Моя честность застала парня врасплох. Он разинул рот, точно рыба.
Серый плащ висел у меня на локте. Я показал его слуге:
— Чей это плащ? Джейн?
У нас над головами зазвенел колокольчик. Господин Хэксби звал на помощь.
Слуга растерянно моргнул:
— Да, сэр.
— Она здесь? Я бы хотел вернуть ей пропажу как можно скорее.
— Нет, сэр. Джейн здесь больше нет. — Парень протянул руку и коснулся плаща, будто желая убедиться, что не ошибся. Он дотронулся до ткани почти с нежностью. — Госпожа Ноксон сказала, что Джейн должна уйти.
А колокольчик все звенел и звенел.
В коридор вышла тощая служанка и направилась к лестнице. По пути она взглянула на меня.
— Где мне найти Джейн? — спросил я.
Служанка обернулась:
— Джейн? Она в кофейне возле Чаринг-Кросс. — В голосе девушки прозвучали нотки злорадства. — Одно скажу вам наверняка, сэр: сюда она больше носа не покажет.
Откуда-то сверху донесся женский голос:
— Марджери! Ты что, колокольчика не слышишь? Давай пошевеливайся!
Горничная взбежала по ступенькам. Я поспешил к двери. Слуга отодвинул засов и выпустил меня на улицу.
Я проскочил мимо него и сбежал с крыльца, а парень сказал мне вслед:
— Пожалуйста, сэр, передайте Джейн, что Джон ее помнит. Скажите, что я ее жду. Пусть только даст знак, сэр, и я пойду за ней на край света. Всего один знак.
В кофейне не было отбоя от посетителей. Обычно я не хожу в заведения подобного рода, для меня они слишком дороги, но в Лондоне они возникали повсюду будто грибы после дождя. В Уайтхолле считали, что поощрять открытие кофеен не следует, ведь там собираются люди пуританского склада ума. Кофейни становились центрами распространения новостей, а обстановка там располагала к вольнодумным беседам. Таверны и пивные — дело другое: мужчины ходят туда, чтобы посидеть в хорошей компании и напиться.
Я зашел внутрь, отыскал владельца и спросил про Джейн.
— Кто?
— Служанка госпожи Ноксон из двора «Трех петухов, сэр.
— Ах, вы о ней. Она здесь больше не живет. А что вы хотели?
— У меня ее плащ, сэр. Нужно его вернуть. Где я могу найти Джейн?
Затруднившись с ответом, хозяин позвал жену. Она вышла из кухни, вытирая руки о передник. В присутствии этой крупной женщины ее супруг будто съежился.
— Она ушла, сэр, — сказала хозяйка. — Госпожа Ноксон просила на пару дней дать этой девушке крышу над головой. В субботу Джейн нас покинула.
— В котором часу?
— Господин Хэксби пришел за ней вечером.
Я удивленно глядел на хозяйку. Тогда почему Хэксби об этом умолчал?
— Вы уверены, что это был он?
— Ну разумеется, — резко ответила владелица кофейни. — Когда он сказал, что ему нужна Джейн, я спросила: «Вы господин Хэксби?» — и он ответил: «Да». Госпожа Ноксон предупреждала, что он придет за ней, хотя мы не ожидали, что господин Хэксби заберет ее так скоро. — Хозяйка покосилась на мужа. — Помнишь, когда он пришел, Джейн в кофейне не было, а вернулась она в таком виде, будто валялась в грязи? Я велела девушке привести себя в порядок, прежде чем она выйдет к нему.
Хозяин кивнул:
— У этого джентльмена ее плащ. Он ищет Джейн — хочет вернуть пропажу.
— Вернулась она без плаща. Джейн его что, потеряла? — Тут хозяйка нахмурилась. — Между прочим, откуда вы знаете, что она здесь жила?
— Меня сюда прислали со двора «Трех петухов», — ответил я. — Хочу уточнить — мы с вами говорим об одном и том же господине Хэксби? Чертежник. Лицо серое. Очень худой, болезненного вида.
— Мне он показался вполне здоровым, — возразила хозяйка. — Высокий мужчина, волосы с проседью, но достаточно бодрый.
— И что же, он всегда бодр? — спросил я. — Возможно, я видел его, когда он был нездоров?
— Не знаю, сэр. — Хозяйке начали надоедать мои расспросы. — Я его раньше не встречала.
— Дюжий мужчина, в самом расцвете сил, — обиженным тоном произнес ее муж. — Казалось бы, у такого человека и аппетит должен быть под стать. А он выпил только чуть-чуть кофе. Видать, скряга.
— Надеюсь, он хотя бы расплатился? — уточнила жена.
— Да, но сверху ничего не дал. А ведь больше часа просидел один. Только зря целый стол занимал. И это в субботу, когда в зале не протолкнуться!
«В субботу», — мысленно повторил я. В тот день убили сэра Дензила Кроутона.
— Вы не знаете, куда он забрал Джейн?
Тут хозяйка уперла руки в боки и устремила на меня сердитый взгляд:
— К чему все эти расспросы? Если вы из двора «Трех петухов», то знаете, где искать господина Хэксби. Он ведь там живет, верно? Ну так возвращайтесь и спросите его сами.
Глава 42
Ближе к вечеру я отправился на лодке в Уайтхолл. Небо было затянуто тучами — ни звезд, ни луны не видно. Да и саму реку разглядеть было трудно — я лишь слышал плеск воды и чувствовал ее запах.
Мимо плыли другие лодки, фонари на них покачивались, и в кругах света мелькали тени. Дождь лил как из ведра, становилось все холоднее. И пассажиры, и лодочники надвинули шляпы пониже и плотнее завернулись в плащи.
Во дворце я поднялся по общественной лестнице и зашагал к покоям короля. Один из стражников дежурил у дверей, когда я приходил сюда в прошлый раз. Он узнал меня. Я попросил его передать, что меня вызвал господин Чиффинч.
Стражник достал лист бумаги:
— Вы есть в списке. Если желаете, можете подождать в передней.
Я слонялся туда-сюда среди других посетителей: вся эта беспокойная толпа чего-то хотела, никто не мог усидеть на месте — вдруг его сейчас позовут? Чиффинч заставил меня томиться в ожидании почти час.
Наконец слуга провел меня в небольшой кабинет с видом на реку. У двери стоял стражник. Чиффинч сидел за столом и читал письмо, его пальцы рассеянно теребили бородавку на подбородке.
Я низко поклонился:
— К вашим услугам, сэр. У меня есть…
— Помолчите. — Чиффинч взглянул на меня. — Хочу вам кое-что показать.
Он встал и вышел из комнаты, жестом велев мне следовать за ним. Заперев дверь на ключ, Чиффинч зашагал по коридору, я шел сзади. У меня за спиной раздавались шаги солдата. Мы быстро пересекли Большой двор, прошли мимо караульного помещения и знакомых зданий Скотленд-Ярда, где располагался личный кабинет господина Уильямсона. Однако наверх мы подниматься не стали — вместо этого мы вошли в помещение на первом этаже. В передней дежурили два солдата. На уровне глаз в двери было проделано окошко с затвором.
Господин Чиффинч отступил на шаг.
— Отодвиньте затвор, — велел он.
Я подчинился и увидел комнату площадью не больше девяти квадратных футов, тускло освещенную лучиной на подоконнике окна, расположенного под самым потолком. На полу лежал мужчина. Его руки были связаны спереди и ноги тоже, но не в щиколотках, а выше колен. Мужчина еще не повернул голову в мою сторону, а я уже догадался, кто передо мной.
Чиффинч протянул руку поверх моего плеча и задвинул затвор.
— Сэмюэл Уизердин, — тихо произнес он, нарочно понизив голос, чтобы солдаты не разобрали ни слова. — Бывший моряк. Калека. Банкрот. На днях он расспрашивал жителей Эльзаса про некоего господина Колдриджа. Жена Уизердина работает служанкой у печатника Ньюкомба — вы ведете с этим человеком дела, к тому же вы его квартирант. Любопытное совпадение, Марвуд.
— Сэр, — произнес я, чувствуя, как рубашка прилипает к телу, — все не так, как вы думаете.
— Вопрос в том, что подумает король. Вы обманули его доверие. Сын изменника и сам оказался предателем. Яблоко от яблоньки недалеко падает.
— Неправда. — Я посмотрел Чиффинчу в глаза. — Господь свидетель, сэр, я не предавал короля.
— Тогда как объяснить ваше поведение?
— Мой отец не в себе. Мыслями он витает далеко, и порой ноги несут его неведомо куда. На прошлой неделе батюшка забрел в Эльзас, там он упал и повредил ногу. Уизердины подобрали его и сообщили о случившемся мне.
— И что с того? Я вас спрашивал не об этом, Марвуд.
Я бы отдал все, что мне принадлежит, только бы узнать, что именно Сэм уже рассказал Чиффинчу. Ни в коем случае нельзя попадаться на вранье.
— По словам отца, в Эльзасе он встретил Томаса Ловетта и тот столкнул его в канаву.
— И вам не пришло в голову доложить об этом мне? — спросил Чиффинч.
— Рассказам батюшки нельзя доверять, сэр. Но я попросил госпожу Уизердин расспросить о Ловетте в Эльзасе. Оказалось, что ее муж видел похожего мужчину в таверне «Чаша крови». Несколько дней он под фамилией Колдридж снимал комнату поблизости. Однако этот человек покинул Эльзас в тот же самый день, когда туда забрел мой отец.
— От Эльзаса рукой подать до Брайдуэлла, — заметил Чиффинч.
— Да, сэр. Совсем рядом в реке Флит нашли тело Снейда.
— Еще один бывший соратник Ловетта. — Чиффинч толкнул меня в грудь, заставив попятиться. — Уму непостижимо! В голове не укладывается, что вы не сочли нужным рассказать все это мне.
— Я рассудил, что сейчас от этих сведений мало толку, сэр, ведь Ловетт уже ушел. Кроме того…
Чиффинч еще раз сильно ткнул меня в грудь:
— Ну что еще?
— Я боялся за отца, — выпалил я. — Беспокоился, что вы будете его допрашивать и, узнав о встрече батюшки с Ловеттом, сразу подумаете худшее и решите, что они в сговоре. Отца бы это погубило.
— Ах вот оно что, — тихо произнес Чиффинч. — Наконец-то мы подобрались к истине.
Он привел меня обратно в свой кабинет. По пути Чиффинч не произнес ни слова. Этому человеку была хорошо известна сила молчания. Только закрыв за нами дверь и сев за стол, Чиффинч прервал затянувшуюся паузу:
— В одном вам повезло, Марвуд. Уизердин поведал мне то же самое — во всяком случае, основные моменты совпали.
— Сэр, Уизердин ни в чем не виноват, — произнес я. — Он не нарушал законов и не злоумышлял против короля. Прошу вас, отпустите его. Накажите меня, но пощадите этого человека.
Чиффинч бросил на меня быстрый взгляд и тут же отвернулся:
— Не выношу людей, жертвующих собой ради других. Сначала расскажите, что еще вы разузнали. Вы встречались с госпожой Олдерли?
— Да, сэр. Мы говорили об убийстве сэра Дензила Кроутона на Примроуз-хилле и о необычном поведении мастифа.
Чиффинч кивнул:
— Пес не тронул убийцу.
— А еще рядом с телом нашли серый плащ. Я забрал его с собой. Сейчас он у меня дома.
— Зачем?
— Этот плащ принадлежит мне.
— Черт возьми! — воскликнул Чиффинч. — Ваш плащ? Будете продолжать в том же духе — у меня от вас ум за разум зайдет. Не может этого быть. Или вы тоже побывали на этом холме? Объяснитесь.
Я набрал полную грудь воздуха:
— Иногда у меня самого мутится разум, сэр. Я не видел этот плащ больше месяца. Есть только одно объяснение, в которое укладываются все факты: и поведение собаки, и обнаруженный плащ. На Примроуз-хилле побывала Кэтрин Ловетт.
И вот наконец я рассказал Чиффинчу все, начиная с той ночи, когда горел собор Святого Павла, а женщина-мальчик укусила меня за руку, и заканчивая неизвестным, который в кофейне выдал себя за Хэксби. Единственное, о чем я умолчал, — об огненной печи Господней. Мой отец и без того оказался вовлечен в это дело больше, чем нужно. Не хотелось усугублять его положение.
Был только один способ объяснить хотя бы часть произошедшего. Джейн, служанка, работавшая во дворе «Трех петухов», — это Кэтрин Ловетт. И если человек, забравший ее из кофейни, не Хэксби, кто еще мог за ней прийти, кроме Томаса Ловетта?
Глава 43
Чиффинч распорядился, чтобы Сэма Уизердина отпустили в понедельник вечером. Я довез его до Флит-стрит в экипаже и высадил на границе с Эльзасом. Прежде чем мы попрощались, я отдал ему золотую монету, которой Эдвард Олдерли пытался подкупить меня в воскресенье. Но соверен был лишь малой компенсацией за то, что я втянул Сэма в свои дела.
До среды никаких новостей не было. Утром я отправился в Скотленд-Ярд и выполнял работу для «Газетт», в полдень ушел обедать — теперь мне выдали билет, благодаря которому я мог трапезничать в Уайтхолле в столовой для секретарей и прислуги высшего ранга.
Выйдя из кабинета Уильямсона, я стал спускаться по лестнице, и тут из передней, у входа в которую дежурили солдаты, вышел мужчина. На нем не было ни формы, ни ливреи, однако я сразу узнал его по осанке и изрытому оспинами лицу. Передо мной был тот самый слуга, который провожал меня в покои госпожи Олдерли в доме в Колыбельном переулке.
— Господин Марвуд? Следуйте за мной.
Я не стал задавать вопросов. Нас могли услышать солдаты и несколько служащих в коридоре. Вслед за слугой я покинул здание. Мы прошли через двор и оказались на другой стороне, возле домов, построенных неподалеку от Конногвардейского двора. Раньше мне не приходилось бывать в этой части дворца. Похоже, сюда вообще редко кто заглядывал.
Не произнося ни слова, слуга провел меня через внутренний двор, затем мы поднялись по лестнице и вошли в маленькую комнату с видом на парк, размерами больше напоминавшую чулан. Внутри никого не было. В камине горел огонь.
Слуга ушел, велев мне ждать. Я встал у окна и устремил взгляд на деревья и людей, прогуливавшихся по усыпанным гравием дорожкам внизу. Я был в нелучшем расположении духа — откровенно говоря, мне было страшно. Единственное, чего я желал, — чтобы меня и моего отца оставили в покое и дали мне спокойно зарабатывать на жизнь нам обоим.
Дверь открылась, и вошла госпожа Олдерли. Я низко поклонился. Она пришла одна. Госпожа Олдерли закрыла за собой дверь.
— Господин Марвуд, вы не были со мной откровенны. — Она расположилась у огня, не пригласив меня сесть рядом, и сразу взяла быка за рога. — Господин Чиффинч рассказал мне, что вам многое известно о госпоже Ловетт, однако вы предпочли скрыть от меня эти сведения. Вы утаили, что моя племянница жила возле Стрэнда под видом служанки, а в субботу отец Кэтрин увез ее.
— У меня были на то причины, мадам, — ответил я. — К тому же я убедился в правильности своих выводов только в понедельник, то есть после того, как имел честь нанести вам визит. А рассказал ли вам господин Чиффинч, что, когда я от вас вышел, меня подстерег ваш пасынок со своими громилами?
Госпожа Олдерли кивнула. Сегодня она не выглядела очаровательной, скорее усталой и встревоженной. Я невольно почувствовал к ней совершенно неуместную нежность.
— Ваш пасынок следил за вами. Он заплатил мне, чтобы я поставил его в известность, когда вы в следующий раз назначите мне встречу.
Госпожа Олдерли махнула рукой:
— Эдвард полагает, будто золото способно разрешить любые затруднения. Но сейчас речь не о моем пасынке. Мне приказано вам кое-что сообщить, и это самое безопасное место для подобного разговора.
«Приказано»? Вряд ли госпожа Олдерли использовала бы это слово, говоря о распоряжениях Чиффинча.
— Было решено, что придется открыть вам правду, иначе вы можете узнать ее случайно и только усугубить ситуацию. Эти сведения не подлежат разглашению. — Она устремила на меня пристальный взгляд. — Предупреждаю: если проговоритесь, ни вам, ни вашему отцу пощады не будет.
— Да, мадам, — поспешил кивнуть я. — Даю слово.
Что мне еще оставалось?
— На прошлой неделе, когда вас вызывали в лабораторию короля, его величество говорил с вами о Томасе Ловетте. Помните?
— Да. Король сказал, что Ловетт хуже, чем просто цареубийца.
Госпожа Олдерли в первый раз улыбнулась:
— Именно. А знаете почему?
Я покачал головой, затем прибавил:
— Его величество знает, что я вместе с отцом присутствовал при казни покойного короля. Он об этом упоминал.
— Ваша сообразительность, господин Марвуд, облегчает мне задачу. Король приложил все усилия, чтобы вывести на чистую воду всех до единого, кто стал свидетелем убийства его отца, — по крайней мере, насколько это возможно. Помните тот день? Вы тогда были совсем дитя.
— Я помню все до мельчайших подробностей. Такое забыть трудно.
Госпожа Олдерли продолжила:
— Господина Ловетта внесли в список цареубийц, поскольку он был среди тех, кто настаивал на суде над королем и его последующей казни. Он и его приспешники пользовались влиянием в определенных кругах армии. Но господин Ловетт совершил нечто большее, причем непосредственно в день казни. Вспоминайте.
Что может быть хуже цареубийства?
Я вспомнил маленького джентльмена на эшафоте перед Банкетным домом. Как же правитель всей Англии, объявлявший, что власть дана ему самим Господом, оказался здесь в жилете, с ночным колпаком на голове? Я помнил двух палачей — первый одним ударом топора отделил голову короля от тела, а второй взял ее и показал толпе.
— Палачи, — произнесла госпожа Олдерли так тихо, что я шагнул к ней ближе. — Кто привел приговор в исполнение, господин Марвуд?
— Никто не знает. — Тут я был на твердой почве — о личностях палачей строили предположения уже много лет. — Во время казни оба были в масках, чтобы потом роялисты не учинили над ними расправу. Говорят, того, что с топором, звали Ричард Брендон, он был рядовым палачом, и менее чем полгода спустя этот человек умер, не вынеся мук раскаяния. Безусловно, отсечь голову одним ударом могла только опытная рука, и, по слухам, во время исповеди Брендон…
Но госпожа Олдерли пренебрежительно отмахнулась:
— А второй палач? Тот, который поднял голову короля, чтобы показать ее толпе?
— Кто знает? Может быть, второй человек вышел лишь для того, чтобы на эшафоте Брендон не дрогнул.
Госпожа Олдерли отвернулась и устремила взгляд на огонь. Из парка доносился далекий стук копыт. Где-то в казармах били в барабан.
— Нам известно, кто был вторым. А теперь и вы об этом знаете. — Госпожа Олдерли выдержала паузу, но я молчал. — Король хочет добраться до него прежде, чем другие. — Она снова медленно повернулась ко мне. — Он не может допустить, чтобы Ловетта убили быстро, для такого преступника это слишком легкая смерть. Его величество не желает, чтобы Ловетту предъявляли обвинение, судили его, а потом казнили в Тайберне, — во всяком случае, пока. Для короля важнее всего, чтобы первым делом Ловетта привели лично к нему. Он хочет посмотреть в глаза человеку, державшему голову его отца, когда цареубийца не сможет трусливо прятаться под маской. Тогда, и только тогда король примет решение, как поступить с Ловеттом.
Продолжая хранить молчание, я поклонился. Меня охватило ужасное предчувствие. Я не желал знать этой тайны. Преступление Ловетта и впрямь страшнее убийства, и тьма этого деяния окутывает всех, кому о нем известно. Вскоре после Реставрации самых отъявленных цареубийц повесили, выпотрошили и четвертовали. Их казни были настолько варварскими, что в конце концов вызвали отвращение даже у толпы. Какая же кара ждет человека, который хуже цареубийцы?
— Возможно, в этом деле у вас будет своя роль, господин Марвуд.
Я вскинул голову:
— Мадам, мне такая задача не по силам.
К стыду своему, я услышал, как дрожит мой голос. Я боялся за себя и за отца, доселе я не испытывал подобного страха. Король и те, кто стремится заслужить его расположение, не остановятся ни перед чем, чтобы выследить Ловетта. Я же не представляю для них никакой ценности, если только не окажу им содействия. Но с начала правления короля общественное мнение в стране изменилось. Теперь народ не жаждал крови цареубийц с прежним пылом. Напротив, некоторые из уже казненных вызывали сочувствие благодаря героическому стоицизму, с которым они приняли смерть.
А значит, тем, кто поможет королю схватить второго палача, на общественное признание рассчитывать не стоит. И если, что наиболее вероятно, дело закончится провалом, в первую очередь пострадают те, кто упустил Ловетта.
— Вы чересчур скромны, — произнесла госпожа Олдерли низким, почти ласковым голосом. — Вы уже весьма отличились на службе королю.
— Но Ловетты — и отец и дочь — исчезли, мадам, и на этот раз мы не имеем ни малейшего представления, где их искать. Госпожа Ловетт знает меня в лицо, а ее отец ни разу меня не видел, и у него нет оснований мне доверять. Да, когда-то они с моим отцом были товарищами, но сейчас их былое знакомство ничего не значит. Ловетт встретил батюшку на улице, он знает, что старик не в себе.
— Но об этом не знает его дочь, верно? И она может навести нас на след отца, а вы, в свою очередь, — навести на ее след. Вы сами подтвердили, что видели госпожу Ловетт, вам известно, где она жила после бегства из Барнабас-плейс, и вы даже знакомы с Хэксби — человеком, взявшим Кэтрин под свое покровительство. Вот и побеседуйте с ним. Возможно, он что-то знает.
— Если пожелаете, но…
— Вы сын старого товарища Ловетта, и во время Пожара вы спасли мою племянницу. Если отыщете Кэтрин, убедите ее, что на вас можно положиться. Мы хотим, чтобы вы…
Тут из коридора донеслись тяжелые шаги и приглушенные голоса. Госпожа Олдерли осеклась и предостерегающе вскинула руку. Дверь открылась без стука. В комнату вошел господин Чиффинч. Он пинком захлопнул за собой дверь.
— Ваш муж пропал, госпожа, — доложил он. — Да что за проклятое дело, чтоб его черти забрали!
Глава 44
В ночь понедельника Кэт, лежа на спине, слушала многоголосье храпа в исполнении отца и семейства Дэйви, сопровождавшееся шорохом мелких зверьков, занятых своими ночными делами. Хотя полог вокруг кровати был задернут, ночной воздух холодил щеки.
Кэтрин размышляла о том, что гораздо легче и проще любить отца, когда его нет рядом. Время и расстояние делали его образ однозначнее и светлее: изъяны устранены, темные пятна закрашены, грязь отчищена, острые углы сглажены, пустоты заполнены. Но на деле обтесать его тяжелее, чем твердый неровный камень.
Пробило полночь. Вот и наступил вторник. Сегодня Кэт должна принять решение.
Она знала: ей повезло, что у нее есть выбор. Раньше подобная роскошь была для нее непозволительной. Кто-то всегда решал за нее, что ей делать, где жить и с кем. Для Кэт выбрали мужа. Ее невинность отняли силой, не спрашивая. Под покровом ночи она бежала из Барнабас-плейс, потому что из-за кузена Эдварда больше не могла жить в этом доме.
Но сейчас у Кэт есть свобода выбора. Остаться или уйти? У обоих вариантов недостатков больше, чем преимуществ.
Утром Кэт помогала хозяйке приготовить завтрак отцу и господину Дэйви. Оба ели молча. Как и вчера, господин Ловетт оделся как ремесленник. Но вещи, в которых он приходил в кофейню, — темный камзол и шерстяной плащ — исчезли из платяного шкафа в спальне, а шляпа, белье и ботинки больше не лежали в ящиках комода.
Мальчик уже запрягал лошадей. Повозка стояла под навесом на заднем дворе. Мужчины еще вчера погрузили в нее инвентарь — они трудились до позднего вечера при свете фонарей. Жерди связали пучками по размерам: «пальцы», балки и стандартные шесты. Потом весь груз обвязали веревками и накрыли холстиной, чтобы защитить и от непогоды, и от воров. Рядом с жердями лежали кольца пеньковой веревки, чтобы связывать их вместе. Еще в телеге стоял большой ящик с молотками, пилами и резцами. Кэт подозревала, что среди инструментов скрываются и другие предметы, но наверняка она этого не знала.
После завтрака господин Ловетт отвел Кэт в гостиную.
— Помни, ты должна во всем слушаться Дэйви. Молись за меня, пока мы в разлуке. Как бы ни сложились обстоятельства, мы с тобой долго не увидимся, может быть, нам и вовсе не суждено больше встретиться в земной жизни. Но не беда. Придет время, и мы снова обретем друг друга, а впереди у нас будет целая вечность. Преклони колени.
Кэт встала на колени у ног отца. Он благословил дочь, затем помог ей встать и поцеловал в лоб. Его колючая борода на ощупь напоминала шерсть дикого зверя. На секунду они застыли неподвижно — руки отца лежат на плечах дочери, руки Кэт опущены. Лоб отца выглядел сморщенным и потемневшим, будто кожура засохшего яблока. На щеке язва. В первый раз Кэт заметила мешки у него под глазами. Ее посетило болезненное осознание: отец стареет и однажды умрет.
Вслед за ним Кэт вышла во двор. Он залез в телегу и сел рядом с господином Дэйви, тот взялся за вожжи, и вот они выехали за ворота. Ни один, ни другой не обернулись.
— Сегодня начнешь с пола судомойни, — обратилась к Кэт госпожа Дэйви, когда мальчишка запирал ворота. — Вчера ты не вычистила углы.
Когда начало темнеть, Кэт отправили снять белье с веревки. Во дворе находились конюшня и навес для повозки, дальше располагались огород и свинарник, а за ними — фруктовый сад. Облетевшие деревья стояли голые, ожидая прихода зимы.
Уже к вечеру сильно похолодало. Ночью наверняка ляжет иней. Рубашки, ночные сорочки и чулки совсем не высохли — когда Кэт со старшей дочерью Дэйви развешивали их на веревке, они были почти такими же мокрыми. А теперь вещи вдобавок затвердели на холоде.
Складывая белье в корзину, Кэт поглядывала по сторонам. В дальнем конце фруктового сада высилась стена, сверху утыканная осколками стекла. В ней Кэт заметила дверь, запертую изнутри на тяжелый засов и две задвижки.
Сняв все белье, Кэт оставила корзину под деревом и приблизилась к двери. Металл задвижек на ощупь казался ледяным, и поддавались они плохо. И все же Кэт убедилась, что ей по силам сдвинуть щеколды с места. Да и поднять засов она тоже в состоянии. Взяв корзину, Кэт вернулась на кухню.
— Развесь белье у огня, пусть сушится, — велела госпожа Дэйви. — Да не там, глупая ты девица. С другой стороны. — Тут хозяйка склонила голову набок. — Никак телега подъезжает? Прежде чем займешься бельем, скажи мальчишке, чтобы отпер ворота.
Господин Дэйви приехал на телеге один. Без Томаса Ловетта жизнь этой семьи стала еще скромнее. Ужинали на кухне. Кэт и дети ели овощную похлебку с пшеничным хлебом, а господин и госпожа Дэйви — рагу из голубиного мяса с каштанами. Всем, кроме супругов, разговаривать за столом не разрешалось.
Потом Кэт вместе с детьми убрала со стола, потушила огонь и привела кухню в порядок. Затем снова молились, и наконец пришло время ложиться спать. Чета Дэйви занимала спальню над гостиной. А Кэт с этого дня предстояло делить вторую комнату с их отпрысками.
Последними на второй этаж поднимались Кэт и господин Дэйви. Взбираясь по ступенькам, она услышала внизу какой-то звук и обернулась. Хозяин стоял у подножия лестницы, высоко подняв свечу и глядя на девушку. Свет падал на его запрокинутую голову.
На секунду выражение лица господина Дэйви показалось Кэт до ужаса знакомым. Точно так же больше двух месяцев назад кузен Эдвард смотрел на нее в гостиной Барнабас-плейс, когда в честь визита сэра Дензила Кроутона ее против воли разодели в пух и прах.
«Боже правый! — пронеслось в голове у Кэт. — Только этого не хватало». Достав из кармана нож, девушка положила его под подушку и всю ночь почти не смыкала глаз.
Господин Дэйви дождался следующего дня — среды. Домой он вернулся к обеду. За столом Кэт чувствовала на себе его взгляд. А потом, когда она выносила помои для свиньи, за спиной раздались шаги. Кэт наклонилась, чтобы вылить помои из ведра в корыто, и тут рука господина Дэйви обхватила ее за талию. Кэт стала изворачиваться, пытаясь высвободиться. Хозяин схватил ее крепче и чмокнул девушку в щеку. Она отвернулась.
— Отпустите, сэр. — Из-за того что господин Дэйви держал ее, Кэт не могла дотянуться до кармана, где лежал нож. — А то закричу.
— Поднимешь крик — скажу, что ты воруешь продукты, и высеку тебя. Ах ты, чертовка! — Свободной рукой он стиснул ее грудь. — Хотя тебя в любом случае следует высечь, — прошептал он. — После Господа Бога здесь над тобой один хозяин — я. И не забывай об этом.
Девушка вырвалась и побежала в судомойню. Кэт наверняка раскраснелась, но ни госпожа Дэйви, ни дети ничего не сказали. Может быть, не заметили. Возможно, чем меньше замечаешь в этом доме, тем лучше.
После обеда семейство отклонилось от обычного распорядка. Господин Дэйви уехал, сказав, что отправляется в Шордич, чтобы встретиться с человеком, который хочет отстроить свой дом заново, и берет с собой мальчишку. Госпожа Дэйви велела старшей дочери читать вслух брату и сестре отрывок из Библии, с чем девочка справлялась неплохо для своего возраста, только спотыкалась на длинных словах. А сама госпожа Дэйви десять минут спустя повесила на локоть корзину и ушла.
Кэт должна была убрать со стола и навести порядок на кухне. Как только госпожа Дэйви скрылась из виду, девушка надела плащ, шляпу и уличные туфли и вышла из дома. Через двор и огород она направилась во фруктовый сад.
В кармане под юбкой лежал нож, кукла от Джема и несколько медяков, завернутых в тряпку, чтобы не звенели. Она больше ничего не взяла с собой, да ей и нечего было брать. На небе не было ни единой птицы, а у нее в голове — ни единой мысли.
Приблизившись к двери в стене, Кэт отодвинула обе задвижки и подняла засов. Уже темнело. Девушка не знала, что ждет ее по другую сторону двери. Но она в любом случае покинет дом Дэйви, а это уже достаточно веская причина рискнуть.
Глава 45
При виде Кэт лицо Джона просветлело, будто над ним взошло солнце.
— Джейн, — выговорил он. — Ах, Джейн!
Она легонько коснулась его руки. Кэт не ожидала, что радость парня так ее растрогает. Но она не знала, что ему сказать. На всякий случай девушка отступила на шаг — вдруг Джон воспримет ее прикосновение как намек?
А тот мог только растерянно восклицать:
— Как?.. Где?.. Я…
— Я вынуждена была перебраться на новое место, но мне там не понравилось, и я ушла. — Кэт глядела на его разрумянившееся лицо. От удивления и восторга глаза у Джона стали круглыми, как пятаки. — Я нарочно тебя здесь ждала: знала, что рано или поздно ты пройдешь мимо. Сегодня же среда.
Госпожа Ноксон была человеком привычки. В среду в послеобеденное время она каждую неделю писала письмо живущей в Оксфорде вдовой тетке, от которой рассчитывала получить наследство, а затем отправляла Джона на почту.
— Это из-за меня? — спросил Джон. — Прости. Марджери сказала тому человеку, где тебя искать. Зря я не вмешался.
Кэт огляделась. Флит-стрит — слишком многолюдное место для подобного разговора. Заметив ее, Джон застыл как вкопанный. Прохожие вынуждены были их обходить, а из-за стука копыт и колес на дороге тихо беседовать невозможно — приходится почти кричать. Кэт увела Джона в мощеный переулок, ведущий к таверне, и встала спиной к Флит-стрит.
— Какому человеку? — спросила она. — С кем Марджери говорила обо мне?
— С незнакомцем, который шел за мной до самого двора «Трех петухов». Помнишь? Я тогда ходил за сундуком хозяйкиного дяди. Марджери тоже видела, как он крутился рядом с домом.
— В зеленом камзоле?
Джон кивнул:
— Да, тощий парень. Он приходил к нам в понедельник и искал тебя. У него был твой плащ.
«Господи помилуй», — подумала Кэт: от потрясения набожности у нее сильно прибавилось. Кэт бросило в дрожь, но не от холода, а от осознания, что ее преследует таинственная и неумолимая угроза.
— Мой серый плащ?
Джон кивнул:
— Да, а что? Ты побелела как мел.
Кэт прислонилась к стене. Джон предложил ей руку, но девушка оттолкнула ее. Этот плащ она забыла в кустах на Примроуз-хилле, в нескольких ярдах от тела сэра Дензила Кроутона.
У Кэт закружилась голова. Неизвестный мужчина набросил ей на плечи серый плащ в ту ночь, когда собор Святого Павла охватило пламя. Он пытался забрать свою вещь из павильона во дворе Дома конвокаций, но господин Хэксби помешал ему. Потом этот же молодой человек шел за Джоном от Барнабас-плейс до двора «Трех петухов». Теперь же он обнаружил пропажу на Примроуз-хилле и пришел со своим серым плащом в дом госпожи Ноксон. Что, если этот человек видел Кэт с сэром Дензилом Кроутоном? Казалось, ему известно о ней все, однако его действия напоминали поведение чудовища из ночного кошмара: лишенные цели, непредсказуемые, но, безусловно, злонамеренные.
Наконец к девушке вернулся дар речи:
— Он приносил плащ в дом госпожи Ноксон? Хотел вернуть его мне? Ты уверен?
Джон кивнул:
— Но когда этот человек узнал, что тебя нет, он отказался отдавать плащ господину Хэксби. Просто взял и вышел из комнаты, хотя господин Хэксби его звал. А потом, когда он шел к двери, Марджери заявила, что ты сейчас в кофейне и больше к госпоже Ноксон не вернешься. А я… я сказал…
— Что ты сказал?
Тут Джон и вовсе побагровел:
— Я попросил его передать от меня привет, Джейн. Только и всего.
— Этот человек со мной разминулся. В кофейне меня уже не было.
— Знаю. Господин Хэксби отправил меня к тебе, но там ответили, что ты уехала еще в субботу. Сказали, пришел господин Хэксби и забрал тебя, чтобы отвезти на твое новое место жительства. Но этот человек не был господином Хэксби, потому что в субботу господин Хэксби захворал и целый день пролежал в постели.
Больше ничего Кэт от Джона не узнала — только то, что господин Хэксби порывался сообщить об исчезновении Кэт властям, но госпожа Ноксон отговорила чертежника, заявив, что девушка ему спасибо не скажет.
Сразу несколько часов пробили пять.
— Мне пора, — заторопился Джон. — Ты же знаешь хозяйку.
— Где сейчас господин Хэксби? До сих пор в постели?
— Нет, ему полегчало. Все как обычно. Озноб то найдет, то отступит.
Кэт сказала:
— Передай ему, что я здесь. Скажи, чтобы вышел ко мне сюда.
— Не можешь же ты ждать его на улице. Тем более одна. Да и господина Хэксби все равно нет дома. Он в соборе Святого Павла. Давай отведу тебя к нему. Я так часто туда хожу, что меня впускают и выпускают без всяких вопросов.
— Задержишься — попадет от хозяйки.
Джон пожал широкими плечами:
— Ну и пусть. — Он вдруг преисполнился уверенности и в себе, и в правильности своего решения. Сомнений как не бывало. — Пойдем, Джейн, — произнес он. — На улице возьми меня под руку — так безопаснее.
Джон выставил локоть. Кэт вглядывалась в лицо парня, гадая, не слишком ли дорого ей обойдется его покровительство. Но придется довериться Джону — иного выбора нет. Без Джона ее не пустят во двор Дома конвокаций, ведь у нее нет пропуска. А впрочем, разве Джон хоть раз ее подводил?
— Прости, что ударила тебя ножом, — произнесла Кэт. — Зря ты полез ко мне целоваться, но я тоже перед тобой виновата.
Уже во второй раз лицо Джона просветлело. Она взяла парня под руку, стараясь сохранять между ними дистанцию, и они молча перешли через мост Флит, а потом поднялись по холму к Ладгейту. Массивная фигура Джона защищала Кэт от посторонних взглядов.
В этот час на улице еще было многолюдно. По обе стороны от дороги высились руины и горы золы, тут и там в сгущавшихся сумерках сияли огни костров. Собор вздымался перед ними, похожий на огромную черную тень. В полутьме он казался почти целым, будто Пожар и все, что за ним последовало, — всего лишь страшный сон.
Со двора Дома конвокаций выходили последние посетители. Один из сторожей накрывал на ночь епископа Брейбрука и другие останки. Второй остался у ворот, но сидел в сторожке, греясь возле жаровни. Когда Джон постучал, сторож отодвинул затвор. Увидев знакомое лицо, мужчина хмыкнул, жестом велел Джону проходить и опять задвинул затвор. Прячась за Джоном, Кэт проскользнула во двор незамеченной.
Вечером вход в огороженную часть двора, где по распоряжению секретаря капитула господина Фревина возле стены клуатра был выстроен павильон для участников строительных работ и землемеров, и вовсе никто не охранял. Ремесленники уже разошлись по домам, но в окнах павильона горел свет.
Когда Джон открывал дверь, Кэт держалась в стороне, боясь, что внутри окажется доктор Рен или дядя Олдерли. Однако павильон был почти пуст. Двое секретарей стояли за высокими столами и корпели над столбцами цифр. А господин Хэксби склонился над чертежной доской. Когда Кэт и Джон вошли внутрь, он даже не поднял головы.
Джон зашагал к чертежнику, а Кэт нехотя побрела за ним, вдруг усомнившись в том, что ее ждет теплый прием. При звуке их шагов Хэксби оторвался от работы. Погода была холодной, поэтому он надел перчатки, меховую шапку и плащ с меховым воротником.
— Джон? — произнес чертежник, вглядываясь в темноту. — Вы?
— Да, господин.
— Зачем вы пришли? И кто это с вами?
Кэт вышла из-за Джона и ступила в круг света от горевшей на столе свечи.
— Господи помилуй! — воскликнул Хэксби. — Как же…
— Тише, сэр, умоляю, — зашептала Кэт.
— Где вы пропадали, Джейн? — Лицо чертежника выглядело еще более изможденным, чем раньше. — Чего вы хотите?
— Убежища, сэр. И работать на вас.
— Кто вас увез? Вас забрал какой-то человек, представившийся мной.
— Не могу ответить, сэр. Скажу только, что у меня не было выбора.
Хэксби понизил голос:
— Вы совершили преступление?
Рядом с Кэт Джон переминался с ноги на ногу.
— Сэр, девушки честнее ее не сыщется в целом свете. Клянусь.
Кэт не заслуживала такой преданности.
Хэксби взглянул на слугу:
— Я спрашивал не об этом. Жду ответа, Джейн.
— Я не сделала ничего дурного. — Кэт запнулась. — Только то, к чему меня вынуждали обстоятельства.
Хэксби наклонился, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Кэт.
— Мне известно, что со временем законы меняются. Я на собственном опыте убедился, что можно быть не в ладах с новыми человеческими законами, но при этом сохранить чистую совесть перед лицом Господа.
Тут Кэт вспомнила, что в прежние времена господин Хэксби служил Оливеру Кромвелю и, возможно, достиг бы бо́льших высот, не вернись король на престол.
— Моя совесть чиста, сэр, — шепотом ответила Кэт.
Однако сейчас она должна быть безукоризненно честна. Кэт вспомнила, как считала преданность бедного Джема чем-то само собой разумеющимся, как укусила за руку тощего молодого человека, пытавшегося ей помочь, когда горел собор Святого Павла, как жестоко поступила с Джоном, а ведь он, несмотря ни на что, остался ей предан.
— Вернее, моя совесть чиста во всем, что касается нарушения законов, — прибавила Кэт. — Но порой я дурно обходилась с теми, кто желал мне добра.
— Хорошо. Подождите меня здесь.
Оставив Кэт с Джоном, он подошел к секретарям. Девушка взглянула на план, над которым трудился чертежник, и ее внимание тут же поглотило будущее строение на бумаге. Перед ней не церковь и не общественное здание, а большой дом в форме низкой буквы «н» с лестницами, ведущими к двери. Это был всего лишь карандашный набросок, и рука Хэксби явно дрожала, и все же в проекте чувствовались изящество и гармония.
Будь Кэт богатой и принадлежи Колдридж ей, она приказала бы снести старый особняк и наняла бы господина Хэксби, чтобы он выстроил для нее именно этот дом. А если бы он позволил ей помогать ему с чертежом, Кэт сделала бы план таким же безупречным и элегантным, как и сам будущий дом. А может, проект даже превзойдет готовое здание, ведь только на бумаге можно добиться совершенства, недостижимого для дома из кирпича, дерева и камня.
Между тем секретари надели плащи и направились к выходу. Дверь, ведущая во двор, захлопнулась, и огоньки свечей заплясали от порыва воздуха.
Хэксби снова подошел к Кэт и отвел девушку в сторону:
— Хорошо, я вам помогу. Но мы должны быть осторожны — кое-кому известно о нашем знакомстве.
— Худому мужчине, приходившему в дом с моим плащом?
— Да. Полтора месяца назад он и сюда наведывался. Помните? Тогда он заявил, что его якобы прислал из Уайтхолла сам милорд Арлингтон, но подозреваю, что молодой человек лгал. Во всяком случае, ордера я не видел. Вам известно, кто он такой?