Хаксли, Хоу, Моултон и Бирс с напряженным вниманием следили за тонкой работой китайца. Лицо Хоу было бесстрастно; Моултон, напротив, выразительно морщил свое мягкое, немного старушечье лицо, неодобрительно цокая языком при виде столь беспредельной подлости. Бирс более обычного походил на Марка Твена, обуреваемого беспощадной, разрушительной яростью.
Мастер Линь поднял голову.
— Да, да, — произнес Моултон, — видимо, нужно действовать, Эфраим.
— У нас нет выбора, — заявил Хаксли, не сознавая даже, что нарушает этикет. — Быть может, вы дадите каждому задание, Старейший?
Хоу пристально посмотрел на него.
— Нет, Филип. Нет. Продолжайте. Работайте! Хаксли, опомнившись, ругнул себя за бестактность и тут же принялся за дело:
— Вы поможете мне, мастер Линь. Бен!
— Готов!
Они прочно сцепили свой разум и попросили Линя показать им противника и все необходимые данные.
— Понял? Помощь нужна?
— Мне хватит дедушки Стоунбендера.
— Ладно. Ноги в руки — и пошел.
— Можешь поставить галочку. — И Бен улетел, стремительно рассекая воздух.
— Это задание для вас, сенатор Моултон.
— Понял. — Моултон также улетел.
Хаксли давал задания, и братья улетали, по одному или парами, чтобы выполнить то, что на них возложено. Никто не спорил. Многие знали задолго до Хаксли, что день начала действий обязательно наступит, и только ждали, спокойно занимаясь текущими делами, чтобы семя созрело во времени.
В особняке на Лонг-Айленде, в звуконепроницаемом, надежно запертом и охраняемом кабинете без окон, с вычурной мебелью собралось пятеро сообщников трое мужчин, женщина и нечто в кресле-каталке. Нечто в кресле с чудовищной яростью смотрело на четверых своих собеседников, смотрело без глаз, ибо бледный лоб его гладко переходил прямо в щеки.
Халат, свободно подоткнутый вокруг кресла, не скрывал того, что у существа не было ног.
Оно ухватилось за подлокотники.
— Я что, все время должен думать за вас, идиоты? — спросило оно тихим приятным голосом. — Вы, Артурсон, не помешали Моултону протолкнуть в Сенате этот законопроект о Шасте. Маразматик. — Последнее слово прозвучало ласкающе.
Артурсон заерзал на стуле.
— Я обследовал его разум. Законопроект был совсем безобидным. Он шел в обмен на сделку о долине Миссури, я же вам говорил.
— Значит, вы уверены, что обследовали его разум? Ха, да он устроил вам специальную экскурсию по своим мозгам, болван вы этакий! Законопроект о Шасте! И когда только вы, безмозглые идиоты, поймете, что от Шасты вечно одно беспокойство? — Существо одобрительно улыбнулось.
— Ну откуда мне было знать? Я думал, может, лагерь на горе будет раздражать их… ну, тех, вы понимаете, о ком я говорю.
— Безмозглый идиот. Недалеко то время, когда я обнаружу, что вполне могу обойтись без вас. — Существо не стало ждать, пока его собеседник осознает угрозу, и продолжило; — Ладно, хватит об этом. Нужно действовать, чтобы исправить положение. Они перешли в наступление. Агнес…
— Да, — отозвалась женщина.
— Ваши проповеди должны набрать обороты!
— Я сделала все, что в моих силах.
— Этого мало. Нам нужна волна религиозной истерии, которая смоет к чертовой матери Билль о правах до того, как лагерь на Шасте закроется на лето. Нужно действовать быстро, не упуская момента и чтобы все эти дурацкие законы нам не мешали.
— Но это невозможно!
— Заткнитесь. Все возможно. На этой неделе в ваш храм поступят пожертвования, и вы используете их на широковещательные телепрограммы. А в нужный момент найдете нового мессию.
— Кого?
— Брата Артемиса.
— Этого ничтожного пьянчужку? А меня, значит, побоку?
— Вы свое получите. Но на должность мессии не претендуйте; страна не примет женщину-лидера. Вы вдвоем возглавите поход на Вашингтон и осуществите государственный переворот. «Сыны семьдесят шестого» пополнят ваши ряды в уличных боях. Вимс, это ваша задача.
Человек, к которому существо обратилось, возразил;
— Мне понадобится месяца три-четыре, чтобы их натаскать.
— Получите три недели. И постарайтесь справиться. Третий мужчина, до сих пор молчавший, спросил:
— Что за спешка, шеф? Зря вы так паникуете из-за нескольких ребятишек.
— Это уж мне судить. Вам же нужно выбрать время так, чтобы повальные забастовки связали страну по рукам и ногам во время нашего похода на Вашингтон.
— Мне бы парочку какие-нибудь инцидентов.
— Вы их получите. Займитесь профсоюзами, лигу торговцев и коммерсантов я беру на себя. Организуете мне завтра маленькую забастовку. Выставите пикеты, а я позабочусь о том, чтобы нескольких пикетчиков подстрелили. Пресса будет наготове. Агнес, произнесите по этому поводу проповедь.
— С каким уклоном?
Существо закатило несуществующие глаза под потолок.
— Я что, обо всем должен думать? Это же элементарно! Пошевелите мозгами.
Третий мужчина осторожно положил сигару и спросил:
— И все-таки, шеф, объясните, что за пожар?
— Я вам уже сказал.
— Нет, не говорили. Вы закрыли свой разум и не даете нам прочесть ваши мысли. Вы давным-давно знали про лагерь на Шасте. К чему вдруг эта спешка? Может, вы решили слинять? Давайте-ка начистоту. Как вы можете ждать от нас послушания, если сами хотите смыться?
Безглазое существо внимательно взглянуло на него:
— Хэнсон, — сказало оно нежным голосом, — вы что-то совсем обнаглели в последнее время. Может, хотите помериться со мной силами?
Его собеседник взглянул на свою сигару.
— Я не против.
— Померяемся. Только не сегодня. Сейчас у меня нет времени выбирать и обучать новых подручных. Так вот, я вам скажу, отчего мы спешим. Я не могу разбудить Бринкли. Он выпал из общения. У нас нет больше времени…
— Вы правы, — сказал вдруг чей-то голос, — Времени у вас больше нет.
Все пятеро, как марионетки, повернули головы в ту сторону, откуда исходил голос. Плечом к плечу в кабинете стояли Эфраим Хоу и Джоан Фримэн.
Хоу посмотрел на существо.
— Я ожидал этой встречи, — весело сказал он. — Я, можно сказать, давно мечтаю о ней.
Существо выбралось из каталки и двинулось по воздуху к Хоу. Его рост и манера передвигаться создавали неприятное впечатление, что оно идет на невидимых ногах. Хоу просигналил Джоан.
— Оно начинает. Ты сможешь удержать остальных, милая?
— Думаю, что да.
— С Богом! — И Хоу постарался сосредоточить все знания, полученные за сто тридцать лет непрерывного труда, на одной-единственной цели — на телекинетическом контроле. Он избегал контакта с разумом злобного существа, противостоявшего ему, и направил все усилия на то, чтобы разрушить его физическую оболочку.
Существо остановилось.
Медленно, очень медленно, как это бывает с неосторожным ныряльщиком, когда его сплющивают морские глубины, или с апельсином, попавшим в соковыжималку, сокращались пространственные пределы его существования. Невидимая сфера заключила его в себя и уменьшила.
Существо втягивалось в нее все глубже и глубже. Короткие обрубки ног прижались к плотному туловищу. Голова пригнулась к груди, чтобы избежать неумолимого давления. На миг оно собрало всю свою извращенную злую волю и попыталось дать отпор. Джоан мгновенно захлестнуло тошнотворной злобной волной.
Но Хоу был неколебим; сфера вновь начала уменьшаться.
Безглазый череп раскололся. И сфера сразу сократилась до ничтожных размеров. Двадцатидюймовый шарик повис в воздухе; он был столь омерзителен на вид, что вглядываться в него не хотелось.
Хоу, частицей разума удерживая на месте теперь уже безвредную кучку грязи, спросил:
— С тобой все в порядке, милая?
— Да, Старейший. Когда мне стало плохо, мастер Линь пришел на помощь.
— Я это почувствовал. А теперь давай займемся остальными. — Вслух он сказал: — Что вы предпочитаете: присоединиться к вашему шефу или же забыть то, что вы знаете? — И он пошевелил пальцами, как будто сжимая что-то.
Человек с сигарой пронзительно завопил.
— Понял ваш ответ, — сказал Хоу. — Джоан, передавай их мне по одному.
Он провел тонкую работу с их мозгом, разглаживая некоторые лишние извилины, образовавшиеся в результате жизненного опыта.
Через несколько минут в комнате осталось четверо человек — вполне вменяемых, но несколько инфантильных — и кучка кровавой грязи на коврике.
Коуберн вошел в комнату незваным гостем. — Игра окончена, голубчики, весело объявил он и направил указательный палец на одного из троих мужчин. Вот тебе! — Из пальца с треском выбилось пламя и объяло врага. — И тебе. Пламя вылетело вновь. — Ты тоже получай! — И третий подвергся очищению огнем.
Брат Артемис, «Божий Гнев», стоял перед телевизионной камерой.
— А если все это неправда, — гневно проговорил он, — да поразит меня Господь на этом месте!
Заключение, составленное следователем о том, что причиной внезапной смерти Артемиса был инфаркт, никак не объясняло, почему его останки нашли обгоревшими.
Политический митинг пришлось отменить, поскольку главный оратор так и не появился. У микрофонов обнаружили неизвестного бродягу, который свалился на землю и что-то бессвязно лепетал. Директор девятнадцати крупных корпораций довел до истерики свою секретаршу; диктуя очередное распоряжение, он вдруг запнулся, вступил сам с собой в дискуссию и под конец впал в беззаботный идиотизм. Исчезла прославленная телезвезда. Поспешно пришлось сочинить некрологи для семи конгрессменов, нескольких судей и двух губернаторов.
В тот вечер традиционную вечернюю песню в лагере «Марк Твен» пели без директора Моултона. Он был на общей конференции братьев, собравшихся во плоти впервые за многие годы.
Войдя в зал, Джоан огляделась.
— А где мастер Линь? — спросила она у Хоу. Несколько мгновений он молча смотрел на нее. Впервые за два года, прошедшие после их первой встречи, ей показалось, что Хоу растерялся.
— Милая, — мягко сказал он, — ты, должно быть, успела понять, что мастер Линь оставался с нами ради нас, а не ради себя самого. Кризис, которого он ожидал, успешно разрешился; остальную работу нам предстоит выполнить без него.
Джоан прижала руку к горлу.
— Вы… вы хотите сказать…
— Он был очень стар и очень, очень устал. Последние сорок лет его сердце продолжало биться только благодаря постоянному контролю.
— Но почему же он не омолодился?
— Он этого не хотел. Он не мог оставаться с нами до бесконечности после того, как вырос.
— Да. — Она прикусила дрожащую губу, — Да. Верно. Мы все еще дети, а у него есть другие дела… но… О Линь! Линь! Мастер Линь! — И она опустила голову на плечо Хоу.
— Почему ты плачешь, Маленький Цветок?
Резким движением она подняла голову.
— Мастер Линь!
— Разве не может произойти то, что уже происходило? Разве существует прошлое или будущее? Неужели ты так плохо усвоила мои уроки? Разве я сейчас не с тобой, как всегда? — И своей мыслью она ощутила волнующую, неподвластную времени веселость, ту любовь к жизни, которая была отличительной чертой доброго китайца.
Мысленно Джоан сжала руку Хоу.
— Извините, — сказала она. — Я была не права. Она расслабилась, как учил ее Линь, и позволила своему сознанию погрузиться в грезы, обнимающие время в единый бессмертный поток настоящего.
Хоу, видя, что она успокоилась, занялся конференцией и связал всех присутствующих в единую телепатическую сеть.
— Полагаю, все вы знаете, зачем мы собрались, — подумал он. — Я отслужил свой срок; мы вступаем в иной, более активный период, требующий от Старейшего таких качеств, какими я не обладаю. Я созвал вас, чтобы обдумать ситуацию и утвердить избранного мной преемника.
Хаксли почему-то вдруг стало трудно следить за мыслями. «Должно быть, я просто устал», — подумал он про себя.
И тут же вновь услышал мысли Хоу.
— Да будет так; мы все согласны! — Старейший посмотрел на Хаксли. — Филип, принимаешь ли ты назначение на этот высокий пост?
— Что?!
— Ты теперь Старейший. Избран единогласно.
— Но я… я еще не готов.
— Мы тоже так считаем, — спокойно ответил Хоу. — Но нам нужны твои таланты. Именно сейчас. А под бременем ответственности ты быстро вырастешь.
— Выше нос, дружище! — пришло личное послание от Коуберна.
— Все будет в порядке, Фил. — Это уже Джоан. На секунду Хаксли показалось, будто он слышит рассыпчатый довольный смешок мастера Линя.
— Я попробую, — сказал Фил.
В последний день перед закрытием лагеря Джоан сидела рядом с миссис Дрэпер на террасе Дома Шасты и глядела вниз на долину. Из груди девушки вырвался вздох. Миссис Дрэпер подняла глаза от вязания и улыбнулась.
— Грустишь, что лагерь закрывается?
— Нет, совсем нет. Я рада этому.
— Тогда почему вздыхаешь?
— Просто я подумала… мы столько сил и трудов положили на то, чтобы его открыть. И потом непрерывно следили за его безопасностью. Завтра мальчики разъедутся по домам — и за каждым из них придется присматривать, пока они не окрепнут настолько, чтобы самостоятельно защищаться от зла, еще оставшегося в мире. А через год сюда приедет следующая смена, потом еще и еще. И так без конца, что ли?
— Почему без конца? Все когда-то кончается. Ты же смотрела архивы помнишь, как было со Старшими? Когда мы выполним здесь все, что нам положено, мы уйдем туда, где нас ждут другие дела. Человечество не останется тут навеки.
— Все равно это кажется бесконечным.
— Ну да, если смотреть на вещи с такой точки зрения, А чтобы все было интереснее и быстрее, нужно подумать, что будешь делать дальше. Вот ты, например, — что ты собираешься делать дальше?
— Я? — Джоан растерялась, потом лицо ее просветлело; — Я… Я собираюсь выйти замуж!
— Я так и думала, — заметила миссис Дрэпер, быстро работая спицами.
Глава 13 «… И ИСТИНА СДЕЛАЕТ ВАС СВОБОДНЫМИ!»
Земной шар все еще кружится под Солнцем. Времена года сменяют друг друга. Солнце все так же светит на горных склонах, так же зеленеют холмы и буйно цветут долины. Река стремится в морские глубины, потом поднимается вверх облаком и падает в горах дождем. Скот пасется в долинах; в кустах лиса подстерегает зайца. Циклы морских приливов и отливов соответствуют лунным фазам, и, когда наступает отлив, на влажном песке играют чайки. Земля прекрасна и обильна жизнью; жизнь кишмя кишит, переполняет землю, как вода переполняет русло реки в половодье.
Но человека нет нигде.
Ищите его в горах, обшарьте долины. Обследуйте зеленые джунгли в поисках его следов. Зовите его, кричите. Проберитесь в самые недра земли, погрузитесь в неизведанные морские пучины.
Человек ушел; дом его пуст и дверь в нем открыта.
Крупная обезьяна с чересчур большим для ее нужд мозгом и с каким-то томлением в груди ушла из своего стада в тишину высокогорья, простирающегося над джунглями. Час за часом карабкалась она на вершину, побуждаемая непонятным стремлением. Она добралась до ровной площадки, оставив далеко внизу зеленые купы родных деревьев; никто из ее сородичей не забирался еще так высоко. Там она увидела широкий плоский валун, нагретый солнечными лучами. Обезьяна улеглась на валун и заснула.
Но сон ее был неспокоен. Странные видения мерещились ей — раньше она не знала подобных. Видения эти пробудили ее, и она проснулась с головной болью.
Пройдет немало поколений, прежде чем кто-то из ее потомков поймет, что оставили здесь ушедшие.
ДЖЕРРИ — ЧЕЛОВЕК
Не вините марсиан. Человечество в любом случае открыло бы пластобиологию.
Вспомните хотя бы собачьи породы — эндокринных великанов вроде сенбернаров и датских догов и нелепых уродцев чихуахуа и пекинесов. Припомните аквариумных рыбок.
Непоправимое свершилось, когда доктор Морган создал новый подвид дрозофил, перетасовав их хромосомы с помощью рентгеновских лучей. А после этого потомки в третьем колене тех, кто пережил Хиросиму, ничему новому нас не научили. Эти злополучные чудища просто вызвали широкий интерес к генетике.
Мистер и миссис Бронсон ван Фогель не замышляли никаких социальных потрясений, когда отправились в генетический питомник «Феникс». Просто мистеру Бронсону вздумалось купить Пегаса. Он упомянул об этом за завтраком.
— Дорогая, ты сегодня утром занята?
— Да нет. А что?
— Я бы хотел съездить в Аризону и заказать Пегаса,
— Пегаса? Крылатого коня? А зачем?
Он расплылся в улыбке.
— Да просто так. Толстун Джордж заходил вчера в клуб с шестиногой таксой длиной больше ярда, честное слово. Мысль очень недурная, но он до того пыжился, что мне захотелось, чтобы он выпучил глаза. Ты только вообрази, Марта: я опускаюсь на вертолетную площадку клуба верхом на крылатом коне! Это ему не такса!
Она оторвала взор от берегов Джерси и снисходительно посмотрела на мужа. Обойдется это недешево, но Бронси такая прелесть!
— Когда отправляемся?
Приземлились они на два часа раньше, чем вылетели. Пятидесятифутовые буквы аэровывески слагались в надпись:
ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ПИТОМНИК «ФЕНИКС»
Управляемое биоразвитие. Поставка рабочей силы.
— Поставка рабочей силы? — прочла Марта. — А я думала, тут просто создают новых животных.
— Они и моделируют, и ставят на поток, — объяснил ее супруг с гордостью. Поставками занимается материнская корпорация «Работники». Тебе следовало бы это знать! Ты ведь владеешь солидным пакетом акций «Работников».
— Ты хочешь сказать, что я владею оравой горилл? Неужели?
— Разве я тебе не сказал? Мы с Хаскеллом… — Он наклонился и сообщил контрольной башне, что приземлится вручную. Ему нравилось щегольнуть своей сноровкой. — Мы с Хаскеллом вкладывали твои дивиденды от «Дженерал атомикс» в корпорацию «Работники». Отличное помещение капитала: черной работы для антропоидов еще хоть отбавляй.
Он ударил по кнопкам, и вой носовых реактивных двигателей положил конец разговору.
Бронсон переговорил с управляющим еще в полете, и им была оказана торжественная встреча. Правда, без красной ковровой дорожки, балдахина или ливрейных лакеев, но управляющий приложил все усилия, чтобы возместить их отсутствие.
— Мистер ван Фогель! И миссис ван Фогель! Такая честь!
Он усадил их в маленький роскошный унибиль, и они унеслись с аэродрома вверх по пандусу прямо в вестибюль административного здания. Управляющий, мистер Блэксли, не успокоился, пока не водворил их в кресла у фонтана в своей личной приемной, не поднес зажигалку к их сигаретам и не приказал подать прохладительные напитки.
Такие знаки внимания докучали Бронсону ван Фогелю, поскольку адресовались они не ему, а рейтингу его жены по системе Дана и Брэдстрита (десять звездочек, солнце в лучах и небесная музыка). Он предпочитал людей, которые, казалось, свято верили, что он вовсе не женился на состоянии Бригсов, а как раз наоборот.
— У меня к вам дело, Блэксли. Я хочу кое-что заказать.
— О? Наше оборудование в вашем распоряжении. Так что вам угодно, сэр?
— Я хочу, чтобы вы сделали для меня Пегаса.
— Пегаса? Крылатого коня?
— Вот именно.
Блэксли пожевал губами.
— Вы серьезно хотите лошадь, способную летать? Животное на манер мифологического Пегаса?
— Да-да! Я же уже сказал.
— Вы ставите меня в сложное положение, мистер ван Фогель. Как я понимаю, вам требуется подарок для вашей супруги? Возможно, вам подойдет миниатюрный слон, приученный вести себя гигиенично, умеющий читать и писать? Он держит стило хоботом — очень-очень мило!
— А он разговаривает? — вмешалась миссис ван Фогель.
— Видите ли, прекрасная дама, у него ведь нет гортани, да и язык… Его смоделировали без дара речи. Но если необходимо, я выясню, что могут сделать наши пластицисты.
— Марта…
— Бронси, я не возражаю против Пегаса, но в этом игрушечном слонике что-то есть. Могу я его увидеть?
— О, разумеется! Харстон!
— Слушаю, босс, — раздалось из воздуха.
— Доставьте Наполеона в мою личную приемную.
— Сию минуту, сэр.
— А ваш Пегас, мистер ван Фогель… Я предвижу затруднения, но решать специалистам. Доктор Каргру — движущая пружина нашей организации, самый выдающийся биодизайнер, то есть земного происхождения, во всем мире. — Он повысил голос, включая передачу. — Доктор Каргру!
— В чем дело, мистер Блэксли?
— Доктор, прошу вас, зайдите ко мне в приемную.
— Попозже. Я занят.
Мистер Блэксли извинился, ушел к себе в кабинет, а вернувшись, сообщил, что доктор Каргру сейчас придет. Тем временем привели Наполеона. Пропорции его благородных предков были точно соблюдены в миниатюре. Он выглядел как чудом ожившая статуэтка слона.
Размеренным шагом войдя в приемную, он по очереди отсалютовал хоботом всем троим. Салютуя миссис ван Фогель, он еще и опустился на передние колени.
— Какая очаровашечка! — прожурчала она. — Иди сюда, Наполеон!
Слон поглядел на Блэксли, а когда тот кивнул, вразвалку подошел к ней и положил хобот ей на колени. Она почесала у него за ушами, и он блаженно застонал.
— Покажи даме, как ты пишешь, — распорядился Блэксли. — Принеси принадлежности из моей комнаты.
Наполеон выждал, пока она не почесала особенно зудящее местечко, а затем выплыл из приемной и почти сразу возвратился, неся несколько листов плотной белой бумаги и большущий карандаш. Положив лист перед миссис ван Фогель, он изящно придавил его передней ногой, ухватил карандаш «пальцем», завершающим хобот, и вывел кривыми заглавными буквами:
«Я ВАС ЛЮБЛЮ».
— Дусик! — Миссис ван Фогель упала на колени и обняла его за шею. — Я его беру! Сколько?
— Наполеон входит в серию из шести особей, — осторожно сказал Блэксли. — Вы предпочтете быть владелицей единственной модели или остальные можно продать?
— Ах, мне все равно! Мне нужен Наппи! А что, если я напишу ему записочку?
— Разумеется, миссис ван Фогель. Только печатными буквами покрупнее и самые обиходные слова. Наполеон знает их практически все. Его цена, как одного из серии, триста пятьдесят тысяч долларов. В эту сумму входит пятилетняя оплата услуг его ветеринара.
— Выпиши джентльмену чек, Бронси, — бросила она через плечо.
— Но, Марта…
— Не нуди, Бронси! — Она нагнулась к слонику и начала выводить печатные буквы, даже не обернувшись, когда вошел доктор Каргру в белом халате и белой шапочке. От него веяло знобящим холодом. После небрежного рукопожатия он сунул в рот сигарету и сел. Блэксли объяснил суть дела.
Каргру мотнул головой.
— физически невозможно.
Ван Фогель встал.
— Очевидно, — произнес он высокомерно, — мне следует обратиться в лабораторию Новожизни. Я прибыл сюда, потому что мы финансово заинтересованы в этой фирме, а я наивно поверил вашей рекламе.
— Сядьте, юноша! — прикрикнул Каргру. — Обращайтесь к этим косоруким идиотам, если вам так хочется. Но предупреждаю: они крылья и у кузнечика не вырастят. И сперва послушайте меня. Мы можем вырастить что угодно, и оно будет жить. Я могу создать для вас живое нечто — животным я его не называю — точь-в-точь, как этот стол. Оно будет абсолютно бесполезным, но живым. Будет поглощать пищу, пользоваться химической энергией, выбрасывать экскременты и проявлять раздражимость. Но это была бы дурацкая затея. Стол и животные существуют в разных планах. Их функции различны, а потому они различаются формой. Сделать для вас крылатую лошадь я могу…
— Но вы же только что сказали, что не можете…
— Не перебивайте. Я могу сделать крылатую лошадь, точно такую, как на иллюстрациях к сказкам. Если вы заплатите, мы ее сделаем, мы же коммерческое предприятие. Но летать она не будет.
— Почему?
— Потому что ее тело не создано для полета. Древние мифотворцы понятия не имели об аэродинамике, а о биологии знали и того меньше. Они просто снабдили лошадь крыльями, присобачили их с помощью канцелярских кнопок и клея. Но для создания летательного аппарата этого мало. Запомни, сынок, что животное — это машина, работающая по принципу внутреннего сгорания с контрольной системой, оперирующей рычагами, и гидравлическими системами. В аэродинамике петришь?
— Ну, я пилот.
— Х-м-м-м! Раз так, попробуй понять вот что: двигателя для полета у лошади нет. Она работает на сжигании сена, а этого мало. Мы могли бы приспособить пищеварительную систему лошади к потреблению только сахара, и тогда, возможно, у нее хватало бы энергии на коротенькие полеты. Но на мифического Пегаса она похожа не будет. Для прикрепления летательной мускулатуры ей понадобится грудина футов десять длиной, а размах крыльев понадобится, пожалуй, в восемьдесят футов. В сложенном виде крылья будут накрывать ее наподобие шатра. Через кубически-квадратный камень преткновения не перепрыгнешь!
— А?
Каргру нетерпеливо пожал плечами.
— Подъемная сила определяется размерами, возведенными в квадрат, а нагрузка при прочих равных равна тем же размерам, возведенным в куб. Я мог бы, пожалуй, сделать для вас Пегаса величиной с кошку, более или менее сохранив желаемые пропорции.
— Нет! Я хочу ездить на нем. Размах крыльев мне даже нравится, а большую грудину я как-нибудь стерплю. Когда я мог бы его получить?
Каргру поморщился, снова пожал плечами и ответил:
— Надо проконсультироваться с Б\'на Крийтом. Он засвистел, зачирикал, часть стены перед ними словно растаяла, и они увидели лабораторию. Передний план трехмерного изображения занимал марсианин в натуральную величину.
Едва это существо зачирикало, отвечая Каргру, миссис ван Фогель взглянула на него и сразу отвела глаза. Глупо, конечно, но вид марсиан вызывал у нее дрожь отвращения — а уж тем более таких, которые придавали себе получеловеческое обличие.
Минуты две марсианин и Каргру продолжали чирикать и жестикулировать, а потом Каргру повернулся к ван Фогелю.
— Б\'на рекомендует, чтобы вы выбросили это из головы, и спрашивает, не предпочтете ли вы отличного единорога, а то и пару с гарантией нормального размножения?
— Единороги — позавчерашний день. А сколько времени надо на Пегаса?
После еще одного разговора, смахивавшего на поскрипывание старой двери, Каргру ответил:
— Возможно, десять лет. С полной гарантией — шестнадцать.
— Десять лет? Смешно!
Каргру процедил презрительно:
— Я думал, что на это уйдет пятьдесят лет, но раз Б\'на говорит, что уложится в три-пять поколений, значит, так оно и будет. Б\'на — лучший биомикрохирург двух планет. В хромосомной хирургии ему нет равных. В конце-то концов, юноша, эволюции потребовалось бы миллион лет, чтобы достичь такого результата, если он вообще был бы достигнут. Или вы полагали, что за деньги можно покупать чудеса?
У ван Фогеля хватило ума смутиться.
— Извините меня, доктор. Забудем об этом. Но вы сказали, что можете создать для меня Пегаса, каким его принято изображать, если я не стану настаивать, чтобы он летал. Но ездить на нем я смогу? По земле?
— Безусловно. Играть в поло — нет, а ездить — пожалуйста.
— Хорошо, я согласен. Спросите Бенакрита, или как его там, сколько времени это потребует.
Тем временем марсианин исчез с экрана.
— Спрашивать его незачем, — заявил Каргру. — Это моя специальность простые манипуляций. Сотрудничество Б\'на требуется только для изменения конфигурации генов и их трансплантации, то есть чисто генетической инженерии. Коня вы получите через полтора года.
— А побыстрее нельзя?
— О чем вы, милейший? Для формирования новорожденного жеребенка требуется одиннадцать месяцев. Месяц мне нужно для разработки формы и программы. Эмбрион будет извлечен на четвертый день для внематочного выращивания. За это время я произведу десять-двенадцать операций — прививки, зародышевые имплантации и прочее, о чем вы, конечно, слышали. Через год мы получим сосунка с крылышками, а еще через шесть месяцев я доставлю вам шестимесячного Пегаса.
— Согласен.
Каргру сделал пометки в записной книжке, потом прочел вслух:
— Один конь с крыльями, неспособный летать и давать крылатое потомство. Исходная порода во вашему выбору. Я рекомендовал бы паломино или араба. Искусственные маховые перья, окаймление ив привитых рулевых перьев или их точной копии. — Он умолк и протянул листок ван Фогелю. — Распишитесь, и мы приступим сразу же до оформления типового контракта.
— Договорились. А гонорар? — Он поставил свою подпись под подписью Каргру.
Каргру сделал несколько пометок на другом листке и отдал его Блэксли расход человеко-часов специалистов и технического персонала, материалы и накладные расходы. Он раздул цифры, чтобы покрыть расходы на собственные исследования, и все-таки поднял брови, когда Блэксли подвел итоги в долларах и центах.
— Ровно два миллиона долларов.
Ван Фогель замялся: при упоминании о деньгах его жена повернула голову, но затем вновь занялась грамотным слоником.
Блэксли поспешил добавить:
— Разумеется, если экземпляр будет единственным.
— Да, конечно, — деловито кивнул ван Фогель и приписал цифру на первом листке.
Ван Фогель был готов отправиться в обратный путь, но его супруга пожелала посмотреть «горилл», как она назвала антропоидных работников. Мысль о том, что эти получеловеки в значительной мере принадлежат и ей, пробудила ее любопытство. Блэксли с энтузиазмом предложил показать ей лаборатории, в которых работники выводились из человекообразных обезьян.
Занимали лаборатории семь корпусов — «Семь Дней Творения». Огромное здание «День Первый» было епархией Каргру, где размещались его сотрудники, операционные, инкубаторы и, собственно, лаборатории. Марта ван Фогель с ужасом, как завороженная рассматривала живые органы и даже целые эмбрионы, ведущие искусственное существование, которое поддерживалось хитроумными рециркулирующими системами из стекла и металла, а также изумительными автоматическими приборами.
Оценить высочайшие технические достижения она не могла, и все это повергало ее в уныние. В ней поднималось возмущение против пластобиологии, но тут Наполеон подергал ее за юбку, напоминая, что наука эта творит не только ужасы, но и много приятного.
В «День Второй» они заходить не стали — там работали Б\'на Крийт и его сопланетники.
— Мы там не прожили бы и пяти минут, — объяснил Блэксли.
Ван Фогель кивнул, а его супруга ускорила шаг; марсиане даже за оргстеклом ей были ни к чему.
Прочие корпуса служили для формирования и коммерческого производства работников. В «Дне Третьем» в антропоидах формировались различия в соответствии с постоянно меняющимся спросом на чернорабочих. Огромный корпус «Дня Четвертого» был целиком занят инкубаторами для поточного производства антропоидов коммерческих типов. По словам Блэксли, с натуральными рождениями было покончено.
— Такое производство позволяет точно контролировать форсированные изменения, например в росте, и предотвращает потерю сотен тысяч рабочих часов антропоидными самками.
«День Пятый» привел Марту ван Фогель в восторг- антропоидный детский садик, где миленькие крошки учились говорить и получали дрессировку, обеспечивавшую подготовку к социальным условиям, которые соответствовали их положению у подножья общественной лестницы. Они выполняли простенькие задания — рассортировывали пуговицы и копали ямки в песочницах, получая леденцы в поощрение за быструю и аккуратную работу.
«День Шестой» завершал подготовку антропоидов. Каждая особь овладевала навыками для предназначенных ей обязанностей — уборки, рытья, а также сельскохозяйственных работ вроде прополки, пикировки и сбора урожая.
— Один фермер-нисей, руководя тремя нео-шимпанзе, выращивает столько же овощей, сколько десяток работников-людей, — заявил Блэксли. — Они попросту любят работать, когда мы завершаем их дрессировку.
Посетители поразились, с какими невероятно тяжелыми задачами справлялись модифицированные гориллы, и залюбовались нео-капуцинчиками, собиравшими плоды с учебных деревьев, а затем направились в «День Седьмой».
В этом корпусе производилась радиоактивная обработка генов, а потому он стоял в стороне от остальных. Им пришлось идти пешком, так как тротуарная лента ремонтировалась. Обходная дорога вела между рабочими бараками и вольерами. Несколько антропоидов сгрудились у сетки и принялись выпрашивать:
— Сигрету! Сигрету! Пжаст, мисси! Пжаст, босс! Сигрету!
— Что они говорят? — поинтересовалась Марта ван Фогель.
— Клянчат сигареты, — раздраженно ответил Блэксли. — Знают ведь, что этого нельзя, но они, как дети. Я сейчас прекращу это! — Он подошел к сетке и крикнул пожилому самцу: — Эй! Полубосс!
На этом работнике в дополнение к стандартной парусиновой юбочке была еще и рваная нарукавная повязка. Он обернулся и приковылял к сетке.
— Полубосс! — приказал Блэксли. — Убери этих Джеков отсюда.
— Есть, босс, — прошамкал старик и начал раздавать затрещины тем, кто был рядом, — Пшли, джеки! Пшли!
— Но я захватила сигареты, — перебила миссис ван Фогель, — и с удовольствием угощу бедняжек.
— Их не следует баловать, — возразил управляющий. — Они приучены к тому, что удовольствие — это награда за работу. Я должен извиниться за моих бедных детей. В вольерах помещены старики, забывающие, как должно себя вести.
Она ничего не ответила и направилась вдоль сетки туда, где в нескольких шагах от остальных старый нео-шимп смотрел на них сквозь ячейки кроткими трагичными глазами. Он не выкрикивал с остальными «сигрет», и полубосс его не тронул.
— Хочешь сигарету? — спросила миссис ван Фогель.
— Пжалст, мисси!
Она раскурила сигарету и протянула ему. С неуклюжим изяществом он глубоко затянулся, выпустил дым через ноздри и застенчиво сказал:
— Сбо, мисси. Я — Джерри.
— Как поживаешь, Джерри?
— Какпжте, мисси? — И он поклонился, одним движением подогнув колени, наклонив голову и прижав руки к груди.
— Идем же, Марта! — К ней подошел ее муж с Блэксли.
— Сейчас, — ответила она. — Бронси, познакомься с моим другом Джерри. Правда, он — вылитый дядя Альберт? Только вид у него грустный. Почему ты такой печальный, Джерри?
— Они не воспринимают абстрактные идеи, — вмешался Блэксли.
Однако Джерри устроил ему сюрприз.
— Джерри пчальный, — объявил он с такой тоской, что Марта не знала, засмеяться ей или заплакать.
— Но почему, Джерри? — спросила она ласково. — Почему ты печальный?
— Работы нет, — заявил он. — Сигрет нет. Сласти нет. Работы нет.
— Это все старые работники, уже не способные трудиться, — снова вмешался Блэксли. — Безделье выводит их из равновесия, но у нас для них ничего нет.
— А! — сказала она. — Но почему вы не поручаете им сортировать пуговицы и вообще делать то, что делают малыши?
— Они даже с такой задачей не справятся, — вздохнул Блэксли. — Эти работники уже в маразме.
— Только не Джерри! Вы же слышали, как он разговаривает.
— Ну, может быть… Минуточку! — Он обернулся к обезьяночеловеку, который присел на корточки и, просунув сквозь сетку длинный палец, почесывал Наполеона за ухом. — Эй, джек! Сюда!
Блэксли ощупал волосатую шею работника и подцепил тонкую металлическую цепочку с жетоном, тоже металлическим. Он вгляделся в жетон и сказал: