Николай Свечин

Ледяной ветер Суоми



© Свечин Н., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1

Первое поручение

Второго сентября 1913 года из Петербурга выехали двое. Об отъезде одного сообщили газеты. Товарищ министра внутренних дел, командующий Отдельным корпусом жандармов генерал-майор СЕИВ[1] Джунковский отбыл на лечение в Наухгейм. Кошки из дому, мышки в пляс… В Департаменте полиции сразу улучшилось настроение. Директор департамента Белецкий, кандидат на увольнение от должности, выпятил грудь колесом. Своим ближайшим подчиненным он сказал:

– Говорят, дела Джуна плохи. Авось германские докторишки окончательно его залечат. Мы еще поглядим, кто кого пересидит.

В тот же день в Финляндию, без всякой помпы, уехал статский советник Лыков. Чиновник особых поручений при министре внутренних дел в пятом классе не та фигура, которая интересует прессу. Хотя задание, которое он получил от начальства, было особенным.

В середине августа в столице произошло необычное преступление. Старший кассир Русского для внешней торговли банка Хейкки Раутапяя придумал и успешно реализовал сложную аферу. Как потом выяснило дознание, он послал сам себе из разных почтово-телеграфных контор Петербурга и Гатчины двенадцать телеграмм. Текст их был вполне заурядным. А получателем указывался предъявитель рублевого билета за номером НВ‑474. Собрав все телеграммы, кассир отпарил от бланков нужные ему слова и составил из них тринадцатую депешу. Она была послана якобы купцом первой гильдии Смирновым, владельцем Ликинской мануфактуры и крупным клиентом Русского банка. В телеграмме промышленник приказывал банку выдать его доверенному[2] потомственному почетному гражданину Лужскому двести восемьдесят девять тысяч рублей со счета владельца. Затем, улучив момент, финляндец подбросил фальшивую телеграмму во входящую корреспонденцию и расписался в журнале о ее получении.

Приказ Смирнова не вызвал в банке каких-либо подозрений. Сумма, конечно, была серьезная, так и купец тоже серьезный! Все знали, что Алексей Васильевич строит планы влезть на туркестанский хлопковый рынок. Деловые люди предрекали сильный его передел. Смирнов задумал синдикат, который должен был оттереть старых игроков по хлопку – Среднеазиатское торгово-промышленное товарищество и Туркестанское торгово-промышленное товарищество «Соловьев К. М. и К⁰». Не иначе деньги понадобились старику для интервенций. Ну и выдали требуемую сумму… Средства в своем кабинете вручил доверенному сам старший кассир. Лужский, высокий бородатый мужчина, предъявил бессрочный паспорт, сгреб почти триста тысяч в саквояж и был таков. Потом сыскная полиция выяснила его настоящее имя – некий Караулов, мелкий мошенник. Раутапяя нанял его всего за двадцать пять рублей сыграть роль доверенного. Вышел из банка проходимец с пустым портфелем – деньги кассир оставил себе и вынес вечером. После чего исчез.

Гром грянул через три дня. Не дождавшись прихода финляндца на службу, его начальство решило наконец проверить последние операции пропавшего старшего кассира. И обнаружило поддельную телеграмму. Запросили Смирнова и выяснили, что никаких поручений банку он не давал и фамилию Лужский никогда не слышал.

Скандал вышел громкий. Семидесятитрехлетний аксакал являлся одним из крупнейших предпринимателей Московской и Владимирской губерний. Меценат, благотворитель, уважаемый человек – и попал на такие убытки. Главноначальствующий над Москвой генерал Адрианов лично телефонировал министру внутренних дел Маклакову и просил раскрыть ужасное преступление. Команда полетела в градоначальство, там мобилизовали всю Петербургскую сыскную полицию, но люди Филиппова след взять не смогли. Выяснили только, что мошенник скрылся на территории Великого княжества Финляндского. А туда русским сыщикам ходу нет.

 Еще выяснилось, что чемодан сорги[3] хитрец провез на родину легально, выдав себя за денежного курьера и предъявив на таможне поддельные банковские документы.

В последних числах августа у Маклакова состоялось совещание. К министру позвали Джунковского, Белецкого, Филиппова и зачем-то Лыкова. Тот сразу заподозрил неладное. К финляндским делам он не имел никакого отношения, а сейчас активно работал с думской комиссией над законопроектом о реформе полиции. Вот чем давно пора было заняться народным избранникам! Полиция жила по установлениям семидесятых годов прошлого века и жалованье получала соответствующее. Штаты тоже безнадежно устарели. Люди бежали из правоохранителей куда угодно, спасаясь от хронического безденежья. Между тем накалявшаяся обстановка требовала усиления полиции. Преступность росла как снежный ком, участившиеся забастовки напоминали забытый уже девятьсот пятый год. Председателем комиссии по работе над законопроектом был избран Николай Алексеевич Хомяков, человек вполне приличный. Столбовой дворянин Смоленской губернии, сын известного славянофила, крестник Гоголя. Председатель Государственной думы третьего созыва! Один из основателей партии октябристов, ближайший соратник Гучкова. Сам Александр Иванович через него курировал вопрос реформы. Лыков рассчитывал на поддержку Гучкова и исправно посещал заседания комиссии, отстаивая интересы своего ведомства. Сыщик надеялся, что начальники ценят его инициативу и дадут статскому советнику довести дело до конца. Он ошибся.

Сначала Филиппов сделал доклад о ходе дознания кражи в Русском для внешней торговли банке. Схема аферы выявлена, сообщник арестован. И что с того? Деньги не найдены, а главный подозреваемый скрывается по ту сторону таможенной границы. Казалось бы, дать приказ финляндской полиции, пусть поймают и доставят Раутапяя к месту совершения преступления. И деньги вернут. Двести восемьдесят девять тысяч в кабаках не профурсишь. Но ни законодательство, ни сложившаяся практика отношений между Петербургом и Гельсингфорсом не позволяли это сделать.

– Почему же? – как всегда, завелся с пол-оборота министр.

Вместо главного столичного сыщика ответил Белецкий:

– Ваше высокопревосходительство, тамошние полицианты не станут выполнять подобное приказание. Ни я, ни даже вы, министр, не можете его отдать напрямую в условиях законодательной автономии Великого княжества.

– А кто может?

– Финляндский генерал-губернатор Зейн.

– Так пусть он и отдаст! Черт с ним, с церемониалом, лишь бы дело было сделано. Мне уже министр Двора Фредерикс телефонировал по поводу украденных у Смирнова денег. Интересуется, когда мы вернем их почтенному купчине. Эдак скоро и государь спросит!

– Генерал-лейтенант Зейн может, конечно, отдать такое распоряжение. Но оно не будет исполнено.

– Как так? Степан Петрович, объяснитесь.

– Ваше высокопревосходительство Николай Алексеевич, таково положение вещей, увы. Состав полиции в Великом княжестве формируется исключительно из финляндцев. Настроены они поголовно против нас. Спят и видят, как задать деру из Российской империи. И уж точно не захотят выдать русской полиции своего земляка.

Кончики усов у его высокопревосходительства затряслись, и он беспомощно обернулся к Джунковскому. Тот, видать, уже не раз наблюдал шефа в таком состоянии и принялся его успокаивать:

– Николай Алексеевич, куда теперь деваться? Финляндцы давно готовят заговор. Вспомните, что было с пятого по седьмой год. Помогали восставшим в Свеаборге, сочинили Красную гвардию, оружие закупали на японские деньги… Сейчас хотя бы Государственная дума на стороне правительства и требует ужесточения отношений с этими чухонцами.

При упоминании Думы Маклаков, ярый ее противник, еще больше сморщился. Но товарищ министра не дал ему разойтись. Он быстро сообщил:

– Есть один вариант. Хороший.

– Докладывайте.

Джунковский потрогал себя за ус, короткий и густой, в отличие от министерского, и начал:

– Мы можем послать в Гельсингфорс своего чиновника, который будет подталкивать финских коллег к исполнению их обязанностей.

– И с чего это вдруг они согласятся, Владимир Федорович? Я прикажу – откажутся, а некий мой подчиненный попросит – и будет результат? Кто этот Икс?

– Статский советник Лыков, – немедленно сообщил генерал-майор.

Маклаков выпучил глаза:

– Но… почему?

– У Алексея Николаевича очень хорошая репутация в полиции Великого княжества Финляндского.

Лыков заерзал, но Джунковский не дал ему рта раскрыть:

– Он единственный в таком роде, других финляндцы не примут. А его примут.

– Повторяю вопрос: почему?

Тут заговорил Белецкий:

– Лыков – уголовный сыщик и не лезет в политику. Тем более в вопросы взаимоотношений столицы с ее окраиной. Алексей Николаевич у нас вообще… либерал. Он готов всех отпустить из-под горностаевой мантии русского царя: поляков, ингерманландцев, даже малороссов-мазепинцев…

На этих словах Маклаков шутя погрозил Лыкову пальцем. Директор Департамента полиции продолжил:

– Финляндцы недолюбливают русских, но для статского советника делают исключение. Потому что он дважды помогал тамошней полиции арестовывать их негодяев, и оба раза с риском для жизни!

– А что за негодяи? – заинтересовался министр.

– Один – это небезызвестный Ёста Аальто, десять лет назад убивший целую семью в Котке и спрятавшийся в Москве. Для его поисков сюда командировали двух финляндских сыщиков. Мы придали им Лыкова, и тот захватил убийцу в Даниловке после горячей перестрелки. Один из тех сыщиков, что вместе с ним шел на пули, теперь служит начальником криминальной полиции Гельсингфорса. Так у них сыскное отделение называется.

– Очень хорошо! – начал соображать Маклаков. – Он ведь вас не забыл, Алексей Николаевич?

– Не забыл.

– Вот пусть и отработает должок! А второй что за случай?

Белецкий почтительно продолжил:

– Второй был о прошлом годе, в самой Финляндии. Туда драпанул некто Клевезет, называющий себя анархистом, а на самом деле обычный бандит. Тамошние ребята сначала не хотели его искать. Мы послали Алексея Николаича и с ним фотографии жертв негодяя. Троих застрелил, сволочь, включая гимназиста шестого класса… Финляндцы поняли, что тут политики нет, а простая уголовщина. Настоящего анархиста они бы ловить не стали, а этого взялись. И обнаружили в Торнео, Клевезет уже сел на германский пароход. Злодей принялся отстреливаться из каюты. Алексей Николаич заявил коллегам, что они не должны рисковать своими жизнями при аресте русского, когда рядом с ними имеется другой русский. И в одиночку заарестовал дрянь. Такой поступок тоже не забывается. Поэтому статский советник Лыков – единственный сейчас российский полицейский чиновник, с которым чухонцы будут иметь дело.

– Но как же хомяковская комиссия? – вскинулся сыщик. – Там много еще вопросов. Реформа полиции – что сейчас может быть важнее?

Маклаков попытался придать своему голосу участливость:

– Конечно, это очень важно. Но… сам Фредерикс телефонировал… Который видит государя каждый день. Вынужден приказать вам отложить пока дела думской комиссии и срочно выехать в Гельсингфорс на поиски… как уж его?

– Хейкки Раутапяя, – подсказал Джунковский, зачитав заковыристое имя по бумажке.

Лыков встал:

– Слушаюсь. Разрешите идти?

– Да, поторопитесь, дело срочное. Степан Петрович, держите меня в курсе дознания!

Сыщики дружно вышли, а Джунковский остался. В коридоре Лыков сказал Белецкому:

– Да, Степа, уж удружил так удружил…

– А что было делать? Ты действительно такой сейчас один.

– Пусть Филиппов едет, у него тоже авторитет будь здоров.

Начальник ПСП[4] даже отшатнулся:

– Избави Бог! Эти финляндцы ничего не дадут сделать, а начальство обвинит в бездействии меня.

– Поехали вместе, – предложил один статский советник другому. – Там салака вкусная, я тебя научу в ней разбираться. Самая лучшая – голландская. Ей надрезают шейку, потроха выбрасывают, а кровь сливают в рассол. Тот принимает красноватый цвет и становится жирным. Потом салаку укладывают в еловые бочки из-под селедки, обложенные изнутри восковой бумагой. Мясо делается белым, вкус – выше всех похвал. Ну, едем! Успех поделим пополам.

– А он будет, успех-то? – хмыкнул Филиппов.

– Не уверен.

– Вот то-то и оно, Алексей Николаевич. У тебя в департаменте положение прочное. А меня Драчевский так и норовит съесть. Дурак же я буду, если подставлюсь из-за финляндцев.

Градоначальник Драчевский, вздорный и мелочный человек, изрядно портил жизнь главному столичному сыщику. Алексей Николаевич вздохнул – он не желал другу неприятностей. Тут еще Белецкий поддал со своего края:

– У тебя Драчевский, у меня Джунковский; с обоими каши не сваришь. Лыкову хорошо – он всем нужен! А я, между нами говоря, потихоньку подыскиваю себе место.

– Пусть Джунковский двинет тебя в сенаторы, – рассердился Алексей Николаевич. – Из директоров Департамента полиции туда попадают без задера.

Но Белецкий только вздохнул и переменил тему:

– Почитай нашу переписку с полицмейстером Гельсингфорса и приходи вечером, обсудим твое поручение. Хомяковской комиссией пусть пока занимается Азвестопуло. Триста тысяч не иголка в стоге сена. Если их сыскари возьмутся за дело всерьез, они их найдут. Так что главная твоя задача – заставить работать их. Один ты в Финляндии ничего не сделаешь, какая бы ни была у тебя репутация.

– Это да… – помрачнел Лыков. – Они там даже по-русски не говорят. Или по-шведски, или по-фински. Ни тот ни другой выучить невозможно. И как вести дознание в стране, если ты не понимаешь ни черта?

В мрачном расположении духа статский советник вернулся в свой унылый кабинет с видом на внутреннюю тюрьму. Там Азвестопуло переписывал каракули членов думской комиссии, чтобы потом внести их правки в чистовик.

– Ну, зачем он вас вызывал? – настороженно поинтересовался помощник.

– Еду в Финляндию, – огорошил его шеф.

– По кой… как бы помягче сформулировать?

– Ловить Раутапяя.

– Это который увел триста тысяч у московского купца? – непонятно отчего развеселился Сергей.

– Тот самый.

– А мы здесь при чем?

– Ты точно ни при чем. Останешься здесь и продолжишь работу с хомяковцами. А я через несколько дней уезжаю. Черт бы их всех драл!

Лыков не сдержался и ударил по столу кулаком. Привычный к этому, стол даже не пошатнулся.

Азвестопуло молча ждал пояснений. Статский советник развел руками:

– Там же невозможно вести полноценное дознание. Ты всецело зависишь даже не от начальника криминальной полиции и не от коллег-сыщиков. А от переводчика. Как он захочет, так и переведет. И ты съешь то, что тебе накладут в тарелку.

– Но ведь вор есть вор в любой стране. И порядочный полицейский сочтет своей обязанностью поймать его и посадить в тюрьму.

– Сергей, ты там не был, а я был. Суоми – так финляндцы называют свою страну – это нечто особенное. Больше всего тамошними порядками она напоминает Польшу. Ребята жили не тужили почти весь прошлый век с тех пор, как их отрезали от Швеции и пришили к России. Своя конституция, парламент, судебная система; даже деньги свои! Финны имели то, чего никогда не имела вся остальная империя. Но кому-то в Петербурге стало завидно, и он настроил против мирных трудолюбивых чухонцев государя.

– Какого? – уточнил Азвестопуло.

– Александра Третьего, какого же еще. Предыдущие Александры, Первый и Второй, только поощряли финнов…

– Поощряли или развращали?

Лыков задумался:

– Ну… как посмотреть. Вспомни поляков: два кровавых восстания! Беспокойная земля, вечно жди оттуда подвоха. Финляндцы сидели тихо в своем закутке, их все устраивало. Когда случалась беда, они приходили и помогали. Воевали вместе с русской армией и в Крымскую войну, и в последнюю русско-турецкую. Но, конечно, жизнь в Великом княжестве была наособицу. Собственная таможня! Когда поедешь к ним, на станции Териоки ты с ней столкнешься. Свои финские марки, в том числе золотые – они появились задолго до реформы Витте. Своя лоцманская служба, поскольку в шхерах плавать трудно. Сейчас за эту службу идет жестокая борьба русских с финнами. Кому помешала такая автономия? И начали прижимать. Отец почти ничего завинтить не успел, завинчивал у нас, а до Суоми руки не дошли. Тогда он завещал сынку продолжить такую политику…

Лыков оглянулся на дверь – плотно ли она прикрыта. Как-никак сыщик склонял государя.

– …и тот принялся за дело с редкостным вдохновением. Назначил генерал-губернатором печально знаменитого Бобрикова, которого ненавидела вся Финляндия. В тысяча восемьсот девяносто девятом году утвердил Основные положения, регулирующие законодательный процесс в Великом княжестве. Ограничил права сейма, передав многие вопросы Государственному совету. Законы общероссийского значения теперь вводились в княжестве без обязательного согласования с сеймом, даже если они противоречили финскому законодательству. Через два года – «языковой манифест»: в судейских и административных делах в течение десяти лет финский и шведский языки должны были быть заменены на русский. Через год еще хлеще, царь разошелся не на шутку: сейм стал подчиняться генерал-губернатору, состав его утверждался государем по представлению того же самого генерал-губернатора. И уже все делопроизводство должно было вестись на русском языке, в дополнение к природным.

– И правильно, – вставил коллежский асессор. – А то одно государство, а как будто разные. Чем они лучше нас?

– Может быть, и ничем, – сгладил статский советник. – Но почему их не спросили, как они хотят жить?

– Общее государство – общие законы, – настаивал Азвестопуло. – Если дать всем волю, империя развалится. У поляков будут свои, у финляндцев свои, кавказские народы тоже захотят. Что тогда получится? Сумасшедший дом, где каждый живет как ему вздумается?

– Но Польшу все равно придется отпустить, согласись. Только выйдет или с кровью, или без крови. Лучше без.

– Поляков одиннадцать с половиной миллионов, – напомнил Сергей. – А русских сто пятьдесят. Сколько у нас финляндцев?

– Три миллиона. Почти…

– И три миллиона будут диктовать свою волю ста пятидесяти? – фыркнул Азвестопуло. – Ладно паны, тут я с трудом, однако могу понять. Но эти-то куда лезут? Оленеводы немытые! Приют убогого чухонца, вот! Весь их вклад в мировую культуру – изобретение финского ножа.

– Ты бы съездил, поглядел. И понял бы, кто из нас более немытый. У них почти поголовная грамотность. Каждый пятый имеет высшее или среднее образование – России такое и не снилось. Железнодорожная сеть как во Франции: на десять тысяч жителей приходится больше десяти верст рельсового пути. А ты не знаешь, почему там строительство одной версты железной дороги стоит втрое дешевле, чем в России? Нет? Потому что не воруют!

Азвестопуло прикусил язык, но Лыкова уже понесло:

– В Финляндии сегодня самое демократичное законодательство о выборах. Они прямые и всеобщие, причем женщины могут как избирать, так и быть избранными. На улицах нет нищих! А телефонная сеть? Она огромна, эриксоны имеются даже в деревнях. Пути сообщения тоже такие, как нам и не снилось. Высокое правовое сознание граждан, уважение к личности. Попробуй там извозчику нагрубить – он в полицию пожалуется, и на тебя составят протокол. В дачных местностях вокруг Петербурга, в Ингерманландии, страшная бедность, разврат, неряшество и пьянство, лень и полное убожество. Ничего этого в помине нет в Суоми.

Сыщики помолчали. Алексей Николаевич остыл и продолжил:

– Новые законы, как ты понимаешь, финнам не понравились. И началось пассивное сопротивление, как это называет пресса. В числе прочих реформ, в частности, распустили финскую армию…

– У них и армия своя была?

– Была да сплыла. Не очень большая, правда, но все-таки некая сила. Восемь стрелковых батальонов по числу губерний, драгунский полк и один гвардейский стрелковый батальон. Всего-навсего пять тысяч шестьсот человек. Войска формировались исключительно из финляндских уроженцев. Когда началось завинчивание гаек, власти решили уравнять тяготы и сроки военной службы в империи и в княжестве…

Помощник перебил шефа:

– Минуточку. Стало быть, имело место неравенство? Поди, в пользу чухны?

– Имело, врать не стану. Согласно закону о повинности, Россия в случае войны должна была выставить под ружье пять процентов своего мужского населения. А финляндцы – только полтора процента. Срок службы у них был три года, а у нас – пять. И сами местные войска, как решил их сейм, созданы исключительно для обороны Финляндии и тем помогают обороне империи.

– Помогают обороне империи… – повторил коллежский асессор. – А хорошо они устроились! Мы за них будем воевать, а они сидеть на своем побережье. Я на месте государя разогнал бы такую «армию» к чертям. Пускай служат как все, если они такие же, как мы, подданные.

– Он и разогнал, – утешил Сергея Алексей Николаевич. – Сначала те восемь батальонов. Потом в драгунском полку во время принятия присяги были допущены нарушения. Генерал-губернатор сделал командиру замечание, после чего все офицеры полка подали в отставку. Ну, терпение лопнуло… Командира отрешили от должности, а сам полк был обращен в русский. Теперь это просто Двадцатый Финляндский драгунский полк, в котором служат наши бедолаги. Последней прихлопнули гвардию, ее тоже уже нет.

– А генерал-губернатора Бобрикова за это убили, – напомнил Азвестопуло.

– И убийца стал национальным героем[5], – продолжил его мысль Лыков. – Вот в такое место я поеду вести дознание. Теперь понимаешь?

Но помощник опять вывернул разговор на армию:

– Я слышал, финляндцы, оставшись без своих домашних батальонов, наплевали на воинскую повинность.

– Верно. Они сорвали призыв тысяча девятьсот второго года начисто. Петербург не стал бросаться репрессиями, а решил наказать ребят рублем. Точнее, финской маркой. Воинскую повинность в княжестве заменили особым налогом, так называемыми «военными миллионами» – для начала десять миллионов в год. Потом эта сумма должна была постепенно повышаться. Но… финны заплатили налог всего один раз, в девятьсот пятом году. И с тех пор ни пенни – это их копейки.

– И в армии не служат, и налог не платят? – ехидно уточнил Сергей.

– В настоящее время – да.

– Ай молодцы! Еще, помнится, в годы недавнего бунта их полиция игнорировала распоряжения нашего правительства насчет революционеров…

– Опять ты прав, – с сожалением констатировал статский советник. – На территории Великого княжества Финляндского окопались враждебные партии всех мастей. Включая боевиков.

– А вы им этих боевиков подгоняли, – попрекнул помощник шефа. – Отвезли туда всю банду Кольки-куна. Тоже додумались… Еле-еле мы их потом списали.

Лыков осекся. Действительно, в тысяча девятьсот пятом году он на свой страх и риск эвакуировал в Финляндию девять человек из бывших русских военнопленных в Японии[6]. Вернувшись домой, отставные солдаты сунулись в политику. За ними была тогда крестьянская правда. Чувствуя это, сыщик пытался уберечь их от полиции, но не преуспел. Кончилась история кровью…

Зябко передернув плечами, статский советник продолжил:

– Террористы делали налеты на Петербург, убивали там кого хотели и прятались обратно в Суоми. Местная полиция охраняла их от русских властей. Еще финны закупили оружие для восстания, причем на японские деньги, но оно почти все погибло при транспортировке. Далее ты помнишь: Красная гвардия, Свеаборг, убийства русских жандармов и чиновников, всеобщая забастовка. Действия по русификации власть в результате приостановила. Сейм и сенат немедленно и самовольно расширили свои права. Даже издали циркуляр: поскольку имперские чиновники не осуществляют служебных полномочий в Финляндии, то поступающие от них к финским властям заявления подлежат рассмотрению с точки зрения законности и целесообразности. Понял? Маклаков отдал распоряжение, а они еще подумают, выполнять его или нет… Власть несколько лет это терпела, поскольку была слаба. Но бунты подавили, террористов перевешали и за Суоми взялись с новой силой. Три года назад Государственная дума отменила все эти самовольные законы. А в прошлом году приняла несколько важных новаций. В частности, вышел закон об уравнении в правах русских подданных с гражданами Великого княжества. Лоцманскую службу передали в подчинение Морскому министерству. Установили новый порядок издания касающихся Финляндии законов общегосударственного значения. Пытаются взыскать задолженность за неотбытие воинской повинности. И собираются отобрать у финляндцев Выборгскую губернию, вернуть обратно России, как было до тысяча восемьсот одиннадцатого года. Обострение между Петербургом и Гельсингфорсом нарастает. И теперь меня посылают в кипящий котел.

Азвестопуло попытался ободрить шефа:

– Но ведь Кетола вам поможет. Дело не безнадежно.

Юнас Кетола и был тем приятелем статского советника, которого упомянул Белецкий. Десять лет назад в Даниловке они вместе арестовывали опасного убийцу. Сейчас Кетола служил генеральным комиссаром криминальной полиции Гельсингфорса.

– Все сложнее, – возразил шеф. – Ты не знаешь особенностей их законодательства. Черт ногу сломит. Во-первых, финны часто и легко меняют фамилии, им достаточно разместить об этом объявление в любой провинциальной газетке. Ищи потом нашего жулика, если его теперь зовут по-другому. А во‑вторых, там легко спрятаться за лжесвидетелей. По финскому праву, два свидетеля составляют полное алиби, а один – половинчатое. Если наш беглый кассир купит парочку пьяниц и те подтвердят, что во время аферы пили с ним водку в Сёрнесе, как ты его арестуешь?

– Сёрнес – это где?

– Самое беспокойное предместье в Гельсингфорсе, возле Северной гавани.

Сергей думал недолго:

– А я возражу. Какие такие лжесвидетели, если служащие Русского для внешней торговли банка хором подтвердят, что в день кражи Раутапяя был там и лично выдал деньги своему сообщнику? А не пьянствовал в Сёрнесе.

– Ты меня не слышишь, – покачал головой Алексей Николаевич. – Раутапяя теперь наверняка зовут по-другому. Он переменил фамилию или просто купил чужой паспорт. Подобрал кучу доброхотов, которые за деньги подтвердят его инобытие. Как это опровергнуть? Везти вора на опознание в Россию? Финская полиция откажет. Вот документы, вот свидетели, идите к черту…

– Даже так? – поразился коллежский асессор. – Ну дела… Однако мы сами можем доставить к ним банковских служащих, и те докажут личность Раутапяя.

– А тот ответит, что в первый раз их видит и он просто похож на афериста. Дактилоскопической карты нет, а двойники действительно встречаются.

– Если Кетола захочет вам помочь, он придумает как.

– Если захочет, – вздохнул статский советник. – А если нет? Без содействия их полиции я там буду пустое место.

Глава 2

Весьма секретно, срочно

Лыков взял переписку Департамента по финляндским делам, углубился в нее и узнал много нового. В 1909 году правительство ожидало, что в Великом княжестве Финляндском вот-вот вспыхнет вооруженное восстание. С чего бы это? В бумагах не объяснялась причина опасений. Тревогу забили военные – видимо, они получили секретные данные о намерениях сепаратистов.

Сыщик с изумлением прочитал «Сводку сведений о военной подготовке Финляндии». В ней без всякого якова сообщалось, что план войны с Россией уже разработан. Подготовка к ней идет полным ходом! Воинственные суомцы готовы выставить против империи сто тысяч войска – имелись в виду обученные милиционеры. А уже заготовили двести тысяч винтовок, шестьдесят пулеметов, сорок горных орудий, десять орудий других систем и многочисленный моторный флот. Далее следовала приписка: «Есть непроверенный слух о приобретении пяти подводных лодок».

Дойдя до этого места, статский советник побагровел и полез в конец сводки. Она была подписана начальником Штаба гвардии и войск Петербургского военного округа генерал-лейтенантом бароном фон ден Бринкеном. Скрепил его подпись некий подполковник Свечин.

Лыков снял трубку телефона и попросил соединить его с Таубе. Тот оказался у себя в кабинете. В последние годы положение Виктора Рейнгольдовича укрепилось. Он курировал в совете Военного министерства вопросы разведки и контрразведки, в которых действительно был крупным специалистом.

– Здравствуй, – буркнул сыщик генералу. – Ты ведь у нас фон-барон?

– Да уж не лапоть заволжский, как некоторые, – ответил тот. – А ты куда клонишь?

– Знаешь другого барона, фон Бринкена?

– Разумеется. Мы с ним вместе воевали с японцами. Награжден Золотым оружием. Сидит в штабе округа, но на днях будет назначен командиром Двадцать второго армейского корпуса, расквартированного в Финляндии. Решение уже принято.

– А у него все в порядке с головой?

– Вроде да. Он на два года моложе тебя! Рано еще Александру Фридриховичу в маразм впадать.

– Хм. А кто такой подполковник Свечин?

– Свечиных несколько, ты какого имеешь в виду?

Лыков глянул в сводку и ответил:

– Он из штаба войск гвардии.

– Тогда Михаил Андреевич. Но он давно уже полковник. А в чем дело?

– Читаю его записку по подготовке восстания в Финляндии от тысяча девятьсот девятого года…

– Значит, ты имеешь в виду его младшего брата Александра, – перебил друга барон. – Этот сейчас в ГУГШ[7], во Второй части обер-квартирмейстера. Изучает армии Австро-Венгрии, Германии, Румынии и Швеции. И тоже полковник. Умный! Впрочем, как и Михаил.

– Мне бы надо поговорить с этим умником, – сердито сообщил сыщик. – И срочно. Можешь организовать встречу? Хорошо бы и сам поприсутствовал.

– Александр Андреевич будет у меня сегодня в два пополудни. Подтягивай свои обозы к этому часу.

Оставшееся до встречи время Лыков изучал бумаги. Его поразило, как были напуганы военные. Они утверждали, что бомба взорвется чуть ли не на днях, а армейские силы в Великом княжестве недостаточны. Двадцать второй корпус состоит всего из двух бригад и лишь называется корпусом, а по численности равен дивизии. Его части разбросаны по городам небольшими отрядами. В случае бунта их легко уничтожить. Железнодорожное и телефонное сообщение находится в руках финской администрации, и она охотно оставит наших военных без связи. Шхеры и вся прибрежная полоса тоже во враждебных руках: можно хоть тащить контрабанду, хоть высаживать десант. Нет даже подробной рекогносцировки внутренних частей Финляндии. Как будто она находится на Северном полюсе и у штабистов за сто лет не нашлось времени изучить вероятный театр военных действий…

Правительство под давлением военных разработало целый план борьбы с мятежом, который был утвержден государем в Ливадии 5 октября 1909 года. Чего только не было в этом плане! Наполнить страну солдатами до предела. В том числе гвардейскими частями. Мобилизовать Балтийский флот. Ввести железнодорожные войска и перехватить у финнов управление движением. Заменить заодно и всех телефонистов на русских. Лоцманов – заарестовать, а на их место поставить мужиков с Каспия. Подчинить станции беспроволочного телеграфа МВД. А министру «озаботиться разработкою мер в видах предотвращения возможных злоупотреблений означенными станциями». Усилить пограничную стражу. Было даже поручение Министерству юстиции: подготовить благонадежный контингент тюремщиков для окарауливания лиц, подлежащих аресту.

Некоторые абзацы документа вызвали у сыщика оторопь. «Упорной обороной Карельского перешейка финляндцы предполагают дать время разгореться и окончательно организоваться внутреннему восстанию и, по возможности, покончить с разбросанными частями 22-го армейского корпуса. Можно предполагать нападение со стороны финляндских партизан, переодетых в форму русских войск, для чего у них имеется достаточное количество запасов одежды русских солдат. Ставши полными хозяевами в крае, финляндцы имеют все данные для продолжительной и упорной борьбы против вторгающихся русских войск… Лабиринт шхер с целым флотом лоцманских судов и собственным беспроволочным телеграфом является прикрытием с моря и делает полную блокаду крайне затруднительной». Неужели это больное воображение генералов, напуганных минувшим лихолетьем? Или опасения вызваны агентурными донесениями контрразведки?

Именно об этом и спросил Лыков у Свечина, когда Таубе их познакомил. Полковник ему понравился: смотрел умно, не торопился с ответами… Он чем-то напомнил другого полковника, Снесарева, специалиста по Тибету, которого начальство засунуло в штаб кавалерийской дивизии, чтобы помалкивал насчет союза с англичанами… Есть в русской армии хорошие штаб-офицеры, подумал сыщик. Даже генералы есть; один как минимум сидел перед ним.

– Александр Андреевич, вы помните эту вашу записку?

– Помню.

– На чем основывались приведенные в ней пугающие данные?

– И что вас в ней так напугало? – удивился штабист.

– Вот эта фраза про пять подводных лодок.

Свечин заметно смутился:

– Ну… здесь же сказано: есть непроверенный слух.

Алексей Николаевич выпятил челюсть:

– Как возможно частным лицам держать у себя подводные лодки? Ангар потребуется. Или сухой док. А обслуживание? А обученный экипаж? Пробные погружения, горючее, ремонт двигателей. И все это втайне от властей?

– Я предлагал генералу фон ден Бринкену убрать эту фразу. Но он приказал оставить. Именно с целью напугать правительство.

– Александр Андреевич, – продолжил расспросы сыщик, – включение подобных фантазий в серьезный документ подрывает доверие ко всему документу. Согласны?

– Как вам сказать…

– Тогда продолжим. Как вы представляете стотысячное войско при населении всего в три миллиона? Это не очередная фантазия?

Полковник пожал плечами:

– Чуть больше трех процентов населения.

– Включая стариков, женщин и детей. Разве такие армии бывают?

– Алексей Николаевич, тут вы вторгаетесь в мою сферу. Где, извините, я более компетентен.

– И что? – Лыков начал заводиться.

– Нас в скором будущем ждет большая европейская война. В которой, уж поверьте специалисту, воевать будут вот такие армии – массовые. Финляндцы для разрыва с Россией вполне могут выставить одного солдата из тридцати человек населения. Если захотят.

Теперь смутился статский советник. Свечин говорил уверенно, как человек, знающий предмет. Лыков попробовал отыграться:

– А сорок горных орудий тоже реальность? Где они их взяли?

– Привезти морем небольшие горные пушки сепаратистам вполне по силам. И шестьдесят пулеметов тоже. А данные о наличии в крае двухсот тысяч винтовок получены, кстати, из Департамента полиции. Вам кажется мало – двести тысяч враждебных штыков под боком у столицы? От пограничной реки Сестры досюда всего тридцать четыре версты.

Тут впервые в разговор вступил генерал Таубе:

– Алексей Николаич, ты чем так недоволен? Подводные лодки, пожалуй, здесь действительно приплели зря. Но в Суоми давно зреет идея вооруженного восстания. Это бесспорный факт.

– Для восстания им понадобится организация! То есть армия, а не горсть партизан.

– Вот! – барон поднял ладонь. – Вот мы и подошли к сути дела. Да будет тебе известно, что именно ее, армию, финляндцы сейчас и формируют. Втайне от имперских властей. На всей территории Великого княжества имеются скрытые военные кадры, которые очень интересуют нашу контрразведку. Ты не хочешь разобраться в этом вопросе?

– Каким образом?

– Упомянутые кадры в основном опираются на полицию и существуют легально в виде полицейского резерва.

– Резерва? – удивился Лыков. – Он в самом деле есть, что у них, что у нас. Полицейские резервы Петербурга и Москвы крупные, исчисляются сотнями человек. Что тут предосудительного или подозрительного?

– Представь, твое высокородие, что полицейский резерв Гельсингфорса еще крупнее. И насчитывает почти две тысячи человек.

– Сколько? – сыщик даже привстал.

– Две тысячи. Выходит, что людей в столичном резерве больше, чем в самой полиции, в пять раз.

– Это правда? Точно не слух или сплетня с целью напугать правительство?

– Увы, Алексей Николаевич, чистая правда. Которую финляндцы тщательно скрывают. А еще есть резервы полиций других городов. Плюс добровольные пожарные команды, спортивные общества, клубы лыжников, велосипедистов, охотников. И все обучаются военному строю, стрельбе, маневру на поле боя. Зачем велосипедистам обучаться стрельбе? У этих обществ есть свои унтер-офицеры и офицеры, интендантское ведомство, разведка, топографическая служба. Одних городовых – по-их констеблей – подготовлено на восемь батальонов. Во главе дела стоят опытные люди. Такие, как Генерального штаба полковник Альфтан, бывший губернатор Нюландской губернии.

Лыков сидел ошарашенный и размышлял. Вчера он говорил Сергею о распущенной финской армии. А сегодня выясняется, что она существует. Скрытно и понятно для каких целей. Таубе прервал его мысли:

– Ты ведь собираешься туда?

– Точно так. Получил приказ министра. Еду разыскивать одного жулика.

– Не убийцу, а именно банковского афериста, – поддел разведчик сыщика. – Мельчаешь в глазах начальства! Скоро карманников начнешь ловить.

– Да, говорят, кроме меня, финляндцы никому помогать не будут. Это, положим, чушь. Меня тоже станут водить за нос… если захотят. Неприятно ходить в дураках.

Вдруг Виктор Рейнгольдович попросил:

– Помоги нам.

– В чем?

– Выяснить насчет этой спрятанной армии.

– Как я вам помогу? – удивился статский советник. – Кто меня к ней подпустит?

– Кроме тебя, действительно, никто с их полицией говорить сейчас не сможет. По чисто полицейским вопросам, я имею в виду, – уточнил генерал-майор. – Но ведь и резерв, в котором прячется армия, тоже формально полицейский. Ты сможешь хотя бы подглядеть в щелочку. Мы, военные, лишены даже такой возможности.

– Подглядеть в щелочку… Как ты это себе представляешь? Не зная языка, занимаясь поиском конкретного мошенника, что я там смогу высмотреть? Да цена этому будет пшик!

Тут опять заговорил Свечин:

– Алексей Николаевич, вам ведь не впервой выполнять совместные секретные поручения МВД и Военного министерства. Даже я об этом наслышан. Сахалин, Дагестан, Семипалатинск, Смоленск… Мы, контрразведка, просим помочь в тонком вопросе. Финляндцы закрылись от нас, как только могли. Темень, ни зги не видать. Мы внедрили в их структуры несколько своих агентов. Передадим их вам. Сыщик Лыков дознает кражу в русском банке, ищет в Великом княжестве вора. Юнас Кетола не откажет вам в помощи…

– Вы и о Юнасе знаете?

– Знаем, Алексей Николаевич. Случай уникальный. Вы имеете хороший повод залезть в темный мир финляндской полиции. Читай – армии! Грешно будет его упустить.

– Александр Андреевич, вы предлагаете мне напроситься на совместную операцию? Чтобы над моей шеей висели сразу два топора – моего министра и вашего? Вот спасибо!

Таубе хмыкнул:

– Напрашиваться тебе не придется. Сухомлинов уже говорил с Маклаковым, и тот дал согласие.

– На что?

– На совместную секретную операцию. Капкан захлопнулся, ты попался. Ха-ха… Не представляешь, как я этим доволен. Мы уже все варианты перебрали и ничего не сумели придумать. А тут Лыков едет в холодный Гельсингфорс. Большая удача.

Сыщик не собирался сдаваться:

– Говорю же тебе, то, что я подсмотрю в щелочку, не имеет никакой ценности. Кто допустит меня до секретов? Юнас Кетола? Да он хитрее нас с тобой, вместе взятых.

– Мы дадим тебе своих людей в помощники. Секретный агент есть очень хороший, финляндец, но прорусских убеждений. Редчайший случай!

– Но…

– И добавим штабс-капитана Насникова. Помнишь такого?

Лыков впервые за разговор улыбнулся:

– Олег Геннадьевич? Штучный человек.

– Вот видишь, а ты отказываешься. Никто не требует от тебя невозможного. Сделаешь ровно то, что в твоих силах. Просто там поджигают фитиль к пороховой бочке, а мы имеем только догадки. Надо хоть что-то делать. Ты подвернулся со своим беглым кассиром очень вовремя. Извини, но права отказаться у тебя нет. России целят в спину.

– Однако…

Таубе опять не дал другу договорить:

– Ты знаешь, что из Финляндии готовят тайный выезд за границу молодых людей призывного возраста? И не просто за границу, а в Германию.

Алексей Николаевич насторожился:

– На учебу?

– Если бы. Они поступят там на службу в учебные военные лагеря. Будут потом командирами в финской повстанческой армии, когда начнется война.

– Ты уверен в этой информации? Такими обвинениями не бросаются. Извини, когда я читал записку барона Бринкена, то крутил пальцем у виска. Военные любят наводить тень на плетень. Дескать, дайте нам еще войск и денег, а то караул. Вот и появляются в служебных бумагах подводные лодки и горные орудия. Может, финские повстанцы – такой же миф?

– Не миф, Леша, – грустно ответил Виктор Рейнгольдович. – Поэтому ты нужен нам в Финляндии. Срочно!

– Могу подумать?

– Думай сколько влезет, но решение наверху уже принято. Сам премьер-министр Коковцов доложил государю и получил его одобрение.

– У меня начальник Белецкий. Когда услышу от него, тогда смирюсь.

Таубе пропустил слова друга мимо ушей:

– Даю тебе во временное подчинение полковника Свечина. Он введет в курс дела. Сведения о замыслах сепаратистов мы получаем от контрразведывательного отдела штаба Петербургского военного округа. Их возможности крайне ограничены. В Финляндии стоят наши войска, но они, как говорится, офинились…

– То есть?

– То есть сдружились с местным населением.

Алексей Николаевич одобрил:

– И правильно сделали. С населением надо дружить.

– А если оно в это время точит на тебя ножик?

Сыщик жестко ответил:

– Будем дружить, и тогда обо всем можно договориться полюбовно. Забыл? Худой мир лучше доброй ссоры.

– Эх, Алексей Николаич, совсем ты сделался либерал. Гучков говорит, всех готов понять. Кроме нас, русских. Так вернемся к делу. Агентура у КРО[8] слабая, да там и невозможна настоящая агентурная работа. Мы, как я сказал, даем тебе своего человека. Он глубоко законспирирован и глубже других залез в чухонские тайны. И серьезно поможет, только ты будь осторожен, не провали его. Срок ознакомления с документами – двое суток. И все, в дорогу. Насников придет к тебе завтра, будете готовиться вместе.

Лыков пожал руки разведчикам и направился к выходу. Барон окликнул его:

– А правда, что ты чуть не женился на сестре Коковцова?

– Во всяком случае, она была не против.

– Был бы сейчас родней первому визирю. И наверняка его превосходительством, ха-ха… Ну, ступай.

Тут дверь распахнулась и вошел стройный молодой полковник, узколицый, с тонкими усиками:

– Ой. Я не вовремя, Виктор Рейнгольдович?

– Заходите, знакомьтесь: Алексей Николаевич Лыков, тот самый, знаменитый в наших кругах. А это полковник Энкель Оскар Карлович из Особого делопроизводства ГУГШ.

Сыщик неоднократно слышал упомянутую фамилию от Павлуки. Особое делопроизводство – разведка и контрразведка. Сын отзывался об Энкеле уважительно, и полицейский с удовольствием пожал ему руку. После чего ушел. Он заглянул к Павлу, раз уж оказался в Военном министерстве. Огенквар[9], где служил сын, находился в отдельном коридоре, куда дневальный впускал офицеров лишь по особому списку. Павлука вышел, покалякал с папашей на семейные темы, позвал его на именины жены. Узнав, что тот уезжает в Финляндию, легкомысленно махнул рукой и скрылся в своих секретных комнатах.

Глава 3

Подготовительные мероприятия

Утром в кабинет к Лыкову без стука вломилась целая делегация военных. Впереди шел вчерашний знакомец полковник Свечин. За ним вразвалку шагал старый приятель сыщика подполковник Ерандаков. Замыкал колонну штабс-капитан Насников.

Подполковник, к удивлению хозяина, был одет не в жандармский мундир, а в общеармейский, при синих шароварах. А до того он заведовал контрразведывательным отделением Санкт-Петербургского ГЖУ[10]. Лыков задал закономерный вопрос:

– Василий Андреевич, давно ли вы перелицевались в драгуны?

– Неделю назад, Алексей Николаевич, – ответил тот. – Переведен в распоряжение начальника Главного штаба с зачислением по армейской кавалерии. А что, мундир плохо сидит? Не успел еще привыкнуть…

Подполковник был опытным служакой. Он сменил на должности первого русского официального контрразведчика полковника Лаврова, уехавшего по состоянию здоровья во Францию. Там Лавров продолжил секретную деятельность, руководя резидентурой в Германии. Когда органы противодействия шпионажу только-только создавались, Военное министерство пыталось обойтись своими силами. Быстро выяснилось, что лишь жандармские офицеры обладают нужным опытом, им и поручили новое дело. Только в последние годы появились среди военных первые доморощенные специалисты, такие как Насников. Штабс-капитану Лыков пожал руку особенно крепко:

– Рад встрече!

Гости расселись вокруг хозяина. Тот вызвал служителя и приказал принести чаю на всех. Когда дядька в медалях удалился, сыщик сказал:

– Валяйте. Ишь каким составом приперлись…

Свечин был фраппирован, но остальные двое лишь хмыкнули:

– То ли еще будет! Можем и Сухомлинова привести.