– Подала заявление на усыновление? Ты?! «Мисс-Недомамочка-Года»?

Я почувствовала, как во мне нарастает жаркий гнев. Да как он смеет?! Сколько раз я пыталась наладить контакт с его дочерьми, сколько раз прятала подальше свою уязвленную гордость ради того, чтобы у нас была семья? Обзывать меня «недоматерью» только потому, что его девочки попросту не хотели никаких близких или хотя бы дружеских отношений со мной, было попросту нечестно. И оскорбительно. Я, однако, не могла высказать Джейми все, что я о нем думаю, – только не сейчас. Мне было очень нужно, чтобы он был на моей стороне, поэтому я в очередной раз прикусила язык.

– Это несправедливо, – сказала я как могла мягко. – Я очень старалась подружиться с девочками, но они не хотели, чтобы я относилась к ним по-матерински. Они…

– Именно это ты собираешься сказать своей кураторше? – перебил меня Джейми. – Что «ты старалась»?

– Разве не это может сказать буквально каждый человек?

Я слышала, как он нетерпеливо втянул воздух сквозь сжатые губы.

– Ладно, мне сейчас некогда. Я как раз еду к Гарриет, чтобы забрать девочек.

– Хорошо. Когда мне можно тебе перезвонить?

– В этом нет необходимости. Я все сделаю.

– То есть ты поговоришь с кураторшей?

– Я только что так и сказал, разве нет?

– Спасибо, Джейми. Я…

– Но имей в виду: это гораздо больше того, что ты заслуживаешь, понятно? И еще одно – я не собираюсь лгать, чтобы представить тебя в выгодном свете.

– Я и не прошу тебя лгать. Как ты мог такое подумать? Скажи лучше, когда ей лучше тебе позвонить? В котором часу ты…

Но я разговаривала с пустотой. Джейми давно повесил трубку.

Глава 27

За два дня до Рождества Рози позвонила мне после работы и сообщила, что не пойдет на праздник к Марку и Грейс. Вместо этого она собиралась лететь в Рим, чтобы повидаться с Джорджио.

– Я знаю, что это глупо. И я почти уверена, как только сойду с самолета, мне сразу же захочется улететь обратно.

– Никуда ты не улетишь. Ты любишь Джорджио, а он любит тебя.

– Может и так, да что толку? Ничего ведь не изменилось. Я по-прежнему не хочу никаких детей, а он все так же хочет их целую дюжину. Или две. Я уж не знаю, это просто безумие какое-то!

– А может, вам просто попробовать приятно провести время вдвоем?

– Так я об этом и говорю! Господи, как же мне хочется поскорее его увидеть! Просто я знаю, что спустя несколько дней все начнется сначала. Опять пойдут споры о детях и прочее. О господи!

Я бросила взгляд на наши с Рози фотографии на полках стеллажа, который когда-то подарил мне Ричард. Они были сделаны в фотобудке много лет назад во время нашей однодневной поездки на побережье. На снимках мы обе улыбались, как две идиотки, и лица у нас были самые беззаботные.

– Даже не знаю, Рози, что тебе сказать!

– Конечно, ты не знаешь! Ты слишком хорошо воспитана, чтобы сказать, что думает обо мне его семья и что думает сам Джорджио. А они думают, что я – моральная уродка, потому что я не хочу иметь детей.

В свое время мы с Рози часто спорили на эту тему. Несмотря на то что мы обожали друг друга, к вопросу о детях мы подходили совершенно по-разному. Для меня материнство было императивом – я просто не могла представить себе, как я буду жить, если у меня не будет семьи. Рози, напротив, считала, что дети, семья – всего лишь способ порабощения личности. «Если ты не хочешь иметь детей, тебя считают недалекой эгоисткой, – нередко заявляла она. – Или еще хуже, неполноценной или больной. А вот я думаю, что, если бы женщины более взвешенно оценивали свои способности к материнству, в мире не было бы столько страдающих детей, обреченных стать ущербными взрослыми. Материнство превратилось в своеобразный клуб для избранных, и если ты в него не входишь, на тебя начинают смотреть сверху вниз, а это неправильно. Что плохого, если твоя цель в жизни – карьера и развлечения? В конце концов, это мой личный выбор. Так почему тогда мне постоянно приходится оправдываться?»

Разумеется, Рози не было никакой необходимости оправдываться передо мной. С моей точки зрения, она полностью оправдывала свое существование в этом мире уже тем, что была собой. Нельзя было, однако, исключать, что свое стремление иметь семью я анализировала столь тщательно лишь потому, что большинство моих знакомых были убеждены в необходимости материнства для каждой женщины. Почему, спрашивала я себя, я так стремлюсь стать матерью? Ведь мне и без этого неплохо живется. Почему же мне не хватает того, что у меня есть, а Рози – хватает? Как и она, я любила свою работу и делала ее хорошо. Больше того, эта работа приносила пользу не только животным, но и людям. У меня был прекрасный дом, множество друзей, я могла ездить по всему свету, если бы только захотела, и никто бы мне не помешал. Так откуда же у меня это неотступное стремление заботиться о маленьком человечке, который станет будить меня по ночам и который будет полностью от меня зависеть?

Порой мне казалось, что мое стремление иметь семью во многом объясняется тем, что я потеряла родителей в очень юном возрасте. Быть может, сама того не сознавая, я страдала – и до сих пор страдаю – от ощущения сиротства, даже несмотря на то, что Ричард и Сильвия любили меня как родную дочь. Но если так, почему я уверена, что появление в моей жизни ребенка (каким бы способом я этого ни добилась) сможет избавить меня от этого чувства? А вдруг, даже имея ребенка, который будет во мне нуждаться, я буду по-прежнему страдать от одиночества?

Сколько бы я ни размышляла над этой проблемой, ответ никак не находился. Я словно бродила по кругу (совсем как Рози!), снова и снова возвращаясь к исходному пункту – к своему глубинному желанию во что бы то ни стало иметь ребенка. Это чувство было почти физическим: я хотела ребенка так сильно, что это причиняло мне боль. Если бы я не была столь давно и безнадежно влюблена в Марка, я бы наверняка уже была многодетной матерью. Но заставить себя полюбить кого-то, увы, невозможно. Точно так же как невозможно заставить себя кого-то разлюбить.

– Признайся честно, – сказала я Рози, – есть ли какие-то слова, которые могут помешать тебе лететь в Рим?

– Нет. Я все равно полечу, кто бы что ни сказал, – решительно ответила она.

– Тогда лети! Желаю приятно провести время с Джорджио. А если ты вдруг начнешь сомневаться, правильно ли ты поступила, – подумай о том, сколько усилий тебе пришлось бы приложить, чтобы соответствовать концепции Грейс о «безупречном Рождестве» и «образцовом семейном празднике».

– Господи, ты права! Грейс кого угодно может свести с ума. Я уже не говорю о ее сестре с ее бесчисленными младенцами. Сколько их у нее? Двое?

– Скоро будет трое.

– Тем более. Решено, лечу! Спасибо, подруга. Увидимся в новом году.

– А я пока приготовлю к твоему возвращению несколько тонн гигиенических салфеток.

– Видит бог, они мне понадобятся.

Я дала отбой и, наскоро одевшись, отправилась в универмаг. По дороге я продолжала размышлять над проблемой Рози. Вот уже три года они с Джорджио то сходились, то расходились. Насколько я знала, оба пытались встречаться с кем-то еще, но продолжалось это, как правило, совсем недолго, и я догадывалась – почему. Если не считать вопроса о детях, эти двое идеально подходили друг другу. И мне было очень грустно от того, что моя ближайшая подруга не может быть счастлива с человеком, которого она любит.

– Бет?

Смутно знакомый голос оторвал меня от размышлений. Обернувшись, я узнала Джейка.

– А, это ты? Привет! – сказала я, машинально отметив, что видеть его мне очень приятно. – Как дела? А я иду в «Теско»… На Рождество буду дежурить в клинике – если, разумеется, будут сложные случаи. Надеюсь, в универмаге найдется что-нибудь вкусненькое для микроволновки – готовые блюда, которые помогут мне продержаться до конца праздников.

Джейк вопросительно приподнял бровь.

– Готовые блюда нужны на случай срочного вызова? Или на тот случай, если тебе будет лень готовить?

– Ну, либо то, либо другое.

Он рассмеялся. В течение нескольких секунд мы просто стояли, улыбаясь друг другу, потом он спросил:

– А как усыновление? Движется?

Я состроила гримасу отвращения.

– Движется, но медленно. У меня такое впечатление, что соцработники специально придумывают для заявителей разные глупые испытания, чтобы с гарантией отсеять тех, кто не годится в приемные родители. Недавно я по требованию своей кураторши из социальной службы звонила своему бывшему, чтобы он согласился с ней поговорить… Вот только я понятия не имею, что именно он ей скажет. Возможно, такое, что социальная служба решит – меня нельзя и на пушечный выстрел подпускать к детям. А может, и нет… В общем, поживем – увидим.

– Вряд ли он станет говорить что-то против тебя. Если, конечно, он не конченый ублюдок.

Я вспомнила, каким резким тоном разговаривал со мной Джейми, и сердце у меня снова упало.

– Ну, когда я ему позвонила, он был настроен не очень-то дружелюбно…

Мы с Джейком остановились на самой середине тротуара – чтобы обойти нас, многочисленные прохожие разбивались на два потока: ни дать ни взять велосипедисты на шоссейной развязке на трассе «Тур де Франс». Холод тоже давал о себе знать – порывистый ветер, казалось, проникал мне под куртку даже сквозь застежки и норовил забраться за шиворот.

– Я, наверное, никуда не поеду на Рождество, – сообщил Джейк. – Так что если захочешь встретиться – позвони. Дети ко мне в этом году не приедут – останутся с матерью и ее новым мужем.

На несколько коротких мгновений я подумала о Джейми – о том, что в этом году развлекать девочек на Рождество должна была Гарриет, – но почти сразу же выбросила его из головы. Джейк смотрел на меня в упор, на его лице читался неприкрытый вопрос, и я невольно подумала о нашей первой встрече – еще тогда я почувствовала, что меня влечет к этому человеку. Кроме того, мы с ним легко нашли общий язык – вспомнить хотя бы, как непринужденно и откровенно мы с ним разговаривали на фестивале в «Истерн-Керв».

– Спасибо, – кивнула я. – Я не против встретиться, но… Дело в том, что мне сложно планировать что-то заранее. Все будет зависеть от того, будут ли у нас сложные случаи или нет.

Он пожал плечами.

– Да нет, я все понимаю. Я и сам пока ничего не планировал, так что могу свободно распоряжаться своим временем. Если тебе так будет удобнее, я сам могу к тебе заскочить. Ты только позвони.

Теперь он смотрел на мои губы. Господи, он смотрит на мои губы! Желание, которое я испытала несколько минут назад, снова вернулось, только теперь оно стало сильнее, искра превратилась в огонь. Сама не зная почему, я представила себе его татуированные руки. Мне еще ни разу не приходилось встречаться с парнем, у которого были бы татуировки, но Джейку они очень шли. Интересно, подумала я, у него татуировки только на руках или в других местах тоже? Например, на груди? Или на спине? И каково это будет – гладить их, исследовать, проводить кончиками пальцев по затейливым узорам? Никаких правил, которые запрещали бы одинокой женщине жаркий секс на Рождество – пусть даже она собиралась усыновить ребенка, – я не знала. Оставалось только надеяться, что Клер не установила у меня в квартире скрытые камеры.

Мы с Джейком по-прежнему торчали посреди тротуара, улыбаясь один другому, как парочка влюбленных подростков, но я почему-то подумала, что он с легкостью читает мои мысли. Определенно пора было идти дальше.

– Ну ладно, – сказала я. – Побегу.

– Пока в «Теско» не закончились фрикадельки и лазанья?

– Точно. Каждому известно, что лазанья прекрасно подходит для микроволновки. Именно это делает ее таким популярным рождественским блюдом.

Он улыбнулся.

– До свидания, Бет. Буду ждать твоего звонка. Надеюсь, в ближайшие дни никакие щенята или котята не слягут с аппендицитом.

* * *

Вплоть до сочельника все было спокойно. Ни один домашний любимец «не слег с аппендицитом», как выразился Джейк, и я уже начала думать, что так будет и дальше, но потом в клинику привезли полосатого кота по кличке Тигр. Беднягу угораздило попасть под такси, и Клайву пришлось проводить ему неотложную спленэктомию[21] и ампутировать заднюю лапу.

– Извини, Бет, – сказал он. – Кот молодой, так что я думаю – мы сможем отправить его домой уже завтра вечером, но на ночь его лучше оставить у нас. На всякий случай. Сегодня вечером и завтра утром я зайду его посмотреть, и если все будет в порядке… В общем, будет очень мило с твоей стороны, если завтра в обед ты сможешь прийти в клинику, чтобы отдать Тигра владельцам. Нужно подробно им объяснить, как ухаживать за зверем после операции.

– Хорошо, я приду.

– Если у тебя появятся хоть какие-то сомнения – сразу звони мне. Обещаю, что не выпью ни бокала, пока не узнаю, что с ним все в порядке, о’кей?

– Никаких проблем. Я позвоню.

Честно сказать, я была очень рада, что в клинике появилось нуждающееся в присмотре животное, поскольку никаких планов на Рождество у меня по-прежнему не было. Разумеется, я очень переживала за Тигра, который так пострадал. Таксист, который его переехал (он сам привез кота в клинику), тоже очень расстроился, хотя его вины в случившемся не было – Тигр выскочил прямо под колеса, и парень просто не успел затормозить.

После того как мы с Клайвом отнесли Тигра в вольер и пожелали друг другу счастливого Рождества, я отправилась к Наоми и Тони, чтобы вручить им свой рождественский подарок, благо они жили неподалеку. Наоми я застала в расстроенных чувствах – Бемби ухитрился простудиться, а у Пришез резались зубки. Тони, работавшего посменно в местной больнице, еще не было дома, хотя в этом году на праздники он должен был отдыхать.

– Бедный Тони, – сказала мне по этому поводу Наоми, пропуская меня в квартиру. – За два года это первое Рождество, когда ему не нужно работать, а дома двое больных детей, которые куксятся и капризничают.

Сама Наоми тоже выглядела усталой, глаза ее покраснели от недосыпа. На руках она держала Пришез, которая то и дело принималась орать. Где-то в комнатах хныкал Бемби, и я подумала, что, должно быть, именно таким представляется Рози ад.

– Давай я подержу, – предложила я, протягивая руки к девочке. – А ты пока успокой Бемби.

Наоми с сомнением посмотрела на меня.

– Ты правда не против? – спросила она. – Не хочется затруднять тебя в сочельник.

Я едва слышала ее за воплями Пришез.

– Не валяй дурака, – сказала я. – К тому же мое Рождество снова отменяется: у нас в клинике пациент.

– Я почти хочу, чтобы мне пришлось дежурить в клинике вместо тебя. – Наоми кривовато усмехнулась и, передав мне девочку, направилась в комнату, чтобы заняться сыном.

Вопли Пришез не слишком на меня действовали, хотя, возможно, все было бы иначе, будь она моей дочерью и мне пришлось бы слушать ее крик на протяжении всего дня. Тем не менее я сделала все, что могла, чтобы ее успокоить. Импровизируя, я прохаживалась с ней по гостиной, показывала ей рождественские украшения на стенах и восхищалась разноцветными гирляндами на елке и мерцающими огоньками вокруг зеркал. Потом я спела Пришез несколько рождественских гимнов и детских песенок, какие смогла припомнить, одновременно прислушиваясь к голосу Наоми, которая читала Бемби вслух. Постепенно крики Пришез начали стихать. Она все чаще закрывала глаза и наконец заснула, привалившись головкой к моему плечу.

В квартире неожиданно стало очень тихо. Я перестала петь и только тихонько мурлыкала без слов какую-то мелодию. Глядя на лицо девочки, я подумала о том, что Наоми и Тони выбрали для нее самое подходящее имя. Пришез… Драгоценная. Она и впрямь была настоящей, живой драгоценностью.

Иногда мне казалось, что если бы мне удалось уговорить Рози хоть раз подержать на руках спящего младенца, посмотреть на безупречный изгиб его длинных ресничек, прикоснуться к шелковистой макушке, увидеть его внезапную, беспричинную улыбку – и она бы очень быстро изменила свое мнение относительно того, стоит или не стоит заводить детей. Сама я просто не могла себе представить, как удалось бы кому-то остаться нечувствительным к подобным ощущениям или хотя бы не умилиться.

– Вот спасибо, – тихо сказала Наоми, возвращаясь в гостиную. – Давай я возьму ее у тебя и отнесу в колыбельку.

– Лучше я подержу ее еще немного, чтобы она покрепче заснула, – ответила я, и подруга понимающе мне улыбнулась.

– Бемби заснул. Как только ты сможешь расстаться с Пришез, мы с тобой выпьем за Рождество.

– Я вообще-то на дежурстве, – ответила я.

Наоми устало потянулась.

– Я вообще-то тоже, – сказала она, потом посмотрела на меня с Пришез на руках. – Слушай, ты уверена, что действительно хочешь усыновить ребенка? – спросила Наоми.

Я снова посмотрела на спящее личико малышки.

– Честно? – проговорила я. – Сама не знаю…

* * *

На следующий день Тигр чувствовал себя вполне сносно – учитывая обстоятельства. После того как хозяева увезли его домой, чтобы продолжить праздновать Рождество, я отзвонилась Клайву, заперла хирургическое отделение и отправилась домой, предвкушая долгие, пустые и скучные выходные. На ходу я думала о том, как дела у Рози и Джорджио, нравится ли Сильвии ее карибский круиз и удалось ли Марку поладить с родственниками Грейс. Шел мелкий дождь и, ненадолго остановившись, чтобы поднять воротник куртки повыше, я вдруг почувствовала себя несчастной и одинокой. Лишь спустя какое-то время я вспомнила о Джейке, и настроение у меня начало подниматься. Я не говорила Рози о том, что, возможно, начну с ним встречаться. Я вообще никому об этом не говорила, потому что не хотела загонять себя в положение, в каком мне волей-неволей пришлось бы предпринимать какие-то конкретные шаги в этом направлении. Куда больше мне нравилась ситуация, в которой я могла бы принять решение исходя исключительно из собственных чувств и инстинктов. Сейчас инстинкты во мне разом ожили, подталкивая меня к Джейку. Я была почти уверена, что провести с ним Рождество будет очень приятно вне зависимости от того, окажемся ли мы в постели или будем полдня резаться в «Скрэббл». А после прошлого и позапрошлого Рождества перспектива получить удовольствие выглядела крайне соблазнительно.

Когда я почти дошла до своей квартиры, телефон был уже у меня в руке. Я собиралась позвонить Джейку, но так и не сделала этого, потому что на моем крыльце кто-то сидел. Сначала я увидела только втянутую в плечи голову и шерстяную шапочку, натянутую на самые уши. Только потом я поняла, кто передо мной.

Марк…

Глава 28

– Счастливого Рождества, Бет, – поздоровался Марк, но голос его звучал уныло и подавленно. Не трудно было догадаться, что на самом деле ничего хорошего или счастливого он не ждет.

– Марк, ты? Что случилось? Что ты здесь делаешь?

Марк поднялся со ступенек и низко наклонил голову, словно пытаясь заглянуть за отворот своего пальто. Услышав тоненький писк, я догадалась, в чем дело, еще до того, как из-за пазухи Марка показалась мохнатая черно-белая голова с большими ушами.

– Грейс… Она сказала, что щенок ей не нужен. Можешь себе представить? Она даже не согласилась подумать – сказала, чтобы я уносил его сейчас же. В общем, мы… мы поругались. Это было ужасно, Бет. Я просто не знал, куда идти и что делать, и вот – пришел к тебе.

Щенок забарахтался, пытаясь выбраться из-за отворота пальто.

– Ладно, входите… оба, – спохватилась я.

– Ты действительно не против?

– Не говори глупости, Марк.

Открыв двери, я первой вошла в прихожую и, положив телефон на столик, сразу отправилась в кухню, чтобы поставить чайник. Мысли в голове кружились в бешеном водовороте.

– Надеюсь, мы не нарушили твоих планов?

Все мечты об ураганном сексе с Джейком рождественским вечером в одно мгновение испарились, стоило мне только бросить взгляд на несчастное лицо Марка. Я не помнила, когда в последний раз видела его в подобном состоянии. Вид у него был такой, словно ему хорошенько надрали зад. Унижение, которое он перенес, было, очевидно, таким сильным, что он готов был извиняться за все подряд – даже за то, что занимает слишком много места в пространстве.

– Я только что с работы, – пояснила я. – Мне пришлось ждать, пока хозяева заберут кота, которого Клайв вчера оперировал. Ладно, дай-ка мне посмотреть на этого симпатичного парня поближе…

Я подошла поближе, и щенок буквально выпал из-за пазухи Марка прямо в мои подставленные ладони. Он был само очарование – живой, непоседливый комочек мягкой черно-белой шерсти.

– Какая прелесть, – сказала я, рассматривая черное пятно вокруг глаза щенка. – Ну, давай знакомиться. – Я посмотрела на Марка. – Ты так и не успел придумать ему имя?

Марк покачал головой.

– До этого не дошло. Грейс потребовала, чтобы я немедленно унес его куда-нибудь подальше. Можно подумать, я подарил ей детеныша гадюки.

Щенок тем временем принялся вылизывать мое лицо, и я так и расплылась в улыбке. Этот щенок почти мгновенно превратил меня в желе – как и все щенки, впрочем.

– Не представляю, как я мог быть женат на ней целых два года и не знать, что она так отреагирует! – Марк горестно покачал головой. – С ума сойти.

Я села на диван, прижимая щенка к груди.

– Грейс не объяснила, почему она не хочет щенка?

Марк стащил с себя пальто и бросил на кресло.

– Она сказала, что щенок не вписывается в ее стиль жизни и что я должен унести его из дома, пока она не успела к нему привязаться. Дело не в том, что́ она сказала, а как сказала!

Я вспомнила, что в «Кенвуд-плейс» Грейс даже не попыталась погладить Каспера. Тогда я не обратила на это внимания.

– Она сейчас одна дома?

– Ее родственники, наверное, уже приехали… – Марк пожал плечами и, опустившись на стул, на котором предпочитала сидеть Клер, упер руки в колени. На его лице были написаны самые разнообразные эмоции, и я сразу вспомнила мальчишку, который с бешеной скоростью несся на велосипеде через парковую лужайку, чтобы сообщить мне и Рози, что Санта-Клауса не существует.

– Если хочешь, можешь на время оставить его у меня, – предложила я. – Нам с тобой будет хорошо, правда, дружочек? – спросила я, почесывая щенка за ухом. Щенок снова лизнул меня в лицо и, оттолкнувшись передними лапами от моей ключицы, неуклюже спрыгнул на диван.

– Мне не хочется возвращаться домой, – сказал Марк.

Подобное решение было, безусловно, довольно серьезным: оставить жену одну, да еще в Рождество – это не пустяк. Я, однако, благоразумно промолчала. В конце концов, это не мое дело, подумала я, к тому же как раз в этот момент щенок присел на диване, собираясь помочиться.

– Господи, извини! – Марк схватил щенка, и капли мочи, разлетевшись в стороны, украсили диванную подушку пунктиром расплывающихся пятен.

– Не переживай, – сказала я и, привстав, отправилась за бумажными полотенцами, на ходу вспоминая стильную софу в гостиной Грейс и Марка, обтянутую скользким жемчужно-серым шелком. В отличие от моего дивана – удобного, но ободранного и задрапированного покрывалом, скрывавшим самые заметные потертости и пятна, – софа в их доме даже спустя два года после покупки выглядела как новенькая. Должно быть, даже сестра Грейс не садилась на нее, чтобы покормить ребенка, боясь, что он каждую минуту может срыгнуть.

Пока я промокала пятна полотенцами, Марк наблюдал за мной с крайне несчастным выражением лица. Щенок тем временем спрыгнул на пол и попытался залезть под диван.

– Не давай ему заползти под диван, – сказала я. – Не то он застрянет. Попробуй отвлечь его едой. – Я посмотрела на Марка. – Ты ведь захватил с собой собачий корм?

Марк закрыл лицо руками. Я бросила полотенце и успела схватить щенка за задние лапы, пока он не исчез под диваном.

– Я слишком торопился убраться из дома и оставил пакет с кормом на кухне. Господи, какой я идиот!

Честно говоря, я отчасти была согласна с этим утверждением, но вовсе не потому, что Марк не продумал как следует свою авантюру со щенком в качестве рождественского подарка, а потому, что он женился на женщине, которая недолюбливает щенков.

– Вовсе нет, – сказала я вслух. – Просто ты был слишком… расстроен. Ладно, у нас в клинике есть все необходимое. Сейчас схожу туда и принесу.

По дороге в клинику я позвонила Джейку. Когда он ответил, его голос звучал довольно радостно, и мне стало жаль, что придется его разочаровать.

– Привет, Бетти. С Рождеством!

– С Рождеством, Джейк.

– Ну что, какие планы? Могу я зайти? Включай свою микроволновку – устроим пир. У меня как раз есть…

– Извини, – перебила я. – Дело в том, что… Слушай, ты не против, если мы встретимся завтра? Не хотелось бы тебя огорчать, но ко мне неожиданно зашел один приятель. У него неприятности дома из-за… В общем, ему нужна жилетка, чтобы выплакаться.

– То есть в это Рождество ты занимаешься не больными собаками, а несчастными друзьями? – сказал Джейк столь непринужденно, что я невольно испытала облегчение.

– Ну… что-то вроде того. Ты не против?

– Отчего же? Нет, я абсолютно не против. У нас ведь не было никаких конкретных планов, – напомнил он, – так что… В общем, завтра так завтра. Ты только скажи – во сколько мне прийти, если, конечно, ты все еще этого хочешь.

– Конечно хочу. Как насчет двенадцати часов?

– Договорились. Буду с нетерпением ждать.

– Я тоже.

– Еще раз с Рождеством, Бет.

– И тебя, Джейк.

Когда я вернулась домой с запасом собачьего корма, Марк сидел на полу, прислонившись спиной к дивану, а щенок, ухватив зубами подол его рождественского свитера, тянул и дергал его изо всех своих маленьких сил и угрожающе рычал. Марк не возражал.

– Этот свитер связала мне тетка Грейс, – сказал он, подняв на меня взгляд. – Она всегда меня недолюбливала.

Я уже заметила, что свитер был Марку велик, к тому же спереди на нем был вывязан Олень Рудольф с таким красным носом, словно у бедняги была сильнейшая простуда.

– Я прихватила несколько собачьих игрушек, – сказала я. – На Рождество Клайв всегда оставляет несколько штук в стационаре на случай, если к нам привезут больных щенят. – Я поставила пакет с кормом на стол и сорвала упаковку с резиновой косточки. – Вот, – сказала я, протягивая косточку Марку. – Займи его, а я пока насыплю ему корм.

Марк помахал косточкой в воздухе и счастливо улыбнулся, когда щенок вцепился в нее зубами.

– Молодец, малыш! На-на-на… Вот так, вот так! Хватай ее! Ух какие мы свирепые!

Марк так смешно сюсюкал, а щенок так смешно рычал, упираясь передними лапками в ковер и задрав вверх толстую попу, что я рассмеялась. Эти двое друг друга стоят, подумала я.

Игра в «кто кого перетянет» продолжалась до тех пор, пока я не поставила на пол в кухонном уголке миску с готовой собачьей едой. Щенок тут же бросил резиновую косточку и, бросившись к миске, принялся жадно есть.

– Он, наверное, проголодался, – предположил Марк.

Я кивнула.

– В этом возрасте щенкам полагается есть четыре раза в день. Ты об этом знал?

– Теперь знаю. – В его голосе снова прозвучали нотки подавленности.

– Послушай, Марк, – сказала я мягко, – ты бы лучше позвонил Грейс. К празднику у меня есть только карри для микроволновки, но зато много. Если ты решишь не возвращаться сегодня домой, там как раз две порции. Ну, а если ты все-таки решишь уехать, я с ними как-нибудь справлюсь.

– Ты действительно на это способна? – ужаснулся Марк.

– На что?

– Способна съесть две порции карри?

Я улыбнулась. Он пытался шутить, и я решила, что это – добрый знак.

– Сегодня Рождество. Каждый имеет право побаловать себя на праздник – это закон.

Марк поднялся с пола и огляделся. Плечи его снова поникли.

– Ладно, сейчас позвоню, – сказал он.

– Иди в гостевую спальню, там тебе никто не помешает. – Я махнула рукой в сторону нужной двери, но Марк и так знал куда идти. Почти в тот же момент, когда он скрылся за дверью, за моей спиной загремела по полу миска, и я обернулась. Щенок встал на край миски передними лапами и пытался ее перевернуть.

– Под ней ничего нет, дурашка, – сказала я и включила радио, чтобы заглушить доносящийся из-за двери голос Марка. Когда я загружала в микроволновку самосы[22], чтобы их разогреть, щенок вдруг начал бегать кругами, тщательно обнюхивая ковер. Почти не думая, я схватила подвернувшуюся под руки газету и, бросив ее на пол, посадила на нее щенка, который немедленно облегчился.

– Вот молодец! – похвалила я его, засовывая использованную газету в мусорную корзину.

Я еще улыбалась, удивленная сообразительностью щенка, когда вернулся Марк.

– А какое у тебя карри, мадрасское или ко́рма? – спросил он.

– Значит, остаешься? – спросила я, хотя уже поняла весь расклад по выражению его лица.

– Мне было приказано возвращаться домой, – ответил Марк мрачно. – В буквальном смысле приказано. «Ужин будет готов через час. Я сказала маме и папе, что ты ненадолго вышел, чтобы помочь приятелю, так что возвращайся домой немедленно», – процитировал он со знакомыми интонациями Грейс.

– Приготовить рождественский ужин – это большой стресс, – сказала я авторитетно. Я действительно так думала, хотя мне самой еще ни разу не выпадало подобное испытание для нервов и физической выносливости (разогретое в микроволновке карри, разумеется, в счет не шло).

Марк опустился на сухую половинку дивана. Щенок немедленно попытался взобраться к нему, и он, взяв его на руки, посадил к себе на колени. Как и следовало ожидать, малыш тут же уснул.

– Я… В общем, то, что́ она сейчас мне сказала, поневоле заставило меня задуматься о нашем браке, понимаешь? – проговорил Марк, ласково поглаживая мягкую шерстку щенка. – Я имею в виду ее привычку командовать. Грейс просто говорит, как, по ее мнению, должно быть сделано то-то и то-то, и ждет, что все будет именно так, как она сказала. Она требует, чтобы я ходил по струночке, а я… Как правило, я делаю все, что она хочет.

Я молча кивнула, понимая, что Марк решает сейчас проблему гораздо более сложную, чем сравнительно простой вопрос, где именно он будет есть рождественский праздничный ужин. Молчать мне было нелегко – слова готовы были сорваться с губ, но я справилась.

Наконец Марк поднял голову.

– Твое карри пахнет очень аппетитно, – сказал он.

– Я еще даже не начинала его греть.

Он слабо улыбнулся.

– Все равно оно вкусное, меня не проведешь. Вкуснее, чем… В общем, если ты не против, я хотел бы его попробовать.

Я кивнула и кончиком ножа в нескольких местах проткнула пленку на упаковке карри. Тык-тык-тык.

Меньше чем через десять минут тарелки с праздничным рождественским ужином уже стояли перед нами. В центре стола на блюде я разложила самосы и оладья-бхаджи. Рождественских хлопушек у меня не было – я не ждала гостей, поэтому не стала их покупать. Ни у меня, ни у Марка не было на голове никаких бумажных корон. В последний момент меня осенило, и я принесла Марку вязаную полосатую шапочку с огромным помпоном, а на себя напялила соломенное канотье, так что мы оба выглядели достаточно нелепо – в полном соответствии с праздничной традицией.

Потом Марк разлил по бокалам вино из бутылки, которая охлаждалась в холодильнике. Взяв бокал, я спросила себя, за что, учитывая обстоятельства, он поднимет тост. Марк действительно задумался, но в конце концов сказал просто:

– Счастливого Рождества, Бет!

– Счастливого Рождества.

Карри оказалось на удивление вкусным. Можно было подумать – оно знало, что его подадут к празднику, и постаралось быть особенно ароматным и острым.

– Ум-м, вкусно-то как! – пробормотал Марк с набитым ртом. – Невольно подумаешь, уж не пора ли нам в Британии сделать карри традиционным рождественским блюдом вместо фаршированной индейки?

– Во всяком случае, это будет намного дешевле, – заметила я.

Откровенно говоря, я не могла не думать о всех тех продуктах в доме Грейс, которые теперь пропадут зря. Я не могла не представлять себе пустой стул Марка и сумрачные лица растерявших аппетит гостей, тщетно делающих вид, будто все в порядке.

Перед тем как мы сели за стол, Марк отправил Грейс эсэмэс – вероятно, предупредил, что не придет к ужину, после чего отключил телефон. На мгновение мне даже стало жалко Грейс, чьи усилия организовать образцовый рождественский ужин в кругу семьи пошли псу под хвост (во всех смыслах) и которой придется теперь объясняться с родными, однако я считала, что, по большому счету, она сама была виновата в сложившейся ситуации. Даже если Грейс не хотела заводить собаку, она могла бы, по крайней мере, обойтись с Марком не так круто. Или она действительно не подумала, как сильно он будет разочарован, когда она отвергнет его рождественский подарок? Но ведь он решил преподнести ей щенка только потому, что понимал: Грейс глубоко огорчена тем, что у них не получается завести ребенка, и хотел ее подбодрить!

– Как ты думаешь, что сказал бы обо всем этом папа? – спросил Марк и наклонился над тарелкой, чтобы отрезать себе большой кусок цыпленка, отчего помпон на его шапочке смешно закачался из стороны в сторону.

Ричард, скорее всего, посоветовал бы Марку поскорее вернуться домой к Грейс. «Оставь щенка у нас, сынок. Мы о нем позаботимся, а тебе сейчас надо позаботиться о твоей семейной жизни». Но я не могла, точнее – не хотела – произнести это вслух.

– Понятия не имею, – ответила я.

– Он бы, наверное, подумал, что я вел себя как полный кретин.

– Ричард никогда бы такого не сказал.

– Не сказал бы, но подумал. И он был бы совершенно прав. Я – кретин.

– Ты просто хотел сделать Грейс сюрприз, – начала было я, но Марк решительно качнул головой.

– Нет, я сейчас не о Бадди…

Я посмотрела на сопящий комок шерсти у него на коленях.

– Ты решил назвать его Бадди?.. Дружок?

Марк улыбнулся.

– Почему бы нет?

Я кивнула.

– Хорошее имя.

– Я имел в виду – я свалял дурака, когда женился на Грейс. Не понимаю, с чего я взял, будто у нас много общего? Рози была права, когда еще на прошлое Рождество сказала, что Грейс пытается переделать меня под себя.

– Она сказала это о нас обоих, – напомнила я.

– Да, но ты сумела освободиться. – Он ткнул вилкой в мою сторону. – Ты порвала с Джейми, а я остался – и получил новую порцию унижений и придирок.

Под конец его голос слегка задрожал, а в глазах вспыхнуло мрачное пламя, которое заставило меня содрогнуться. Что могло бы произойти со мной, если бы я осталась с Джейми еще хотя бы год, тщетно пытаясь соответствовать тем требованиям, которые, пусть и подсознательно, не напрямую, предъявляли мне он и его дочери?

Марк смахнул с глаз слезинку и через силу улыбнулся.

– Извини. Это не слишком подходящая тема для рождественского вечера.

– Да нет, все нормально, – ответила я, хотя, по правде говоря, не знала, что мне думать. Одна мысль о том, что брак Марка может расстроиться, способна была разжечь в моей душе искорку надежды, а это было и небезопасно, и… нелепо. В прошлом я слишком часто убеждалась, что даже если Марк ни с кем не встречается, это вовсе не означает, что он непременно начнет относиться ко мне иначе, чем к подруге или к сестре. Почему же сейчас все должно быть иначе?

– Вот что я тебе скажу, – предложил Марк. – Давай не будем больше об этом говорить. И думать тоже не будем. По крайней мере – сегодня. – Он снова потянулся за бутылкой и долил вина в наши бокалы. – Согласна?

– Согласна.

Я кивнула, но наш договор действовал только до десерта. Не успели мы вскрыть банку консервированных персиков, которые я случайно обнаружила на нижней полке буфета, как зазвонил мой телефон. Это была Грейс. Поскольку телефон Марка не отвечал, она решила позвонить мне.

– Могу я поговорить с моим мужем, Бет? – спросила она так холодно, как если бы это я была виновата в том, что ее муж сидел сейчас в моей квартире и ел карри с консервированными персиками.

– Да, конечно, – ответила я и протянула телефон Марку. – Это тебя.

На этот раз он не стал уходить в другую комнату, чтобы поговорить с Грейс, поэтому уйти пришлось мне. Для надежности я заперлась в туалете и села на крышку унитаза, но голос Марка долетал даже туда.

Когда минут через десять он постучал в дверь и сообщил, что поговорил, я взяла из шкафчика новую упаковку бумажных полотенец, чтобы получше прикрыть мокрое пятно на диване. Основательной чисткой я решила заняться позже.

Когда я вышла в гостиную, Бадди преспокойно дрых. Из-за него ломались копья и кипели страсти, но ему на это было наплевать. А вот Марка в гостиной не оказалось, исчезло также его пальто, и я растерянно заозиралась. Куда он делся? Неужели ушел, пока я добывала из шкафчика полотенца? К счастью, я почти сразу заметила его фигуру за французскими окнами – засунув руки глубоко в карманы, Марк стоял на выложенном плиткой пятачке патио и смотрел куда-то вдаль.

Я накинула куртку и тоже вышла в сад.

– Мне вдруг захотелось подышать свежим воздухом, – пояснил он, не оборачиваясь.

Я кивнула в ответ, хотя он и не мог меня видеть, и, обхватив себя руками, чтобы было не так холодно, бросила взгляд на обнаженные ветви моего любимого платана.

– Помнишь совят, которые жили на дереве в глубине сада в нашем старом доме? – неожиданно спросил Марк.

Еще бы я не помнила! Марк первым разглядел гнездо из окна своей спальни на втором этаже и спустился в сад, чтобы получше рассмотреть птенцов. Я оказалась единственной, с кем Марк мог поделиться своим волнующим открытием, – Сильвия и Ричард ужинали где-то с друзьями, а Рози отправилась в кино со своим тогдашним ухажером.

– Они были такими мягонькими на вид, помнишь? Такими…

– Тискательными?

Марк улыбнулся.

– Да.

Мы стояли рядом, смотрели и прислушивались, но сегодня в моем саду не было сов. Только где-то лениво лаяла собака, да изредка шумел за оградой проезжающий по улице автомобиль. Сначала мы молчали, потом Марк снова заговорил, и хотя никого, кроме меня, поблизости не было, он обращался не ко мне, а говорил словно сам с собой, пытаясь понять, что же творится у него на сердце:

– Грейс казалась мне очень красивой. Почти безупречной. Ее внешность поразила меня в нашу же первую встречу. Но дело было не только в этом. Мне нравилась ее уверенность в себе, в своих силах. Казалось, она точно знает, чего хочет…

– И чего она хотела? – рискнула вставить я. – Тебя?

– Тогда – да. Это было наваждение. Мы оба словно сошли с ума, но это продолжалось недолго. Первые признаки появились, когда мы проводили наш медовый месяц, но я был ослеплен и не обратил на них внимания. В один прекрасный день Грейс вдруг отказалась подниматься на Эйфелеву башню, представляешь? Я сказал – но ведь туда ходят все влюбленные. И знаешь, что Грейс мне ответила? «Вот именно», – сказала она и потащила меня смотреть архитектурные шедевры в районе, где сейчас сосредоточены самые солидные финансовые учреждения Франции. В общем и целом, да, эти старинные особняки производили впечатление, но Эйфелева башня все равно была лучше. Но я все равно уступил, я забыл о своих желаниях и сделал так, как она хотела.

Слова Марка заставили меня взглянуть на нынешнюю ситуацию по-новому. Был ли Бадди – бедный крошка Бадди – символом восстания Марка против домашней тирании Грейс или просто попыткой самоутвердиться? «Погляди, вот то, чего я хочу. Я достаточно тебе уступал, настала твоя очередь».

– Бадди можно передать в собачий приют, – предложила я. – Не волнуйся, щенков в таком возрасте разбирают очень быстро. Его будет нетрудно пристроить в хорошие руки, я сама за этим прослежу.

– Передать в приют? – удивился Марк. – Зачем? Чтобы я мог спокойно вернуться домой и жить как раньше?

– Вовсе не обязательно жить как раньше, если, конечно, ты действительно хочешь что-то изменить. Вы могли бы обратиться в семейную консультацию, к психологу… ну, я не знаю.

Он вздохнул:

– Не думаю, что Грейс на это согласится. Да и с чего бы ей соглашаться? Ведь она считает себя во всем правой, а если что-то не так, то в этом автоматически оказываюсь виноват я.

Я подумала – и не стала возражать. На сей раз Марк был предельно точен в своей оценке перспектив.

– Не знаю, по-моему, чувствам вообще нельзя доверять. Не чувствам вообще, а влюбленности и всему тому, что этому сопутствует. Слишком часто это означает, что ты не в состоянии оценить человека объективно, увидеть, каков он на самом деле. А от этого зависит, стоит или не стоит рассчитывать на долгую и счастливую жизнь с этим человеком.

Я посмотрела на Марка и увидела перед собой все того же мальчишку – правда, изрядно раздавшегося в плечах, – которого я впервые встретила, когда мне было четыре года. А эта его привычка в минуты волнения беспокойно теребить свитер или рубашку… Помню случай, когда за обедом Марк не захотел есть какое-то блюдо – уже не помню какое. Зато я отлично помню его упрямо выпяченную губу и пальцы, которые непрерывно мяли и выкручивали подол его белой футболки. То же самое он проделывал и сейчас, только на этот раз Марк терзал свой свитер с красноносым оленем.

– Наверное, люди, живущие в счастливом браке, просто любят друг друга со всеми слабостями, недостатками и пороками, – сказала я.

– Или, – что вернее – у таких людей просто нет никаких недостатков.

– Недостатки есть у всех. Но их можно видеть, а можно не замечать.

– Скажите, доктор, как мне избавиться от моих видимых и невидимых пороков? – проговорил Марк шутливо, и мне захотелось придумать такой же шутливый ответ, чтобы хотя бы немного поднять ему настроение, но ничего путного на ум не шло. Зато я почувствовала, что дрожу – все-таки на улице было морозно, и стоять неподвижно – даже в куртке – было очень холодно.

– Ладно, пойдем в дом, – предложил Марк. – Если ты простудишься, это будет на моей совести, а мне и так хватает проблем.

Вернувшись в гостиную, я первым делом застелила диван бумажными полотенцами, чтобы мы могли на него сесть. Бадди по-прежнему крепко спал в углу – маленький пушистый черно-белый мячик.

Марк разлил по бокалам остатки вина.

– Нет, гораздо правильнее будет признать, что все кончено, – сказал он, продолжая наш разговор. – Даже если я вернусь домой, я никогда не смогу забыть, каким взглядом она смотрела на Бадди. Она отшатнулась от него! Отшатнулась с ужасом и отвращением. От щенка!

Для меня это было нечто невообразимое, поэтому я не знала, что сказать.

– Хочешь кофе? – предложила я. – Я все равно собиралась выпить чашечку, могу заодно сварить и тебе.

– Давай лучше я сварю. Это будет только справедливо, ведь ты готовила для нас ужин.

– Разогреть готовое блюдо в микроволновке, конечно, очень тяжело, – согласилась я. – Так что валяй, действуй.

Марк улыбнулся.

– Ты всегда умела меня подбодрить, – сказал он и заправил мне за ухо упавшую на лицо прядь волос. – Как это тебе удается?

Во рту у меня неожиданно сделалось сухо. Я попыталась заговорить, но не смогла издать ни звука, и только откашлявшись кое-как выдавила:

– Наверное… все дело в том, что мы слишком давно знаем друг друга.

Теплые пальцы Марка, которыми он только что поправлял мне волосы, скользнули сверху вниз по моей щеке, по шее… Никогда раньше он не прикасался ко мне так, никогда не смотрел на мои губы таким пристальным, исполненным сексуальной энергии взглядом (в том, что это был не просто взгляд, каким смотрел бы брат на сестру, я была уверена – примерно так же глядел на меня Джейк, когда мы случайно столкнулись с ним на улице).

– Это точно, – согласился Марк. – Мы знаем друг друга уже много, много лет…

Разумеется, брату не возбраняется прикасаться к сестре, и это происходит довольно часто. Он может шутливо хлопнуть тебя по рукам, может оттолкнуть или даже дать пинка (только в детстве, разумеется, к тому же Марк никогда этого не делал). Он может обнять тебя при встрече. Может щекотать тебя во время игры, может даже подсыпать тебе «чесоточного порошка». Но никогда он не прижмет тебя к себе, как мужчина прижимает женщину.

Когда Марк приехал за мной и моими вещами в Или, чтобы отвезти меня домой, мы на радостях обнялись, но совсем не так, как сейчас. Тогда моя грудь не льнула к его груди, а по телу не растекался жар, готовый зажечь плоть как спичку.

Сама я всегда держала в уме потенциальную возможность подобной ситуации, и неудивительно – желание постоянно жило во мне, словно раскаленная магма под тонкой земной корой. Мне пришлось приложить немало сил, прежде чем я приучила себя обуздывать скрытое пламя и управлять своей жизнью так, как управляют ею люди, живущие у подножия действующего вулкана. Но сейчас Марк держал меня в объятиях и глядел на меня так, словно во мне заключался весь его мир. Он всматривался в мое лицо так, словно никогда прежде его не видел. И в каком-то смысле так и было – я никогда не позволяла ему увидеть себя настоящей, не говоря уже о том, чтобы ответить ему так, как мне хотелось. Но сейчас… Как я могла не ответить, когда его пальцы так нежно гладили меня по волосам и ласкали шею? Когда каждый бугорок, каждый выступ его тела вжимался в мою плоть, а губы медленно склонялись к моим?

Наш поцелуй был в точности таким, каким я его всегда представляла.

Сладким.

Опьяняющим.

И в то же время – настойчивым, жадным, требовательным.

В считаные мгновения горячая вулканическая лава заполнила меня целиком, и я подалась навстречу Марку, все крепче и крепче прижимая его к себе трясущимися руками.

Но он внезапно отстранился, и волшебство тотчас растаяло. Я видела, как Марк машинально потер ладони, словно, прикоснувшись ко мне, он испачкал их какой-то дрянью.

А я и чувствовала себя дрянной, отвратительной, отталкивающей, и в то же время – отвергнутой, преданной самым близким человеком.