Лана Земницкая

Пациент #666

Тайре. Веронике. Спасибо.
Глава 1

Хлоя Харрис за свои двадцать восемь – с хвостиком, – лет успела многое пережить. Гибель отца, встречу матери с её новым мужем, который стал самой Хлое неплохим другом и наставником. Учёбу в колледже и институте, работу в экстренной службе, службу в горячей точке…

Поначалу её всегда не воспринимали всерьёз – хрупкая девушка, напичканная книжками по психологии, что с такой взять? – но позже Хлоя сумела показать окружающим её людям, на что способна. Её начали уважать, ей даже стали предлагать работу – Харрис сперва отказывалась возвращаться в Штаты, она чувствовала, что должна находиться там, где её помощь гораздо нужнее, но в конце концов, ей пришлось согласиться. Заболела мать, девушка приехала, чтобы поухаживать за ней, и застряла на несколько месяцев. Дженнифер стало лучше, но она старалась помешать дочери вернуться на службу – да и Хлое, так быстро снова привыкшей к горячему душу и домашней еде, уже и самой не хотелось возвращаться в палатки и слушать автоматные очереди вдалеке. Так что девушка решила остаться в Штатах – несколько друзей, что тоже вернулись вместе с ней домой, помогли с работой. С рекомендациями и собеседованием проблем не возникло, Харрис давно пытались уговорить устроиться в одну из клиник. Можно было сказать, что жизнь вдруг наладилась впервые после приезда домой.



Это был первый рабочий день. Хлоя пришла чуть раньше, чем должна была – ей хотелось поскорее разобраться со всеми трудностями «кабинетной» работы, хоть немного освоиться, прежде чем начинать день. Так что целый час с утра она провела в своём новом кабинете, перебирая бумаги своего предшественника и систематизируя медкарты больных.

Когда до начала рабочего времени оставалось ещё минут пятнадцать, Хлоя подумала, что ей не стоит ждать – эти минуты вполне можно было компенсировать обедом. Так что она обратилась к медсестре, что сидела на посту недалеко от её кабинета, и сообщила, что готова принимать посетителей, если таковые имеются. Девушка окинула её оценивающим взглядом и прищурилась:

– Я вас раньше не видела. Доктор Харрис, верно?

– Да. Первый рабочий день, – чуть улыбаясь, похвасталась Хлоя. – Сегодня плановый осмотр некоторых больных, которых наблюдал мой предшественник, я думаю, стоит начать с них.

– А вас уже инструктировали?

– Что? – Харрис чуть приподняла брови. – Нет…

– Вы не беседовали с начальством? Некоторые больные у нас… особенные, – девушка выделила голосом последнее слово.

– Я многое повидала, – мягко улыбнулась ей Хлоя. – Не думаю, что меня можно чем-то удивить или напугать. Прошу, передайте санитарам, что я готова принимать пациентов, ладно?

– Ладно, – нехотя согласилась медсестра. – Хорошо, – с этими её словами Харрис развернулась и отправилась обратно, к себе в кабинет.



Долго ждать не пришлось. Через несколько минут в коридоре раздались шаги, и дверь открылась. Хлоя подняла голову, собираясь поприветствовать санитара и больного, но не подобрала слов. Вошедшие не были похожи на санитаров, нет, – это были двое самых крепких охранников, которых она видела в этом крыле. Утром они с ней здоровались, когда Хлоя проходила мимо. Они молча впихнули в кабинет пациента – так грубо, что Харрис даже возмутилась:

– Прекратите! – один из охранников бросил на неё удивлённый взгляд, но от больного отошёл. То был высокий темноволосый парень – худой, с заведёнными за спину руками. Он шагнул вперёд, и раздался звон – Хлоя поняла, что пациент был в наручниках.

Его толкнули в спину, и парень, чуть не споткнувшись, приблизился к диванчику, что стоял напротив её стола. Второй охранник надавил ему на плечи, и он сел. Харрис показалось, что больной и сам бы справился, если бы с ним разговаривали, а не молча пихали – по крайней мере, координация его движений не была нарушена.

– Я сказала, достаточно, – в голосе у неё зазвенела сталь. – Вы можете подождать в коридоре.

– Осторожно, мэм, – снисходительно ухмыляясь, сказал тот охранник, что втолкнул пациента в кабинет, – он дикий. Если что, кричите, мы будем рядом, – и он, чуть толкнув своего напарника, вышел вместе с ним, прикрывая за собой дверь. Хлоя осталась наедине с этим парнем. Он сидел на самом краешке дивана, молча глядя в пол и не поднимая головы. Так, что же – ладно. Харрис была новым лицом для него, а психически больные люди редко любили какие-то изменения в своей жизни. Ничего, ей просто нужно с ним познакомиться.

– Здравствуй, – начала она как можно дружелюбнее. Парень не поднял головы, лишь чуть перебрал ногами, стараясь перенести на них вес, и тихо ответил:

– Здравствуйте.

– Я – доктор Хлоя Харрис, твой новый врач. Как тебя зовут? – ей показалось, что пациент вздрогнул после этого вопроса. Чуть подняв голову, но всё ещё не глядя на девушку, он ответил:

– Пациент номер… шестьсот шестьдесят шесть, – Харрис припомнила, что видела сегодня медкарту, помеченную таким номером, и даже куда-то её отложила – верно, она была в стопке сегодняшних пациентов. Девушка быстро скользнула по ней пальцем, и нашла нужную карточку. Положила её перед собой, открыла, начала пролистывать. Удивительно, но имени и в ней не было указано – только инициалы «С.Э».

– Но это не имя, – мягко сказала Хлоя, скользя взглядом по строчкам. Парень чуть наклонился, будто пытаясь сжаться. Харрис оторвала взгляд от медкарты и посмотрела на пациента. Хоть он и опустил голову, было похоже, что у него дрожат губы, как будто он нервничал, не зная, как должен ответить. – Ты помнишь своё имя? – осторожно спросила Хлоя. Парень закрыл глаза, глубоко вздыхая, стараясь взять себя в руки. Эти признаки Харрис хорошо знала – пациент боялся отвечать. Как будто мог ответить неправильно. Но как можно на этот вопрос неправильно ответить?

Хлоя ещё раз перечитала записи в медкарте. Парень и правда считался буйным, опасным – целый букет психических расстройств, включая тяжёлую степень шизофрении, на его счету было две попытки побега, целых четыре попытки суицида, нападение на санитаров, после чего к нему приставили охрану. Но всё это как-то не вязалось с тем, что она видела. Ладно, ещё было рано судить – они только что встретились.

Её внимание привлёк тихий стон. Девушка взглянула на своего пациента, и тот снова немедленно сжался, ещё ниже опуская голову.

– П-простите, – пробормотал он.

– Что случилось? Тебе плохо?

– Н-нет… нет, доктор, простите, я буду молчать, – парень резко умолк, как будто сам себя затыкая. Хлоя прищурилась, оглядывая его. Он слегка ёрзал на месте, кусал губы, у него всё сильнее дрожали плечи, когда он пытался ими пошевелить, чтобы размять. До Харрис дошло – ему просто было больно. Наручники затянули слишком жёстко, беспощадно вывернув суставы. Наверное, это было неразумно, но Хлое стало его жаль – окинув свой кабинет взглядом и решив, что успеет позвать на помощь, если больной вдруг на неё набросится, девушка нажала на кнопку возле монитора компьютера, вызывая охранников, что стояли за дверью. Они немедленно отреагировали – один из них приоткрыл дверь, заглядывая в кабинет.

– Мэм?

– Снимите с него наручники, – попросила Харрис. Охранник приподнял брови. Хлоя почувствовала на себе взгляд – и увидела, как парень впервые поднимает голову и смотрит на неё. Она не стала смотреть на него в ответ, боясь спугнуть, но поняла, что он был поражён её словами.

– Мэм, я не могу этого сделать. Это распоряжение врача, и…

– Теперь я – его врач. Снимайте.

Мужчина пожал плечами. Подошёл к диванчику, вынудил парня нагнуться, и расстегнул наручники. Звякнул ими, заставив его вздрогнуть, и убрал в карман. Потом отошёл, встал у двери.

– Выйдите, – распорядилась Харрис. Охранник снова усмехнулся:

– Вы хоть читали его медкарту? Вы понимаете, какой опасности себя подвергаете, мэм?

– Я отлично понимаю, что делаю. Не вам сомневаться в моей компетентности. Останьтесь за дверью, если будете нужны – я вас позову, – она перевела взгляд на парня. Охранник, пожав плечами, вышел и закрыл за собой дверь. – Так лучше? – спросила Хлоя, улыбаясь, будто только что принесла старому другу кофе, а не сняла с буйного пациента наручники. Парень едва заметно кивнул. – Так… думаю, ты видишь, что я тебе доверяю. Можешь ли ты довериться мне в ответ? Хотя бы немного? Можешь назвать своё имя, если помнишь его? – парень поджал губы, и Харрис вздохнула. – Хорошо, если ты не помнишь, я могу спросить у медсестры, – сказала Хлоя, поднимаясь со стула. Она поравнялась с диванчиком, направляясь к двери, когда парень разомкнул губы и тихо, будто через силу, сказал:

– Сэм… Эллис, – он поморщился, будто от боли. Девушка остановилась.

– Очень хорошо, Сэм, – подбодрила она его. Заметила, что парень так и остался сидеть, оставив руки за спиной. Прищурилась. – Тебе удобно? – спросила Хлоя. – Может быть, хочешь устроиться как-то по-другому? Наверняка у тебя затекли руки. Можешь сесть так, как тебе удобно, я подожду.

Парень чуть передвинулся назад, перенося вес с ног на диванчик. Потом, закусив губу, медленно попытался выпрямить руки. Харрис услышала, как он задерживает дыхание, чтобы не издать ни звука. Осознала, что Сэм, скорее всего, проводил в оковах бо́льшую часть времени. Наверняка его плечи сейчас просто горели болью, но парень молчал. Старался молчать, по крайней мере.

Он опустил руки на колени, осторожно, дрожащими пальцами начал растирать запястья. Хлоя села обратно, за свой стол.

– Ты знаешь, почему находишься здесь, Сэм? – спросила она. Парень кивнул. – И почему же?

– Я опасен, – безжизненным голосом ответил он.

– А конкретнее? – попросила Хлоя. Сэм снова на секунду замялся, и будто бы через силу, начал говорить – Харрис оставалось лишь следить за речью пациента буквально по карте, что лежала перед ней на столе. Он повторял всё, вплоть до терминов, слово в слово, безупречно, будто его специально для этого натаскали. Это становилось всё более и более странным. Мимолётно Хлоя вставляла маленькие простые вопросы, и Сэм на них отвечал – в основном, на те, которые не касались его личности. Странно – внешне он казался абсолютно нормальным человеком. Но его ответы были идеальными образцами, словно выписанными из учебников по психиатрии. Хлою это смущало, как смущали и паузы перед его словами, как будто он пытался понять, какой ответ от него ждут.

Наконец, Харрис прекратила задавать вопросы, делая вид, что что-то записывает. Она закрыла волосами лицо, и теперь могла искоса поглядывать на своего подопечного – уже стало ясно, что его заставили выучить ответы на все стандартные вопросы, и добиться от парня правды было невозможно.

После всего лишь минуты тишины, Хлоя увидела, как он начинает дрожать. Парень не знал, куда девать руки, и потому неловко прятал их, и тут же опускал обратно на колени, словно боясь, что это посчитают странным. Он зажмурился на секунду, и тут же резко открыл глаза. Набрал в грудь воздух. Харрис прекратила «писать», ожидая, что он скажет.

– Я всё правильно сказал, доктор? – почти шёпотом спросил Сэм. Хлоя чуть нахмурилась, поднимая на него взгляд. Парень, избегая на неё смотреть, опустил голову. – П-простите… мне нельзя говорить первым… я забыл… – Харрис поднялась с места и приблизилась к нему. Развернула одно из кресел, и села совсем рядом. Не настолько, чтобы псих мог бы кинуться на неё и придушить прежде, чем она что-то вякнет, но всё же, намного ближе, чем раньше.

– Почему ты так говоришь? – спросила она. Сэм снова зажмурился, закрывая лицо руками. В этом жесте было почти столько же отчаяния, сколько и у матерей, чьи дома были взорваны – по коже Хлои прошёл холодок, когда она почувствовала это.

– П-простите… – каждое доброе действие по отношению к себе этот парень воспринимал очень странно. Доброта, обращённая к нему, заставляла его нервничать ещё больше. Он осмелился задать ей один вопрос, и сейчас, казалось, старался сжаться, не зная, куда себя деть, чтобы не получить наказание за это. Странный у него был доктор, если Эллис считал это нормой.

– Сэм, это был не тест. По крайней мере, не такого рода, какого ты думаешь. Здесь нет правильных и неправильных ответов, – серьёзно сказала Хлоя. Парень, дрожа, сцепил руки в замок. – Здесь тебе хотят помочь. Никто не станет тебя наказывать за твои слова. Тебе не нужно меня бояться, ясно? – девушка наклонилась вперёд, протягивая руку и осторожно касаясь плеча пациента. Тот вздрогнул всем телом, будто ждал удара, а не короткого поглаживания.

Харрис мягко, будто шагая по минному полю, готовая в любую секунду отскочить в сторону, погладила его по плечу. Потом медленно перевела прикосновения на шею, заставляя чуть опустить плечи, что заодно позволило бы незаметно заставить его поднять наконец голову. Удивительно, но Сэм на это не реагировал – он лишь жмурился, ожидая, пока поглаживания прекратятся, но поднимать на неё глаза явно не собирался.

– Тебе неприятно? – спросила девушка, наткнувшись кончиками пальцев на длинный шрам. Эллис судорожно сглотнул, можно было практически услышать, как колотится его сердце.

– Доктор?..

– Откуда это? – задала вопрос Хлоя, вынуждая-таки его поднять голову и показать ей шрам полностью. Парень, не открывая глаз, ответил:

– Пытался повеситься… доктор.

– Ты не боишься повеситься, но боишься меня? – ступила она на опасную территорию. Сэм быстро втянул в себя воздух.

– Есть вещи страшнее смерти, – еле слышно сказал он. И крепче зажмурился, будто поняв, что сказал лишнее.

– Можешь снять верхнюю одежду? Я хотела бы понять, что ещё ты пытался с собой сделать, – парень отчаянно замотал головой, сжимаясь. – Почему ты боишься меня, Сэм? – осторожно спросила Хлоя. – Ты можешь со мной разговаривать. Посмотри на меня, пожалуйста, – она притронулась к его щеке и тут же убрала руки, отстранилась, одёрнув себя. По-хорошему, Харрис и так уже нарушила кучу правил, ей не стоило так доверять человеку, у которого в карточке было написано столько жутких диагнозов. Психи могли быть опасными, и хоть девушка уже сомневалась в том, что Эллис действительно болен, ей не стоило рисковать.

В ответ на её просьбу парень лишь помотал головой, снова её опуская.

– Прошу, посмотри, – повторила Хлоя. – Знаешь, – она откинулась назад в кресле, отодвигаясь, давая Сэму личное пространство, – у меня в кабинете нет зеркала. А с тех пор, как я вернулась со службы в горячей точке, мне очень нравится следить за собой. Если бы ты сказал, как я выгляжу, ты бы мне очень помог, – вместо давления девушка выбрала обычную уловку. Эллис помедлил, а потом всё же взглянул на неё – исподлобья, с опаской. Хлоя улыбнулась ему, поправляя свои волосы. Парень молча оглядел её. – Ну, что скажешь?

– Всё в порядке, – ответил он. – Вы… отлично выглядите, доктор, – теперь Сэм стал казаться каким-то безучастным, словно уже отчаялся понять, что происходит, и как ему нужно себя вести. Он как будто понял, что уже не сможет исправить всего того, что натворил за последние полчаса – так что смирился и решил просто ждать своей кары. Так выглядели военнопленные, с которыми Хлое довелось работать. Но в «мирной» больнице это выглядело ненормально.

Парень закрыл глаза и начал постукивать пальцем по колену. Он казался странно расслабленным, как будто наслаждался последними секундами свободы.

– У тебя красивые руки, – заметила Хлоя. Эллис опустил веки и качнул головой. – Ты музыкант? – он опять непонятно мотнул головой, отказываясь отвечать, и продолжил сосредоточенно постукивать. – Ладно, Сэм, – сдалась Харрис. – На сегодня мы закончили. Я вижу, тебе нужно отдохнуть, верно? – она поднялась и вернулась за свой стол.

Однако что-то не позволило ей нажать на кнопку сразу. Она сделала вид, что перекладывает медкарту, что-то печатает на компьютере. Это было странно, но Хлое показалось, что постукивания Сэма имеют какую-то систему. Она думала, что это была мелодия, но паузы были слишком странными, ритм – слишком сбитым. Что…

Хлоя быстро начала чертить палочки и точки на стикере, что был у неё под рукой, стараясь поспеть за движениями Эллиса. В какой-то момент поняла, что повторяется, зачеркнула, нахмурилась, сама не понимая, что на неё нашло.

Так. Харрис быстро нажала на кнопку вызова охраны, и в кабинет вернулись двое громил, что привели Сэма. Один из них сразу же вытащил наручники, другой – заставив Эллиса встать, грубо заломил ему руки за спину. Парень глотнул воздух, стараясь не издать ни звука – Хлоя взглянула на него, и заметила, как по его подбородку медленно стекает капля крови – Сэм так старался сдержать крик боли, что прокусил себе губу.

– Я не считаю это необходимым, – твёрдо сказала она, прежде чем охранник защёлкнул на запястье её пациента браслет. Охранники остановились. Сэм, будто не веря своим ушам, поднял на неё глаза – сам, и Хлоя впервые смогла разглядеть его лицо целиком. В карих глазах застыли немой вопрос и недоверие, но в то же время – бесконечная благодарность. Странно, но он показался ей даже смутно знакомым.

Охрана молча вытолкала парня за дверь. Хлоя устало опустила веки, чуть сползая по креслу. Ей нужна была небольшая пауза – слишком уж тяжёлой была эта встреча. На неё давила мысль о странных ответах и поведении Сэма, мучили сомнения. И эта странная мелодия, которую он выстукивал, привязалась – да уж, Харрис, совсем потеряла хватку за те пару месяцев, что не работала. Что бы было, вернись она на службу?

Стоп… на службу. Точно.

Хлоя схватила ручку, чистый стикер и начала быстро чёркать на нём всё те же точки и палочки, перерисовывая их с другого листочка. Это было чистым безумием, но почему бы не попробовать?

Уже через пару строк девушка поняла, что ей не показалось. Это была азбука Морзе – Сэм выстукивал не песню, а буквы. И когда у Хлои они сложились в слова, ей стало не по себе.




«л у к а с э о с ф о р»




В её памяти что-то смутно шевельнулось. Лукас Эосфор… Она точно когда-то слышала это имя. И фамилию, кстати тоже – только вот где? Когда? То, что парень показался ей смутно знакомым, когда она разглядела его лицо – связано ли это с данным фактом?

Харрис вынула из кармана мобильник и быстро набрала сообщение своей подруге. Та работала в полиции – когда-то они вместе учились, но курсе на втором Эмма поняла, что её призвание в другом, и перевелась. Девочки продолжали общаться, а потом Кастро стала женой будущего сослуживца Хлои, и это лишь укрепило их отношения. Просьба, конечно, была странной, но Харрис хотелось проверить свою теорию. Уж не тронулась ли она сама, пока ухаживала дома за матерью? Или, может, и правда просто потеряла хватку? Или так скучала по службе, что решила, будто пациент психбольницы попытается передать ей информацию посредством азбуки Морзе?

Телефон чирикнул ответом от Эммы. Сейчас у неё не было времени, но она пообещала всё сделать сразу после завершения всех экспертиз, что от неё сейчас требовались. Хлоя послала в ответ благодарный смайлик и отложила мобильник. Смяла стикеры, сунула их себе в карман.

Спустя буквально пару минут в дверь постучали. Потом она приоткрылась, и Харрис увидела ту самую медсестру, с которой беседовала до приёма пациента.

– Доктор, – позвала девушка, – инструктаж. Начальство хочет вас видеть.

* * *

Хлоя молча выслушала начальницу – главврача по фамилии Леонард. Высокая, властная блондинка, с такой вряд ли бы кто-то осмелился спорить. Харрис повезло – Карен была наслышана о ней, и не собиралась устраивать испытательный срок, или жёстко контролировать. Её лишь попросили послушать некоторые наставления, которые мягко называли «советами».

В принципе, они ничем особо не отличались от обычных правил в психиатрической больнице. Харрис подумала, что на том всё и кончится – и даже встала, собираясь уйти, когда Карен в какой-то момент замолчала, но женщина придержала её руку, заставляя остаться на месте.

– Ещё кое-что, доктор Харрис, – понизив голос, сказала Леонард.

– Мэм?

– В нашей больнице имеются пациенты, которые не могут подавать надежды на выздоровление. Надеюсь, вы это понимаете. Всем помочь невозможно, но мы очень стараемся.

– Конечно, мэм. Я понимаю, что некоторые психические заболевания требуют особого контроля с нашей стороны, и постараюсь сделать всё, чтобы…

– Доктор, – перебила её Карен, вынуждая сесть обратно. – Прошу понять меня правильно. У нас серьёзное медицинское заведение. Мы оказываем помощь некоторым известным людям. Влиятельным людям. Вы это осознаёте?

– Осознаю.

– Потому о тех, кто, повторяю, не может подавать надежды на излечение, я предупреждаю всех новых специалистов. О вас отзывались, как о компетентной и умной женщине, доктор. Так что я надеюсь, что вы не станете пытаться нарушить порядок, заведённый в данной больнице. Например, принимать пациентов до начала рабочего дня, – тут Леонард выдавила чуть жутковатую, чересчур вежливую улыбку. – Это нарушает режим больных, не так ли? И может плохо отразиться на вашей собственной психике, – тон стал угрожающим, – нам всем нужен правильно организованный график.

– Мне сообщат о пациентах, к которым я должна быть особенно внимательна? – наконец, поняв, о чём идёт речь, спросила Хлоя, стараясь выглядеть абсолютно спокойной. Улыбка Карен стала менее хищной.

– Разумеется, доктор. Все данные уже у вас на столе.

– Я свободна?

– Да. Можете идти, – женщина отпустила руку Хлои и склонилась над своими записями. Харрис, коротко попрощавшись, покинула её кабинет и вернулась в свой.



Там она прислонилась спиной к двери и тихо выдохнула. Сердце у неё колотилось где-то в горле, не от страха – от прилива адреналина, из-за которого хотелось прямо сейчас побежать обратно и прижать новую начальницу к стенке, заставить рассказать всё. Не понять, что тут происходит, было теперь невозможно. Всё стало ясно – Карен говорила о тех, кого насильно держали в психбольнице за деньги. Хлоя слышала о таком, но не думала, что столкнётся с этим сама. Тем не менее, сейчас всё становилось на свои места – то, что ответы Сэма показались ей заученными, его страх перед чем-то ей неизвестным, его поведение и та пауза перед тем, как он назвал наконец своё имя – вряд ли настоящее. Все попытки побега и нападения на санитаров тоже обрели смысл.

Харрис скользила взглядом по помещению. Когда он остановился на столе, она вздрогнула, увидев, что на клавиатуру кто-то приклеил маленький листок. Вспомнились слова начальницы – «все данные уже у вас на столе». Очевидно, это были список «особых пациентов» – тех, кто никогда не должен был покинуть стены этой клиники. Хлоя, взяв себя в руки, подошла к рабочему месту и села за стол. На бумажке было выведено несколько цифр, составляющих всего одно число – шестьсот шестьдесят шесть.

Харрис опустила веки, глубоко вздыхая. Сжала в кармане помятые стикеры – повезло, что ей не пришло в голову выкинуть их в урну, ведь её кабинет наверняка обыскали. Так – ей нужно взять себя в руки и что-то придумать. Если этот Сэм действительно нормальный, адекватный человек, она просто обязана ему помочь – только пока неизвестно, как.

Так что Хлоя пока что взялась за работу. Её ждали другие пациенты – действительно потерявшие рассудок, в отличие от Эллиса – или как там его на самом деле звали…



Ближе к вечеру звякнул телефон. Отправив последнего пациента обратно в палату, Хлоя на автомате взяла мобильник в руки и взглянула на экран – пришло сообщение от Эммы. Харрис уже и забыла о собственной просьбе – а вот её подруга, похоже, зря времени не теряла.

Хлоя открыла присланный файл. Всё внутри мучительно сжалось, когда она начала читать.

Стало понятно, откуда она знала эту странную фамилию. Годфри Эосфор – известный политик и бизнесмен, которому так или иначе принадлежала добрая треть, если не почти половина предприятий в Лос-Анджелесе. Эмма постаралась на славу, откопав и газетные статьи, и вырезки из Википедии. Местами куски текста были украшены её собственными комментариями. Из них Харрис стало известно, например, что информацию о наличии одного своего сына многодетный отец Годфри потребовал удалить почти со всех доступных источников. Остались лишь очень старые независимые сайты и электронные архивы печатных изданий.

Сэмюэль Лукас Эосфор был одним из старших детей. Хлоя полистала найденные Эммой фотографии, и почти сразу узнала на них своего пациента. Правда, сейчас парень выглядел практически истощённым, очень бледным, и явно потерявшим надежду. На фотографиях же он был жизнерадостным, загорелым, светился изнутри улыбкой. Он и правда был музыкантом – талантливым пианистом и гитаристом. У него даже был собственный клуб – пару раз, ещё до отправления на службу, Харрис туда приходила со знакомыми. Смутно мелькнуло что-то в памяти – может, она и с Лукасом когда-то встречалась? Если он являлся хозяином клуба, то наверняка часто там бывал во время вечеринок. Теперь же клуб был отдан одной из его бывших подружек со странным именем – Мойра Доу. Эмма писала, что она могла быть его телохранителем, но Хлоя в это особо не верила – на фотографии смуглая девушка казалась совсем невысокой, едва ли достающей до плеча своему «боссу». Вероятнее всего, они встречались, а может, и жили вместе – собственно, потому их и часто видели вдвоём.

В середине 2017 года кристально чистая история жизни Лукаса приобрела мутный оттенок. Эмма смогла найти информацию о том, что парень, по словам семьи и явно проплаченных журналистов, начал вести себя странно, попытался украсть у отца какие-то бумаги, начал срывать ему интервью, выкрикивая что-то. Харрис сверилась с его медкартой – верно, парня поместили сюда ещё через полгода, когда семья «вовремя заметила тревожные признаки расстройства личности». Сначала он просто приезжал на ежемесячные осмотры, но в декабре, год назад, его полностью сбагрили в больницу. Хлоя точно не знала, но могла бы поклясться, что именно тогда Карен Леонард и заступила на пост главного врача.

Поведение Лукаса теперь казалось даже более нормальным, чем её собственное. Парень просто боялся – видимо, ему ничего не говорили после смены врача. Он думал, что девушку проинструктировали до того, как она с ним встретилась, и не мог понять, почему новый доктор так добра к нему. Он ждал прежнего отношения, и не понимал очевидно неуместных вопросов, на которые не мог ответить честно. Харрис прищурилась, вспоминая его речь – после каждой лжи парень морщился, словно она причиняла ему боль.

Наверняка Лукас подумал, что этот разговор был тестом. Решил, что его проверяют – попытается ли он бежать, или попросить помощи у нового доктора, который будет к нему хорошо относиться. Хлою даже передёрнуло от отвращения – насколько же измучен и запуган был парень, если он четырежды попытался покончить с собой?..

Она взглянула на часы. До конца рабочего дня ещё официально оставалось время, но все пациенты уже были осмотрены. Решив, что так она не нарушит приказа главврача, девушка вышла из кабинета, погасила свет и направилась в другое крыло – туда, где находились палаты. Она хотела ещё раз увидеть Лукаса и поговорить с ним. Желательно – без лишних ушей. Харрис знала, что за ним круглосуточно наблюдают, но вполне могла потребовать, чтобы охрана отключила камеры на время их беседы. Это противоречило правилам, но, если врач был уверен в необходимости личного разговора, ему могли пойти навстречу.

Именно так Хлоя и поступила.



Она тихо вошла в палату. Честно говоря, она видела комнаты в общежитии, что были обставлены куда хуже этой палаты – похоже, богатый отец всё-таки не хотел, чтобы его сын находился в тёмной и тесной камере, похожей на тюремную. Последний издевательский подарок жестокого родителя – позолота на клетке.

Охранник прикрыл за ней дверь. Это был уже другой мужчина, не тот широкоплечий увалень, что жестоко выворачивал Лукасу руку. Невысокий, пожилой, больше похожий на мирного ночного сторожа, нежели на охранника в психбольнице. Впечатление не обмануло девушку – он отвечал только за камеры наблюдения и ключи от палат, а двое крепких молодых парней заняли свои места у закрытой за спиной Хлои двери, о чём мужчина шёпотом сообщил ей.

– Не думаю, что это потребуется, – сказала Харрис прежде, чем раздался тихий хлопок двери.

Лукас лежал на кровати, глядя в потолок. Услышав голос девушки, он взглянул на неё – и слабо дёрнулся, будто желая сесть и снова спрятать взгляд, уткнув его в пол. Харрис приблизилась к нему, и поняла, почему у него это не получилось – на руках у Эосфора были ремни. Он был привязан к кровати – естественно, ведь его признали «буйным».

– Привет, – сказала Хлоя, пододвигая стул к изголовью кровати.

– Здравствуйте, доктор, – тихо пробормотал Лукас. Харрис оглянулась, проверяя, горит ли огонёк камеры, висящей в углу палаты. Сигнала не было, как охранник и обещал, так что Хлоя придвинулась ближе и осторожно коснулась руки Эосфора.

– Прошу, посмотри на меня, – повторила она свою утреннюю просьбу. Парень опустил веки, снова нервно сглатывая. Похоже, он ждал жестокого наказания за свою утреннюю выходку. – Никто не следит за нами. Камеры не работают, я пришла одна. Чего ты так боишься? – Харрис склонилась к его уху и тихо позвала: – Лукас.

Он вздрогнул. Распахнул глаза и быстро посмотрел на неё. Не веря в то, что это и правда происходит, нервно усмехнулся.

– Вы поняли?.. – прошептал он, разглядывая её. Хлоя осторожно прикоснулась к его плечу, успокаивающе погладила. – Вы…

– Лукас, я знаю твою историю. Не всю, но мне было достаточно, чтобы понять, что тебя здесь держат насильно. Ты абсолютно нормальный человек. Ты… Я на твоей стороне, слышишь? Я помогу тебе отсюда выбраться, но ты должен доверять мне. Я очень хочу тебе помочь, и вместе мы обязательно придумаем, как это сделать, – Харрис увидела, как неверие и радость на лице парня тускнеют и превращаются во что-то другое. Боль, безнадёжность?

Он медленно покачал головой.

– Нет, – голос снова становился безжизненным. – Доктор… я думал, вас прислал кто-то из моих братьев, чтобы помочь мне. Но вы… Если вы правда просто… – он сглотнул, обрывая дрожь в голосе, – прошу, не делайте этого.

– Почему?

– Вы сломаете себе жизнь, – не отрывая от неё взгляда, сказал Лукас. Хлоя поймала себя на мысли, что он на самом деле был не таким уж и молодым парнем, каким показался ей сначала – судя по медкарте, они были одного года рождения. Просто худой, забитый, Эосфор был похож не на взрослого человека, а скорее, на нескладного подростка. Но если накормить его, дать ему нормального отдыха, вылечить… Этот Лукас мог бы быть довольно красивым мужчиной. Особенно притягивали его тёмные глаза. Сейчас в них было только смирение и отчаяние, но Харрис видела фотографии, на которых они светились радостью. Почему бы не попытаться вернуть это чувство?

– Мне так говорили много раз, – ответила она, заставляя себя улыбнуться.

– Вы не понимаете, – бессильно дёргая руками, сказал Лукас. – Все трудности, что вы пережили, не сравнятся с тем, что вас ждёт, если вы попытаетесь меня спасти. Прошу, доктор, не делайте этого. Мой отец уничтожит вас. И всех, кто вам дорог. Он запер собственного сына в психбольнице, чтобы из него сделали овощ. Я жив только потому, что, к сожалению, он не может полностью стереть из чужой памяти тот факт, что у него вообще был сын. Я буду вечно гнить тут. Если бы было иначе, меня бы уже убили. И вы думаете, что он не убьёт вас, или ваших детей, вашего мужа? Вы для него – никто, доктор!.. – он понял, что повысил голос, и замер, прислушиваясь, будто боясь, что сейчас за это последует наказание. – И он убьёт вас, не задумываясь, если я сделаю хотя бы шаг в сторону выхода.

– Лукас…

– Нет, – он покачал головой, – прошу, доктор. Не называйте меня так. В этих стенах я должен отзываться только на свой номер. Никто не должен знать, что вы узнали правду, иначе у вас могут быть проблемы… и у меня тоже. Зовите меня по номеру, или хотя бы тем именем, что я назвал сегодня.

– Но Сэм Эллис – не твоё имя, – возразила Хлоя. – И я вижу, как тебе не нравится лгать. Ты ломаешь себя этим. Даже если ты пока не можешь отсюда выбраться, ты можешь сохранить свою личность – это твоя главная задача. Зачем мучить себя ложью?

– Моё старое имя причиняет мне боль, – глухо сказал он. Харрис закусила губу, пытаясь что-нибудь придумать. – Его дал мне отец. И он… отказался от меня. Он отнял у меня жизнь.

– Но любое имя означает любовь родителей к тебе, – попыталась сказать Хлоя. Лукас опять покачал головой. – Послушай, он… Он всё же сохранил твою жизнь, он попытался…

– Хотите оправдать монстра, доктор? Он отправил меня в этот ад, запер тут навечно, лишил нормального существования, – Эосфор нервно, почти злобно дёрнул связанными руками, заставив Харрис вздрогнуть от неожиданности, – и не позволяет мне самому сделать то, что ему делать нельзя! – губы у него задрожали, порыв бессильной злости сошёл на нет. – Что подумают люди, если сын Годфри Эосфора покончит с собой в психбольнице? Что будет, если кто-то станет копать, как вы? Я здесь на привязи, как собака. У меня нет свободы воли. Есть личная ванная комната, – он дёрнул головой, указывая на маленькую серую дверцу, ведущую, видимо, как раз в ванную, – но я не хожу туда один. Даже туда, доктор! Это уже давно не похоже на жизнь, понимаете? – больше всего Хлою пугали даже не слова Лукаса, а то, как он продолжал говорить вполголоса, стараясь не изменять интонаций. В глазах у него блестели капли слёз, но он не проливал их. Он всё ещё был достаточно сильным, чтобы бороться. И Харрис была просто обязана помочь ему. Но как?..

– Хорошо, – согласилась Хлоя, стараясь выиграть время и заодно – наладить отношения со своим подопечным. – Хорошо. Я понимаю. Значит, у тебя есть другое имя, которое тебе нравится? Ты ведь не можешь быть безымянным, – губы парня впервые скривились в каком-то подобии усмешки, но совсем не весёлой. Харрис же ободряюще улыбнулась. – Какое оно? Скажи мне.

– Вы посчитаете меня сумасшедшим, – он сделал паузу, дёрнув плечом, – впрочем, я и так сумасшедший, верно?

– Ты не сумасшедший, – успокоила его Хлоя. – Так как мне тебя называть?

Эосфор помедлил. Помолчал, облизнул губы, а потом сказал:

– Самаэль, – и неуверенно посмотрел на девушку. Харрис чуть прищурилась, обдумывая его ответ. – Что? Типичный случай шизы, да? – невесело хмыкнул он. Хлоя покачала головой, снова приподнимая уголки губ. Самаэль, помимо прочих вариантов – одно из имён Дьявола. Когда-то давно, когда отчим по настоянию своей матери водил её в воскресную школу, Харрис интересовалась этой темой. Не Библией в целом, а историей падения красивейшего ангела, любимого сына Бога. Прошло много лет, но она хорошо её помнила – недаром потратила столько времени, изучая разные источники. Ей вспомнился и перевод этого имени – «яд Бога». Лукас действительно отравлял отцу существование, пусть тот был далеко не небожителем. Сравнение было точным, и на самом деле, это слово не так уж сильно отличалось по звучанию от его второго имени – Сэмюэль.

– Нет, – наконец, ответила Хлоя. Мне нравится твоя метафора. Ты и правда похож на Самаэля, – она осторожно прикоснулась к его волосам, медленно погладила его по голове. – Не ты сам, а твоя история. Это даже… поэтично.

Эосфор недоверчиво прищурился.

– Вы и правда будете так меня называть?

– А что? – пожала плечами Харрис. – Что тебе терять? Сегодня я беседовала с Александром Македонским и Чарли Чаплином. У тебя самый тяжёлый случай изо всех описанных, – Хлоя заметила, как губы его неуверенно дрогнули, словно он хотел улыбнуться, но пока не смог, – почему бы тебе не назвать себя Дьяволом? К тому же, через эти метафоры мы сможем говорить о твоих настоящих проблемах. И сумеем сохранить твой рассудок, пока я не придумаю, как тебе помочь. Тебе ведь не с кем было разговаривать весь этот год, верно?

– Да…

– Только не привыкай ко всемогуществу, – усмехнулась Харрис. – Помни, это просто имя. С ним у тебя будут связаны более хорошие воспоминания, договорились?

– Хорошо…

Дверь в палату открылась.

– Мы ещё не закончили! – сказала Хлоя, бросая взгляд на наручные часы. Ещё оставалось несколько минут, да и ей не хотелось бы, чтобы кто-то, кроме сторожа знал, где она была – но вошедший на её слова не отреагировал. Харрис рывком обернулась, собираясь снова отдать распоряжение наглым охранникам, видимо, как-то пронюхавшим, где она находится. Но встретилась взглядом с обычной санитаркой – улыбчивой полноватой женщиной с бэйджиком на груди.

– Добрый вечер, доктор, – бодро поздоровалась она. Потом перевела взгляд на Лукаса. – Время пить лекарства!

– Извините, я ещё не написала заключение после нового осмотра, – услышав тихий вздох Эосфора у себя за спиной, попыталась заступиться за него Хлоя. – Разве возможно давать пациенту лекарства без заключения лечащего врача?

– О, доктор, я понимаю, – сочувственно закивала женщина, – у вас первый рабочий день. Я обязательно последую всем вашим последующим указаниям, когда вы напишете заключение. Но сегодня мы пока следуем старому рецепту предыдущего лечащего врача.

Харрис закрыла рот, понимая, что ей нечего возразить.

– Прости, – одними губами шепнула она, поднимаясь со стула и позволяя санитарке подойти ближе. Женщина привычным движением освободила одну руку Лукаса, позволяя ему приподняться и сесть, и вручила ему стаканчик с таблетками. Он покорно высыпал в рот все пилюли, и тогда ему дали стакан с водой. Придерживая его руку, санитарка помогла ему запить, а потом забрала ёмкость и выжидающе посмотрела на Эосфора. Тот открыл рот, доказывая, что проглотил всё, что ему дали.

– Умница, – похвалила его женщина. Лукас медленно, стараясь не делать резких движений, вытер губы. – А теперь – давай сюда ручку, – ласково сказала она, вынимая из кармана халата заранее заготовленный шприц. Движением фокусника сняла с него защитный колпачок, и потянулась за рукой Эосфора. Хлоя увидела, как его глаза наполняются ужасом.

– Не надо… – прошептал он, – пожалуйста…

– Зайка, ты же у нас не боишься уколов, я ведь знаю, – начала уговаривать его санитарка, ловко перехватывая руку, которую Лукас пытался спрятать, и насильно вытягивая её вперёд.

– Умоляю, не надо!.. Прошу!.. Нет!.. – будь он один, то наверняка бы просто начал вырываться, но сейчас Эосфор в отчаянии поднял взгляд на Хлою, боясь попросить её вслух. Харрис сообразила – вероятно, в шприце находился мощный психотропный препарат, который ему кололи раз в неделю – конечно, если верить медкарте. Успокаивая буйных сумасшедших, этот препарат превращал здорового человека в растение – постепенно, не сразу. После него можно было прийти в себя, но с каждым разом на это требовалось всё больше и больше времени, и в конце концов личность должна была полностью стереться.

– Зайка, потерпи, – сочувственно уговаривала Лукаса санитарка, приближая шприц к его руке. Эосфор в ужасе зажмурился, отвернулся, ожидая укола, но Хлоя в последний момент окликнула женщину:

– Подождите.

– Мэм?

– Это слишком мощный препарат. После укола я не смогу начать новый курс медикаментозного лечения, пока он не оправится. Я категорически против того, чтобы вы делали ему эту инъекцию, – твёрдо сказала девушка. Санитарка, помедлив, убрала шприц.

– Вы уверены, что ему не требуется этот укол? – уточнила она. Харрис взглянула на Эосфора – тот смотрел на неё, дрожа, и едва ли не глотая слёзы, всем своим видом умоляя её помочь.

– Да, я уверена, – подтвердила девушка. Санитарка радушно улыбнулась.

– Ладно, – легко согласилась она. – Доктору виднее.

– Да, конечно. Доброго вечера, – кивнула Хлоя, пряча вздох облегчения.

– Погодите пока прощаться, – улыбнулась женщина и потянулась к ремням, чтобы снова закрепить их на руках Лукаса. Тот опустился на кровать, тоже тихо выдыхая. Эосфор и не думал сопротивляться – Харрис уже сделала шаг вперёд, чтобы сесть на место, когда вдруг заметила, как санитарка осторожно протирает ремни. Прищурившись, Хлоя поняла, что женщина убирала кровь – запястья Лукаса были стёрты оковами, это она видела ещё сегодня утром. Сама того от себя не ожидая, Хлоя сказала:

– Не нужно.

– Что? – удивилась санитарка. Зря, Харрис, очень зря – но отступать было уже поздно. Ладно.

– Не нужно. Судя по записям предыдущего врача, он давно не проявлял признаков агрессии. Я считаю, что сегодня ему можно провести ночь без… этих мер предосторожности.

– Вы уверены?..

– Более чем, – перебила женщину Хлоя. – Я проведу последний тест. Если он проявит малейшую агрессию, я сама надену на него ремни.

Санитарка, пожав плечами, удалилась.

– Вас точно послали мне откуда-то сверху, доктор, – всё ещё чуть дрожа и не открывая глаз, сказал Эосфор. Наконец, поднял веки, когда она прикоснулась к его руке. – Я не знаю, как вас благодарить…

– Ты не должен меня благодарить за это. Ты заслуживаешь того, чтобы к тебе относились по-человечески. Если не в моих силах вытащить тебя, то я хотя бы не дам сделать из тебя вещь. Хотя, – Хлоя чуть запнулась, останавливаясь на ремне, что ещё крепко стягивал вторую руку Лукаса, – ты мог бы кое-что для меня сделать.

– Чего вы желаете, доктор? – поторопил он её, окрылённый возможностью провести целую ночь без оков.

– Я хочу, – медленно сказала Хлоя, – чтобы ты позволил мне осмотреть тебя. Хотя бы верхнюю часть тела.

Эосфор слегка помрачнел.

– Почему бы вам не сделать это, пока я связан? Вы можете осмотреть меня насильно, при помощи охраны или санитаров, – тут у него чуть надломился голос.

Девушка качнула головой:

– Конечно, я могу это сделать. Но я хочу, чтобы ты разрешил мне тебя осмотреть. Ты можешь распоряжаться своим телом, никто не имеет права вынуждать тебя показывать его, если ты не хочешь, – Харрис медлила освобождать его, несмотря на свои слова. Побоявшись, что доктор передумает снимать ремни, Лукас заставил себя кивнуть.

– Хорошо. Всё, что хотите.

Хлоя сняла ремни с его второй руки и помогла сесть. Эосфор глубоко вздохнул, и потянул края серой футболки наверх. Его одежда отличалась от одежды других пациентов, она скорее была похожа на простую пижаму, без каких-либо карманов, пуговиц или петель. Руки плохо слушались хозяина, и Харрис осторожно помогла ему, потянув ткань наверх. Медленно, чтобы не напугать своей настойчивостью. Лукас затих, позволяя ей окинуть взглядом его тело.

Зрелище было не из приятных. На шее у Эосфора были шрамы – не только от импровизированной петли, но и другие, тонкие, явно от чего-то острого. Хлоя читала, что до попытки повешения Лукас пытался вскрыть себе вены и горло, и дважды – наглотаться таблеток, которые каким-то образом исхитрялся достать в больнице. Во второй раз он их не успел даже выпить, но… но всё остальное…

– Боже мой, – выдохнула она, проводя кончиками пальцев по рубцам на чужой коже. Эосфор вздрогнул от прикосновений, но не стал отстраняться, позволяя Хлое делать всё, что она захочет. – Больно? Прости… – девушка чуть отодвинулась. Окинула взглядом его грудь, заметила слева под ключицей тёмное родимое пятно, смутно похожее на расплывшееся сердечко. Эта деталь почему-то задела её – милое пятнышко делало его будто бы ещё более уязвимым.

Хлоя осторожно притронулась к плечам, безмолвно прося его повернуться – Эосфор подчинился. Харрис с трудом сдержала возглас, когда увидела его спину – и это на ней ему приходилось лежать всю ночь?

Она была вся иссечена чем-то. Старые и новые шрамы сливались в длинные и широкие рубцы, проходящие через всю спину. Сделать это самостоятельно Лукас вряд ли мог, так что это явно не было связано с его попытками самоубийства.

– Кто это с тобой сделал? – не в силах говорить громче, чем шёпотом, спросила Хлоя.

– Это мой отец, – едва ли громче ответил Эосфор. – И сестра, – он медленно потянул к себе футболку, желая прикрыться, но Харрис удержала его руки, смаргивая горячие слёзы. Осторожно притронулась к повреждённой коже – и Лукас тихо застонал от боли, закрывая глаза.

– Он истязал тебя?

– Да. Я… первое время провёл дома, он запирал меня в подвале и… Доктор, я не хочу это вспоминать, – он покачал головой. – Пожалуйста…

– Конечно, – Хлоя отодвинулась, и сама помогла Лукасу надеть футболку обратно. Осторожно опустила руку ему на плечо. – Послушай, – сказала она. – Эти шрамы не делают тебя… Я… – она с трудом сглотнула, прикасаясь к слегка заросшей щеке Эосфора, – я восхищаюсь тобой, Самаэль. Я много чего видела в своей жизни, но это… Я клянусь, – глядя прямо в тёмные глаза напротив, прибавила Харрис, – что постараюсь сделать всё, чтобы облегчить тебе жизнь. Чтобы… это стало хотя бы похоже на жизнь, – Лукас попытался отвести взгляд. Хлоя настойчиво сжала его руку. – И я хочу, чтобы ты пообещал мне, что больше ничего с собой не сделаешь. Я сняла с тебя ремни, и хочу завтра увидеть тебя живым. Ты не должен убивать себя, слышишь? Твоя жизнь гораздо ценнее, чем ты думаешь. И в мире есть место справедливости и закону. Я постараюсь… Но ты тоже должен мне помочь, – Эосфор молчал, изучая её лицо. Губы у него снова чуть дрогнули, но так и не сложились даже в слабое подобие улыбки.

– Вы не сможете совершить чудо, доктор, – сказал он.

– Это не чудо. Прошу, Самаэль, пообещай мне, что не станешь убивать себя, пока мы хотя бы не попытаемся.

– Ладно.

– Дай слово, – чуть надавила Харрис. На лице её подопечного появилось уже знакомое выражение болезненной лжи.

– Даю, – преодолев его, сказал он. Хлоя, глубоко вздохнув, собралась с силами и решила довериться ему.

– Хорошо. Увидимся завтра, – заставив себя улыбнуться, сказала она, отстраняясь. – Доброй ночи, Самаэль, – и девушка направилась к выходу. Уже у самой двери она услышала:

– Вам не место в этой больнице, Хлоя, – Харрис не пожалела, что обернулась – увидеть улыбку Лукаса, наверное, первую за полтора года, было просто бесценно. – Вы – хороший человек, – прибавил он.

– Спасибо, – ответила она, даря ему улыбку в ответ – Эосфор тоже вряд ли видел много чужой радости за последнее время.

– Доброй вам ночи, – запоздалым эхом сказал Лукас. Хлоя покинула палату, закрывая за собой дверь, и Эосфор уже в пустоту и мрак помещения договорил, прежде чем включились камеры: – Прощайте, доктор.

Этого она уже не услышала.



Харрис было сложно выкинуть из головы произошедшее даже когда она покинула стены больницы и отправилась домой. Может, кто-то другой сказал бы ей, что она уж слишком смягчилась за последние пару месяцев, что провела дома. Ведь правда, Хлоя успела повидать за время службы всякое: измождённых заложников, которым не позволяли даже спать, изуродованные после взрывов тела людей, которых не удавалось спасти – такие всегда были. Ей приходилось утешать собственных сослуживцев с оторванными конечностями. Лукас не был у неё первым замученным пленником, но именно его история не давала ей сейчас покоя.

На войне видеть ужасы было чем-то привычным, почти нормальным. Да, порой человеческая жестокость поражала воображение, но это, как бы страшно ни звучало, было почти уместно. Никто из сослуживцев Харрис не был повергнут в шок, когда ему говорили, что где-то неподалёку захватили и заминировали здание начальной школы. Все понимали, что это ужасно, и что они должны сделать всё необходимое, чтобы помочь детям и учителям, но никто картинно не замирал с открытым ртом и не бросал вещи на пол. Нет, всё было очевидно: это – горячая точка. Терроризм и теракты здесь – обычное явление. С этим нужно бороться, это нужно победить и искоренить, и, если уж так хочется – можно рухнуть на колени перед безжизненным телом невинного ребёнка, пострадавшего по вине бездушного боевика. Но всё это имело оттенок очевидности – война, как причина всего кошмарного вокруг, была веским поводом для того, чтобы не расслабляться морально.

И вот – снова пленник. Хлоя общалась с такими людьми во время службы, в этом, в общем-то, и заключалась её основная работа. Но опять же – она видела, как этих людей вырывали из рук убийц, как выкапывали из-под очередной груды обломков, что некогда была жилым домом или больницей. А у Лукаса не было такой предыстории, не было такой масштабной причины страданий – как, например, война, что была общим горем, – и от этого становилось лишь страшнее то, что ему пришлось пережить.

Его собственный отец лишил его свободы. Судя по всему, он пытал его на протяжении шести месяцев, желая узнать, где сын спрятал собранный на него компромат. Лукас, похоже, не сломался – иначе его бы не травили в больнице столь мощными препаратами. А может быть, Годфри просто не знал, что теперь с ним делать – он не верил, что сын не пойдёт против него снова, даже если нашёл и уничтожил всё, что было на него собрано. Убивать Лукаса было для него как-то слишком, дать ему самому убить себя – тем более. В любом случае оставался лишь один вариант – запереть сына в психбольнице и никогда не позволить ему оттуда выбраться.

Может, у Эосфора-младшего все конечности были на месте, но жестокость его отца поразила Хлою именно тем, что она была проявлена не на войне. В мирное время, «добрым» политиком, который взирал на неё, шагающую в сторону своего дома, с рекламного баннера.

В ту минуту, когда девушку посетила эта мысль, вдруг сильнее подул ветер. Харрис остановилась, глубоко вздохнула, чуть опуская веки. Она могла наслаждаться этим почти каждую минуту, в любой момент была вольна выйти на улицу из дома или открыть окно… а сколько Лукас не видел солнца и не чувствовал дуновения ветра на своей коже? Если его постоянно держали на привязи – едва ли он часто покидал здание психбольницы, вряд ли даже выходил во внутренний дворик на прогулку. Может, это случалось раз в несколько дней – если вообще случалось. Наверное, два огромных охранника выводили Эосфора во дворик тогда, когда там никого больше не было. Его выгуливали несколько минут, как собаку – на привязи, позволяли вспомнить, каково это – дышать свежим воздухом, и… снова всё это отнимали.

А может, отняли давным-давно – настолько он был бледным.

Ледяными иголочками, несмотря на типичную для Лос-Анджелеса жару, по позвоночнику Хлои прошла волна страха. Быть обездвиженным, получать наказания за лишнее слово, сутками лежать на ноющей искалеченной спине – и всё это продолжается вот уже полтора года. Харрис не сомневалась, что допросы Годфри проводил с пристрастием – раз уж Лукас даже побоялся рассказать ей, что с ним делали.

И вот эта иррациональность, с её довольно чёрно-белой точки зрения, как раз и выводила Хлою из равновесия. Она думала, что идёт в новый мир, совершенно другой – может, встретит пару человек, которые не справились именно с ужасами войны. Но даже для таких были отдельные центры психологической помощи. И Харрис туда не пошла; она отправилась именно в обычную гражданскую больницу, чтобы сознательно наполнить свою жизнь в ближайшее время историями о неверных жёнах и глубоких депрессиях. Что в итоге? Получила подпольные игры и настрадавшегося человека, который боялся лишний раз не так вдохнуть и отчаянно желал закончить свои мучения любым доступным образом – будь то побег или даже смерть. Это было ненормально для «гражданки», такое должно было остаться где-то там, в Сирии, Йемене, Афганистане – или ещё где-то, где Хлоя никогда не была.

Харрис моргнула. Поняла, что сама не заметила, как добралась до дома, и что на неё странно поглядывает из окна пожилая соседка – Хлоя вот уже пару минут стояла на крыльце, пытаясь воткнуть ключ в замочную скважину. Когда, наконец, она отвлеклась от бесконечных размышлений об Эосфоре и своей неожиданной реакции на его историю, то помахала соседке, как можно приветливее улыбаясь. Потом, когда женщина успокоилась и отвела от неё взгляд, Харрис быстро открыла дверь и поспешила скрыться за ней.

Ей было нужно ещё многое обдумать.



Ещё несколько часов до отбоя Лукас просто лежал в постели, переворачиваясь с бока на бок. Было приятно дать отдых измученной спине, на которой время от времени появлялись новые шрамы и синяки от санитаров и охранников. Наконец, раздался знакомый шум – проходила смена охраны. Быстро, не обращая внимания на боль во всём теле, Эосфор подорвался с постели и проскочил в ванную комнату. В последние месяцы он всё время проводил либо под присмотром, либо связанным, так что для удобства санитаров, которые время от времени соглашались побрить его, в ванной оставили бритву. Хлоя, разумеется, об этом не знала, как и другой персонал – парень-санитар обычно прятал лезвия, чтобы Лукас не видел, где они хранятся, но однажды он умудрился подсмотреть в зеркало.

Так что найти лезвие не оказалось сложной задачей. Эосфор прислушался – у него было ещё несколько минут, пока охранники сменяли друг друга.

Знакомый страх овладел его телом. Он пытался сделать это уже в пятый раз – и ему всё равно было страшно. Если психбольница чему его и научила, так это бояться боли – даже не смерти. Лукас не хотел больше боли, даже если бы она вела к освобождению из унизительного плена.

И к тому же, его начинало грызть чувство вины. Руки, наконец-то беспрепятственно «дышащие», дрожали, плохо слушались – и они бы скоро вообще прекратили ему подчиняться, если бы не доброта этой нового доктора. Именно она освободила его, дала ему возможность отдохнуть. Она хочет помочь ему сделать главное – защитить его собственную личность. Даже если у неё не получится его вытащить, он сумеет сохранить рассудок, и может быть, когда отец умрёт… Может, кто-то из братьев постарается его забрать. Отец давно боролся со своими болячками – возможно, свобода была не таким уж и недостижимым чудом.

Хлоя… единственный человек, что не побоялся вступиться за Лукаса. Он мог бы сейчас лежать, капая слюной на подушку, обдолбанный этим проклятым лекарством – и вот, стоит сейчас в ванной, свободный от оков и способный позаботиться о себе без лишних глаз. Она вернула ему достоинство, какое-то право на личную жизнь, которым пренебрегали вот уже почти год.

И в конце концов, ему просто не хотелось умирать. Лукас всё ещё помнил жизнь до психиатрической больницы. Она и раньше казалась ему прекрасной, а теперь, недосягаемая, была просто мечтой. Он скучал по музыке, скучал по своим друзьям, даже по дому, в котором провёл детство. По своим братьям и сёстрам, по нормальной еде, солнцу, свежему воздуху, своему клубу…

Эосфор зажмурился изо всех сил, стараясь отогнать видения. Новый доктор подарила ему, помимо условной свободы, ещё и надежду. Было гораздо проще сунуть голову в петлю, когда он не видел шанса вернуться к нормальной жизни. А теперь… Ну нет, что может сделать бывший военный врач против его отца? Он практически всемогущ. Не убьёт Харрис и всю её семью – так превратит её жизнь в ад. Саму запрёт в палату рядом с ним, и тоже посадит на цепь. Лукас вздрогнул, представив такие же жуткие шрамы, какие были у него, на нежной коже девушки, и распахнул глаза. Такого он допустить не может.

Следующая мысль заставила его опустить лезвие. А что будет с ней, если он умрёт сейчас? Разве Годфри демонстративно не посадит в тюрьму доктора, который отвечал за его сына? Как будет лучше для Хлои? Жить ему или нет? Подвести её или нет? От какого его решения у неё будет меньше проблем? Живым он вынуждает её помогать, мёртвым – вероятно, сажает в тюрьму.

А ещё… Он ей, вроде бы, даже понравился… кажется. Может, Лукасу просто отчаянно хотелось кому-то нравиться настолько, что о нём начали бы заботиться, пока он столь беспомощен. Но, наверное, Хлоя просто была таким человеком – всем хотела помочь. Справедливо, иначе она бы не стала хорошим врачом, верно?

В чувство его привели шаги возле двери. Пересменка заканчивалась, вот-вот должны были проверить все видеокамеры и палаты.

Эосфор, сдавленно всхлипнув, сжал в руке лезвие. Он решился.

Тёмные капли крови закапали на серое дно ванны, в которую медленно начала набираться тёплая вода.

Глава 2

Однажды я захочу проснуться выше облаков

Шаги неумолимо приближались. Лукас стиснул зубы, чтобы не проронить ни звука, хотел крепче прижать лезвие к шее, но дрожь в руках лишь усилилась. Мелкие, но довольно глубокие порезы сочились кровью, боль заставляла потерять контроль, оставляя только желание поскорее от неё избавиться. Мелькнула даже мысль, что было бы лучше, если бы ему сделали этот укол – он бы лежал сейчас в блаженном забытье и ничего бы не помнил, не чувствовал бы даже дико ноющей искалеченной спины, чем плохо?..

Раздался звон ключей. Эосфор резко открыл глаза, дёргая ручку крана. Вода смыла капли крови, попавшие на дно ванны. Он не успевал, даже если собраться прямо сейчас и дёрнуть рукой, резанув по горлу. Кто сказал, что у него хватит сил нанести такой порез, чтобы моментально оборвать жизнь?..

Ярко перед внутренним взором вспыхнула картинка – Хлоя, такая же отчаявшаяся и измученная, пробравшаяся в эту же ванную и сжимающая похожее лезвие или сыплющая в рот таблетки. Сердце ёкнуло. Нет, такого допустить нельзя, эта девушка не заслуживала подобного, она не должна была попасть на его место. Значит… он не может её подвести.

Лукас опустил руку с лезвием. Дрожь чуть утихла, когда его сердце почувствовало, что сегодня оно не остановится. Прежде, чем дверь в палату открылась, он заставил себя выключить воду и подняться на ноги. Толкнул дверцу ванной комнаты, и вышел – спустя мгновение встретился взглядом с санитаром, что зашёл его проверить.

– Пожалуйста, – почти шёпотом сказал Эосфор, насильно давя из себя звуки, – помоги…

Темнокожий парень, на секунду зависший, увидев психа с опасной бритвой в руках, моргнул, стараясь придать лицу спокойное и сочувствующее выражение.

– Что случилось? – заботливо спросил он, делая вид, что не замечает оружия в руках Лукаса. Эосфор секунду размышлял – он мог бы вести себя нормально, может, этот парень-санитар тоже поверил бы ему. Но сразу же подумалось – а если нет? Или, что хуже – санитар бы поверил ему, и тоже оказался бы в опасности. Нет, такого допустить было нельзя – но нельзя было и позволить, чтобы он вновь нацепил ремни. Лукас ведь обещал Хлое жить, и что же – завтра она придёт и найдёт его в прежнем состоянии, узнает от санитаров и охранников, что он пытался покончить с собой, и… что, если они доложат об этом выше? В лучшем случае её просто выгонят из больницы, а в худшем…

А в худшем – он остановился зря.

Эосфор сделал самый честный и виноватый взгляд, на который только был способен.

– Я… не хотел… – он нарочно выпрямился, зная, что спина отзовётся болью, и использовал это – глаза увлажнились, в них появились слёзы. – Я-я… п-просто… – он начал чуть заикаться, шмыгая носом. Санитар медленно приблизился, протянул руку.

– Отдай-ка мне эту штуку, приятель, – дружелюбно попросил он. Лукас, правдоподобно всхлипнув, протянул ему бритву. Санитар быстро сунул её в карман и слегка расслабился, но ближе подходить не стал, памятуя, видимо, о рассказах старших товарищей.

– Помоги… – поднял на него умоляющий взгляд Эосфор. – Я… мне больно… Я просто хотел…

– Что ты хотел? – почти участливо спросил парень.

– П-побриться… правда… – он поднял голову, показывая кровоточащие ранки. По-детски скривился, когда санитар всё же приблизился, разглядывая их, и, видимо, размышляя, похожи ли они на следы от обычных случайных порезов. Лукас решил, что ему стоит усилить эффект, и прибавил, изображая отчаяние: – просто… новый доктор, она… она такая… – весьма правдоподобный «шмыг», – к-красивая… я хотел… – он опустил голову, решив, что этого будет достаточно. И правда – парень смягчился, поняв, что произошло.

– Ну-ну, приятель, тише, – сказал он, осторожно касаясь подбородка Эосфора и заставляя его снова показать порезы. – Тебе и так хорошо. Тебе идёт. Но вот порезы надо бы обработать. Разве она не расстроится, если их увидит?

– Я… я не знаю… – «слёзы» изматывали, сердце билось, как бешеное. Было страшно верить в то, что у него получилось обмануть этого санитара, и что всё пройдёт по плану – но, похоже, так оно и было.

– Так, – парень сделал шаг назад, перекладывая бритву в другой карман, – давай я помогу тебе, – он бережно, но крепко сжал запястье Лукаса и потянул его в ванную комнату. Эосфор оценил его действия – сейчас ему было невозможно изогнуться, чтобы незаметно вытащить лезвие. Санитар не был дураком, он перестраховался. Ладно – Лукас всё равно уже решил остановиться. Похоже, теперь у него уже и не будет шанса прекратить всё это, но куда уж деваться, раз он решил довериться доктору.

Санитар осторожно промыл его порезы, напрягаясь каждый раз, когда Лукас специально всхлипывал или морщился. Кровь остановилась, чуть влажная щетина прикрывала алые следы – наверное, недостаточно для того, чтобы Хлоя ничего не заметила утром, но всё же. Потом парень вывел своего подопечного из ванной комнатки и усадил на кровать. Эосфора всё ещё слегка трясло, и дрожь была настоящей, в отличие от слёз.

– Сделаем тебе укольчик? – дружелюбно улыбаясь, предложил санитар. Лукас вздрогнул, поднимая на него взгляд.

– Доктор сказала, не надо… – пробормотал он, поджимая ноги и обхватывая колени руками. Парень покачал головой, вынимая из кармана шприц.

– Просто снотворное. Смотрю, она тебя сегодня не стала привязывать к кровати, да? Ты, конечно, хотел сделать, как лучше, но всё-таки себе навредил, – он осторожно прикоснулся к его плечу свободной рукой. – Я должен был бы тебя связать, но…

– Не надо! – опять всхлипнул Эосфор. Санитар кивнул, опускаясь на корточки перед ним.

– Не буду. Зачем нам расстраивать твою красавицу? Давай просто сделаем укольчик, ты поспишь, боль пройдёт, и никто не расстроится. Всем будет хорошо, да? – он мягко, но настойчиво коснулся его запястья, стараясь вытянуть руку Лукаса, чтобы тот позволил поставить укол. Эосфор, шмыгнув носом, протянул её самостоятельно. – Вот и молодец, – улыбнулся парень. Укол был почти неощутимым, но в сон потянуло довольно быстро. Даже странно, почему к нему вдруг зашёл именно этот добродушный санитар – может, Хлоя была права: тёмная полоса в жизни приближалась к концу? И новые люди, что появлялись в ней, не всегда были настроены против него?

Эосфор сквозь окутывающий его мрак различил, как парень настойчиво заставляет его лечь, и даже укрывает одеялом. Он отчаянно напрягался, желая удостовериться, что санитар уйдёт, не надев на него ремни, но сопротивляться было очень сложно. Наконец, Лукас просто провалился в сон, так и не дождавшись звона ключей у двери палаты.

Ну, что же, по крайней мере, он был жив. Даже если Хлоя застанет его вновь связанным и с порезами на горле, может быть, она его простит. Он же всё-таки остановился.



В ту самую минуту Хлоя, мысли о которой без конца наполняли голову Эосфора, сидела дома. Она была занята написанием тех заключений, из-за отсутствия которых не могла изменить медикаментозное лечение. Помимо Лукаса, за сегодня у неё было ещё человек шесть больных – настоящих, которым тоже нужно было подобрать лечение. С некоторыми из них всё было понятно, и особых изменений в курсе препаратов или других видов терапии делать не приходилось. Но трое пошли на поправку, и, раз уж Карен ничего не имела против их выздоровления, Харрис должна была подобрать им новый курс лечения. Сначала нужно было решить все вопросы с обычными пациентами, а потом уже браться за дело Эосфора. От одного из больных ей даже пришлось отказаться – он едва не впал в буйство, когда увидел своего нового лечащего врача. Выяснилось, что девушка была очень похожа на его бывшую жену, которая изменила ему. Собственно, из-за неё он и попал в психушку – но Хлоя не вдавалась в подробности истории, увлечённая событиями в её собственной жизни.

Как раз, когда она закончила с последним, шестым заключением, снова задрожал телефон, оповещая о новом сообщении. Хлое, честно говоря, жутко не хотелось возвращаться к этой тяжёлой истории, так что она с радостью ухватилась за возможность чуть отложить это занятие.

Сообщение было от Эммы. Она просила срочно позвонить ей, и это Харрис не понравилось – но она всё же выполнила просьбу подруги, заранее напрягаясь. Долго ждать ответа не пришлось – после двух или трёх гудков девушка ответила на звонок.

– Привет, – раздался знакомый голос. Хлоя не сдержала улыбку – Эмма всегда была лучиком солнца, и это чувствовалось даже в телефонном разговоре. Порой хватало пары минут беседы с подругой, чтобы избавиться от тяготящих мыслей и увидеть путь решения проблемы. Но сейчас в голосе у девушки была непонятная тревога – и это чувство даже передавалось через динамики.

– Привет. Что случилось? – спросила Харрис. Эмма помолчала секунду, замявшись, а потом сказала:

– Слушай, это, конечно, не телефонный разговор, но… Приехать я не могу, а писать такое точно не стоит.

– Да? Что такое?

– В общем… тот парень, про которого ты просила меня разузнать. Он же сын…

– Да, Годфри Эосфора, – Хлоя потёрла переносицу, устало закрывая глаза. – Надо быть аккуратнее.

– Нет, ты дослушай! – перебила её подруга. – Он сын Карен Леонард!

– Что? – не поверила своим ушам Харрис. Эмма выдержала театральную паузу, наслаждаясь произведённым эффектом, а потом продолжила:

– Вот именно! Я отправила тебе то, что ты просила, а потом полезла почитать про его отца, и…

– Она его жена?

– Да! Я не знаю, родная ли она мать Лукаса, про неё вообще мало что удалось выяснить – Годфри очень старается скрывать свои семейные дела, но… в общем, скоро выборы губернатора Калифорнии, и у него неплохие шансы на победу. Сейчас кандидаты играют в павлинов, распускают хвосты, у кого ярче – и недавно он засветился на какой-то благотворительной акции вместе с женой.

– С Карен.

– Да. Я проверила кое-что, – по ту сторону динамиков зашелестели бумаги, – и выяснила, что она стала главврачом твоей больницы как раз тогда, когда…