– Лучшие разъехались, – повторил Шон за сестрой. – Ты права, Анджела. Совершенно права.

Из сада прибежали дети. На улице очень жарко, можно пойти искупаться? Разумеется, можно. Не хочет ли тетя составить им компанию? Анджела ответила вежливым отказом, но обещала быть дома сегодня вечером. Она накупила мяса и готова устроить большой семейный ужин.

– А на пляже найдется тихий, безлюдный уголок… гм… для пикника? – поинтересовалась Сюя.

Анджела объяснила ей, как пройти туда, где Шону О’Харе меньше всего грозило разоблачение.



– Анджела, мы тут подумали, что было бы неплохо осмотреть окрестности, раз уж мы забрались так далеко.

Это должно было случиться. У нее перехватило дыхание.

– Идея хорошая. Размышляете об однодневных поездках?

– Нет. Хотим поездить по Ирландии, показать детям места, которые им запомнятся. Чтобы им было чем заполнить свои памятные альбомы для вырезок и о чем писать школьные сочинения.

– А я хочу увидеть Дублин. Мне обещали показать Дублин, – напомнила Сюя.

– Это было бы здорово. Но вы же оплатили аренду фургона.

– За этими фургонами люди выстраиваются в очереди, так что нам даже согласились вернуть остаток, что очень порядочно со стороны владельцев.

– Но вы же вернетесь в Каслбей? Перед тем как уехать из Ирландии?

– Нет. В этом нет смысла. Зачем возвращаться тем же путем?

– Понятно. Да, конечно, ты прав.

– Мы решили завтра отправиться в путь. Владельцы после обеда сдадут наш фургон новым жильцам, – сообщила Сюя.

Анджела ничего не сказала. Ее сердце было слишком переполнено.

Шон принял ее молчание за разочарование.

– Пожалуйста, не думай, что мы тебя бросаем. Я никогда не смогу отблагодарить тебя за прием. Это просто… просто…

– Я понимаю тебя. Многое сильно изменилось.

– А кое-что не изменилось вообще.

– Автобус уходит рано утром. Мы должны встать очень рано… – сказала Сюя.

– У меня есть друг – ты его, наверное, не помнишь – Дик Диллон. Он подбросит вас до города, вы можете начать оттуда…

– А он не будет против?

– Нет. Я поговорю с ним сегодня вечером.

– Анджела… есть только одна проблема… с этим Диллоном.

– Какая?

– Ты не скажешь ему, кто я такой? Видишь ли, я бы предпочел, чтобы люди думали…

– Я не скажу ему, кто ты. Я же оставила за тобой право решать: кому и что говорить, помнишь?

Она спустилась с ними по Клифф-роуд и у скамейки с видом на море поцеловала их на прощание. Они направились к стоянке для автофургонов. Анджела заверила их, что Дик Диллон заедет за ними в удобное для всех время, примерно в десять часов.

Вернувшись домой, Анджела опустилась на колени и, заливаясь слезами, возблагодарила Господа – того, кого недавно считала жестокосердным.



Дни обернулись рутиной, которая завораживала и словно усыпляла. Они вставали рано. На участке пляжа перед садовым домиком обычно никого не было, поэтому они спускались по ступенькам к морю, чтобы поплавать в утренние часы. Бонс об этом знал, и хотя пес так постарел, что не мог сам подняться обратно по лестнице, он всегда сбегал с ними вниз. Никто не видел, как вырос живот Клэр, кроме Дэвида, любовно гладившего его, когда они входили в море.

Они ели на завтрак свои любимые сэндвичи – с беконом и помидорами. Дэвид присоединялся к отцу, а Клэр спускалась по Клифф-роуд к своему старому дому. Она пила на кухне чай и делала необходимые покупки. Потом возвращалась по Клифф-роуд обратно в домик, по пути наблюдая за семьями, готовыми провести на пляже весь день. Так проходило утро. Днем Клэр занималась. Дэвид старался выкроить время, чтобы наведаться в домик хотя бы дважды в течение дня. Вечером он возвращался. Они редко заглядывали в отель и почти не появлялись на публике, за исключением вечеров, когда комитет устраивал танцы. Тихими мирными вечерами они любовались закатом из собственного окна, поражаясь красотой картины, превосходившей всякую меру. Время от времени они красили стены в комнатах на втором этаже, потому что задача Бампера Бирна сводилась к тому, чтобы худо-бедно приспособить домик для жилья и отремонтировать первый этаж.

– Ну кто увидит верхний этаж, кроме вас двоих? – весело спрашивал он.

Дэвид и Клэр были так счастливы обрести собственный дом, что не спорили с ним.

Наверху было три комнаты: их спальня, комната, которую они собирались превратить в детскую, и кладовая. Клэр подумывала о том, чтобы обустроить в третьей комнате кабинет. Это же очень удобно – разложить все свои записи и книги и не перекладывать их каждый раз, когда нужно перекусить или сделать уборку.

– Но какой смысл устраивать кабинет наверху? – возразил Дэвид. – Разве это правильно: запереться там в одиночестве, а когда родится ребенок…

Клэр согласилась. С кабинетом она разберется потом.

Они выкрасили детскую в солнечно-желтый цвет, а когда Нелли услышала, как молодые супруги шепчутся о прибавке в семье к Рождеству, то очень обрадовалась и сшила для них занавески с героями детских стихов и песенок.

Дэвид таскал в домик игрушки из-под сиденья банкетки в своей старой спальне – незаметно, по одной, тайком от матери. Он не хотел их красть, просто старался лишний раз не упоминать о ребенке. Лицо Молли словно покрывалось коркой льда, когда кто-то упоминал о будущем малыше. Дэвид боялся думать о том, как она отнесется к внуку, когда тот родится.

– Думаю, она смягчится. Не ради меня, а ради ребенка.

– Нужно сделать так, чтобы она побыла наедине с малышом. Ну или с малышкой.

В глубине души Дэвид и Клэр верили, что родится мальчик. Ему уже выбрали имя – Патрик Томас.

Шли дни. Им становилось все труднее представить, что когда-то они жили совсем иначе. Суматошные, торопливые встречи в Дублине, грязная квартира с вонючим холлом и обшарпанной лестницей без ковра в Ратмайнсе казались частью чужой жизни. Дэвид признался, что еле помнит имя рыжеволосого ординатора, который вечно со всеми ссорился. Клэр сказала, что даже под пытками не смогла бы вспомнить, о чем они болтали с Мэри Кэтрин и Валери на протяжении двух с половиной лет.

В молодой семье появилась новая тема для разговоров: пациенты Дэвида. Тем летом он принял роды троих детей. По его словам, большую часть работы проделала миссис Бреннан, которая была замечательной акушеркой, уверенной, спокойной и деловитой. Женщинам она очень нравилась. Это заинтересовало Клэр, она всегда считала миссис Бреннан крикливой и властной, но теперь увидела ее в новом свете. Дэвид доверял Клэр местные секреты, зная, что она никому их не выдаст. У бабушки Джози Диллон развилось старческое слабоумие, и ее пристроили в дом престарелых. Миссис Конуэй собиралась ехать в город, чтобы сделать гистерэктомию. У отца О’Двайера были совсем больные легкие, поэтому отец Дэвида прямо заявил священнику, что в его случае курение – это акт самоубийства, явно неугодный Господу. Отец О’Двайер посоветовал доктору Пауэру не высказываться на религиозные темы и рассуждать с позиций медицины.

– Как раз таки с позиций медицины я и рассуждаю, глупый вы человек, – рявкнул в ответ доктор Пауэр, после чего отцу и сыну пришлось инициировать долгий процесс примирения, в котором Дэвиду выпала роль посредника.

Клэр узнала, что ее брат Джим страдал тугоухостью, а вовсе не был медлительным и туповатым, как они все думали. Ему собирались поставить слуховой аппарат, и Дэвид предупредил о риске полной потери слуха.

– После экзаменов ты могла бы научить его читать по губам.

– Чему-чему? – рассмеялась Клэр. – Я же не умею читать по губам.

– Но ты можешь научиться. Это могло бы все изменить. Иначе он просто закончит как Микки Мак или кто-то типа него.

Клэр испытала настоящее потрясение. Конечно, она может научиться. Должны же быть какие-то книги по теме. Да, конечно, она научится.

Дэвид все больше походил на отца, вникая в чужие заботы и в душе сопереживая пациентам. Через несколько недель люди перестали видеть в нем мальчика, который помогает отцу держать оборону до прибытия настоящего врача. И вот однажды очередная пациентка заявила отцу Дэвида, что ее начал лечить молодой доктор Пауэр и, если никто не против, пусть продолжает, ведь он так ей помог.

За обедом Пэдди достал бутылку шерри, а Молли рассмеялась от гордости и пересказала эту историю Нелли, пока та накрывала на стол. Родители улыбались и радовались тому, как быстро их сын освоился в новой роли. Но они ни разу не вспомнили о его жене, которая сидела с чашкой супа в садовом домике в пятидесяти ярдах от них, склонившись над книгами.



В садовом домике пока не было телефона. Туда провели звонок из дома родителей, чтобы Дэвид мог принять ночной вызов. Это было не слишком удобно: перед каждым вызовом ему приходилось идти к родителям, чтобы услышать подробности. Молодой семье обещали в скором времени предоставить телефон, заверив, что они одни из первых в очереди.

Однажды утром Клэр с удивлением услышала звонок.

Дэвид давно уехал к пациентам, которые ждали его на дому. Все должны были знать, что она одна. Клэр покорно направилась к дому. Молли ждала ее в холле.

– Тебе звонят из Дублина, – сообщила она и протянула трубку так, словно боялась испачкаться.

– Извините, что побеспокоила вас, – сказала Клэр.

Это была Мэри Кэтрин. Они с Валери нашли чудесную квартиру и уже переехали. Они проведут в ней целый год. Валери собиралась учиться на педагога, а Мэри Кэтрин – на библиотекаря. Места у них предостаточно, Клэр может приехать и остаться в любое время.

Клэр охватило такое сильное желание вернуться в Дублин, что она едва не упала в обморок. Ей невыносимо захотелось уехать за много миль от мадам Дракулы, которая охала и вздыхала, словно ей срочно понадобился телефон. Молли ни на минуту не покидала пределы слышимости, поправляя цветы, хотя с ними все было в полном порядке.

Клэр тоже вздохнула.

– Ну так что? Ты сможешь приехать? Ты приедешь?

– Я напишу.

– Тебе неудобно говорить?

– Да.

– Ты уж постарайся. Мы будем рады, если ты приедешь. Вместе с Дэвидом, конечно, если он выкроит время. У нас есть большая двуспальная кровать в свободной комнате.

– Звучит заманчиво.

– Так ты попробуешь?

– Я уже сказала, что напишу.

Клэр повесила трубку и любезно сообщила миссис Пауэр, что подруги приглашают ее с Дэвидом в гости.

Миссис Пауэр звонко рассмеялась:

– Очень мило с их стороны, Клэр, дорогая. Но в Дублине Дэвид и так никогда не испытывал недостатка в жилье. Боже мой, никогда. У нас там много друзей, и дом Ноланов всегда для него открыт.

Клэр улыбнулась и поспешила вернуться в садовый домик, не дожидаясь, пока ее лицо треснет от напряжения. Там она сначала в сердцах колотила линейкой по всему, что подвернулось под руку, а потом попыталась погрузиться в учебу, но властный женский голос по-прежнему звенел у нее в ушах. Клэр была так зла, что ее трясло. Тогда она решила пройтись.

Она оставила на столе записку на случай, если Дэвид заглянет домой, и вышла, чуть не сорвав дверь с петель. Она направилась прямиком к сарайчику Бампера Бирна, который тот гордо называл своим офисом, и резко заговорила с ним об отдельном входе в сад Пауэров. Они просили сделать нормальный вход с калиткой и асфальтированной дорожкой. Почему вместо этого им проделали дыру в ограде? Нет, это неуместно даже в качестве временной меры. Она требовала, чтобы работу выполнили как полагается. На этой неделе. Хорошо бы уточнить, в какой именно день. Неужели уточнить невозможно? Что ж, Клэр была готова ждать до тех пор, пока это не станет возможным. Нет, она ничего не имела против ожидания. В отчаянии Бампер пообещал найти кого-нибудь к четвергу, и Клэр тепло поблагодарила его за понимание.

Потом Клэр пошла к Питеру О’Коннору. У него была пила, и он подрабатывал валкой деревьев. Это был едва ли не единственный человек в Каслбее, знавший, как соорудить живую изгородь.

– Я хочу посадить маленькую и скромную изгородь, которая быстро вырастет в большой лес, – заявила Клэр.

Питер О’Коннор догадался, зачем девушке понадобилась ограда.

– По-моему, то, что вам нужно, называется купрессоры, но я не уверен в произношении.

– Похоже на латинское название кипариса, вы об этом?

– Совершенно верно. Я могу приобрести для вас крепкие молодые саженцы…

– Мне не нужны слишком молодые, мистер О’Коннор.

– Когда вам доставить их?

– Сегодня днем. И я очень надеюсь, что к началу следующей недели они вырастут до двадцати футов.

– Да ладно вам. Не так уж она ужасна.

– Разумеется, нет, – рассмеялась Клэр. – Я готова потерпеть, пока растет изгородь. Лишь бы кипарисы не подвели.



Она зашла в лавку повидаться с матерью. Внутри было полно посетителей.

– Хочешь, встану за прилавок и помогу?

– Ты что, с ума сошла? Жена доктора? За прилавком? Головой подумай.

Тогда Клэр направилась в отель.

– Ты пообедаешь со мной, Джози? Закажем настоящий обед в ресторане? Я заплачу…

– Я не могу, Клэр, только не в разгар сезона. Мама сойдет с ума, а Роза устроит еще одну сцену. Эти столики для тех, кто платит.

– Я готова заплатить, – возмутилась Клэр.

– Нет, я про обычных людей. Не про нас. Я тебя сто лет не видела. Кстати, как ты?

– Зла как собака, – отрезала Клэр и ушла, помахав на прощание.



Она решила заглянуть в коттедж Анджелы. По пути купила бутылку шерри в лавке Костелло и в ярости набросилась на Тедди Костелло, который назвал ее миссис Пауэр.

– Господь всемогущий, Тедди, мы с тобой вместе ходили в ясли. Еще пару месяцев назад ты называл меня Клэр. Мне теперь называть тебя мистер Костелло?

Тедди, заикаясь, пояснил, что думал, будто ей и старшей миссис Пауэр по душе такое обращение. Он всячески сожалел.

– Как говорят в фильмах: «Вы прекрасны, когда сердитесь, мисс Джонс», – раздался голос.

Оказывается, все это время у нее за спиной стоял Джерри, а она не заметила.

Клэр невольно рассмеялась:

– Нет, правда, Джерри, обращение «миссис» – это последняя капля.

– Фионе оно нравится. Она говорит, что, когда его слышит, чувствует себя взрослой.

– На меня это не действует. Я словно участвую в школьном спектакле.

Джерри вздохнул.

– Видишь, я же тебе говорил. Не нужно было выходить за него замуж. Иди давай, срывай злость на остальных. Тедди успешно уничтожен, – беззлобно сказал Джерри и исчез.

На выходе из магазина Клэр увидела, как Анджела подходит к машине Дика Диллона с фруктами и большой бутылкой апельсинового сока в руках.

– Едете на пикник? – с завистью спросила Клэр.

– Хотим отъехать на несколько миль вдоль побережья. У Дика выходной, мы решили исследовать окрестности.

– Прекрасно.

– Кстати, почему ты не занимаешься?

– Я вышла, чтобы глотнуть свежего воздуха.

– И чего-нибудь покрепче, чтобы не сбрасывать темп? – спросила Анджела, посмотрев на пакет, внутри которого угадывалась бутылка.

– Ну да.

– Надеюсь, это поможет в учебе, – весело сказала Анджела и помахала на прощание.

Не сумев нигде найти утешения, Клэр вернулась в садовый домик. Она больше не злилась на Молли, но привычной бодрости тоже не чувствовала и надеялась, что Дэвид забегал домой, пока она бродила по улицам. Разговаривать с ним не хотелось. Клэр понимала, что не сможет скрыть нотки отчаяния в голосе.

На столе рядом с книгами лежала записка:

Рад, что ты вышла на прогулку, сегодня прекрасная погода. Давай оба возьмем выходной и погуляем по берегу? Меня вызвали к ребенку Питера О’Коннора, который получил ожоги, и мистер О’Коннор сообщил мне, что ты заказала маленькие саженцы для сада. Это отличная идея. Мистер О’Коннор обещал их завтра привезти – поразительная скорость для Каслбея! Я люблю тебя, дорогая. Увидимся сегодня вечером.


Внизу Дэвид нарисовал сердечко и вписал в него свое имя.

Клэр села за стол и плакала до тех пор, пока слезы не закапали на листы, сплошь исписанные ее размашистым почерком.

Ее муж был самым великодушным и любящим человеком на земле, а она разгуливает по поселку, пытаясь выстроить стену и выкопать ров между ним и его семьей. Клэр чувствовала себя жалкой и никчемной. Может быть, мадам Дракула не так уж ошибалась на ее счет? Она была недостаточно хороша для Дэвида.



Дэвид и Клэр устроили пикник на побережье. С ними были чайки и два маленьких тюленя, а в море плавал косяк морских свиней.

Они грелись на солнце, счастливые и полные новых сил. Они забежали в море и вернулись обратно, выпили бутылку вина и фляжку кофе, съели яйца вкрутую и черный хлеб с маслом. И мороженое, которое не растаяло, потому что его завернули в шесть газет.

Они целовались и смеялись. Дэвид обвинил ее в том, что она оказала Питеру О’Коннору непристойную услугу, чтобы так быстро получить свою изгородь, а Бамперу Бирну и его банде – целый пакет непристойных услуг, раз они наконец-то сделали им приличный вход, выполнив обещание, данное в конце апреля.

Клэр заявила, что все пациентки Дэвида просто в него влюблены, а Роза Диллон из отеля из кожи вон лезет, чтобы его заполучить, и ей совсем не важно – женат он или холост. Они пожалели, что не взяли с собой старину Бонса; ему бы понравился пляж, но в последнее время он совсем одряхлел, и прогулка по лестнице могла показаться ему чересчур утомительной.

Они были счастливы, как никогда.



Первого сентября она отправилась в Дублин на поезде. До экзаменов оставалось четырнадцать дней. Дэвид собирался навестить жену дважды, оба раза на выходных, а потом отвезти ее домой, когда экзамены закончатся.

Клэр заверила мужа, что ехать с ней сейчас – пустая трата времени.

– От всего сердца желаю тебе удачи, девочка моя, – сказал на прощание доктор Пауэр. – На экзаменах ты всегда попадала в высшую лигу. Помнишь, как я возил тебя в город много лет назад, чтобы ты получила стипендию? Я помню эту поездку, словно это было вчера…

Доктор Пауэр ласково улыбнулся и вздохнул при мысли о том, как быстро летят годы.

Молли пустила в ход все свое очарование.

– Надеюсь, тебе попадутся именно те вопросы, к которым ты готова лучше всего, – сказала она. – Может быть, это не самый умный способ выразиться, но ты понимаешь, что я имею в виду…

Они заехали в лавку О’Брайена, и Клэр зашла поцеловать мать.

– Господи, дочка, ты же не на край света собралась, – удивилась Агнес.

– Я знаю, мама, но это очень важно для меня. Я получаю диплом бакалавра и первую ученую степень.

– Да-да, конечно, Клэр. Мы все надеемся, что у тебя получится, но разве теперь это важно?

Агнес подошла к двери и помахала рукой, озадаченная раздражением, которое промелькнуло на лице младшей дочери. Она ведь сказала чистую правду. Мало кто понимал, зачем утруждать себя возвращением в колледж и сдачей экзамена после замужества.

Это было похоже на глупую браваду.



– Нам пора учиться оказывать первую помощь? – испуганно спросила Валери, когда Клэр сняла туфли и села, подложив под спину подушку.

– Что ты имеешь в виду?

– Что нам делать, если этот твой мужчина родится здесь? Я знаю, тебе нужны часы, чтобы засекать время между схватками.

– Нет. Это случится на неделе после пятнадцатого октября. Отец Дэвида надеется, что ребенок родится восемнадцатого числа, очевидно, на праздник святого Луки, который при жизни был врачом. Что ты делаешь? – внезапно спросила она, увидев, что Мэри Кэтрин заглядывает в дневник.

– О боже! Ты пропустишь вручение дипломов, – вздохнула Мэри Кэтрин.

– Черт возьми, я не пропущу вручение дипломов. Ни за что на свете. Когда Патрику Томасу исполнится три дня, я буду достаточно здорова, чтобы передвигаться. Я не могу пропустить церемонию. Может быть, он родится пораньше…

Клэр обратилась к своему животу:

– Будь хорошим мальчиком и порадуй мамочку… Постарайся управиться к концу сентября. В идеале – до двадцать девятого числа, чтобы мамочка успела вернуться в Дублин и получить диплом.

Мэри Кэтрин снова посмотрела в дневник.

– Вообще-то, день неплохой. Праздник святого Михаила и всех ангелов.

– Точно! – захлопала в ладоши Клэр. – Ты слышал? Ты должен родиться двадцать девятого сентября, и мы дадим тебе третье имя – Майкл.

– Я думала, мамы начинают так мерзко сюсюкать с младенцами только после родов, – пожаловалась Валери.



Все было в точности, как она мечтала. Много свободного места, повсюду разбросаны книги, день и ночь варится кофе, заглядывают друзья. В Национальной библиотеке люди видели, что она в положении, и ободряюще улыбались. В Университетском колледже все не на шутку удивились. Клэр была тихой и незаметной, ее хорошо знали только те, кто учился с ней в одной группе.

Она оплатила экзамен и получила личный номер. Когда у нее появилась карточка с личным номером, она почувствовала, что близка к цели.

Клэр навестила Эмер и Кевина и по их лицам поняла: они не ожидали, что она приедет сдавать экзамены на таком позднем сроке. Вероятно, дома Клэр держалась слишком хорошо. Похоже, в Дублине все гораздо лучше осознавали возможные риски.



Клэр обсудила с наставником объем проделанной работы.

– Я думал, мы больше вас не увидим, – признался он.

– Почему вы так подумали? – яростно спросила Клэр.

– Ну, радости супружеской жизни, лето в Каслбее – целое лето, а не одна неделя. Я думал, вы уже не сядете за книги.

– Меня беспокоит только мой диплом бакалавра, – улыбнулась Клэр. – Наверное, многим кажется, что я слишком остро на все реагирую и слегка не в себе. Но когда на пути к диплому встречаешь столько препятствий, начинаешь думать о нем как о чем-то вроде святого Грааля.

– Как бы я хотел, чтобы все студенты относились к учебе так же серьезно, как вы.

– Тогда пожелайте мне удачи.

– Вам не нужна удача, Клэр О’Брайен… простите, не знаю вашей новой фамилии. Вы справитесь, и об этом все знают.



Они знали. Ей нужно было доказать, что они не ошиблись. В ту ночь, ложась спать, она улыбалась.

Днем она позвонила Дэвиду. Он только что вернулся в Каслбей после второй поездки в Дублин. Без нее в садовом домике было пусто и одиноко, но меньше чем через десять дней она окажется дома, и они будут ждать. Вместе.

Он пожелал ей отваги, бодрости и уверенности в себе. Он не мог сказать, что любит ее, потому что телефон стоял в доме родителей. Он добавил: «И всего такого». Это были их кодовые слова.

Она вспомнила об этом, повернулась на другой бок и уснула, чувствуя себя абсолютно счастливой.



Посреди ночи Мэри Кэтрин вскочила в тревоге:

– Скорее сюда! Она стонет и кричит!

– Что? Кто?

– Клэр. Ее пополам согнуло. Иисус, Мария и Иосиф, она, наверное, рожает. После всех наших шуток про это.

– Чушь! Этого не может быть. Роды через несколько недель.

– Заткнись! А вдруг это выкидыш? Нет, для выкидыша слишком поздно… Я не знаю. Надо звать «скорую».

– Она отказывается от «скорой».

Лицо Клэр побелело, по лбу обильно струился пот.

– Все в порядке, – выдохнула она. – Это не оно. Я не могу рожать. Это не те боли, о которых мне говорили. Никакой тяжести внизу живота, или что там бывает при родах.

– Мы не знаем здесь ни одного врача, и нас тоже никто не знает. Мы вызываем «скорую», Валери звонит прямо сейчас, – сказала Мэри Кэтрин, пытаясь сохранять спокойствие.

– Пожалуйста, не надо. Мне нельзя в больницу! Какое обследование? Все в порядке!

– Пожалуйста, Клэр. Тебя осмотрят и подтвердят, что тревога ложная, хорошо? Ради нас! Пожалуйста. Ты выйдешь через двадцать минут, и мы все посмеемся. Пожалуйста!

Она пинком захлопнула дверь, чтобы Клэр не услышала, как Валери описывает по телефону критическое состояние роженицы.

– А потом мы пойдем и спокойно сдадим экзамены.

– Я не хочу, чтобы ты не спала полночи! – закричала Клэр.

Вошла бледная Валери:

– Одевайся. Мы поедем с ней.

– Нет! – закричала Клэр.

«Скорая» приехала через десять минут. Девушки тихо собрали вещи Клэр и оставили ее наедине с бригадой.

Сотрудники «скорой помощи» выглядели как ангелы утешения.

– Это ложная тревога, – рыдала Клэр. – Мне очень жаль! У нас у всех завтра выпускные экзамены.

Она согнулась от боли.

Медики переглянулись, водитель запрыгнул на водительское сиденье и включил сирену.



Боль была такой, что Клэр представить себе не могла. Не помогало ничего: ни дыхание собачкой, которому ее обучили, ни чтение стихов скороговоркой вполголоса, ни попытки сменить позу. Хмурая акушерка студенческого возраста время от времени советовала расслабиться. Клэр хотелось ее убить.



Спустя два часа непрерывных схваток ей сказали: что-то идет не так. И без того мрачная акушерка, в третий раз выслушав сердцебиение плода, выпрямилась с траурным видом:

– Ребенок в критическом состоянии.

– Боже мой! – испугалась Клэр. – Что случилось? Вы можете сказать, что с ним?

– Сердце не выдерживает схваток.

– Но все будет в порядке? С ребенком все будет в порядке?

– Я не знаю, – ответила акушерка. – Мне нужно сообщить об этом врачу.

Казалось, прошли часы. Клэр испытывала неподдельный ужас, ей очень не хватало Дэвида. Она не ожидала, что во время родов могут возникнуть осложнения. Ей казалось, что ребенка убивает ее собственное тело, и оно было ей неподвластно. Ее ребенок мог умереть, прежде чем она успеет взять его на руки, поцеловать или хотя бы взглянуть на милое личико. И она ничего не могла с этим поделать.

Она пыталась не дышать, как будто это могло облегчить страдания ребенка, но тут дверь распахнулась и вошел Бар, рыжеволосый врач, которого так недолюбливал Дэвид. Осмотр занял несколько секунд.

– Разрыв пуповины, – констатировал Бар. – Мне очень жаль. Я понимаю, что вас это очень расстроит, но единственный выход – это кесарево сечение. Мы просим вас подписать согласие.

– Кесарево сечение! – вскричала Клэр вне себя от радости. – Слава богу! Я совсем о нем забыла.

Позже она узнала, что разрыв пуповины был самым серьезным осложнением при родах после маточного кровотечения. Но тогда она видела только Бара в белой маске и зеленом костюме, отдававшего короткие и четкие распоряжения. Выражение его лица, прежде отрешенно-безучастное, теперь внушало доверие и вселяло уверенность в полном контроле над ситуацией. Сестра Маккласки, которую вызвали, потому что она была «экспертом по пуповинам», оказалась жизнерадостной женщиной необъятных размеров. Она просунула руку в святая святых и всю дорогу до операционной бегло информировала Клэр о том, как себя чувствует ребенок.

– Я люблю тебя, – сказала она, а потом ей дали наркоз.

Прежде чем анестезия подействовала, она ощутила острую боль от разреза скальпелем и услышала, как кто-то восхитился красотой девочки. Больше Клэр ничего не помнила.



Она очнулась в послеоперационной палате и увидела Дэвида с ребенком на руках.

– Она улыбнулась, – сказал Дэвид. – Я держал ее на руках целый час. Мы ждали, когда ты придешь в себя, и она улыбнулась мне так широко, что ты даже представить себе не можешь.

– С ней что-то не так? – спросила Клэр.

– Дорогая, она само совершенство.

– Ты лжешь, она вылитый монгол.

– Вот, посмотри сама, она прекрасна.

– Младенцы не улыбаются, пока им не исполнится шесть недель.

В этот миг малышка начала плакать, настойчиво и сердито, и Клэр, впервые взяв дочь на руки, сделала два поразительных открытия. Во-первых, при контакте с матерью малышка мгновенно переставала плакать; а во-вторых, она и впрямь безупречно прекрасна. Правда, нос у нее был приплюснут, зато глаза были большие и ясные, а еще у нее была густая копна волос. Ее пальцы выглядели так, словно их долго вымачивали в жидкости для мытья посуды, но они были тонкими и изящными, с длинными отточенными ногтями, словно малышка специально сделала маникюр для своего дебюта. На запястье и лодыжку ей надели пластиковые браслеты с указанием пола, фамилии, даты и времени рождения.

Клэр внезапно захотелось остаться в палате навсегда, чтобы ребенок был в безопасности у нее на руках и под защитой медиков. Потому что новая любовь делала Клэр уязвимой и навсегда лишала спокойствия.

«А вдруг малышка заболеет ветрянкой? Или залезет на дерево? И как теперь читать газеты, где пишут про детей, погибших в пожаре?» – думала она.

Жизнь представляла собой череду опасностей, и Клэр чувствовала страх.

Часть IV

1960–1962

Как им потом объяснили, никто не ошибся в расчетах. Скорее всего, чрезмерное напряжение и стресс накануне экзамена вызвали преждевременные роды; или же малышка оказалась слишком нетерпеливой и не пожелала ждать своего часа; или же Клэр питалась неправильно и пренебрегала отдыхом.

Крошечное личико девочки не было красным, как у других младенцев в больнице, а таких длинных ресниц ни Дэвид, ни Клэр ни у кого прежде не видели. Малышка выглядела такой изящной и хрупкой, что Джон Фитцджеральд Бирн в сравнении с ней казался огромным неповоротливым увальнем, а другие дети – крикливыми и уродливыми.

Молодые родители смотрели друг на друга и на бесподобное существо, созданное ими, и твердили, что не верят своему счастью. Они столько раз повторили эти слова в присутствии отца Флинна, что тот даже спросил, уж не хотят ли они прямо так и назвать свою дочь.

Дэвид и Клэр решили дать девочке имя, которое не встречалось в их окружении. Они исключили имена Молли, Агнес, Крисси, Кэролайн, Анджела, Эмер, Валери и Мэри Кэтрин. А также Фиона, Джози и Берни. Они хотели подобрать имя, которое никто раньше не использовал, и наполнить его новым смыслом и содержанием, как джемпер, когда его надевают.

Ни Дэвид, ни Клэр не знали ни одной Виктории и Марты, поэтому выбирать предстояло из двух вариантов. А потом Дэвид вспомнил об имени Оливия. Он несколько раз произнес это имя, и с каждым разом ему все больше казалось, что оно идеально подходит для их миниатюрной малышки. Оливия Пауэр. Это имя было создано для нее.

– Нужно выбрать второе имя – имя святой, – подсказала всезнающая медсестра.

– Мне все равно, любая святая сойдет, – бодро ответила Клэр.

– Мэри звучит неплохо, – предложила медсестра.

– Как зовут твою мать? – внезапно спросила Клэр у Дэвида.

– Молли, ты же знаешь.

– Да, а полностью?

– Маргарет.

– Точно. Мы назовем ее Оливия Мэри. Чтобы бедная святая Агнес не думала, что ее обошли вниманием. Честно говоря, папа сильно расстроился из-за Джона Фитцджеральда Бирна…

Оливию Мэри Пауэр выписали из больницы, когда ей исполнилось десять дней. Ее мать была по-прежнему бледна и не до конца оправилась от потрясения. Оливию требовалось кормить чаще, чем ребенка, родившегося в срок, но в остальном девочка была совершенно здорова. Когда в больнице узнали, что Клэр – жена врача, а не истеричная студентка, за которую ее приняли сначала, для нее сразу нашли отдельную палату. Молодые родители смогли устроить небольшой праздник и выпить по бокалу шампанского по случаю крестин. Там были цветы, открытки и целое море восхищения.

Никто не пытался выразить сожаление по поводу того, что ребенок родился недоношенным. В Каслбее молодые родители собирались делать вид, что роды были преждевременными, даже если бы они прошли с опозданием в шесть недель. И никто не посетовал, что Оливия Мэри Пауэр не смогла отложить свое появление на свет хотя бы десять дней, чтобы ее мать успела сдать экзамен на степень бакалавра, о которой так страстно мечтала.

Все так бурно восторгались малышкой, что упоминать о том, как несвоевременно она родилась, было неуместно.



– Как думаешь, она в отчаянии, но не говорит об этом? – спросила Валери у Мэри Кэтрин.

– Понятия не имею. Я хотела показать ей экзаменационные бланки, но что-то меня остановило. Я больше не пыталась заговорить об экзаменах.

– Забавно. Я всегда могла задать ей любой вопрос, а когда на днях оказалась с ней и ребенком наедине, то не решилась спросить.

– Я тоже. Мне звонил тот лощеный адвокат, хотел пригласить меня на свидание, я пыталась вежливо ему отказать, но он вдруг перебил меня и спросил, не рехнулась ли Клэр из-за своих экзаменов. По его словам, она с детства твердила о том, что обязательно получит ученую степень. А теперь даже не вспоминает о дипломе.

– Я не думаю, что она в отчаянии. Я думаю, она чертовски рада рождению ребенка. В Новом Завете сказано, что женщина радуется, когда в мир родится человек.

– Не пытайся толковать Библию, Валери. Судя по всему, никто в Ирландии ее не читал.



– Ей чертовски не повезло! Бедная Клэр.

Дик и Анджела учились готовить по кулинарной книге, и каждую неделю испытывали на кухне Анджелы новый рецепт.

Анджела согласилась:

– Я думала, она решит, что настал конец света и будет рыдать всю дорогу из Дублина. Но, похоже, она совсем не расстроилась.

– Наверное, теперь, когда у нее появился ребенок… – Дик замолчал и хмуро уставился в миску. – Как думаешь, я уже получил бледную и воздушную текстуру или мне взбивать дальше?

– Людей, которые пишут кулинарные книги, нужно повесить. По-моему, смесь бледная и воздушная, но как это проверить? Они советуют «запекать до готовности». Тому, кто знает, когда наступает «готовность», не нужны эти дурацкие книги.

Анджела походила по кухне из стороны в сторону.

– Наверное, она может сдать экзамен в следующем году, – сказал Дик.

– Может. Но так обычно никто не делает. Она не сможет учиться с маленьким ребенком на руках. И как тогда она сдаст экзамен?

– Ты очень переживаешь за нее.

– Да, но не обращай на меня внимания. Я переживаю по любому поводу.



Агнес прочла Тому письмо. Про то, что волосы у ребенка свисали с макушки на лоб и торчали в разные стороны, словно лучи маленькой звездочки. Что на каждом крошечном пальчике на ногах был идеальный розовый ноготок. Что Дэвиду пришлось срочно везти в Дублин все вещи для малышки, а он в спешке не смог найти половину из них и по ошибке упаковал в сумку скатерти, простыни и детские полотенца вместо распашонок и маечек.

– Похоже, Клэр в восторге от ребенка, – обрадовалась Агнес.

– Не рановато ли он появился? Люди ведь об этом подумают? – Том ОʼБрайен посмотрел на жену поверх очков, наблюдая за ее реакцией.

– Всем и так понятно, что ребенок родился слишком рано. Разве не из-за этого она пропустила экзамен? – воскликнула Агнес.

– Но даже если…

– Том, прекрати, пожалуйста, все знают, что ребенок родился раньше срока. Клэр думала, что успеет получить диплом бакалавра.