Меган Анджело
Подписчики
Маме и папе, которые научили меня, что есть реальность
Что? Ты что-то ищешь? Ищешь возможности умножить себя десятикратно, стократно? Ищешь последователей? Ищи нули!
Фридрих Ницше
Я знаю, какое огромное влияние оказываю на своих фанатов и подписчиков. Мне кажется, своим поведением, цветом волос, макияжем я неизменно даю начало колоссальным трендам и даже не понимаю, на что способна.
Кайли Дженнер
Пролог
Марлоу
Нью-Йорк, Нью-Йорк
2051
Так, значит, эта женщина, кем бы она ни была, все еще доверяла почте. Войдя в здание, Марлоу первым делом увидела металлические ящики с окошками и затянутыми паутиной замочными скважинами.
Кармашки с именами жильцов были по большей части пусты, но на ящике, принадлежавшем квартире 6-Д, все еще сохранился вкладыш с именем, и оно совпадало с тем, что Марлоу в Архиве записала карандашом для подводки глаз. За маленьким квадратным стеклом ее ожидал небрежно брошенный в ящик белый конверт.
Марлоу вынула из прически невидимку. Волна упругих волос упала на шею и прилипла к потной коже. Эллис научил ее вскрывать замок на третьем свидании. «Откуда ты знаешь, как это делается?» — спросила она тогда, наблюдая, как он сгибает заколку. Хотя они были еще плохо знакомы, Марлоу не сомневалась, что воровские навыки ему никогда не требовались. Они росли в одинаковых условиях.
«Я люблю играть на недостатках», — ответил Эллис. И двадцатидвухлетняя Марлоу, которая переживала пору надежд, засмеялась и не усмотрела в этих словах дурного предзнаменования.
Она поковыряла согнутым кусочком металла в замочной скважине, пока не услышала щелчок. Дверца распахнулась, и из ящика выпал конверт. Марлоу сунула его в задний карман, закрыла ящик и направилась к лифту.
Пока она ждала кабину, обкуренный управляющий домом пялился на нее. Его высокий стол был предназначен для работы стоя, но мужчина сидел, и столешница орехового цвета находилась на уровне его воспаленных глаз. Он наверняка видел, как неизвестная женщина вскрывала замок, но не сказал ни слова.
Марлоу поднялась на шестой этаж. Двери нефритового цвета когда-то сочетались с ковром, теперь затоптанным до коричневы. Марлоу нашла дверь с потемневшей медной буквой «Д» и постучала. Никто не ответил. Она взялась за ручку. Та повернулась, и Марлоу вошла, ступив на аляповатый придверный коврик из черной резины с ярко-розовыми полосками. Марлоу поморщилась. Теперь, когда она снова ясно различала цвета, многие из них резали ей глаз. Она внезапно вспомнила о розах, переполнявших материнскую ванную непосредственно перед ее побегом. Вероятно, именно из-за этого Марлоу возненавидела розовый на всю жизнь.
В квартире никого не было. Пахло затхлостью. Когда входная дверь захлопнулась за ней, слева Марлоу увидела узкую кухню, обставленную дешевыми белыми шкафами. Три табуретки стояли под серым разделочным столом, отделявшим кухонный уголок от длинного, метров шесть, неприглядного помещения, которое заканчивалось тупиком с голым окном, выходящим на Восьмую авеню. Какой домашний умелец выкрасил стены в такой тусклый белесый цвет? Цвет безликости, цвет пустоты.
Пухлый обшарпанный диван цвета топленого шоколада навел ее на мысль, что в квартире явно чего-то не хватает. На подушке, лежавшей ближе всего к окну, от солнца выгорел отчетливый прямоугольник, ставший бежевым. Раньше солнечный свет что-то заслоняло, подумала Марлоу, и у нее перехватило дух. Глядя на подушку, она ощутила зловещее чувство, словно обнаружила в доме постороннего, только ровно наоборот: обнаружилась как раз пропажа.
Она не знала, сколько времени пролежала на диване, трясясь и пытаясь унять волнение после погони. Через минуту, а может, через час Марлоу села и взяла в руки конверт, который украла из ящика. Он размяк от времени. Выцветший штамп на лицевой стороне указывал, что письмо отправили из Лос-Анджелеса. Марлоу поскребла кончик пожелтевшего клапана, осторожно отклеивая его. Она не помнила, как открываются конверты.
Внутри лежали три листа детской писчей бумаги с тисненным наверху венком из маргариток. Над ним большими буквами были напечатаны слова, от которых по коже Марлоу побежали мурашки: «со стола МАРЛОУ». Раньше она никогда не видела таких бланков.
Создавалось впечатление, что это послание от сумасшедшего: листы были густо исписаны с обеих сторон, от края до края, без полей. Справа, там, где автор не рассчитал место, плотно спрессованные слова просто умоляли, чтобы их услышали.
Марлоу попробовала прочитать письмо, но быстро осознала тщетность своих попыток. Оно было написано на другом языке с непонятными буквами — ритмичные петли, изогнутые хвостики, — а слова казались одновременно иностранными и знакомыми. Вот, например, это буквосочетание напоминает слово «свободный». А может быть, и нет.
Придется взять письмо с собой. Досадно: Марлоу и так уже выглядит подозрительно, а тут еще один предмет, привлекающий внимание. Она попробовала примерить на себя невозмутимое выражение лица: «Да, я как ни в чем не бывало ношу с собой бумагу. А что такого? Люди все еще пользуются ею для разных целей». Честно говоря, она бы и сама не поверила такому объяснению. В детских воспоминаниях Марлоу бумага ассоциировалась с нервозностью. У них в гараже на верхней полке стоял шредер, и каждый из родителей доставал его, когда другого не было дома. Мама обычно уничтожала чеки (которые по старинке требовала у кассиров в универмаге), чтобы скрыть от отца свидетельства своей алчности. Отец же скармливал измельчителю смятые салфетки, предварительно запомнив записанные на них имена и цифры. Марлоу удивилась: странно, что бумага, всегда обремененная секретами, оказалась такой легкой.
Стискивая в руке письмо, Марлоу услышала в коридоре приближающиеся шаги. Она подняла глаза и стала ждать, когда щелкнет замок соседней двери: видимо, человек, имевший полное право находиться здесь, вернулся домой. Но шаги звучали все громче и наконец стихли. Она увидела, как поворачивается стальная ручка входной двери — медленно, бесшумно, словно пришедший не хотел ее пугать.
Марлоу осторожно положила письмо на стол. Как там? Надавить на глаза, вдарить по яйцам? Вдарить по яйцам, надавить на глаза? И зачем только они с Жаклин напились перед уроком по самозащите? «Мы ведь все равно ходим туда ради забавы, — рассуждала Жаклин, отхлебывая коктейль из водки с мартини. — Если на тебя действительно когда-нибудь нападут, девайс подскажет, что делать».
Но у Марлоу больше не было девайса.
В другой раз на занятиях рассказывали, как обезвредить преступного робота. Но роботы почти никогда не нападали на людей, а потому подруги пропустили объяснения мимо ушей. Насколько Марлоу помнила, во время демонстрации приемов они с Жаклин возбужденно перешептывались, восхищаясь рельефными бицепсами тренера.
Если это робот, она врежет ему в бедро, где обычно находится механизм.
Если человек, вмажет по яйцам. Однако от мысли, что придется давить пальцами кому-то на глаза, ее затошнило.
Дверь подалась. Марлоу собралась с духом. Она пыталась принять несокрушимый вид, словно была сделана из невероятно прочного материала, крепче бесчувственного железа или сильного человеческого тела. В тот миг, когда дверь стала открываться, Марлоу вспомнила, как называется шрифт, которым было написано послание. Рукописный.
Глава первая
Орла
Нью-Йорк, Нью-Йорк
2015
Орла выскочила в дешевый салат-бар без телефона, поэтому не сразу узнала, что Сэйдж Стерлинг в конце концов умерла. Ее нашли в шезлонге у бассейна в отеле Лос-Анджелеса, где она жила в течение года, хотя была настолько на мели, что иногда раздавала чаевые старыми сумочками: потертыми «луи виттонами», потрепанными «баленсиагами» с наполовину оторванной бахромой. Коридорные рассыпались в благодарностях, после чего отдавали подарки в стол находок.
Сэйдж была сумасбродной, распутной и временами гадкой и держала в номере хорька по кличке Мофонго. Однако все считали своим долгом обращаться с ней деликатно, потому что за оштукатуренными стенами отеля ее ждал, оскалив зубы, внешний мир, чтобы снова испоганить ей жизнь. Поэтому, как служащие гостиницы позже рассказали полиции, не было ничего странного в том, что никто не остановил Сэйдж, когда в три часа ночи ей вздумалось нырнуть в бассейн. И неудивительно, что никто не беспокоил ее, когда солнце встало, а она все еще крепко спала в шезлонге. Все привыкли, что ее не добудишься. Папарацци удавалось подловить ее в ВИП-залах элитных нью-йоркских баров, на горнолыжном подъемнике в Гштаде (она каталась там часами) и на ее последней премьере, где представляли дорогой приключенческий мультфильм, основанный на мобильной игре «Кэнди Краш», в котором Сэйдж озвучивала лимонный леденец. На протяжении всего первого показа этой ужасной картины она громко храпела, и кто-то записал, как она дрыхнет, на видео. Ролик мгновенно облетел весь интернет благодаря сайту Damochky.com. Это Орла разместила его там.
Сэйдж пролежала у бассейна примерно до восьми часов утра, пока стюард, принесший свежие полотенца, не заметил, что прямо ей на живот упало дерьмо чайки, а Сэйдж даже не пошевелилась. Стюард — «менеджер по обеспечению постояльцев полотенцами», как он позже поправлял репортеров, — подошел полюбопытствовать, как выглядит самая пикантная часть ее тела, и обнаружил, что губы у знаменитости посинели, безжизненные глаза слегка приоткрыты, а под хрупкими ресницами чуть видны водянистые белки. Молодой человек коснулся плеча Сэйдж, которое припекало солнце. Оно было холодным.
Орла заказывала салат, когда в новостях на плоском экране у нее над головой появился вид отеля сверху. Камера покружила над серой шиферной крышей, пролетела над билбордами бульвара Сансет, и репортер сообщил зрителям, что где-то там внизу в возрасте двадцати семи лет скончалась Сэйдж Стерлинг.
Девица в драных шлепанцах и деловом костюме, стоявшая позади Орлы, подняла голову от телефона и со скукой произнесла: «А я думала, она уже давно ласты склеила».
Когда Орла с изумлением уставилась на экран, дюжий гватемалец за прилавком вздохнул и в ожидании, когда она выберет следующий ингредиент для салата, начал перемешивать щипцами салат ромэн с коричневыми краями. Орла всегда медлила, притворяясь, будто обдумывает, какие овощи взять, и потом говорила так, словно это только что пришло ей в голову: «Наверно, просто двойную порцию сухарей, пожалуйста».
Мужчина впереди Орлы набивал в телефоне сообщение прописными буквами: «Сэйдж Стерлинг умерла!» Как будто, если он не напишет новость в своем «Твиттере», об этом никто не узнает, подумала Орла.
Не то чтобы она была другой. В офисе «Дамочек» уже лежал наготове некролог Сэйдж, который Орла написала полтора года назад и сохранила в резервной папке с пометкой: «НЕ ПУБЛИКОВАТЬ ДО СРОКА». Сэйдж была главной темой сайта практически все время, что Орла там работала. Когда ее пост про дизайн ногтей знаменитой светской львицы получил девяносто тысяч просмотров за десять минут, главный редактор издания, Ингрид, сразу разглядела в Сэйдж источник «очумелого» трафика. С тех пор Орла во всех подробностях описывала каждый шаг Сэйдж, каждого мужчину или каждую женщину, которых та целовала, каждый наряд, который надевала. Клики сыпались лавиной, а когда стало очевидно, что у Сэйдж необузданный темперамент, ажиотаж вырос еще больше. Сэйдж выхватила у фотографов камеры и разбила их о землю. Сэйдж исцарапала вышибалу в клубе, так что он чуть не лишился зрения. Сэйдж столкнула бойфренда с яхты его родителей. Орла получала небольшие бонусы с постов, которые собирали больше пяти миллионов просмотров в день; например, благодаря гневной выходке Сэйдж на яхте Орла купила себе ноутбук. Сейчас она старательно пыталась не думать о последствиях смерти звезды, отгоняя мысли о паре сапог, которые недавно присмотрела в витрине магазина, — высоких, до колена, из мягкой серой замши — на следующий сезон, который наступит еще через несколько недель, а может, и месяцев, при нынешней-то жаре.
Орла извинилась перед гватемальцем и ушла. Ко времени ее возвращения в офис стажер уже напечатает некролог под ее именем. Просмотры повалятся валом, Ингрид придет в экстаз. Весь интернет сегодня будет гудеть и обсуждать только одну новость. А потому спешить Орле некуда, экономить тоже ни к чему, и она может позволить себе пойти в хорошее кафе.
* * *
В тот вечер Орла написала триста девяносто шесть слов своего романа, глядя по телевизору свадебное ток-шоу. Она поставила себе целью шестьсот слов, но передача была больно уж увлекательной. Утирая нос платочком, финалистка призналась, что у нее биполярное расстройство. Ведущий с лицом цвета овсянки удивленно поднял брови и сказал: «С ума сойти! У нас это впервые».
Орла пообещала себе, что завтра напишет больше. Триста девяносто шесть слов, рассудила она, легко могут превратиться в шестьсот, как только она вернется к теме и разузнает некоторые подробности об ортодоксальных евреях. Она не встречала ни одного ортодоксального еврея и все время собиралась почитать о них в «Гугле». Ведь чтобы книга была острой и конкурентоспособной, кроме вопросов самопознания и женской сексуальности, кроме каракулей и схем, которые она нарисовала сама, ей просто необходимы один или несколько ортодоксальных евреев. Пока же она отмечала места будущих пассажей о них тем же условным обозначением, какое они использовали на работе, когда еще не знали, что написать о том или ином событии: «НП», то есть «на перспективу». Потом Орла легла спать и долго не могла заснуть, укоряя себя, что не сделала больше.
Самое досадное в написании книги, которую она не особо-то писала, было то, что когда-то, в юности, у нее очень неплохо это получалось. В те годы Орла просиживала целыми днями, сгорбившись над стоявшей на ковре в ее комнате электрической печатной машинкой, подобрав под себя ноги в синих школьных гольфах. Переодеваться было некогда; ее воображение переполняли неотвязные причудливые трагедии, например о кровожадной школьной поварихе, которая порубила одного ученика в фарш и сделала из него начинку для тако, или о бейсболисте, убитом поданным со всей силы мячом, в результате чего его девять дочерей с вычурными именами остались сиротами. Фантазия у Орлы была неиссякаемая.
Ее работа над романом сейчас и во втором классе различалась главным образом отсутствием в прошлом экранов. Теперь, если предложение получалось неуклюжим или вообще никак не удавалось, она капитулировала. Взгляд отскакивал от тусклого окна «Ворда» к более ярким экранам телефона или телевизора. Внезапно оказывалось, что уже час ночи, и она в полусне допечатывала что-то — если повезет, в рукописи, а если нет, в «Фейсбуке».
Всяческое пролистывание страниц и разглядывание фотографий в интернете замедляло осуществление ее масштабного жизненного плана, который она вынашивала с детства. Орла никогда не сомневалась, что переедет в Нью-Йорк. Именно там созревают писатели, а она собиралась примкнуть к их числу. Девочкой она полагала, будто стоявшие на полках книжных магазинов романы выпускаются, почти автоматически, повзрослевшими победителями литературных конкурсов американской средней школы. В ее школе лучшим сочинителем считалась она. Орла всегда получала призы за свои аргументированные эссе, написанные о вещах, которые больше не имеют значения. Губернатор наградил ее ленточкой за статью в местную газету, и в юности Орла была уверена, что Нью-Йорк держит для нее место. Приехав туда, она обнаружила, что это не так. Никто не интересовался ее ленточкой. Она узнала, чем на самом деле занимаются бывшие авторы выдающихся школьных сочинений, прибывая в город: они ведут блоги.
Сейчас она тоже вела блог в «Дамочках», уже шесть лет, и столько же времени пыталась сделать что-то большее — написать книгу. Она старалась игнорировать прежних учителей, которые находили ее в «Фейсбуке» и между ходами в «Фармвилл» замечали, что с нетерпением ждут ее дальнейших успехов. Не то чтобы ее преследовали их пророчества. Нет, ее волновали предсказания Дэнни. Все это давило на нее, и, как ни странно, давление росло тем больше, чем дольше она его не видела — а набежало уже несколько лет. Орла считала, что заключила сама с собой сделку: если весь мир не хочет верить в ее исключительность, то, возможно, ей будет достаточно, чтобы так думал только он.
И теперь, в двадцать восемь лет, когда голова шла кругом от тысяч постов в «Дамочках», а тело устало от тумаков Нью-Йорка, она искала короткий путь — хотя и не призналась бы в этом в открытую даже самой себе. Искала способа прославиться, ничего для этого не делая.
Бывшая коллега — одна из немолодых женщин, лет тридцати трех, — бросила работу на сайте, продав свою переписку в приложении для знакомств крупному издательству. «Теперь мне осталось, собственно, только состряпать эту чертову переписку», — подслушала Орла ее слова в женском туалете накануне безвозвратного ухода сотрудницы из «Дамочек». Ее агент, добавила предприимчивая особа, продал ненаписанную книгу, имея лишь одну главу. Орла навострила уши: у нее было больше одной главы. Значит, нужно найти агента, но она не имела понятия, как это делается.
И вдруг однажды утром подсказка оказалась на полу возле ее квартиры.
Орла, по сути, украла визитную карточку, но она не назвала бы это воровством. Ну в самом деле, в наши дни все сведения с визитки любой может найти в интернете. И потом, Флоренс никогда и не вспомнит, что уронила ее. Накануне она пришла домой пьяная в дупель, так что даже не с первого раза попала в квартиру. Орла проснулась оттого, что соседка, спотыкаясь, шарахалась по этажу, пытаясь сунуть ключ в разные замки, пока наконец не распахнулась нужная дверь и Флоренс не загорланила с порога: «Шесть, мать твою, Д! Я живу в квартире шесть Д». Смешанное амбре — ром, шаверма, тяжелые духи с запахом сладкой ваты — просочилось под фальшивую дверь в фальшивой стене: невзрачная перегородка делила комнату пополам, превращая ее в две спальни.
Флоренс въехала три недели назад и еще ни разу не пришла домой в приличное время. С того первого дня, когда она появилась, в обтягивающей белой майке, без лифчика, с длинными темными волосами, залезающими в подмышки, Орла почти не видела новую соседку, найденную через сайт объявлений. Весь день Флоренс спала, а в сумерках просыпалась и начинала прихорашиваться; вонь жженых волос смешивалась с парами ужина, который Орла разогревала для себя в микроволновке. Флоренс исчезала из дому каждый вечер, когда Орла ложилась спать, а возвращалась на рассвете и заваливалась в постель в то время, когда Орла уходила на работу, пробираясь мимо последствий веселой ночки в гостиной: туфель, потерпевших крушение при входе, клатча, брошенного на линолеум в кухне, кредитных карт, наполовину высовывавшихся из-под плиты, ключа, так и болтающегося в замке.
В то утро по крайней мере десяток визитных карточек были рассыпаны по пыльному ковру в гостиной. Орла собрала их и изучила. Модельные скауты, телепродюсеры, мелкие сошки из косметических компаний и один тип, именующий себя «разработчиком персонального бренда и гуру всестороннего имиджа». Орла сложила карточки стопкой на столе и ушла.
На неопрятном ковре нефритового цвета около лифта лицевой стороной вверх валялась еще одна карточка. Орла прочитала ее, не поднимая: «Мария Хасинто, литературный агент». Карточка не внушала доверия. Название фирмы наводило на мысль о какой-то жалкой конторе, а картон был таким тонким, что слегка задрожал, когда лифт приехал и открылся.
Орла ступила в кабину, но вдруг придержала рукой дверь и вышла. В голове у нее мелькнула мысль: «Не помешает», и у девушки не было причин не доверять интуиции. Поднимая карточку с ковра и засовывая ее в брюхо сумочки, она уже составляла в уме имейл, который пошлет Марии Хасинто.
* * *
По утрам, по крайней мере когда по Восьмой авеню не носились со зловещим завыванием пожарные машины, квартира была густо наполнена тишиной. Хотя это не она была здесь новой жиличкой, Орла ловила себя на том, что старается не разбудить Флоренс. Она смотрела утренние новости без звука, перестала пользоваться феном и покупала кофе по пути на работу, чтобы не жужжать кофемолкой. Орла убеждала себя, что лучше наслаждаться тишиной, что знойным августом влажные пряди дарят прохладу в метро, что бумажный стаканчик с кофе в руках в начале дня — вообще-то очень по-ньюйоркски. Такова уж была ее натура, и она знала за собой эту слабость. Орла всегда одалживала нахальным одноклассницам одежду и чересчур усердно извинялась, когда кто-нибудь врезался в нее на улице, стеснялась высказать свои пожелания во время тимбилдинга в тапас-баре, а потому позволяла коллегам заказывать ужасную еду вроде осьминога или утки и оставалась голодной. Орла терпеть не могла тапас. Она вообще не переваривала гастрономические привычки ньюйоркцев: пристрастие к сэндвичам с кусками мяса толщиной пятнадцать сантиметров; тянущиеся через весь квартал очереди за гигантской выпечкой; манеру обсуждать шеф-поваров, словно ты их близкий друг. («Это одно из заведений Булю», — как бы невзначай бросила на днях Ингрид, как будто время от времени играла с известным ресторатором в стритбол.) Но больше всего Орла ненавидела второй завтрак, продолжающийся целый день, когда народ вылезал из своих квартир и толпился на тротуаре, отчего она, проходя мимо со своим куцым рогаликом, выглядела вызывающе одиноко.
Но все же какой-то толк от традиции второго завтрака был: по воскресеньям Флоренс в это время уходила из дома. Орла слышала, как она раздражающе возилась с телефоном в своей комнате — единственной настоящей спальне в квартире, — бесконечно перебирая рингтоны, пока наконец не начинала использовать аппарат по назначению, звонила кому-то и дурным голосом трещала о своем похмелье. Гласные заменяли друг друга без всякой системы. «Прювет, лахёдра, — ныла она. — Блё-о-о-одь! Я с такого будуна-а-а-а!» Звонок обычно заканчивался тем, что Флоренс соглашалась встретиться с кем-то минут через двадцать. «Уже сажусь в такси», — завершала она и заваливалась спать еще на часок. После этого, цокая каблуками, наконец удалялась.
В ближайшее воскресенье после того, как Орла подняла с пола визитку, она услышала через стену, как Флоренс вопит по телефону. Неожиданно она замолчала, так внезапно, что Орла испугалась, не подавилась ли соседка. Она подползла к изножью кровати, стащила со стола ноутбук и, поставив его на одеяло, стала искать описание приема Геймлиха, позволяющего спасти человека от удушья. Вдруг Флоренс сказала, явно увидев на экране сообщение о параллельном звонке:
— Блин. Я перезвоню.
Орла закрыла ноутбук и затаилась. Последнюю фразу Флоренс произнесла с таким выражением, что Орле стало любопытно, кто пытался с ней связаться.
— Привет, мама, — сказала соседка. В ее голосе звучала одновременно неуверенность и жесткость, словно она старалась увернуться от острого предмета еще до того, как его метнули в нее. — А что с ней? — неожиданно взволнованным тоном спросила Флоренс. — А, ну, это не страшно. Ты меня напугала. У нее эта лапа давно болит. — Молчание. — Ты шутишь? Зачем усыплять? Она даже не больна. Ты просто не хочешь за ней ухаживать…
Под окном у Орлы в комнате загудел кондиционер. Она вскочила и выключила его.
— Не предпринимай ничего, пожалуйста, — говорила Флоренс. — Скоро я прилечу домой и заберу ее. Пожалуйста, мама.
Орла скорее представила, чем услышала железный протестующий голос на другом конце провода.
— Я знаю, что ты мне не веришь, — продолжала Флоренс, — но я делаю успехи. Здесь всем нравятся мои вокальные данные. Меня хорошо принимают. Я встречаюсь со многими людьми… Дай мне пару недель, ладно? Забудь о билете в Огайо… Если все сложится удачно, скоро я подпишу контракт со звукозаписывающей компанией. И смогу купить тебе новый дом.
Снова возникла пауза, и потом Флоренс, словно пожалев о своих словах, заговорила невероятно быстро таким слабым и утомленным голосом, что Орле захотелось броситься к ней и обнять соседку.
— Нет-нет-нет. Я люблю наш дом. Я не это хотела сказать. Просто знаменитые певицы всегда покупают дома.
На сей раз Орла была уверена, что отчетливо слышит насмешку на другом конце провода.
— Да, думаю, что смогу, — тихо произнесла Флоренс.
Потом она умолкла, не попрощавшись, и принялась нервно ходить по комнате. Орла осторожно встала с кровати, стараясь, чтобы пружины не скрипнули, и села на пол у двери, прижавшись к ней плечом и ухом.
Флоренс снова звонила, но разговоры были короткими.
— Несколько месяцев назад я присылала вам свою демозапись… Ах, да?
— …И вы обещали найти мне место в программе… Ах вот как?
— …Я видела объявление о наборе моделей для… Алло?
— Да! Это очень мило с вашей стороны. Я хочу сказать, что работала над этими песнями в течение… Да? Нет. Извините, но я вынуждена вас прервать — я не блондинка. Нет, я брюнетка. Конечно. Я понимаю. Позвоните мне по этому телефону, если понадобится… Хорошо. До свидания.
Орла, затаив дыхание, ждала, что будет дальше. Она примерно представляла, кому звонила Флоренс: так называемым промоутерам и продюсерам, которые почему-то всегда были мужчинами и утверждали, будто знают всех нужных людей и причастны ко всем значимым событиям; которые вели бизнес по мобильному телефону, а не из офиса и отвечали на рабочие звонки по воскресеньям. Теми, кто видел потенциал в девушках, только подсаживаясь к ним в барах, чтобы договориться о встречах, происходящих исключительно в мужских квартирах.
Минуту стояла тишина, затем Флоренс произнесла выразительным тоном, которым обычно оставляют сообщение на автоответчике:
— Я присылала резюме на должность младшего программиста. Сообщите, пожалуйста, о своем решении. Проклятье, — тихо закончила она. Орла надеялась, что, прежде чем сказать последнее слово, соседка нажала на отбой.
Через десять секунд Флоренс ушла на поздний завтрак.
* * *
В течение часа Орла наслаждалась тишиной в квартире, а потом заскучала и отправилась в офис. Свернув по Двадцать третьей улице на восток, она шла навстречу солнцу по направлению к не слишком старому и не слишком новому зданию у парка Грамерси, которое интернет-издание «Дамочки» делило со стоматологами и бухгалтерами. Уже неделю Орла собиралась приступить к написанию своих постов. Сэйдж шесть дней как не было в живых. Подборку фотографий знаменитостей, пришедших на ее похороны, посмотрели больше девяти миллионов человек, но интерес к этой теме уже стал угасать. Следующая статья Орлы, посвященная шляпкам, в которых три звезды явились на церемонию, стала в два раза популярнее, хотя все в Сети притворялись, что их это шокирует. «КАКОЕ КОЩУНСТВО!» — буквально прокричала в комментариях одна из читательниц, повторяя мысли Орлы. Ингрид же только сказала: «Если бы об этом не написали мы, нашелся бы кто-то другой».
Орле нравилось находиться в офисе на выходных — полумрак, естественное спокойствие из-за отсутствия нервозных людей, горбящихся за столами. Она села, положила руку на мышь, разбудив компьютер, и стала просматривать соцсети, выискивая информацию, не подстригся ли кто-то из звезд за последние пару дней. Вдруг она краем глаза заметила, как открывается дверь в кабинет Ингрид.
— Привет, — поздоровалась начальница, дойдя до стола Орлы.
Орла подняла глаза. Волосы у Ингрид были еще более сальными, чем обычно. Она тщательно наносила макияж, использовала и подводку для глаз, и блеск для губ, и пудру, но голову мыла, кажется, раз в месяц.
— Как прошли выходные? — поинтересовалась Ингрид, как будто уик-энд уже закончился, и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Можешь заняться завтра красной ковровой дорожкой? Агентша этой фифы — как там ее? — постоянно донимает меня, а нам нужно ей угодить, потому что она представляет эту самую, ну, девицу с арфой с «Ютьюба».
— Завтра? — Орла подняла глаза к потолку, спешно ища отговорку.
— Я просто думала, тебе нужно еще время, — многозначительно произнесла Ингрид, — теперь, когда тема Сэйдж закрыта.
Орла кивнула. Ладно. Год назад симпатичный европейский принц, известный своей разгульной жизнью, вдруг завязал с выпивкой, завербовался в армию и пропал с радаров. В результате одна из блогерш «Дамочек» потеряла работу. Орла была решительно настроена сделать все, чтобы не пойти по ее пути, — ведь если это случится, ей никогда не выпадет возможность уволиться по собственному желанию. А она мечтала бросить службу в желтом издании, продав свою книгу, как поступила ее коллега из «Знойных звезд». В фантазиях Орла уносила из офиса свои вещи, хотя ничего не хранила на рабочем месте, представлявшем собой полметра за длинным столом, который она делила с девятью другими блогершами. Ни у кого не было ни ящиков, ни растений в горшках, ни фотографий в рамках — даже канцелярских принадлежностей на всех не хватало. «Где ручка?» — в течение дня то и дело выкрикивала какая-нибудь из сотрудниц, и девушки передавали ручку через стол по цепочке.
Орла знала, что не одна она мечтает уволиться. Сидя с коллегами в переговорной и наблюдая, как Ингрид водит лазерной указкой по экрану с броскими заголовками («Вы НЕ ПОВЕРИТЕ, как эта суперзвезда выглядит БЕЗ наращенных волос»), Орла думала о том, что все присутствующие до единой жаждут оказаться в другом месте, страстно стремятся двинуться дальше, напоминая себе, что они достойны большего. Большего, чем эта работа. В отличие от сидящей рядом девушки. Последнее было особенно важно. Орла горячо верила: однажды она уйдет отсюда и займется серьезным делом, а ее соседка так и останется на своем стуле. И слава богу. Потому что кто-то должен остаться, чтобы быть той, кем до этого была Орла.
Но до чего? Вот какой вопрос крутился у нее в голове на рассвете, когда Флоренс заваливалась в квартиру и будила ее, и по ночам, когда Орла лежала, уставившись в телефон, вместо того чтобы работать над книгой или хотя бы спать. Больше всего на свете — больше, чем быть писательницей, завести бойфренда, узнать, как дышится, когда у тебя нет долгов на сорок тысяч долларов, — она хотела знать ответ на этот вопрос. Она жила в этом «до» и уже начала от него уставать. Орла и сама понимала опасность своего настроения: она не знала точно, каких перемен желает, и не особенно переживала по этому поводу, а потому приветствовала бы почти любые перемены.
Глава вторая
Марлоу
Созвездие. Калифорния
2051
Утро посвящалось цифрам. Марлоу проснулась в семь часов и приняла таблетку на глазах у — она обратила мысленный взгляд на панель с числом подписчиков у себя в мозгу — одиннадцати миллионов шестисот тысяч зрителей. Она прикрепила одеяло ниже подмышек в двух местах — костюмерши сделали петли на всех постельных принадлежностях и пришили крючки на кружевные края короткой шелковой ночной рубашки, в которой она спала. Потом села и сделала три глубоких вдоха, на последнем открыв глаза. Четыре раза неторопливо моргнула. Дважды улыбнулась. Первая улыбка должна выглядеть сонной и намекать на проясняющееся сознание. Вторая предполагается непринужденной, блаженной, словно Марлоу сразу вспомнила, что жива, и почувствовала себя несказанно счастливой.
Иными словами, нужно создать впечатление, что таблетка работает мгновенно.
Недавно Марлоу добавила к этой улыбке движения — теперь она довольно вздыхала и потягивалась, поднимая руки над головой. Но сеть новшество не одобрила и вчера прислала ей сообщение, напоминая о необходимости сохранять всюду, где возможно, единообразие. Отход от заведенного порядка может восприниматься аудиторией как признак эмоциональных проблем. А у ее подписчиков есть другие заботы.
Этим утром, опустив руки, Марлоу закрыла глаза и тут же увидела комментарий: «Мне показалось или у Марлоу какие-то пухлые подмышки?»
Марлоу взглянула на спящего рядом с ней на животе Эллиса. Спросить у него, не считает ли он ее подмышки толстыми, нельзя. Задать этот вопрос при включенной камере означало бы признать наличие комментария от подписчика, а значит, вообще существование подписчиков, что запрещалось договором с работодателем. Конечно, это полная лажа: зрители в курсе, что она сознательно живет в прямом эфире. Также им известно, что она видит, как они ее обсуждают. Но они хотят, чтобы актеры скрывали данный факт и притворялись, будто просто живут. Им нравится чувствовать себя вуайеристами, и они не желают, чтобы им смотрели в глаза. В договоре так и написано: «Сеть „Созвездие“ проводит политику абсолютной нетерпимости по отношению к разрушению иллюзии».
Марлоу встала и прошлепала через комнату, слушая легкое жужжание следивших за ней камер, спрятанных в обшивке стен.
Сценаристы снова отредактировали гардероб, заметила про себя Марлоу, открыв дверь. Вчера, когда перед ней простирался пустой день, она прислонилась спиной к стенке беседки на заднем дворе, закрыла глаза, спрятанные за солнечными очками, и, чтобы чем-то занять время, лениво перелистывала в мозгу винтажные образы. Просмотр превратился в навязчивое состояние, а одержимость привела к оформлению заказа, который был выполнен в течение часа. Пока Марлоу сидела по-турецки в саронге на подушке сизого цвета и ела салат из шпината с клубникой, с неба спустился дрон и приземлился на деревянную площадку. Вытянув руки, он продемонстрировал металлическую перекладину, на которой висела одежда, заказанная Марлоу: джинсы с рваными коленками и блузки без рукавов развевались на ветру.
Одевшись во все новое, Марлоу улыбнулась в зеркало, чувствуя себя моделью с постера две тысячи десятых годов. Но потом она заметила, что панель перегревается от комментариев.
«Увидев эти портки, я задумалась, не сменить ли мне таблетки. По-моему, у Марлоу от них сносит крышу», — написал кто-то.
В тот вечер, ложась спать, Марлоу слышала, что робот-уборщик шумит больше обычного. После того как он помыл посуду, приготовил еду на завтра и сложил пледы, которые они с Эллисом бросили на диванах, до нее донесся грохот — машина пробиралась в гардероб. И, конечно, наутро вся винтажная одежда пропала.
Марлоу сняла с вешалки худи цвета лайма и такие же легинсы. Если сеть так заботится о том, что она носит, пусть используют спецэффекты.
«Какие ядовитые цветуёчки на этой кофточке, но ей идет! — последовал комментарий через мгновение. — Покупаю!»
Марлоу чуть не вырвало от «ядовитых цветуёчков». Определенно, кто-то в костюмерной стремился ей насолить.
С другой стороны, рассуждала она, направляясь в кухню и открывая холодильник, у нее есть ангел-хранитель в буфете. Последние научные исследования выявили прямую связь кофеина с повышенной тревожностью, и сеть немедленно вознамерилась запретить Марлоу пить на камеру кофе. Но кто-то из буфета пришел на помощь и разработал специально для нее кофе, которому можно придать цвет сока холодного отжима. Сейчас Марлоу открыла пластиковую бутылку с надписью «Морковный сок» на этикетке, отхлебнула жидкость терракотового цвета и посмаковала горькую прохладу эспрессо со льдом. Почувствовав вкус, она тут же расслабилась, с плеч как будто свалился тяжкий груз, сердце забилось радостнее, с лица ушло напряженное выражение. Она ощутила, что производит впечатление довольного жизнью человека, и, словно по сигналу, раздался глухой щелчок. Камера в медной ручке на дверце шкафа, расположенного напротив нее, уловила этот момент и зафиксировала идеальный образ, подходящий для рекламы «Истерила»; он появится в углу экрана через — Марлоу начала считать — три, две…
«Она действительно все время выглядит офигенно довольной, — подал кто-то голос на ее панели. — В следующий раз, когда на „Истерил“ будут скидки, я, пожалуй, его попробую».
«Вам не кажется, что она как-то странно пьет этот сок? — спросил кто-то еще. — Словно смакует каждый глоток. Наверняка это кофе, а нам просто пудрят мозги компьютерной графикой».
Марлоу застыла с прижатым к губам горлышком бутылки. Она осмыслила комментарий, затем запрокинула голову и заставила себя сделать гигантский глоток. Потом осторожно выдохнула, опасаясь выдать ни с чем не сравнимый запах кофе, и постаралась скрыть улыбку: запахи через экран не передаются. Сердце екнуло, как всегда, когда ей в голову приходило что-то новое для списка «Принадлежит только мне», хотя порой она годами его не пополняла. Час между тремя и четырьмя часами ночи, когда вещание прерывается на рекламу. Раздевалки, приемные врачей, уборные в ее доме и по всему городу. Больше всего ей нравилась кабинка туалета в веганском гастробаре в центре — подростком она царапала на его крашеных стенах пилкой для ногтей какие-нибудь крепкие словечки в адрес своих самых противных подписчиков. И вот теперь — запах. Вроде бы ерунда, но зрителям он недоступен.
* * *
Вечеринки Жаклин проходили одинаково на протяжении почти десяти лет. Марлоу садилась у правого подлокотника на диване цвета канталупы, обратившись лицом к восточной камере. Ида, назойливо бубня о чем-то, плюхалась напротив нее в мягкое кресло, обитое тканью с маргаритками. Марлоу нравилось общество Иды, когда та была вульгарной неряшливой пьянчужкой. Но теперь она не пила и сидела дома с детьми, а потому на вечеринках большую часть времени с драматическим надрывом жаловалась на свои аллергии. Она опасливо обходила оттоманку, словно минное поле, и гнусавила: «О боже, это что, мохер?», потом бросалась к окну, закрывала его и хныкала: «Простите, иначе никак — пыльца». Однажды робот-официант, не распознав список аллергий с ее девайса, протянул Иде поднос с коктейлем из креветок. На следующей неделе Ида отправилась в городскую администрацию, произнесла там двадцатиминутную речь о своей крапивнице и настаивала, чтобы сеть вывела из эксплуатации и, кажется, даже «расчленила» провинившуюся машину.
Но сегодня без всяких объяснений Иду заменили. Новая девушка — лощеное лицо с бронзовой помадой, оливковая кожа, выдающиеся скулы и две черные косы — сидела на ее месте, подобрав под себя голые ноги, словно была здесь всегда.
Марлоу взглянула на Жаклин. Та стояла посередине толстого ковра песочного цвета, держа в руках предмет под названием «скранч», а по сути обтянутую тканью резинку для волос. На этих вечеринках Жаклин продвигала вещи и продукты, которые, как она уверяла, изменили ее жизнь: устройства для укрепления мышц пресса, смузи, уродливые стеганые сумочки. При этом Марлоу, как и все остальные, знала, что ничего они не изменили: сеть выбирала их в соответствии с соглашениями со спонсорами, а Жаклин привлекала к этим товарам внимание, расписывая их достоинства десятку реально присутствующих гостей и своим без малого десяти миллионам подписчиков — плюс подписчикам своих гостей. Выбранные сетью предметы отражали вкусы целевой аудитории Жаклин: замужние женщины с детьми со всей Америки в возрасте от двадцати восьми до сорока четырех, которые смотрят канал по будням, около девяти часов вечера складывая высушенное после стирки белье. Хотя Жаклин полностью вписывалась в эту категорию — ей было тридцать восемь, и она растила двух дочерей, — она всегда смущалась, если кто-то упоминал ее поклонниц. «От этого я чувствую себя такой старой и скучной», — посетовала она однажды Марлоу. «Но это лучше, чем мой стрим», — ответила та. Никто не стал бы с этим спорить.
— А где Ида? — обратилась Марлоу к Жаклин, перекрикивая вызванные демонстрацией скранча ахи и охи.
Жаклин пропустила реплику мимо ушей. Она натянула резинку на запястье и повела рукой, чтобы все видели.
— И еще она прикольно смотрится как браслет, — сказала она.
— Жаклин! — не отступала Марлоу. — Ида что, на каникулах?
Ее вопрос потонул в звоне разбитого стекла. Женщины повернулись и увидели робота-официанта, склонившегося над осколками винного бокала. Марлоу заметила, что лилии в стоящей на журнальном столике вазе изогнулись в ту же сторону и их алые пестики вытянулись, направив крошечные камеры на место происшествия. Она могла поклясться, что робот специально уронил бокал, чтобы заглушить имя Иды.
Когда она снова взглянула на Жаклин, та кивнула ей и дотронулась до своих губ. Это был сигнал, означавший «я скажу тебе за камерой».
Через час Марлоу проходила мимо туалета, и Жаклин вытянула оттуда руку и затащила ее внутрь.
— Ида сбежала, — сообщила она, закрывая дверь.
— Как это? — Марлоу посмотрела на себя в зеркало. Один из роботов-парикмахеров, служивших у Жаклин, щелкая серебряными когтями около ее уха, прицепил на ее темные волнистые волосы нелепую заколку в виде банта.
— Вот так, — ответила Жаклин. — Взяла и бросила Майка и детей. Просто смоталась. Уехала из штата. — Она нарисовала в воздухе невидимую дорожку. — Посмотри по карте. Она в Денвере. И ради бога, Марлоу, не упоминай ее больше при камерах.
— А как же контракт? — спросила Марлоу. — Мне казалось, они с Майком в этом году на мели. — Она отцепила заколку и помассировала голову, не обращая внимания на протестующее фырканье Жаклин.
— Вроде бы на нее даже не объявили охоту, — сказала Жаклин, закрепляя на виске жемчужный гребешок. Потом, втянув щеки, посмотрела на себя в зеркало. — Черт знает что. Такое впечатление, что им наплевать на побег. На самом деле, я думаю, сеть рада возможности выпустить на замену новую девушку. Этническое многообразие и все такое.
— Жаклин, — твердым голосом произнесла Марлоу. С тех пор как ей исполнилось тридцать пять, она старалась использовать такую интонацию как можно чаще — ей казалось, что к такому возрасту человек непременно должен стать сильным и научиться владеть собой. Окончательно сформироваться. — Охота — это выдумка, — сказала она.
— Ничего подобного, — заявила Жаклин тоном, который без усилий взял верх над голосом ее собеседницы, и Марлоу не стала спорить. У Жаклин по любому поводу имелось категоричное мнение. Это Марлоу нравилось в ней больше всего. Не терпящая возражений самоуверенность подруги придавала ей чувство защищенности.
Жаклин на мгновение отвела глаза и кивнула. Ее девайс что-то ей сообщал.
— Мне пора, — сказала она. — Поговорим позже.
Оставшись одна, Марлоу потеребила ароматические палочки, стоящие в стакане на раковине, и закрыла глаза. «Найти Иду Стэнли», — мысленно произнесла она.
Перед ее внутренним взором Калифорния скукожилась и рухнула вниз, отчего у Марлоу захватило дух, словно она падала. Карта поменялась, помутнела, прочерчивая полосы мимо сотен символов, означавших соседей, и привела ее в Денвер. Над городом парила иконка Иды, всегда нагонявшая на Марлоу тоску, — красная туфля на шпильке. Вот куда она гордо удалилась — Марлоу приблизила изображение, чтобы вспомнить, где находится Денвер, — в штат Колорадо. Марлоу представила себе Иду на горе, поросшей сиреневыми цветами. Стоит и чихает.
Черный камень слегка кольнул запястье. «Я получила сообщение с производства, — прозвучал голос в голове. — Я должна вернуться под камеры. Я за пределами камер уже пять минут. За это время я потеряла семьдесят семь зрителей».
Марлоу увидела в зеркале, как вспыхнула от чувства вины. Словно бы сеть знала, о чем она думала в тот момент: вот было бы занятно тоже удрать.
«За время, проведенное вне камеры, я потеряла восемьдесят девять зрителей», — продолжал голос в голове.
Восемьдесят девять — это ерунда. В среднем аудитория Марлоу составляла больше двенадцати миллионов. Вот почему Ида смогла сбежать без последствий, подумалось ей, а она не может. У Иды примерно миллион-полтора подписчиков. Она не являлась любимицей публики, особенно после того, как превратилась из тусовщицы в обыкновенную домохозяйку. У нее даже спонсора не было. Марлоу же, напротив, самая популярная женщина на платформе, представляемой крупным рекламодателем — «Истерилом». Подписчики, наблюдающие за каждым ее движением, — люди из разных частей Америки, принадлежащие к различным расам и возрастным группам. Общее у них — груз проблем. Именно так сеть представляет ее на рынке — как олицетворение неблагополучия, знаменитость из «Созвездия», которая сталкивается с теми же трудностями, что и аудитория. Сеть раскапывает общедоступные данные, выискивая взрослых, чьи девайсы фиксируют частые слезы или обжорство, детей, чье сердцебиение выдает панику во время уроков физкультуры. «Познакомьтесь с Марлоу, — гласит реклама, которую сеть направляет прямо в их девайсы. — Она вас понимает». Грустные люди, которые рады, что с ними кто-то заговорил, сразу же регистрируются и начинают следить за ней. Они видят, что она не унывает и живет нормальной жизнью, а время от времени им напоминают, что это целиком заслуга «Истерила». Рассказывать американцам, что им купить, чтобы быть счастливыми, — это работа Жаклин. А работа Марлоу — рассказать, что для этого нужно принимать.
Желая потушить румянец, она успокоила себя перед зеркалом.
«Я должна вернуться под камеры», — твердил голос.
Волосы у Марлоу выглядели спутанными и лохматыми, а потому она снова стянула их заколкой, на этот раз потуже, и вернулась на вечеринку.
Глава третья
Орла
Нью-Йорк, Нью-Йорк
2015
Клуб, куда Ингрид отправила Орлу, находился в жутком квартале. К грязному красному ковру, брошенному у входа, пристал мусор. В дверях стоял вышибала и смотрел прямо перед собой, словно намеревался отгородить взглядом склад-магазин, расположенный непосредственно справа от него.
Орла осмотрела землю и нашла крошечный квадратик тротуара, где с трудом уместились бы две ноги, отмеченный ламинированными буквами: «ОРЛА КАДДЕН, DAMOCHKY.COM». Она протолкалась сквозь толпу и встала рядом с нервной худышкой в платье с вырезом до пупа. Сама Орла была одета так, словно хотела, чтобы ее пригласили войти последней. Упитанный латиноамериканец в очках в роговой оправе поднес телефон к худышке и снимал ее, пока она говорила:
— Мы находимся на презентации свитеров для собак от Хиларии Даль. Все знаменитости, любящие животных, пожаловались на это мероприятие.
— Пожаловали, бестолочь! — заорал латинос в очках, словно увидел пожар.
Хилария Даль была судьей в реалити-шоу, которое стравливало излечившихся от рака людей в конкурсе на лучшую выпечку. К тому времени, когда она пробралась к Орле, Хилария успела дать восемнадцать интервью, и в уголках ее рта запеклась слюна.
— Обожаю «Дамочек»! — завизжала она, бренча длинными серьгами.
Орла кивнула и растянула рот в улыбке.
— Итак, одежда для собак! Что вас вдохновило на этот проект?
Хилария переступила с ноги на ногу.
— Ну, это дело мне по душе.
— Какое именно? — уточнила Орла.
— Борьба со СПИДом, — ответила Хилария.
— При чем тут СПИД? — Орла взглянула на агента Хиларии, одетую во все черное женщину в наушниках с гарнитурой.
— Десять процентов дохода от продажи этой линии поступит в фонд лечения СПИДа, — рявкнула агентша.
— А еще я люблю животных, — добавила Хилария. — И мне нравится, что мое имя будет на одежде, которая станет их согревать, ведь они неизменно согревают нас.
Стоявшая рядом с Орлой худышка энергично закивала, прижав руку к груди.
— Пока мы занимаемся только одеждой для собак, — продолжила Хилария, — но я, кроме прочего, питаю слабость к кошкам. Так что мы стремимся расширить сферу деятельности и попасть на рынок одежды для кошек.
Орла не смогла вовремя остановиться:
— А разве кошки не могут носить то, что вы производите сейчас?
Хилария взглянула на своего агента.
— Думаю, они могут носить маленькие вещи, правда? — неуверенно произнесла она. — Например, шарфики из альпаки?
— Кошки могут, — подтвердила агентша, сердито зыркнув на Орлу.
— И все вещи на сто процентов веганские, — выкрикнула Хилария.
— Вы вроде бы только что упомянули альпаку, — заметила Орла. — А это животное, вроде ламы.
— Все, время вышло, — сказала агент и, взяв Хиларию под локоть, повела ее к дверям. Оглянувшись на Орлу, она отчетливо произнесла: — Чтоб тебе провалиться, — и добавила в гарнитуру: — Да не тебе. Хотя, если ты не выяснишь, куда делась Изабель, скоро я и тебя пошлю подальше.
Наступило временное затишье. Худышка пожаловалась роговым очкам, что преподаватель по импровизации считает ее слишком симпатичной для комедии, а тот в ответ помахал рукой перед ее лицом и проревел:
— ЗАТКНИСЬ НА ХРЕН ЖЕНЩИНА ОНА ПРИЕХАЛА.
Орла оживилась и вытянула шею, пытаясь разглядеть подкативший джип. Агентша Хилари наверняка уже отправила Ингрид имейл с требованием, чтобы Орла извинилась. Может быть, Орле удастся искупить вину, коротко переговорив с персонажем, которому роговые очки аплодировали тоненькими восторженными хлопками.
Вспышки защелкали так ярко, что Орле пришлось опустить глаза, и она увидела только пару приближающихся неторопливых ног, намазанных кремом. Худышка наклонилась вперед и произнесла, задыхаясь от благоговения:
— Флосс, это ну прямо величайшая честь.
И тут во вспышке света Орла, стоявшая впереди худышки, узрела свою соседку по квартире. Флоренс.
Орла стала разглядывать ее в профиль. Щека Флоренс так сияла перламутром, что Орла видела в ней свою тень. Флоренс медленно и сонно моргала темными водянистыми глазами с тяжелыми ресницами, похожими на тысячи ног мухоловки. Волосы у нее были объемнее, чем дома, и до смешного плохие — безжизненные наращенные, неестественно блестящие пряди воняли какой-то химией. Флоренс нарядилась так же, как Орла одевалась на официальные мероприятия: бра телесного цвета без бретелек и утягивающие живот эластичные панталоны до середины бедра. Только на Флоренс больше ничего не было.
Она была так красива, что Орле захотелось узнать побольше о ее недостатках, чтобы утешить себя, перечисляя их вслух.
Потом вдруг Флоренс послала худышке прощальный поцелуй и ступила на крошечный участок, отведенный Орле.
— Привет, — гнусаво пропела она. Орла вздрогнула от голоса, которым ее соседка говорила на публике. Он исходил откуда-то из глубин носа. — Ах, — продолжала Флоренс, — обожаю «Дамочек».
— Флоренс, — произнесла Орла.
— Зови меня Флосс! — захихикала Флоренс. Она перекинула волосы через плечо и погладила их, как домашнего питомца.
Обе девушки оказались в безвыходном положении: Флосс не узнавала Орлу, а Орла не имела понятия, кем Флосс тут представлялась. Пока Орла решала, что делать дальше, вперед выскочил агент Флосс — ну надо же, у нее есть агент!
— Я Джорди из «Либерти Пиар», — сказал он. — Вам, конечно, не надо представлять Флосс Натуцци из реалити-шоу «Хижина серфингиста». — Голос у агента был какой-то неуверенно-надломленный, словно он просыпался по утрам, уже не надеясь, что кто-нибудь воспримет его всерьез. Орла так и представила у него на столе недописанное заявление для поступления на юридический факультет. — Она также частый гость на модных показах в Акроне, — добавил Джорди, — где до недавнего времени она жила со звездой «Синих рубашек» Уинном Уолтерсом.
— Простите, вы сказали — в Акрополе? — переспросила Орла.
— Да, пусть будет так, — вздохнул Джорди, и в то же самое время Флосс громко произнесла:
— Нет, в Акроне. Это Огайо.
Джорди мельком взглянул на Флосс, засмеялся и вскинул руки.
— Да, в Акроне, — устало проговорил он. — Преимущественно, э-э, андерграунд. Очень авангардно. Леброн Джеймс… — Он выразительно умолк. Попробуй обвинить его во лжи: он всего-навсего произнес имя знаменитого баскетболиста.
Орла одобрительно кивнула. На юрфаке ему самое место.
Она посмотрела на Флосс, которая, кажется, не слушала, что болтает ее агент: она уставилась на надпись под ногами Орлы, потом снова подняла глаза на соседку. Когда Джорди потянул ее к следующему репортеру, до Флосс вроде бы дошло.
— Подожди, — моргая и оглядываясь, сказала она. — Фигасе.
Орла сдуру помахала ей.
— Иди внутрь, — кинула Флосс ей через плечо. — Я хочу с тобой поговорить. — Она пошатнулась на каблуках.
Орла увидела, как Джорди повернулся к Флосс и снял что-то с ее запястья. Это была принадлежавшая Орле желтая резинка для волос, оставленная утром на раковине.
— Вы что, ее знаете? — услышала Орла угрюмый голос худышки.
Повинуясь какому-то инстинкту, она не ответила. Флосс была всего лишь последней прибывшей в Мидтаун на презентацию одежды для собак, но кто-то явно считал ее значимой персоной, и она пригласила Орлу зайти в клуб. Орле больше не нужно было говорить с худышкой.
* * *
Стоявшую в дверях девушку со списком приглашенных в руках объяснения Орлы не впечатлили.
— Я личная гостья Флосс Натуцци, — повторила Орла. — Она очень расстроится, если узнает, что меня не пропустили.
Девушка просто перевела взгляд ей за спину, жестом приглашая кого-то подойти. Орла отступила в сторону, чтобы пропустить афганскую борзую в берете и ее хозяина.
Орла пошла по Пятьдесят седьмой улице и обнаружила место, откуда можно наблюдать за мероприятием: участники высыпали во внутренний двор, огороженный кованым железным забором. Флосс стояла недалеко от ограды и беседовала с потным коротышкой в почти полностью расстегнутой рубашке.
Орла прижала лицо к железным прутьям и громко зашептала:
— Флосс!
Соседка повернулась к ней. Оставив мужчину, который продолжал что-то ей говорить, она быстро подошла к Орле.
— Что ты делаешь? Я же сказала: заходи.
— Не пускают, — ответила Орла. — Можешь меня провести?
Флосс взглянула на потертые балетки Орлы и пробормотала:
— Наверно, из-за твоего внешнего вида. — Она взяла у официантки бокал шампанского и передала его Орле между прутьями решетки.
— Так нельзя… — начала официантка, но Флосс с холодной улыбкой обратилась к ней:
— А ситуация с устрицами уже разрешилась? Не могли бы вы найти Гаса и узнать? Я подожду здесь.
Официантка спешно удалилась выполнять поручение.
— Кто это, Гас? — Бокал шампанского казался Орле таким хрупким, что она боялась его раздавить.
Флосс закатила глаза.
— Нет никакого Гаса. — Она выпила шампанское и жестом предложила Орле осушить бокал. — Жди здесь, — сказала она.
Через три минуты Флосс направлялась к Орле, по пути ловя такси. Когда машина остановилась рядом, Флосс постояла, моргая, пока Орла не подошла и не открыла дверцу, а затем отступила, пропуская полуголую соседку вперед.
Джорди вылетел из клуба и, скользя по тротуару подошвами длинноносых туфель, бросился к такси и просунул голову в окно.
— И куда, спрашивается, ты намылилась? — спросил он у Флосс. — Ты знаешь, как я умолял, чтобы тебя пригласили на эту вечеринку? Ты ведь пустое место, милочка. — Капля пота выползла из складки на его лбу и упала на бедро Флосс, прямо туда, где телесного цвета шорты исчезали в сапоге выше колена.
Флосс смахнула каплю.
— Если тебе пришлось умолять, — спокойно произнесла она, — значит, ты тоже пустое место.
Загорелся зеленый свет, и такси тронулось. Орла оглянулась через плечо на Джорди. Она думала, что агент смотрит им вслед, взбешенный перепалкой, но он уже говорил по телефону, скользя по направлению к клубу.
Возможно, из-за того что Орла запомнила, как он выглядит издалека — огненные веснушки бросались в глаза даже с почтенного расстояния, — больше чем через год она узнала Джорди на обложке «Нью-Йорк пост»; сама она все еще только шла к такой известности. Она никогда его не забудет. Никто его никогда не забудет. Джорди был первым, кто умер во время Утечки. В рассказе о его смерти не упоминалось, что он работал с Флосс, что поначалу удивило Орлу. К тому времени даже мимолетная встреча с Флосс была самым ярким событием в жизни многих людей, и любому репортеру с мозгами, умеющему пользоваться интернетом, не составляло труда раскопать связи Джорди. Потом Орла вспомнила: журналист, написавший о гибели Джорди, не мог видеть его страниц в соцсетях — и даже поискать его в «Гугле». Ему приходилось опираться на устные рассказы и бумажные издания. В статье приводились слова тети Джорди о том, что его только что приняли на юридический факультет. Прочитав подтверждение своему ехидному предсказанию, Орла буквально завыла и смяла газету в руке. Киоскер, уставившийся на белый экран своего теперь бесполезного телефона, опешил. «С вас доллар?» — сказал он Орле, однако таким испуганным голосом, словно только выносил этот вопрос на обсуждение. Орла бросила газету на землю и пошла дальше, продолжая плакать. Это было в то время, когда события уже повернулись хуже некуда и никто еще не предвидел, что в дальнейшем и вовсе разразится катастрофа. Тогда в вечерних ток-шоу еще шутили по поводу хаоса. И вечерние ток-шоу еще существовали.
* * *
Когда девушки приехали на Двадцать первую улицу, швейцар просиял так, что Орла поняла: они выглядят пьяными, — и, улыбнувшись привратнику в ответ, почувствовала себя другим человеком, привыкшим к подобному образу жизни. В лифте Орла протянула руку к кнопке с номером шесть, но Флосс шлепнула ее по руке и нажала на верхнюю кнопку. Последний раз Орла выходила на крышу вскоре после переезда в город. Однажды она поднялась туда вечером с книгой и бокалом теплого белого вина, потому что в свои двадцать два года она еще не знала, как его остудить. Крыша ее разочаровала. С единственной скамейки, стоявшей возле воздушных фильтров, ничего не было видно — перспективу загораживало соседнее новое здание. Пятнадцать минут Орла перечитывала одну и ту же страницу, пока не сдалась и не вернулась в дом, представляя, как люди, чьи окна выходят во внутренний двор, смеются над ней за ужином.
Угол, на который не падала тень от примыкающего здания, принадлежал обитателям пентхауса. Но Флосс прошагала прямо к воротам во дворик при нем, с грохотом открыла их и ступила внутрь, не оглядываясь на Орлу и не интересуясь, идет ли она за ней. Орла шла.
В садике стояли скромный уличный обеденный стол и ряд деревянных цветочных ящиков с хостами. Флосс пнула попавшуюся под ноги красно-желтую детскую машинку и вытащила из одного ящика бутылку виски. Над оградой садика расстилался ничем не нарушаемый вид в сторону Нью-Джерси. Солнце уже село, лишь гаснущее зарево светилось над Гудзоном. За спиной Орлы мерцало что-то еще, она повернулась и увидела за раздвижными стеклянными дверьми огромный телевизор, на котором мелькали новостные кадры, а напротив него — мужчину. Он откинулся на спинку дивана, положив ступни в черных носках на журнальный столик. Он без улыбки поднял бокал, приветствуя Орлу.
— Господи, Флосс, — прошептала она, — он нас видит.
— Ничего страшного. — Флосс отхлебнула виски. — Он разрешает мне приходить сюда. Все равно он здесь только ночует — работает здесь, а живет вообще-то в Делавере. — Она передала бутылку соседке.
— Но… — Орла посмотрела на детскую машинку и снова перевела взгляд на мужчину в пентхаусе: он наблюдал за девушками. — Это как-то странно.
Флосс пожала плечами.
— А что такого? Он, типа, украинец.
Они пили и разговаривали, хотя больше пили, и потому беседа все время буксовала. Орла догадалась, что Флосс хотела сначала напиться и ее напоить, а потом уже сказать то, что собиралась. Наконец, когда Орла ответила Флосс, кто жил в ее комнате раньше — косматая Жаннетт, мечтавшая стать спортивным комментатором, потом застенчивая Прия, к которой бесконечно приезжали родственники, — Флосс прервала ее и призналась:
— Я вообще-то знаю, кто ты. То есть знаю твое имя. Просто мне в голову не приходило, что ты моя соседка по квартире. Если честно, когда мы познакомились, я тут же забыла, как тебя зовут, — ну, как это часто бывает. Я решила, что ты Ольга. — Флосс вытянула вперед руки, покачивая бутылку за горлышко. — А оказалось, что все это время я жила рядом с Орлой Кадден. Я знаю, где ты работаешь.
— Где я работаю? — повторила Орла. Блогерство трудно назвать работой.
Флосс без тени сомнения продолжала:
— Сэйдж Стерлинг. Печально, что она умерла и все такое.
— Грустная история, — согласилась Орла. Как бы глупо это ни звучало, она даже скучала по Сэйдж.
— За прошлый год ты написала о ней сто двадцать три раза, — констатировала Флосс, проведя наманикюренным ногтем по экрану телефона. Орла увидела над списком заголовков свое имя и фотографию. — Здесь, например, ты перечисляешь ингредиенты салата, который она всегда ела, когда ее подлавливали папарацци, — пробормотала Флосс. — Мне это понравилось.
— Этот пост собрал самое большое число просмотров, — заметила Орла. — Даже больше, чем некролог.
Флосс подождала, когда утихнет сирена проезжающей мимо машины, и продолжила:
— Как думаешь, ты сможешь сделать то же самое для меня?
— Ну-у, — протянула Орла, — я просто позвонила в кафе, и мне рассказали, что ела Сэйдж. Ничего особенного, обыкновенный «Кобб» с незрелыми соевыми бобами.
— Я не о том. — Флосс отхлебнула виски и поставила бутылку на край крыши. — Когда ты в первый раз написала о Сэйдж, она была просто дочерью директора киностудии, и больше никем.
— Да, но потом она начала сниматься, — возразила Орла. — И после ремейка «В джазе только девушки» сразу стала довольно известной…
— Нет. — Флосс потрясла головой. Прядь искусственных волос стала сползать, и показался липкий корень. — Не сразу. Сначала она оказалась на той фотографии, потом все те модели появились на глупых мероприятиях в торговых центрах, где пьют и рисуют одинаковые картины. Потом их разместили в «Инстаграме», и ты написала пост, где опознала каждую по ее произведению.
Орла уже и забыла, как все начиналось.
— Одного этого было достаточно, чтобы у нее появился агент, — продолжила Флосс. — А он нашел того, кто прислал ей сапоги из белой кожи с радужной шнуровкой. Она их носила, поэтому производители сапог разослали фотографии блогерам. Помнишь, как ты их получила?
Орла кивнула. Пост, который она написала об этих снимках, назывался «Сапоги Сэйдж Стерлинг: белое предпочтительнее черного». «Мне кажется, не стоит шутить с белым и черным, — попыталась Орла поспорить с Ингрид, прежде чем нажать кнопку „Опубликовать“. — Это может быть воспринято как расистский призыв. Лучше не давать таких двусмысленных заголовков». Ингрид только отмахнулась: «Поверь мне, такие рассуждения и есть расизм».
— Вот, а потом ты написала пост о ее обуви с фотографиями всех сапог, которые она когда-либо носила. — Флосс стерла блеск с губ и вытерла ладонь о мягкую спинку стула кремового цвета. — И назвала ее иконой стиля. Через пару месяцев производители сапог назвали в честь нее коллекцию, ты написала об этом, и весь товар был мгновенно распродан. Поэтому модные дома пригласили ее курировать… — Флосс нарисовала в воздухе кавычки, пронзив его так яростно, что Орла поморщилась, — целую линию сапог. Что привело ее на Неделю моды. Она должна была сидеть во втором ряду, но ее агент принес листы бумаги с ее именем и украл свободные места в первом ряду, куда не явились девушки, для которых они были зарезервированы. Довольно умно. Мне понравилась такая наглость.
Стемнело. Над раздвижными дверьми зажглись прожекторы. Они явно предназначались для чьего-то огромного пригородного сада и были слишком яркими для такого маленького дворика. Орла перегнулась через перила и уставилась в темноту. Она могла бы заскучать по дому, не будь ее мысли заняты вопросом, не заглядывает ли украинец ей под юбку. Орле хотелось пить, она отхлебнула виски и обнаружила, что жажду оно не утоляет.
— Ты поставила ее в сводку новостей о Неделе моды, — продолжала Флосс, — и одна читательница поинтересовалась, кто она. Тогда ты опубликовала пост, перечисляющий факты из ее жизни. Помнишь?
«9 УЛЕТНЫХ фактов о Сэйдж Стерлинг». Ни в коем случае нельзя использовать число 10 — читатели его терпеть не могут. Это выглядит слишком совершенно, слишком нарочито. Подозрительно.
— И еще ты нашла старый снимок — Сэйдж в подростковой музыкальной группе вместе с тем парнем, о котором теперь все только и говорят, — добавила Флосс.
— Да, — подтвердила Орла. — Я думала, в старшей школе они встречались.
— Оказалось, что нет, — ответила Флосс, — но неважно. Ты написала об этом, потом исправилась, но кто-то уже занес эти сведения в «Википедию». Могу поспорить, что они так там и остались. И агенты тоже были заинтересованы в таких подробностях, а потому не стали отрицать, а свели их. — Флосс задрожала и обхватила себя руками. Стоял август, и на крыше дома, даже между двумя водоемами, было довольно тепло, но не в том случае, если на тебе только корректирующее белье. — И тогда ты стала писать об этой паре, — сказала Флосс.
Орла помнила. «Сэйдж и Финн — о, мы зовем их СИНН — впервые выходят в свет вместе», «Все, что Сэйдж носила во время тура новой группы Финна», «Синн отдыхают на Гавайях — ах, до чего же они сексуальны!».
— А потом, с ума сойти, — говорила Флосс, — она сделала старомодную стрижку, стала платиновой блондинкой и начала завиваться на бигуди.
«Хм, кто это, Мэрилин Монро? Взгляни на новую прическу Сэйдж Стерлинг». «Хм» добавила Ингрид после того, как Орла закончила работу и ушла домой.
— Тогда она и получила роль в ремейке, — с горечью произнесла Флосс и указала на Орлу. — После того как ты сравнила ее с Мэрилин Монро. На самом деле она ни капли не была похожа на чертову Душечку!
У Флосс был такой грустный голос, что у Орлы возникло желание извиниться. Вместо этого она напомнила соседке, что фильм снимался на студии, которой руководил отец Сэйдж, так что она, скорее всего, получила бы роль, даже если бы ее вообще никто не знал.
— Кроме того, — добавила Орла, неожиданно бросаясь на защиту Сэйдж, небесную покровительницу своего наличного дохода, — не стоит ей завидовать. Она сидела на героине и от этого умерла.
Флосс отмахнулась.
— Она была просто безалаберной. Я не такая.
Орла удивленно уставилась на нее. Она подумала о том, чтобы спуститься в свою комнату и отгородиться хлипкой фальшивой стенкой от этой странной лукавой девушки. И о том, чтобы сообщить управляющему Мэнни о каком-то чудиле, который живет в пентхаусе и пялится на молодых женщин на крыше, вместо того чтобы быть дома в Делавере со своим ребенком.
— Здесь ты должна полюбопытствовать, что тебе это даст, — терпеливо подсказала Флосс.