароматный кофе.

Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать яге кушанье, а кушанья настряпано было человек на десять; из погреба принесла она квасу, мёду, пива и вина. Всё съела, всё выпила старуха; Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины. Стала яга-баба спать ложиться и говорит:

Бабушка откладывает в сторону газету, освобождая место для внучки.

– Конечно. Твоя идея открыть кафе на хуторе просто чудесна. Она обречена на успех, ведь ты великолепно печешь.

– Когда завтра я уеду, ты смотри – двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, бельё приготовь, да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть её от чернушки. Да чтоб всё было сделано, а не то – съем тебя!

– Только это не мое кафе, а Арвида, – смеется в ответ Ребекка. – У меня уже есть работа.

После такого наказу баба-яга захрапела; а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и говорила:

– А ты представь себе, как было бы здорово сюда вернуться. Мне так жаль, что тебе приходится жить вдалеке от семьи.

– На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжёлую дала мне яга-баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!

– Но Йуар тоже моя семья, – выпаливает Ребекка, не успев подумать.

Кукла ответила:

Привычка защищать свои отношения с женихом успела перерасти в рефлекс. К тому же ей не избавиться от ощущения, что разрыв равнозначен поражению.

– Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися; утро мудреней вечера!

Бабушка берет ее за руку:

Ранёшенько проснулась Василиса, а баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник – и совсем рассвело. Баба-яга вышла на двор, свистнула – перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник – взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает.

– Знаешь, никто не мешает тебе передумать.

Осталась Василиса одна, осмотрела дом бабы-яги, подивилась изобилью во всём и остановилась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться. Глядит, а вся работа уже сделана; куколка выбирала из пшеницы последние зёрна чернушки.

– Ну, как сказать.

– Если я чему и научилась с годами, так это – не бояться следовать зову сердца, – задумчиво продолжает бабушка. – Жизнь коротка. Обернуться не успеешь – превратишься, как я, в старуху, у которой ничего не осталось.

– Ах, ты, избавительница моя! – сказала Василиса куколке. – Ты от беды меня спасла.

Ребекка крепко сжимает ее руку. Хотя она ни словом не обмолвилась с Анной о своих чувствах к Арвиду, кажется, будто бабушка все знает.

– Тебе осталось только обед состряпать, – отвечала куколка, влезая в карман Василисы. – Состряпай с богом, да и отдыхай на здоровье!



Арвид сидит на земле в небольшом загоне рядом со стойлом. У него на коленях лежит ягненок, которого он кормит из бутылочки, не слыша, как подходит Ребекка. Поглаживая малыша, Арвид тихонько говорит с ним, и такое проявление нежности заставляет сердце биться быстрее. Он оказался эмоциональнее, чем Ребекке показалось сначала.

К вечеру Василиса собрала на стол и ждёт бабу-ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами чёрный всадник – и совсем стемнело; только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья – едет баба-яга. Василиса встретила её.

Девушка останавливается в нескольких метрах от загона. Арвид замечает ее, только когда ягненок наелся вдоволь и он поднялся на ноги.

– Всё ли сделано? – спрашивает яга.

– Ты уже здесь? – слегка насмешливо спрашивает он. – А я думал, ты так рано не встаешь.

– Изволь посмотреть сама, бабушка! – молвила Василиса.

– Вообще-то я прихожу в офис каждое утро раньше восьми. А до того успеваю на пробежку и еще до работы минут сорок пять добираюсь.

Баба-яга всё осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться, и сказала:

– Если ты жаворонок, может, возьмешь на себя дойку в пять утра? – шутит Арвид, и она видит, как в его глазах загорается огонек.

– Ну, хорошо!

– Мне своей работы хватает, но спасибо за предложение.

Потом крикнула:

Пока Арвид выходит из загона, Ребекка показывает на ягненка:

– Почему его надо кормить из бутылки?

– Верные мои слуги, сердечные други, смелите мою пшеницу!

– У него умерла мама, – объясняет он, прислонившись к изгороди. – Многие считают, что ягнят не стоит держать на искусственном вскармливании, но этот парнишка – настоящий боец. Ведь правда? – обращается Арвид к ягненку, и тот, высунув шершавый язык, отвечает ему энергичным блеянием.

Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон из глаз.

Отряхнув руки, он жестом приглашает ее в старый сарай.

Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дала приказ Василисе:

– Ну что, посмотрим?

– Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зёрнышку, вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!

Ребекка кивает. Уже сама мысль о том, что сейчас они будут обсуждать с Арвидом кафе на хуторе, поднимает ей настроение.

Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему:

– Я провела расчеты. Это может быть очень прибыльно. Особенно если ты совместишь магазин с небольшим кафе.

Они обходят сарай, Ребекка делится своими идеями и показывает Арвиду расчет стоимости.

– Молись богу да ложись спать; утро вечера мудренее, все будет сделано, Василисушка!

– Поскольку ты многое можешь построить своими руками, больших расходов не потребуется, – объясняет она. – Ты сам решаешь, что тебе продавать в магазине, и определяешь часы работы в зависимости от сезона. Я читала даже, что есть фермеры, которые заключают договор с местными жителями на регулярную доставку продуктов, типа подписки: клиенты вносят ежемесячно определенную сумму, а фермер взамен в определенные дни поставляет им мясо, овощи и зелень.

– Круто! Какую ты проделала работу!

Наутро баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела всё и крикнула:

Похвала Арвида вызывает приятное волнение.

– Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из маку масло!

– Спасибо.

Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча.

– И все равно пока это, похоже, проект для одного человека.

– Что ж ты ничего не говоришь со мною? – сказала баба-яга. – Стоишь как немая!

– Понимаю. Но, получив дополнительный доход, ты сможешь нанять помощника. А при таких продажах ты сможешь выручать больше средств за выращенную продукцию.

– Не смела, – отвечала Василиса, – а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем.

Арвид стряхивает с футболки соринку:

– Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведёт: много будешь знать, скоро состареешься!

– Значит, ты не хочешь стать моим помощником?

Ребекка смотрит ему в глаза.

– Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?

– А ты бы этого хотел?

– Это день мой ясный, – отвечала баба-яга.

– Конечно, – отвечает он. – Ты, похоже, хорошо представляешь себе, как организовать магазин и кафе и вдобавок прекрасно печешь. Да и вообще, мне нравится, когда ты рядом.

– Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой?

Ребекка чувствует, как учащается пульс.

– Это моё солнышко красное! – отвечала баба-яга.

– Мне тоже, – неуверенно отвечает она. – Я хочу сказать, мне здесь нравится.

– А что значит чёрный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?

Оба смущенно улыбаются, а Арвид проводит рукой по волосам.

– Я не очень-то хорошо умею рассуждать о подобных вещах, но должен признаться, что с тех пор, как ты приехала, все заиграло новыми красками. У тебя столько идей, и энергия бьет ключом… Ты мне очень нравишься, Ребекка. Я понимаю, ты только что пережила разрыв отношений и совсем непросто… – говорит он и умолкает на полуслове, прерванный телефонным звонком.

– Это ночь моя тёмная – всё мои слуги верные.

Слова Арвида застали Ребекку врасплох, но она берет себя в руки. Если Йуар наконец решил позвонить ей, надо ответить.

Василиса вспомнила о трёх парах рук и молчала.

– Ой, извини, – бормочет она, увидев, что звонит ее начальница, Биргитта. – Я должна ответить. Доброе утро, Биргитта! – говорит, прижимая к уху мобильник.

– Что ж ты ещё не спрашиваешь? – молвила баба-яга.

– Доброе! Как хорошо, что я до тебя дозвонилась! У нас тут возник небольшой кризис, и я хочу поинтересоваться, когда ты вернешься?

– Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь – состареешься.

– Кажется, мы договаривались, что ты сообщишь мне, когда появится необходимость? – равнодушно отвечает Ребекка.

– Хорошо, – сказала баба-яга, – что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?

Биргитта громко вздыхает:

– Мне помогает благословение моей матери, – отвечала Василиса.

– Извини, такой завал был последние пару недель. В любом случае, нам вернули бизнес-план ИТ-проекта, но мы не совсем уверены, что с ним делать дальше, нам нужна твоя помощь.

– Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных.

– Понятно.

Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:

– Я знаю, что с повышением вышло глупо. Между нами говоря, я всегда хотела, чтобы эта должность досталась тебе, но Буман настоял на кандидатуре Маркуса. Если ты вернешься побыстрее и поможешь нам разобраться с проектом, я еще раз подниму этот вопрос с руководством, обещаю.

– Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали.

Ребекка замирает. Ведь она же решила наконец уволиться из «Хеннинг и Шустер».

Не получив ответа, Биргитта продолжает:

Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и, наконец, к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп.

– Ну пожалуйста, Ребекка. Я не стала бы звонить, но это правда очень важно. Если не разберемся, рискуем потерять клиента.

– Верно, дома, – думает себе, – уж больше в огне не нуждаются.

От волнения пересыхает во рту. Наверное, она может вернуться и помочь им с ИТ-проектом. Ей все равно надо в Стокгольм, поговорить с Йуаром.

Но вдруг послышался глухой голос из черепа:

– Ладно, – вздыхает она. – Я могу выехать завтра утренним поездом и появлюсь в офисе где-то после обеда.

– Не бросай меня, неси к мачехе!

– Спасибо!

Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили её ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей – тот погасал, как только входили с ним в горницу.

Закончив разговор, Ребекка обменивается взглядами с Арвидом:

– Авось твой огонь будет держаться! – сказала мачеха.

– С работы звонили. Я должна вернуться.

– Что? Они же так подло поступили с тобой?

Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и её дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся – глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.

– Да, – отвечает она. – Но им нужна моя помощь.

Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке; живёт себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке:

– А я-то думал, что ты собираешься остаться, – разочарованно сетует Арвид.

– Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду.

– Все не так просто. Не могу же я на все махнуть рукой.

Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у неё, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и за тканьё приниматься, да таких бёрд не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берётся и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит:

– А на это – можешь?

– Принеси-ка мне какое-нибудь старое бёрдо, да старый челнок, да лошадиной гривы; я всё тебе смастерю.

– Конечно нет! – возражает Ребекка. – Но ты должен понимать, что моя жизнь сосредоточена в Стокгольме. Мне нужно решить много вопросов, и по работе, и с Йуаром.

Василиса добыла всё, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе:

Его лицо становится жестким.

– Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе.

– Ты же говорила, что вы порвали с ним?

Старуха взглянула на товар и ахнула:

– Ну да, или, нет, не совсем. На самом деле не знаю, я просто не могу с ним созвониться.

– Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.

– Хорошо. Так бы и сказала!

Пошла старуха к царским палатам да всё мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил:

– Все очень сложно, – отвечает Ребекка.

– Что тут сложного? Либо вы вместе, либо нет. – Арвид возмущенно качает головой.

– Что тебе, старушка, надобно?

Она пристально смотрит на него. Неужели непонятно, что на такое нужно время?

– Ваше царское величество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар; никому, окроме тебя, показать не хочу.

Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно – вздивовался.

– Я думала, ты понимаешь, – сдавленным шепотом произносит Ребекка.

– Что хочешь за него? – спросил царь.

– Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла.

– Нет, ничего я не понимаю.

Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.



Ребекка готова взвыть от раздражения. Что за неприятный тон? Между прочим, она ничего ему не обещала. Складывается ощущение, будто ее со всех сторон к чему-то подталкивают. Очень хочется рассказать Арвиду, как сильно он ей нравится, но, пока сосед так себя ведет, ничего не выйдет. И потом, прежде чем вступать в новые отношения, надо завершить старые. Неужели так сложно это понять?

Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал:

– Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.

Не дождавшись быстрого ответа, Арвид поднимает руки вверх, показывая, что сдается.

– Не я, государь, пряла и соткала полотно, – сказала старуха, – это работа приёмыша моего – девушки.

– Ну так пусть и сошьёт она!

– Может, все к лучшему. Я думал, между нами что-то есть, но, похоже, неправильно воспринимал твои сигналы. Мы совершенно не подходим друг другу.

Воротилась старушка домой и рассказала обо всём Василисе.

– Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует.

Слова бьют Ребекку будто электрическим разрядом. Она хочет сказать, что Арвид не прав и они, вне всяких сомнений, были бы прекрасной парой, но не может вымолвить ни слова. Полное отсутствие понимания с его стороны сводит ее с ума.

Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладываючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

– Безусловно, между нами что-то есть, – бормочет она. – Но резко изменить свою жизнь вовсе не так легко.



– Надо просто определиться, разве нет? Или, может, я для тебя запасной вариант на случай, если не удастся решить проблемы, накопившиеся у вас с твоим парнем? Господи, какой же я идиот! – восклицает Арвид, топая к выходу.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждёт, что будет. Видит: на двор к старухе идёт царский слуга; вошёл в горницу и говорит:

– Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить её из своих царских рук.

– Подожди! – кричит Ребекка, но он уже покинул старый сарай.

Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в неё без памяти.

– Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою.

Она спешит за ним. Щурится от яркого солнечного света, а Арвида и след простыл. Мысли стремительно проносятся в голове, Ребекке за ними не угнаться. Ее раздражает Арвид, не давший возможности объясниться, но больше всего она злится на Йуара, который так и не ответил на звонки. С ним надо поговорить, прежде чем что-то решать, почему Арвид не может этого понять?

Тут взял царь Василису за белые руки, посадил её подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об её судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

Когда Ребекка подходит к бабушкиному дому, настроение окончательно испорчено. Неужели чувства к Арвиду затмили рассудок? Они ведь совсем не знают друг друга, и, как бы он ей ни нравился, было бы полным безумием разрушать устоявшуюся жизнь ради человека, с которым познакомилась меньше трех недель назад.

Марья Моревна

Глава 36

Иван Билибин. Марья Моревна



Ребекка достает термос и наливает бабушке кофе. Они сидят на скамейке на набережной Кайпроменаден и смотрят на море. Весеннее солнце, сверкая, отражается в волнах и согревает их лица. Внучка еще расстроена ссорой с Арвидом, но, честно говоря, она совсем мало его знает. Вполне возможно, он прав, и они действительно вовсе не подходят друг другу. Все, что их объединяет, – это романтическая идея открыть вместе фермерский магазин и кафе, а об управлении подобным бизнесом ей, собственно говоря, известно очень мало. Может, это дурацкая идея и ничего больше? Может, стоит послушать Йуара и не пускать под откос карьеру в «Хеннинг и Шустер», за которую она столько лет боролась? Работа всегда играла важную роль, помогая Ребекке самоопределиться и ощутить свою ценность. Что будет, если она ее оставит? Мысли не дают покоя. Ей всегда было трудно до конца разобраться, чего она на самом деле хочет. Имея за плечами обширный опыт принятия неправильных решений, Ребекка боится доверять интуиции. В том, что отношения с Йуаром не спасти, сомнений не остается, но готова ли она отказаться от жизни в Стокгольме? Возможно, Арвид передумал, уже не хочет видеть ее на своей ферме, и тогда она просто останется ни с чем.

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иван-царевич; у него было три сестры: одна Марья-царевна, другая Ольга-царевна, третья Анна-царевна. Отец и мать у них померли; умирая, они сыну наказывали:

– Даже трудно представить себе, что люди спасались бегством через этот пролив, – задумчиво говорит бабушка.

– Кто первый за твоих сестёр станет свататься, за того и отдавай – при себе не держи долго!

Ребекка, очнувшись от своих мыслей, возвращается в настоящее. Она подробно изучила материалы, полученные от Марты, и удивилась, узнав, какому количеству людей удалось перебраться в Швецию той осенью. Более семи тысяч человек бежали из Дании всего за несколько недель. Большинство успешно добрались до спасительного берега, но некоторых взяли в плен, а кто-то утонул в море.

Царевич похоронил родителей и с горя пошёл с сестрами во зелёный сад погулять.

Вдруг находит на небо туча чёрная, встает гроза страшная.

– И Лýке хватило мужества, чтобы помочь, – откликается она.

– Пойдёмте, сестрицы, домой! – говорит Иван-царевич.

Только пришли во дворец – как грянул гром, раздвоился потолок, и влетел к ним в горницу ясен сокол, ударился сокол об пол, сделался добрым молодцом и говорит:

– Вопрос выбора перед ним не стоял, им управлял мощный инстинкт необходимости помогать другим. Его участие в спасении людей было само собой разумеющимся, – объясняет бабушка. – Я узнаю многие его черты в тебе.

– Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я ходил гостем, а теперь пришёл сватом; хочу у тебя сестрицу Марью-царевну посватать.

– Коли люб ты сестрице, я её не унимаю – пусть с Богом идёт!

– Правда?

Марья-царевна согласилась; сокол женился и унёс её в своё царство.

Бабушка кивает в ответ:

Дни идут за днями, часы бегут за часами – целого года как не бывало; пошёл Иван-царевич с двумя сёстрами во зелёный сад погулять. Опять встаёт туча с вихрем, с молнией.

– Пойдёмте, сестрицы, домой! – говорит царевич. Только пришли во дворец – как ударил гром, распалась крыша, раздвоился потолок, и влетел орёл; ударился об пол и сделался добрым молодцом:

– Ты недооцениваешь себя, Ребекка. От Лýки тебе досталось ярко выраженное чувство долга и страстная увлеченность делом.

– Здравствуй, Иван-царевич! Прежде я гостем ходил, а теперь пришёл сватом.

И посватал он Ольгу-царевну. Отвечает Иван-царевич:

Она улыбается бабушке:

– Если ты люб Ольге-царевне, то пусть за тебя идёт; я с неё воли не снимаю.

– Можно, я задам тебе один вопрос? Ты когда-нибудь сожалела о том, что влюбилась в Лýку, с учетом всего, что произошло потом?

Ольга-царевна согласилась и вышла за орла замуж; орёл подхватил её и унёс в своё царство.

Прошёл ещё один год; говорит Иван-царевич своей младшей сестрице:

– Нет, никогда, – отвечает бабушка, качая головой. – Настоящая любовь, переворачивающая жизнь, встречается очень редко, и за нее надо быть благодарной судьбе. Конечно, я сожалею о том, что лишилась Лýки. Мне бы так хотелось встретить его вновь, поговорить с ним, объяснив, как много он для меня значил. Рассказать, что его не предали забвению, что у него есть замечательные дочь и внучка, – продолжает бабушка, поглаживая Ребекку по щеке.

– Пойдём во зелёном саду погуляем!

Погуляли немножко; опять встаёт туча с вихрем, с молнией.

– Ты собираешься написать Франческе?

– Вернёмся, сестрица, домой!

– Обязательно. Я очень хочу поделиться с ней своими воспоминаниями и надеюсь, что ей хочется того же.

Вернулись домой, не успели сесть – как ударил гром, раздвоился потолок и влетел ворон; ударился ворон об пол и сделался добрым молодцом: прежние были хороши собой, а этот ещё лучше.

Ребекка берет бабушку за руку. Она была заметно тронута, увидев памятник у ратуши. На большом камне темно-серого цвета высечен барельеф, изображающий беженцев в лодке, под ним надпись: «Возведен в 1945 году датскими беженцами, нашедшими себе друзей и пристанище в Хельсингборге».

– Ну, Иван-царевич, прежде я гостем ходил, а теперь пришёл сватом: отдай за меня Анну-царевну.

– А ты не думала, как бы все сложилось, если бы Лýку не арестовали?

– Я с сестрицы воли не снимаю; коли ты полюбился ей, пусть идёт за тебя.

Вышла за ворона Анна-царевна, и унёс он её в своё государство.

– Честно говоря, не знаю, – отвечает бабушка, глубоко вздыхая. – Мне очень хочется верить, что мы бы уехали и сумели прожить жизнь так, как мечтали, но я до конца не уверена, решилась бы или нет. Меня ужасно беспокоило мнение родителей, я боялась, что они осудят и отрекутся от меня. Если я о чем и сожалею, так это о том, что не прислушивалась к своему внутреннему голосу. Любовь стоит того, чтобы за нее бороться, надо дерзать и пытаться.

Остался Иван-царевич один; целый год жил без сестёр, и сделалось ему скучно. «Пойду, говорит, искать сестриц». Собрался в дорогу, шёл, шёл и видит – лежит в поле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич:

– Коли есть тут жив человек – отзовись! Кто побил это войско великое?

Кивнув, внучка мысленно возвращается к бабушкиным рассказам: как безутешна и напугана она была, когда исчез Лýка, как долго надеялась, что однажды он вернется. А сейчас все это кажется напрасным. Если бы только Лýке удалось в тот вечер избежать ареста и вернуться на лодке в Швецию, если бы судьба дала ему и бабушке шанс, возможно, их жизнь сложилась бы по-другому.

Отозвался ему жив человек:

– Всё это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна.

Подняв глаза, Ребекка замечает идущую вдоль кромки воды по направлению к ним фигуру. Вначале она не уверена, что глаза ее не подводят, но спустя пару секунд сомнений не остается, и внучка встает с места.

Пустился Иван-царевич дальше, наезжал на шатры белые, выходила к нему навстречу Марья Моревна, прекрасная королевна:

– Здравствуй, царевич, куда тебя Бог несёт – по воле аль по неволе?

– Мы тут! – кричит она и машет рукой.

Отвечал ей Иван-царевич:

– Добрые молодцы по неволе не ездят!

К ним подходит Камилла.

– Ну, коли дело не к спеху, погости у меня в шатрах.

– Как здорово, что ты пришла, – радостно приветствует ее Ребекка. – Кофе будешь?

Иван-царевич тому и рад, две ночи в шатрах ночевал, полюбился Марье Моревне и женился на ней.

Марья Моревна, прекрасная королевна, взяла его с собой в своё государство; пожили они вместе сколько-то времени, и вздумалось королевне на войну собираться; покидает она на Ивана-царевича всё хозяйство и приказывает:

– Да, спасибо. Какое красивое место для встречи, – замечает Камилла, показывая на море.

– Везде ходи, за всем присматривай, только в этот чулан не моги заглядывать!

– Здесь и правда очень красиво.

Он не вытерпел, как только Марья Моревна уехала, тотчас бросился в чулан, отворил дверь, глянул – а там висит Кощей Бессмертный, на двенадцати цепях прикован. Просит Кощей у Ивана-царевича:

– Сжалься надо мной, дай мне напиться! Десять лет я здесь мучаюсь, не ел, не пил – совсем в горле пересохло!

– Да, – соглашается мать, принимая у дочери из рук наполненную до краев чашку.

Царевич подал ему целое ведро воды; он выпил и ещё запросил:

– Мне одним ведром не залить жажды; дай ещё!

– Мы как раз говорили о Лýке, – с энтузиазмом продолжает Ребекка. – Он сам был беженцем. Вместе с семьей бежал сюда из Италии, потому что его отца убили люди Муссолини.

Царевич подал другое ведро; Кощей выпил и запросил третье, а как выпил третье ведро – взял свою прежнюю силу, тряхнул цепями и сразу все двенадцать порвал.

– Вот как? – удивляется Камилла. – Я не знала этого.

– Спасибо, Иван-царевич! – сказал Кощей Бессмертный. – Теперь тебе никогда не видать Марьи Моревны, как ушей своих!

И страшным вихрем вылетел в окно, нагнал на дороге Марью Моревну, прекрасную королевну, подхватил её и унёс к себе. А Иван-царевич горько-горько заплакал, снарядился и пошёл в путь-дорогу:

– Я с удовольствием расскажу все, что мне удалось выяснить, – продолжает Ребекка. – Если хочешь, конечно.