– Как так? – удивились Тии и достали письменные принадлежности, потому что тигрицы были правы: даже если они не выживут, в обители Поющих Холмов непременно придут в восторг, узнав такие подробности. Может, Тии даже удостоятся личной таблички в зале самых достойных. Не то чтобы утешение, но мысль приятная. И они открыли чистую страницу, придвинувшись поближе к костру.

– Так полагается начинать ритуал ухаживания, – чопорным тоном разъяснила Синь Лоан. – А наша прародительница была образцом благопристойности и страстности. В нынешние не столь славные времена для тигра обычное дело заключить брачный союз с первой мало-мальски подходящей тварью, встреченной где-нибудь на лесной тропе.

Она протянула руку и дернула Синь Хоа за хвост, вызвав у сонной тигрицы ворчание, а у Синь Кам – ухмылку. Тии заметили, что чем дольше они беседуют, тем непринужденнее звучат голоса тигриц, тем меньше в них сыплющихся камней и угрозы.





– Разделив предложенную Дьеу еду, она проявила… нежные чувства и заинтересованность. Назвав свое имя и не спросив имени Дьеу, она открыла путь.

– Открыла путь – к чему? – спросили Тии, невольно увлекаясь.

Синь Лоан взмахнула полной рукой.

– К чему угодно. К ухаживанию. К единственной ночи любви. К тому, что продлится гораздо дольше. К возможности узнать ее лучше и полнее. К большему.

– К участи ужина, – нахмурившись, подсказала Сыюй, а Синь Лоан рассмеялась.

– Разумеется, или ты отказываешь себе в праве подать неприятного тебе гостя на стол?

Сыюй что-то невнятно буркнула, но как всадница мамонтовой кавалерии она наверняка знала историю своего народа и помнила: северная знать не отказывала себе в подобных привилегиях, когда решала, что всему надо знать меру.

– Вы не могли бы подробнее рассказать мне о возможностях, на которые намекала Хо Тхи Тхао? – спросили Тии. – Нам так мало известно о…

– Так и было задумано, – перебила Синь Лоан. – Зато теперь ты знаешь, что незваные гости и любопытные могут стать желанным ужином, верно?

– Да, теперь знаю, – кивнули Тии. – Продолжим.

Глава 6



Хо Тхи Тхао жила в пещере, подобно народу, населявшему Расписные Скалы в Анваре. Эта древняя пещера, настоящее чудо природы, простиралась в самую глубину горы, а освещалась с помощью хитроумного сочетания узких колодцев и зеркал. А там, куда не достигал этот свет, были расставлены масляные светильники, чей мерцающий отблеск падал на низкие лавки, заваленные мехами и шелковыми подушками, сундуки, в которые не вмещались связки золотых слитков, нефритовые и бирюзовые таблички и царские доспехи, достойные оружия, развешанного по стенам.

– О, это оружие твоих предков? – учтиво осведомилась Дьеу.

– Нет, мои предки отняли это оружие у тех, кто покрыл бы его позором, – ответила Хо Тхи Тхао.

Дьеу, которая, как-никак, всю свою жизнь училась, чтобы стать исследователем, узнала некоторые реликвии, висящие на стене. Там был щит Вэй Лиланя, пропавшего без вести около ста лет назад, пара одинаково отделанных кинжалов, отнятых у главы Общества жгучей крапивы, со временем превратившегося в одиозную сестринскую общину, и тигроубийственный меч генерала Чук Куи. Само собой, генерал Куи убивала тигров до тех пор, пока тигры не убили ее, и до Дьеу наконец дошло, за каким демоном она последовала в его логово.





– А что еще? – возбужденно перебила Синь Кам.

Тии, которых тревожила строчка после «логова демона», растерянно моргнули.

– «Что еще»? То есть?

– Что еще висело на стене у Хо Тхи Тхао? Что она показала Дьеу?

– В наших записях упомянуто лишь три предмета – щит, кинжалы и тигроубийственный меч…

– Да это вроде снаряжения, в которое великая Хо-шу облачалась, прежде чем вместе с Чжоун отправилась побеждать Царь-Кита, – неожиданно сообщила Сыюй.

Она устроила Баосо так близко к костру, как только отважилась, и сама сидела, прислонившись к передней ноге Пылук, хобот которой обвивался вокруг ее руки и время от времени легонько раскачивал ее.

– Да? – отозвались Тии.

– И сказитель всякий раз обязан уточнить, какой была упряжь Хо-шу и откуда взялись эти вещи. Стремена всегда были привезены из Пари-кье, откуда я родом.

– Да, именно об этом и речь, – дружелюбным тоном подтвердила Синь Лоан. – И конечно, служитель Тии, твой долг – позаботиться о том, чтобы в будущих пересказах этой истории упоминалось, что на стене в пещере Хо Тхи Тхао висели также перчатки Великого Мясника Икджи. Знаешь, его ведь победил в бою тигр из Кабаньих Хребтов.

– Непременно позабочусь, – пообещали Тии, делая записи. Если эти материалы каким-то образом попадут в Поющие Холмы, Божество будет несказанно довольно, тем более что записанное отчасти проливает свет на участь охотника-северянина, прозванного Великолепным Икджи и пропавшего бесследно около двухсот лет назад.

Всех присутствующих вновь захватило ощущение напряженного ожидания, все прислушивались – кроме Баосо, впавшего в беспамятство, и Синь Хоа, которая явно спала. Небо за сараем уже стало непроглядно-черным, поглотило силуэты деревьев и все остальное, кроме припорошившего землю снега, искрящегося в тусклом отблеске костра. Холод проникал повсюду, пронизывал собой все вокруг, и Тии поежились, кутаясь в свой овчинный тулуп и пряча руки во внутренние карманы рукавов.

– Продолжение выглядит несколько странно, – признались они.

– Вот как? – отозвалась Синь Лоан, а Синь Кам запыхтела, прикрыв нос лапой. Не зная, с кем имеют дело, Тии решили бы, что та хихикает.

– Да. Предание о тигрице Хо Тхи Тхао и книжнице Дьеу дошло до нас спустя долгое время после смерти обеих, от странствующего актера, который поведал его своему ученому знакомому. Искажения, накопившиеся за пятьдесят лет, влияние прирожденного сказителя и монаха из округа Уэ могли быть значительными…

– И что же? – перебила Синь Лоан.

– Ну, так и быть: в том виде, в котором этот текст дошел до меня, он гласит…





Итак, Хо Тхи Тхао показала Дьеу все свои сокровища, а под конец – место, где спала. Ложе было застелено роскошным вышитым одеялом с изображением водяного буйвола, вилорога, коз, кроликов и людей – все они бежали, а над ложем в виде полога была растянута великолепная шкура громадного тигра.

– А это, – гордо объявила Хо Тхи Тхао, – шкура моей матери, которую я убила.





Синь Лоан прищурилась, Синь Кам в удивлении вскинула голову.





– Зачем ты это сделала? – спросила Дьеу.

– Затем, что хотела то, что принадлежало ей, и затем, что все, что существует, – мое. Иди сюда, я покажу тебе всех тварей, которых я убила, вышитых на моей постели.

Дьеу принялась слушать рассказы тигрицы обо всем, что она убила, и к следующему утру, когда тигрица ушла охотиться, на Дьеу не было ни единой царапины.





– М-да… – голос Синь Лоан зазвенел, как туго натянутая струна циня. – Значит, вот что произошло, согласно их рассказам?

– Да, – ответили Тии и заметили, что Сыюй поднялась, снова взяв в руки пику.

– Какой ужас! – Синь Кам покачала головой. – Как они могли, ведь это самое-самое, а они все испортили, все же было совсем не так.

Она вскочила, вынудив раздраженную Синь Лоан выпрямиться, и принялась вышагивать туда-сюда, время от времени хватая ртом морозный воздух, будто желая избавиться от неприятного привкуса.

– Пожалуйста, госпожа, расскажите мне, как все было на самом деле, – почтительно попросили Тии. – Я могу передать историю только так, как ее мне изложили.

– Даже если ее исказили и испортили? – холодно уточнила Синь Лоан. – Даже если, по твоим собственным словам, тебе известно, что она далека от совершенства?

Некая первичная частица разума Тии настоятельно советовала им бежать немедленно, но они не слушали. Вместо этого они сделали глубокий вдох, потом еще один, потому что Синь Лоан считала их разумным существом и предупредила бы, прежде чем убить. Наверное.

– Это единственный известный мне вариант истории, – объяснили Тии. – Расскажите мне другой, и я буду излагать его вместо своего.

– Или сохранишь в этих ваших архивах оба и будешь считать, что и тот, и другой хорош, – неожиданно подала сиплый со сна голос Синь Хоа. – Что ничем не лучше.

– Я не смогу сделать ничего, пока вы не объясните мне, что не так, – возразили Тии и тут же прикусили язык.

Тигрицы провели между собой нечто вроде сложных трехсторонних переговоров. При этом Синь Лоан излучала холодную ярость; если выражение тигра можно описать как надутое, то Синь Кам свирепо надулась; Синь Хоа выглядела сонной, но, может быть, таким ее вид был всегда.

– Значит, они съедят нас из-за вашего рассказа? – спросила Сыюй. – Если вас это утешит, мне показалось, что до сих пор вы рассказывали неплохо.

– Может, съедят, – ответили Тии и добавили, зная, что тигрицы слушают их, пусть даже краем уха, – а может, и нет и вместо этого объяснят, как все было на самом деле.

Наконец Синь Кам и Синь Хоа снова устроились на земле, Синь Лоан села прямо, расправив плечи и поблескивая глазами в отсвете костра.

– Ладно, служитель. Обо всем случившемся будет тебе добросовестно рассказано. И если мы позволим тебе вернуться в Поющие Холмы, надеюсь, и ты столь же добросовестно расскажешь поведанное тебе.





С гордостью тигра, сожравшего одного из священных телят солнца, Хо Тхи Тхао взяла Дьеу за руку и повела по своему дому, показывая сокровища, добытые благодаря зубам более длинным, когтям более острым и брюху более вместительному, чем у ее врагов.

Среди тигров той эпохи Хо Тхи Тхао была одной из величайших, гордых и алчных, и накопила немало сокровищ, достойных похвальбы. Должно быть, она уже в немалой степени благоволила книжнице Дьеу, потому что не только показала ей сосуд с костями руки великана и зубы последнего из говорящих медведей Кабаньих Хребтов, но и провела в глубь своего жилища, в самое сердце горы, освещенное лишь жиром мертвых китов.

Пологом над постелью Хо Тхи Тхао служила шкура гигантского тигра размером чуть ли не с теленка вон той дозорной. Лапы свисали, все еще увенчанные серебристыми когтями, оранжевые полосы были яркими и живыми, черные – непроглядными и мертвыми.

– Кем он был? – спросила Дьеу, и Тхао улыбнулась.

– Это шкура Того, Кто Прыгает и Прыгает, убитого моим дедом в честном поединке, – ответила она. – Кое-кто считает, что он существовал лишь в рассказах, что его кости были словами, а глаза – смехом, но нет. Он был настоящим и алчным, и теперь его шкура растянута надо мной, как небо, когда я сплю.

– А ты этого достойна? – спросила Дьеу.

Если бы тот же вопрос задал кто-нибудь менее заманчивый, не так приятно пахнущий и не столь красивый, Хо Тхи Тхао убила бы его на месте и, оскорбленная, оставила труп на съедение мелким падальщикам. Но эти слова произнесла книжница Дьеу, и поэтому Хо Тхи Тхао лишь улыбнулась.

– Пойдем посмотрим, – сказала она, потянув Дьеу под шкуру Того, Кто Прыгает и Прыгает. – Я тебе покажу.

На ложе Хо Тхи Тхао Дьеу провела три ночи, а утром третьего дня проснулась в одиночестве, поэтому оделась и спустилась с горы, и на ее теле не было ни единой нежелательной отметины.





– Благодарю вас, госпожа, – произнесли Тии, обозначая поклон в сидячем положении. – Ваш рассказ записан, и если мне доведется вернуться в Поющие Холмы, его перепишут в точности для хранения в архивах.

– Или даже если твои записи вернутся туда без тебя, – сонно уточнила Синь Хоа.

– Ты неправильно рассказала, – недовольно упрекнула сестру Синь Кам, но Синь Лоан пропустила ее слова мимо ушей, только аккуратно сложила руки на коленях и кивнула Тии.

– Продолжай.

– Разумеется, госпожа.

Глава 7



С горы Улай Дьеу спустилась к берегу реки Оань – широкой и вольной, мирной, как водяной буйвол, если не считать тех мест, где она взбрыкивала и бурлила в странных и неожиданных приступах безумия. Дьеу нашла у подножия горы плоскодонную лодку с длинным шестом, закрепленным на одном борту, но вместо перевозчика в лодке лежала, растянувшись, довольная тигрица.

Дьеу посмотрела налево и направо, а тигрица, жмурясь, заговорила голосом Хо Тхи Тхао.

– В пяти днях пути на север есть мост, в семи днях пути на юг – паромная переправа, – сообщила она. – Это к твоему сведению.

Дьеу нервно покусывала губу.

– У меня не осталось еды, – призналась она. – Я намеревалась остановиться в деревне Нэй после того, как переправлюсь через реку.

– Да мне как-то все равно, – отозвалась тигрица, и Дьеу подавила внезапное желание подобрать с речного берега камень и с силой запустить им в круглую тигриную физиономию.

– Ты съела перевозчика? – спросила она, и тигрица открыла один глаз.

– Нет, но могла бы, если бы ты захотела. Он куда-то удрал.

– Нет, я хочу не этого. А переправиться через реку.

– Вот если бы у тебя была лодка.

– Да, если бы!

Тигрица, насколько могла, придала своей морде сочувственное выражение.

– Похоже, у меня есть как раз такая лодка, моя маленькая книжница. Почему бы тебе не попросить меня перевезти тебя через реку?

Дьеу сделала глубокий вдох.

– Пожалуйста, Хо Тхи Тхао, перевези меня через реку.

– А что ты мне за это дашь?

Дьеу сердито разложила на берегу свои скудные пожитки. Их было немного – только смена одежды, какие-то вышитые тряпичные туфли и несколько книг, которые ей с трудом удалось спасти от тех, кому задолжала ее семья.





Тигрица вышла на берег, внимательно оглядела все эти вещи, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Равнодушно понюхала книги и одежду и наконец покачала головой.

– Так у тебя нет ничего ценного?

– Есть, конечно, – возразила Дьеу. – Смотри, вот это «Песни вечной скорби», стихи, которые поэт Люй Би писал, когда его жена сошла в могилу, опередив его.

Она выдержала паузу.

– Если хочешь, я почитаю их тебе. Если этого хватит в уплату за то, что ты перевезешь меня через реку.

– Хм… Дай-ка попробовать их на вкус, и если они хороши, я разрешу тебе дочитать остальное. А потом буду править этой лодкой и перевезу тебя в ней через реку.

Немного удивленная такой удачей, Дьеу села у реки и раскрыла тонкий томик на коленях. Первую главу она пропустила, потому что в ней не содержалось ничего, кроме восхвалений императора тех времен, первые несколько страниц второй главы пролистала, потому что на них было лишь описание земли мертвых – прекрасное на свой лад, но отнюдь не заманчивое.

– Так ты и вошла в мой дом на мягких лапках, котенком в середине зимы, под шепот твоих черных кос, обметающих твои каблучки, и так же втихомолку завладела моим сердцем. Почему же с таким страшным шумом ты вырвалась из моих рук и удалилась – под громогласно трубящие горны, под рокот барабанов? В нашем доме мы всегда хранили сладчайшее молчание, его нарушало лишь падение катушки алых ниток или тихий возглас, сорвавшийся с твоих губ ранним утром. А теперь твоя кончина грохочет, словно гром, и балки дома трясутся со всей силой пространства, брошенного тобой.

Это были любимые строки Дьеу, она боялась поднять взгляд и увидеть, какое впечатление они произвели на тигрицу. Когда показываешь другим что-то горячо любимое, невыносимо больно обнаружить, что у объекта твоей любви могут быть недостатки.

Но тигрица кивала головой, на ее круглой морде застыло выражение величайшей сосредоточенности.

– Да, это хорошо. Прочитай мне все, а потом еще раз, и я перевезу тебя через реку.

– Я не говорила, что прочитаю дважды, – пробормотала Дьеу, но еле слышно, потому что читать она умела и любила. – Хочешь, чтобы я прочитала все целиком или только…

Тигрица издала утробное рычание, ее глаза приобрели твердость камня – яшмы или сердолика, в ярком блеске которых нет ничего живого.

– Я хочу услышать все, – настойчиво заявила она, – притом дважды.

– Хорошо, – сказала Дьеу, открыла книгу с самого начала и прочитала ее дважды, а тигрица внимательно слушала. Во время второго чтения тигрица повторяла слова вместе с Дьеу, почти не ошибаясь, а потом сама прочла стихи по памяти так безупречно, словно смотрела в книгу.

– Ладно, – наконец произнесла она. – Садись в лодку, и я перевезу тебя через реку.





Тии сделали паузу.

– Как вам эта часть? – спросили они, и тигры ненадолго задумались. По крайней мере задумались Синь Лоан и Синь Кам. Синь Хоа, вероятно, спала, хотя теперь Тии не поручились бы за это.

– Хорошо, – оценила Синь Кам. – В целом так мы об этом и рассказываем. Но почему Хо Тхи Тхао не съела перевозчика? Это ведь гораздо лучше, чем просто прогнать его.

– Потому что люди не считают хорошими те истории, где их поедают совершенно незаслуженно и как попало, – слегка удивив Тии, объяснила Синь Лоан. – А они, полагаю, рассказывают эту историю преимущественно людям.

– И все равно из наших уст она звучала бы иначе, – не открывая глаз, вмешалась Синь Хоа.

– Как же она бы тогда звучала? – вдруг послышался голос Сыюй.

Тии удивленно взглянули на нее. Дозорная наконец-то слегка успокоилась и переводила взгляд с Тии на тигриц и обратно, словно сомневаясь, стоит ли верить какому-либо из рассказов, и если да, то какому.

Синь Лоан зевнула и передернула полными плечами.

– Существенная разница в том, что Хо Тхи Тхао съела книгу после того, как прослушала ее дважды.

Однажды Тии довелось совершенно неподвижно сидеть на кладбище округа Уэ, притворяясь молодым призраком, чтобы послушать истории, которые мертвецы рассказывали друг другу, вставая из могил на праздник Розовой Луны. Если бы служителя разоблачили, их разорвали бы пополам, но случись им услышать от мертвецов то же, что они услышали сейчас, скорее всего, они не сдержались бы точно так же, как и теперь. Тии в ужасе ахнули и уставились на тигрицу во все глаза.

– Да зачем же ей это понадобилось? – выпалили Тии и тут же прикрыли рот ладонью, густо покраснев.

Синь Лоан улыбнулась торжествующе, будто подловила на чем-то Тии. В сущности, так и было. В Поющих Холмах Тии годами оттачивали искусство сохранять бесстрастное выражение лица и позу внимательного слушателя, а невольным возгласам и неучтивым взглядам в упор были подвержены лишь очень юные служители.

– Вот и книжница Дьеу задала тот же вопрос, – сказала Синь Лоан. – Слушай.





Пока солнце созревало и начинало клониться к горизонту, Дьеу читала стихи, а Хо Тхи Тхао проникалась мыслью, как прекрасна эта женщина. Три ночи в постели она была прекрасна, что тоже важно, и прекрасна сейчас, когда злилась, обнаружив на своем пути препятствие. Хо Тхи Тхао поняла, что не прочь узнать, какой еще прекрасной может быть книжница, а также выяснить, когда она безобразна и при этом все равно пленительна и желанна.

Хо Тхи Тхао позволила голосу Дьеу убаюкать ее, привести в полудремотное состояние, волны плескались о бока лодки, а потом, причем слишком быстро, Дьеу захлопнула книгу и поднялась.

– Я расплатилась, а теперь ты должна выполнить условие сделки, – объявила Дьеу.

– Конечно. Дай мне книгу.

Дьеу протянула книгу, и, как и сказала моя сестра, Хо Тхи Тхао вспорола ее одним взмахом лапы и двумя огромными кусками проглотила раненые страницы.

Тогда Дьеу вскочила с криком боли, будто это ее закогтили, а когда она топнула ногой, сама река колыхнулась в берегах, так велик был этот гнев.

– Зачем ты это сделала? – выпалила она. Слезы срывались с ее лица, Хо Тхи Тхао озадаченно уставилась на нее.

– Я же сказала тебе, что хочу ее, – ответила она, – и теперь она моя.

В ответ Дьеу подхватила камень с берега реки и запустила его в бедную Хо Тхи Тхао с такой силой, что от удара откололся один из ее великолепных клыков.

– И это тоже твое, – зло выпалила Дьеу. – А теперь выполняй свою часть сделки и перевези меня через реку.

Боль в зубе на миг вызвала у Хо Тхи Тхао желание сорвать голову исследовательницы с плеч, но потом ей на ум пришло, как слова приходили редко, слово «прекрасная», и Дьеу заслуживала его.

Вместо того чтобы убить ее, Хо Тхи Тхао лишь смиренно склонила голову и приняла человеческий облик, чтобы взяться за весла и грести так же искусно, как любой человек, выросший на реке.

Они переплыли реку Оань молча, а когда достигли противоположной стороны, Дьеу собрала свои вещи и направилась по берегу прочь – ни разу не оглянувшись и унося прикованные к спине глаза Хо Тхи Тхао.





Тии кашлянули.

– Да, в переносном смысле, – терпеливо подтвердила Синь Лоан.

Тии кивнули, продолжая делать записи. В некоторых историях, услышанных ими от упырей в ночь Розовой Луны, это выражение имело буквальный смысл.

– Так вот, удалившись от реки, Дьеу вышла к дому клана Чэн из Западной Чжоу.

Глава 8



Клан Чэн из Западной Чжоу находился весьма далеко от Западной Чжоу.

Члены этого клана были изгнаны за то, что по ошибке оказали поддержку не тому принцу, какому следовало. В то время он казался самым добродетельным из сыновей прежнего императора Чжоу и имел немало шансов на победу, тем более что его мать пользовалась поддержкой клана Ки. К несчастью, более добродетельным оказался его брат, вдобавок он искуснее обращался с большими запасами яда из медвежьей желчи.

Поэтому в клане Чэн воцарился некоторый хаос, а затем то, что осталось от клана, бежало в дальнюю провинцию, приобрело дом в чаще леса, населенного нечистью, и предоставило призракам, упырям и чудищам защищать их так, как не могли защитить добродетель, приличия и вооруженная до зубов стража.

Полагаться на защиту упырей и чудищ было столь же неудачной затеей, как оказывать поддержку наименее добродетельному из сыновей императора, и в конце концов семейство Чэн усвоило эту истину, хоть и было уже слишком поздно.

Разумеется, ничего этого не знала Дьеу, на закате подошедшая к воротам дома Чэн. Весь день она чувствовала, что тигрица крадется за ней на расстоянии, которое Дьеу мысленно называла почтительным, – следует за ней увлеченно и от этого неловко, но книжница не обращала на нее внимания.

Дьеу позвонила в железный колокол на прочной двери дома Чэн, объяснила старому слуге, что идет сдавать экзамены в Аньфи и что ее шансы сдать их весьма велики, после чего ее впустили и поспешно заперли за ней дверь.

Древний род Чэн служил предыдущему императору, его первой жене, его второй жене, его второму сыну и его малолетней дочери. Еще совсем недавно семейство Чэн было более многочисленным, и Дьеу мысленно взяла себе на заметку не выяснять причины пробелов в семейных рядах. Она скромно опустилась на колени рядом со столом, на который хозяева дома подали ей всевозможные изысканные яства своей родины: ломтики филе фазана, разложенные веером и сбрызнутые юдзу и имбирем, «рыбу удачи» целиком, уложенную на тарелке с солью так, будто она плывет, полоски свиного сердца, вымоченные в простокваше и обжаренные в кунжутном масле. Перед Дьеу поставили миску чисто белого риса, присыпанного рубиновой солью и семенами кунжута, слева – миску бульона такой прозрачности, что была видна фигурка бегущей лисы на дне миски, а справа положили пару нефритовых палочек для еды, соединенных вверху изящной золотой цепочкой.

Этот пир, достойный принцессы, закатили в честь довольно-таки оборванного ученого, но Дьеу была так голодна, что просто ела все, что перед ней ставили. Никогда в жизни она еще не ела так вкусно и много, а патриарх семейства Чэн тем временем мудро кивал, сидя во главе стола, а две его жены поддерживали искрометную и увлекательную беседу, оживленные и смышленые, будто и не покидали императорский двор.

Дьеу почти насытилась, когда приметила мисочку ягод боярышника рядом с самой младшей из девочек. Красные ягоды поблескивали, посыпанные крупными кристаллами леденцового сахара; на виду у Дьеу девочка протянула руку, забросила две ягодки в рот и радостно проглотила их. Заметив, что Дьеу наблюдает за ней, девочка схватила еще две ягодки и смущенно протянула гостье.

– Вот, – сказала она, – ты тоже возьми.

Первым побуждением Дьеу было бросить ягодки в рот, но перед ее мысленным взором вдруг всплыл покинутый дом и боярышник, росший в пятнадцати шагах от двери. Дьеу ушла еще до того, как это дерево оделось в листву, не говоря уже о цветах или плодах, а эти прекрасные красные ягоды имели осеннюю спелость, чуть не лопались от терпкого сока и слегка сминались в пальцах.

– А-а, – вырвалось у Дьеу, и она оглядела остальные блюда, которыми был уставлен стол. В здешних лесах водились белые куропатки, но фазаны попадались гораздо реже, да и морской окунь не плавал в местных реках. Вдруг Дьеу заметила, что взгляды всего семейства устремлены на нее.

– Что же ты не ешь? – спросила вторая жена патриарха Чэна. – Если откажешься, малышка Цзя приучится остерегаться великодушия незнакомых людей.

– Вообще говоря, известно немало изречений, которые учат нас, что не следует злоупотреблять гостеприимством тех, кто впустил нас в дом, – отозвалась Дьеу. – Я могла бы зачитать некоторые…

Она потянулась за своей сумкой, понимая, что слишком разболталась. Но в сумке лежали бумажные обереги, купленные по настоянию учителя. Однако прежде, чем она отыскала их, второй сын – красавец с бровями, точно нарисованными углем, и лицом белым и миловидным, как девичье, – накрыл ладонью ее руку.

– О, почему бы тебе не помолчать – не помолчать, пока я пью за твою красоту? – спросил он, и глаза его стали совсем черными.

Дьеу сидела не шелохнувшись.

– Да, – ободряюще подхватила вторая жена, – помолчи, помолчи и останься с нами. Мы будем кормить тебя самыми любимыми твоими кушаньями, укладывать на льняные простыни и укрывать шелковыми одеялами.

– Останься с нами, – благосклонно молвила первая жена. – Помолчи, помолчи и выйди за нашего сына, ведь для ребенка от второй жены он не так уж плох, и подари нам мальчика, чтобы в этих покоях зазвенел смех.

– О, пожалуй, нет, – отозвалась Дьеу, зная, что жена и мать получится из нее хуже, чем имперский чиновник, и попыталась встать, но второй сын не отпустил ее руку. А малышка Цзя встала напротив нее, и пока Дьеу пыталась высвободиться, забросила ягоду боярышника ей в рот так быстро и решительно, что Дьеу проглотила ее, прежде чем успела опомниться.

«О-о… семена ядовиты», – мелькнула у нее смутная мысль, пока она вставала и следовала за вторым сыном в дальние комнаты дома.

Как странно, думала она, что стены в доме такой зажиточной семьи совсем потемнели и поросли плесенью, но еще удивительнее было то, что в коридорах ей пришлось то и дело отмахиваться от всевозможных насекомых и носком туфли отбрасывать с дороги червей.

– Об этом не тревожься, – сказал второй сын. – В моей комнате мягко и тепло, и если ты помолчишь, помолчишь, то сможешь остаться там навсегда.

Он открыл дверь своей спальни, и на миг Дьеу увидела там скорбную осевшую могилу, провалившуюся в середине, и со спокойствием, едва прикрывающим панику, к ней явилась мысль: «О, а я должна буду лечь сверху», а потом ее зрение затуманилось, и оказалось, что в комнате стоит только самая мягкая с виду кровать, какая когда-либо попадалась Дьеу, с длинными занавесками из прозрачной ткани, с вышитыми на них шелком…

На занавесях полагалось вышивать заклинания, отпугивающие упырей и другую нечисть, но когда Дьеу склонила голову набок, она увидела, что с заклинаниями вышивка не имеет ничего общего. Поначалу она решила, что в начертанных символах просто недостает штриха-другого – прискорбное и чреватое бедами явление, конечно, но весьма распространенное, – но потом ей стало ясно, что здесь что-то не так, что искажена вся строка, возможно, даже целая строфа, и она резко протянула руку, чтобы схватиться за прозрачную ткань.

– Погодите, эти слова мне знакомы, здесь ошибка… – начала она, но поскольку грации ей недоставало, она потянула занавеску слишком сильно, и та упала на Дьеу и на ее новоиспеченного жениха, и сразу обнаружилось, что в руках у нее истлевший, прелый хлопок, постель все-таки оказалась могилой, а сам жених…

О-о… да это же труп, это мертвый человек, и умер он уже давно, потому что волосы у него выпали, зубы вывалились, и что-то сидит в глазницах, где раньше были глаза, но я понятия не имею, что это…

Она уже хотела завизжать, как вдруг зазвонил колокол над дверью, и труп рядом снова стал молодым красавцем, благоухающим маслом камелии, но теперь она знала, что на самом деле он труп, а может, и труп, и человек. Он ободряюще улыбнулся ей.

– Это просто кто-то заглянул в гости, – объяснил он. – Не о чем беспокоиться, моя дражайшая, моя милая.

– Нам… нам надо посмотреть, кто это, – выговорила она с трудом, так сильно пересохло в горле. – Не следует нашему союзу начинаться с неуважения к гостям.

Она видела, что он колеблется, почти читала его мысли – о том, что лучше было бы просто толкнуть ее в могилу и обвить жилистыми руками, – но поняла, что для него это не игра. Если она невеста, то он жених, а не кошмар. Если она блюдет приличия, то и он должен следовать ее примеру.

Он улыбнулся, показав безупречные белые зубы, и кивнул.

– В таком случае пойдем посмотрим, кто пришел, – сказал он.

К тому времени, как они вернулись в зал пиршеств, Хо Тхи Тхао уже была там – вольготно разлеглась на месте, не так давно освобожденном Дьеу, пачкала босыми ногами чистые полы и лениво ковырялась пальцем в фазаньем мясе. Семейство Чэн сидело неподвижно, словно примерзло к местам, особенно патриарх, чье лицо выглядело так глупо, словно его вырезали из репы.

– А вот и ты, – сказала Хо Тхи Тхао. – Я зашла посмотреть, как у тебя дела.

Дьеу сделала глубокий вдох. Выбор между тигрицей и трупом мог показаться нелегким, но он, разумеется, таковым не был.

– Мне нужна помощь, – призналась она, и когда пальцы мертвого второго сына семьи Чэн сжались на ее руке, приглушенного рычания тигрицы хватило, чтобы заставить его отступить в сторону.

– Правда? – спросила тигрица. – Ни одна из оставшихся у тебя книг интересной не выглядит.

– У меня… у меня еще есть немного денег, и… несколько оберегов, которые могли бы…

– Нет, они мне ни к чему, – отказалась тигрица.

– Можешь взять мое имя, – предложила Дьеу, и тигрица сморщила нос.

– Какой в нем для меня прок?

Трупы переглянулись, и у Дьеу возникло ощущение, будто ее кожа, покрытая мурашками, пытается уползти прочь с тела. Ее передернуло.

– Можешь… забрать мои волосы, – ей вспомнилось, как поразили тигрицу черные косы жены автора «Песен вечной скорби». – Правда, мои каблуки они не обметают, но они красивы.

– Мне они больше нравятся у тебя на голове, – ответила тигрица. – Попробуй еще раз, пока мне не надоело.

Дьеу с трудом сглотнула и вдруг к ней пришла мысль. «Песни вечной скорби» она утратила, но это была ее любимая книга, она сохранилась в ее памяти и в сердце.

– Из самой глубины Желтого источника[1] я взываю к тебе, дорогой мой супруг…





– Я же здесь, – удивленно подал голос второй сын Чэна, и тигрица рыкнула:

– Тебя никто не спрашивал.

– Мои глаза вечно открыты, мой рот вечно пуст, и всегда моя душа будет тянуться к тебе. В земле мертвых есть лишь черные дрозды, и я посылаю одного из них к тебе в надежде, что ты еще помнишь меня. Зажги мне курительную свечу, и пока она горит, позволь мне вновь посидеть в комнате возле твоей спальни. Пока она не погаснет…

– Позволь мне остаться и быть ради тебя, – заключила тигрица, потом встала и прогнала прочь призраков дома Чэн.





– О! – широко раскрыв глаза, воскликнула Синь Кам. – О, вот это мне нравится! Повтори эти стихи еще раз, последние строки.

Тии открыли рот, чтобы исполнить просьбу, но Синь Лоан решительно покачала головой.

– Отвратительно, служитель, совершенно отвратительно. Все было совсем не так.

– Да, но так мне нравится больше, – воодушевленно возразила Синь Кам. – А стихи были… о-о!

Она оскорбленно взвизгнула: Синь Лоан дернула ее за ухо.

– Тебе такое нравиться не должно, – упрекнула она. – Это неправильно.

Синь Кам полизала лапу и принялась рьяно намывать пострадавшее ухо.

– Если мне так хочется, имею право, – строптиво и угрюмо заявила она.

– Само собой, но лишний раз не болтай, а то служитель подумает, что можно и дальше рассказывать об происшедшем вот так.

– Пусть рассказывает и так, и сяк, – настойчиво потребовала Синь Кам, и Синь Хоа, вновь разбуженная возней, положила лапищу на плечо сестры и принялась сонно вылизывать ее.

– Не сможет, пока не узнает, как надо, – невнятно пробурчала Синь Хоа. – Сестра?..

– Безусловно, – с достоинством ответила Синь Лоан.





Рот Хо Тхи Тхао изнывал от боли, но она все еще чуяла запах гнева Дьеу, восхитительный на ее вкус, и следовала за ней через лес, стараясь погромче хрустеть ветками и отпинывать камешки на ходу, потому что как иначе Дьеу узнала бы о ее присутствии?

Хо Тхи Тхао уже достигла границы своей территории, хотя о том, что это ее территория, свидетельствовало лишь ее присутствие здесь, и она не сразу поняла, что Дьеу предпочла остановиться в лисьем могильнике.

Семья Чэн из Западной Чжоу поселилась здесь, изгнанная и злополучная, и меньше чем через год их сожрали местные лисы, которые в дальнейшем с удовольствием поселились в доме Чэн, пользуясь им, прекрасными манерами из Чжоу, одеждой хозяев дома и, конечно, их черепами. Патриарха Чэн убили воины, но лисы вырезали подобие его головы из репы и насадили на палку. Когда старик должен был с достоинством кивать или неодобрительно качать головой, кто-нибудь из находящихся поблизости лис протягивал лапу и тряс палку соответствующим образом.

Все это Хо Тхи Тхао увидела, когда снесла ударом ворота, а затем вломилась в зал пиршеств, где мать-лиса сидела вместе со своим репоголовым супругом, сестрой и лисятами. Столом им служила прелая крышка колодца, на которую подали требуху – любимое кушанье лис, а также полусгнивших кротов, плесневый лиловый ямс и выложенные горками личинки термитов, выкопанные из-под трухлявых деревьев.

До всего увиденного Хо Тхи Тхао не было дела. А до чего было, так это до Дьеу, сидящей рядом со старшим лисенком. На голове Дьеу красовался истлевший белый саван, изображающий головной убор невесты.

– М-м, похоже на свадьбу, – с некоторым удивлением сказала тигрица, не ожидавшая, что книжница Дьеу так несерьезно отнесется к ее чувствам.

– Свадьба и есть, и тебя не приглашали, – тявкнула мать-лиса.





– Я тигрица, я приглашена всюду, куда мне вздумается прийти, – ответила Хо Тхи Тхао.

– Я приглашаю ее, – вдруг сказала Дьеу, поднялась со своего места рядом с женихом и взяла Хо Тхи Тхао за руку.

Усевшись за стол, Хо Тхи Тхао увидела, что перед Дьеу стоят три чарочки рисового вина – настоящего, поскольку какие-никакие понятия о приличиях у лис все-таки имелись. Две из этих чарочек Дьеу уже опустошила, и если бы выпила вино из третьей, тогда даже тигрица ничего не смогла бы поделать: это означало бы, что Дьеу вышла замуж в лисий могильник и обратного пути у нее нет.

– Я хочу уйти немедленно, – сказала Дьеу, спокойствие которой, несмотря на ее незавидную участь, впечатляло. – Ты можешь мне помочь?

– Я могла бы, – отозвалась Хо Тхи Тхао, все еще немного уязвленная тем, как быстро Дьеу нашла себе мужа. – А что ты мне дашь?

– Мои волосы, – Дьеу помнила, как Хо Тхи Тхао вновь и вновь принималась гладить их в ту первую ночь.

– Они больше нравятся мне на твоей голове, так что нет, – отказалась Хо Тхи Тхао.

– Тогда я отдам тебе свою правую руку, – предложила Дьеу, вспомнив их вторую ночь.

– Ее хватило бы мне всего на один укус, и опять-таки она больше нравится мне как единое целое с тобой. Так что нет.

Хо Тхи Тхао задумалась.

– Отдай мне ту маленькую зеленую табличку, которую ты носишь на шее. Я вижу, ты постоянно вертишь ее в руке, вот и отдай мне.

К ее удивлению, Дьеу покачала головой.

– Ее отдать не могу, – сказала она, и Хо Тхи Тхао страшно разозлилась.

– Сдается мне, ты не прочь остаться здесь и выйти за лисенка, – рявкнула Хо Тхи Тхао. – Прекрасно.

Она поднялась, чтобы уйти, но Дьеу удержала ее.

– Если ты выведешь меня отсюда, я поделюсь с тобой любой едой, какая у меня только будет. Я дам тебе отведать первой из каждой миски и отпить первой из каждой чаши.

После таких слов Хо Тхи Тхао можно было сбить с ног даже перышком: ее сердце забилось, как охотничьи барабаны великого клана Кьеу, глаза раскрылись широко, как озаренные луной озера в чаще леса.

– О-о… – только и выговорила она. – О-о.

– Ты не вправе так поступить! – запричитала старшая из сестер-лис. – Всем известно, как вспыльчивы тигры, какие они азартные игроки! Будешь вечно ходить избитая!

– Она засадит тебя нянчиться с ее детенышами, а сама умчится кутить куда-нибудь в летающие дворцы призраков, – подхватила младшая. – И оставлять тебя будет одну-одинешеньку все время, а лис никогда бы так с тобой не поступил.

Репоголовый патриарх затряс головой, выражая согласие, но его сын лишь нервно озирался по сторонам, так как почти не питал иллюзий насчет того, каким мужем он будет, и тем более – насчет того, как успешно он способен противостоять тигру в брачном поединке.

– Ты это всерьез – то, что сейчас сказала? – спросила Хо Тхи Тхао, и когда Дьеу кивнула, дотянулась до савана у нее на голове и сорвала его.

– Ладно, – добавила тигрица. – Закрой глаза.

Дьеу подчинилась, поэтому лишь услышала, но не увидела, как были убиты лисы, как младший из лисят был сожран целиком, а старшие сестры рухнули со сломанными хребтами и оторванными головами. Сын семейства удрал и в дальнейшем досаждал тигру с гор Ожерелья, но это, конечно, совсем другая история.

Как чуткая натура, Хо Тхи Тхао не желала шокировать свою невесту видом пролитой крови. Правда, кровь забрызгала одежду Дьеу и безнадежно испортила ее обувь, но Хо Тхи Тхао с удовольствием отметила, что глаза книжницы оставались зажмуренными, хоть она и дрожала, как сосна на сильном ветру.

– Ладно, – подала голос тигрица. – Пойдем, я подыщу нам место для ночлега получше этого.

Она вывела Дьеу из лисьего могильника, привела к мягкой земле под раскидистой красной сосной и там сняла с Дьеу одежду и обувь, потому что они ведь все равно теперь никуда не годились. Потом тигрица сходила на охоту, добыла жирного поросенка, позволила Дьеу опалить его, как ей больше нравится, и приняла лучшие куски, причитающиеся ей, из нежных пальчиков своей молодой жены.





– Вот это мне нравится больше, – неожиданно одобрила Сыюй.