Джоанна Маргарет
Завещание
Посвящается Джойс
Жизнь как приключение
Joanna Margaret The Bequest
Печатается с разрешения Penzler Publishers и литературного агентства Andrew Nurnberg.
Перевод с английского Аделии Зубаревой
© 2022 by Joanna Margaret
© Зубарева А., перевод, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Пролог
Она закрыла глаза и сделала несколько шагов к краю. Не было нужды убегать. Пока не было. Холодный, колючий ветер свистел в ушах.
Хрустнула ветка, и она ощутила за спиной чье-то присутствие. Потом услышала слабый запах знакомого одеколона, открыла глаза и обернулась.
– Ты меня напугал, – сказала она и подалась вперед, разглядывая раскинувшиеся внизу темно-зеленые кустарники и синевшую вдалеке полоску моря. Они были совершенно одни, если не считать несколько чахлых деревьев.
– Мне было интересно, какой отсюда открывается вид.
Она опустила руки и постаралась смягчить тон:
– И как тебе? Нравится?
– Очень. Но разве ты не слышала прогноз погоды? Надвигается шторм. Будь осторожнее. Все может измениться. Очень и очень быстро.
Она взглянула вверх, на тучи – тяжелые, набухшие влагой.
– Я подумала, что часик-другой на свежем воздухе помогут проверить голову. А еще я кое-кого жду. Он прибудет с минуты на минуту.
Раздался смешок.
– Сегодня очень ветрено, а ты стоишь слишком близко к краю. Давай поищем местечко потеплее, где можно будет поговорить. – Она не шевельнулась. – Ты обдумала мои слова?
– Да.
– И что?
– Я не могу. Не могу этого сделать. Мне жаль.
Резкий порыв воздуха взметнул ее волосы, хлестнул ими по лицу.
– Ничего страшного. Я все понимаю. Ты говорила кому-нибудь о том, что видела?
Она отступила на шаг.
– Обещаю, никто не причинит тебе вреда. Но мне нужно знать правду.
– Конечно не говорила. – Над ними клубился густой туман. Совсем скоро она перестанет видеть горизонт. Она собрала волосы в пучок и обернулась. – Ты поладишь с моей новой ученицей. Она способная девочка. Гений. Она может помочь. С… чем угодно.
Лоб покрылся холодной испариной. Она развязала шерстяной шарф, и обнаженная кожа горла покрылась мурашками – от страха. Она поняла: уже слишком поздно. Она прижала руку к щеке, чтобы перестать стучать зубами.
– Я просто хочу поговорить. – Голос был полон нежности и звучал успокаивающе. – Не бойся. Ты мне небезразлична, и я с уважением приму любое твое решение.
Она подошла ближе.
– И ты знаешь, что я чувствую.
Безмолвное сопротивление – и сильный толчок.
– Пожалуйста, – пробормотала она по-французски, уже стоя на четвереньках. – Пожалуйста. Мне очень жаль.
Второй толчок, короткий вскрик, растворившийся в шуме волн и ветра, – и она сорвалась с края уступа и вместе с мелкими камешками устремилась вниз, навстречу скалам.
А потом воцарилась тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра, который перебирал тонкие ветви чахлых деревьев, и звуком шагов – неторопливых и легких.
Часть первая
Глава первая
Перед приездом в Сент-Стивенс я каждую ночь видела его во сне. Я воображала величественные здания, и эти картинки накладывались на образ мифического Бригадуна – шотландского острова, который появляется раз в столетие. Порой я была в своих снах одна, порой – с Розой, только я была Розой, а она – мной.
Роза Брюстер.
– Меня зовут Роза, как цветок, – обычно говорила она, представляясь под громкую музыку на вечеринках. Мы не виделись после выпуска, но я прекрасно помню, как перед экзаменационной неделей мы не спали целую ночь, делили на двоих пачку «Мальборо Лайт» и, сидя в общей комнате, забрасывали друг друга вопросами из билетов. Роза отвечала без запинки даже после трех часов ночи – я к тому времени уже переставала что-либо соображать, – а наутро выглядела свежей и цветущей. Ее светлые локоны лежали так художественно-небрежно, что моя соседка по комнате спросила, делала ли она укладку. Я только рассмеялась. Будь на моем месте кто-нибудь другой, он, возможно, возненавидел бы Розу, но между нами никогда не было неприязни. Сдав экзамен на «отлично», Роза написала мне, что не справилась бы, если бы накануне мы не занимались всю ночь напролет.
Роза была единственной, кто знал меня еще в Шотландии. Но даже она не знала, что я сотворила.
В 2006 году мне только исполнилось двадцать три, и у меня были планы, в первую очередь – оставить прошлую жизнь в Бостоне. Одним позднеавгустовский жарким днем я сошла с поезда и начала новую жизнь.
Сент-Стивенс располагается на холме, о гранитные скалы которого неустанно бьются бушующие ледяные воды Северного моря. Большинство зданий выглядят как средневековые, однако на самом деле они построены в стиле неоготики: высокие шпили, стрельчатые арки, большое количество декоративных элементов… Серость – вот как можно описать архитектуру, погоду и атмосферу городка. Сент-Стивенс известен и как центр Реформации, и как место расположения почитаемого университета, которому уже насчитывается шестьсот лет. Площадь Сент-Джона – самая старая часть кампуса, где в солнечные дни студенты сидят на скамейках вдоль богато украшенных зданий пятнадцатого века и любуются плющом, плетущимся по стенам.
Сент-Стивенс может похвастаться одним из самых известных исторических факультетов в мире, но меня в первую очередь привлекла возможность поработать с Мадлен Гранжье, эксцентричной французской феминисткой, экспертом по мягкой силе, которой в шестнадцатом веке обладали женщины при европейских дворах. Профессор Гранжье свободно говорила на шести языках и внесли большой вклад в область, которая меня интересовала. К тому времени она проработала в Сент-Стивенс всего два семестра.
На следующий после приезда день я тщательно выбирала одежду, готовясь к встрече с профессором Гранжье. Не то чтобы я пыталась произвести на нее впечатление. Возможно, мне хотелось казаться скорее европейкой, чем американкой. Я где-то вычитала, что улыбка посылает в мозг сигналы, которые вызывают ощущение счастья, поэтому порепетировала улыбку перед зеркалом и пошла на кафедру истории, петляя дворами и представляя, что скажу своему новому научному руководителю.
Тремя улицами южнее от площади Сент-Джона я увидела здание из красного кирпича, зажатое между домами из песчаника. Пройдя через ворота с кованой железной решеткой, я поднялась на четвертый этаж и обнаружила в конце коридора кабинет профессора Гранжье.
Я негромко постучала, и дверь открыл седовласый мужчина в бордовом свитере. При виде меня выражение его лица преобразилось.
– Профессор… Эндикотт? – Я узнала заведующего кафедрой, потому что видела его фотографии на сайте университета и на обложках многочисленных книг. Я протянула руку, но профессор Эндикотт ее проигнорировал. – Меня зовут Изабель Хенли. Я восхищаюсь вашей работой. Приятно познакомиться.
– Да, мне тоже. – Он взглянул на меня через плечо: – Проходите, мисс Хенли. – Махнул рукой. – Пожалуйста, садитесь в одно из кресел у камина.
Я сняла пальто и села.
– Когда вы приехали?
– Прилетела вчера из Штатов. Разве это не офис профессора Гранжье?
Профессор Эндикотт поправил очки на носу.
– Вы… получили от нас письмо?
– Нет. Но я сменила адрес электронной почты около недели назад. Наверное, следовало об этом предупредить.
Профессор Эндикотт поджал губы:
– Мисс Хенли, у меня для вас печальные новости. Буквально на прошлой неделе профессор Гранжье… сорвалась с обрыва во время прогулки и упала. Она разбилась насмерть.
Перед глазами на секунду все поплыло.
– Что?
– Мне очень жаль. Смерть Мадлен стала трагедией для всех нас. Учебные совет назначил меня вашим куратором, надеюсь, вас это устроит. Меня впечатлили ваше заявление и академические достижения.
Я вцепилась пальцами в подлокотники кресла.
– Да, конечно. Я… Я буду рада поработать с вами. Профессор Эндикотт.
Профессор Эндикотт продолжал говорить, но я, пытаясь переварить услышанное, воспринимала его слова как фоновый шум. Потом профессор замолчал и выжидательно посмотрел на меня.
– А теперь расскажите о себе, пожалуйста.
– В университете я изучала французский и историю, – начала я. – Работала с парижскими архивами и занималась вопросами франко-тосканских взаимоотношений…
Профессор Эндикотт взглянул на дверь, потом снова на меня. Я услышала стук и выдохнула.
– Входите, – пригласил профессор.
Появившаяся на пороге девушка была стройной и немного мужеподобной. Светлые джинсы, жилетка в шотландскую клетку, в руках – шеститомник Энрико Давила «Istoria delle guerre civili di Francia». Должно быть, нелегко подняться на четвертый этаж, особенно на каблуках.
– Простите, что прерываю, – проговорила девушка, пересекая комнату. – Я обещала вернуть книги, – добавила она и положила все шесть томов на стол. На ее указательном пальце сверкнуло толстое золотое кольцо с красным камнем.
– Позвольте представить Катрину Паркер. Катрина получила здесь степень бакалавра и хорошо знает округу. Она изучает мирные договоры тысяча пятьсот семидесятых годов, – сообщил профессор Эндикотт.
Я встала и пожала девушке руку. Она посмотрела на мои туфли и окинула меня быстрым взглядом.
– Рад был познакомиться с вами, мисс Хенли, – добавил профессор Эндикотт. Катрина подошла к нему и посмотрела на меня.
– Я с нетерпением жду начала работы. – Я уже надевала пальто. – Не подскажите, где находится офис Розы Брюстер?
– Этажом ниже. Но не думаю, что она уже вернулась из поездки, – произнесла Катрина. – Если вернулась, то она будет на встрече со студентами, которая пройдет сегодня вечером. – Она наклонила голову и добавила: – Вы знакомы?
– Мы вместе учились. Еще раз спасибо. – Я вышла и захлопнула за собой дверь.
Найджел Эндикотт – превосходный ученый, однако его специализация несколько далека от моей. Я с нетерпением ждала возможности поработать с профессором Гранжье. Теперь она мертва. Я глубоко вздохнула и мысленно сказала себе: «Все хорошо, Изабель».
Ложь – одна из многих, которые я говорила себе на протяжении последнего года.
Глава вторая
Светло-серое небо почернело, заморосил дождь. Я шла по Саус-стрит, пока она не пересеклась с Норт-стрит и Маркет-стрит. Там, на перекрестке трех улиц, стоял собор Святого Стефана, который был сожжен во времена Реформации и служил вечным напоминанием о рвении ранних протестантов. Высокие шпили, видневшиеся из любой части города, высокие стены, но… никакой крыши. Сквозь арочные проемы, давно лишенные стекол, свободно гулял ветер. За забором виднелись надгробные плиты, наполовину утопленные в траве. Я наклонилась, пытаясь прочесть надпись на одной из могил, но сквозь толстый слой мха разглядела всего несколько слов. Ветер начал усиливаться.
Я прошла мимо шумной группы испанских туристов с камерами на шеях. Одетые в футболки, они дрожали от холода. Через распахнутую дверь в дальнем конце собора виднелось темно-синее море.
Пройдя зигзагами между надгробий, я вышла в открытую дверь и, оказавшись за стенами собора, которые защищали от непогоды, принялась любоваться игрой волн. Потом поплотнее запахнула пальто и обернулась. Какой-то незнакомец стоял у меня за спиной и улыбался, засунув руки в карманы. Я сделала шаг назад. Взгляд заметался по сторонам, а в голове промелькнула мысль: «Услышат ли меня испанские туристы, если позвать на помощь?». Очень вряд ли.
– Вы – новый докторант, не так ли? – спросил незнакомец.
– Да, – ответила я.
– Я Уильям Андерсон, преподаватель. Вас зовут Изабель Хэндли, верно? Добро пожаловать в Сент-Стивенс.
Высокий, с каштановыми волосами и серо-темными, почти как воды Северного моря, глазами. На вид около тридцати пяти. Непонятный акцент. Уэльский? Длинное черное пальто выглядело мягким и теплым. А еще – дорогим.
– Хенли, – поправила я. – Не Хендли.
Я не хотела показаться недружелюбной, но слова, слетевшие с моих губ, прозвучали ворчливо.
– Забавно столкнуться с вами вот так. Здесь. Под дождем.
– О, вы быстро привыкнете. В Сент-Стивенсе сталкиваться с людьми – обычное дело. Это маленький городок.
Андерсон провел рукой по мокрым волосам, и я воспользовалась возможностью, чтобы проверить, есть ли на его руке обручальное кольцо. Кольца не было.
– Мне пора, – добавил Андерсон. – Еще увидимся.
Моя квартира находилась на втором этаже небольшого здания позади автостоянки. Я подписала договор аренды через Интернет и осталась довольна – пусть даже дом был старым и находился не в фешенебельной части города. Меня подкупила цена. Я отперла дверь в подъезд и поднялась по лестнице. Мне не по карману оставлять батареи включенными – все равно через щели в тонких, плохо подогнанных оконных стеклах просачивается холодный воздух. Я решила заварить чай.
Не найдя чайника, я наполнила водой кастрюлю, поставила ее на плиту и пошла в спальню. Обогреватель щелкнул, стоило его включить.
Встреча кафедры начнется только в пять, поэтому я упала на кровать, не снимая пальто, и уставилась в потолок. Поверить не могу, что профессор Гранжье мертва…
Возможность поработать с профессором Гранжье была главной причиной, по которой я решила приехать в Сент-Стивенс. Главной, но не единственной. Изучая лучшие программы магистратуры за пределами Соединенных Штатов, я увидела на сайте Университета Сент-Стивенс имя и фотографию Розы Брюстер. Мы учились в одном гуманитарном университете под Бостоном. Роза была на два года старше меня.
Людей у нас в группе было мало, однако я не могла с уверенностью сказать, что Роза меня не забыла. Вот я помнила ее хорошо – что неудивительно, ведь я следила за ее успехами. Роза была президентом Французского общества, Итальянского общества и драматического клуба. На заседаниях клуба она выглядела уверенной и напористой, но не высокомерной. Она была прекрасным рассказчиком, и мы все открыв рты ловили каждое ее слово. Однажды я помогла ей организовать вечеринку Итальянского общества, доход от которой должен был пойти на благотворительность. Тем вечером я собирала взносы, и Роза наведывалась ко мне каждый час – спрашивала, все ли хорошо, и приносила выпить. И так до четырех утра, пока вечеринка не закончилась. В перерывах между бокалами граппы Роза познакомила меня с парнем, с которым у нас потом случился мимолетный роман.
Роза была красивой и умной. О ней много говорили – по большей части у нее за спиной. Я считала Розу очень доброй и бесконечно обаятельной. Она не боялась показаться смешной, ей была не чужда самоирония.
В университетском городке ее всегда окружала свита, включая новых парней, которые, казалось, сменялись каждую неделю. Я училась по программе с двойной специализацией: историей и французским языком. Совсем как Роза. Руководитель нашего семинара Денис Вире специализировался на истории Франции шестнадцатого века. Он взял меня под свое крыло, как до того сделал с Розой.
В отличие от Розы я во время учебы вела себя очень скромно. Лучше всего меня знали библиотекари. На втором курсе я посетила выпускную церемонию французского факультета, на котором Роза получила престижную награду. Через два года я получила ту же награду, и Роза прислала мне милую записку, в которой приветствовала меня в «клубе».
Через год после выпуска, в самый тяжелый период моей взрослой жизни, я написала Розе и спросила о Сент-Стивенсе. Я следила за ней и видела ее имя в списках выступающих на конференциях, поэтому знала, что она пошла в ту же область, что и я. Роза меня вспомнила. Она высоко отзывалась о Сент-Стивенсе, пела дифирамбы Мадлен Гранжье, всему преподавательскому составу и студентам. Восхваляла продуваемые ветрами пляжи и город, каждый уголок которого пронизан историей. При этом упомянула, что здесь постоянно идут дожди, и посоветовала взять с собой прочный зонт, несколько макинтошей и резиновые сапоги. Сказала, что Сент-Стивенс – воплощение британского университета, каким представляют его американцы, и спросила: знаю ли я, что фильмы о Гарри Поттере снимали в Шотландии? Роза даже обещала помочь мне найти финансирование, если университет не сможет покрыть все расходы.
– Звучит здорово, – ответила я. – Мне нравится мысль о том, чтобы оказаться подальше от Штатов и поближе к европейским архивам.
Не будет преувеличением сказать: Роза Брюстер спасла мне жизнь. Пусть даже не знала об этом.
Я уже засыпала, когда услышала четыре резких стука в дверь. Затем звякнула связка ключей, и входная дверь отворилась. В гостиной зажегся свет.
– Кто-то оставил плиту включенной.
Я вскочила с кровати, приоткрыла дверь спальни и увидела мужчину в бордовом бархатном пиджаке.
– Не бойтесь, – сказал он, – я ваш домовладелец, Чарльз.
Я приоткрыла дверь побольше.
– Рад знакомству, – улыбнулся он. – Не стесняйтесь, снимайте пальто. Или, может, вы собирались на улицу? В таком случае вам стоит причесаться. Я пришел показать, как пользоваться плитой, ванной и еще по мелочи.
Домовладелец устроил мне небольшую экскурсию, во время которой мне стало интересно: понимает и он, что я пропускаю все его слова мимо ушей?
– Говорят, в Сент-Стивенсе творится что-то странное, – сообщил он. – Я окончил университет более двадцати лет назад, и многое изменилось. Вы уже познакомились с городом? Мой долг – предупредить студентов-арендаторов, чтобы они не наступали на высеченные возле собора буквы «TP». Это инициалы протестантского мученика, сгоревшего на том самом месте. Любой студент, который наступит на них, провалит экзамены.
– Буду иметь в виду, – ответила я. – Вы сказали, что в Сент-Стивенсе творится что-то странное. О чем вы?
– Совсем недавно из библиотеки пропала книга Ньютона. Один из наших самых старых и ценных текстов. Принадлежала коллекции профессора химии, который завещал ее университету в девятнадцатом веке.
– Какой кошмар. Кто-нибудь знает, куда она могла подеваться?
– Рано или поздно книгу найдут – Сент-Стивенс похож на остров; здесь невозможно ничего утаить. Я не хотел вас напугать: город у нас безопасный, одинокой женщине ничего здесь не грозит. Да и потом… Уверен, в скором времени вы обзаведетесь друзьями, которые смогут составить вам компанию. В их числе наверняка будут ваши соотечественники. Они не самая заметная часть студенческого населения, но самая слышимая.
Я рассмеялась и постучала ногой по полу.
– Что же, я пойду. Купите себе электрический чайник, Изабель. Если, конечно, будет не очень трудно, – сказал домовладелец. – В прошлом году одна американка чуть не сожгла квартиру. В любом случае надеюсь, вы не устраиваете диких вечеринок?
– Вам не о чем беспокоиться. Я здесь, чтобы учиться, а не устраивать вечеринки.
Домовладелец прищурился.
– Точно! Вы же специализируетесь на истории? На прошлой неделе в результате несчастного случая погибла профессор с исторического факультета. Как странно…
– О чем вы?
– Я не уверен, что это был несчастный случай. Особенно учитывая слухи, которые ходили по городу. Мы виделись однажды. Красивая женщина… Вот только в Сент-Стивенсе ее не жаловали. Ее репутация…
– В каком смысле «не жаловали»?
– Во-первых, она добивалась членства в частном клубе, который с самого своего основания был только мужским. Подняла шум, когда ее не пустили, взбаламутила народ, город, университет.
Я уперла руки в бока.
– Не могу сказать, что виню ее.
– Проехали. И последнее, пожалуйста: не забудьте запереться. На парковке по ночам ошиваются подозрительные типы. Без колебаний звоните, если вам что-нибудь понадобится. Мой номер у вас есть.
Не успела я что-либо ответить, как домовладелец ушел, плотно закрыв за собой дверь. Я выбросила его слова из головы – восприняла их как обычное предупреждение иностранному студенту.
Наполнив чашку водой, я сняла пальто, вернулась в спальню и забралась под одеяло. Поставила чашку на тумбочку, случайно опрокинув бутылочки с психотропными средствами. Крошечные белые таблетки лавиной покатились по столу и запрыгали по ковру. Я не стала их поднимать. Минут через десять, находясь между сном и явью, я вдруг подумала: а не привиделся ли мне Чарльз? У меня столько вопросов к Розе, где бы она ни была.
Глава третья
Когда я проснулась, за окном уже успело стемнеть. Я быстро привела себя в порядок, переживая, что опоздаю на приветственную встречу, и выбежала под дождь, на этот раз захватив зонтик. Найти обратную дорогу к зданию исторического факультета оказалось трудновато. Улицы опустели, в витринах магазинов погас свет. К тому времени, как я нашла главный вход, скрывающийся за решетчатыми воротами, я промокла насквозь – несмотря на зонтик. Несколько минут я ждала, пока кто-нибудь пройдет мимо, а потом отыскала охранника, который сказал, что проведет меня к боковому входу.
– Вы американка?
Охранник говорил с сильным шотландским акцентом, но мне удавалось понимать большую часть из того, что он говорил.
– Вы кажетесь славной девушкой. Я работаю здесь сторожем уже тридцать лет. С лихвой насмотрелся на всяких грубиянов. Таких здесь много. Берегите себя. Не позволяйте сбить себя с толку, ладно?
Я кивнула, прошептала «спасибо» и вошла в душную комнату. Я пыталась ступать как можно тише, но половицы все равно заскрипели. При виде меня профессор Найджел Эндикотт замолчал. Я неуверенно подняла руку в приветствии, на которое профессор не ответил, вновь обратив свое внимание к группе из человек сорока, над которыми жужжали флуоресцентные лампы. Не отходя от двери, я стянула с себя промокшее пальто. Затхлый запах книг и мокрого ковра подействовал на меня на удивление успокаивающе.
– В заключение, – сказал профессор Эндикотт, – я хотел бы подчеркнуть, что когда вы окончите учебу – если вы ее окончите, – то должностей в университете будет очень мало. Учебный процесс похож на воронку: пропускает только тех, кто настроен серьезно. Я говорю это, чтобы подтолкнуть вас в нужную сторону, и желаю вам удачи.
Собравшиеся нехотя захлопали в ладоши, и наступила недолгая тишина. Потом вперед вышел Уильям Андерсон:
– Что ж, спасибо за воодушевляющую речь. – По помещению прокатилась волна смеха. – Добро пожаловать! Берите напитки, знакомьтесь с нашими новенькими.
Те, кто сидел, встали с мест. Начались вежливые разговоры. Улыбаясь всем и никому конкретно, я взяла со стоящего рядом столика бокал белого вина. Потом внимательно оглядела присутствующих. Розы нигде не было.
Представители исторического факультета – по крайней мере, большинство из них, – собрались в передней части зала. Уильям представил меня второкурснице, с которой мне предстояло делить кабинет.
– Мейрид. Красивое имя, – заметила я. – Откуда ты?
– Последние двадцать лет живу в Великобритании, но вообще моя мама родом из графства Мейо, а папа – итальянец.
Пока мы разговаривали, глаза Мейрид бегали по комнате:
– Сожалею о смерти твоего научного руководителя. Мы с ней только-только начали вместе работать.
– Я до сих пор не могу поверить в случившееся…
– Я тоже. Все не слава богу. – Мейрид втянула щеки и приоткрыла рот, становясь похожей на рыбу. – А ведь ты приехала издали, чтобы работать с ней, – добавила она. – Меня вот перевели к Уильяму Андерсону. А тебя?
– К Эндикотту.
– О. Сочувствую насчет кабинета.
– А что с ним?
– Роза. Ты знаешь Розу? Не волнуйся, ей сказали освободить стол к ноябрю.
– К ноябрю? Когда она вообще возвращается? Я искала ее.
– Она вернется со дня на день, – ответила Мейрид, переминаясь с ноги на ногу. – Было бы здорово, если бы она не уезжала так часто. Ее поездки влекут за собой еще большее загрязнение атмосферы.
– Эй, новенькая! Мы собираемся в «Куэйк». Присоединяйся, – предложил Джефф, третьекурсник из Инвернесса, специализирующийся на франко-шотландских торговых отношениях. Он жестом указал на стоящего рядом здоровяка Берти, второкурсника. К нам подошла Катрина.
– Мы должны позаботиться о нашей новой зверюшке.
– Зверюшке? Сочту за комплимент, – улыбнулась я, и все рассмеялись.
Катрина познакомила меня с Шоном из Северной Англии и Люком из Северной Ирландии.
Мне понравилось, как он произносит свое имя: «Лю-ук».
Уильям подошел, когда я надевала все еще мокрое пальто.
– Ты с нами? – поинтересовался он.
Я надеялась незаметно улизнуть, но неожиданно для себя ответила:
– Конечно!
Разбившись на небольшие группы, мы отправились в паб. Уильям присоединился к нам с Клэр Миллер, разговорчивой преподавательницей из Шотландии, и мы шли втроем, пока Клэр не пожелала нам хорошего вечера и не ушла домой.
На самом деле заведение называлось не «Куэйк», а «Куэйч», и, уже оказавшись внутри, я узнала, что «куэйч» – это кружка для питья. В помещении царил удушливый запах сигаретного дыма и несвежего пива.
Я заказала стакан воды.
– Газированную, безо льда. Спасибо.
– В этой стране, Изабель, вода предназначена для чая или купания, – повернулся ко мне Уильям.
– Хорошо, тогда мне порцию виски, – сдалась я. – Чистого виски.
– Какого именно?
Я посмотрела на выстроенные в ряд бутылки и прочитала первую этикетку, которую смогла разобрать.
– «Боумор», – сказала я, уверенная, что произнесла название правильно.
– Односолодовое? А ты знаешь толк в виски, – отозвался Уильям.
Я усмехнулась.
– Две порции пятнадцатилетнего «Боумора». За мой счет, пожалуйста, – заказал Уильям, и бармен поставил перед нами два массивных стакана, в которые щедро плеснул виски.
– «Боумор», – задумчиво протянул Уильям. – Гармоничный вкус с идеально сбалансированными дымом и торфом. Он с Айлей, родины восьми винокурен, самого нетронутого из островов. Закрой глаза, прежде чем сделать глоток. Поверь мне.
Это казалось глупым, но я послушно закрыла глаза. А когда открыла – увидела перед собой серебристо-голубые глаза Уильяма. Он пристально смотрел на меня.
– Ты почувствовала привкус моря?
– Честно говоря, нет. А ты что, знаток виски?
– Видимо, не очень. – Я улыбнулась. – Может, присоединимся к остальным?
Мейрид, стоявшая спиной к огню, участвовала сразу в нескольких разговорах. Я находилась рядом с Берти, когда Катрина подошла и шлепнула его по заднице.
– Принесешь мне виски «Сауэр»? – попросил он, и Катрина плавной походкой направилась к бару.
Я наклонилась к Берти:
– Вы с Катриной встречаетесь? Я думала, она с Джеффом.
Его ноздри раздулись.
– Смазливый шотландец встречается с Дэнни. Время от времени. Он предпочитает женщин постарше. Таких, как мадам О-ля-ля, – произнес он с деланым французским акцентом. – Дэнни ревновала к твоей покойной научной руководительнице. Мадам О-ля-ля была в хорошей форме.
– Ты имеешь в виду Мадлен Гранжье?
– Кого же еще?
– Неуважительно говорить так о профессоре. Не говоря уж о том, что она умерла.
– Это был комплимент! Madame la professeur обладала, как говорится, je ne sais quoi. Но мне жаль, что она не с нами и ничего не может сказать в свою защиту. Профессор Гранжье была из тех женщин, кто напрашивается на такие разговорчики. Будь вы знакомы, ты бы и сама все это поняла. Узкие юбки, шпильки… Она знала, на что идет.
Я нахмурилась.
– Не думаю, что есть люди, которые «напрашиваются» на такие разговорчики. Дэнни сейчас здесь?
– Она в Хайленде, исследует «католицизм в кланах». – На последних словах Берти загнул пальцы, изображая кавычки, после чего ушел к Катрине пить свой виски.
Шон и Люк стояли в углу. Взяв меня под руку, Люк сообщил, что Шона бросила девушка – чтобы стать монахиней в монастыре.
– Мне очень жаль. – Я повернулась к Шону.
– Почему? Потому что после свидания со мной девушка решила уйти в монастырь?
– Уверена, дело не в тебе, – возразила я.
– Просто ты меня не знаешь. – Шон подмигнул мне.
Я повернулась к Люку:
– Что это с Берти? У него зуб на Мадлен Гранжье?
Шон вздохнул.
– Не обращай внимания. Берти придурок, сынок богатея, который подтирается пятифунтовыми банкнотами. Гранжье была в комиссии, которая завалила его на втором курсе. С тех пор он бесится.
– Как мерзко, – сказала я.
Люк кивнул.
– Да. Берти, можно сказать, радует, что Гранжье погибла. Хотя та не виновата, что в прошлом году он только и делал, что прогуливал.
Уильям подошел и спросил, не хотим ли мы добавки. Мы заказали по порции виски.
– Моя очередь. – Я протянула кредитную карту.
Катрина присоединилась к нам тогда, когда Люк спросил тему моей диссертации.
– Я пишу о женщинах двора Екатерины Медичи, анализирую с феминистской точки зрения ее так называемый «летучий эскадрон» и то, что за политическими кулисами эти заклейменными позором фрейлины играли важную роль.
– Изабель, дорогая моя, – перебила Катрина. – Несколько месяцев назад, работая в Британской библиотеке, я прослушала лекцию именно на эту тему. В Кембридже. – Она потрепала меня по плечу. – Мы, женщины, должны поддерживать друг друга. Будет обидно тратить время на тему, которая уже освещена со всех сторон.
– Интересно, почему профессор Гранжье никогда не говорила мне об этом, – удивилась я, чувствуя, как горит лицо.
– Или Эндикотт, – добавила Катрина. – С другой стороны, подопечные Эндикотта и Гранжье соперничали – совсем как они…
Берти подошел к Катрине и обнял со спины.
– Узнаю этот взгляд! Снова мутишь воду, да, Кэт? – Он хлопнул меня по плечу, и я отшатнулась. – Эй, Изабель! Дай знать, если она будет тебе докучать.
– Все хорошо, мы просто беседуем, – улыбнулась я. – Прошу прощения, я отойду покурить.
Направляясь к выходу, краем глаза я заметила, как Берти схватил Катрину за запястье, а Уильям вполголоса что-то им говорил.
Стоило выйти на улицу, как пронизывающий ветер забрался мне под кардиган, и мне стало холодно. Дверь открылась, и в мою сторону дунул теплый воздух. На пороге появился Уильям.
– Уже докурила?
– Я не курю с университета.
– Ты не пьешь, не куришь. Современные американцы ведут поразительно здоровый образ жизни.
– Просто нужен был перерыв.
– Забудь все, что наговорила тебе Катрина – сказал Уильям, правильно угадав мои мысли, и провел рукой по волосам. – Знаешь, что тебе следует сделать? Угостить меня выпивкой.
Я последовала за ним обратно в паб. Спустя несколько порций виски, когда бармен притушил свет и включил погромче музыку, мы начали распевать песни восьмидесятых – смелость, сдобренная изрядной порцией алкоголя, заставила нас поверить в то, что мы знаем все слова.
Выйдя из паба двумя часами позднее, я пребывала в уверенности, что у меня есть что-то общее с этой компанией незнакомцев, далеко не все из которых специализируются на истории. Впрочем, в к тому времени, как я добралась до дома, я уже начала в этом сомневаться. Все еще напевая песню “I Just Died in Your Arms Tonight”, навевающую воспоминания о прошлогодних событиях, я, дрожа, брела в темноте, стараясь не спотыкаться о пустые бутылки.
Отперев входную дверь, я поднялась наверх, в свою квартиру, где царила мертвая тишина. В спальне, на столе и на полу, валялись таблетки. Тяжко вздохнув, я принялась подбирать их одну за другой и класть обратно в пузырьки.
Потом сунула в рот свою ночную дозу. Нельзя было пить алкоголь, лекарства с ним не сочетаются. У меня на глазах выступили слезы.
Сделав из бутылки с водой маленький глоток, я попыталась сглотнуть и сразу же закашлялась. Через несколько секунд таблетки превратились горький порошок. Никто бы не узнал, если бы я подавилась и умерла. Я стала бы одной из тех несчастных одиночек, которые лежат в квартире несколько недель, прежде чем их находят. Выплюнув порошок в раковину, я прополоскала рот, взяла пузырьки с таблетками и высыпала их содержимое в унитаз.
Затем позволила себе расплакаться.
Глава четвертая
Следующим утром я стояла перед зданием исторического факультета с пульсирующей болью в голове. Поднялась на второй этаж и остановилась перевести дух. Все, кто был вчера в пабе, уже находились на своих рабочих местах, стуча по клавиатуре с такой бодростью, как будто не пьянствовали допоздна.
– Доброе утро, – сказала Катрина, проходя мимо. Катрина казалась невероятно энергичной, а прическа ее выглядела так же безупречно, как накануне. – Похоже, кто-то чувствует себя неважно, да?
– Я чувствую себя прекрасно, – отрезала я. – Славно вчера повеселились.
Наплакавшись, я прочитала письмо от Розы, которая буквально только что вернулась в Сент-Стивенс. Мы договорились встретиться на следующий день. Я не спала до пяти часов утра – искала в Интернете лекцию, упомянутую Катриной, и наткнулась на Кристину Йи: она читала лекцию на тему «Миф о летающем эскадроне. Женский двор Екатерины Медичи». В разделе «публикации» стояла монография под таким же названием, она готовится к изданию в 2007 году. Я не могла опираться на исследования Кристины Йи, поскольку они выйдут только через год. Но она уже заключила контракт с одним из лучших издательств – «Реддинг Пресс».
Единственный плюс проживания в квартире у черта на куличках – никто не слышал, как я снова и снова кричала «черт!», пока у меня не сел голос.
– Спасибо, что рассказала о том, что двор Екатерины Медичи изучает кто-то еще, – сказала я Катрине.
– Обращайся, – отозвалась Катрина, спускаясь по лестнице. – Чем смогу, тем помогу.
Я постучала в кабинет профессора Эндикотта. Что мне сказать? Уйти из университета – не вариант. Мне с трудом удается наскрести денег на аренду квартиры и счет за отопление, я готовлюсь пожертвовать Интернетом. Нужно найти работу, и чем скорее, тем лучше, а места ассистентов преподавателей распределены между студентами второго курса. Из кабинета Эндикотта доносился тихий женский голос, поэтому я направилась в общую гостиную, где Роза предложила встретиться через полчаса.
Общая гостиная исторического факультета напоминала подземную пещеру, темную и сырую, с изогнутым потолком. Я бросила в чашку два пакетика чая «Инглиш брекфаст» и залила их горячей водой. В ожидании, пока чай заварится, я принялась листать студенческую брошюру, лежавшую на столе рядом с пакетиками чая. Под брошюрой обнаружилась толстая красная книга в твердом переплете. Я взяла ее в руки и прочитала название на корешке: «Выдающиеся представители французского двора XVI века». Номера телефона не было. Страницы книги приятно пахли цветочными духами. От моей чашки поднимался пар.
Сев на диван, я пролистала книгу, которая постоянно открывалась в середине – страница там была загнута. Имя на верхней части страницы было выделено светло-зеленым фломастером. Фальконе. Я шепотом произнесла имя вслух, а затем повторила на итальянский манер.
В голове по-прежнему шумело, поэтому я откинулась назад и положила книгу рядом с собой. Глаза закрылись будто сами собой.
– Вот ты где! – послышался звонкий голос, и я вздрогнула. – Иззи! Изабель! Это ты? О боже… ты что… спишь?! – Роза была одета в плащ «берберри», а волосы, которые раньше спадали до талии, теперь были острижены до плеч и уложены в изысканную прическу, подходящую под ее гламурно-академический образ.
По моим воспоминаниям во времена учебы в университете Роза была довольно красивой, но сегодня она поражала воображение.
– Ты смогла! – Она крепко обняла меня. – Я так рада тебя видеть! Как доехала? Как устроилась?
Ее интонации звучали по-британски.
– Пытаюсь отойти от перелета… Я повсюду тебя искала!
– Выглядишь великолепно! – Улыбка Розы стала чуточку шире.
– Это принадлежит тебе. – Я передала ей красную книгу.
– Красивый переплет, верно? А говорят, не стоит судить о книге по ее обложке, – усмехнулась Роза и посмотрела на свои «Ролекс». – Мне надо вернуться к себе в кабинет. Я готовлю статью. Мы должны встретиться как можно скорее!
– Над какой статьей ты работаешь?
– Она посвящена семье Дженовезе, жившей во Франции в шестнадцатом веке. Я стала первым исследователем, который работал в их частном архиве в Генуе. – Роза покачала головой и перекинула пальто через руку, входя в роль профессора. – Несмотря на кропотливый труд и палеографические сложности, я обожаю работу историка за то, что можно найти один-единственный клочок бумаги, который навсегда изменит наше представление о прошлом. Да ты и сама знаешь, что архивная работа по большей части – это поиск пресловутой иголки в стоге сена.
– И как твой поиск? Нашла какую-нибудь иголку?
– Если я расскажу, то мне придется тебя убить, – пошутила Роза. – Кстати, я хотела извиниться. Можешь пользоваться моим кабинетом и компьютером в любое время. Скоро мой стол станет твоим. – Она издала преувеличенный вздох облегчения.
– Большое спасибо. – Я слабо представляла, как бы мы могли делить стол и компьютер.
– Ты ведь пишешь работу о дворе Екатерины Медичи?
– Как быстро расходятся слухи.
– Ты шутишь? О тебе говорит весь город! – Роза подошла ближе.
– Кто твой руководитель? – поинтересовалась я.
– Уильям Андерсон. Познакомься с ним, если вы еще не знакомы. Он очень умен. Я очень сожалею о твоем руководителе. Мадлен Гранжье была потрясающей женщиной. Я бы с удовольствием поработала с ней, но к тому времени, как она приехала, меня уже прикрепили к Уильяму. Но ты в хороших руках. Эндикотт – всемирно известный ученый. Он может нагнать страху, но ради своих студентов он готов на все.
– Что случилось с профессором Гранжье? Говорят, она сорвалась с обрыва?
– Что очень странно, ведь она была опытным альпинистом. Впрочем, такое может случиться с каждым. Знаешь, шотландская погода очень непредсказуема. Как бы то ни было, смерть профессора Гранжье – ужасная потеря для всех нас. У нее не было семьи. Это хоть немного утешает.
– Может прозвучать странно, но мой домовладелец предположил, что смерть профессора Гранжье могла быть неслучайной. И что ее не любили.
– Что? Конечно, между ней и другими профессорами существовало дружеская конкуренция, но такое предположение кажется мне надуманным. – Роза разглядывала облупившийся красный лак на ногтях.
– Эндикотт был до странного холоден, когда сообщил мне о случившемся.
– У него такая манера общаться, не обращай внимания.
– Как скажешь. Но Берти тоже болтал что-то странное.