Людмила Львовна Горелик
Нефритовая лошадь Пржевальского
© Горелик Л., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Пролог. Гибель орла
Август 1867 года Пржевальский провел на берегу озера Ханка.
Уссурийский край лишь недавно был признан владением России. В эти пустынные земли переселили казаков и крестьян из других губерний. Те нашли среди болот, лесов и гор наиболее подходящие места и образовали русские деревни. Одной из задач командировки поручика Пржевальского была перепись населения. Не менее важным Николай Михайлович считал изучение и описание местной флоры и фауны. Земля эта, местами цветущая и плодородная, местами болотистая и скалистая, была на редкость богата рыбой и зверями.
Этой командировки он долго добивался. Хотя путешествие было первым, поручик не чувствовал себя неопытным странником. Николаю Михайловичу было двадцать семь лет, к путешествиям он готовился всю жизнь. При столкновении с трудностями он ориентировался мгновенно: как будто знал заранее, понимал нутром, как их преодолеть. Из любой ситуации он быстро находил выход. К исследовательской работе Пржевальский также был готов прекрасно: география, история края, ботаника, орнитология были изучены им досконально. Ночи, проведенные за книгами на четырех языках в Варшаве, и еще раньше, во время учебы в Петербурге, не пропали даром. Его неординарная память и здесь сослужила ему хорошую службу – термины, внешний вид растений и птиц Пржевальский запоминал с одного взгляда. Почти все растения и птицы, которые встречались путешественнику, были ему хорошо знакомы хотя бы по картинкам.
Во время стоянки на озере Ханка Николай Михайлович часто отправлялся на экскурсии – ботанические или охотничьи – и нашел в окрестных лугах сто тридцать видов цветущих растений. Сушил их по ночам, составляя гербарий. Много ходил и с ружьем. В пустынных, никем не посещаемых местностях кипела жизнь зверей и особенно птиц. Пржевальскому нравилось находиться лицом к лицу со свободной жизнью пернатых обитателей, наблюдать ее. Страстный охотник и рыболов, он попал в близкую ему стихию.
Устроившись в засаде, поручик Пржевальский с интересом рассматривал куликов и уток, которые беззаботно бегали по песку или купались в воде на расстоянии каких-нибудь десяти шагов от него, не подозревая присутствия человека. Прилетали другие птицы. Вот сокол-сапсан, как молния, мелькнул из-за высокого тростника, схватил глупую ржанку и быстро помчался к берегу – пожирать добычу. Из волн озера поднялась осторожная черепаха, поползла по песку, улеглась недалеко от воды. Разнообразной рыбы в этом водоеме водилось немерено. Часто случалось, что рыбу выбрасывало волной. Птицам здесь было хорошо – сытно и спокойно, они жили тут исключительно по своим, природным законам. Пржевальский с интересом наблюдал их сложно устроенную жизнь, иерархию видов.
Сейчас несколько ворон пожирали выброшенную на берег рыбу, то и дело затевая между собой драку за каждый кусочек.
Но вот появилась более редкая птица. Орлан-белохвост зорким своим хищным глазом увидел с вышины суетящихся над рыбой ворон и решил отобрать у них вкусную добычу. Большими спиральными кругами, широко раскинув мощные крылья, он начал спускаться из облаков и, сев спокойно на берег, тотчас унял вороний спор, принявшись сам доедать остатки рыбы. Обиженные вороны прыгали поодаль, каркали, не смея возразить суровому царю, но все ж изредка урывали сзади небольшие кусочки рыбы.
Налюбовавшись вдоволь, Пржевальский выстрелил. Мигом всполошилось все вокруг. Утки закрякали и поднялись из воды, кулики с разнообразным писком и свистом перелетели на другое место, черепаха с необыкновенной для нее быстротой опрокинулась в воду, нырнула в волну, укрылась в ней.
И только один орел бился на песке в предсмертной агонии: мучительно простирал по пустынному пляжу огромные острооперенные крылья, дергал кожистыми скрюченными лапами с крепкими когтями, утыкался хищно-согнутым страшным клювом в рассыпающийся песок…
«Он поплатился своей жизнью за право считаться царем между птицами и тем привлекать на себя особое внимание охотника», – думал поручик, проходя мимо дергающегося в конвульсиях большого оперенного тела. Орел был ему не нужен, в его коллекции птичьих чучел уже имелся подобный экземпляр. Им двигал исключительно азарт охотника.
Глава 1. Роковая прогулка
сю дорогу до поселка Пржевальское, а это более четырех часов, Елена Семеновна изнывала от жары и скуки. Читать в автобусе Шварц не любила – трясет, а знакомых, чтобы скоротать поездку за разговорами, в салоне не оказалось. Она старалась задремать, однако из-за жары не получалось. При движении еще какой-то ветерок продувал, а на остановках – хоть помирай. Автобус, как назло, подолгу стоял, особенно в Демидове, куда вообще и заезжать не стоило – крюк! «Свои автобусы ходят, чего заезжать…» – ворчала про себя Леля. Правда, здесь человек семь вышли, а не зашел никто, стало свободнее. Вскоре после Демидова и приехали – вот пошла железная ограда санатория, это уже Пржевальское! Несколько пассажиров вышли возле санатория, с чемоданами на колесиках, с сумками. Другие, как и Елена Семеновна, поехали до конечной.
Возле двухэтажного кирпичного здания поселковой администрации автобус развернулся и остановился. Проход быстро заполнился продвигающимися к выходу людьми. Доставая сумку с полки над сиденьями, Шварц увидела в окно Машу и мальчишек. Коля и Петя бежали впереди матери к автобусу – ее встречать. Шварц угадала их крики: «Тетя Леля приехала!» Маша, улыбаясь, шла за детьми.
Отношения с племянником и его семьей у Елены Семеновны были очень хорошие. Юркина мать, родная сестра Лели Светлана, выйдя замуж, поселилась с семьей в Десногорске. Юрка окончил там школу. А в университет поступил в Смоленске. Жил вместе с тетей Лелей, как он ее называл, в дедовской квартире на ул. Бакунина, рядом с университетом. Это была квартира его бабушки с дедушкой, теперь там оставалась только тетя Леля – со всеми мужьями она успела развестись, а детей своих не имела. Юрке она была рада. Все это, как и история отношений Юры и его теперешней жены Маши, уже было описано в романе «Русское сокровище Наполеона». На полученное от государства вознаграждение за обнаруженный ими клад Юрий и Мария купили тогда дом в Пржевальском. Уже восемь лет они по несколько месяцев ежегодно жили в этом замечательном поселке с такой красивой природой.
Елена Семеновна в Пржевальское к семье племянника приезжала редко и всегда на короткий срок: ее деятельная натура лишь ненадолго могла увлечься тихими сельскими радостями. Леля Шварц любила кипучую городскую жизнь – с посещением концертных и выставочных залов, с походами в сауну, с бассейном, с дружескими посиделками в кругу подруг. Вот и сейчас она ехала не более чем на неделю. Пообщается с родственниками, поплавает в прекрасном озере Сапшо, полюбуется его живописными берегами, побродит по лесу – и в город.
Внучатые племянники уцепились за нее с двух сторон, так что с Машей обменялись поцелуями через их головы. Коле уже исполнилось семь лет, а Пете – пять. Мальчики росли крепкие – все ж каждое лето в озере купаются, по лесу с родителями бродят, да и вообще на природе. Сейчас, в начале июня, они уже сильно загорели. Как всегда, они высказали Леле сразу много пожеланий: «Тетя Леля, а зубров когда пойдем смотреть?!», «Тетя Леля, на Чистик сходим?», «Тетя Леля, а ты ужей боишься? А наш Буник не боится! Давай поймаем ужа?». Леля отвечала, смеялась, одновременно пыталась разговаривать с Машей – так и дошли до дома.
Дом у Кондрашовых хороший, довольно большой. И место отличное – к центру близко, до пляжа санаторского не очень далеко. Сапшо – красивое озеро с чистой водой, только вот ужей вокруг полно, да и ядовитые змеи есть. Так что лучше на пляже купаться. После защиты кандидатской Юра начал заниматься биографией и трудами Н. М. Пржевальского и получил возможность работать то здесь, то в Смоленске, по удаленному доступу. В настоящее время он занимал должность главного хранителя музея Пржевальского. Маша с рождением второго ребенка почти оставила работу – подрабатывала экскурсиями да овощи в огороде выращивала для семьи. Так что Коля и Петя в поселке, можно сказать, выросли.
Дом Кондрашовых Елена Семеновна узнала издали: покрашенный веселой голубой краской, с мезонином посередке крыши, с задумчивыми «золотыми шарами» и пышными, напоминающими бисквитный торт, розовыми пионами в палисаднике он радовал глаз. Вон и кот Буник сидит на заборе!
– Привет, Буник! – поздоровалась Леля.
Кот, хорошо ее знавший, слегка шевельнул хвостом. Для сдержанно-высокомерного Буника это было очень теплое приветствие.
Такие же, как у Кондрашовых, пионы росли в соседнем палисаднике. Там возилась какая-то женщина, увидев Лелю, она приветливо кивнула: «С приездом!»– и опять занялась цветами.
«Это Надя, помните ее?» – шепнула Маша.
Леля помнила, конечно. Надежда Ковалькова заходила к Кондрашовым в прежние ее приезды. Симпатичная женщина. Маша с Юрой у нее яйца покупали, иногда ягоды всякие, грибы – не всегда есть время самим в лесу набрать, с двумя маленькими детьми.
– Сын ее школу окончил, устроился на работу в Смоленске, но приезжает часто. Ей теперь легче живется. Руки у Жени оказались золотые, он нам игрушки электронные чинит, да и так, если что, может помочь. За небольшую плату, разумеется, – пояснила Маша.
Обедали долго – тем более к обеду и Юрка подошел. И за столом, и после обеда, когда сидели в саду под яблоней, было много разговоров. Спать легли пораньше. А завтра с утра Леля обещала детям пойти на озеро.
Отправились, однако, уже почти в одиннадцать. Пока позавтракали, пока собрались… Пошли втроем: Юра давно был на работе, а Маша обрадовалась возможности посидеть над подготовкой к новой экскурсии, пока Леля присматривает за детьми. Коля с Петей болтали без умолку, Елена Семеновна едва успевала обоим отвечать. Тропинка вела между деревьями – вниз, вниз. Вот показалось за стволами озеро – огромное, окруженное лесом, какие-то острова виднеются посреди, тоже деревьями поросли. Красивые здесь места! Только отдыхающих возле озера в этот час многовато. Сегодня же суббота! Кроме санаторских, много «диких» отдыхающих понаехало – вроде Лели Шварц.
– Тетя Леля, пойдемте сходим на Чистик, – вдруг предложил Коля. – Там красиво и народу меньше!
Озеро Чистик находится недалеко от Сапшо, километрах в пяти-шести. Действительно необыкновенно красивое. Когда Леля приезжала в прошлом году, Юрка возил ее вместе со всем семейством два раза. Пешком, пожалуй, далековато. Она так и объяснила Коле:
– Далековато. Вы-то с Петей, может, и не очень устанете, а для меня тяжело уже, это ж в общей сложности более десяти километров надо пройти, назад уж ползти буду. Может, папа нас завтра отвезет…
– Нет, папа завтра работает, – Коля смотрел умоляюще. – Он какую-то выставку новую в музее открывает…
Коля так расстроился, что Шварц даже начала раздумывать, не согласиться ли с его идеей, хотя очень не хотелось. Спасение пришло, откуда не ждали.
– Тогда пойдем к лодочной станции! – маленький Петя прервал неприятный разговор, найдя компромисс. – Там тоже купаться можно, а народу меньше!
Что ж… на лодочный причал можно. Облегченно вздохнув, Леля решила довериться ребятам – все ж они местные жители, пусть ведут к причалу.
Они бодро шлепали втроем по берегу босиком. Туфли и сандалики Леля сложила в пакет. Миновали выход к санаторию справа, потом пошел санаторский забор. На дощатом причале, чуть не доходя до лодочной станции, стоял мальчик лет десяти, ловил удочкой рыбу. Поодаль, под деревом, сидела на бревне молодая женщина с книгой. Увидев приближающуюся группу, она подняла от книги голову и вдруг улыбнулась, встала с бревна.
– Елена Семеновна, здравствуйте!
– Таня! Вот неожиданная встреча…
Это была давняя студентка Елены Семеновны. Училась хорошо, писала у Шварц курсовую, поэтому и запомнилась. Она потом в Москву перебралась.
– Таня, вы ведь теперь в Москве?!. Это сын? Большой уже. А вы совсем не изменились!
Таня была по-прежнему худенькая, высокая… Симпатичная девочка. А с мужем она, кажется, разошлась.
– Ну да. Я в Москве работаю. Приехали с Сережей к бабушке с дедушкой. И вот купила на две недели путевку. Сережа, познакомься!
Мальчик неохотно положил удочку, подошел. Вскоре дети уже втроем крутились на причале, поглядывая на поплавок, а Таня с Еленой Семеновной беседовали, сидя на бревне.
– Мы здесь уже третий год отдыхаем, – рассказывала Таня. – Сергей рыбной ловлей увлекся, а мне нравится здешний воздух. И ягоды лесные всегда можно купить, на территории санатория продают почти каждый день. Да и так, по лесу пройти, всегда найдешь что-нибудь интересное. Вчера, например, я такую земляничную поляну обнаружила!
– Неужели земляника пошла? – удивилась Шварц.
– Да, уже спелая! И много! Тут неподалеку полянка. Если хотите, покажу. Только у нас обед скоро… Впрочем, если сразу пойдем – успеем. Можно прямо сейчас сходить.
Позвали ребят. Маленький Петя идти за земляникой с радостью согласился. А Коля и Сережа заупрямились.
– Можно мы еще рыбу половим? Потом за земляникой…
Решили двоих ребят оставить на полчаса одних. Елена Семеновна не особенно сомневалась: Сереже – уже десять, Коле – семь. Здесь люди вокруг, санаторий рядом. А вернутся они быстро, минут через тридцать-сорок.
Поляна и впрямь оказалась недалеко. Все ж пока дошли, двадцать минут истратили. Собирать было уже некогда, только успеют назад дойти – ведь и на обед в санатории нельзя опаздывать, и дети там одни. Елена Семеновна сорвала несколько ягодок Пете и решила вернуться сюда попозже – втроем, вместе с Колей. Главное, место уже известно.
Назад дошли быстро. На причале стоял с удочкой только один мальчик – Сережа.
– А где Коля? – спросила Елена Семеновна.
Мальчик повернулся к ней, взглянул с удивлением.
– А он за вами пошел! Только вы отошли, минут через десять он сказал, что лучше тоже землянику собирать пойдет. И пошел за вами. Вы разве не встретились?
Глава 2. Явление Потапова
Сначала они бегали по лесу вчетвером. При этом Леля крепко сжимала руку испуганного Пети, а Таня – растерянного Сережи.
Часа через два-три Шварц предложила временно прекратить поиски и все обдумать. Коля – мальчик умный, в этом лесу не первый раз. Как он мог так быстро заблудиться? Почему не вернулся к озеру?
– Сережа, – спросила она, – почему он решил идти за нами? Что он при этом сказал, как объяснил? О чем вы вообще в наше отсутствие говорили?
Сережа, уставший от беспорядочных поисков и от крепкой маминой руки (Таня его теперь все время за руку держала), обреченно опустил голову.
– О рыбе говорили… Что плохо клюет… – сказал он. – Коля рассказывал, как на Чистике хорошо клевало… Я не очень слушал. Потом он сказал, что лучше пойдет землянику собирать. И ушел за вами.
Побродили по окрестностям еще час. Шварц время от времени возвращалась к озеру, надеясь, что Коля вернулся. И каждый раз разочаровывалась..
Потом Таня с сыном пошли в санаторий на ужин, а Леля с Петей отправились домой: и Петя проголодался, и надо было родителям про пропажу старшего сказать. Как сказать? Случившееся было так неожиданно и страшно, что она не могла его осознать – с ней ли это? «А может, он домой вернулся? – возникала иногда мысль. – Вдруг приду, а он дома?!»
Чуда, однако, не произошло. Маша с Юрой не сразу поверили в Колино исчезновение. Маша побежала к лодочному причалу – убедиться, что Коли там нет, что он нигде не спрятался. Не могла поверить. А Юра пошел в полицию – заявлять и просить о помощи. Вернулись оба минут через сорок, почти одновременно. Юра привел двух полицейских с собакой. Собака понюхала Колины вещи и взяла след – помчалась в сторону лодочного причала. Юра с Машей побежали за полицейскими. Елене Семеновне оставалось смотреть за Петей и ждать, никуда из дома не уходить: вдруг Коля вернется… Придет домой – а они с Петей его ждут.
Леля принялась кормить притихшего Петю, то и дело поглядывая в окно: уже смеркаться начало… Как же Коля в лесу на ночь один останется, если не найдут его до темноты? У Шварц был крепкий характер и почти непробиваемая психика. Однако сейчас даже она была близка к слезам и к истерике… никогда с ней такого не случалось. Она не могла допустить и мысли, что мальчика не найдут. Должны обязательно найти! С собакой-то… А если не найдут?! Что же будет? Она чувствовала себя виноватой: зачем пошла смотреть эту дурацкую поляну, позволила ребенку остаться на берегу… Впервые в жизни она не знала, что делать.
Юра с Машей вернулись ночью, часа в два, без Коли. Понурые, резко постаревшие, у Маши глаза заплаканные. Собака потеряла след! Петя уже спал, Елена Семеновна сидела у окна, ждала.
– Судя по всему, он заблудился: пошел через лес в другую сторону, не за вами. Но там же туристские тропы обозначены! Коля читать умеет, он разобраться должен. Он и пошел по тропе, видно, подошел почти к Маклакову. Тут собака след потеряла. То ли он по воде прошелся? Там ручей, мальчик, видно, перешел через него. Но после ручья собака след тоже не взяла. Мы в Маклаково зашли. Даже поспрашивали – но не видел его никто. Правда, в этих деревнях брошенных домов много. Жителей почти не осталось, мало кто живет постоянно, однако на лето дачники приезжают. Надо будет завтра поговорить с жителями. Если Коля прошел мимо Маклакова, он может попасть на ту сторону озера. Там тоже деревни. Он переночует где-нибудь. Скорее всего, постучится к людям, или хоть в пустом доме переночует. Там неделю назад пожар был… Но целые дома еще остались. Мог и к шоссе выйти, но тогда странно, что не вернулся в поселок. Может, пошел к Чистику? Там тоже деревня прямо возле шоссе.
Юра обращался к Леле, но она понимала, что он больше для Маши говорит – успокаивает ее. На Маше лица не было.
– Волки! – вдруг закричала она с отчаянием. – Волки вокруг, даже в поселок заходят, зимой двух собак съели! Прямо с цепи! – И начала рыдать.
– Это зимой! Машенька, это зимой было! – тоже закричал Юра. – Сейчас нет никаких волков! Сколько тебе говорить – нет их! Летом они никогда не нападают!
Он эти «нет!» и «никогда!», как заклинание, выкрикивал.
– Тише – Петю разбудите! – неожиданно с почти прежней твердостью сказала Елена Семеновна и начала капать в чашки валерьянку – она и сама уже сегодня ее пила, и другим не в первый раз наливала. Однако твердость эта была только внешняя. Чувствовала же себя Леля по-прежнему непривычно растерянной – помнила, что это она в пропаже Коли виновата. Никто не напоминал, она сама знала. И все это понимали.
Рано утром, еще шести не было, пришла соседка, Надежда. Никто ее раннему приходу не удивился – как-то само собой предполагалось, что в доме, где беда, не до сна. Слух о пропаже Коли уже разнесся по поселку.
– Вы не переживайте сильно, – говорила Надя, – он далеко не зайдет. Здесь где-нибудь, вокруг поселка по лесу крутится. Тут же и тропы туристические. И даже указатели кое-где есть. А Коля – мальчик умный. Скорее всего, в деревне какой-нибудь остался ночевать или с туристами на Чистике. Уже пошли искать! Женя молодежь собрал, сегодня воскресенье как раз, все свободны, значит, – и пошли. Лес прочешут вокруг, туристов расспросят. Лучше б, конечно, с вечера, но мы узнали не сразу. И Женя вчера поздно пришел. Как я ему рассказала – так он и говорит: «Сейчас поздно уже, спят все. Будить не стану, да и что ночью найдешь в темноте? А завтра с утра пораньше соберу ребят по поселку и пойдем, лес прочешем». Они пошли уже. Он рано созвонился с ребятами, шесть человек собрал. Найдут они Колю, не переживайте!.
– Спасибо! – кивнул Юра. – Я как раз и сам собирался Женю о чем-то таком просить – знал, что он не откажется. Кроме того, я думаю написать обращение в Интернете – может быть, «Лиза Алерт» подключится к поискам. У них подобный опыт есть.
– Наши скорее найдут, чем «Лиза Алерт»! Наши здесь каждое дерево знают! Вот они сейчас уже, наверно, пошли – Женя крепких ребят собрал, все здешние, местные. Уж они найдут!
И соседка ушла. Новость о том, что молодежь поселка отправилась на поиски, подействовала успокаивающе: присутствующие поверили, что Коля найдется, надо только искать. Юра с Машей опять пошли в полицию: с утра полицейские собирались поехать – осмотреть как следует Маклаково и окрестности, и Кондрашовы договорились вчера ехать с ними. А Леля осталась опять присматривать за Петей.
Ребенок еще спал, когда в дверь постучали. Елена Семеновна возилась на кухне, варила Пете кашу. Выйдя на веранду, она глянула в окно – кто там, на крылечке. Увидев Таню, не удивилась. С ней были Сережа и еще какой-то пожилой мужчина.
– Танин отец, наверное… как некстати, – думала Шварц, отпирая дверь. Но когда гости вошли, едва не ахнула: это был Потапов!
С бывшим, еще советского времени, милиционером судьба сводила ее не раз. По какой-то странной случайности Потапов возникал в жизни Елены Семеновны, когда рок делал ее свидетельницей и даже расследовательницей преступления. А случалось такое уже не один раз, потому что пенсионерка была чрезвычайно любознательна, склонна к логическому мышлению и любила, как говорили ее подруги, «совать нос не в свое дело». Если кто-то из знакомых попадал в криминальную ситуацию, пожилая преподавательница английского языка оказывалась тут как тут. Она уже и клад наполеоновский помогла найти своему племяннику Юрке, и дневник Гете искала, задержав при этом преступника… Складывалось так, что при таких событиях рядом с ней всегда оказывался бывший участковый милиционер Порфирий Петрович Потапов. Это было тем более удивительно, что в спокойное время эти два непохожих человека не встречались вовсе. Но вместе эта парочка каждый раз оказывалась непобедимой.
Узнав в пожилом мужчине, стеснительно, как ей показалось, мнущемся у двери за Таниной спиной, Потапова, Елена Семеновна не столько удивилась, сколько обрадовалась. Она вновь ощутила себя сильной – такой, какой и была на самом деле. Чувство вины, давившее на нее с минуты, когда она поняла, что Коля, оставленный на ее попечение, пропал и, возможно, погиб, тяжелое и непривычное для нее чувство, внушавшее неуверенность и покорность, отступило, ушло.
– Проходите, присаживайтесь, – она приветливо махнула рукой в сторону комнаты. – Садитесь на диван, там удобнее. Я сейчас!
Секунду подумав, она выключила горелку под кашей – ладно, теперь так дойдет под крышкой! – и тоже прошла в комнату, присоединилась к гостям.
– Чай, кофе будете? – спросила она на всякий случай. А когда гости отказались, пояснив, что уже успели позавтракать в санатории, сразу взяла по своему обыкновению быка за рога.
– Какими судьбами, Порфирий Петрович? Как вы оказались в Пржевальском?
Пенсионер, в аккуратной рубашке в мелкую голубенькую клетку, гладко причесанный, с глубокими продольными морщинами на лице, поднял на нее глаза-буравчики и стал подробно отвечать на вопрос:
– В санатории отдыхаю, Елена Семеновна! Подлечиться приехал: прострел мучает. Иной раз так стрельнет в спину, что и разогнуться не могу. А здесь грязями хорошо лечат, мне помогает. Три года сюда езжу и зимой не болею! Так что я тут уже неделю – хожу на процедуры.
Потапов говорил об обычных вещах, далеких от ее горя. При этом смотрел на нее внимательно – ждал, когда она сама рассказывать начнет, не спрашивал. Вмешалась Таня.
– Елена Семеновна, – начала она, – не сердитесь на меня, я сказала Порфирию Петровичу, что это ваш внук потерялся. По санаторию уже слух разнесся, что мальчик в поселке пропал. А мы с Порфирием Петровичем к одному столику в столовой прикреплены. Когда зашла речь о происшествии, я не стала скрывать, что знаю вас хорошо и что моя вина есть в исчезновении мальчика – при мне ведь это случилось. А Порфирий Петрович вот, – она кивнула в сторону Потапова, – заинтересовался, как ваше имя услышал, говорит, знакомая. Настоял, чтоб привела его к вам.
– Таня, не смущайтесь, все вы правильно сделали. Хорошо, что привели. А я ваш рассказ сейчас дополню – вы не все знаете.
И Леля рассказала о том, что случилось со вчерашнего вечера: о собаке-ищейке, взявшей, а потом, за деревней Маклаково, потерявшей след, о предположении, что Коля мог дойти до деревни Никитенки, о поисках добровольцев, прочесывающих лес сегодня.
Потапов кивал сочувственно. Когда Шварц сказала, что собака некоторое расстояние прошла по следу, довела до ручья за Маклаковом, а там след потеряла, он заволновался.
– Волонтеры с утра к Чистику пошли и на Рытое, – сказал он, – там вокруг леса большие, заблудиться можно. Да и у туристов мальчик мог заночевать. Решили там лес хорошо прочесать… Я поначалу хотел к ним присоединиться, спросил жителей, куда пошли. Это правильно – может и там найтись. Однако, с другой стороны, раз собака след у ручья потеряла, велика возможность, что он по ручью некоторое время шел – знаете, как дети любят шлепать босиком… Если б только перешел, она б, скорее всего, след опять нашла. А по течению ручья, в той стороне, через три-четыре километра тоже деревня есть, Боровики. Там тоже заночевать мальчонка мог… Там брошенных изб полно, да и пустили бы люди, если б попросился. Еще в той стороне два бункера имеются. Мог и в них переночевать. Это правильно, что вы в отчаяние не впали, Елена Семеновна. Я тоже думаю, что жив ваш Коля. Мальчик он, должно быть, сообразительный, энергичный – это я по вам сужу… В лесу, конечно, ночевать не сладко. Но мог и впрямь до деревни дойти, а мог и поближе – в бункере немецком заночевать…
– В каком бункере? – не сразу поняв, о чем он говорит, вскинулась Шварц.
– Да тут ведь немцы были в войну. И в сорок первом, и в сорок втором здесь стояли… Бои здесь шли напряженные – наши несколько раз пытались поселок отбить. Немцы в лесу бункеры построили – не знаю доподлинно зачем, но они до сих пор сохранились. Я два нашел, и говорят, подальше там, на той стороне, еще есть. Я ведь уже третий год отдыхаю в этом санатории, на пляже сидеть не привык, да и в домино не играю. Гулял по лесу, и пешком, и на машине ездил. Хороший лес, в том числе и для партизан. А в той стороне, где деревни, я на бункеры эти наткнулся. Это их так называют здесь – бункеры. А на самом деле они скорее доты, небольшие. Так правильнее, мне кажется, назвать. Но прочные, для ночевки и сейчас пригодны – укрыться можно в них.
– Так вы думаете, Порфирий Петрович, что Коля туда пошел, к Боровикам этим?
– Мог и туда. В сторону Чистика, то есть к Никитенкам, тоже мог, но к Боровикам даже скорее.
Елена Семеновна, еще не до конца дослушав, приступила к действию. Она стала наконец собой – той самой решительной и проницательной Шварц, какую мы помним и знаем.
– Таня, побудете с Петей? Когда проснется, его надо кашей накормить – она уже готова, на плите стоит, – как это было ей всегда свойственно, Леля взяла инициативу в свои руки. – Пока мы с Порфирием Петровичем съездим в Боровики, а заодно бункеры эти или доты осмотрим, займите его чем-нибудь.
Шварц не сомневалась, что ее просьбы-приказы будут исполняться. Таня с готовностью кивала. Потом Леля обратилась к Потапову:
– Вы ведь на машине здесь, Порфирий Петрович? Съездим прямо сейчас? На машине можно быстро добраться! Спешить же надо. А то я боюсь, что Коля, если он там и впрямь ночевал, опять уйдет куда-нибудь, уже ведь почти девять. Надо ехать, пока он не ушел. На машине же мы проедем туда?
– На машине можно проехать, – как всегда, по-деловому ответил Потапов. – Тут рядом с поселком и по лесу проехать можно во многих местах, пешком если и придется пройти, так, может, с километр, не более.
Глава 3. На пути к прекрасному Куку-нору
В этой чужой земле было трудно выживать. В пустыне Гоби летом – неимоверная жара, зимой страшный холод. Почва почти без растительности – местами пески, местами растрескавшаяся от жара глина, ближе к горам – галька. Веет от этой «земли» печным жаром, будто топку открыли. Летом выходили в середине ночи, шли почти до полудня. Во второй половине дня идти было невозможно – пекло, как в аду. Измученные верблюды и лошади останавливались, ложились. Зимой, наоборот, морозы, ночью за тридцать. И западные холодные ветры с ног сбивают. Зимой ставили палатку ближе к вечеру, разжигали в ней огонь. Топили аргалом – высушенным навозом. Им и согревались, на нем и готовили. Из животных здесь водились аргали, или, иначе, архары – горные бараны. Они бегали по совершенно отвесным скалам в поисках еды, могли взбираться и на деревья, чтоб объесть верхние ветки.
Путешественников было четверо. Они охотились на аргали, варили из них суп, жир на куске мяса замерзал, прежде чем донесешь ложку ко рту. В эту зиму не всегда удавалось купить аргала, и тогда палатка промерзала насквозь, не на чем было приготовить еду. Один раз в отчаянии порезали и сожгли хорошее седло – хватило на то, чтобы согреть чай. Лошади померзли, верблюдов украли, с большим трудом удалось купить новых.
Люди вокруг появлялись время от времени, путешественники старались поддерживать с ними хорошие отношения: дарили подарки, принимали ответные, терпеливо отвечали на нудно повторяющиеся вопросы, опровергали убежденность, будто бы аппарат для фотографирования включает расплавленные человеческие глаза… «нет, все не так страшно – это просто аппарат, стекло», рассказывали о себе: «представитель царя, послан, чтобы рассказать ему, как вы живете, какая здесь природа», «растения собираю, потому что буду готовить из них лекарства, я лекарь», метеоизмерения называли гаданием – так было проще объяснить. В торговле обе стороны обманывали: за верблюдов и аргал нередко приходилось платить много больше их стоимости, но и ружье Пржевальский продал аборигенам в одиннадцать раз дороже, чем покупал его.
В этих условиях путешественники все больше ценили друг друга: это мы, нас четверо среди чужих. Да, в том походе их было четверо. Это было первое путешествие Пржевальского за пределами России – по Монголии и приграничным китайским землям – загадочным, таинственным, хотя географически очень близким. Отсюда в Россию везли чай, пушнину… Сюда заглядывали русские купцы, но известно об этой стране было мало. Уже много лет эти окраинные китайские земли потрясали восстания дунган – одного из проживающих здесь народов. Дунгане не находили общего языка ни с китайцами, ни с монголами, ни с также исконно проживающими на этих высокогорных приграничных землях тангутами. Они отличались воинственным нравом, многие поселения были ими захвачены.
Этой опасной и трудной поездки Пржевальский добивался, как манны небесной. После успешной командировки по Уссури просьба его была удовлетворена. На этот раз с ним поехал его ученик по Варшавскому юнкерскому училищу Михаил Александрович Пыльцов. Вместе они охотились, собирали гербарий, проводили метеонаблюдения, составляли карты, делали чучела из подстреленных птиц. Осенью в приграничном российском Калгане к группе присоединились два казака из стоявшего там гарнизона. Один был девятнадцатилетний Панфил Чебаев, второй – обладающий значительным жизненным опытом бурят Дондок Иринчинов. В обязанности казаков входило вести хозяйство путешественников: приглядывать за верблюдами, за лошадьми, за поклажей, разбирать и собирать палатку. Верблюдов и поклажи получилось много, поэтому на практике все это делали вчетвером. Дондок был особенно ценен – он знал монгольский язык, умел отыскать воду в горячих песках (если не находили колодец, приходилось копать, добывая из-под песка соленую воду), знал, как спастись от лютых холодов в зимнюю стужу. Кроме того, Дондок был от природы хорошим психологом: он понимал людей, умел найти с ними общий язык и был неизменно позитивен. «Не печалься и не сумлевайся» – так обычно начинал он свое рассуждение в трудных ситуациях. Это рассудительное и оптимистичное отношение к жизни нравилось Пржевальскому, он прозвал казака Дидон Мудрый.
Верный Фауст Пржевальского тоже был с ним в этом путешествии. Фауст – охотничий пес, сеттер, умнейший и преданный, – терпеливо переносил тяготы путешествия. В самых тяжких условиях он оставался жизнерадостным, чем очень поддерживал моральный дух путешественников. Во время прошлого посещения Алашаня местный князь подарил им еще одну собаку – большого лохматого волкодава по кличке Хурдан. Фауст великодушно принял и Хурдана, они подружились.
Да, несколько месяцев назад они уже гостили у алашаньского князя и теперь шли туда вновь. Путь в Алашань был нелегок, но путники надеялись на отдых и на теплый прием. Пржевальский вез хорошие подарки и рассчитывал получить от алашаньских правителей разрешение посетить озеро Куку-нор – без провожатых туда нельзя, может, в Алашане и проводников подскажут. Об этом озере Пржевальский думал давно. Куку-нор! Горное озеро с соленой водой, крупнейшее после Иссык-Куля. С монгольского «Куку-нор» переводится как «синее озеро». Увидеть и описать его – это была страстная мечта Пржевальского. Овальное озеро на горном плато, необыкновенной гладкой синевы. Куку-нор, как достичь тебя?! Ты синее моря!
В этот раз Алашань, однако, не показался приветливым. Подарки мало помогли. Хотя встретили группу достаточно хорошо, от похода на Куку-нор отговаривали: проводников нет, дунгане бесчинствуют в тех местах, вы не дойдете! Когда поняли, что запугивания трудностями путешествия на Пржевальского не действуют, просто заперли в Алашане и долго не выпускали: по-видимому, был получен приказ из Пекина не способствовать русским путешественникам. С большим трудом удалось добиться разрешения следовать с караваном тангутов, шедшим на Куку-нор из Китая. Тангуты – народность, проживающая в неплодородных местах Монголии, – обрадовались хорошо вооруженным и крепким попутчикам: путешествие было действительно опасным. Дело в том, что места эти помимо общей неблагоустроенности, изобиловали разбойничьими шайками повстанцев-дунган, захватившими край и учинившими разорение многих поселений. Они грабили и караваны.
Вышли в начале лета, опять шли ночью по высохшей пустыне, копали ямы, добывая невкусную соленую воду, поили верблюдов, пили сами… Если везло – останавливались возле колодцев. Вода в них тоже была солоноватая, а один раз, вычерпав почти весь колодец и хорошо напившись, обнаружили на дне разложившийся труп: дунгане сбросили. С тех пор опасались и колодцев. А что делать? Все равно пили.
В предгорье пошли места более плодородные, влажные, местами даже сырые. Появилось много диких животных. Группа Пржевальского шла теперь позади каравана: в пути охотились на зверей и птиц, собирали растения. Потом догоняли караван. Стычки с дунганами бывали, но небольшие. Самое опасное началось в Чейсбене. Здесь была кумирня, буддийский храм, вокруг которого кипела жизнь.
После остановки в Чейсбене путешественникам предстоял переход через горы, дальше они пойдут своей группой, без каравана. Закупили мулов, разные мелочи, наняли переводчика – монгола, знающего тангутский язык.
В этот период нападения дунган на Чейсбен усилились. Пешие и безоружные милиционеры, хотя и в количестве двух тысяч человек, были ненадежной защитой караванщиков-тангутов, укрывшихся в кумирне. Против вооруженных всадников милиция была почти бессильна. Спасали главным образом прочные стены храма.
Между тем четверо русских вынуждены были разместиться вне кумирни – на луговой равнине неподалеку. С верблюдами и многочисленными ящиками они в кумирне не помещались, а оставить животных, коллекции и приборы без присмотра за стенами означало их лишиться. Положение русских путешественников было очень опасное. Дунгане могли прийти большой группой – сотни и даже тысячи человек – и подавить количеством.
Пржевальский организовал оборону в соответствии с военной наукой: все запасы и ящики с коллекциями выложили вокруг стоянки, образовав каре. Верблюды на ночь расположились снаружи этого каре, еще затруднив подступы для всадников-дунган. Внутри получившегося прямоугольника сложили все оружие, приготовив его к бою, а снаружи провели измерения необходимой дальности выстрела из разных орудий, сделав для каждого орудия метки из камней – чтобы стрелять прицельно.
Когда наступила ночь, и все тангуты закрылись в кумирне вместе со своими верблюдами, великолепная четверка расположилась на полянке внутри построенного только что каре из ящиков и верблюдов. Обе собаки – Фауст и Хурдан – тоже разместились рядом с людьми. Если что – они издали услышат приближение противника. Луна светила ярко, ночь была теплая, и путешественники долго сидели, вели неспешные беседы, вспоминали родину, строили планы.
– Вот вернусь на родину, найду хорошую девушку, женюсь и заживу своим домом, – мечтательно сказал подпоручик Пыльцов.
– Что ж, дело-то неплохое… – согласился рассудительный Дондок. – Детишки пойдут…
А Пржевальский усмехнулся:
– Не знаешь ты еще жизни, Михаил Александрович. Сколько тебе? Двадцать один? Но ты ведь только из училища, жизни не видел еще. Я вот в семнадцать вольноопределяющимся пошел, попал в полк в Полесье, потом в Карпатах служил. Везде одинаково. Насмотрелся там. Это первый жизненный опыт был. До того каких женщин я видел? Матушка, няня. Конечно, на таких примерах и я женщин идеализировал… А в полку… там ведь кучей живут, в своем соку варятся. Все про всех известно. Хочешь не хочешь, а наблюдай. И если умный – делай выводы.
Он помолчал, поднял голову, глянул вверх, на луну. Небо нерусской темной синевы было совершенно безоблачным. Огромная круглая луна спустилась на верхушки деревьев, она была ближе, чем крыша кумирни. Незнакомые, чужие звезды окружали ее яркий диск, отсвечивая искрами на слившемся фоне земли и неба.
– Ну вот, – продолжил рассказчик, неторопливо оглядев всю эту красоту. – Ну вот… И что я, подросток, воспитанный в законах нравственности, там увидел? Офицеры почти все развратничают. Пьяницы, картежники! Их жены… тоже недалеко ушли. Совсем недалеко, к моему великому тогдашнему удивлению. Не буду плохо говорить про женщин, не по-мужски это. Но я видел там в полку очень много глупых и развратных жен. Таких большинство – смело тебе говорю. Почти все такие. А счастливой семейной жизни что-то ни у кого в нашем полку не было. Даже если в какой-то офицерской семье обходилось без большого разврата, все равно ничего хорошего в их семейной жизни я не видел: муж и жена друг друга не любят, презирают – это нормально было, такого много я встречал.
– Ну, бывает, не спорю… – неуверенно возразил Пыльцов, – однако не у всех же так!
– Возможно, не у всех, не буду и я спорить, – вздохнул Пржевальский. – Однако скучно живут, мне показалось, все. Скучно – без любви, без радости.
– Это вы так говорите, Николай Михайлович, потому что не встретили еще хорошую девушку. Какую б захотели в жены взять, – рассудительно возразил Дондок Иринчинов.
– Нет, Дидон, хотя ты и Мудрый, но здесь, кажется, ошибаешься. Я еще тогда, в полку, решил, что не хочу жизнь в халате провести. Но и бальный сюртук мне жизнь тоже не украсит. Салопная жизнь не для меня, как и светская. Я понял, что хочу провести жизнь на воле, в путешествиях: встречать новых людей, видеть разнообразный мир, изучать его. Открывать новое для людей. Пользу приносить, в конце концов, родине. Подал тогда же заявление, чтоб меня на Дальний Восток перевели, а меня вместо этого в карцер посадили!
– Ха-ха-ха, – засмеялся смешливый Панфил Чебаев. – Служба, она такая, Николай Михайлович: делай, что велят, и не проси ничего – начальству виднее, как тебе лучше. И для простых солдат так, и для офицеров, значит, тоже!
– Верно говоришь, Панфил. Только я пошел в семнадцать лет вольноопределяющимся, офицером не был еще. И решил я поступать в Академию. Думал: выучусь, докажу, что способен на большее. И тогда к моему мнению прислушаются, отправят на Дальний Восток. Так и вышло: это уже второе мое путешествие. Между прочим, далеко не у всех получалось экзамены в Академию сдать, это считалось трудным делом. Но я быстро, за полгода подготовился. Много занимался, по ночам сидел. Не ходил в офицерское собрание, хотя меня приглашали весьма настоятельно, никогда не участвовал в кутежах… Не люблю этого, не так воспитан. Сейчас мне 33 года, и я жизнью доволен. Я добился, чего хотел. Через месяц, от силы через два, мы увидим Куку-нор! Я читал, что двадцать три реки втекают в это озеро и ни одна не вытекает! Но это мы тоже проверим. Это мы все сами пересчитаем – чтобы точно!
– Николай Михайлович, – спросил Панфил, – а правду говорят, что озеро само переместилось? Само для себя место выбрало? Вчера тангут один рассказывал, что будто оно раньше под землей было.
Лицо Пржевальского посветлело, он заулыбался. Он всегда испытывал чувство подъема, когда речь заходила о географии и путешествиях.
– Да, Панфил, можно и так сказать. Есть легенда монгольская… Будто раньше эта вода была подземной, причем не на нынешнем месте, а под землей в Тибете, там, где город Ласса. И вот задумали построить в этом городе храм – Будды, конечно. Несколько тысяч людей трудились. Но только построили – рухнул храм. И второй раз так, и третий. Тогда отправили монаха, пошел он по всем буддийским землям – у всех спрашивал, почему рушится храм. И один старик ему проболтался. Сказал про подземные воды. Однако старик этот забыл пророчество: когда узнают тибетские ламы про подземную воду, она перейдет на то место, где живет проболтавшийся, и образует там озеро. Так и случилось. Подземные воды переместились, образовалось озеро Куку-нор. Много людей и стад тогда погибло, в том числе и проболтавшийся старик, конечно. Непростое это озеро. Поэтому и нам так трудно к нему подойти.
– А большое оно? – спросил Дондок.
– Да, очень большое. Рассказывают, что две недели надо, не меньше, чтоб вокруг его обойти. А если на лошади – часов за восемь можно обскакать. – Пржевальский улыбнулся мечтательно. – А так ли это – мы с вами скоро проверим!
Он остановился, помолчал. Все так же ярко светила луна, было очень тихо. Серели в лунном свете неуклюжие верблюжьи фигуры, окружившие выложенное ящиками с поклажей каре… Спутники Пржевальского тоже молчали, задумавшись. Об озере Куку-нор – дойдут ли? О далекой родине – вернутся ли? Вглядывались в темноту, вслушивались в тишину… никакая птица не кричала, никакой зверь веткой не хрустел. Тихо спали вокруг верблюды да лошади. Собаки тоже прикорнули возле хозяина, готовые вскочить в любое мгновение. Наконец Пржевальский сказал:
– Похоже, наши гости-дунгане сегодня уже вряд ли придут. Я предлагаю до утра поспать – дежурить по очереди будем.
Дунгане не пришли ни в эту ночь, ни в следующие. На третий день изумленные тангуты (они были уверены в неизбежности неравного сражения четверых путешественников с дунганами) вывели из кумирни своих верблюдов и стали их пасти возле палатки русских путешественников: здесь безопаснее. На четвертый день к кумирне подошли торговцы-монголы, которые направлялись через перевал, в сторону Куку-нора. Это была большая удача! Пржевальский попытался нанять их в проводники, но они отказывались категорически: их смущало, что верблюды русских путешественников с большой поклажей (там были ящики с коллекциями) не смогут идти ночью. Между тем идти днем было опасно из-за дунган.
В переговорах помог начальник каравана тангутов, который рассказал, как эти четверо три ночи провели под открытым небом, и дунгане не только на них не напали, но с их приходом прекратили набеги на кумирню: испугались их. У этих русских хорошее оружие, дунгане сами их боятся! Услышав эту историю, монголы согласились стать проводниками. Пржевальский потом шутил: «Риск этих дней и особенно ночей, когда мы оставались под открытым небом, не защищенные от дунган, был нашей платой за право пройти к Куку-нору».
О, Куку-нор! Синяя овальная чаша на цветущем горном плато!
Глава 4. Неожиданная находка
Старенькая «Лада» Потапова находилась на территории санатория, за жилым корпусом. Там и еще несколько автомобилей отдыхающих стояли. Елена Семеновна пошла к воротам, пока Потапов выруливал. По шоссе ехать пришлось недолго, вскоре Потапов свернул, и машина завиляла между деревьями.
– Деревня Боровики за родником сразу, – говорил Потапов. – Тут вода хорошая, Святой источник называют, его и впрямь батюшка освящал. А там, после деревни, недалеко и бункер. К источнику даже из санатория некоторые ездят, кто на машине – воды хорошей взять. Но я в этом году ни разу не ездил. А на бункер я в прошлом году случайно наткнулся – пошел пройтись, деревню посмотреть… Прошел немножко дальше по лесу, там и бункер.
Проехали мимо источника. А вот и деревня… Елена Семеновна ахнула – всего несколько домов целы, а вокруг сгорело все – печные трубы торчат, как на фотографиях послевоенных, такой вид. Печальное зрелище. Потапов притормозил, разглядывая.
– Батюшки! – вырвалось у него… Это не так давно, дней десять назад, пожар был, как раз перед моим приездом… Я слышал, но не заглядывал еще сюда.
– Отчего ж загорелось-то? – как ни была погружена Елена Семеновна в свои тревожные мысли, картина разрухи и уничтожения задела ее.
– Кто ж его знает… Может, случайно кто спичку бросил… А может, и нарочно. Люди, они иногда пострашнее зверя бывают. Полиция, как правило, такие происшествия не умеет раскрывать. Списывают на случайность. – Он еще раз огляделся внимательно.
Уцелевшие после пожара дома жались друг к другу на краю сгоревшей деревни, как испуганные животные. Было их всего два. Судя по всему, в них постоянно жили люди. Видно было, что за домами ухаживают. В огородах на ровных грядках росли овощи, в палисадниках радовали глаз цветы…
Во дворе самого красивого домика – с мезонином, имеющим выход на просторный, огороженный деревянной решеткой балкон, возился пожилой мужчина – тюкал топориком, заделывая новыми штакетинами проем в заборе. Возле него, то выскакивая на улицу через эту дырку, то вновь запрыгивая во двор, бегала небольшая собака – русский спаниель – серая, веселая, лопоухая.
Когда Потапов и Шварц подошли поближе, собака залаяла на них, но не злобно, а тоже весело, помахивая хвостом. Эта собака все делала весело.
– Дунай, тихо! – приказал старик. И собака замолчала, уселась возле хозяина.
Подошедшие поздоровались.
– Мы ребенка ищем. Вчера у нас в Пржевальском с лодочной станции пропал семилетний мальчик, – сразу взяла быка за рога Елена Семеновна. – Мог заблудиться в лесу. К вам в деревню не заходил?
Старик распрямился. На его лице отразилось сочувствие.
– Нет, не видел. Я, правда, вчера почти целый день провел в Демидове у дочки. Вышел из деревни часов в десять, а вернулся после четырех. Мальчика никакого здесь не встретил.
– А вообще в деревню часто чужие заходят? После пожара тут у вас, наверно, и дачников нет… – заговорил Потапов. Он оперся руками о штакетник, как будто собирался говорить долго.
– Отдыхающие заходят… – Старик тоже на штакетник руки положил. – А так… В этом году и дачников-то нет. Как раз перед ними сгорело – в это время обычно заезжают. А теперь и ехать сюда никто не хочет. Вид уж больно неприглядный.
– Да… – согласился Потапов. – Посмотришь, и отдыхать не захочется. Хорошо, хоть эти дома вы отстояли, – он кивнул на нарядный мезонин за спиной хозяина.
– Так, слава богу, пожарных много было. Тут и из Пржевальского, и из Демидова приехали, много. А кто поджег – не выяснили.
Он хотел продолжить разговор на эту интересующую его тему, но Елена Семеновна прервала.
– Вы извините, – не выдержала она. – Нам надо идти, мальчика искать.
– Да-да, – заторопился старик. – А вы спросите еще у Ивановны. Может, она видела. Она в деревне целый день, почти всегда тут, и вчера была, ремонт у ней. И она, и рабочий ее, что печку кладет, во двор выходят постоянно – то мусор вынести, то цемент приготовить. Может, они видели?
– А какой это рабочий? – поинтересовался любопытный Потапов. – Из Пржевальского приходит?
– Не, он не местный. У Ивановны и живет, пока печку переделывает, а там дальше поедет. Говорит, что из Рудни. Ездит на своей машине по деревням, печки кладет. В Рудне работы-то нет, он и ездит. Вон, третий дом Ивановны, – он показал рукой и вернулся к своим делам, как бы отпуская собеседников.
Улица была односторонняя, напротив домов простирался лес, не слишком густой тут, у края. По поросшей травой лесной улице они пошли к дому, на который им было указано. Собака увязалась было за ними, но дед ее окликнул: «Дунай, назад», и лопоухий пес неохотно послушался.
Дом Ивановны был лишь немного скромнее, чем тот, где старик штакетник чинил, и даже чем-то похож на него. Такой же старый, но прочный, без балкона, однако тоже с небольшим мезонином. Во дворе нарушала порядок груда битых испачканных известкой кирпичей, корыто с застывшим на дне цементом… Ну да, печку ведь переделывают. Дверь была прикрыта, калитка, однако, не заперта. Видно было, как в загородке возле хлева гуляют куры, однако собаки вроде не видать. Прошли через двор к двери. Не обнаружив звонка, Потапов постучал. За дверью было тихо. Обошли вокруг дома. Елена Семеновна заглянула в окно, постучала по стеклу.
– Видно, ушли уже… – разочарованно протянула она. – Ладно, пойдемте, Порфирий Петрович – может, в бункер все же заглянем на всякий случай. Потом опять сюда вернемся, на обратном пути. До бункера, наверно, пешком придется? Машина не проедет?
– Отчего же? – возразил Потапов, оглядывая внимательно близлежащий лес и выискивая в нем дорогу. – Думаю, что проедем. Лес здесь редкий, да и протоптана дорога: за водой-то сюда многие ездят – попробуем.
Проходя мимо дома с балконом, помахали хозяину.
– Что так быстро? – удивился он, распрямляясь от своей работы.
А когда ему ответили, удивился еще больше:
– Куда ж она успела с утра? И печника тоже, что ли, нет? А машина его не стоит?..С той стороны она. – Услышав, что нет никакой машины и с другой стороны дома, сделал вывод: – Ну, должно быть, в Демидов поехали за стройматериалами… А я и не видал, как укатили…
– Я отчего думаю, что мог Коля в доте том заночевать, – говорил Потапов, усаживаясь в машину. – Если пешком идешь через лес, не по тропе, а просто так, наугад вроде, к доту можно выйти, минуя деревню. Дот хороший, забетонирован был крепко, так что сохранился. Ну а Коля, возможно, заблудился, ребенок все же, и решил ночь переждать там. Про деревню мог и не знать.
Лес был не слишком густой, машина уверенно виляла между деревьями. Очень быстро Потапов притормозил.
– Здесь, Елена Семеновна, приехали! Выходите!
Выйдя, Шварц огляделась: пейзаж уже привычный – среди небольших преимущественно лиственных деревьев поодиночке стоящие старые сосны. Кустарник, мелколесье простирались далеко. Под ногами шуршала, слегка проваливалась под тяжестью шагов, хвоя. Вокруг поломанные прутья, откуда-то взявшиеся в начале лета желтые листья, мох. Они прошли по этому упругому насту совсем немного, всего несколько шагов, и Потапов остановил ее:
– Вот он, Елена Семеновна!
Под разлапистой сосной возвышалась каменистая серая шапка великана – довольно большой бугор, весь неровный, забросанный ветками и грязью, поросший мхом. В центре явно рукотворного бугра имелся неровный, с расходящимися во все стороны трещинами разлом, или, правильнее сказать, провал. Щварц сделала несколько шагов по направлению к этой страшной яме – как громадное дупло под елью, да еще зацементированное.
– Осторожней, – предупредил бывший участковый. – Края тонкие, они и обвалиться могут. Слишком близко не подходите. Вход внизу, под сосной. Там можно пройти.
– Так это не вход? – удивилась Елена Семеновна. – А что это?
– Это просто дыра, она возникла от попадания снаряда, еще в войну. Все ж пробило дот… А вход внизу, под сосной, давайте подберемся с другой стороны.
Они осторожно обошли вокруг. Потапов, оглядевшись, разгреб ветки возле мшистого ствола, к которому бункер как бы прилеплен был, и там действительно открылся вход.
– Тише, не спешите, – остановил порывающуюся протиснуться туда женщину бывший милиционер. – Я сам зайду, посмотрю. А вы здесь постойте.
Однако не в характере Шварц было ждать у входа. После недолгих препирательств договорились, что войдет первым Потапов, но Елена Семеновна будет продвигаться за ним.
Вначале Порфирий Петрович включил фонарь, который он захватил с собой из машины, и осветил внутренность бункера. Помещение было небольшое, однако размеры его позволяли укрыться от дождя, да и от зверей, наверно, в какой-то степени. Фонарь был мощный, но дальний угол все же просвечивался плохо. Там имелось какое-то возвышение, что-то было темной горой навалено в том углу. Тряпье какое-то, кажется. Они осторожно вошли, теперь Потапов светил под ноги, чтоб не споткнуться. В углу действительно оказалось тряпье – какие-то старые мешки лежали. Потапов снял верхний, потом второй, и Елена Семеновна не удержалась от крика.
Под мешками был труп.
Глава 5. Подарок тибетского посланника
В общем, именно благодаря этим четырем опасным ночевкам на открытом воздухе удалось нанять проводников. О храбрых русских, которых дунгане сами боятся, уже пошел слух по окрестностям. Послушав рассказы восхищенных тангутов, караванщики-монголы поверили, что путешественники станут надежной защитой в случае нападения дунган.
После заключения договоренности с проводниками еще два дня готовились к путешествию. Часть коллекции пришлось оставить в кумирне. Верблюды были сильно истощены, и Пржевальский велел распределить между ними кладь наиболее щадящим образом. Все равно тащились медленно. Путь шел по горным тропам, которые знали только проводники. Сложности перехода на этот раз были связаны не с погодными или географическими условиями, а с людьми. В горах было неспокойно. Поначалу едва не произошла стычка с китайцами, охранявшими горные переходы от дунган. Тридцать конных пограничников выскочили из лощины и поскакали к небольшому каравану русских. Крики «Мы не дунгане, мы русские путешественники!» не возымели действия. Всадники не просто скакали навстречу, но и целились в них из ружей.
– Так они нас перестреляют, Николай Михайлович, не разобравшись! Надо бежать, спрячемся за скалу! – испугался юный Панфил Чебаев. До всадников оставалось менее версты.
– Ни с места! – резко оглянувшись, прикрикнул на Панфила Пржевальский. – Оружие к бою! – И первым стал наводить штуцер на приближающихся пограничников.
Увидев, что путешественники не только не развернулись, но и взялись за оружие, китайцы как-то сразу успокоились, слезли с лошадей, подошли к ним и объяснили, что приняли их за дунган. Инцидент был исчерпан.
– Вы думаете, они и впрямь нас за дунган приняли? – объяснял Пржевальскому проводник-монгол, когда караван двинулся дальше. – Как же – перепутали они! Мы на верблюдах, а дунгане никогда на них не ездят! Эти так называемые пограничники ожидали, что вы убежите, бросив вьючных животных, и тогда они смогут пограбить ваши грузы!
– А вы молодцы – не побежали! – подхватил другой проводник. – Правду говорили о вашей храбрости.
Через несколько верст у следующей заставы повторилась та же история, и опять китайцам не удалось поживиться. Видимо, и впрямь имелась здесь такая практика: устраивать путаницу и, воспользовавшись ею, грабить караваны.
Но это были только ягодки. Приключения с пограничниками оказались легкой встряской по сравнению со встречей с настоящими дунганами.
Самым опасным был переход через две большие дунганские дороги из Сэн-гуаня в город Тэтунг.
Первую дорогу прошли благополучно. Но когда поднялись на вершину перевала, ведущего на другой путь, увидели впереди конных драгун. Всадников шло около сотни. Это был, вероятно, конвой: они гнали стадо баранов.
Заметив на вершине перевала маленький верблюжий караван, кавалеристы сделали в его сторону несколько выстрелов и столпились возле выхода из ущелья.
Проводники дрожащими голосами умоляли повернуть назад. Все трое были страшно напуганы и прощались с жизнью. Зачем они согласились вести этот маленький караван? Зачем связались с путешественниками из чужой непонятной страны? Нужно попробовать убежать от дунган – это единственный выход. С таким предложением они и обратились к самому старшему из русских.
– Нас здесь семь человек. Вооружены и умеете стрелять только вы четверо, – говорили они. – А их около сотни. При самом лучшем оружии вы не сможете защитить наш караван. Еще не поздно повернуть. Мы попробуем уйти от них.
Пржевальский некоторое время думал.
– Нет, – ответил он наконец. – Уйти не удастся: лошади, конечно, догонят верблюдов, тем более наши животные обессилели. Нам остается только идти напролом. – И он спрыгнул на землю.
Проводники, однако, были уверены, что идти на сильно превосходящее по численности войско дунган нельзя, спасение – в бегстве.