Опять же сыщик видел его паспорт и быстро сможет выяснить, что его владелец поселился в номерах «Эльдорадо». Адресный стол отметит это в своей базе через сутки – Кошко навел в таких вопросах строгий порядок.
Георгий напился чаю и перекусил. Стало полегче. Так зачем ему все-таки Казак? Чтобы войти в банду, а потом выдать преступного атамана полиции, тому же Двуреченскому? Или сделать карьеру в новой хевре?
Ограбление они провернули успешно, но наделали немало ошибок. Как минимум три. Если сообщить их главарю, с разбором, с аргументами, показать, так сказать, класс, можно прописаться у ребят. Сделаться консильери. И постепенно выяснить в борении с самим собой, кем он, бывший капитан полиции Бурлак, хочет стать. Черным или белым? Убегать или догонять?
В этот момент тело вновь напомнило о том, как его гвоздили. Изгой зевнул, разделся и рухнул в бездну сна.
3
Все утро он отлеживался. В полдень оделся и вышел изучить окрестности. На углу с Большим Толмачевским обнаружилась кухмистерская, вполне чистая. Ратманов пообедал. Борщ, жаркое и рюмка водки встали всего в рубль. Эдак двадцать тысяч можно растянуть до самой революции!
Немного успокоившись – надо как-то жить, – попаданец решил сам навестить чиновника для поручений. Пешком через Болотную и Москворецкий мост он отправился в центр.
При этом без устали крутил головой. Красота-то какая! Кремль, ухоженный и величественный. Множество торговых павильонов, лавок, балаганов, в которых продается все, чего душа пожелает. А сколько храмов!
Заходить в Кремль с синяком на физиономии Ратман побоялся и вышел сразу на Тверскую улицу. Но, когда стал сворачивать в Малый Гнездниковский, вовремя разглядел шагающего ему навстречу надзирателя первого разряда Забурдяева, который его арестовывал. Быстрым шагом не то опер, не то бандит скрылся в Леонтьевском переулке.
А через час осторожно показался на той же Тверской, но в сыскную идти раздумал. Вместо этого поймал возле телеграфа посыльного в красной шапке, занял у него перо с бумагой и написал на имя Двуреченского записку: «Я в „Эльдорадо“, нужно встретиться». За двугривенный парень понес ее адресату.
А потом купил «Ведомости московского градоначальства и столичной полиции», сел в пивной и просмотрел свежие новости.
В разделе происшествий сообщалось, что вчера был ограблен артельщик банкирского дома Безенсона, ему разбили голову и отобрали портфель с крупной суммой. Налетчика удалось схватить уже на Мясницкой, но денег при нем не оказалось.
Свидетель утверждал, что видел, как тот перекинул портфель через забор на строящийся участок возле Златоустовского монастыря. Полиция обыскала стройку и нашла в кустах пустой саквояж.
Арестованный известен полиции как Илья Зобиков, грабитель-рецидивист. Он заявил, что просто шел мимо, услышал топот ног и свистки и побежал со страху. Чтобы не замешали в чужой грех. И вот-таки замешали!
Потерпевший артельщик не мог уверенно опознать, что именно этот человек напал на него. Привратник у дверей говорил, что нападавший именно Зобиков. Извозчик от всего открещивался. Получалось, слово привратника против слова арестованного.
Для продолжения следствия улик недостаточно, есть основания думать, что грабитель скоро окажется на свободе за недоказанностью вины.
Тут вернулся посыльный и сообщил: отдать записку лично в руки не представилось возможным. Губернский секретарь Двуреченский убыл в служебную командировку в Серпухов, его не будет на службе несколько дней.
Раздосадованный попаданец допил пиво и снова отправился гулять.
4
А вскоре оказался втянут в происшествие, отчасти опасное, отчасти и забавное. В Камергерском переулке он вдруг увидел Горького! Того самого. Писатель шел под руку с красивой женщиной. Похоже, это была актриса Андреева, его тогдашняя гражданская жена, но Георгий не был в этом уверен. Парочка шагала в сторону Кузнецкого моста и Большой Лубянки, и все на них оборачивались.
Ратман, не зная для чего, пошел следом. Ноги сами понесли. И вдруг, не доходя до Неглинной, из подворотни выскочили трое. Один вырвал у женщины ридикюль, а двое других начали толкать мужчину.
Горький реагировал быстро. Он взял в зубы шляпу – прием, используемый опытными кулачными бойцами, – и смело схватился с грабителями. Женщина кричала, но редкие прохожие лишь убыстряли шаг, никто не спешил помочь. Громилы начали уже заклевывать «буревестника революции», как вдруг подоспел Ратман.
Несколькими сильными отточенными ударами он повалил обоих негодяев. Те кое-как поднялись и уползли обратно в подворотню. При этом обещая смельчаку припомнить…
Когда женщина оправилась от страха, Горький протянул спасителю руку и сказал, сильно окая (эта его привычка оказалась не выдумкой):
– Благодарю!
– Не за что, Алексей Максимович.
– Узнали? И тем не менее спасибо. Кто вы?
– Васильсурский мещанин Иванов, по паспорту.
Писатель внимательно взглянул на попаданца и сказал:
– На мещанина вы не похожи. Не лезут они в чужие драки. Так кто вы на самом деле?
И вдруг Георгий решился!
– Давайте лучше поговорим о вас. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году Сталин-Джугашвили пригласит вас вернуться из Италии в Советский Союз. Подумайте, пожалуйста, как следует, прежде чем соглашаться.
– Какой Сталин? Какой союз? О чем вы?
– Алексей Максимович, я из будущего. Я знаю, что ждет Россию – кровавая революция, гражданская война, диктатура большевиков. В семнадцатом полыхнет, весь этот мир (он обвел вокруг себя рукой) улетит в тартарары…
– Вы больны?
– Дослушайте! Через шестнадцать лет, когда доживете, вспомните этот наш разговор. И останьтесь на Капри, не делайтесь куклой в руках тирана!
Горький смотрел в лицо незнакомца-пророка и молчал. Тут послышался свисток, и затопали по мостовой сапоги – это бежали запоздавшие городовые.
– Мне нельзя им попадаться. Прощайте и помните мои слова!
5
Утром следующего дня Ратманов сел в пролетку к извозчику с бляхой № 92 и сказал:
– Вези в Проточный.
– Так это… тригривенный…
– Щас! Тут ехать всего ничего.
«Ванька» с рыжей бородой хотел было заспорить, но пассажир взял его за кушак и веско сказал:
– Передай Казаку, что его деньги у меня.
– Какому казаку, какие деньги?! – возмутился извозчик. Но говорить долго ему не дали:
– Ты ждал у Восточного института Баланду с суммой и не дождался. Сумму перехватил я. И хочу вернуть ее атаману.
– Для чего? – шепотом спросил «ванька».
– Ну, чужие деньги счастья не принесут, а с Казаком я хочу договориться о месте в его хевре.
– Вона как… А ты не из полиции?
– Нет, я из банды Хряка. Он меня выгнал по оговору. Ищу новую артель, одному плохо. Передай: меня зовут Георгий Ратманов. Хряк, скотина, ославил меня предателем. А я честный налетчик! Двадцать три тысячи достались мне случайно. Готов вернуть. Пусть Казак ждет меня завтра в девять пополудни в ресторане Крынкина на Воробьевых горах, на балконе.
– Каком еще балконе? – захлопал рыжими ресницами «ванька».
– Он знает.
– Ты эта… как сказать-то? Я ж мелкая сошка, Казака в глаза не видел. Как я ему передам?
– Скажи, кому сумеешь, там по команде дойдет и до атамана. Все, лети с эстафетой. Вот тебе рубль за труды.
6
В ресторане Крынкина было не протолкнуться. Ратманов стоял в дверях и оценивающе разглядывал дореволюционную публику. Дамы с осиными талиями, затянутыми в корсеты, офицеры в летних белых кителях и штатские в элегантных тройках. Бомонд!
Крынкин славился своим балконом, нависающим над рекой, откуда открывался чудный вид на тогдашнюю Первопрестольную. Ратманов вгляделся и ахнул… Весь город в доминантах колоколен! Сколько же храмов было в Москве?! Ему определенно нравилось в начале ХХ века – он в очередной раз поймал себя на этой крамольной мысли.
Георгий посмотрел на себя в большое зеркало на входе. Он тоже успел приодеться. Часть суммы от ограбления банкирской лавки Безенсона пошла в дело. В конце концов, легендарный Казак, о котором он уже не раз слышал, но еще никогда не видел, его должник. А Георгий нигде подписки не давал, что будет на всем экономить и питаться в прошлом дошираком.
Среди тех, кто сидел в ресторане, Ратманов обратил внимание на даму в шляпке с диковинными перьями. Лицо красавицы показалось Георгию знакомым. Где же он ее видел?.. Господи, неужели это звезда немого кино Вера Холодная?! После случайной встречи с «буревестником революции» ничто уже не казалось оперу из будущего фантастическим. Вроде бы в двенадцатом году Холодная еще не снималась, а была просто хорошенькой дамочкой, любимицей московской богемы… Но попаданец не был в этом уверен.
Он улыбнулся Холодной. Но она лишь отвернулась к своему собеседнику. Так… Может, она замужем? Ратманов-Бурлак этого не помнил. И быстро «нагуглить» в этот раз не мог.
А повернулась она к суровому дядьке с военной выправкой, коих на улицах как тогдашней, так и сегодняшней Москвы хватает. Он сидел вполоборота к Ратману и лишь раз недобро посмотрел на него. Ревнивый муж? Ратманов решил не искушать судьбу и переместил взгляд в другую сторону.
К нему уже шли. «Казаки», как бы он, да и любой на его месте, определил их принадлежность с первого же взгляда. Об этом можно было судить и по выправке, и, пожалуй, даже по выражению их лиц. Левый казак – повыше, с мрачноватой физиономией, правый – пониже и повеселее. Этакие хрестоматийные злой и добрый полицейские.
Левый, судя по всему, и в звании тоже был повыше правого. Он осмотрел гостя с головы до пят. И как будто остался не слишком доволен увиденным. Но что он хотел – чтобы Ратман держал в руке саквояж с украденными деньгами?! Дувана – или по-современному добычи – в руках Георгия, разумеется, не было.
– Ратманов? – на всякий пожарный спросил «левый».
Георгий кивнул.
– Пошли, – не слишком вежливо добавил член банды Казака и двинулся вглубь ресторана.
Георгий еще раз поймал на себе недобрый взгляд спутника Веры Холодной. А сама артистка снова отвела глаза. Звезда… пусть и немого кино, с которым Юра Бурлак был знаком лишь понаслышке.
Пройдя метров пятнадцать, он попал в соседнее помещение – небольшую комнату с изысканным интерьером, у дальней стены которой за столом восседал – иначе не скажешь – тот самый Казак. Ну или человек, который всем своим видом пытался доказать, что это именно он.
Мундир вроде бы казачьего полковника – попаданец не был тверд в подобных знаниях. Лихо закрученные усы, как у героя будущей Гражданской войны Буденного. И длинный шрам в пол-лица, по которому пресловутого Казака, в недавнем прошлом героя нескольких войн и локальных конфликтов, коих было не счесть на просторах империи, все и идентифицировали…
Шрам был каким-то неестественно большим, бросающимся в глаза от самой двери, деланно-фальшивым. Гостю из будущего припомнился… Гарри Поттер, тот, что мальчик со шрамом. От столь наивного сравнения Ратманов улыбнулся, что не укрылось и от Казака. Тот как будто принял ухмылку гостя на свой счет и даже сделал какие-то выводы.
– Господин Ратманов, а мы вас заждались, – сказал он небрежно, – садитесь.
Казак бросил взгляд на подчиненных, и те послушно вышли, прикрыв за собой дверь и отрезав Георгия от ресторанного гула в соседнем зале.
Он остался с незнакомцем один на один. Подошел и сел на предложенный стул.
– Курите? – Брутальный образ Казака завершала большая дымящаяся трубка.
– Нет.
И это было правдой. Как минимум наполовину. Обычно в служебном кабинете опера Бурлака нечем было дышать от сигаретного дыма. Особенно во время проведения спецопераций, когда именно курение помогало сосредоточиться на деталях и добиться успешного выполнения поставленных задач.
Но в прошлом дурную привычку как будто отрезало. Он уже давно не курил. И даже не хотелось. Оказавшись в теле Георгия Ратманова, судя по всему, не курившего, и Юрий Бурлак перестал питать склонность к своей многолетней слабости. Удивительное дело все-таки – эти перемещения во времени…
– Ну, как знаете, – продолжал Казак, в его голосе чувствовался скрытый металл, но именно что скрытый, внешне он пытался казаться учтивым. – Перейдем сразу к делу, если не возражаете?
– Охотно.
– То, что нас интересует, вы знаете. А что интересует вас?
– Деньги, – после секундной паузы ответствовал Ратманов.
И это тоже было правдой, как и вопрос о курении. После загадочного и удивительного – с какой стороны ни посмотри – путешествия во времени он не только бросил курить и переквалифицировался из опера в бандита, но как истинный джентльмен удачи стал питать какую-то новую для себя тягу к деньгам, красивой и комфортной жизни.
– Деньги, – повторил Казак. – Сколько денег?
На секунду Бурлаку показалось, что он сидит в кабинете московского бизнесмена средней руки году примерно в 2023-м и участвует как подсадная утка в операции по поимке взяточника. Их разговор пишется на диктофон или где-то тихо работает скрытая камера. И вот-вот в кабинет ворвется группа товарищей, чтобы скрутить коммерсанта за передачей меченого нала.
Но Бурлак отбросил от себя подобные мысли и снова превратился в Ратманова.
– Пятую часть, – ответил он.
– Пятую часть, – повторил Казак.
Георгию начало казаться, что перед ним и не Казак вовсе – загадочный Мориарти местного преступного мира, а не слишком уверенный в себе человек, которому надо с кем-нибудь посоветоваться. Поддельный атаман.
О чем он думает? И как должен вести себя я? Как мог бы сказать один известный персонаж, для Атоса сумма, содержащаяся в саквояже, – это слишком много, а для графа де ла Фер – слишком мало. Поэтому я остановился на приемлемой для меня доле, которая не настолько серьезна, чтобы назвать меня жадным или обвинить в неуважении, но одновременно серьезна, чтобы так или иначе ради нее рисковать собственной шкурой.
– И за что же это мы должны выплатить вам одну пятую часть? – Казак откинулся на спинке стула, из-за чего его шрам блеснул в лучах солнца.
– За то, что сохранил остальные четыре пятых. И за то, что не сдал фараонам. – У Ратманова заранее были готовы ответы.
– И что же будет, если мы не согласимся? – Казак снова придвинулся к собеседнику. На его лице читалось непритворное любопытство, замешанное на легкой угрозе.
– Вы останетесь без целого дувана, – спокойно ответил Ратман.
– А еще ты, – Казак впервые перешел на «ты», – будешь знать о нашей банде то, чего знать о ней не должен?
Разговор начал разворачиваться в не самое благоприятное для Ратманова русло. Георгий догадывался, что делают с теми, кто слишком много знает.
– Все так, – раздумчиво ответил он. – Однако же я сам вышел на вас, и сам пришел к вам, несмотря на все риски. И сам предлагаю сотрудничество.
– Сотрудничество. – Казак выпустил облако дыма из трубки.
– Я могу рассказать, почему ограбление Безенсона пошло не так, как планировали.
– Говори.
– Скажу, но не тебе, а настоящему Казаку… – неожиданно «обнаглел» Ратман.
– А кто же тогда я? – почти обиделся ряженый. И тем выдал себя окончательно.
– Полагаю, один из его унтер-офицеров. Решили, если выбрать фигуру поосанистей, то я куплюсь?
– Ты…
– Молчи и слушай, дядя! – Теперь уже металл звучал в голосе попаданца. – С тобой нам говорить не об чем. Шрам твой слепили из гуттаперчи, таким шрамом только сыщиков смешить. Передай полковнику, что я ищу с ним встречи. И не только деньги отдать, но и поговорить о деле. Вы столько ошибок совершили, когда грабили банкира, что диву даюсь, почему еще на свободе.
За выпадом Георгия последовала недолгая дуэль взглядов. Судя по всему, он ее выиграл. Потому что человек, представившийся Казаком, позвонил в звонок. И в дверях тут же возникли «добры молодцы» – левый и правый, как в сказке про двоих из ларца.
– Проводите гостя… до дома, – приказал главный тоном, не оставляющим гостю выбора.
Ратманов решил, что сказал уже достаточно и вновь мериться силами с поддельным атаманом непродуктивно. После чего вышел из «вип-комнаты» ресторана Крынкина вслед за своими конвоирами.
Осмотрелся. В основном зале все еще кипела жизнь. До него доносилась разноголосица о премьерах в Московском художественном театре, о новом фильме с Мозжухиным в главной роли, о неминуемой мировой войне и грядущей новой революции. Вот только Веры Холодной и ее спутника и след простыл. Правильно, на что он надеялся-то?..
Бурлак также подумал про себя, что спутник Холодной был даже больше похож на Казака, чем этот, с накладным шрамом. В том числе потому, что ухажер артистки ни разу не повернулся к Георгию правой стороной лица, которая скорее всего и была отмечена шрамом. Настоящим. Так иногда делают, в смысле смотрин у главаря банды, без самого главаря, а вернее с лже-главарем, – рассуждал Ратманов, покидая ресторан.
7
В итоге «добры молодцы», держась на почтительном расстоянии, довели его до самой комнаты, которую он снимал. Но их присутствия матерый опер не заметить не мог.
А зайдя к себе, Ратманов осознал, что отныне он не только не в безопасности – последней не было и раньше, с первого дня его появления в прошлом, но теперь уже он сам поставил на карту собственную жизнь. Мог бы этого и не делать. Не ходить к казакам и не гнуть пальцы.
Мог вообще не брать чужих денег, а спокойно дотерпеть до встречи с Двуреченским. И сейчас уже спокойно лежать у себя дома, на диване, в ХХI веке, смотреть по ящику «След» или игру «Спартака» с «Зенитом».
С этими мыслями Георгий начал отходить ко сну даже и без телевизора. Господи, как люди обходились до его изобретения?! Но со старой доброй чекушкой – здесь она называлась сороковкой
[22]. Пил Георгий Ратманов не реже, чем Юра Бурлак…
Изгой из будущего. Изгой теперь еще и в прошлом. Что он за человек такой? Свой среди чужих, чужой среди своих, непонятная, неопределившаяся душа, зависшая посреди загадочного мироздания. И впереди маячат абсолютно неясные перспективы…
Но сон не приносил утешения. И не походил на приятную прогулку. Скорее относился к категории ночных кошмаров. Прошлое, будущее, иллюзорное настоящее. Все смешалось самым причудливым образом.
Опер за кем-то бежал, но постоянно оглядывался в поисках собственных преследователей. Он ловил или его ловили. Дореволюционные наганы и маузеры в этом бредовом допущении мирно соседствовали с вполне современными пистолетами Макарова и автомобилями с мигалками. А извозчики на облучке обгоняли московские пробки из тонированных «бэх». Это было похоже на кино.
А Бурлак, без преувеличения, потерялся во времени. Не мог ответить даже самому себе, где он, где настоящая жизнь, а где…
Поэтому, когда во сне таки произошла долгожданная встреча с неуловимым Двуреченским, Бурлак не удивился, что проводник между мирами вдруг достал ствол и направил его на Юру. Хамелеон. Перевертыш. Человек, который всю дорогу водил его за нос. Кто бы сомневался.
– Ну, стреляй, не тяни, – предложил Юра.
То, что он не боялся смерти, – факт известный. Но в том, как спокойно поддавался и вверял свою жизнь непонятно кому, было что-то новенькое. Наверное, от размягчения мозгов во сне. Наяву он уже что-то предпринял бы.
– А поговорить? – неожиданно предложил Двуреченский.
– О чем? – вяло спросил собеседник на мушке.
– Да хоть о премьере в электротеатре в Большом Елоховском. Там будут показывать «Прекрасную Люканиду».
– Что-то не припоминаю…
– Приходи… И женщину свою приводи.
– Какую женщину?! – вспылил Юра.
В последнее время он настолько был занят вопросами элементарного выживания, что и не думал ни о каких женщинах. Хотя мог бы…
Как ни странно, в Москве его ждала еще не так давно любимая Оксана. Они относительно спокойно, без криков и битья посуды, прожили вместе четыре года. И только последние года два любовная лодка традиционно начала биться о быт, разные интересы, нехватку времени друг на друга и далее по списку.
Но когда он вспоминал об Оксане в последний раз? Юра не мог сейчас этого вспомнить! Даже Рита – подруга атамана банды, которую он видел-то дня два – будила в его воображении более теплые чувства, чем та, которую он наблюдал годами.
– Во сколько сеанс? – неожиданно для себя спросил Бурлак.
– Как обычно, в семь.
«Ничего не поменялось…» – пробормотал Бурлак про себя.
– Сколько стоит билет? – спросил он уже вслух.
– Рубль. На лучшие места побольше, рубль пятьдесят, – ответил Двуреченский, продолжая держать его на мушке.
Бурлак хотел еще что-то сказать. Но опасный собеседник его перебил. В буквальном смысле.
– Ладно, что-то мы заболтались с тобой. Бывай!
С этими словами Двуреченский без лишних сантиментов спустил курок. Раздался выстрел. И Бурлак почувствовал себя убитым…
Глаза застилала кровь. Изображение поплыло. Сознание поднялось над телом и вылетело в форточку.
8
Юра очнулся в своей комнате в «меблированных апартаментах». Как водится при подобных просыпаниях, со лба крупными каплями стекал пот. Плюс одышка. Понадобилось еще с полминуты, чтобы восстановить нормальное дыхание. Ночной кошмар, как он есть.
Юра огляделся. Была настоящая ночь. Улицы Москвы начала ХХ века не подсвечивались, витрины и рекламные щиты призывно не горели, Останкинская башня, которую еще не построили, не переливалась всеми цветами радуги. Поэтому, несмотря на приоткрытое окно, Бурлак-Ратманов лежал почти в кромешной темноте.
Но, как в фильмах про мастеров восточных боевых искусств, – необязательно видеть, чтобы понимать, что происходит вокруг. Опер явственно почувствовал чье-то присутствие. Этот кто-то был в его комнате и сидел на единственном стуле в противоположном от него углу.
Постепенно вырисовывался и силуэт незнакомца или незнакомки. Женский. И уже довольно знакомый. В углу спартанского холостяцкого жилища – за неимением достоверных данных о собственном будущем Ратманов снимал пока только такое жилье – сидела Рита.
Нагая и прекрасная. Опасная, как смерть, и манящая, как жизнь. Как награда за беспрецедентные переживания последних дней и непонятки на личном фронте последних лет. Или как черная метка, выданная ему Хряком. Это смотря как посмотреть.
Ратманов инстинктивно – профдеформация – потрогал постель рядом с собой. По смятой простыне и еще теплому следу от тела можно было предположить, что Рита уже была здесь.
Почувствовав, что он проснулся, женщина тоже подалась вперед. А хмурый опер и несгибаемый бандит растаял и без раздумий принял ее в свои объятия. Даже сам от себя не ожидал. Тюфяк. Тряпка. Рохля. Мямля. Можно было вспомнить множество подобных оскорблений и адресовать их самому себе. Но Бурлаку в кои-то веки захотелось обычного человеческого счастья. И в кои-то веки, не просчитывая свои действия на несколько ходов вперед, он просто поддался чувству.
Так хорошо ему не было уже очень и очень давно. Или ЕЩЕ не будет лет этак девяносто восемь…
9
Бурлак снова проснулся. Ощупал постель. Никакой Риты не было и в помине. Он уже стал привыкать и к путешествиям во времени, и к провалам в памяти. Хотя был бы сейчас в Москве, в смысле – в той, настоящей, послереволюционной, возможно, дошел бы даже до мозгоправа. Петька, напарник, в последнее время буквально прописался у одного психолога. Или психиатра. Или психотерапевта. Один хрен. И только Бурлак до сих пор считал себя нормальным, открыто насмехался над напарником и даже проводил с ним дружеские воспитательные беседы.
Хотя какой же он нормальный, если с ним происходит все это?! Когда он в прошлом встречается с понравившейся женщиной, надеясь, что в будущем это не будет считаться изменой. Когда не может контролировать происходящее даже в собственной голове, отличить сон от яви и видит сны внутри сна, если считать все события в прошлом большой иллюзией…
Бурлак-Ратманов присел, чтобы попить воды. И снова испытал это чувство. В комнате определенно кто-то был. И этот кто-то уже не был Ритой. Хотя сидел на ее месте на единственном стуле у двери.
Еще несколько мгновений, которые могли бы показаться вечностью, Ратманов и его таинственный соглядатай играли в кошки-мышки, ну или в прятки, после чего в комнате зажегся яркий свет.
Перед Георгием, перекрывая единственный путь к отступлению, сидел Казак. Настоящий. Без киношного шрама, который блестит на солнце. Но с настоящим рваным рассечением, действительно обезобразившим всю правую половину его лица.
Также в непрошеном госте можно было узнать и спутника артистки Веры Холодной. Таким образом догадка бывшего опера о проверке, устроенной ему негостеприимной бандой, полностью подтвердилась.
– Доброй ночи, – поприветствовал его атаман, пока Георгий еще моргал от неожиданно включенного электрического освещения.
– Доброй.
– Полагаю, представляться не нужно. Но я все же представлюсь. Скурихин Матвей Иванович, полковник Уссурийского казачьего войска, участник Англо-бурской войны, похода в Китай, Русско-японской войны и первой Балканской.
– Наслышан о вас.
– А я изучал вас в ресторане у Крынкина. Вы вели себя смело, если не сказать вызывающе.
– Спасибо.
– Это не комплимент. На самом деле мне не так уж и нужны те деньги, о которых вы говорили моему есаулу. Денег достаточно. Но мне нужны люди. В особенности обладающие качествами, подобными вашим. Поэтому я принимаю ваше предложение о сотрудничестве. Давайте поговорим. Мы действительно наделали много ошибок при нападении на Безенсона. Интересно послушать ваше мнение на этот счет. Итак?
Георгий сел поудобнее и задумался: с какой ошибки начать? Он понимал, что оттого, насколько он окажется убедительным, зависит многое. Возможно, даже его жизнь.
– Первая и главная – слабый кадр ваших людей. Идея с переброской саквояжа через забор неплоха. Но как же было не проверить местность?
– Согласен, но это лежит на поверхности, – махнул рукой Скурихин. – Удивите меня чем-нибудь более содержательным. Ну? Или нечем и весь ваш гонор ничего не стоит?
– Вторая ошибка – нападал один человек. А там банкир, служащий и извозчик. Трое! Надо было взять помощника и, к примеру, бросить служащему табаку в глаза. Хрен бы он после этого погнался за налетчиком. И уж точно не опознал бы его.
– Ну, уже лучше… – одобрил полковник. – А третья?
– Я бы подвел своего извозчика.
– Чужое лицо? – скривился атаман. – Привратник не посадил бы хозяина с суммой в пролетку к незнакомому человеку. Я думал об этом и отказался.
Попаданец возразил:
– Можно было сделать тоньше. Привратник подозвал бы старого проверенного ваньку, заранее подготовленного. Тот подкатил уже к конторе, как вдруг подлетает ваш лихач в красивом экипаже на дутиках. И начинает спорить с артельщиком: барин, я же лучше этого сермяги, садись ко мне, мигом довезу хоть на край света! Ругань, спор, обиды и толкотня. А пока все собачатся, выскакивает ваш боец, швыряет табак в глаза хозяину и привратнику, вырывает саквояж, прыгает к лихачу – и дело в шляпе. Потерпевшие потрут глаза, никаких примет вспомнить не смогут, и деньги сразу у вас, а не за забором в руках у придурковатого парнишки…
Скурихин откинулся назад и некоторое время разглядывал собеседника. Потом скупо выдавил:
– Так могло бы выйти.
А подумав, добавил:
– Неплохо соображаешь. Воевал? Мыслишь почти как военный человек.
– Ну, бывал в переплетах, – уклончиво ответил бывший капитан полиции. – А думать – занятие полезное, думать я люблю. И вообще, сдается мне, вам нужен такой, как я. Вы – атаман, командир, у вас воля и власть. Но нужен еще и начальник штаба, который планирует, предлагает, спорит, когда надо. А вы утверждаете или отклоняете его предложения. Тогда акции станут умнее и, как следствие, удачливее.
Оба помолчали. Потом Георгий спросил:
– Так что с деньгами?
– Оставьте их себе.
– Все?
– Все.
– И что же мне предстоит делать?
– Пройти проверку.
– Хм… Меня вывезут в лес и дадут пострелять по мишеням? – Ратман попытался пошутить, но сам же понял, что у него не получилось.
– С вами свяжутся.
С этими словами настоящий Казак выключил свет и быстро вышел за дверь.
Все развивалось настолько стремительно и неестественно, что Георгий даже не стал глубоко анализировать ситуацию. Во всяком случае отложил это до утра. А пока поймал себя лишь на одной дурацкой мысли – а он входную дверь вообще запирал?..
Глава 6
В новой банде
1
Утром посыльный вручил Ратманову письмо в коричневом конверте. Там была всего одна фраза: «Андроновка, постоялый двор Логинова, сегодня в шесть пополудни». Казак вызывал его на встречу, теперь уже на своей территории.
Георгий сразу решил, что пойдет. Чего тянуть? Хряк его выгнал, Двуреченский прячется, а жить как-то надо. Чиновник для поручений рано или поздно отыщет потерявшегося во времени – ему ведь велели это сделать. Ясно и то, что, изучив изнутри сильную банду Казака, он расскажет о ней Двуреченскому. И ребят прижмут к ногтю.
На этом месте в мозгах у Георгия начало сбоить. Он ведь сам теперь бандит! И ничего так, сообразительный. Ему, оказывается, в кайф разрабатывать налеты и грабежи. И тереться возле фартовых ребят, проникаясь обаянием вседозволенности и духом преступлений. Деньги так и лезут в руки. А был когда-то капитаном полиции, и на хорошем счету…
«Кстати, о деньгах», – подумал Георгий. У него при себе больше двадцати тысяч наличности. Не таскать же их по улице, и в номерах не оставишь. Надо арендовать банковскую ячейку, спрятать деньги и поглядеть, что получится. Полковник подарил ему всю сумму, и это похоже на подарок с подвохом. Проверка на вшивость? Не дарят такие огромные деньги незнакомым пацанам, которые всего лишь ловко тебя обокрали. И Ратман решил: оставлю себе пять тысяч, а остальные верну при всех. Пусть знают, что у меня есть понятия о чести.
Приняв решение, попаданец начал действовать. Сходил в ретирадное, умылся тухлой водой из рукомойника, кое-как побрился опасной бритвой. Бритва была номерная, ею пользовались те постояльцы, которые не имели своей. Георгий сперва брезговал, но потом смирился. Куплю свою, а пока пусть будет эта. СПИД еще не придумали. А сифилис передается через кровь или нет? Надо было лучше учить матчасть! Но кто знал, что он попадет в 1912 год? И не во сне, а наяву.
Георгий привыкал к старой московской жизни постепенно. Хоть он и читал прежде мемуары, записки Путилина и Кошко, романы Животова и Зарина, но то было другое. А повседневный быт отличался от книг. Легко проколоться на мелочах и тем привлечь к себе ненужное внимание окружающих. Если первые дни в банде Хряка его ошибки списывали на контузию, теперь такого оправдания не было.
К примеру, как правильно заказать завтрак в буфете меблирашек? Постояльцы, это выяснилось скоро, вообще не завтракают. Они пьют чай и – некоторые, не все – дополняют его булкой. Пятнадцать копеек и пустой желудок. Ратман попробовал заказать сосиски или глазунью, так на него посмотрели как на дурака. И ответили, что все это будет, но к двум часам, не раньше.
А как сесть в пролетку? На бирже или ловить извозчика на улице? Торговаться сразу или потом, когда тебя уже привезли? Сколько принято давать на водку? А дворник на воротах – пустит он тебя или нет? Оказывается, нельзя ходить по мостовой, нужно держаться тротуара. А рабочему с пилой, наоборот, запрещено идти рядом с прохожими, его место с краю мостовой. И подобных мелочей чертова туча. Ни Кошко, ни Животов этого не указывали, для них подобные вещи – сами собой разумеющиеся.
Давеча Георгий купил за три копейки у мальчишки-разносчика «Ведомости московской полиции и столичного градоначальства». Прочитал и выкинул в ведро с мусором. Это увидел коридорный и покрутил у виска. Извлек газету и продал тут же подвернувшемуся тряпичнику за полушку. Есть, оказывается, и такие деньги…
Более всего попаданца раздражала необходимость носить подштанники. Удобные мужские трусы еще не придумали. Точнее, они уже вошли в обиход футболистов, цирковых атлетов и боксеров, но в народе пока не прижились. Приходилось терпеть неудобства, чтобы не выделяться из окружающих. То же самое было, например, и с пипифаксом. В магазинах продавались пачки нарезанной туалетной бумаги «шантеклер», жесткой и дорогой. А в ретирадном на этаже меблирашек пользовались обрывками газеты…
2
Георгий похлебал в буфете пустого чая (булок еще не принесли), рассовал деньги по отделениям холщового портфеля и вышел на улицу. Сперва он заглянул в галантерейный магазин на углу. Приобрел бритву, зубной порошок, щетку из барсучьей шерсти и дюжину носовых платков. Велел снести все это в номер и отправился искать подходящий банк.
Таковой нашелся рядом, на Большой Ордынке, – отделение Московского купеческого. Почему бы нет? В чистом респектабельном помещении гостю оказались очень рады. Правда, возникла заминка. Когда тот спросил про сейфовую ячейку, его не поняли. В ходе разбирательств выяснилось, что тут это называется бронированным ящиком и аренда его стоит три с полтиной в квартал.
Процедура заняла у Гимназиста полчаса. Он предъявил паспорт, подписал договор аренды ящика (12*10*5 вершков), получил ключ, оставил в ящике пять тысяч и удалился. Ага, одно дело сделано…
На радостях богач заглянул в трактир «Ветерок» и попросил у шустрого парня в белом фартуке вчерашних щей и бутылку пива. Тот и глазом не повел – усадил странного посетителя к окошку и мигом спроворил заказ.
Подкрепившись и повеселев от чувства сытости, Ратман продолжил гулять. Замоскворечье ему наскучило, он схватил «ваньку» и велел отвезти его на Никольскую.
В Верхних торговых рядах попаданец застрял надолго. Ничего на купил, гулял зевакой, но насмотрелся вдоволь на прежнюю шикарную жизнь… Вот раздолье! И не знают, сироты, что через два года будет война, а потом революция, разруха, голод, гражданка, комиссары в пыльных шлемах и прочая дрянь…
3
Ровно в шесть, выпив перед этим для храбрости четвертинку водки в ресторане, Ратманов вошел в ворота постоялого двора Логинова на краю деревни Андроновки. Деревня уже сомкнулась с Москвой, но еще сохраняла признаки автономии. В частности, нигде не маячили городовые, а вместо них по улицам гуляли коровы. На скамейке перед воротами сидел и строгал палку мужик в суконных котах на босу ногу.
– Валяй, Гимназист, не дрейфь, – сплюнул он на землю и отвернулся.
Внутри гостя уже ждали. Под навесом вокруг стола расположились два десятка человек вполне разбойного вида. Во главе уселся лже-Казак, теперь он был без шрама. Стол был уставлен бутылками с водкой, пивом и, кажется, квасом. Лежали пироги, нарезанный ломтями хлеб, в блюде плавали малосольные огурцы.
– Деньги принес? – не здороваясь, спросил лже-Казак.
Ратманов сел напротив, рядом пристроил портфель:
– Насчет денег я буду говорить с атаманом, не с тобой. Где он?
Двое бандитов, как по команде, встали и зашли дерзкому новичку за спину. Но тот сидел спокойно и ждал. После чего тягостно, в полной тишине, прошли тридцать секунд, прежде чем сверху послышались неторопливые шаги. По задней лестнице во двор спустился полковник, расположился в кресле и дернул веком:
– Отставить!
Ребята вернулись на место. Гость толкнул вперед портфель:
– Я оставил себе пять тысяч с мелочью. За науку.
Атаман щелкнул пальцами, ему передали портфель, он быстро глянул туда и отдал ближайшему соседу, не пересчитывая.
– Я же подарил тебе всю сумму.
– Хватит и пяти. Я хочу прописаться в вашей хевре, а кто меня возьмет жадного?
«Казаки» дружно хмыкнули, обстановка немного разрядилась. Атаман Скурихин кивнул на своего двойника:
– Это один из моих есаулов, Иван Гурлюк, клика Облезлый. Ему очень не нравится мое решение взять тебя в банду.
– Почему? – обернулся «новичок» к есаулу.
Тот ответил вопросом на вопрос:
– А за что тебя выгнал Хряк? Он гайменник правильный.
– Меня выгнали за то, что я подписал бумагу в полиции, обещал стать их осведомителем.
«Казаки», только что глядевшие на новенького с интересом, враз загалдели. Полковник хлопнул ладонью по столу, все смолкли. Гурлюк ехидно спросил:
– Теперь, значит, ты на нас будешь писать доносы? Мы для этого тебя берем?
Ратман не смутился:
– Сам же говоришь, что Хряк правильный. Отчего же он меня не убил? Как думаешь?
– Отчего? Ответь ты, Жора-Гимназист.
– А мы так же вот погутарили. Правда, они мне перед этим харю начистили, но это пустяк, харя заживет. Меня подставил тамошний есаул, Копер. После того как я занял его место.
– Да ну? – развеселился Облезлый. – Из грязи да в князи? За что тебе вдруг такая честь?
– А ты спроси у Хряка, он объяснит.
Тут заговорил атаман:
– Скажи сам, мне тоже это интересно.
Ратманов повернулся на голос и ответил:
– Да потому, что я умнее. Когда мы взяли ювелира… по плану, который я разработал, и все прошло без сучка без задоринки… Хряк увидел это. И повысил, произвел, так сказать, за боевое отличие. Копер обиделся. Я не обратил внимания, а зря. Когда атаман послал меня к барыге с ломбардными квитанциями, там меня уже ждали опера… ну, фараоны. Откуда узнали? Полагаю, Копер их навел. Он сам стукач, он, а не я.
– Продолжай, – лениво махнул рукой полковник.
– А что продолжать? Дальше ясно, как дело пошло. Меня взяли с поличным. Допрашивал некто Двуреченский, чиновник для поручений у Кошко. Предложил выбор: или я пишу обязательство и ухожу назад в банду, делаюсь секретным осведомителем полиции, или сажусь за вооруженное ограбление. Вы бы как поступили на моем месте, Матвей Иванович?
– Схитрил, значит?
– Схитрил.
– Но атаману, когда пришел, не рассказал об этом? – опять влез есаул.
– А ты бы рассказал с порога? – в сердцах ответил гость. – Я думал, выберу удобный момент и сознаюсь. А то сдуру в ножи возьмут. Не знал еще в тот момент, что это подстава и за ней стоит Копер. Не дал он мне, сволочь, выбрать момент. Сразу и заложил.
– И что на итог?
– На итог, Облезлый, то, что я сижу сейчас перед тобой! – рассердился Георгий. – Живой сижу. Отпустил меня Хряк. Поверил, что я подписал бумагу в виде военной хитрости, а не для настоящего осведомления, но и в банде не оставил. Сказал: товарищи тебе после всего доверять не смогут, да и я тоже. Ступай своей дорогой.
Есаул развел руки:
– Матвей Иваныч, а мы как будем ему доверять? Нет, я против!
Скурихин успокоил подчиненного:
– Иван, я уже все продумал. Мы привлечем его голову, она у него толковая, я убедился. Но со двора чтоб ни ногой! Все время у нас на глазах.
«Эх и влип, – подумал Ратманов. – Как же я теперь повидаюсь с Двуреченским?»
Это неудовольствие, видимо, отразилось у него на лице. И атаман вцепился:
– Что, не по нраву? А может, ты и вправду капорник
[23]?
– Баба там у меня… – вывернулся попаданец. – Заскучает ведь…
– Мы ее к тебе приводить будем. Как зовут?
– Рита.
Есаул хлопнул себя по ляжкам:
– Это ты у атамана маруху отбил? Ну, наглец!
Остальные бандиты дружно рассмеялись:
– Как только живой ушел? Совсем Хряк разнюнился, добряк, а еще налетчик!
Скурихин дал всем повеселиться и спросил новенького:
– Как выглядит Двуреченский?
– Борода клином, седой, залысина слева. Глаза серо-зеленые. Умный.
– А почему он тебя отпустил? Если Копер, как ты утверждаешь, у него на связи. Для чего чиновнику сыскной полиции иметь двух осведомителей в одной третьеразрядной шайке?
Ратман задумался:
– Может, для перекрестного наблюдения?
– Неубедительно.
– Тогда он сговорился с Копром: давай, мол, подставим как стукача этого Гимназиста, Хряк его прикончит, а твои фонды вырастут: стукача раскрыл. И снова станешь есаулом.