– А вы думаете, он отдаст мне всё просто так? – приподняла она брови. – Я вернусь с ноутбуком, и мы напишем вам сообщение на электронную почту. Вы отправите нам свою статью, и мы всё выложим…

– Где? – теперь уже Джонатан приподнял брови. – На Facebook? В своём блоге? Я собирался опубликовать это на нашем сайте, и…

– Мы не знаем, какого рода компромат имелся у Лукаса. Если это видео, например, то переслать данные может быть проблематично. Тяжёлые файлы дольше грузятся, а нам нужно действовать очень быстро. Нужно, чтобы полицейские были рядом, иначе Годфри может убить нас обоих. Гораздо проще будет, если вы пришлёте статью мне. Можете указать свои данные для входа на сайт «L.A Times», и тогда мы сделаем это ещё быстрее.

– Что ж, хорошо, – после небольшой паузы, согласился мужчина. Пролистал блокнот ещё раз, нашёл визитку с адресом своей электронной почты. Протянул всё Хлое. – Договорились. Рейс в шесть часов – я буду за компьютером в десять. Вы успеете проводить своих родителей и приехать в особняк?

– Нет, подождите. Мы всё-таки не можем быть уверены в том, что Лукас спрятал данные где-то здесь. Если они где-то далеко, нам придётся сначала найти их. Я рада, что моя семья будет в безопасности, – девушка коснулась руки журналиста, – и очень хочу, чтобы всё это закончилось, как можно скорее. Но если компромат находится не в этом доме, нам будет нужно добраться до него, и потом – решить, как и когда мы его опубликуем. Так, чтобы не навредить Лукасу. Я не могу позволить себе рисковать его жизнью. Своей – сколько угодно, но не чужой, мистер Уайт. Лукас не заслужил того, что с ним могут здесь сделать.

– Разумно, – помедлив, согласился мужчина. – Что же, тогда – держите связь с Эммой. Пока что мы будем придерживаться этого плана, но, если что-то изменится – сообщите нам. Договорились?

Харрис кивнула, пряча в кармане билеты и листок с и-мейлом.



Когда она вернулась в столовую, там всё ещё было шумно. Незамеченная, девушка проскользнула к Эосфору, но на своё место обратно не села – коснулась его плеча, привлекая внимание. Когда он поднял на неё взгляд, мимолётно улыбнулась и сказала:

– Пора спать, – сидевшая напротив Джорджина, при этих её словах, толкнула локтем Ребекку. Лукас приподнял брови:

– Уже? – он бросил быстрый взгляд на часы. Беседа немного утихла, и Хлоя поняла, что на неё смотрят не только младшие девочки – Годфри тоже, прищурившись, пронзал её взглядом. – Но…

– Завтра будет тяжёлый день, – Эосфор, наверное, впервые возразил ей при своей семье, да и вообще – впервые, но девушка не могла уступить ему, как бы ни хотела. Ей нужно было ещё поговорить с его отцом – предупредить заранее о том, что она хочет съездить к родным на Рождество. За весь день они толком не пересеклись, а сейчас, вечером, попросить отгул на следующий день было бы логично. Вряд ли он отпустит её, если обратиться к нему с утра, верно?

– Хм-м, – раздалось сбоку. – И правда, – Годфри тоже посмотрел на часы и качнул головой. – Думаю, завтра мы ещё успеем насмотреться друг на друга, – снисходительный смешок, и дети поддержали его, тоже засмеявшись. Обстановка была почти домашней, хоть Хлоя и чувствовала исходящую от Эосфора-старшего власть. – Ну-ка, всем спать, – мужчина, смягчив приказ улыбкой, первым встал из-за стола. За ним последовала Аманда, вся шумная компания засуетилась – и правда, почти как в армии.

Харрис откатила коляску назад – специально помедленнее, желая слиться с толпой. Мимо проскочил Макс, уж очень деловой, за ним – Моника, которая едва удерживала на лице расслабленную улыбку. Было видно, что она чувствовала себя подавленной – Хлое даже на секунду стало её жалко. Она отступила назад, уступая место младшим детям, которые первыми должны были убежать на верхние этажи, и вдруг заметила Годфри – тот ещё не ушёл, не успел – видимо, тоже собирался наверх и не хотел толкаться на лестнице.

У девушки появилась идея.

– Сэр, – игнорируя проходящего мимо Рика, обратилась она к мужчине. Эосфор-старший перевёл на неё взгляд. – Сэр, не могли бы вы мне помочь? – Харрис постаралась мило улыбнуться, и Годфри, судя по всему, на это купился. Хлоя ощутила, как Лукас напрягся в коляске – она понимала, что ему будет неуютно и даже страшно, но этот вариант был лучшим. Идти к Эосфору-старшему потом, требовать у него выходной, было бы нецелесообразно – он наверняка устал, а она сама, по сути, завершила вечер. А вот расслабленная беседа, пока любящий отец помогает хрупкой девушке вкатить наверх инвалидное кресло сына – то, что нужно.

– Разумеется, – Годфри одарил её улыбкой в ответ. Усталой, холодной, но Харрис сейчас было всё равно – оттенки настроения Эосфора-старшего её волновали меньше всего.

Толпа быстро рассосалась, когда Годфри коснулся ручек коляски. Хлоя быстро поправила Лукасу плед, склонившись над ним, и легонько прикоснулась к руке – он и правда был напряжён, вряд ли понимая, что задумала девушка. Но после тактильного контакта слегка расслабился – всё же, он доверял ей. Это хорошо – значит, поверит и тогда, когда она расскажет ему об их безумном плане свергнуть ледяного короля с престола.

А обсудить раны, которые этот король ему нанёс, они смогут и потом: в больничной палате, пока к ногам Эосфора будет возвращаться чувствительность. И даже у него дома.

– Вы куда-то уходили, верно? – спросил Годфри, когда они были на полпути. Харрис не позволила себе испугаться – сейчас ей нельзя было показаться неуверенной и слабой. – Не мог не заметить, – Эосфор решил пойти по другому пути, смягчить свой вопрос, притвориться, что не пытается её контролировать.

– Да, – кивнула Хлоя. – Мне позвонили. Я подумала, это будет невежливо – разговаривать по телефону за столом, верно? – пока Годфри не задал ещё вопрос, девушка добавила: – Заодно прогулялась по вашему прекрасному саду. Сегодня довольно душно, – она едва заметно отстранилась, – свежий воздух немного помог.

Эосфор умолк, почувствовав, что больше ничего из неё выжать не сможет.

Они поднялись наверх гораздо быстрее обычного. Не так быстро, как с Риком, например, потому что парнишке хотелось продемонстрировать свою силу и скорость больше, чем просто помочь брату, но всё же – быстрее, чем если бы Харрис сама вталкивала коляску на второй этаж.

– Где прикажете припарковаться, мисс? – поправляя невидимую шляпу, пошутил Годфри. Хлоя заметила, что он слегка задохнулся, пока поднимал сына наверх – что же, если он не переживёт потрясения, когда увидит, что вся его империя в одночасье рухнула, это будет тоже неплохо. Смерть не обыграет ни один адвокат.

– О, я… думаю, лучше в ванной, – девушка изобразила смущение. Она немного обогнала Эосфоров, заглянула в комнату к Лукасу, быстро прихватила там чистое полотенце, что всегда лежало на полке ближайшего ко входу шкафа. Потом вышла, открыла дверь ванной, впуская Годфри с сыном, и заодно – прикрывая собой оцарапанный вчера замок. Как же много всего произошло всего за два дня, боже…

– Приехали, – констатировал Эосфор-старший, останавливая коляску возле душевой кабины. Харрис подошла к нему – почти без страха, сама себе удивляясь. Положила полотенце на колени Лукасу, коснулась его плеч, явно намекая на то, что ему нужно перебираться в ванну. Потом обернулась к Годфри, благодарно улыбаясь.

– Спасибо, сэр.

– Ерунда, – Эосфор усмехнулся, делая шаг в сторону двери. Хлоя подалась вперёд, собираясь последовать за ним – мужчина остановился, заметив это, и склонил голову набок. – Что-то ещё? – спросил он. Харрис делано смутилась.

– Честно говоря, да, я… Я хотела бы поговорить с вами, – она бросила взгляд на Лукаса, который неуверенно сжимал край свитера, не зная, как лучше поступить: без лишних раздумий стянуть его, как будто его ничто не смущает, или подождать, пока хоть кто-то из этих двоих выйдет. Хлое его растерянность была на руку: она покровительственно погладила его по плечу, вопросительно глядя на его отца. Тот, сообразив, что девушка хочет сначала усадить его сына в ванну, кивнул.

– Вам точно не нужна здесь помощь? – Харрис отрицательно качнула головой. – Хорошо, я подожду вас в коридоре, – уступил Эосфор, не пряча улыбку в духе – «чего я там у своего ребёнка не видел». Хлоя проводила его взглядом, и быстро обернулась к Лукасу. Тот, понимая, что отец всё ещё стоит за дверью, лишь молча приподнял брови, без слов задавая вопрос. Девушка присела перед ним на корточки, кивнула, успокаивающе гладя по рукам. Эосфор явно не понимал, что она делает – но Харрис, честно говоря, не хотела, чтобы он слышал, о чём она будет говорить с его отцом. Не тратя время, она потянула его свитер наверх, намекая, что действительно собирается посадить его мыться. Лукас уступил, лишь тихо вздохнул.

Спустя пару минут Хлоя включила воду, оставила своего подопечного наедине с кучей невысказанных вопросов и вышла из ванной. Разговор не должен был занять много времени – Харрис собиралась вернуться и выключить воду раньше, чем Эосфор успеет чего-то испугаться, как в прошлый раз, с Ноа.

У неё всё было рассчитано.

– Сэр, – окликнула она Годфри, который стоял к ней спиной, прислонившись к стене. Мужчина поднял голову, обернулся, убирая в карман свой телефон. Кривовато, неприятно, улыбнулся.

– А вы быстро, – заметил он. Хлоя неловко пожала плечами, будто смущаясь. – Справляетесь быстрее профессиональной няни, – смешок, чтобы разрядить обстановку, но веселее Харрис, если честно, не стало. Не дождавшись реакции, Годфри будто бы вспомнил: – Так о чём вы хотели побеседовать, доктор?

– Я хотела, – Хлоя отошла чуть подальше от двери и слегка понизила голос, – попросить у вас один выходной. Завтра, – услышав последнее слово, Эосфор поджал губы, явно недовольный просьбой. – Понимаете, Рождество – семейный праздник. И у вас тут очень здорово, но я не могла… – пауза, Харрис надавила на жалость: – Не вспомнить о своих родных. Мне хотелось бы встретиться с ними, обменяться подарками, ну… – она развела руками, будто пытаясь объять необъятное, – провести с ними время, понимаете? Только днём. К вечеру я обязательно вернусь.

Годфри внутренне сопротивлялся несколько секунд. Он явно не хотел её отпускать; возможно, даже что-то чувствовал. Но Хлоя смотрела прямо ему в глаза, и Эосфору некуда было отступать. Он понимал, что давно не давал ей выходной, что она его заслужила – и наконец, сдался.

– Понимаю, – вздохнул Годфри. Харрис хотелось прищуриться, добить его, но она грамотно отступила, делая взгляд прямым и честным. Мужчина качнул головой, разрывая зрительный контакт, но уже было поздно – он попал в её ловушку. – Что же, хорошо. Я не могу запретить вам уехать. Но прошу, доктор, – Эосфор поймал руку Хлои, чуть сжал её в своих ледяных тисках, – не покидайте Лукаса надолго. Боюсь, ему всё ещё довольно сложно… справляться с одиночеством.

– Не переживайте, сэр, – Хлоя улыбнулась, шагая назад и мягко высвобождая свою руку. – Мы поработали над этим. К тому же, здесь теперь столько людей, что у него просто не будет шанса остаться одному, – мужчина помолчал, пытаясь найти подтекст в её словах. Видимо, не нашёл – кивнул, тоже отступая назад. – Доброй ночи, – подтолкнула его Хлоя. Большой и страшный Годфри Эосфор эхом повторил её пожелание, развернулся и зашагал прочь по коридору – наступив на все старательно разложенные девушкой психологические грабли.

Харрис выдохнула. Как бы серьёзно она ни была настроена сейчас, напряжение всё-таки присутствовало – может быть, девушка зря пошла ва-банк. Может быть, это она наступила на грабли, когда поверила журналисту? Может быть, Годфри пошлёт кого-нибудь проследить за ней. Но ведь в сумку к ней никто не сможет залезть, если Хлоя не выпустит её из рук? Чёрт его знает. Но действовать было нужно.

Харрис уже развернулась и собиралась подойти к двери ванной комнаты, когда кто-то сзади крепко схватил её за руку. Девушка вздрогнула, дёрнулась, собираясь защищаться – но не успела даже сжать кулак, когда увидела, кто именно её остановил.

– Что всё это значит? – спросила Джорджина. Уж слишком громко – её отец остановился возле двери своего кабинета, в другом конце коридора, и взглянул на них. Хлоя мягко улыбнулась, сама сжимая вторую руку девочки – Годфри, помедлив, всё-таки скрылся у себя. Его дочь стряхнула руки девушки, нахмурилась. – Я задала вопрос, – надавила она.

– О чём ты? – заметно тише, чем Джо, спросила Харрис. Девочка быстро взглянула на дверь ванной, что была позади Хлои. Видимо, услышала шум воды – и нахмурилась ещё больше.

– Не хотите, чтобы он это слышал? – из-за спины у Джорджины выглянула Ребекка, и до Хлои начало доходить, что происходит.

– Ты слышала наш разговор с твоим отцом? – спросила она. Девочка подняла брови:

– Мы собирались закончить рисовать плакат и ленту, – сказала она почти с вызовом. – Ребекка хотела взять воды внизу. Не вам нас упрекать, – голос у неё зазвенел.

– Послушай, – Харрис мягко коснулась плеча Джо, но девочка отступила назад. – Нет, послушай. Это важно. Мне правда нужно завтра уехать.

– И насколько? – Джорджина прищурилась, очень знакомо, как её брат и отец. Хлоя вынужденно пожала плечами – она и правда не знала, что будет завтра. Если всё пойдёт по плану Уайта, она должна была вернуться тем же вечером, но, если ей придётся доставать откуда-то данные… Чёрт его знает, насколько это могло затянуться. Она уже жалела, что пообещала Годфри приехать тем же днём.

– Я не могу сказать тебе с точностью до минуты, – осторожно сформулировала девушка. Джо вспыхнула, шагая к ней, приближаясь вплотную:

– Но у Лукаса завтра… – она поняла, что говорит слишком громко, выдохнула, глядя на дверь, за которой был её брат, – у Лукаса завтра день рождения, – её голос едва не дрожал. – Мы готовились. Мы собирались… – в горле у неё будто застрял комок, девочка сглотнула, переводя взгляд на Харрис. – И что теперь? Страшно стало? – вот это был серьёзный выпад – Ребекка этого не понимала, но Хлоя прекрасно знала, что Джорджина говорит о прошедшей ночи, об её лёгком отравлении. – Захотелось махнуть хвостом и сбежать?!

– Это очень важное дело, Джо, я не могу… – начала было Харрис, но девочка её перебила – поднесла к её лицу палец, приблизилась сама, пылая обидой:

– Когда завтра он спросит, где ты, – тихо сказала она – но девушка видела, как напряжена её челюсть, сколько гнева было в одном звуке её дыхания, – я так ему и скажу, – секунду Джорджина смотрела Хлое в глаза, будто желая уничтожить одним взглядом, а потом – развернулась, взяла за руку Ребекку, которая испуганно наблюдала за стычкой. – Пойдём, – полыхнула она напоследок и зашагала прочь по коридору.

Харрис закусила губу, наблюдая за двумя удаляющимися фигурами. Ей хотелось остановить девочек, объяснить им всё, рассказать, почему она не может завтра остаться – но это было слишком опасно. Они могли невольно её выдать. Кто угодно мог их подслушать. Завтра и так придётся рассказывать всё Лукасу – и неизвестно, не подслушает ли кто их беседу, и не рухнет ли план в последний момент. Нужно было быть максимально осторожной и лишний раз не озвучивать своих надежд. Но девушка понимала, как больно было Джо, которая не знала истинных причин такого поступка Хлои – это и правда было похоже на трусливое предательство с её стороны.

– Доктор? – приглушённо послышалось из ванной комнаты. Харрис вздрогнула, вспомнив о Лукасе, которого она оставила со включенной водой – и пока он не успел решить, что и она его бросила, девушка поспешила обратно.

Успела как раз вовремя.



После душа Хлоя заглянула к Эосфору, которого выпроводила сегодня из ванной быстрее обычного. Естественно, он не спал; естественно, у него были вопросы. Так что, наскоро просушив волосы, девушка присела возле его кровати, ожидая первый из них. Лукас не заставил её долго ждать:

– Где вы были? – спросил он, наблюдая за тем, как Харрис пытается распутать расчёской всё ещё слегка влажные пряди. Девушка задумалась, отвечать ли ему правдиво – ведь она хотела, чтобы Эосфор сумел выспаться. Завтра, может быть, вся его жизнь навсегда изменится – для того, чтобы с этим справиться, ему нужны силы. А даже если план придётся отложить – ему всё-таки придётся до самого вечера пробыть наедине с семьёй во время очередных сложных съёмок, и чёрт его знает, чего ещё.

– Встретилась, – почти шёпотом сказала Хлоя, – с одним мужчиной, – ответ был честным – Лукас ненавидел ложь и наверняка почувствовал бы, если бы Харрис ему солгала. Так что она сказала правду – но, конечно же, не всю. Следующего вопроса не последовало, и девушка перевела всё своё внимание на особо упрямый узел в волосах.

– Я… – Эосфор быстро сглотнул, словно у него пересохло в горле, – я рад за вас, – пробормотал он. Хлоя мимолётно улыбнулась. Лукас уже сделал вдох, чтобы спросить ещё о чём-то, но потом – передумал. Замолчал, просто наблюдая за ней – странно, Хлоя никогда не была столь неаккуратна со своей шевелюрой. Обычно она сушила волосы более тщательно, чем-то их мазала или пшикала, чтобы не убить ежедневным использованием фена. Но сегодня они остались почти мокрыми, а в паре мест – пересушенными до невозможности. Харрис явно было не до этого, и, что тоже довольно важно – не до него с его вопросами. Она отвечала невнимательно, не заботилась о том, как выглядела… Оставила его одного в ванной, чтобы поговорить с его отцом. Что с ней происходило?

Хлоя не просидела с ним и пятнадцати минут. Быстро попрощалась, ничего не рассказав и ни о чём его не спросив – скормила лекарства и уложила спать. Выключила свет. Ушла к себе. Что-то в ней определённо поменялось.

И это «что-то» было связано с мужчиной, который стал главным событием вечера.

* * *

Следующим утром Харрис тоже была сама не своя. Лукас, конечно, понятия не имел о том, что она несколько часов проворочалась в постели, пытаясь придумать как можно более безопасный план его спасения – но он видел, что девушка была на подъёме. Что было странно, учитывая то, что сутки назад она отравилась, а сегодня им нужно было быть в разы осторожнее, потому что вокруг было гораздо больше людей, чем обычно. Но когда Хлоя вошла к нему в комнату, он почувствовал, что девушка готовится что-то ему рассказать. Сердце у него почуяло неладное, Эосфор сразу же напрягся, ещё не понимая, что именно он чувствует.

Харрис и правда собиралась с ним поговорить. Она полночи размышляла над тем, что и как будет сегодня делать – придумала десяток ответвлений плана, если что-то вдруг пойдёт не так, заранее определила свои приоритеты: всё же для неё было важнее спасти жизнь Лукаса, а не посадить разом всю его семью. Хоть девушку подмывало как можно скорее избавиться ото всех, кто мог причинить им вред, торопиться было опасно. Пусть у неё не получится «накрыть» его родственников за один раз, пусть полиции придётся бегать за ними по всем штатам – это не так уж важно, если тот, ради кого она всё затеяла, окажется в безопасности. Хотя, конечно и среди полицейских могли быть ненадёжные люди, но всё же: если у неё получится помочь ему избежать страшного конца в этом доме, в руках этой семьи – что ещё нужно? Эосфор казался вчера почти счастливым, когда она вернулась быстрее, чем ожидала – он искренне был рад общаться с невинными братьями и сёстрами, что никогда не вредили ему. По крайней мере, по собственному желанию. И Харрис сделает всё, чтобы он таким и остался – счастливым, конечно, а не полупарализованным.

Хлоя всё-таки должна была помнить, что она спасает души, а не сражается на поле боя.

Когда она вошла к нему утром, и он неуверенно ей улыбнулся, девушка тоже не сдержала улыбки. Её душе требовались действия, и сейчас она была готова перевернуть весь мир. Кто-то дал ей надежду спасти Лукаса из этого плена – хоть он и загорел, хоть выглядел более здоровым, набрал несколько килограммов, вернулся к музыке… Этого было мало. Теперь Харрис видела реальный шанс дать ему настоящую жизнь, а не её подобие.

Так что она даже рискнула спуститься вниз, чтобы позавтракать, вместо того, чтобы прятаться в комнате. Улыбка не сходила с её лица – да Хлое и не хотелось скрывать свою радость. Душевный подъём, если угодно. Она и так старалась всегда улыбаться – так что даже вечно настороженный Зак, спешащий куда-то, видимо, на зов отца, столкнувшись с ними на лестнице, ничего не заподозрил.

В доме уже начиналась суета – в столовой находилось всего несколько человек из тех, кого Харрис почти не знала. Джорджины с Ребеккой не было – Хлоя вздохнула, когда не нашла их взглядом. Как только она встала, ей пришлось спрятать подальше почти законченный плакат – Харрис была уверена, что девочки не станут поздравлять брата без него, даже если войдут к ней в комнату и найдут её подарок. И пусть это было довольно жестоко по отношению и к ним, и к Лукасу, который, может быть, ждал поздравления хотя бы на словах, девушка знала, что это того стоило.

Эосфор жевал быстрее обычного, поглядывая на неё. Хлоя понимала, что сейчас ей парой вопросов не отделаться – но теперь она была готова. Она знала, что скажет ему, что сделает, чтобы убедить его, какие советы даст – может, это больше было похоже на план для диалога в книге, или на пометки сценариста, но девушка неплохо знала своего пациента. Хлоя была уверена в себе – и в том, что Лукас согласится с ней, понимая, что другого выхода может не быть.

Это было началом финала истории, в которую она ввязалась, не до конца понимая, что делает – но вот сейчас у неё, наконец, был план действий.

Когда завтрак был окончен, Хлоя немедленно поднялась и толкнула коляску – прежде, чем Эосфор успел хоть с кем-то заговорить. Она логично рассудила: обсуждать планы в стенах этого дома, где и до семейного слёта было довольно людно – небезопасно. Это было похоже на гонку, игру, в которой исход знала только Харрис. Как будто она единственная уже проходила сложный уровень, и на этот раз – решила взять с собой друга, который почему-то пропустил обучение.

Только вот ценой проигрыша был бы не один испорченный вечер.

Они быстро проскочили мимо копошащихся у лестницы Аманды и Макса. В общем-то, Хлоя, как обычно, выкатила Лукаса на прогулку – в сад. Эосфора это смутило, хоть всё и было по расписанию. Конечно, её торопливость можно было объяснить тем, что она не хочет, чтобы их кто-то к чему-то припряг, чтобы их вообще заметили и утащили на съёмки – но почему тогда девушка спустилась вниз, вместо того, чтобы принести завтрак наверх, или попросить об этом кого-то из тех, кому более-менее доверяла?

– Доктор, – когда они оказались у входной двери, обратился Лукас. Харрис кивнула, торопливо открывая входную дверь и выталкивая коляску на улицу. – Что-то случилось? – спросил он. Обычно девушка оставляла его в столовой, если уж они спускались вниз, и уходила за двумя гитарами, чтобы не бегать несколько раз. Если уж она так торопилась, то могла бы прихватить их сразу – но Хлоя и не думала об инструментах.

– Да, – кивнула Харрис, закрывая за собой дверь и вновь толкая кресло – теперь уже в сторону пандуса. Лукас ухватился за подлокотники – девушка шла быстрее обычного, едва скрывая торопливость движений. Ему вовсе не улыбалось врезаться в какое-нибудь дерево, или перекувыркнуться через перила зигзагообразного пандуса. – Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Хлоя.

– Хорошо… – Эосфор умолк, крепче цепляясь за коляску. Харрис всё-таки справилась с управлением – они добрались до своего любимого места. Девушка несколько секунд стояла позади него, будто не до конца понимала, что путь был окончен – или же подбирала слова, чтобы заговорить. Или оглядывалась, боясь, не следит ли за ними кто из кустов?

Наконец, она отошла. Села в своё любимое плетёное кресло. Придвинулась немного ближе обычного. Глубоко вдохнула.

И пересказала ему события последнего вечера – почти шёпотом, озираясь, чтобы их кто-нибудь не подслушал.

Когда она дошла до той части, где журналист сообщил ей, что полиция наконец разобралась с убийством Карен Леонард, Лукас впервые её перебил. Но не словами, а одним своим видом – Хлоя запнулась, вспомнив, что эта женщина, вообще-то, могла быть его матерью.

– Она мертва? – переспросил Эосфор. Голос у него слегка дрожал.

– Да, – Харрис закусила губу, ругая себя за несообразительность. – Мне… мне жаль, Самаэль. Я знаю, что она была женой твоего отца, но кем приходилась тебе… Когда Эмма искала информацию для меня, там не было сказано, и…

– Подождите… – он медленно моргнул, поднимая на неё взгляд. – Доктор… Это… Так это вы навели полицию на неё?

– Что?

– Её же сместили… и я думал, это была внеплановая проверка, но… Это были вы?..

– Не совсем я, Самаэль, Эмма решила проверить её, и начальство в полиции…

– Но… что же я наделал?.. – пробормотал Лукас, бледнея на глазах. Хлоя на секунду замолчала, чуть хмурясь.

– Самаэль, ты здесь ни при чём, это моя вина. Я не знала, куда лезу, когда просила Эмму проверить вашу семью, и…

– Не-е-ет, – покачал головой Эосфор. – Нет. Если бы я не назвал вам своё настоящее имя, вы бы ничего не узнали. Если бы я не попытался в очередной раз выбраться оттуда, она была бы жива! Но я вырвался, и ради… ради чего?! Ради этого?! – он яростно стукнул по подлокотнику инвалидного кресла. – Что я натворил?..

– Самаэль, – Харрис перехватила его руку, сжала её, заставляя его смотреть на себя. Больше всего ей сейчас хотелось оглянуться снова, чтобы проверить, не привлекла ли чьё-то внимание столь бурная реакция Лукаса, но она не рисковала отводить взгляд – сейчас ему нужен был этот контакт. – В этом нет твоей вины. Твоя жизнь была просто невыносимой, и ты хотел вырваться из этого ада. Никто не знал, чем это кончится, верно?

– Верно, – пробормотал Эосфор, пряча глаза. Хлоя глубоко вздохнула. Она была жутко виновата перед ним – нанесла рану, даже не подумав, что делает. Ей стоило бы догадаться, что Лукас не винит свою тюремщицу – его чудом не сломил страх перед отцом, и он вряд ли мог хранить обиду на женщину, которая разделяла этот страх, кем бы она ему ни была. Эосфор часто поражал её – но это было довольно логично. Если Лукас был так силён и умён, как Харрис думала о нём, то он просто не мог не найти в себе сил, чтобы простить Карен. И разумеется, додуматься до причины, по которой Годфри от неё избавился, не составляло труда.

Это Хлоя встретилась с ней пару раз, а Лукас, может быть, прожил с ней в одном доме несколько лет.

– Хорошо, – осторожно сказала девушка. Её подопечный качнул опущенной головой, мол – «ничего хорошего». Харрис сделала небольшую паузу, коснулась его запястья, привлекая внимание – началась самая сложная часть. Самая ответственная. – Теперь, прошу тебя, Самаэль – мне нужна твоя помощь, – сказала Хлоя. Эосфор искоса взглянул на неё. – Мы хотим разоблачить твоего отца, и нам нужны данные, что ты собрал на него полтора года назад. Мы опубликуем их, – ожидаемая реакция: Лукас широко распахнул глаза, почти отшатнулся, насколько смог сделать это в коляске, с ужасом глядя на девушку.

– Что?..

– Тебе почти удалось его разоблачить, – Харрис придвинулась ещё ближе. – И мне нужно знать, как именно ты это сделал. Мне нужно то, что ты собрал на отца, Самаэль. Если эти данные недалеко, этой ночью мы с Джонатаном опубликуем всё, – Эосфор отчаянно помотал головой. – Послушай, скоро выборы, и если мы его не остановим…

– Нет! Я не могу! – воскликнул он. Хлоя опять сжала его руки, заставляя смотреть на себя – но теперь уже украдкой огляделась, проверяя, не шевелятся ли подозрительно позади них кусты. – Я не могу позволить вам так рисковать!

– Но ты рисковал, когда пытался сделать это в одиночку полтора года назад. Ты был один, а теперь у тебя есть поддержка полиции и прессы. Самаэль, мы должны!.. – он всё ещё тряс головой, и Харрис закусила губу, выдыхая, стараясь не нервничать. – Ты так его боишься? Почему?

– Вы не должны подвергать себя такой опасности! – выдохнул Лукас. Во взгляде у него был искренний ужас – и Хлоя замолчала, прищурилась, глядя ему в глаза.

– Почему? – ещё раз повторила она. Тихо, спокойно – если кричать в ответ, то ничего, кроме ещё большего страха, девушка не добьётся.

– Потому что я… я… – Эосфор стиснул зубы, проглатывая окончание фразы. Опустил веки, стараясь успокоиться, и гораздо тише продолжил: – Просто вы… вы так заботитесь обо мне, доктор. Вы рискуете жизнью ради меня, просто оставаясь здесь, – язык нервно скользнул по пересохшим губам. – И вы хотите повторить мои ошибки? Сделать то же самое, за что меня сначала заперли в психушке, а потом лишили ног? – Харрис кольнула вина – они до сих пор это не обсудили. Может быть, Лукас заговорил бы с ней прошлым вечером – но она почти убежала от него, оставив одного. А ему, вообще-то, было плохо из-за этого – каким бы весёлым во время общения с семьёй он бы ни казался. – Зачем вам это?! – голос сорвался на высокой ноте. Теперь уже и сам Эосфор огляделся – глаза у него были влажными, чуть покрасневшими. Он не обвинял её вслух, но обвинил одним своим видом.

– Если он сделал это с тобой, он сделает это с кем угодно, – ответила Хлоя словами Джонатана. Сейчас они казались даже вернее, чем тогда, когда она их впервые услышала. Нужно было помнить о том, что «потом» у них будет куча времени. «Сейчас» – нужно заставить Лукаса собраться и помочь ей сделать то, что нужно ему самому. Как бы ни было страшно. – Мне тоже, мягко говоря, неуютно здесь находиться. Я тоже под огнём рядом с тобой, – Харрис крепко сжала его руку. – Но я остаюсь здесь, потому что… Мне жаль тебя, Самаэль, – она качнула головой, подтверждая свои слова. И вдруг увидела, как что-то в его глазах медленно гаснет. – Я не могу бросить тебя тут на растерзание этим монстрам, и…

Эосфор выдохнул. Плечи у него опустились, он сглотнул, будто стараясь убрать комок в горле.

– «Жаль»? – переспросил он. – Это просто жалость?

– Самаэль?

– Но вы… – он говорил медленно, словно что-то давило на горло. Хлоя уже слышала такую его речь, когда он лишился ног – но что случилось сейчас? – Вы же сказали, мы стали… друзьями, – последнее слово прозвучало так, как будто Лукас буквально заставил себя его произнести.

Пару секунд Хлоя думала. Эти слова были знакомы – но она точно помнила, что никогда не обсуждала с ним тему их отношений. Потом до неё дошло – ночная беседа с Джорджиной, первый раз, когда Эосфор сам отправился в ванную… Понятно. Он слышал их разговор. Может быть, не весь, потому что тогда Лукас бы точно знал, почему Ноа запер его тогда в душе. И, скорее всего, обвинил бы её сейчас – неужели, она хочет, чтобы он рискнул своей жизнью в собственный же день рождения?

Но это было не всё. Что-то она упускала, что-то гораздо более серьёзное, чем фраза, которую она обронила несколько недель назад, почему…

И тут всё встало на свои места. И то, как он ожил, и его возвращение к музыке, и улыбки, и смех. Всё стало предельно ясно.

– Ты… влюбился в меня? – спросила Харрис, не отрывая взгляда от лица Эосфора. Он судорожно вздохнул. – Самаэль… – девушка прикоснулась к его руке, и Лукас вскинул на неё полный надежды взгляд. – Боже мой… Самаэль, я должна была понять. Послушай, – Хлоя помолчала, собираясь с мыслями, желая сказать то, что было в мыслях, как можно мягче, – это не совсем то, что тебе кажется.

Неуверенная, робкая улыбка, рождающаяся на губах у Эосфора, погасла. Он опустил руку, которую девушка пыталась взять в свои ладони, и спрятал её под пледом.

– Не нужно, – глухо сказал он.

– Самаэль…

– Не нужно, – он сглотнул. – Это всегда была только жалость, верно?

– Самаэль, я… – Лукас перебил её одним прямым взглядом, прямо в глаза.

– Вы – лучший доктор, которого только можно представить. Ради того, чтобы помочь пациенту, – на последнем слове голос чуть сорвался, – вы сунулись в осиное гнездо. Подвергли свою жизнь опасности. Ради того, кто для вас ничего не значит.

– Послушай…

– Мне просто сложно было поверить в то, – продолжил Эосфор, – что человек может быть способен на такое, если ничего не чувствует. То есть… – губы дрогнули, – совсем. Вы показали мне, какими бывают люди. Бескорыстными, очень… жертвенными. И сочувствующими другим.

– Послушай, это не так… – Харрис видела, что он был натянут, как струна. Сидел прямо, даже слишком, был так напряжён, будто хотел вскочить и убежать – и ненавидел свои парализованные ноги так, как только мог. – Самаэль, то, что ты чувствуешь, это совершенно нормально, но…

– Не анализируйте меня, доктор! – сквозь стиснутые зубы процедил Лукас. Хлоя умолкла. Эосфор выдохнул, стараясь говорить тише. – Я знаю, что вы скажете. Я сам говорю себе это каждую ночь. Вы – единственный человек за долгое… долгое время, который хорошо ко мне отнёсся. Мы провели вместе несколько недель, и я к вам потянулся, привязался, и… теперь считаю, что влюблён по-настоящему. Но я – калека, запертый в клетке, и не могу здраво оценивать ситуацию, – напряжение в его теле медленно ослабло, он сполз по спинке кресла чуть ниже. – Скорее всего, вы правы. Это не любовь, а просто благодарность, – точно, он слышал этот разговор. Как же ему было больно тогда? Почему он не показал этого? Почему не высказал всё это раньше? Она бы помогла ему, если бы знала… – Простите, – пробормотал Лукас, опуская веки. – И знаете… наверное, ради разнообразия, мне стоит, наконец, спасти в ответ вашу жизнь, а не свою.

– Что?

– Уходите, – он открыл глаза и посмотрел на неё. Теперь уже без сомнений, которые мучили его вчера утром, пока Эосфор метался, не зная, послушает ли она его или нет. – Бегите, пока можете избавиться от влияния моего отца. Уезжайте подальше и ждите, пока он не умрёт. Потом вы сможете вернуться в Штаты. Только так вы вернёте себе нормальную жизнь, доктор.

– Нет, – резко оборвала его Хлоя. Лукас уже сделал вдох, чтобы начать с ней спорить, но девушка была непреклонна. – Нет, я не уйду. И мы сделаем это вместе. Я уеду сегодня, но только для того, чтобы уговорить маму явиться на Лондонский кинофестиваль. И подарю ей билеты со своей первой роскошной зарплаты. Я её знаю, она поедет, – Харрис поднялась, коснулась плеч Эосфора. – Я дождусь, пока самолёт не взлетит, и сразу же вернусь. Я не оставлю тебя.

– Улетайте вместе с ней, – повторил Лукас, сглотнув. Она почувствовала, как слегка дрожали его плечи и убрала руки, понимая – это ещё раз его унизит.

– У меня нет билета, – усмехнулась Хлоя. – И даже если бы был, я бы не сбежала.

– Доктор…

– Самаэль, позволь мне самой решать, как распоряжаться своей жизнью. Я ценю то, что ты переживаешь за меня, и уверена, что это искренне… чем бы ни были вызваны твои чувства, – она подняла руки выше, коснулась его щёк, погладила их, улыбаясь тому, как короткая щетина чуть царапала её ладони. Его болезненное отчаяние вчерашним утром обрело новый оттенок – когда Харрис прикоснулась к нему так, больше всего на свете ему хотелось поверить, что она чувствует то же самое, что и он. Хлоя так долго терзала его сердце, то приманивая к себе, то отталкивая – и сама не замечала этого. Вот причина, по которой он не был по-настоящему весел. Вот, что прервал ударом мяча Рик. Невскрытая рана гноилась и отравляла его, потому что Эосфор не понимал, что на самом деле чувствует.

Или же наоборот – слишком хорошо понимал.

Хлоя должна была остаться и помочь ему, но цепочка событий уже была запущена. Она уже попросила выходной. Она должна была уехать.

Закрывая его собой от чужих глаз – по крайней мере, тех, кто мог смотреть на них из дома, Харрис вынула из кармана визитку с электронным адресом и сунула её в складки пледа Лукаса. Опустилась на корточки, сжимая его руки. Эосфор сжал листок, пряча его.

– Я могу сделать всё сам, – сказал он, не глядя на Харрис. – Дайте мне ключ от комнаты, и не возвращайтесь.

– Даже не думай, – качнула она головой. – Мы сделаем это вместе.

– Тогда зачем вы отдали мне адрес его почты?

– Потому что доверяю тебе, – мучительный выдох, девушка почти услышала, как по его измученному сердцу прошла трещина. – И ты мне, я надеюсь, тоже доверяешь, – Хлоя заметила, что Лукас прищурился, что-то разглядывая. Она не придала этому значения, решив, что Эосфор просто пытается сделать вид, что увлечён чем-то другим – например, ползущим по травинке муравьём. – Я думаю, мы бы не сидели сейчас здесь, если бы ты мне не доверял. Верно?

Лукас, наконец, посмотрел ей в глаза. Кривовато улыбнулся, на долю секунды сводя брови у переносицы, будто боль кольнула грудь и быстро отступила.

– Верно.

– Значит, данные…

– Они здесь, – он говорил так, словно у него болело горло – вероятно, так и было. – Я… я так думаю. Если отец был достаточно сентиментален, – ему явно хотелось отвести взгляд, но он почему-то этого не делал. Как будто тоже пошёл ва-банк, решив, что больше ему скрывать нечего. Что же, они разберутся со всем позже, главное сейчас – сделать всё, чтобы освободиться.

– Сентиментален? – Харрис приподняла брови. Эосфор неловко пожал плечами.

– Я спрятал всё там, куда он вряд ли бы заглянул, – выдох и новый вдох прозвучали болезненно, – но эту вещь надо найти.

– Она тут?

Лукас устало опустил веки.

– Либо тут, либо у меня в клубе. Я не помню. Меня пытали несколько месяцев после того, как я это сделал.

Хлоя быстро накрыла его ладони, сцепленные в замок, своими. Руки у Эосфора были несравнимо больше, чем её, но она отдала им хоть какое-то тепло – оно было ему нужно сейчас.

– Это всё кончится, – пообещала она. – Очень скоро. Больше никто никогда не причинит тебе вред.

– Вам некогда заезжать в клуб, – игнорируя её слова, глядя в сторону, будто бы сквозь девушку, сказал Лукас. – Я постараюсь всё выяснить. Если они не здесь, вы попросите журналиста съездить туда, – Харрис перебила его, быстро обняла, хоть и понимала, что после такого тяжёлого разговора ему вряд ли нужен тактильный контакт. Но Лукас ответил на объятия – его хватка показалась ей даже крепче обычного. Отстранившись, девушка поправила волосы и улыбнулась – благодарно, радостно, ободряюще.

– Тебя отвезти в дом? – спросила она. Эосфор чуть качнул головой.

– Не стоит, – ответил он. – Сегодня все дома. Если что, Рэй меня отвезёт.

– Я позову его, – пообещала Хлоя. Отвернулась и поспешила обратно в дом. Лукас молча смотрел ей вслед, будто стараясь запомнить каждую деталь её образа. Девушка не почувствовала, как он во время объятий всё-таки вытащил у неё из кармана ключ.

А если и почувствовала, то не остановилась, чтобы отнять – и он прекрасно понимал, что это для него означает.

Она была согласна с его решением.



Харрис уехала через пятнадцать минут. Позвала Рэя, потом поговорила с Годфри – Эосфор видел её в окне её же комнаты. Наконец, девушка вызвала такси – машина подъехала довольно скоро, так что Хлоя выбежала из особняка, быстро пересекла сад, помахала на прощание рукой и исчезла из поля зрения.

На плечо Лукаса опустилась знакомая тёплая рука младшего брата, явившегося присмотреть за ним по просьбе доктора. Он ли сделал ему первый укол? Насколько это было важно для него? Может, и Рэй здесь ожесточился, забыв всё, что их когда-то связывало?

– Не переживай так, – сказал брат, поправляя свободной рукой очки. – Она пообещала, что недолго.

– Она больше не вернётся, – пробормотал Эосфор. Рэй вздохнул, кусая губы – значит, он тоже верил, что его брат был не в себе. Эти слова для него ничего не значили. А вот для Лукаса они значили много.

Он смотрел не на муравья. Когда девушка вытащила из кармана визитку с и-мейлом, то едва не выронила и то, что лежало там вместе с этим листком. Эосфор отчётливо различил два билета на самолёт. Два. Но Харрис никогда не говорила ему о ком-то, кроме матери – да она вообще особо о своей семье старалась в стенах этого дома не упоминать. И Лукас не мог её в этом винить, но… для кого был второй билет? Насколько высока вероятность, что второго родственника просто не существовало? Почему она пообещала ему вернуться? Почему отдала бумажку, если была так уверена, что приедет обратно?

Всё было просто – девушка испугалась. И в этом её нельзя было обвинять. Может, она сама ещё не знала, найдёт ли в себе силы вернуться обратно и выполнить обещанное?

Что же, пусть так. Вечером Эосфор выяснит, какой она сделала выбор – если в десять часов вечера её не будет дома, значит, он сделает всё один. С Хлоей или без неё – у него уже не было выбора. Она была права – отца нужно было остановить.

– Рэй, – тихо позвал брата Лукас. Парень склонился к нему, стараясь расслышать речь. Эосфор сглотнул, прокашлялся, стараясь прочистить горло. – Рэй… ты можешь принести укулеле? – брат заулыбался, услышав эту просьбу. Погладил его по плечу.

– Твою старую укулеле? – уточнил он. Лукас кивнул, давя из себя болезненную улыбку. – Сейчас, – кивнул Рэй. Эосфор, храня эту улыбку на губах, проследил за тем, как брат, немного неуклюже переваливаясь, побежал к дому.

И он очень постарался, чтобы она не стала самодовольной или злобной, хоть знакомая ледяная дрожь приближающегося конца, которую Лукас успел позабыть за эти несколько недель, почти месяц, снова начинала овладевать его телом.

Рэй выскочил из дома через пять минут, держа в руках старый тёмный маленький чехол. Эосфор чуть нервно стиснул подлокотники кресла. Отец её всё-таки сохранил.

Что ж – этим вечером он должен был об этом пожалеть.

Глава 8

Проблемы пахнут лимонным леденцом

Харрис позвонила матери, едва отъехала от особняка Эосфора. Дженнифер ответила не сразу, и у Хлои уже успели пронестись в голове самые худшие варианты развития событий. Что, если и её мать, и отчима, уже нашли подчинённые Годфри? Может быть, они были у них в плену, или того хуже…

Её разыгравшееся воображение прервал голос матери. Девушка выдохнула, когда услышала его – конечно, радоваться было рано, всё это время Дженнифер могли запугивать, ей могли угрожать, объясняя, как она должна сейчас разговаривать с дочерью. Но после первой же фразы Харрис почувствовала, как её собеседница расслаблена и спокойна – и чутьё подсказало ей, что сейчас, по крайней мере, она тоже может расслабиться. Семья была в безопасности.

– Привет мам, – чуть запоздало поздоровалась Хлоя. Сунула свободную от мобильника руку в карман, нащупала билеты, успокаивая саму себя их наличием.

– Как дела, зайка? – поинтересовалась Дженнифер. Девушка вздохнула, стараясь сделать это как можно тише, собралась с силами. Заставила себя улыбнуться, зная, что это всегда неуловимо меняет голос.

– Супер. Везу вам подарки. Вы дома?

– Конечно, дома, где же нам ещё быть, – фыркнула женщина. Хлоя почувствовала, как её улыбка становится шире, и к тому же – намного более искренней. – А что за подарки? – почти с детским любопытством спросила Дженнифер.

– Да так… У тебя чемоданы под рукой?

– А что такое?

– На Лондонском кинофестивале королева должна выглядеть идеально, – Харрис почти уже забыла о том, что делала это, чтобы спасти мать, а не просто её порадовать. Женщина ахнула, и Хлоя снова улыбнулась, чуть опустив веки – она не ошиблась. Дженнифер, посвятившая всю жизнь кинокарьере, слегка застряла в одной роли – но ей везло, компании снова и снова пытались перезапустить невероятно удачную франшизу фильмов с её участием, или как-то дополнить давно законченную историю. Так что она до сих пор посещала всякие конвенции и фестивали – несмотря на не самый юный возраст, жить без этого не могла.

– О-о-о, дорогая!..

– Билета два, – сообщила Харрис. – Вылет – сегодня вечером, в шесть. Я к вам сейчас заскочу на такси, и сразу поедем в аэропорт, да? Успеете собраться? Мне ехать ещё часа полтора, так что…

– Да, да, конечно! О, ты просто чудо! – раздался «чмок», видимо, обозначающий поцелуй, которым Дженнифер хотелось поделиться с Хлоей.

– И это, мам, достанешь мой старый ноутбук? – умело ввернула Харрис, зная, что теперь это точно не вызовет у матери никаких вопросов – уж слишком она была взволнована будущей поездкой.

– Хорошо… Мы ждём тебя, дорогая! – и она, забыв закончить разговор – как обычно, впрочем, – отложила телефон и поспешила куда-то, судя по быстро удаляющимся шагам. – Маркус! Маркус! – услышала Хлоя. Усмехнулась, самостоятельно сбрасывая звонок. Её отчиму вряд ли пришлась бы по вкусу такая внезапная поездка, неожиданная перемена места. Это Харрис знала, и потому позвонила именно матери – только Дженнифер могла бы заставить своего мужа так быстро собраться и полететь на молодёжный фестиваль в другую страну. Бывшему военному, повидавшему мир, уже не хотелось никуда отправляться, он любил покой и предсказуемость. Но всё равно везде сопровождал жену, был её сообщником в каждой новой авантюре.

Сейчас Хлоя хорошо его понимала. Подорванное на службе здоровье и возраст напоминали о себе, но как бы он ни желал покоя, порой всё равно хотелось чего-то необычного. Каких-то испытаний, может, опасности, или прыжка в неизвестность. Она сама в одночасье изменила свою жизнь, бросившись помогать Лукасу – и девушка осознавала, что это было не только альтруистическое стремление спасти человека. Ей нужен был риск, к которому она привыкла. В сложностях общения с семьёй Эосфора она находила что-то особенное для себя, не поддающееся описанию. Видимо, отчим находил для себя в этих поездках что-то похожее.

Хлоя глубоко вздохнула. Лукас… Сейчас ей было особенно его жаль. У неё просто не было времени разобраться в том, что между ними происходило. Она всегда была собрана, старалась запомнить всё, что говорила каждому отдельному члену его семьи, и не имела возможности записать это – было бы уж слишком странно. Харрис старалась ему помочь, вытащить из болота, в котором он тонул. Эосфор в свою очередь прилагал невероятные усилия, помогая ей тем, что было в его силах. Он отчаянно цеплялся за жизнь, хоть вряд ли видел в ней особый смысл. Лукас тянулся к ней, Хлое, втайне надеясь, что его чувства реальны. Ему так отчаянно хотелось в это верить, что он не сумел скрыть боль и разочарование, когда Хлоя попыталась объяснить ему происходящее. Эосфор не был глуп, и сам сказал всё то, что могла бы сказать ему Харрис. Но чёрт возьми…

Девушка судорожно вздохнула, опуская веки. Что она на самом деле чувствовала к нему? Она не заметила очевидных признаков, говорящих о том, что Лукас полюбил её – или так думал. Пропустила их, заменяя более важными, как ей казалось, вещами – попытками выжить самостоятельно и помочь выжить ему. Ей всё было не до того – а ведь так не должно было быть. Её прямая обязанность – замечать всё, что связано с его чувствами, и соответственно на это реагировать. Как она посмела забыть об этом, играя в свои игры?

Хлоя умудрилась причинить ему парой фраз такую боль, которую сама же потом сравнила с потерей ног. Неописуемую боль, которую ему теперь даже не с кем было разделить. Конечно, она торопилась, ей нужно было воплотить план, чтобы спасти и Лукаса, и свою семью, но… Кто позволил ей так себя с ним вести? Кто дал ей право решать, реальны ли его чувства к ней? Она ведь могла быть мягче. Дать ему надежду, хотя бы согласиться с тем, что они, как минимум, близкие друзья. Ведь это была правда. Они стали в некотором роде напарниками, устраивающими спектакль, чтобы защитить друг друга от серьёзного врага. И сейчас, вот только что – Харрис, по сути, ляпнула, что он ей никто. Что она всего лишь его жалеет. Что могло быть хуже для гордого человека, чем жалость? А если что-то светлое – пусть даже и простая благодарность, нежность, – и правда зародилось в его груди?

Ей всегда было хорошо рядом с ним. Сейчас, уезжая всё дальше и дальше от дома, где остался Эосфор со своей семьёй, Хлоя чувствовала необъяснимую тоску. Она уже скучала по нему, по их беседам и урокам музыки. Она к нему привыкла, и теперь ей казалось, будто от её души оторвали кусок и заперли в этом особняке, что был уже далеко позади. Ей хотелось вернуться, чтобы приладить этот оторванный кусок на место – обнять Лукаса, попросить у него прощения за резкие слова, успокоить. Вернуть отнятую надежду и веру в чудо.

Сейчас до неё дошло, что Эосфор был жертвой по факту, но не духовно. Да, он покорялся, подчинялся условиям, в которые его ставил отец. Да, он смирился с ложью, что противоречила его личным принципам. И, может быть, однажды не выдержал и позвонил Харрис, умоляя её вернуться и спасти его, вырвать из лап отца, дать отдохнуть. Но стоит вспомнить кое-что другое – он выдержал несколько часов моральной пытки, прежде чем, отчаявшись, украл телефон у человека, которого боялся больше всего на свете.

Если так подумать – Лукас сделал гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Он не предал её доверия, и нашёл в себе силы жить, хоть и был близок к тому, чтобы покончить с собой в больнице – конечно, ей было известно о том, что санитар нашёл его с лезвием в руке. Он сумел поверить ей и открыться, когда она попросила его об этом, протянув свою старенькую укулеле. Он прикрыл её собой от настоящего буйного психа, рискуя снова оказаться связанным и обездвиженным. Сумел взять себя в руки и подыграть ей на рояле, когда того потребовал отец – сейчас Хлоя уже знала, что он был в тот момент, к тому же, отравлен. Ему было плохо, ему было страшно, он ненавидел и боялся практически всех присутствующих, и уж точно не хотел обнажать свою душу перед ними, возвращаясь к музыке по чужой воле. Но Харрис была бы в опасности, если бы он отказался – потому Лукас взял себя в руки и сделал то, что было на тот момент выше его сил.

И на следующий же день, едва узнав, что теперь будет прикован к инвалидному креслу, Эосфор тянулся к гитаре, пытаясь защитить Хлою. Девушка как сейчас помнила его слова – он хотел, чтобы отец поверил в то, что Харрис работает с ним. Он собирался прикрывать её, пока хватит сил – сделать всё, лишь бы она была в безопасности.

Только лишь за то, что ему не связывали руки вот уже две ночи подряд? За то, что ему не ввели зомбирующий препарат? За то, что она поставила себя между ним и его семьёй? На фоне случившейся трагедии – вряд ли это имело какую-то ценность.

Но отчего-то он об этой ценности помнил.

Да и потом – Лукас мог бы просто вернуться к музыке и закрыться, исчезнув в ней. Возможно, это помогло бы ему абстрагироваться от ужасов этого дома, и даже справиться со всем самостоятельно, без помощи Хлои. Но он выбрал другой путь – он решил начать учить её играть на гитаре. То есть, общаться. Не утопать в личной нирване, отказаться от более сложных, но наверняка более интересных ему мелодий. Играть одно и то же по сто двадцать раз, радоваться чужим успехам.

Эосфор стремился помочь ей, спасти её, когда думал, что ей грозит опасность. По несколько раз на дню: например, позавчера, когда его едва не утопил младший брат. И десятком часов позже – когда Хлое стало плохо в её комнате. Пусть передозировка была незначительной, и она всего лишь потеряла сознание – может, просто мгновенно уснула. Но Лукас вытерпел укол в спину, прекрасно понимая, что он означает, а потом – отправился к ней, желая помочь. Очень рискуя при этом – кто знает, откуда Годфри стало известно о том, что у сына вновь двигаются ноги? Сказал ли ему об этом Ноа, чтобы прикрыться – Хлое могли не поверить, если бы она рассказала о том, что мальчик натворил, – или же Эосфор посмотрел запись с камер наблюдения в коридоре? Или он просто обезопасил себя, и это было совпадение? Первый вариант казался более вероятным, и Харрис ещё тогда заранее решила, что не станет ничего говорить Годфри об утреннем инциденте. Но всё-таки, камеры явно висели не просто так – Лукас сильно рисковал, когда самовольно покинул ночью свою комнату и поехал к ней.

Он не раз – и даже буквально только что, – просил её сбежать, оставив его на растерзание отцу. Это было серьёзной жертвой, практически равнозначной той, которую принесла сама Хлоя, когда отправилась в этот дом. Так как она могла не оценить всего этого? И как могла не понимать, что всё это значит? Может быть, это и не была любовь – девушка не знала. В этом понятии вообще было сложно разобраться: по идее, дружбу тоже можно было назвать любовью. Харрис была уверена, что любит своих родителей. Своих друзей, рискнувших связаться с Джонатаном, чтобы помочь ей. Это ей было известно наверняка – но вот когда дело доходило до Эосфора, Хлоя терялась. Что она к нему чувствовала? Откуда эта тоска, и правда ли он был для неё всего лишь пациентом – человеком, что, по его же словам, «ничего не значил»?

Харрис закусила губу, поднимая веки. Она знала ответ, но боялась произнести его даже мысленно. Ей хотелось вернуться к Лукасу. Хотелось быть с ним – неважно, каким образом. Загадывать так далеко было бессмысленно. Хлоя просто хотела обнять его, сказать, что искренне за него переживает и заботится о нём. Понять, что он простил ей этот жестокий выпад.

А ведь он наверняка простил. Когда ему делали больно, Эосфор просто глотал обиды, выдерживал удары и молчал, продолжая заботиться о человеке, что был ему отчего-то важен.

И она к нему вернётся. Вернётся, обязательно. Поможет ему посадить в тюрьму монстра, который каким-то невероятным образом произвёл на свет такого удивительного человека, и даст Лукасу нормальную жизнь. А там уже будет видно: если всё было наваждением, туманом за неимением выбора, это довольно скоро станет ясно. Эосфор однажды сказал ей следовать за своими желаниями – и сейчас Харрис собиралась поступить именно так. И больше всего на свете она хотела спасти своих близких людей – включая самого Лукаса.



Дженнифер почти успела собраться за те полтора часа, что Хлоя добиралась до их дома. Девушка впервые была рада тому, что мать не особо любила готовить – очевидно, женщина собиралась устроить какой-то домашний праздник, но почти все блюда она заказывала. И очень редко заботилась об этом заранее – её муж ворчал, что это просто незаконно – мучить бедолаг-работников в кафе и ресторанах под Рождество, но изменить свою жену не пытался. Смирился с тем, что её не переделать – а если попытаться, можно нарваться на драматичную ссору с заскучавшей дома актрисой.

Харрис помогла родителям собрать остатки вещей. Попила чай, понимая, что не сможет просто так отделаться от своей семьи – пообещала забрать лондонские подарки позже, поклялась, что не обижается, что родители не успели ничего приготовить. Быстро умыкнула ноутбук – повесила сумку через плечо, убрала на спину, чтобы отчим не обратил на это внимание.

Ей не пришлось заказывать новое такси – водитель согласился подождать её за щедрую доплату. Видимо, собирался потратить деньги на весёлый праздник, и забыть на сегодня о работе совсем. Впрочем, долго и нудно ждать не пришлось – гостеприимная Дженнифер пригласила его выпить чая вместе со всеми. Уже предвкушающий рождественские выходные мужчина согласился – и хоть Хлое это не нравилось, поскольку она побаивалась, что водитель может работать на Годфри, ей пришлось с этим смириться. Впрочем, долго терпеть не пришлось – уже через час они вышли из дома, и довольный жизнью водитель начал бегать между крыльцом и машиной, чтобы помочь родителям Харрис погрузить пару чемоданов в багажник. Мать села рядом, отчим – на переднее сидение, и дело всё же сдвинулось с мёртвой точки – машина тронулась, взяв курс на аэропорт.

Это было для Дженнифер обычным делом – она часто путешествовала, таская за собой и своего мужа, и делала это почти налегке. Впрочем, и она была грешна – собираясь так быстро, женщина часто забывала самые важные вещи дома. Хлоя об этом помнила – поэтому лично собрала все их документы, чтобы не нарушить собственного плана: ей всё-таки не хотелось оставлять родителей в аэропорту одних и мчаться обратно за паспортом матери или даже за самим билетом. Пусть уж лучше Дженнифер привезёт домой юбилейный тридцать пятый фен.

Чудо, но никто не стал задавать лишних вопросов по поводу столь неожиданного подарка. То есть, конечно, они были – но Харрис, как и планировала, солгала по поводу своей зарплаты. Она видела, что Маркус чуть хмурится, будто чувствует подвох, но её мать, слава Богу, не давала мужу даже открыть рта. Она без умолку болтала, то осыпая дочь благодарностями, то восторгаясь её щедрыми работодателями. Отчасти – справедливо, ведь девушка могла бы, если честно, позволить себе преподнести родителям такой подарок. Ей повезло, на самом деле: если бы мать была чуть более «нормальной», почву пришлось бы подготавливать несколько дней, а то и недель. Но Джонатан, очевидно, навёл об её семье справки – впрочем, ему, наверное, не пришлось особо утруждаться, ведь у него под рукой была Эмма, которая знала порой о Хлое больше, чем она сама. Подруга наверняка подсказала журналисту и подходящий город, и подходящую дату – это стало очевидно только сейчас, и Харрис почувствовала, как у неё быстро забилось сердце, когда она это поняла. Ей казалось, она одна что-то делает – и, как оказалось, это было не так.

О ней тоже заботились.

Пришлось солгать и по поводу самого содержания работы. Не полностью, лишь приукрасить какие-то детали, мягко забирая у матери из рук сумку с ноутбуком, которую она стянула с плеча Хлои, когда она сели в машину. Отчим подозрительно прищуривался, слушая вдохновенные рассказы девушки о том, какой интересный случай был у пациента, и как она сумела ему помочь на данный момент, а Дженнифер слушала, вечно перебивая вопросами.

Девушка врала, врала, как только могла – виртуозно, не упуская ни малейшей детали, и ловя себя на мысли, что на самом деле снова упускает из вида самое главное: собственное отношение к так называемому «пациенту». А может, это была такая форма отрицания? Она уже знала, что именно чувствует, о чём думает – но отказывалась обсуждать это даже с самой собой, пока план не будет выполнен. Сейчас у Харрис была достойная отговорка – она хочет, чтобы всё поскорее завершилось. Ну а что, когда дело будет сделано? Она так же отвергнет мысли о Лукасе, снова и снова находя другие поводы забыть о нём?

Неужели, её пугает то, что она понимает, что с ней происходит, и почему она вдруг начала меняться – ведь прежняя Хлоя, которая даже не сохраняла обгоревших плюшевых мишек своих посечённых осколками пациентов, вряд ли бы решила договориться с детьми своего врага, чтобы устроить тайную вечеринку.

– Милая, а тебя отпустили вместе с нами, или ты поедешь обратно? – уж слишком громко спросила Дженнифер, буквально за шкирку вытягивая дочь из болота мучительных размышлений. Девушка моргнула, заставляя внутренний голос замолчать, и вынужденно улыбнулась.

– Я обещала скоро вернуться. К вечеру, – ложь снова далась легко – Харрис понимала, что водитель может быть шпионом, что родители сами могут подвести её, заговорив с кем-то в аэропорту. И игра вновь увлекла её, втянула, помогая заглушить все те мысли, которые девушка и не хотела слушать.

В общем-то, они доехали довольно быстро – даже несмотря на типичные для Лос-Анджелеса пробки. Покидая машину, Хлоя выдохнула и отпустила водителя, наконец, с миром. Потом обернулась к зданию аэропорта. Телефон сообщил ей, что пока что она укладывалась в график – было три часа дня. Но, разумеется, у судьбы были свои планы – и они явно слегка отличались от планов Харрис.



Девушка нервничала. Рейс задерживался – что-то случилось с самолётом. Время было неумолимо, минуты щёлкали на экране её уже наполовину разряженного мобильника, сообщая, что Харрис точно не успевает вернуться в особняк вовремя. Ей приходилось притворяться, что она просто расстроена тем, что впечатления от подарка у родителей оказались слегка подпорченными, но… У Хлои бешено колотилось сердце. Её будто разрывало на части: мать просила провести с ними чуть больше времени, отчим подозрительно поглядывал, будто понимая, что всё происходящее скрывает от его взора что-то более серьёзное. Харрис хорошо знала своих родителей – если бы она уехала прямо сейчас, они бы совершенно точно никуда не отправились. Им важно было знать, что она в порядке – потому Хлоя, беззвучно молясь высшим силам, продолжала сидеть с матерью и отцом – пусть и не родным, – стараясь лишь смотреть на часы как можно реже.

Девушка вырвалась лишь около десяти вечера. У неё тряслись руки, когда она вызывала такси. Оставалось всего ничего до того момента, как они должны были списаться с Джонатаном. То есть, чёрт с ним, если сегодня их план накроется – если Лукас не нашёл ту вещь, в которой спрятал все данные. Хлою больше пугала вероятность того, что Эосфор, как раз напротив, нашёл свой тайник. Если она не вернётся к назначенному времени, он может решить, что его бросили – ну, или сделать так, чтобы девушка и не захотела возвращаться. Лукас мог рискнуть и попытаться натворить глупостей – и, хотя достать ноутбук или хотя бы телефон было для него огромной проблемой, Харрис понимала, что отчаяние может толкнуть его на что угодно. Он четырежды пытался убить себя, находясь в больнице – и мог решиться на серьёзный опасный поступок, если искренне считал, что должен это сделать.

Будто бы назло, долго не было машины – водители не хотели брать пассажира из аэропорта без доплаты за багаж. Хлоя, поминутно выставляя новую непомерно завышенную цену, успела найти аптеку и купить себе таблетки от горла. Оно разболелось из-за бесконечной болтовни с матерью – девушке казалось, что она за месяц не произнесла столько слов, сколько успела сказать за эти несколько часов. На язык скользнул лимонный леденец – тепло обволакивало горло, но всё остальное тело начинало морозить. И явно не из-за холода – девушка понимала, что её потряхивает от нервов. Она тревожилась за Эосфора, которому пришлось весь день провести в одиночестве – может быть, впрочем, как раз сейчас младшие девочки и Рик увезли его от шумной семьи и пытались вручить подарок. Девушка, конечно, закрыла свою комнату – но она сомневалась, что ключ был только один. Наверняка Джорджина была способна открыть дверь, если хотела всё-таки закончить свой плакат и подарить брату маленький, но настоящий праздник. Может быть, она увезла его сама, поздравила хотя бы так, парой слов и объятиями – вряд ли Лукасу было нужно что-то большее, на самом деле.

Но подлый червячок страха продолжал подтачивать самообладание Харрис, и та всё чаще переминалась с ноги на ногу, нервно поглядывая то на окошко приложения «Uber», то на уровень зарядки ноутбука и телефона, которые она заряжала на бесплатной станции.

Хлоя уже была готова взвыть, когда такси, наконец, подъехало. Почти запрыгнув в машину, она довольно грубо пресекла все попытки дружелюбного таксиста с ней заговорить. Харрис безумно переживала – Эосфор был потерян после их сегодняшней беседы. Что, если ему просто больно? Если он сидит сейчас со своей семьёй, пытаясь улыбаться, не подвести родственников из-за страха быть подвешенным за руки в подвале – или уже лежит в своей комнате и старается как можно тише ронять бессильные слёзы? Ему не с кем было поговорить – младшие сёстры не в счёт, – ему некому излить свою душу. Он был одинок даже когда находился рядом с ней, потому что девушка отказывалась видеть в нём личность – видела лишь беспомощного, навязанного ей больного. Не становилось легче и от того, что она сама навязала его себе; ну, или себя – ему.

Десять часов. Половина одиннадцатого. Почти одиннадцать – а Хлое оставалось ехать ещё минут двадцать. Она и так просила таксиста поторопиться, быстрее было уже просто невозможно. Харрис нервно обновляла главную страницу сайта «L.A Times», замирая всякий раз, как видела заголовок новой статьи. Она ждала публикацию. Вернее, не ждала, а боялась увидеть – ведь если бы она появилась, это бы означало, что Лукас подписал себе смертный приговор, рискнув влезть в кабинет отца, или выпросив ноутбук у кого-нибудь из девочек. Впрочем, вряд ли он бы захотел так их подставлять – решившись выложить весь имеющийся компромат, Эосфор погубил бы себя, но уж точно не стал бы тянуть на дно и тех, кто был к нему по-настоящему добр.

Когда она в очередной раз провела пальцем по экрану, обновляя страницу, телефон в её руках вдруг задрожал. Хлоя чуть его не выронила от неожиданности – но тут же, крепко стиснув в ладони, ответила на звонок и прижала к уху. У неё определился номер Эммы – и, хоть сейчас ей было не до того, девушка решила всё же принять вызов.

– Мисс Харрис, – раздался голос Джонатана Уайта. Хлоя выдохнула.

– Да, здравствуйте… понимаете, рейс задержался. Я ещё не знаю, есть ли у Лукаса то, что вам нужно, но скоро буду в особняке, подождите ещё минут пятнадцать, пожалуйста!..

– Мисс Харрис, – перебил её мужчина. Девушка почувствовала – что-то было не так. Что-то в чужом голосе ей не понравилось. Её обычно никогда не подводило это чувство, и осознание этого практически душило.

– Что? – Хлоя закусила губу, абсолютно не желая, на самом деле, слышать ответ. – Что случилось?

– Откройте сайт предвыборной кампании Годфри Эосфора, – тихо сказал журналист. Харрис помотала головой, понимая, что должна там увидеть.

– Нет… – выдохнула она, отчаянно жмурясь. – Нет, нет…

– Письмо пришло на мой адрес в десять тридцать восемь. Я не подумал, что это мог быть кто-то, кроме вас, понимаете? – журналист помолчал, тоже, видимо, собираясь с силами. – Я послал статью, свой логин и пароль от сайта, но статья так и не появилась. Тогда я рискнул проверить несколько сайтов, что могли бы быть связаны с Годфри…

– Он не знал, что это данные для входа, – пробормотала Хлоя. – Я не говорила ему, где мы это опубликуем, – она говорила об этом отстранённо и уж слишком спокойно, как будто обсуждала возможные, теоретические действия – нет, это неправда. Лукас не мог так легко сделать то, что она собиралась растянуть на несколько дней. Она просто фантазировала, когда думала об этом. Этого не может быть. Это просто невозможно – всего лишь глупое воображение, ненастоящие, вероятные события…

Глубокий вздох на том конце провода оборвал все её сомнения. Правда. Эосфор сделал это. Она не придумывала ему действия – она их предсказала.

– И похоже, он опубликовал там, где посчитал нужным, – Харрис почти видела, как журналист опускает голову, стискивает пальцами стол, возле которого стоит. Яркий свет фар вдруг ударил ей в глаза – она прищурилась, отвернулась от окна, а потом замерла, понимая, кто мог сейчас мимо неё проехать.

– О Боже… – выдохнула девушка.

– Что?

– Годфри покинул особняк, – Хлоя сглотнула, щурясь и разглядывая другие машины, что ехали навстречу. – Он уезжает, и… и дети, кажется, тоже, – машин было много, но и отпрысков у Эосфора, очевидно, немало. Колонна не прекращалась – и сомнения исчезали, забирая с собой и надежду.

Годфри бежал. Годфри всё знал. Вряд ли он рискнул забрать с собой сына-предателя.

– Я в полиции, – лёгкий щелчок, и Харрис услышала эхо – она была на громкой связи. – Прямо сейчас ваша подруга пытается отследить его телефон. Или, – невесёлый вздох, – хоть чей-нибудь. Они задержат его, это лишь вопрос времени. Но я боюсь, что Лукас… Боюсь, он мог его убить.

– Нет… нет-нет-нет, нет, – Хлоя потрясла головой, будто стараясь выбросить из неё эту мысль. Ощущение иррациональности происходящего исчезало, и это означало только одно – действие началось, а девушка ещё за ним не поспела. Всё было по-настоящему, но… – Нет. Он не стал бы пачкать руки. Это не в его стиле.

– Его и так должны обвинить в десятках преступлений. Не думаю, что убийство Лукаса что-то изменило. Мне… очень жаль, мисс Харрис, – Уайт снова умолк. Ему что-то сказала вполголоса Эмма – Хлоя сбросила звонок, сунула дрожащими руками телефон в карман и закрыла лицо руками. Они ехали мучительно медленно – и честно говоря, сейчас ей и не хотелось ехать быстро. Вероятно, её ждало остывающее тело только что убитого Лукаса. Лукаса, который, не дождавшись её, решил, что она его предала. Он ждал её так долго, и она не пришла… Что ещё ему оставалось думать?

Харрис почти что рыкнула, с силой втянула в себя воздух и стиснула зубы. Нет. Сейчас она придёт. Она сделает всё, что сможет. Она вытащит его с того света, если потребуется.

Когда машина остановилась возле особняка, Хлоя выскочила, не глядя, бросила крупную купюру несчастному таксисту, едва не забыла сумку с ноутбуком, и поспешила к зданию, не дожидаясь сдачи. Мужчина помедлил, глядя ей вслед, а потом, мигнув фарами, всё же развернулся и поехал обратно, вряд ли понимая, что едет, скорее всего, в ловушку, расставленную полицейскими.

Её впустил всё тот же сторож. Харрис даже не стала тратить время на заезженные лишние фразы, кажется, даже не стала здороваться – просто прошла мимо, едва ей открыли калитку в воротах. Она знала, куда идти – не сбавляя шага, не давая себе почувствовать страх и отступить, девушка быстро поднялась на второй этаж и прошла в конец коридора, решительно толкнула дверь ванной комнаты, которая вроде бы как, принадлежала им с Лукасом.

Остановилась. Судорожно вздохнула. Опустила веки. С силой раскусила лимонную таблетку от горла, которую сунула в рот ещё в городе.



Эосфор-младший сидел в своём кресле, чуть подавшись вперёд, окунув руки в низкую раковину, наполненную неестественно яркой жидкостью. Голова у него поникла. Ещё немного – и он бы свалился, окунувшись лицом туда же, куда были опущены и запястья со вскрытыми венами.

* * *

Лукас ждал. В глубине души он хотел верить Хлое. В памяти всплывали все те дни, все моменты, что он разделил с ней. Что-то сдавливало грудь, разум уверял, что нужно отказаться от слепой веры в чудо и прекратить тянуть время. Несколько раз Эосфор порывался сделать это – но не мог. Помимо вполне очевидного препятствия в виде семьи, Лукас спотыкался о слова доктора, что всё ещё звучали у него в голове – «мы сделаем это вместе». Она обещала, верно? Она обещала. Значит, должна вернуться. Должна…

Надежда окончательно умерла ещё когда часы не пробили и половины десятого. Около часа назад отец приказал кому-то из старших сыновей отвезти брата наверх, памятуя, видимо, о том, что Харрис просила его не перенапрягать его. Наверное, то, что рождественский марафон прошёл не так уж плохо, было её заслугой – пусть никто даже не вспомнил о том, что у него был день рождения. По крайней мере, на камеру. Может, к нему ещё зайдут. Младшие девочки, Джорджина и Ребекка, о чём-то перешёптывались, поглядывая на него – Эосфору очень хотелось верить, что о том, как у него растрепались волосы, или, на самом деле, о его дне рождения. Уж лучше испорченная фотография или наивная попытка девочек подарить ему лучик света, чем спор на тему – кто должен отнести ему очередной отравленный стакан с молоком. На самом деле, несмотря на глупость такого эгоистичного желания, Лукасу хотелось верить в то, что хотя бы девочки подойдут к нему, чтобы поздравить: это означало бы, что они его помнят.

То есть, конечно, они о нём помнили – трудно забыть брата, который пропал после столь драматичных событий. Ребекку, которая была ещё совсем маленькой, несколько раз даже пускали к нему – может, думали, что она ничего не понимает, и поверит, что он просто приболел. Может, верили, что она сможет вытянуть из него хоть что-то, если уж Аманда не могла. Младшая сестра приносила ему еду, залезала к нему на руки – и хоть Эосфор едва был в состоянии помнить своё имя, он всегда обнимал её. Так, как сделал это в первый день её жизни, когда вынес, чтобы показать отцу. Джорджина тоже приходила к нему – она сменила Ребекку, которая начала задавать слишком много вопросов. Когда начался учебный год, и она исчезла – остались только Рэй и Зак. Других не допускали; разумно, если подумать: маленькие девочки вряд ли могли быть сообщниками, а приближённых Годфри держал железной рукой за горло.

И вряд ли такие события вообще можно забыть – но Лукас сейчас думал о другом. Он уже знал, что собирался сделать, если Хлоя не вернётся – и прекрасно понимал, что его после этого ждёт. И он… вовсе не супергерой. Ему было страшно, как и любому нормальному человеку на его месте. Хотелось поверить в чудо и спастись – но если чуда не будет, то спасти себя можно было и другим способом. Например, мистическим образом сохранив кусочек своей души в сердцах других людей – обычно это называлось простым и ёмким словом «память». Эосфор хотел, чтобы о нём помнили – не только сам факт того, что он когда-то существовал, но и то, каким он был. Его поступки, его чувства – и если любовь к доктору была ненастоящей, то в любви к сёстрам сомневаться не приходилось.

Однажды, под Рождество, они подумают: он когда-то был. Он когда-то любил. Он когда-то…



Девочки не заходили к нему – но шум в коридоре всё никак не утихал, и Лукас всё откладывал свой прыжок в неизвестность. Отец должен был уйти вниз, забрать всех с собой – похоже, семейство уже собиралось разъезжаться, – и тогда у Эосфора будет шанс попытаться опрокинуть эту громаду, что не поддалась ему полтора года назад.

Это, и ещё – чистое упрямство заставило его дожидаться назначенного времени. Из окна, в которое Лукас неотрывно смотрел, не было видно даже намёка на приближающиеся фары машины. Из того же упрямства он дождался десяти часов. Снова выглянул в окно, как можно дальше высунувшись с коляски. Ничего. Упорная глупая вера – ещё примерно полчаса.

Но никто так и не пришёл. Значит… Значит, его бросили. Он навсегда остался один. Шум на этаже утих, переместился вниз. Девочек не было. Всё – он никому больше не был нужен, и ничего не мог сделать – кроме того очевидного, к чему был готов.

Тонкие пальцы ловко проскользнули под струны старенькой укулеле, которую Эосфор нервно сжимал всё это время, что он провёл в комнате. Верхняя дека, чуть левее, выше – и вот оно, твёрдое маленькое уплотнение. Даже не верилось – за все эти годы, что отец успел обыскать его клуб сверху донизу, он не догадался проверить свой собственный подарок. Они наверняка перетряхнули все его вещи, просеяли сахар в сахарнице, разобрали рояль в клубе, вскрыли сейфы – и не посмотрели в его маленькой детской гитаре. Неужели, Годфри подумал, что сын не прикоснулся бы к его давнему подарку, раз они так враждовали?

Лукас нервно усмехнулся, на секунду представляя отца, который держит в руках эту укулеле. Как он кривит губы, вспоминая всё, что их связывало долгие годы – к единственному своему ребёнку Эосфор-старший искренне проявлял заботу. И тот его предал – да ещё и спрятал всё, что собрал, готовясь уничтожить. О чём он думал, когда держал эту гитару? Было ли ему больно, или его сердце окончательно очерствело? Почему он, раз тряхнув инструмент, больше никогда к нему не прикасался?

Лукас вздохнул, отдирая прочный скотч и ловя маленькую флэшку, падающую из крошечного тайника. Отложил инструмент, нащупал в складках пледа листок – последнее, что осталось ему от Хлои. Собрался с силами. Подумал оставить записку – но что он мог ей сказать? Что мог сказать хоть кому-то? Мойра, что до сих пор владела его клубом, наверняка похоронила его в своём сердце ещё тогда, когда он пропал. Тревожить её душу было бы нечестно по отношению к ней – ей и так пришлось многое пережить, чтобы сохранить то, что досталось от него. Доктор о нём и так всё знала. Сёстры…

Эосфор стиснул подлокотник кресла. Может, он надумывал – но девочки явно хотели его поздравить. Им было не всё равно. Он причинит им боль, когда лишит отца, когда погибнет сам – их детство будет разрушено, когда падёт империя Годфри. Но, может быть, они не вырастут пленницами – и говорить им об этом не стоило. Они поймут его.

Лукас толкнул колёса, подъезжая к двери. Обернулся, окинул взглядом комнату, зная, что больше в неё никогда не вернётся. Припомнил сегодняшний день в саду – уловить получилось немного, его почти сразу увезли на съёмки. Но запах цветов и тепло солнца, его лучи – он жадно ловил всё то время, что провёл на улице с Рэем. А потом поглядывал в окно – до самого заката. С некоторым сожалением Эосфор осознал, что не боится всё потерять – это больше не приносило ему радость. Её в последний год и без того было мало – а теперь, когда исчез последний человек, что не побоялся поверить ему, она ушла вместе с ним. Нечего ждать – это не так уж страшно. Даже холод исчезнет, когда всё закончится. Тяжёлого ледяного камня над своей могилой он чувствовать не будет.

Он ничего не будет чувствовать.

Лукас открыл дверь ключом, который вытащил у доктора. Проехал по коридору так тихо, как это только было возможно. Открыл дверь в кабинет отца – замер, ожидая, что кто-то появится и остановит его. Но никого не было – шум нисколько не изменился, волнами проходя по морю людей внизу. Похоже, сегодня удача была на его стороне. По крайней мере, сейчас. Эосфор даже улыбнулся – значит, такова была его судьба.

Он въехал в кабинет. Огляделся ещё раз, прикрыл за собой дверь, подтолкнул колёса, приближаясь к рабочему столу отца. Удивительная щедрость – компьютер оказался включен, лишь погружён в спящий режим.

Лукас «разбудил» умную технику. Он слегка отвык от неё, но, естественно, в целом помнил механизм – порадовавшись тому, что не пришлось вводить пароль, Эосфор вытащил бумажку с электронной почтой и набрал сообщение. Затихая, прислушиваясь к разговорам и шагам внизу, боясь слишком быстро и громко печатать.

Джонатан ответил почти моментально. Лукас едва успел подключить флэшку к компьютеру. Журналист прислал статью и какой-то странный набор символов – Эосфор сообразил, что это были данные для входа на какой-то сайт, но не сумел понять, на какой именно. Сейчас времени спрашивать не было – к тому же, Уайт наверняка говорил об этом Хлое, и сейчас бы осознал, что это не она сидит за компьютером. А подставлять доктора Лукасу, честно говоря, не хотелось.

Так что ему в голову пришла другая идея. Стоило лишь обвести взглядом помещение – тут и там лежали макеты листовок и буклетов, на рабочем столе компьютера висели заготовки для баннера и плакатов. Даже думать не пришлось – просто вбив в поиск имя отца, Лукас вышел на сайт его предвыборной кампании. Разумеется, пароль для входа был сохранён – так что, войдя под именем администратора, Эосфор получил возможность выложить всё, что угодно.

Именно это он и сделал. Прибавил даже статью Уайта – ведь для чего-то тот её прислал.

А потом откинулся в кресле назад и стал ждать. Пытаться скрыться было бессмысленно – отец всё равно бы понял, кто это сделал. К тому же, Эосфор не видел смысла и дальше испытывать судьбу. Он только что сделал самое главное – может, то, для чего родился. Он нашёл способ лишить отца влияния, посадить его, и сделал всё от него зависящее, чтобы приблизить эту участь.

Лукас бы закинул ногу на ногу, если бы мог. Ему пришла мысль написать журналисту ещё одно письмо с просьбой всё-таки передать что-нибудь доктору – ведь как-то он на неё вышел, значит, мог бы сделать это. Может, стоило бы ещё раз перед ней извиниться – ведь она же сказала тогда, что ей будет больно его потерять, и…

Но он не успел – шум внизу немного затих, и на лестнице раздались усталые шаги. Тонкий музыкальный слух улавливал их, доносил до хозяина – Эосфор понимал, что означает их неотвратимость. Он не успевал ничего придумать, и тем более – ничего напечатать. Так что сделал единственное, что пришло в голову – глубокий вдох, когда звук замер у самой двери. Может, свой последний спокойный вдох. Его ждала казнь, это было ясно. Вряд ли отец отправил бы его в подвал, чтобы Аманда вновь потренировалась на беспомощной полупарализованной подушке для битья. За содеянное он убьёт его, чтобы избавиться от лишнего свидетеля на будущих судах – или же просто, в порыве ярости, желая отомстить. Не так уж важно, как и почему, но он его убьёт – и по старой привычке Лукас лишь надеялся, что отец сделает это быстро, причинив минимум боли. Это было в его интересах, верно? Ведь ему нужно бежать из города. А может, и из страны.

Дверь распахнулась. Эосфор встретился взглядом с отцом. Улыбнулся.

– Привет, пап, – сказал он, тратя этот последний вздох на фразу, прозвучавшую спокойно и уверенно. Наконец его голос звучал нормально – больше не было смысла косить под дурачка.

Годфри выглядел так, словно его только что ударили по лицу. Медленно, не отрывая от сына взгляда, он сделал шаг вперёд, входя в свой кабинет. Лукас не стал отворачиваться – он собирался смотреть на него в ответ до самого конца. Ему больше нечего было бояться. Всё самое страшное всё равно случится. Отец приблизился, не говоря ни слова. Обошёл стол. Остановился чуть сбоку, когда увидел, что было открыто на компьютере. Помедлил ещё, будто не веря, что это и правда произошло – шагнул вперёд, щурясь, вглядываясь в экран. Вздрогнул, увидев одну из фотографий.

– Ты всё это время… – Эосфор-старший выдохнул, так беспомощно, тихо, что его сын не поверил своим ушам. – Но как?..

– Хороший вопрос, – Лукас чуть пожал плечами. – Не знаю.

– Эта твоя подружка…

– Она не знала. Я обманул её, – в этот раз ложь далась уж слишком легко. Видимо, потому, что она была последней в его жизни. – У меня тоже есть вопрос, папа, – слово было лишено, по сути своей, всякой интонации, какого-либо оттенка – но Эосфор сумел произнести его почти с победоносной издёвкой. – Ты ведь убьёшь меня, верно?