Князь Сваруп вытащил изо рта куриную косточку и объявил:

— Собачья нынче жизнь в гостевом доме.

Рама сходил на кухню и вернулся с металлической тарелкой — с таких кормят нищих и работников. Первин подумала: он, видимо, выбрал ее, поскольку разбирается в кастовых особенностях, на которые указал князь Сваруп. Не глядя на князя и его придворного, Рама переложил на тарелку остатки риса и овощей. Виндалу не осталось.

— Так нас кормят пищей для слуг! — тихо сказал князю Чираг Дхиллон на маратхи.

— Простите, мы не ждали высокородных гостей, — откликнулся на том же языке Колин.

Глядя в спину Раме, который уносил прочь полупустую тарелку, князь Сваруп осушил свой бокал.

— А вино еще есть? Или в винном погребе так же пусто, как и в буфете?

Колин перевернул бутылку.

— Ничего не осталось. Завтрак подадут в восемь — в девять нам нужно выехать на станцию.

Первин не сводила глаз с полуоткрытой двери на веранду. Ей не хотелось выражать согласие с планом Колина, зато хотелось, чтобы князь и его люди этому плану последовали. И Адитья тоже.

Она знала, что, если мужчины уедут в Пуну, ей проще будет добраться до дворца и выяснить то, что выяснить необходимо.

20. В разные стороны

На рассвете следующего дня Первин зажгла свечу у кровати. Ополоснула лицо водой, надела юбку с разрезом, блузку, жакет, который привезла из Бомбея. Сложила в небольшую сумку самое необходимое: фляжку с водой, блокнот, перо, фонарь на батарейках. Взяв ботинки в одну руку, а сумку в другую, она на цыпочках прокралась на веранду. Не хотелось никого разбудить.

Но ее уже дожидались.

— Доброе утро, — поздоровался из своего любимого плетеного кресла Колин. Она заметила, что он полностью одет: брюки, белая льняная рубаха, ботинки.

— Доброе утро. Сегодня йоги не будет? — А она-то рассчитывала, что он уйдет из дому.

— Нет времени. Поглядите вон туда.

Туман еще не рассеялся, но она увидела какое-то шевеление в кроне жакаранды и быстро поняла, что там стая обезьян. Хануман спрыгнул на землю, за ним еще четыре обезьяны примерно того же размера.

Первин не терпелось двинуться в путь, и все же она улыбнулась.

— Какое семейство — не разлей вода.

— Совершенно верно. Родня всегда рядом, и есть кому тебя защитить. Нам, людям, есть чему у них поучиться. — Колин вздохнул, потом обернулся, увидел, что на ней костюм для верховой езды. — Так, и что вы затеяли?

Первин помнила, что рядом с верандой находится целый ряд гостевых комнат. Указав на них головой, она пробормотала:

— Предлагаю поговорить в саду.

Колин дошел с нею до жакаранды — там стояла железная скамья, с нее открывался вид на горы. Первин села и принялась шнуровать ботинки. Заметила, что Колин не взял палку. То ли он сегодня чувствовал себя крепче, чем накануне, то ли пытался скрыть свою слабость от князя Сварупа.

Посмотрев, как она обувается, Колин сказал:

— Судя по вашему наряду, вы не собираетесь сегодня посещать наших начальников в Пуне.

Первин решила, что будет твердо стоять на своем.

— Да, у меня другие намерения. Я бы очень хотела позднее встретиться с вами во дворце — и приводите с собой поисковую группу, какую сможете собрать. Я позабочусь о том, чтобы вас впустили.

Колин не стал садиться. Пнул лежавший между ними белый камушек. А потом, не сводя с этого камушка глаз, спросил:

— Князь ведь не знает, куда вы собрались, верно?

Первин разве что не закатила глаза.

— Нет, конечно. Князю я не доверяю, и вообще, мне хочется его пнуть, как вот вам — этот камушек. А вот в то, что Родерик Эймс взял у него частный оплачиваемый заказ, я верю — вы ведь уловили, о чем речь?

— Более или менее, — ответил Колин. — И для меня это загадка. Государственные служащие не имеют права брать деньги у сторонних заказчиков.

— Вы об этом уже говорили. У меня есть все основания полагать, что Родерик также собирается взять подряд у Язада Мехта. Утром после того, как мы ужинали все вместе, они куда-то ездили вдвоем.

Колин покачал головой.

— Но если я заведу об этом речь, я лишусь дружбы Язада.

— В тяжелом вы положении.

— Да. Но давайте лучше сосредоточимся на другом. Что я скажу князю Сварупу о вашем исчезновении?

Первин нагнулась и подняла камушек, упавший возле самых ее ног. На ощупь он оказался гладким, прохладным. Считать камень драгоценным или нет — это ведь совершенно произвольный выбор. То же самое относится и к людям.

— Решайте сами, что вы ему скажете. Вряд ли его расстроит мое отсутствие. Однако, если вы ему сообщите, куда я направилась, он может броситься в погоню вместо того, чтобы отправиться с вами в Пуну.

Колин глянул через плечо на здание гостевого дома, будто бы проверяя, что оттуда никто не вышел.

— Скажу ему так: вы нынче не в настроении ехать в Пуну. Вот только боюсь, вам сложно будет разбудить Лакшмана и заставить его людей нести паланкин в столь ранний час.

— Лакшман и носильщики очень устали, — согласилась Первин. — Я и не думала просить их помощи. Зато надеялась, что вы дадите мне на время лошадь.

Колин выпучил глаза.

— Да как вы найдете дорогу, если сидели в закрытом паланкине? Кроме того, через некоторые части леса ехать верхом очень сложно.

Первин решила промолчать про свои потайные страхи. И просто сказала:

— Занавески я почти все время держала раздернутыми. Запомнила много примет. Кроме того, в джунглях достаточно протоптанная тропинка. Вообще, путь несложный, если не по темноте.

С дерева спустился ярко-зеленый попугай, напугал их обоих. Колин заметно покачнулся.

— Лучше сядьте, — предложила Первин, и он сел, подчеркнуто оставив между ними примерно полметра.

— Когда два дня назад вы уезжали, я переживал, что вас не впустят во дворец. Теперь у меня другие переживания. — Колин шумно выдохнул и только потом продолжил: — Я тревожусь за вашу безопасность. Если вас убьют во дворце или на пути туда, что я скажу вашему мужу? Что отпустил вас совсем одну?

— Да ну вас! Он тут вообще ни при чем! — Эти невежливые слова вырвались у Первин прежде, чем она успела себя остановить.

Но Колин не столько обиделся, сколько изумился:

— Что вы имеете в виду?

Не собиралась она открывать ему всю правду, но, с другой стороны, не хотела, чтобы муж стал для него инструментом давления на нее. Она скованно произнесла:

— Для меня он все равно что мертв. И никак не участвует в моей жизни. Собственно, моя смерть его только обрадует.

Колин откинулся назад, как бы пытаясь оценить ее получше.

— Вы хотите сказать, что живете раздельно?

— Совершенно верно. — Первин пыталась изображать равнодушие. — На расстоянии в полторы тысячи километров. Как по мне, лучше бы еще и дальше.

— Вы разведены?

Первин задел его бесстрастный тон.

— Нет. Развестись с Сайрусом я не могу, потому что он недостаточно жестоко меня мучил. Парсийка может получить развод, только если ее серьезно изувечили, выбили глаз, оторвали руку или ногу.

При этих ее словах Колин побледнел. Первин подумала: ее слова об оторванной ноге, видимо, заставили его вспомнить собственное увечье. Наконец он заговорил — и в голосе проскальзывала дрожь:

— Но вы живете в Британской Индии, имеете гражданство, как и я. Развод — вещь осуществимая. Наверняка его можно добиться в суде. Например, на основании прелюбодеяния.

— В парсийском законе нет статьи о прелюбодеянии; вернее, есть, но только если супруг вступает в связь с женщиной, не являющейся проституткой. У меня нет доказательств, что такое случалось.

— Поверить не могу, что в столь прогрессивной религии столь отсталые законы о браке, — нахмурился Колин.

— Действующее парсийское законодательство одобрено англичанами, — заметила Первин. — Кроме того, ваше правительство поддерживает недопустимое семейное право и в других индийских религиозных общинах: так, дочери получают в наследство меньше, чем сыновья, вдов лишают собственности, мужчины и женщины не могут расторгнуть брак, в котором они несчастны.

Колин качнул головой.

— Я ничего про это не знал. Чувствую себя полным идиотом.

Первин очень хотелось дотронуться до его руки: он явно был потрясен. Но тем самым она нарушит приличия. Поэтому она тихо произнесла:

— Я доверила вам важные личные сведения. Меня вряд ли взяли бы на эту работу, знай руководители агентства, что мое прошлое запятнано.

— От меня они ничего не услышат. Конфиденциальная информация останется при мне. — Он дотронулся до рубахи чуть выше груди. — И хочу, чтобы вы знали: я считаю вас очень отважной женщиной — ведь вы сумели вырваться. И слава богу.

Она почувствовала, как заливается краской.

— Не могли бы мы прекратить разговор на личные темы? Я как раз шла в конюшню. Если вы согласны одолжить мне лошадь.

— Я очень за вас беспокоюсь, но останавливать не стану. Слишком многие уже пытались. — Колин поднялся со скамейки. — Важно, чтобы вы уехали прежде, чем князь Сваруп проснется.

Первин не знала, как выразить в словах свою благодарность. И просто произнесла:

— Буду рада увидеть вас во дворце.

Колин запрокинул лицо к небу.

— Туман в предгорьях рассеивается. Надеюсь, вас ждет хорошая погода — и на пути туда, и на пути обратно.



В путь Первин двинулась через полчаса, плотно завернувшись в шаль, так как утро выдалось прохладное. Все необходимое уложили в переметные сумки, в том числе и пакетик с завтраком, который на скорую руку приготовил Рама. Мохит ночевал на конюшне. Его разбудили, и он помог Первин сесть на ту же лошадку Рани, на которой она уже ездила три дня назад. Они затрусили вниз по склону, и Первин показалось, что пятнистая кобылка понемногу разобралась в том, чего же от нее хотят. Оставалось надеяться, что такой же послушной и легкой на ногу она будет и на крутых и сырых участках, которые Первин запомнила из поездки в паланкине.

Тропа привела ее к стене, окружавшей поместье Мехта, и Первин увидела тех же привратников, что дежурили и накануне. Поравнявшись с ними, она натянула повод, удерживая Рани.

— Как себя чувствует бурра-мемсагиб?

Старший привратник отвел глаза — он явно нервничал.

— Нехорошо ей. Доктор у нее.

За открытыми воротами Первин увидела ту же лошадь темной масти, на которой врач приезжал в гостевой дом. На переметных сумках виднелся красный крест — раньше она этой подробности не заметила.

— Не велено никого впускать, пока не скажут, что это безопасно, — вступил в разговор привратник помладше.

Тут Первин вдруг вспомнила слова врача о том, что двое детей заболели холерой. Как могла болезнь проникнуть сюда, за стены поместья?

— У нее холера?

— Он этого пока не сказал! — Старший привратник с укором глянул на младшего. — Но ей совсем худо. Возможно, когда сагиб вернется, его тоже внутрь не пустят.

Первин окатила волна жалости к Вандане. Да, может, та и обманщица, но не заслужила таких страданий. Кроме того, Первин понимала, что навестить Вандану не может — слишком велик риск заразить потом княжеское семейство.

— Я помолюсь за ее здоровье в храме Араньяни, — сказала Первин. Да, она не индуистка, но ей станет легче, если она быстренько произнесет там зороастрийскую молитву — ведь невзгоды обступают со всех сторон. — Попросите, пожалуйста, горничную передать это мемсагиб.

— Это ее главное божество, — заметил старший привратник и коротко кивнул.

Первин попрощалась с дурванами, поняв наконец, что хмурыми они выглядели отнюдь не потому, что она им не понравилась. Они переживали за хозяйку, а еще, видимо, понимали, что и собственное их благополучие под угрозой.

Первин дала Рани шенкеля, та тронулась с места. Сгущался туман, усиливая чувство опасности. Первин не понимала, куда направляется. Ей было неведомо, жив ли князь Джива Рао, как неведомо и то, чем окончится поездка Колина в Пуну, удастся ли ему вызвать на подмогу военных.

Проезжая через деревню, Первин заметила, что на улицах куда больше людей, чем в прошлый ее визит. Двигалась она осторожно, не поднимая головы, сосредоточившись на дороге. Надеялась лишь на то, что ее не признают в этом эксцентричном костюме — вот только слишком пристально вглядывались в нее прохожие.

Добравшись до края леса — деревья здесь росли не так часто, а цветов было больше, — Первин возвратилась мыслями к Вандане. Если доктор Эндрюс не сможет ей помочь, печальным станет возвращение домой для ее мужа. Первин гадала, знал ли Язад тайну кулона с лунным камнем, который Вандана подсунула Первин в качестве подарка раджмате. Возможно, он сам и настоял на том, что кулон должен вернуться во дворец. Но почему? Нужно сосредоточиться, не пропустить отворот к храму. Кроме прочего, Первин внимательно следила, не обнаружится ли следов человеческого присутствия — хотя и сильно сомневалась в том, что Джива Рао заберется один в такую даль.

Первин доехала верхом до обветшавших столбов, стоявших метрах в ста перед древним храмом. Осторожно послала Рани вперед. Ближе к храму она увидела, что медная чаша, в которой Лакшман оставил деньги, полна диких орхидей. Здесь, среди леса, Араньяни явно чтили.

Первин подвела Рани к стволу упавшего дерева. Как раз подойдет в качестве опоры, чтобы спуститься на землю. Спешиться удалось без труда, после чего Первин подвела Рани к ручейку, рядом с которым до этого присаживались поесть носильщики.

— Не бросай меня, — попросила она лошадку, похлопала ее по крупу, а потом направилась к храму, подходить к которому раньше отказывалась. Он представлял собой большую цилиндрическую скалу, в ней был высечен альков. Внутри стояла грубо сработанная статуя из черного камня. По округлым грудям Первин поняла, что это женская фигура, однако у нее не было ни изысканной прически, ни иных украшений, характерных для статуй богинь.

Птичий крик вывел Первин из задумчивости и заставил вернуться к настоящему. Она прошла в другую часть храмового садика, чтобы оттуда посмотреть на холмы. Нащупала кушти под сари, стала перебирать его пальцами, шепча молитву. Молилась за то, чтобы Мирабаи отыскала сына. Молилась — и чувствовала, будто привлекает на свою сторону энергию тысяч живущих здесь животных и насекомых. Да, она не верит в Араньяни, но если богиня готова ей помочь, она примет помощь.

Первин как раз закончила, когда поблизости раздался хруст. Не человеческие шаги — какое-то крупное животное.

У Перин потемнело в глазах, она медленно повернулась, опасаясь самого худшего.

В ее сторону двигался всадник. Первин замерла, понимая, что не успеет подбежать к Рани и ускакать. Оставалось надеяться, что это не один из двух самых страшных преследователей: не Родерик Эймс и не князь Сваруп.

Всадник приблизился, стало ясно, что он мал ростом, скромно одет. На голове копна седых волос. Первин моргнула и окликнула:

— Рама-джи, это вы?

— Да. Сандрингем-сагиб послал меня вам вдогонку. Не хотел, чтобы вы заблудились.

Первин улыбнулась и подумала: все-таки Колин нашел способ обеспечить ее безопасность. Однако Рама не носильщик паланкина — неужели он знает этот путь лучше, чем она? Первин задала ему этот вопрос, он улыбнулся.

— На пути во дворец почва все время меняется. В одном месте густо растут брахми. В другом — ашвагандха. Мне эти места известны.

— На мое счастье. — Первин искренне обрадовалась, что у нее теперь есть сопровождающий.

— Отведу лошадь к ручью, на водопой. А потом помолюсь за благополучие махараджи, — сказал Рама и повел коня к воде. — Это не займет много времени.

Рама ушел в храм, а Первин вернулась к ручью — обе лошади опустили морды в чистую воду. Пили много и долго, хотя никакой жары не было. Казалось, животные знают, что впереди их ждет непростой путь.



Первин без единого слова позволила Раме указывать ей дорогу. Рани, похоже, была только рада приноровиться к неторопливому шагу второй лошади. Через полтора часа медленной осторожной езды вдали показались серые башни дворца. Вблизи Первин подметила: что-то переменилось. Но только на мощеной дороге, которая вела непосредственно к воротам, она поняла, что у главного входа больше нет дурванов.

Рама, ехавший чуть впереди, остановился. Натянул поводья, давая Первин его нагнать.

Посмотрел на нее, качнул головой.

— Стражи нет. Плохой знак.

— Когда я уезжала, ворота охранялись. Видимо, все ушли на поиски махараджи.

Первин отпила воды из фляжки, потом вытащила из переметной сумки блокнот и перо. Засунула их в просторный карман юбки — та оказалась даже полезнее, чем она раньше думала.

Из тени под стеной вышли двое детей. Каждый с ножом. С ними был белый пес Ганесан. Он заворчал на Раму, но когда Первин назвала его по имени, он ее узнал, радостно залаял и замахал хвостом.

— Так вы сегодня за стражников! — приветливо обратилась Первин к детям, жестом подзывая младшего подойти и взять Рани под уздцы. Он послушался, и Первин удалось сползти на землю. Тут же подбежал Ганесан, она его погладила, заговорила с ним.

— А где дурваны? — спросил Рама у детей на местном диалекте.

— Князь пропал. Его нарядная тетя-парсийка украла! — поведал младший мальчик.

Рама взглянул на Первин, она перевела дыхание.

Понятно: в странном ездовом костюме мальчики ее не узнали.

— Я и есть тетя-парсийка, но я не крала махараджу. И я приехала сказать махарани, что он не со мной. Я очень постараюсь его найти.

— Внутрь пускают только членов семьи. — Голос у старшего мальчика дрогнул. — И вообще, это не женские ворота. Они с другой стороны.

Первин удивилась. В прошлый раз никто не просил ее входить через женские ворота. Может, именно через них князя и похитили?

— А не будете ли вы так любезны показать, где находятся женские ворота? — Первин придерживалась официального стиля — с бедными детьми и слугами так было не принято разговаривать. Но она решила рискнуть: младший хихикнул, однако старшему явно понравилось, что к нему относятся с уважением.

— Только вашему дедушке в зенану нельзя, — добавил младший, глядя на Раму.

— Я не собираюсь проявлять неуважение. Однако я должен дойти с нею до других ворот, — объявил Рама.

Первин его настойчивость напомнила о том, что, хотя снаружи дворец и охраняли, никто не мог сказать, что творится внутри.

Через несколько минут они уже стояли у вторых ворот — очень странных, высотой чуть больше метра.

— Это детские ворота? — спросила Первин.

— Нет. Это так защищают махарани, — пояснил старший охранник. — Чтобы войти, всем приходится пригнуться. И слуге изнутри видно, кто пришел.

— И если не дама, чик — и голова с плеч! — хихикнул младший.

Запор на дверце с лязгом пополз вверх. Шутка про голову с плеч Первин не насмешила. Запор поднимают — значит, внутри кто-то ждет.

Да, она женщина, и все же ее пытались отравить. Может, эта древняя дверь — еще одна попытка от нее избавиться? Она глянула на старшего мальчика — тот нервно теребил полу своей лунги. Можно приказать ему войти внутрь первым, но он, скорее всего, откажется из страха, что ему за это попадет.

Первин посмотрела на Ганесана — он не отходил от нее ни на шаг. Стоял рядом, медленно помахивая хвостом. Первин опустила ладонь на его гладкую теплую холку — как хорошо, когда рядом надежный друг.

— Вперед, — сказала она, подталкивая пса сзади; он двинулся к воротам. Ганесан проворный, уклонится от любого ножа. Изнутри донесся негромкий женский смех, после чего Первин тут же вдохнула поглубже, низко нагнулась и шагнула внутрь.

— Все в порядке? — крикнул Рама по-английски ей вслед.

Первин оказалась в вестибюле, где уже побывала в первый вечер. Квадратное помещение было почти пустым, но пол украшала изысканная мозаика. А на подушках сидели те же самые фрейлины, которых она уже видела в дурбаре, сбоку от них — служанки. Не сводя с них глаз, Первин ответила Раме:

— Все в порядке. Здесь несколько благородных дам и служанок, а больше никого.

— Все мужчины уехали искать махараджу! — раздался визгливый напористый голос той самой миниатюрной светлокожей дамы, которая накануне подала махарани Путлабаи брошенный скипетр.

Первин воздела руки, показывая, что они пусты.

— Я его не забирала. И вернулась с одной целью: отыскать его. Назовете мне свое имя?

— Арчена. Фрейлина раджматы. — Судя по тону, дама считала себя главным управляющим зенаны.

— Как раджмата?

Арчена ответила насупившись:

— Лежит в постели. Мы все опасаемся за ее здоровье.

Хотя Арчене полагалось держать сторону раджматы, Первин сразу почувствовала, что та в курсе дел обеих махарани. В зенанах оно всегда так.

— А махарани Мирабаи вернулась во дворец?

— Пока нет.

Первин встревожилась сильнее прежнего. Если Адитья ничего не перепутал, младшей махарани нет уже полсуток.

— Странно, что она уехала на прогулку и не взяла с собой Ганесана.

Арчена вроде как призадумалась.

— Может, знала заранее, что путь для него окажется слишком длинным?

Первин это не удовлетворило.

— Те, кто ищет махараджу, ведь ищут и ее тоже?

Арчена посмотрела на нее со снисходительной улыбкой.

— Всем хочется знать, куда она подевалась. Но мужчины к ней приближаться не могут — чтобы не нарушить пурду.

Первин обдумала эти слова.

— Вы хотите сказать, им будет непросто опознать ее, поскольку они ее никогда не видели.

— Она, когда ездит верхом, надевает особый костюм. Издали похожа на мужчину — но признать они ее признáют.

— Мужской костюм для верховой езды?

— Нет, ливрея дворцового вестника. — Арчена заговорила совсем тихо, как о чем-то постыдном: — Ей специально костюм пошили. И она думает, что раджмата про это не знает.

Знает, подумала Первин, потому что Арчена ей про все донесла.

— Мемсагиб, прошу прощения, что перебиваю. Где прикажете вас ждать? — раздался снаружи голос Рамы.

— У входа в старый дворец, пожалуйста. — Тогда Рама сможет переговорить с Колином и остальными, когда они появятся — хоть ближе к концу дня, хоть завтра утром. Кроме того, она знала, что, если Раме понадобится попасть во дворец, внутрь его пустят только через те ворота.

21. Что видела княжна

С Рамой Первин говорила уверенно, на деле же ее терзали сомнения. Одна надежда — что Арчена и другие обитательницы дворца поверят, что она не повинна в похищении. Кроме того, исчезновение махарани тревожило Первин не меньше, чем исчезновение князя Дживы Рао.

— Пройдете со мной, мемсагиб? Собаку нельзя. Раджмата ее не любит. — Арчена проворно зашагала к арочному проему, который вел в длинный коридор зенаны. Первин подумала, куда ее ведут: на беседу с раджматой или на что похуже.

— Стойте. Сперва я должен с ней поговорить.

Первин резко развернулась и вздрогнула — она раньше не видела мистера Басу в зенане. За стеной-джали из бежевого мрамора просматривалась длинная тень.

— Это вы, Басу-сагиб?

— Да, — подтвердил старческий голос. — Прошу вас, пройдите за дверь, чтобы я мог с вами поговорить.

Первин в замешательстве огляделась.

— Я нигде не вижу двери.

— Вот она. — Арчена отперла дверь из того же ажурного мрамора, что и вся стена-джали. Дверь без намека на ручку была подогнана так искусно, что оставалась почти незаметной.

Арчена осталась в зенане и заперла у Первин за спиной дверь. Мистер Басу стоял в темном главном зале. Он сгорбился и повесил голову, как будто от скорби. Первин подумала: а может, он знает что-то, чего больше не знает никто.

— Не думал, что вы вернетесь. — Голос его звучал глухо. — Но это хорошо. Раз вы здесь, значит, не вы его похитили.

От этих слов у Первин затеплилась надежда.

— Вы правы. Я встревожена судьбой махараджи. Можете сказать, где его уже искали?

Узкие плечи приподнялись, потом вновь опали — с видом полной безнадежности.

— Где только не искали. Во дворце, в садах.

— А существует план комнат старого и нового дворца? Может, он где-то прячется.

— Мне карта не нужна, — перебил старик, и тон его напомнил ей тон князя Сварупа. — Комнат сотни. Стражники их все обыскали. А теперь прочесывают лес.

Странно, что они с Рамой никого не встретили.

— А стражники — люди надежные? Вы их знаете всех до единого?

— Да. Ни у кого из них нет оснований причинять зло будущему повелителю.

Первин придвинулась ближе, понизила голос:

— А как по-вашему: стражники из старого дворца больше преданы вдовствующей махарани, а стражники из нового — махарани Мирабаи?

— Не должно такого быть, они все одна семья. — Потом он добавил со вздохом: — Не выдержит мое сердце этой беготни за детишками.

Заметив, что на лбу у него выступил пот, Первин сказала:

— Буду молиться за ваше здоровье. Отдохните, сколько потребуется, — теперь я буду руководить поисками. Вы мне очень поможете, если передадите свои полномочия.

Он провел ладонью по глазам и сказал:

— Да, ищите повсюду. Если махараджу найдут, я попрошу махарани освободить меня от должности. Старому учителю не пристало жить дольше собственных учеников.

Первин почувствовала, что старик едва сдерживает слезы, на нее нахлынуло сочувствие. Она вытащила из кармана чистый платок, вложила ему в руку.

— Представляю, как горько терять учеников. Вам, конечно, больнее, чем всем остальным.

Учитель прижал хлопковый платок к глазам.

— Да. Я так мечтал, что они займут свое место в истории, — но вотще. А что касается Дживы Рао, я мало чему смог его научить. Если он погибнет, то войдет в следующую жизнь почти несведущим.

— Не будем думать о худшем, — ласково произнесла Первин. — Кстати, у главных ворот меня дожидается помощник из гостевого дома.

Мистер Басу отнял платок от глаз, моргнул.

— Англичанин?

— Нет. Рама-джи — целитель, специалист по аюрведе, — сказала Первин, потому что, если назвать Раму поваром или преподавателем йоги, вряд ли его впустят в ворота. — Он хорошо знает местность, поскольку собирает целебные травы. Если Раме-джи понадобится войти и переговорить со мной, вы ведь ему позволите, правда?

— Скажу слугам, — с решительным кивком ответил мистер Басу. — А сам подожду внизу, у себя в кабинете. Если вам что-то еще понадобится…

— Я хотела бы видеть раджкумари, — сказала Первин. — Не могли бы вы меня к ней отвести?

— Что? Почему ее? — В голосе звучала досада.

— Княжна Падмабаи осталась без матери и без брата. Полагаю, ей трудно такое выдержать. Она в смятении и напугана. — Первин удивилась, что он и сам об этом не догадался.

— Неправда. Мы слышали — она весь день играла, — невинно вставила Арчена с другой стороны джали.

Первин чувствовала, что ее не пускают к княжне намеренно.

— Я была бы признательна, если бы вы отвели меня к ней…

Арчена ответила прежним своим неприятным тоном:

— Не выйдет. Никто не захочет вас к ней вести.

Первин с трудом скрыла свой гнев.

— Вы слышали, что Басу-сагиб только что дал мне разрешение осмотреть дворец. Поскольку отец княжны мертв, я официально являюсь ее опекуном. И я крайне встревожена.

В голосе Арчены звенел холод:

— Я вам верю. Но никто не хочет вас сопровождать. Говорят, вы на всех назар наложите.

Первин пришла в ужас.

— Я ни на что такое не способна. Я обыкновенная женщина.

Последовало долгое молчание, которое прервал тихий голос:

— Я ее отведу.

На другой стороне перегородки раздалось громкое бормотание фрейлин. Потом вновь заговорила незримая Арчена:

— Позволяю.

Золотая дверь в стене открылась, через порог переступила горничная средних лет в скромном бело-синем сари. Первид ободряюще улыбнулась ей:

— Как вас зовут?

Горничная сложила руки в намасте и пробормотала:

— Свагата. Все дурное, что могло произойти в моей семье, уже произошло. Я готова к любым жертвам.

Они двинулись в путь — вышли из старого дворца и пошли через двор; Первин попыталась подбодрить горничную, которая шагала скованно, не поднимая головы:

— Свагата-бхаи, я не причиню вам вреда. Мне просто нужно попасть к княжне.

— Я вас отведу. Только не давайте мне ни денег, ни писем.

Первин на ходу обдумала эти слова.

— Это как-то связано с Читрой?

Свагата искоса посмотрела на нее.

— Да. Она моя дочь. Из-за вас ее бросили в дворцовую тюрьму.

Первин вздрогнула.

— Где эта тюрьма?

— Под старым дворцом. — Губы Свагаты мучительно искривились. — Там холодно, мокро и крысы.

— И преступники? — Первин не смогла скрыть свою тревогу.

— Сейчас там больше никого. А в старые времена махараджи сажали туда воров. Дурное место.

Первин стало стыдно за просьбу отправить письмо — тем более что сама она благополучно добралась до гостевого дома еще до его получения.

— Я прошу прощения. Понятия не имею, кто обвинил вашу дочь в дурном поступке.

— Кто-то находился в коридоре у вашей двери. Тут стража повсюду, — угрюмо произнесла Свагата. — Просто сейчас они ищут махараджу, а обычно подслушивают по всем углам.

Глядя сквозь ряды колонн в полумрак, пронизанный тенями, Первин убедилась, что они одни. Впрочем, пусть повторяют то, что она скажет вслух.

— С Читрой поступили несправедливо. Я поговорю про это с раджматой.

— После встречи с княжной? — Глаза у Свагаты вспыхнули.

— Да. Сразу после.



Дверь детской, расположенной на первом этаже нового дворца, стояла открытой. Падмабаи сидела в центре зелено-розового агрского ковра и играла с большой нарядной английской куклой. Подойдя поближе, Первин заметила, что в руке у девочки серебряные маникюрные ножнички и она отрезала кукле половину черных кудряшек.

Падмабаи подняла глаза, когда ее айя — худощавая пожилая женщина — вскрикнула при виде Первин. Айя, частя, заговорила со Свагатой на том же местном диалекте, на котором говорили и носильщики паланкина. Свагата перевела:

— Она испугалась, когда вас увидела. Я объяснила, что вы не похищали махараджу. А приехали помочь.

— Мне нужно задать княжне Падмабаи несколько вопросов, — обратилась Первин к Свагате на маратхи. Старшая горничная передала ее слова айе — та села на пол, не сводя с Первин подозрительного взгляда. Первин чувствовала себя неуютно в присутствии женщин, зная, что они понимают маратхи.

— Вы не будете так добры подождать снаружи? Если княжна чего-то не поймет, я позову вас на помощь.

Судя по выражению лиц служанок, им совсем не хотелось оставлять последнего отпрыска княжеской семьи наедине с человеком, обладающим дурным глазом. Однако проявить откровенное неуважение к высокопоставленной посетительнице они тоже не решались.

Первин закрыла тяжелую дверь и подошла к княжне Падмабаи. Села с ней рядом на ковер и спросила:

— И что делает ваша кукла?

Падмабаи поглядела на нее серьезными глазами и ответила:

— Она готовится. Нужно ей обрезать волосы, а потом надеть белое сари.

Видимо, девочка вспомнила, как мать или бабушка вели себя после гибели князя Пратапа Рао. Итак, Падмабаи считает, что с князем Дживой Рао случилось худшее.

— Понятно. А расскажите-ка мне, чем вы вчера занимались с братом.

Ножницы замерли у девочки в руке, и она ответила:

— Все меня об этом спрашивают!

Первин напомнила себе, что в разговорах с представителями княжеской семьи необходимо проявлять почтительность. Но как одновременно получить нужные сведения?

— Вы же знаете, что меня тогда здесь не было. Расскажите, пожалуйста.

Падмабаи продолжила отхватывать прядки.

— Мы играли со змеем на крыше. Потом приехал дядя, вы ушли с ним разговаривать. Потом Адитья заплакал, потому что его обезьянка умерла. Я тоже плакала. Почему Бандар умер? Это неправильно. А потом брат тоже заплакал.

— Из-за обезьянки?

Девочка снова взглянула на нее, но ничего не ответила.

Первин попробовала еще раз:

— Так почему же плакал махараджа?

Падмабаи замотала головой.