– Спасибо вам огромное.

– Не за что. Главное, не завалите экзамены.

– Не завалю! – Кира знала, что слово свое сдержит.

– Очень надеюсь. Времена сейчас, так сказать, «просторные» стали, возможности для маневра появились, конечно. Но все равно, надо соблюдать договоренности.

Заболоцкая внимательно посмотрела на Карякина:

– Я никого не подведу. Ни Степана Андреевича, ни вас. Это не в моих интересах.

Из института Кира вышла окрыленная. Она еще не сдала экзамены, у нее не было в руках студенческого билета, но ощущение перемен было таким сильным, что она не удержалась и позвонила родителям.

– Мам, – прокричала она, запершись в будку телефона-автомата, – мама, я подала документы в финансовый институт! Так что вы с папой не переживайте. Я буду и работать и учиться.

Мать охнула, чуть не заплакала:

– Кирочка, да не надо тебе работать. Ты по-человечески студенткой побудь. Как Лиля твоя. Я ее встретила – красивая, спокойная, держится так хорошо, доброжелательная. А ты у нас, как пружина… вот-вот сорвешься…

Мать что-то еще хотела договорить, но не смогла, заплакала, сквозь слезы она говорила:

– Я же знаю, что тебе всегда тяжело было, что не могли мы тебе дать то, что многие твои одноклассники имели. И одевалась ты немодно, и квартира у нас была так себе… Я все это видела. Каникулы ты в деревне проводила. На море, на юг ни разу…

– Мам, – Кира почувствовала, что сама зарыдает, – мама, все правильно вы делали. Именно поэтому ваша дочь имеет золотую медаль. Именно поэтому я уже сейчас могу поехать отдохнуть и Египет, и в Турцию, и в Арабские Эмираты. И вас могу отправить. Я хорошо зарабатываю. Только… Только пока откладываю деньги. И знаешь почему?

– Почему? – всхлипнула мать.

– Я хочу себе квартиру купить. Большую. И в центре. Понимаешь, если кто-то купит наш дом и будет продавать квартиры – я куплю ее. И мы будем жить вместе.

Кира понимала, что мама от всего услышанного совсем не успокоится, а еще больше расплачется, расстроится. И Заболоцкой от этого было и тревожно, и грустно, и родителей она вдруг пожалела, не так, как жалела раньше – «по-деловому», практично. Она пожалела их душевно. Они вдруг предстали старенькими, измученными не только проблемами прошлого, заботами о своих родителях, тяжелой работой, но и растерянными от всего, что вдруг стало происходить вокруг них. «И я еще уехала, перестала почти общаться!» – подумала она.

– Мама, перестань сейчас же! Я к вам приеду… Нет! Я вас в гости приглашаю! К себе, мы отметим сразу два события – мое назначение администратором и мое поступление в институт!

– Но тебя же еще не приняли? – робко сказала мать.

– Примут. Даже не сомневайся!

Кира положила трубку и поспешила на работу.

1994 год

Хуже всего новость о поступлении в институт воспринял директор магазина. Он вызвал к себе Киру и долго ей рассказывал о том, что не потерпит прогулов и беспорядка.

– Мне эта твоя «корочка» совершенно не нужна. Мне мозги важны. Пока они у тебя есть! – сказал он Кире. – А как пойдешь хрень всякую учить, не будут.

– Олег Борисович, а почему вы так со мной разговариваете? – вдруг спросила Кира. Она не особо слушала его угрозы, но она впервые обратила внимание на тон. – А можно не хамить? – вдруг перебила его Кира. – Можно мне не хамить. Вам что-то не нравится? Что-то уже случилось, что вы так?

Григорьев запнулся, словно наткнулся на камень.

– А ты что? Ты-то чего… – спросил он, словно был на пацанской разборке.

Кира вздохнула.

– Олег Борисович, если вы хотите, чтобы я у вас работала, разговаривайте со мной вежливо. Не кричите на меня. Нет никаких причин для волнений. Я буду учиться на вечернем. Без отрыва от производства, так сказать. На работе это не скажется.

Григорьев замолчал, поджал губы потом произнес:

– Ну-ну!

– Я свободна? Могу идти? – спросила Кира, сохраняя полное спокойствие.

Вечером в этот день она не могла найти себе места. Ей казалось огромной несправедливостью такое отношение к себе. Она наводила порядок и размышляла о ситуации. «Ну, как он может?! Видит же, что не жалею ни времени, ни сил! Столько сделала! Рекламу обеспечила – почти копейки заплатили, поставщики работают как часы. Где он такое еще найдет?! Я же не его собственность. Мало ли что он привык звонить в любое время суток, вызывать на работу даже в выходной день. Такое впечатление, что он не может решить самостоятельно ни один вопрос! Но институт – это мое дело и мое будущее, поэтому перебьется. Пусть потерпит мою учебу. Да, будет несладко. Но ничего!» – Кира закончила уборку, расставила на полке учебники, приготовила тетради для конспектов. С завтрашнего дня она приступала к занятиям. Позади были экзамены, зачисление, знакомство с однокурсниками. Кира вдруг поняла, о чем говорили ей родители, подруга Лиля Мезенцева. Новый мир оказался многомерным, разноликим и с широкими горизонтами. Кира словно вырвалась из замкнутого круга с привычными лицами – дом, работа. Коллеги, большинство из которых мечтали уже не о переменах, а о том, чтобы просто устоять, удержаться на привычных позициях. Теперь Киру окружали ее сверстники и это тоже будоражило. Встречались симпатичные парни, которые сразу обращали внимание на Киру. Ей это нравилось, как нравилось, что после лекции все отправились в кафе и Киру, новенькую, взяли с собой без всяких разговоров. Поведение Григорьева выбивалось из этой новой радостной картинки своей бессмысленностью. В приоритете у Заболоцкой всегда была работа. Но теперь, после поступления в институт, учеба казалась не менее важной. Поэтому, закончив уборку, Кира с удовольствием оглядела свое жилище и вслух произнесла: «Нет уж, это моя жизнь и мои дела. А хозяйственных магазинов в Москве много. И не только магазинов!»

Гостей она пригласила на Татьянин день. Рассудила, что студенческий праздник очень подойдет для этой цели. Накупила всего в самых дорогих магазинах, сама испекла пирог с мясом. Когда она приглашала старуху Беглову, та удивилась и отказалась:

– Ты с ума сошла? Куда я пойду? Я по квартире еле хожу.

Кира на нее посмотрела – та действительно сильно сдала, хоть и пила витамины, купленные Кирой, а Мезенцева регулярно ей колола препараты для укрепления сосудов. Вообще, Римма Станиславовна взяла над старухой шефство – она регулярно готовила горячее, следила за чистотой в доме и периодически устраивала скандалы родственникам Бегловой. «Как вам не стыдно, старуху бросили, хоть бы батон хлеба привезли! Хоть бы просто навестили!» – увещевала она их. Но родственники, по всей вероятности, поставили на старухе крест, слушали невнимательно, лениво отбрехивались, Беглову не навещали.

– Нам с тобой еще хоронить ее придется, – как-то сказала Мезенцева, – не то чтобы дорого, но очень печально. Ведь дети же есть, внуки.

– И похороним, – сурово отвечала Кира.

Сейчас, когда Заболоцкая готовила отметить свое поступление, примирение с родителями, ей очень хотелось видеть за столом тех, с кем она прожила в этом заброшенном доме самое тревожное время.

– Так, вы меня очень обидите, если не придете! – строго сказала Кира. Она вообще поняла, что со старухой надо говорить на «ее языке». Грубовато, резко, без сюсюканий. Беглова молчала.

– А кто будет? – наконец спросила она.

– Все близкие люди. – Кира перечислила гостей.

– Буду. Подарков не жди. Стара я по магазинам бегать.

– Да какие подарки! Не день же рождения.

– Все равно. Студенткой же стала.

– Никаких подарков! – строго приказала Кира.

Накануне знаменательного дня Кира собственноручно вымыла подъезд и лестницу, попросила дворника из соседнего двора вкрутить перегоревшую лампочку. В своей квартире она решила натереть мастикой полы. Пол во всем доме был паркетным. В квартире Заболоцких он хорошо сохранился – лаком его никогда не покрывали, мыли, сушили и мазали жирной мастикой. Дерево не темнело, пропитывалось жиром и становилось все более «породистым». Свернула все свои синтетические половички, купленные в своем же магазине, протерла влажной тряпкой пол, а потом мягкой пахучей пастой стала его натирать. Кира даже не ожидала, что этот запах вызовет слезы. Слезы умиления и детских воспоминаний. Мастика пахла предновогодней уборкой, домашними радостями, теплом и всем тем, что было давно позади. Кира плакала и вспоминала жизнь, которую очень долго считала неудавшейся, никчемной, лишенной яркости, наполненной каждодневными тоскливыми проблемами. Но оказалось, что душа ее тоскует по тем дням.

Когда дом приобрел прежний облик – запах мастики волшебным образом именил обстановку, – Кира выдвинула на середину комнаты круглый стол, накрыла его белой скатертью, расставила посуду и разложила приборы. Все было новое, с иголочки: французские тарелки, немецкие вилки и ножи, бокалы для вина Кира купила простые, стеклянные, но очень изящной формы.

«Вот родители порадуются за меня!» – подумала она.

Гости оказались пунктуальными. Ровно в семь пришли Мезенцева и Степан Андреевич. Соседка подарила Кире набор французской косметики, Волховитов принес дорогой ежедневник в кожаной обложке.

– Смотри, здесь блок меняется. Год закончится, вставишь другой. А обложка остается.

Подарок был роскошным, Кира это сразу поняла.

Родители приехали с баночками, кастрюльками и… картиной. На картине был изображен дом со львами и вековые деревья вокруг.

– А я знаю, где это! – вдруг воскликнул Волоховитов. – Это в Хамовниках.

– Точно, – обрадовался отец Киры. Между мужчинами завязался разговор, женщины суетились вокруг стола.

– Так вот как вы живете здесь! – вздохнула мать Киры.

– Да, хорошо живем. Дружно, спокойно. Ангел-хранитель у нас есть – Степан Андреевич. Он, так сказать, руку на пульсе держит. Но с домом ничего не будет пока, не волнуйтесь.

– Да как же не волноваться, живет дочка в заброшенном доме.

– И что? Он не заброшенный, он на балансе одной уважаемой организации. – Мезенцева улыбнулась, но мать Киры не повеселела.

– Мама, ну, что ты в самом деле?! Твоя дочь – золотая медалистка, студентка отличного вуза. У нее есть работа, она независима материально. У нее есть отличное жилье. Мама, скажи, что не так?! – Кира вдруг обиделась, что мать почти плачет.

Ее слова, видимо, услыхал Волховитов, он прервал разговор с отцом Киры и шумно потребовал, чтобы все сели за стол.

– Право слово, я голодный, Римма меня не покормила! Давайте садиться, славить нашу Киру, пить и есть!

– Давайте, – обрадовалась Кира, а потом спохватилась: – А где Беглова?!

– Сейчас я ее приведу. – Отец вышел из квартиры.

– Забыла, наверное, – вздохнула Мезенцева, – совсем старая, а родственники просто оставили.

– Или заснула, – предположила Кира, – сколько раз я заставала ее спящей на стуле.

Отец Киры и Беглова появились минут через двадцать, когда они вошли в комнату, у всех вырвался возглас изумления. Старуху Беглову нельзя было узнать. Вместо темного платья на ней были белая блузка, синий пиджак и юбка в складку. Воротник блузки украшала брошь в виде бантика. Седые волосы старухи были забраны наверх, из пучка торчали шпильки. Щеки были подрумянены. В руках она держала предмет, похожий на небольшую вазочку на ножке…

– Это тебе, – Беглова вручила вазочку Кире, – это для ручек и карандашей. Старинная. Это мне еще подарили, когда я пошла в первый класс.

– Что вы, это же память… – запротестовала Кира.

– Память. Вот ты ее и сохранишь, – отвечала Беглова. Она с видимым удовольствием заняла место подле Волховитова.

– Вы мне расскажете последние политические и партийные новости? – обратилась она к нему немного кокетливо.

Тот даже не моргнул глазом.

– А вы к какой партии себя относите?

– Мне близок Жириновский, – сказала Беглова, – интересный и говорит правильно.

– По мне, так он просто популист. И вообще, даже не верится, что он готов бежать длинную дистанцию. То есть серьезно участвовать в политической борьбе.

– А вы считаете, у нас такое будет? Вы считаете, что у нас возможна борьба?

– Так и сейчас уже она есть, – отвечал Волховитов, – вон, какие дебаты…

Разговор принял неожиданный оборот – все вдруг стали вспоминать, как голосовали в СССР, как отлынивали или ходили на избирательный участок, чтобы купить пирожков, а сейчас, мол, все спорят, ругаются из-за кандидатов.

– Вот, пожалуйста, и перемены! Разве плохо, – сказал отец Киры, а мать привычно вздохнула.

– Конечно, это не совсем то, чего бы хотелось, но все же лучше, – рассмеялась Мезенцева.

– А мне нравится! – вдруг сказала Кира.

– Кстати, что это мы о политике! Давайте поздравим Киру! – Волховитов встал с бокалом: – Кира! Ты просто молодец, ты так круто поступила с новыми временами и возможностями, что остается только диву даваться! Ты – умница!

– Ой, это вам спасибо и Римме Станиславовне. Если бы не вы, я бы не поступила так, в середине года. И вообще, в этот институт бы не поступила.

– Если бы не было у тебя светлой головы, тогда бы ничего и не случилось, – тут Волховитов обратился к родителям Киры, – мне приятно было помочь вашей дочери. Она заслуживает поддержки и помощи. Она заслуживает самой большой похвалы. Самостоятельная, умная, хочет и умеет учиться. Поздравляю вас с такой дочерью.

– Варит голова, ничего не скажешь. И добрая! – подала голос Беглова. Все подняли бокалы, заговорили разом, Кира смутилась, что-то отвечала, и в этот момент раздался громкий стук.

Все присутствующие замолчали и замерли с поднятыми бокалами.

– Это стучат внизу, в дверь подъезда, – сказала Кира.

– Давайте я спущусь, – сказал Волховитов, – но прежде выпьем все же. За Киру!

Все выпили и стали наперебой давать советы Степану Андреевичу:

– Сразу не открывайте…

– Спросите кто…

– Я с тобой пойду. – Отец Киры в такой ситуации счел возможным перейти на «ты».

Он взял в рот кусочек колбасы и поднялся.

– Только спокойно! – тут же заволновалась мать Киры. – Первый на рожон не лезь!

Мужчины исчезли за дверью, женщины притихли. Послышался говор, потом дверь открылась со скрипом, с хлопком закрылась, раздались шаги на лестнице. Наконец, дверь открылась и на пороге появился Олег Борисович Григорьев. Позади с воинственными лицами стояли отец Киры и Волховитов. Григорьев тщательно вытер ноги, вошел, снял куртку, повесил ее на вешалку и потом только произнес:

– Добрый вечер! Кира, я без приглашения, но ты сама говорила, что будешь отмечать свое поступление. Я набрался смелости и приехал, чтобы подарить тебе эти цветы.

Григорьев протянул Кире букет.

– А‐а‐а‐а, как хорошо… неожиданно… как вы нашли? – проговорила Кира.

– Кира, вы же мне сами рассказывали про ваш заколоченный для маскировки подъезд.

– Точно! – рассмеялась Кира. – А еще мы замок с вами выбирали…

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Мезенцева быстро подвинула стул, кинулась на кухню за посудой. Мужчины начали с главного.

– Так, познакомиться успеем, главное, выпить, – произнес отец Киры, налил водки в рюмку и подал ее гостю.

– Благодарю, – чинно отвечал Григорьев, потом повернулся к Кире, – за вас, Кирочка! За ваши успехи. Вы прекрасный сотрудник, прекрасный работник…

– Так вы начальник Киры! – воскликнула Мезенцева. – Она столько о вас рассказывала! И только хорошее.

Григорьев польщенно улыбнулся. Кира хмыкнула. Все разумно этого не заметили. В комнате стало опять шумно, пошли разговоры, гости нахваливали угощение, Волховитов успевал беседовать и с Бегловой о Чечне, и с отцом Киры о разрухе на заводах. Мезенцева с обаятельной улыбкой расспрашивала Григорьева о бизнесе:

– Скажите, а где вы закупаете японский стиральный порошок? Я ведь у вас покупаю, у вас дешевле, чем где-либо. У вас связи? Напрямую покупаете? Или через посредников?

Григорьев улыбался, а потом поворачивался к Кире:

– Кира, где мы берем порошок японский?

Кира отвечала.

Мезенцева интересовалась:

– Мне очень нравится ваш текстиль! Полотенца махровые просто шикарные. А главное, махра не сыпется!

Григорьев поворачивался к Кире:

– Кира, а кто нам махровые возит?

– Петкун. Лужники.

– Вот Петкун, оптовик из Лужников. Кстати, можете у него купить, у него дешевле. Но… если большой опт.

– Куда ж мне опт?! – рассмеялась Мезенцева. – Но вот те зубные щетки я бы купила, побольше. Которые с щетиной разноцветной.

– Кира, а где мы щетки закупаем цветные? – повернулся Григорьев к Кире опять.

– Это через бывший Мосторг. Клепикова.

– Да, через старые связи. На базе, как раньше говорили, – сказал Олег Борисович.

Мезенцева внимательно посмотрела на него и спросила:

– Этим всем Кира занимается? Это надо же, какая память у нее!

– Да, она все помнит! И документы у нее, как в бухгалтерии. Удивительно… – Было видно, что Григорьев немного захмелел, что неудивительно, – сидящий рядом отец Киры подливал ему коньяк.

– Вам просто повезло, – сказала Мезенцева.

– Еще бы, такую девку нашел! И с медалью.

– Когда я слышу про себя и медаль, я себе кажусь породистой борзой, – фыркнула Кира. Все рассмеялись.

– Ты – лошадка, ты очень похожа на лошадку, – неожиданно ласково сказал Григорьев, – и хвостик у тебя, как у лошадки.

Повисло молчание, которое все сразу захотели нарушить, а потому в комнате заговорили все разом. Кира посмотрела на Олега Борисовича. Он виновато улыбался.

1996 год

Кира была в душе, когда Григорьев ей стал что-то объяснять. Олег Борисович говорил громко, с модуляциями, но Заболоцкая его все равно не слышала.

– Ты поняла меня? – спросил он, закончив свою речь. Ответом был шум воды и еле доносившееся женское пение. Григорьев подождал, потом еще раз задал свой вопрос. Пение продолжилось, вода шумела. Григорьев вскочил с дивана, на котором возлежал, и помчался в ванную комнату, он распахнул дверь и рявкнул:

– Ты меня слышишь?

Кира удивленно оглянулась на него, смыла пену с плеча и спокойно ответила:

– Нет, дорогой, вообще не слышу. И главное, даже не догадывалась, что ты со мной будешь разговаривать, когда я здесь.

– Неужели сложно выключить воду на минуту?! – спросил Григорьев, а сам уже забыл про свой гнев. Перед ним была голая Кира.

– Пони, пойдем в постель? – сказал он внезапно.

Кира обернулась:

– Мне же в банк?

– Плевать. – Григорьев протянул к ней руки, потом сделал шаг в ее сторону, его окатило водой.

– Что ты за человек! – рассмеялась Кира. – А главное, зачем ты орешь при каждом удобном случае?!

– Характер такой. Жизнь тяжелая.

– С такой женщиной, как я, твоя жизнь не может быть тяжелой, – сказала Кира, целуя Григорьева и снимая с него тяжелый от воды халат.

– Ох, – только и вымолвил Григорьев.

Через час они сидели в столовой и завтракали. Кира мазала хлеб медом и обдумывала, как же начать весьма сложный разговор. Разговор был о деньгах. О больших деньгах, но откладывать было нельзя – комбинацию, которую она затеяла, можно было завалить, опоздав буквально на полдня. Поэтому она посмотрела на мужчину, словно примериваясь для броска, и в лоб спросила:

– Что у нас там с деньгами? Теми, что на специальном счете? Мне они нужны.

Григорьев уже знал повадки своей любовницы. Поэтому отвечал не сразу. Он не спеша посолил, поперчил желток глазуньи и осторожно отделил белок. С белком он разделался быстро – покромсал вилкой в лапшу и съел. Для желтка он взял ложечку, аккуратно поддел желтую полусферу и целиком отправил ее в рот. Проглотил, зажмурившись. Все это время Кира терпеливо и благоразумно молчала. Наконец, Григорьев закрыл рот и открыл глаза.

– Божественно, – сказал он.

Кира все так же молчала и внимательно смотрела на него. Она знала, что Олег Борисович все прекрасно слышал.

– Что ты там говорила? – вскинул он на нее голубые глаза.

Кира молча смотрела на него.

– Ах да, деньги. На специальном счете.

Кира молчала. Она была терпелива. Григорьев понял, что она все равно одержит верх – ему придется ответить, только уже под ее давлением.

– Деньги на месте. Тебе зачем они нужны?

– Хочу одно дело провернуть.

– Какое?

– Обещай, что не будешь отговаривать?

– Обещаю, – нехотя проговорил Григорьев.

– Хочу службу клининговую открыть.

– Что?

– Понимаешь, перспективно очень – народ разбогател, им теперь подавай не только помощницу по хозяйству, им подавай целую команду, которая всю квартиру или дом под ключ чистит и моет.

– Да зачем? Если ходить так, как к нам Галя ходит, то и не надо весь дом раз в месяц убирать.

Галя была помощницей по хозяйству, которую нашла Кира.

– Не понимаешь, – разъясняла Заболоцкая, – людей раздражает вот это все – девушка с метелкой в руках, им не хочется чужих в доме, кое-что они и сами могут делать. А вот на день они уезжают на пикник, а в это время их дом приводят в порядок. Всем хорошо.

– Думаешь? Думаешь, что это сработает?

– Я изучила рынок. Посмотрела предложения по этой части. Знаешь, просто какая-то допотопная служба быта. Или запредельные цены и филиппинки, которые, может, и вовсе не филиппинки. Поди их проверь.

– Филиппинки? Те, которые с Филиппин?

Кира терпеливо посмотрела на Григорьева.

– Да, дорогой, именно с Филиппин. Но это не точно.

– Ага. – Григорьев задумался, бутерброд с маслом завис над тарелкой.

Кира была терпелива – она уже знала Олега Борисовича. Торопить его было нельзя. Между тем Григорьев думал не о деньгах. Он уже знал, что, даже если не одобрит идею, деньги Кира получит. Во‐первых, у нее всегда найдутся убедительные аргументы, во‐вторых, Григорьев сам согласится. Но думал он в этот момент о том, как эта девушка, похожая лицом на породистую лошадку, запала ему в душу. Как она смогла занять место в его сердце и голове. Григорьев уже два года жил с Кирой, предварительно выдержав скандалы Зульфии, ее истерики и даже драки. В какой-то момент Олег Григорьевич спокойно произнес:

– Зуля, все кончено. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет. На меня не действуют все твои выходки. И слезы тоже. Рано или поздно отношения превращаются в прах. Так и у нас случилось.

Григорьев хотел добавить, что ему надоела ревность, беспорядок в доме и лень Зульфии. Ему хотелось добавить, что есть женщины, которые будоражат, придают энергию, заставляют чувствовать себя сильнее, не заставляют оправдываться по пустякам, не делают тебя сомневающимся в собственных силах. И такой женщиной оказалась Кира Заболоцкая. Как-то незаметно, работая бок о бок, они стали сначала коллегами, соратниками, потом Григорьев влюбился. Он исподтишка рассматривал Киру, любовался высоким лбом, профилем, который действительно смахивал на профиль маленькой милой лошадки. Но Григорьев, уловив сходство, умилился этому. Он обнаружил, что всегда высоко забранные в хвост волосы делают заметной маленькую родинку за ухом, и этот изъян вызвал неописуемую нежность. Его волновала ее худоба, ее руки – белые с голубоватыми венками. Олег Борисович вдруг подумал, что она плохо питается – джинсы и любые брюки висели на узких костлявых бедрах. А маленькая грудь вообще была незаметна под широкими футболками. Григорьев ей повысил зарплату, но Кира в весе не прибавила. Тогда он стал ее подкармливать. За зарплату она его поблагодарила, а вот идею дополнительного пайка отвергла с возмущением.

– Олег Борисович! Это как понимать? Вы меня откармливаете на убой? К Рождеству?

Григорьев смутился – ему казалось, что его каждодневные покупки пирожных, пирожков, пиццы, мороженого, жирных и копченых колбас остаются незамеченными. Ведь он все это приносил, угощал всех на их «производственной» кухне, но самые большие куски подсовывал Кире. «Черт! Заметила!» – удивился он. А потом он пришел ее поздравить с поступлением. Ему очень понравилась та компания. Было видно, что эти люди близки, тепло относятся к друг другу. Да и сам дом, сама идея остаться в оставленных квартирах показалась ему даже романтичной. «Вот случись это в Европе, все бы восхищались. А у нас пальцем показывают!» – вспомнил он, как Киру обсуждали продавцы. Очень скоро все, что было связано с Кирой, ему казалось прекрасным.

Зульфия уловила перемены и стала скандалить. Григорьев был честным, он не знал, ответит ли Кира взаимностью, но прекратить отношения с Зулей посчитал нужным. Более того, он нашел ей квартиру и оплатил аренду на полгода.

– Ты же можешь пойти работать, – сказал он ей, – многие женщины работают и не считают это чем-то зазорным. – При этом вспомнил, как Кира уходила последней и тащила на себе практически все вопросы магазина. Она так удачно работала, что они открыли второй магазин. И в нем она установила железную дисциплину и порядки.

Тот самый вечер, когда он пришел с цветами, открыл ей глаза. Олег Борисович в доме Киры был так робок, застенчив, так быстро растерял свою начальственность, что Заболоцкая вдруг вспомнила все, что происходило в последнее время. И, вспомнив, посмотрела на это другими глазами. Все поступки Григорьева получили объяснение. «А он влюблен в меня!» – поняла она и растерялась. «Что делать? Как надо себя вести? Он хороший, хоть и бывает иногда раздражительным. И это его поведение, когда он узнал, что поступила в институт! Господи, я дура. Он просто ревновал. Ко всему сразу. И к тому, что работу могу запустить, и к новым людям! Иначе я объяснить это не смогу». Она была права. Сначала Григорьев перепугался, что Кира забросит магазин, а на ней держалось практически все. А однажды ночью ему приснилось, что Кира выходит замуж за профессора из своего института. Во сне Григорьев допытывался у Киры, что она нашла в этом старике. Утром он осторожно попытался выяснить, насколько ли сон в руку. Кира удивилась странным вопросам.

Первое настоящее свидание состоялось через неделю после неожиданного появления Григорьева в квартире. Олег Борисович подошел в обед к ней и предложил:

– Давай куда-нибудь сходим сегодня вечером?

– Куда? – Кира оторвалась от бумаг.

– Поужинаем. Или просто кофе в хорошем месте попьем? А можно погулять.

Кира посмотрела в окно. Там мела метель.

– Я понял, гулять не стоит, – улыбнулся Григорьев.

Одна мысль, что Кира может простудиться и заболеть, показалась ему ужасной. Она же была такой хрупкой.

В конце концов они нашли маленький грузинский ресторанчик, где просидели до позднего вечера. Официанты их не торопили, видели, что влюбленные.

– Понимаешь, я даже не думал, что ты мне понравишься. У тебя же жуткий характер! – объяснялся в любви Григорьев. – С тобой невозможно договориться. И убедить тебя нельзя ни в чем! А когда ты начинаешь сердиться?! Ты даже не представляешь, как ты опасна, когда сердишься. Подойти нельзя.

Кира жевала веточки кинзы, слушала его и думала, что Григорьев будет первым в ее жизни мужчиной. «Интересно, его это обрадует, разочарует или удивит?» – задавалась она вопросом.

Григорьева это удивило. Даже ошарашило. Он был уверен, что модная легкость нравов не обошла стороной и Киру. Потом его затопила нежность. Эту ночь он Кире мешал заснуть, прижимая к себе обеими руками.

Наутро он поставил ей условие:

– Ты переезжаешь ко мне.

– Зачем? – спросила Кира.

– А как ты представляешь отношения, если мы живем в разных местах?

– А у нас будут отношения? – спросила Кира.

Она еще не совсем поняла, зачем ей Григорьев каждый день. Более того, никакого удовольствия от секса она не получила. Олег Борисович ей нравился, но что-то менять?

– Слушай, все остается как прежде. Но жить лучше вместе, – твердо сказал Григорьев.

– Олег, – запнулась Кира, – давай не будем спешить. Мне как-то странно менять все только из-за постели.

– Ты серьезно? Из-за постели? – спросил Григорьев. – Вообще-то я тебе сказал, что я люблю тебя.

– Ты сказал, что я тебе нравлюсь. Я люблю точность.

– А ночью? – растерялся Григорьев. – Ночью я тебе говорил.

– Ах да, – покраснела Кира.

– Ах да, – передразнил ее Олег Борисович.

– Не торопи меня, – попросила Кира, но сама твердо решила, что она не будет навсегда переезжать к Григорьеву. «Как бы ни повернулись события, но жить я буду у себя!» – сказала она себе.

Григорьев не торопил, просто сделал все, чтобы Кира не чувствовала себя скованно. Больше всего разговоров было среди продавцов магазина. Сначала обсуждали и жалели Зулю, потом осуждали Киру, а потом решили ее пугать перспективами.

– Что хочешь, он мужик богатый, женщин будет менять. И тебя поменяет на другую, – говорили ей.

– Угу, – отвечала Кира, погруженная в свои мысли. Она никак не могла настроиться на правильный лад. Григорьев ежеминутно оказывал ей знаки внимания, не стесняясь ни сотрудников, ни покупателей. Она же стеснялась, одергивала его, даже выговаривала ему. Но он глупо улыбался и приговаривал: «Какая ты красивая!»

Понятно, любая женщина начинает таять от таких слов. И Заболоцкая не стала исключением. Своей лаской, заботой, опекой Григорьев сумел ее смягчить, сделать спокойнее и даже добрее.

Теперь надо было быть осторожной, соблюдать конспирацию, ничем себя не выдать. Кира понимала, что Григорьев не будет проверять, сколько и как она тратит их совместные деньги, отложенные на всякий случай. «Всякий случай», в понимании Олега Борисовича, были не только болезни и разбитая машина, но и удачно подвернувшийся случай выгодной сделки или покупки. Например, нежилое помещение, валюта по обвалившемуся курсу или часть чьего-то перспективного бизнеса. «Понимаешь, – говорил он Кире, – когда человек бежит из страны, отдает долги или вообще решил «завязать» с таким геморроем, как бизнес, он сильно не торгуется. Это самый удобный момент. Он уже все для себя решил. Ему хочется быстрее развязать себе руки. Ну или его подгоняют известные обстоятельства».

– Это какие же обстоятельства? – на всякий случай спросила Кира.

– Бандиты, – лаконично ответил Григорьев.

Кира и так знала ответ, спросила, чтобы подчеркнуть свое внимание к словам Олега Борисовича. Она уже давно поняла, что тот любит себя считать аксакалом в бизнесе. Что касается самой Заболоцкой, то она на эти деньги смотрела иначе. Она мысленно их разделила на три части. Первую часть – она считала – трогать нельзя ни при каких условиях. Эта часть – их гарантия выживания в возможной тяжелой ситуации. Вторая часть тоже не могла пойти на развитие бизнеса или какие-либо траты. Эта часть должна была обеспечить достойное медицинское обслуживание, если оно, не дай бог, вдруг понадобится. «Мало ли, вот бабушка у нас заболела, так в ломбарде все заложили!» – вспоминала Кира детство. Поэтому вторая часть может расходоваться только в случае тяжелой болезни. «Ангины, аппендициты и прочие пневмонии лечим на текущие заработки!» – говорила она себе. А вот третья часть предназначалась для преумножения богатства. «Не стоит ждать удобного случая, надо думать, генерить идеи и открывать новое дело. Нельзя стоять на одной ноге. А торговля хозяйственными товарами, хоть и в двух точках, это все же одна нога», – думала она про себя, подсчитывая доходы и обнаруживая иногда падение прибыли от торговли тазиками и вениками.

Кира была натурой любознательной, но эта любознательность была однобокой. Заболоцкую не интересовали открытия мировой науки, похождения геологов в горах Мексики или политические дебаты мировых деятелей. В газетах и других средствах массовой информации она изучала новости экономики и бизнеса. А еще она любила ездить по городу и наведываться в самые разные магазины, конторы, изучала спрос на услуги, прикинувшись скучающей богатой домохозяйкой. Именно поэтому этот ее разговор с Григорьевым за завтраком не был спонтанным или случайным. Это был плод многомесячных наблюдений, размышлений и подсчетов.

Олег Борисович знал, что просто так Кира разговоры не заводит, денег не просит. Еще он понимал, что сумма ей нужна не просто большая, а очень большая. Иначе разговор об их специальном счете бы не зашел. Поэтому он отвлекся от размышлений, как ему повезло с Кирой, и обратился к сути вопроса.

– Заинька, – сказал он, – тебе нужно много денег?

– Очень, – честно ответила Кира.

– А как же твой принцип «трех слоев»? Как быть с тем, что две части денег мы договорились не трогать?

– Я помню, постараюсь обойтись, но третью часть возьму всю. И, если понадобится, прихвачу вторую. Но все же постараюсь…

Григорьев посмотрел на Киру. Та выдержала взгляд. Олег Борисович прям-таки почувствовал, что Заболоцкая сейчас превратилась в пружину. Так она ждала его решения. Еще он знал, что она все равно возьмет деньги, но ей очень не хочется ссориться.

– Хорошо, если ты считаешь, что твоя идея жизнеспособна, поступай, как считаешь нужным. Я тебя благословляю и желаю удачи.

Кира посветлела лицом, разгладилась морщинка над переносицей.

– Спасибо тебе! Какое счастье, что ты все правильно понимаешь. Но, с другой стороны, ты же бизнесмен! Ты просчитываешь все моментально!

Григорьев расхохотался:

– Не подлизывайся!

– Ладно, не буду, – улыбнулась Кира. Она обрадовалась. Что все прошло без споров. «Очень тяжело начать дело, если надо с кем-то объясняться, мириться, под кого-то подстраиваться. И нечего Олегу в это новое дело соваться, только испортит все», – подумала она, вздыхая с облегчением. На Григорьева она посмотрела взглядом, полным любви.

– Олег, я тебя очень люблю, – произнесла она.

– Почему тогда замуж не выходишь? – спросил тот, размешивая сахар в чашке.

– Я не знаю, – честно ответила Кира, – наверное, время не пришло. Но это ничего не меняет. Мы – вместе.

Григорьев кивнул головой. Он знал, что Кира не врет. Она вообще, по его наблюдениям, всегда говорила правду. И это придавало уверенности.

Несмотря на близкие отношения с Григорьевым, несмотря на то что большая часть гардероба и вообще вещей уже была в квартире Олега Борисовича, старый опустевший дом Кира покидать не собиралась. Там точно так же была ее квартира, мебель, книги, там она иногда оставалась, чтобы скоротать вечер с соседками, которые стали ей почти родными. Старуха Беглова дряхлела, на улицу не выходила вообще, даже до коммерческого киоска, где продавалась ее любимая датская салями, от которой хлеб становился розовым. За колбасой, да и за всем другим, по очереди ходили Мезенцева и Кира. Родственники старухи так и не объявились. Видимо, боялись, что та согласится переехать к ним в квартиру. «Знаешь, может, это и к лучшему, – сказала как-то Мезенцева, – я представляю, как бы к ней там относились». Кира с ней согласилась. Пока за ней приглядывали они, старуха была в чистоте, накормлена и даже не скучала. Все чаще чаепитие устраивали у нее в квартире.

Мезенцева переживала за Степана Андреевича. Тот увлекся деловыми операциями, потерял какие-то деньги, к нему пришли «люди».

– Понимаешь, потребовали не только долг, но и огромный процент сверху. Как будто Степан под проценты брал деньги! – рассказывала она Кире. Кира слушала и понимала, что «люди» – это бандиты, а Волховитов не рассчитал силу своих знаний, связей и своего чутья.

– Римма Степановна, не надо было ему туда лезть, а коль полез и проиграл, пусть отдаст, что просят. Заработает, а жизнь дороже! – сказала Кира, предварительно проконсультировавшись с Григорьевым. Она не сказала, что Олег Борисович с кем-то связался и попросил за Волховитова. Но ему ответили отказом. – Никто не верил, что бывший партийный работник Волховитов не имеет золота и бриллиантов.

Наверное, Волховитов имел что-то, но оставалась семья – пожилая жена, и подставлять он ее не хотел. Деньги он отдал, продав машину и дорогую, подаренную еще в конце семидесятых, дагестанскую шашку с резьбой.

Благополучное разрешение вопроса они собрались отметить у Мезенцевой. Пришли опять все – Беглова, которая не понимала, почему они здесь, Кира, Волховитов, Григорьев, заскочили родители Киры и, к удивлению всех, пришла Лиля Мельникова. Хотя Кира вскользь упомянула о событии.

И опять пустынный дом наполнился вкусными ароматами, опять раздавались голоса и пение, опять топали ногами, пытаясь попасть в такт музыке. Кира радовалась как ребенок. Для нее этот дом стал символом всего – ее решимости, взросления, ее стойкости. Единственная новость, которую можно было счесть неприятной, была новость о том, что часть их дома принадлежит другому строению.

– Понимаете, я не знаю, как это получилось, но наш дом – это только центральная часть. Наш подъезд – бывший черный ход, арка с входом в дворницкую и парадное. А правое и левое крылья относятся к соседним домам. Просто при реконструкции на это не обратили внимания. А сейчас новые владельцы по картам все определили, – сказала Мезенцева. У нее благодаря Волховитову были знакомства в различных районных инстанциях.

– Так соседние дома купили? – удивилась Кира. – А кто купил?

– Кто ж признается! – подала голос Беглова.

– Да какая разница! – в один голос воскликнули Волховитов и Григорьев.

– И то верно, – согласилась Кира.

А Лиля Мельникова улыбнулась:

– Никто бы не догадался задать такой вопрос. А наша Заболоцкая – задала. О чем это говорит? О том, что у Киры всегда есть свои соображения.

– А при чем тут дом? – удивились все.

Вечер прошел весело. Эти люди потихоньку привыкли к наступившим временам, приспособились к ним, научились радоваться новому, а трудности перестали для них быть непреодолимыми. Пожалуй, только Лиля Мельникова была в этот раз немного грустной. «Небось все этот ее муж, Стас Перов!» – подумала Кира. Она вдруг мысленно сравнила себя и Лилю: «Что из того, что Мельниковы были со связями и деньгами? Что из того, что Стас Перов тоже не из простой семьи? Что из того, что Лиля – балованная девчонка с возможностями. Старт у Лильки был другим, но сейчас я самостоятельная женщина с деньгами и своим бизнесом, а она? Она бывшая студентка, которая ищет работу и имеет мужа, который будет ей зарабатывать на жизнь. Перов, конечно, пойдет в гору, его тесть пристроил в такое место, где деньги текут рекой. Но Лиля не думает, что надо самой на ноги встать?» Впрочем, убедиться в собственном превосходстве Кире надо было только для одного – поддержать себя в начале сложного дела, которое она замышляла. И помощников здесь у нее не было.

Вечером, когда все разъехались, осталась только Лиля.

– Поболтать бы, – сказала она просительно.

– Давай, я сегодня к Григорьеву не поеду.

– Да, Григорьев, – задумчиво произнесла Мельникова, – видный он у тебя. Солидный. Весь такой с иголочки. И говорит так весомо.

Кира снисходительно посмотрела на подругу:

– Не завидуй. Знаешь, сколько я над этим образом работала? Знаешь, сколько времени я его приучала к хорошим рубашкам, дорогим мокасинам и нормальным курткам. Ты же видела, как выглядел раньше. Дешевый турецкий свитер с рынка…

– Да, ты умеешь надавить, убедить и организовать, – согласилась Лиля, – а я вот не умею. Что-то мой Перов совсем разболтался.

– Это как? – не поняла Кира.

– Ну, пропадает на работе. Командировки.

– Это называется разболтался? – рассмеялась Кира. – Мужик должен работать. Впрочем, и женщина тоже. Пусть работает.

– А как же я? Семья? Как отпуск? Театры…

– Не поверишь, я кино не помню когда смотрела, – сказала Кира.

– Как же ты живешь, подруга?! – рассмеялась Лиля.

– Я не живу, я работаю. Понимаешь, и легко было, когда я была просто продавщицей. А теперь у меня голова болит обо всем. О товаре, о бухгалтерии, о поставках, о браке, налогах, о бандитах.

– Что же делает твой Григорьев.

– Знаешь, у меня много мелких вопросов, а у него немного, но очень больших. Это связи в департаментах. Это проверяющие инстанции, это банки и кредиты. Поверь, это как кровь в организме человека. Без этой его работы мы не проживем ни дня. Так и наша торговля без этого не проживет.

– Ясно, – улыбнулась Лиля, – я бы не смогла так жить.

– Смогла бы, если бы жизнь заставила. Знаешь, у нас эта фраза – «жизнь заставит» – просто-таки девиз у людей сейчас. Не обижайся, Лиля, твои родители сделали для тебя все возможное. И невозможное. Ты им должна быть благодарна.

– Я знаю. Мама как-то держится, а отец совсем плох.

– В курсе. Если что-то надо, скажи.

– У Стаса есть возможности. Все рядом с нефтью и газом. Работает хорошо, зарабатывает. Мы можем себе многое позволить.

– Сейчас Петра Вениаминовича, отца, вытягивайте. Все остальное – ерунда, – вздохнула Кира.

– А твои хорошо держатся. И выглядят хорошо. Лучше, чем раньше.

– Тоже их заставила привести себя в порядок, ныть не разрешаю. И конечно, деньгами помогаю.

– А мне сложно помогать.

– Так сама говоришь, Стас зарабатывает хорошо.

– Но это же он зарабатывает.

– Но это твой отец, Петр Вениаминович, устроил его в такое место. Вот же паршивец! – в сердцах воскликнула Кира.

– Прошу тебя, я же по секрету, не для того чтобы ты мне сейчас еще хуже сделала. И, самое удивительное, родители его добрые и славные люди. И он был всегда порядочным.