– Кого? – уточнил Алистов с таким удивлением, будто бы впервые видел перед собой этого полицейского. – Ааа…, – протянул он, вспоминая, на чем остановился. – Того священника? Нет, я его застрелил. Он был вооружен и мало ли, в кого мог попасть. Затем погнался за парнем, в которого он целился, хотел расспросить как свидетеля, не более. К тому времени дождь уже вовсю разошелся. Слышал, как откуда-то сбоку приближались сирены – наверное, кто-то успел вызвать полицию.

Он быстро двигался, но и я старался не отставать, в итоге нагнал его лишь на Карловом мосту. Был поздний вечер, людей вокруг – почти никого, единицы, и тем не до нас. На другой стороне моста появились светосигналы – тоже наши. Парень понял: деваться некуда, перебрался через ограду, собирался спрыгнуть в воду.

Старик на секунду задумался, вслушиваясь в шелест листвы и пение птиц.

– Лучше дать преступнику совершить убийство, – продолжил он, – и задержать на месте преступления, нежели производить арест лишь на основании подозрений и обнаружить, что добытых доказательств недостаточно для суда.

Адлер недовольно фыркнул. Такая мысль посещала и его самого, но озвучить ее вслух в чьем-либо присутствии, он никогда бы не осмелился. На мгновение ему показалось, будто бы он видит сквозь призму времени свое отражение.

– Но, когда я увидел, кто передо мной, понял: этого застать врасплох не получится. Тот самый парень, которого мы встретили в момент задержания Карела Дворжака: его приемный сын, Ладислав Дворжак – это он был убийцей, я понял это по его глазам, – Алистов смотрел сквозь полицейского куда-то вдаль, в прошлое. Его голос содрогался от пугающих воспоминаний. – Ни разу в жизни не встречал такого взгляда, и вряд ли встречу. Одним словом, монстр. И вроде как можно пробовать задержать, да только не за что – за его преступления уже осужден другой человек. Я бегло огляделся по сторонам: полицейские далеко, посторонние – тоже…

Держась за перила моста, он сказал мне: «Я лишь хотел, чтобы она меня простила». Звучали его слова искренне.

И тогда я достал пистолет, громко выкрикнул: «Приказываю бросить оружие!» и выстрелил вверх. Грохот разнесся по городу эхом.

– Выходит, он был вооружен?

– Нет, конечно. Он был напуган. Наверное, понимал, что сейчас произойдет, – Алистов тяжело вздохнул, опустил взгляд. – Я направил ствол ему в грудь и спустил курок, а затем смотрел, как его тело исчезает в волнах Влтавы. Перед тем как упасть, он прохрипел: «Я еще вернусь…» Многие так говорят, но ведь никто не возвращается. Подбежавшим полицейским я сказал, что у него был пистолет, и что это была самооборона.

Адлер задумался, почесал подбородок. Легкая щетина издала скрежет, похожий, на сыплющийся песок.

– Тело нашли?

Старик покачал головой.

– Водолазы неделю потратили на поиски его оружия, которого никогда не было, и на поиски тела, но оно будто бы растворилось в воде.

– Мог ли он остаться в живых?

– Нет, – категорично отрицал Алистов. – Думаю, я в сердце попал. Крови было много: на перилах… на мосту… в воде… даже меня чуть-чуть задело.

Адлер почувствовал, как в его голове склад аккуратно сложенных по полочкам мыслей моментально превратился в бардак.

– Если Ладислав Дворжак мертв, тот как объяснить новые похищения спустя столько лет?

– Ты умный парень? – усмехнулся старик. – Догадайся сам.

Следователь недовольно поморщил лоб, зажмурился. Он чувствовал, как теряет контроль.

– Бред какой-то, – сорвалось с его языка.

– Скажи, ты веришь в Бога? – спросил Алистов. – Можешь не отвечать, я и сам знаю, что нет. А я вот верю. К старости человек начинает верить в Бога от безысходности – всегда приятнее осознавать, что тебя ждут небеса, а не вечность забвения. А если есть божественный план, значит, есть и дьявольское вмешательство. Почему бы тебе не рассмотреть теорию, согласно которой Ладислав Дворжак нашел путь в мир живых? – проговорил он полушепотом с издевкой. – Кажется, у какого-то несчастного, сбросившегося под рождество с Карлова моста, отсутствовало сердце…

– Я не верю в призраков, – недовольно бросил Адлер.

– И это плохо, ведь для того, чтобы найти «призрака», в него сперва придется поверить, – он засмеялся своим приглушенным старческим смехом, похожим на скрежет.

– Мне нужен не призрак, а человек с психическим расстройством.

– Накануне газеты писали, что он работает по списку. Это правда?

– Верно…

– Это в корне меняет дело, – сказал он. – Если маньяк работает по списку, то психопатом его назвать сложно. У психопатов чаще всего хаос, либо системы, которые не поддаются разумению обычными людям. Если он тщательно заметает следы, значит, осознает противоправность своих преступлений, а это в свою очередь значит, что он может понести соразмерное наказание. Он либо полностью вменяем, либо ограниченно вменяем. Понимаешь, к чему я клоню?

– К чему же?

– Ты ищешь его среди психопатов, хотя на деле он ближе к обществу нормальных людей. Не удивляюсь, если он отзывчивый сосед, прекрасный работник среднего класса и порядочный семьянин. Впрочем, мне кажется, ты и сами до этого догадался.

Адлер вздохнул, взглянул на наручные часы и подумал: интересно, что бы сказал его собственный отец, видя его растерянность? Какие бы слова он мог подобрать, чтобы подбодрить сына? В арсенале следователя явно не хватало таких слов.

Вечер встречи со стариком Алистовым неминуемо приблизился к концу. Подошедший к ним санитар Йозеф произнес не столько из интереса, сколько из вежливости:

– Надеюсь, Вы закончили. Идемте, пан Алистов, нам еще нужно успеть Вас накормить ужином и искупать перед сном, – он взялся за ручки инвалидной коляски.

– Мудрость, древняя, как дерьмо мамонта, гласит: «Хочешь узнать, кто это сделал – пойми, кому это выгодно», – произнес старик.

Адлер остановил санитара, перегородив ему дорогу.

– Но кому выгодно похищать женщин?

Старик удивился.

– Разве речь идет о похищении?

– А о чем же тогда?

– Главное – не что делает преступник, а как он это делает. Будь это обычным похищением – Вы бы пришли ко мне расспрашивать о Черном человеке и деле 30-летней давности? Человек жив, пока живы его деяния. А теперь извините, нам пора.

– Стойте! – выкрикнул следователь. На его возглас карканьем отозвались вороны. – Стойте, пожалуйста, одну минуту, прошу! Пан Алистов, что Вы имеете в виду?

Старик покосился по сторонам, показывая всем своим видом, что эта тема ему наскучила.

Санитар жестом попросил следователя уйти с дороги, но тот оказался непоколебим. Другие работники дома престарелых, увидев эту картину, насторожились.

– Но кому может быть выгодно «воскрешать» Черного человека? – спросил следователь.

– А вот это, пан Адлер, правильная зацепка, – сказал Алистов и через плечо обратился к санитару. – Йозеф, здесь мы закончили.

Закат выдался на удивление рыжим, как переполненный красками осенний сад. Недолгое время следователь смотрел вслед санитару, увозящему старика, затем на затворившиеся за их спиной двери. Вместе с заходом солнца на город опускались ветра, что в призрачном свете луны отдавали холодом стали.

Усталый и взволнованный Адлер, казалось, выпал из реальности, и теперь существовал вне времени, вне пространства. Он не видел ничего вокруг, ничего не слышал, старался не замечать. Его губы лишь слегка содрогались, озвучивая догадки.

Вдруг в мыслях, точно среди пустоты, материализовался заголовок газетной статьи об утонувшем под Карловым мостом перед рождеством человеке. Всплыло в голове и еще кое-что…

Следователь достал телефон. Его пальцы тряслись не от холода. Набрав номер Новотного, он спросил:

– Ты еще в отделе?

– Да, – недовольно рявкнул Новотный, предчувствуя работу.

– Есть подозрение. Нужно проверить, состоит ли на учете у психиатра или нарколога один человек.

– Говори имя, я записываю.

– ДА-УД БЕ-НЕШ, – громко произнес Адлер по слогам.

Повесив трубку, точно стремясь убедить самого себя, он прошептал: «А вот это, пан Адлер, правильная зацепка».

* * *

Медицинская карта Дауда Бенеша, к его 45-и годам представляла целый том с терминологией, неизвестной непосвященным. Став начальником бригады одной из пожарных частей всего в тридцать с небольшим, он, казалось, обеспечил себе быстрый карьерный рост. Все шло отлично вплоть до 2009 года, когда во время тушения пожара, возникшего на химическом заводе, произошел взрыв. Один из прибывших на место пожарных расчетов погиб. Трагедию окрестили одной из самых масштабных за последние несколько лет.

Военный суд признал руководителя операцией Дауда Бенеша компетентным, его действия – правомерными, только вот сам он так не считал. Ему начали сниться кошмарные сны. Успокоительные и стационар не дали результата. Первая запись от психиатра гласила: продолжительная депривация⁵ сна вследствие психологической травмы. Вскоре развилась нарколепсия – приступы дневной сонливости и гиперсомнии. После ухудшения состояния и попытки суицида врачебной комиссией вынесен последний вердикт – рекуррентная шизофрения с последующей переклассификацией в шизоаффективный психоз⁶. На этом карьера Дауда Бенеша закончилась досрочно из-за прогрессирующего заболевания. Лишь после 2х лет лечения его отправили на волю.

Медицинский институт, в котором он находился в стационаре, прислал не только медицинские данные, но и отпечатки пальцев – стандартная процедура для пациентов, потенциальных к проявлению агрессии.

– Какие у него… – массивные ручки, – заметил Новотный, рассматривая дактилоскопический листок. – Только подумай, насколько сильное чувство вины: оно отравило его изнутри.

– Думаю, он не смог вынести еще одной смерти – того несчастного, кто утонул под рождество. Дауд Бенеш снова посчитал себя виноватым в чужой гибели. И это самое чувство вины породило на свет настоящего монстра. Это он, – твердо заявил Адлер, щелкнув пальцами по листам. – Теперь я в этом точно уверен.

Несмотря на доводы, показавшиеся Адлеру более чем основательными, никто из руководства его энтузиазма не разделял – появление в деле нового фигуранта, в качестве очередного подозреваемого вызывало у незаинтересованных сотрудников только усмешку, у членов следственной группы – головную боль.

После проверки нескольких десятков человек, каждый из которых вполне мог оказаться тем самым похитителем и убийцей, полицейскому управлению личность Дауда Бенеша показалась интересной, но не более. Они поручили узнать, состоит ли он на учете в «психиатричке» и по сей день. Не редки случаи, когда психически больной человек после ряда смен места жительства, внезапно оказывался абсолютно здоровым по документации. Чаще всего, это стоило некоторой суммы денег, но родственники больных не скупились. С подобными диагнозами устроиться на работу практически невозможно, а работоспособный, но не работающий человек обычно воспринимался в семейном кругу, как тот самый «голодный рот», который «хуже пистолета».

Всю свою работу полиция осуществляла с учетом действующего «принципа прозрачности». Она неохотно, но регулярно предоставляла прессе информацию, чаще всего по вечерам, точно владелец вечно голодной дворовой собаки, кидающий ей на ночь тощую кость – лишь бы не гавкала, пока тот спит. На деле «прозрачность» была односторонним зеркалом: журналисты видели, чем занимается полиция, а вот полиция узнавала, что пишут журналисты только с выходом новостей, от чего в статьи попадало и то, что следовало бы сохранить в тайне.

Начальника Генри Пчинского больше всего заинтересовал вопрос: насколько близко полицейский знаком с подозреваемым, и не является ли это подозрение результатом некой вендетты.

«Идиот!» – подумал про себя Адлер, и понадеялся, что Пчинский не научился читать его мысли.

– Пан Адлер, – сказал начальник. – Вы же в курсе, что пресса до сих пор мусолит прошлого подозреваемого Леона Гранда? Многие думают: он и есть Черный человек, и что мы от них что-то скрываем.

– Да, пан Пчинский, – с некоторым безразличием из-за усталости ответил Адлер.

– Вы не поймите неправильно: я хочу, чтобы Вы его задержали и допросили, но чтобы на этот раз никакого шума!

* * *

Вит Новотный, получив указание патрулировать начало Карловой улицы, знал, что в центре такого города вне зависимости от времени суток лучше всего слиться с толпой под видом туриста, но на театральности времени не было. Для удобства он выбрал столик в кафе с панорамными окнами и видом на тыльную сторону дома подозреваемого. Единственное, что он прихватил для конспирации – газету, которой в случае необходимости можно было прикрыть лицо. На его шее висел фотоаппарат «Кэнон» с инвентарной маркировкой, выданный под расписку отделом криминалистики.

В квартале от него, напротив дома Дауда Бенеша, расположилась неприметная полицейская машина с затемненными стеклами. Внутри сидели двое приданных оперативников и Кристоф Адлер. Из продовольствия следователь взял с собой только сигареты и немного воды и уже через полчаса пожалел, что не успел посетить уборную. Еще одну машину оставили за Карловым мостом.

Спустя час объявился и сам Дауд Бенеш. Одетый явно не по погоде, он куда-то спешил.

– Если это действительно наш Черный человек, то за ним хорошо было бы устроить слежку, – сказал Адлер.

– Но Пчинский сказал «брать» и вести в отдел… – возмутился оперативник.

– И управление тоже этого требует… – подтвердил второй.

– К черту Пчинского! – заявил следователь. – К черту управление! Последняя жертва – Самсонова, она может быть еще жива. Бенеш выведет нас к логову.

Оперативники переглянулись.

– Или он может нас месяцами водить по городу, – сказал один. – Не факт, что он не догадался о слежке. Ты сам не хуже моего знаешь, какое у «этих» чутье.

– Да, – сказал второй. – В таком случае о спасении Самсоновой можно забыть. Нужно брать и «колоть».

– Вот-вот, – подтвердил первый. – Если мы ошиблись, то настоящий убийца за это время еще десяток человек похитит.

– Мы не ошиблись, ясно? – недовольно сказал следователь, покидая машину.

Троица догнала подозреваемого на Карловом мосту. Адлер дождался участка, на котором было минимум посторонних.

– Как Вас зовут, гражданин? – негромко обратился он, выйдя немного вперед и преградив путь.

Ошеломленный визитом друга Дауд Бенеш сбавил шаг.

– Кристоф? – спросил он и забегал глазами по сторонам. – Что Вы здесь делаете?

– Дауд Бенеш, Вы арестованы по подозрению в похищении людей. Прошу не сопротивляться.

Дауд смотрел на него, как на солдата, стреляющего во время войны по своим.

– Господи, Кристоф, это не я, – с жалобной улыбкой сказал Бенеш, приняв обвинение за шутку, но потом понял, что полицейский настроен решительно.

Следователь знал: неуловимый маньяк-психопат – это еще и отличный психолог, который использует любые уловки и ухищрения, лишь бы избежать наказания. В его жалобность Адлер не верил. Он выхватил из кобуры пистолет и теперь смотрел на подозреваемого через сведенные целик и мушку, тем самым рассчитывая пресечь потуги к бегству.

Оперативники отступили назад, подняв руки. Где-то сбоку щелкнул затвор фотоаппарата. Испуганный Дауд замер, открыв рот.

– Не вздумай шутить со мной, парень, – произнес следователь.

Не отводя глаз, Дауд покорно выставил руку, точно приглашал надеть браслет.

– Это не я, – прошипел он дрожащим голосом. – Не я…

– Все, вяжите его и тащите в отдел, – сказал Адлер, опуская оружие.

Оперативники накинули на запястье наручник. Им понадобилось немало усилий, чтобы завести руку взволнованного подозреваемого за спину. Но они не успел захлопнуть браслет. Высвободившийся из захвата Дауд Бенеш прижал к себе одного полицейского и попятился к ограде, прикрываясь живым щитом.

– У него нож! – выкрикнул второй.

Готовый выстрелить в любую секунду Адлер сказал:

– Не глупи! Твой последний шанс…

– Просто поверь мне: это не я! – воскликнул Дауд. – Но я все устрою. Сейчас. Только пообещай мне, что задержишь его.

– Что?

– Пообещай, прошу…

Он не договорил. Оттолкнув полицейского, Дауд перекинулся через ограду и устремился вниз.

– Господи! Он – чертов псих! – выкрикнул кто-то из очевидцев.

Скопившиеся вокруг немногочисленные люди, не стесняясь, снимали происходящее на телефон. Кто-то успевал даже комментировать.

– Полиция! Вон с дороги! Идите к черту! – кричал им Адлер, устремляясь к набережной.

Теперь он точно знал, что появится в очередном выпуске новостей, и будет выглядеть в нем отвратительно. Ему не нужно было никому пояснять, кто упал с моста – окружающие и так все поняли.

Поглядывая в воду, он промолвил: «Вот дерьмо…»

Дауд Бенеш вынырнул из воды и удивился, как здесь, внизу тихо. Вокруг монотонно булькала река, ударяясь о камни опор. Где-то вдали сигналили автомобили, слышались неразборчивые людские голоса.

– Ну, давай! – закричал он и почувствовал, как виски пронзила острая боль. – Я здесь! Ты же хочешь этого? Давай… – протянул и подумал: может, он, и в правду больной? Может, это всего лишь очередной приступ? Но ведь врачи уверили его, что он абсолютно здоров…

Вдруг над поверхностью появились безобразно длинные руки. Черствая и холодная, как камень ладонь схватила за шею. Задыхаясь от ужаса, Дауд попытался накинуть на нее наручник, пристегнутый вторым концом к своему запястью, но в этот момент Черный человек резко окунул его в воду.

Сквозь вихрь брызг и пену взъерошенных волн оглушающим шепотом пронеслись слова Дворжака:

– Нет, мой друг, на этот раз все будет по-моему.

Дауд почувствовал, как пальцы на его горле сжались сильнее, а мир вокруг внезапно начал тихнуть, темнеть…

Глава 32: Падение

Он пребывает во тьме. Его тело, лишившись контроля, куда-то несется, пусть и разум того не желает. Обернувшись, он видит ускользающий вдаль свет фонарей над оградой Карлова моста. Дауд все еще падает с него, и полет этот кажется ему бесконечным.

На краю горизонта, устремляющегося в никуда, прорывается молния – предвестник грозы. Электрический ток дотягивается и до падающего во тьму человека. Боль взрывом растекается по всему телу. Скованный судорогой и страхом, он хочет, но не может кричать. Сквозь каждый всплеск молний слышатся множественные речи, среди которых выделяется одна. Это женщина, и она повторяет:

«Разряд!»

Снизу во тьме прорисовывается чья-то фигура: черный пиджак сливается с фоном бездны, на лице – солнцезащитные очки, на груди – красный галстук, текущей от горла до пояса, как глубокий порез. Он – тот, кто не пустит на берег, хранитель секретов десятков бесследно исчезнувших судеб. Тот, кто знает все ноты предсмертного стона.

Черный человек!

Дауд чувствует, как его души касается новый разряд и видит, как наполняются светом ладони. Из груди рвется в бой барабанный вой. Он желал этой схватки долгое время. Готовясь к встрече, он собирает пальцы в кулак.

И кажется ему, что он и противник уже сравнялись размерами, но падение не прекращается. Черный человек по мере их сближения продолжает расти. Он недвижим, как статуя, как великий творец – существует вне времен. Монолитен, несокрушим, неумолим и безгранично жесток.

И вот уже он настолько огромен, что скоро займет собой все видимое пространство. Его плечи плавно образуют свой горизонт. Красный галстук превращается в реку, полную крови, а белый ворот рубашки – непокоренные никем обледенелые вершины гор. Каждый палец – безжалостный молот судьбы.

Его явление – заставший врасплох конец света.

«Мы теряем его!»

«Слишком поздно», – понимает Дауд, разжимая свои кулаки. Их столкновение еще не состоялось, а он уже проиграл. Он мусор, лишь песчинка в отражении черных линз. Он понимает, что обречен, но поделать с этим не может ничего. Он бессмыслен, безутешен, беспомощен, и он все еще падает вниз.

Резко вспыхивает яркий свет, будто кто-то одним ловким движением открыл вертикальные жалюзи и впустил солнце. Дауд видит яркую кипенно-белую комнату и посреди – расплывчатый силуэт, одетый в темный костюм. Не осознавая, почему он не может двигать руками, Дауд вжимается в подушку и истошно вопит от ужаса:

– Черный человек! Черный человек, спасите, он здесь!

Вбежавшие в палату санитары оттеснили Кристофа Адлера к выходу.

– Выйдите! – закричал ему один. – Уйдите немедленно!

Полицейский спорить не стал.

Сквозь длинный коридор госпиталя пронеслась череда громких шагов – это заведующий отделением несся к источнику шума.

– Что здесь творится? – спросил он у Адлера. – Это Вы натворили?

– Да я не… – развел следователь руками. – Я лишь заглянул внутрь, хотел убедиться, что все в порядке.

– А разве он не пристегнут к кровати наручниками?

Адлер неуверенно кивнул.

– Насколько я помню, это Ваши сотрудники его приковали, – продолжил заведующий отделением.

– Послушайте, Вы и сами знаете, кто он, и почему такие меры предосторожности…

– Нет, это Вы послушайте! – недовольно перебил врач, угрожая указательным пальцем. – Привезли его посреди ночи, потом еще полночи заставляли санитаров перетаскивать оборудование из палаты в палату, сделали из архива какую-то… камеру для преступников. Это медицинское учреждение, а не тюрьма, пан… как Вас там! Скажите спасибо, что не я вчера дежурил, иначе бы всех Вас к чертовой матери послал!

– Нам необходимо было помещение с решетками на окнах, – продолжал Адлер умеренно недовольным и монотонным голосом. – Я не виноват, что во всей Вашей больнице решетками оборудовано только одна комната.

– Почему же Вы не отвезли его в свою больницу?

– Да потому что времени не было, он умирал! – не выдержал Адлер. – Вы же, в конце концов, врач и…

– Вот именно! Я – врач, и это – больница, а не тюрьма. Вы здесь гость. Я строго-настрого запрещал Вам ходить по служебным помещениям, даже просто заглядывать в них. А этот Ваш человек у входа в форме, – указал он на патрульного, стоявшего поодаль, – постоянно снующий по коридору в грязной обуви. На нем даже бахил нет. Мне что, для него отдельную уборщицу нанимать?

Следователь опустил голову. Ему хотелось прервать разговор. Он понимал, что перед ним настоящий тиран, и просто так его не отпустят.

– Этот «человек в форме» – наш дежурный, и он будет обеспечивать безопасность Ваших пациентов от подозреваемого и подозреваемого… от Вашего персонала. Если что-то не нравится – обратитесь к моему руководству.

Щеки заведующего отделением побагровели. Он ткнул рукой следователю в грудь и повторял это действие в такт каждому следующему слову:

– Подозреваемым он будет, когда мы его выпишем, а пока что он – пациент в стабильно тяжелом состоянии, перенесший клиническую смерть. Я не позволю ни Вам лично, ни кому-то еще подрывать наш авторитет и его здоровье своими нападками.

Из палаты Дауда вышел невысокий темноволосый врач, квадраты его крупных очков навеивали мысли о старине, а юношеское лицо казалось несколько несуразным в сравнении со взрослым телом.

– Мы дали ему успокоительное, поставили капельницу, – заявил он.

– Хорошо, Герберт, – сказал заведующий отделением. – А теперь будьте любезны, проводите полицейского к той двери, в которую Вы его впустили.

Коридор, по которому они шли, наполняли запахи медикаментов. Особенно отчетливо чувствовался спирт. Санитары без устали катили носилки. Следователю то и дело приходилось отступать в сторону, чтобы их пропустить.

– Я слышал крики, – не останавливаясь, сказал Герберт шагающему позади Адлеру. – Где Ваши манеры? Разве в полиции не учат сдержанности? – шутливо подметил он и на всякий случай улыбнулся, чтобы ненароком не обидеть. – Не принимайте близко к сердцу слова нашего заведующего, он очень темпераментный человек.

– А могу ли я поинтересоваться, что с Даудом Бенешем? – спросил Адлер, видя приветливость собеседника.

– Полагаю, Вас интересует, что у него с головой? Думаю, это из-за стресса, хотя, судя по его медицинской карте, не исключено такое явление, как синдром Кандинского – Клерамбо. Еще это называется синдромом психического автоматизма. Зачастую выступает в качестве признака нарастающей шизофрении, – он остановился и заглянул в циферблат наручных часов, смотрел так пристально, будто сверял по ним направление.

– Что это?

– Где? – уточнил врач.

– Синдром Кандинского – Клерамбо.

– А, вот, представьте, идете Вы по улице, видите, брат Ваш стоит, – рассуждал он, продолжая путь. – Или не брат – любой дорогой Вашему сердцу человек. Только выглядит он как-то иначе. Вы подходите, начинаете вести беседу, а человек лишь молча лупает в ответ удивленными глазами, – он взял паузу, видя недопонимание в глазах следователя. – А все потому, что этот человек на самом деле и вовсе не Ваш брат, а то и вовсе не мужчина.

– То есть как это?

– В головном мозге есть участок, отвечающий за распознание так называемого понятия «свой-чужой». Считается, что при повреждении этого участка человек начинает принимать абсолютно посторонних ему людей за своих знакомых. Еще это называется «симптомом положительного двойника». Первый признак болезни, – тяжело вздохнул он, точно вспоминал далекое прошлое.

– Выходит, у Дауда Бенеша…?

– Да, скорее всего. Он видит некоего Черного человека в людях, одетых в костюм. Кстати! – вспомнил он так громко, что Адлер вздрогнул от неожиданности. – Ваш, если не ошибаюсь, криминалист Ласкин прислал мне фотографию с отпечатком, оставленным убийцей на шее покойного мясника Томаша.

– И? – заинтересовался Адлер.

– Он во многом совпадает с тем, что проявился на шее Дауда Бенеша. Вы, случайно, никого под мостом не видели?

– Да, бросьте, – отмахнулся следователь.

– Знаю, вопрос странный, но поймите правильно: я обязан был его задать.

На выходе из госпиталя их приветствовал теплый ветер и суетливый гул подъезжающих к больнице карет скорой помощи. Журналисты, узнавшие о поимке нового подозреваемого, постоянно паслись у входных дверей, в надежде полакомиться свежими вестями.

– Вы из полиции? – спросил один у Адлера.

– Нет, – солгал следователь. – Из прессы, пятый канал.

– И что там?

– Пока ничего нового.

Журналисты не представляли угрозы в отличие от группы агрессивно настроенных лиц, требующих выдать преступника. Матери и отцы, сыновья и мужья – родственники без вести пропавших людей – все те, в которых еще теплилась надежда найти членов своих семей живыми.

Список, по которому работал маньяк, уже день, как разлетелся по городу, и полиция этому не препятствовала. Таким образом, управление ставило целью показать свою работу и успокоить население. В итоге лагерь людей разделился на тех, кто обнаружил в списке своего родственника, и тех, кто в существование списка не верил. Стены госпиталя штурмовали взгляды и первых и вторых.

Адлер отвел врача подальше от людских глаз, достал сигарету, разместил ее на губах.

– На территории госпиталя не курят, – сказал Герберт, указывая на вывеску с перечеркнутой папиросой в красном круге.

Следователь бросил на нее косой взгляд и подкурил.

– Как думаете, Дауд Бенеш может притворяться?

– Симулировать?

Несколько секунд нахмуренный Герберт обдумывал вопрос, почесывая подбородок.

– Болезнь – штука заразная. Слышал, сейчас тенденция такая: признавать всех серийных преступников вменяемыми, чтобы обезопасить общество. Вы боитесь, что Дауд Бенеш притворяется, и вместо сулящего пожизненного получит срок в лечебнице, после чего выйдет и продолжит преступления? – неловко усмехнулся он.

– Что-то вроде того…

– Ну, если он совершал похищения, осознавая это, то даже в случае признания его невменяемым на момент задержания, он пойдет в тюрьму. Так показывает практика, так говорит закон. Не думаете же Вы, что у врачей к нему особый интерес?

Вместо ответа Адлер громко выдохнул и пожал плечами.

– В любом случае, пока рано ставить конкретный диагноз, я лишь высказал Вам свои предположения, – сказал Герберт ободряющим тоном и мягко улыбнулся. – К тому же я сейчас работаю психиатром на полставки, остальное время посвящаю реанимационному отделению. Официальное заключение ждите от психиатрической комиссии, но это не главное.

– А что главное?

– То, что он задержан. Разве нет? – он еще раз сверил часы. – Все, мне пора бежать к пациентам.

Адлер нахмурился, скептически поднял брови.

– И как узнать, вменяемый, или нет? – спросил он.

– Порой достаточно понять, чье лицо он видит, когда смотрится в зеркало, – подмигнул врач, покидая собеседника.

* * *

Обыск в доме подозреваемого не дал результат, зато местный библиотекарь, узнав о задержании, с удовольствием поведал полиции, что Дауд Бенеш не раз проявлял интерес и к городскому фольклору, и к «Черному человеку» в частности, буквально был одержим им. Соседи сообщили, что в последнее время Бенеш стал замкнутым и скрытным.

Вопрос о его транспортировке из госпиталя в изолятор для проведения следственных мероприятий обсуждался не только представителями отдела, но и в министерстве, тем самым выводя это действие на уровень республики. Единогласно приняли решение отправить усиленный конвой с сопровождением ранним утром пятницы, пока большая часть журналистов и родственников потерпевших должна спокойно спать. Этот ход позволял избежать не только возможных стычек с последними, но и миновать дорожные пробки. В то же время начальнику полицейской пресс-службы поручили сообщить прессе информацию о том, что подозреваемый по делу о похищении людей Дауд Бенеш будет переведен в изолятор днем позже.

Узнав обо всем этом, на совещании Куроки выразил искреннюю озабоченность в вопросах безопасности при транспортировке спецконтингента, в ответ начальник изолятора настоятельно попросил его не совать нос в чужие дела.

Получив устное распоряжение от руководства, Куроки тут же назначил сбор рабочей группы в селекторном зале. Разгоряченный возможным окончанием долгого дела, он не находил себе места, то и дело бегая от стола к окну, чтобы подышать свежим воздухом.

– Может, Вы доведете информацию тем, кто здесь, а мы передадим ее остальным? – спросил Новотный, пришедший первым и просидевший в ожидании речи заместителя около десяти минут.

– Не хотелось бы повторять одно и то же по несколько раз, – нервно ответил Куроки, прикладываясь к бутылке с водой.

Спустя еще пять минут он все-таки начал вещать:

– Сообщаю следующее: управление договорилось с госпиталем о транспортировке Дауда Бенеша в изолятор. Завтра. И откровенно говоря, меня просили не сообщать об этом никому, даже вам.

– Почему? – спросил Новотный.

– Опасаются, что кто-то может настучать в прессу. За этим последует стандартное наказание: пытки, расстрел, ссылка в Жатец, – пошутил он, но шутку не оценил никто.

– А им разве не сообщили?

– Нет, конечно. На всякий случай они кинули «бомбу» в газету – назвали другое число и время.

В аудитории послышалось небольшое волнение.

– Надеюсь на Ваше адекватное поведение, – продолжил Куроки, – ведь именно нам придется работать с Даудом. Я хочу, чтобы Вы отложили на потом все свои личные дела, выбросили лишнее из головы и подготовились к допросу.

– А кто будет осуществлять конвоирование? – вновь обратился Новотный.

– Если не перестанете задавать вопросы, то Вы лично.

* * *

Майор Минич, назначенный начальником конвоя Дауда Бенеша, встретив поздним вечером заместителя Куроки в коридоре управления, засыпал его вопросами. Куроки и сам не до конца понимал, каким образом Дауд Бенеш стал их основным подозреваемым, потому отвечал уклончиво, как прессе.

– Думаешь, мне лучше не знать, с кем имею дело? – спросил конвоир, не добившись должного ответа.

– Думаю, лучше не снимать с него наручников и не спускать с него глаз.

– Все еще боишься? – цокнул он, покачивая головой. – Не могу поверить, прям, как в первый день работы. Ты ведь, кажется, был в новой модели автозака⁷? Ее еще называют «Медный бык». Цельнометаллические стальные листы… с нахлёстом, камеры с автоматически захлопывающимися замками и видом из окна, размером с… – он посмотрел на свою руку, – с твой кулак. А снаружи еще один висячий замок, – продолжал он перечислять преимущества с легкой улыбкой, пока не встретил ответную на лице собеседника. – Нас будет трое перед ним с оружием, как-нибудь довезем.

– Я переживаю за другое…

Минич быстро понял, о чем идет речь.

– Помнишь психа, – сказал он, – здоровенного такого… того, что 5-летнюю девочку похитил. Сколько лет уже прошло, откуда он был родом?

– Из Жатеца, – ответил Куроки, сделав серьезное выражение на лице. – Семнадцать лет назад. Как же забыть.

– Ну вот, с ним же ты справился, пусть и не все было гладко, а с этим и подавно.

– Да, только тот результат назвать положительным у меня язык не поворачивается.

– Слышал, ты с тех пор в том городе так и не появлялся, а зря, там сейчас здорово, – произнес он с тоской. – Надо будет как-нибудь прокатиться туда.

– Обязательно, – холодно ответил Куроки.

– Ладно, – видя, что разговор не заладился. – Предлагаю, когда все закончится, сходить в бар, как раньше, а пока пойду, высплюсь. И тебе советую. У меня будет тяжелое утро, у тебя – тяжелый день.

Перед тем, как отправиться домой, Куроки пристально рассмотрел свежую фотографию в своем бумажнике.

Глава 33: Медный бык

Не привыкший к постоянному визиту полицейского в его палату и периодическим крикам, несущим угрозы, Дауд Бенеш не мог сомкнуть глаз до полуночи. Впрочем, он и до этого спал не спокойно.

В половине четвертого к нему завалились и врачи, и полицейские.

– Доброе утро, приятель, – произнес один из конвоиров. – Меня зовут пан Минич.

В ответ Дауд молча залупал глазами, пытаясь понять, не снится ли ему это.

Майор решил лично провести досмотр подозреваемого.

– Пожалуйста, покиньте помещение, – наказал он врачам мягким тоном.

– А бумаги?

– Позже.

Врач вышел.

Двое конвоиров, что моложе, обвешанные спецсредствами и короткоствольными автоматами, отошли в угол. Одного из них явно заинтересовал аппарат для искусственной вентиляции легких. Минич заметил это, но просить коллегу не отвлекаться не стал.

– Сами подняться сможете? – спросил он у Дауда.

Тот, не отрывая подозрительного взгляда от руки собеседника, положенной на поясную пистолетную кобуру, медленно подобрал под себя колени и сел на угол кровати, поближе к собеседнику. В тихой комнате послышался хруст залежавшихся суставов.

– Теперь будьте добры, разденьтесь.

– Полностью? – едва слышно спросил подозреваемый.

– Абсолютно.

Пока Минич с пристрастием осматривал Дауда, двое конвоиров в очередной раз тискали заранее заготовленную одежду, переданную дежурным врачом через приоткрытую дверь.

– Что делать с документами? – спросил нетерпеливый врач.

– Вынесите их к машине на улицу, там и заполним Ваши акты.

Убедившись, что подозреваемый ничего не прячет в промежности, майор приказал одеться, после нацепил ему на запястья наручники, для проверки потряс их за цепь.

– Будете выполнять мои требования – доедете в этом же состоянии. Попытаетесь выделываться – снова попадете в больницу, – он наклонился, и добавил полушепотом. – По отношении к Вам я наделен особыми полномочиями применять физическую силу. Надеюсь, это ясно?

Дауд молча кивнул. Казалось, что он вот-вот свалится с ног.

В коридоре их встретили еще четверо полицейских. Образовав подобие пешего картежа, они окружили подозреваемого со всех сторон и препроводили к выходу.

Оказавшись на улице, Дауд обежал глазами окрестности, посмотрел на полуночное небо. После тяжелого больничного воздуха, наполненного запахом пота и медикаментов, уличный дух, пропитанный влажным ветром, показался ему слишком свежим. Сделав глубокий вдох, Дауд почувствовал острую боль в горле.

Автозак своим неуклюжим громоздким видом походил одновременно на фургон для продажи мороженого и инкассаторский броневик.

– Куда Вы меня везете? – спросил подозреваемый, на что получил незамедлительный ответ:

– Молчать.

Внутри располагались камеры, находящиеся в задней части кузова, разделенные толстой металлической стенкой и четыре сиденья с жесткой обивкой напротив.

– Как в исповедальне, – неловко подметил Дауд, когда его посадили в одну из камер.

– Не переживайте, – ответил начальник конвоя. – Мы Вас только перевозим, а исповедоваться будете в другом месте.

Дверь камеры захлопнулась с характерным металлическим щелчком. Дауд провел рукой по стенке гладкой и холодной, как лед. Ему было неуютно здесь находиться. Неужели он действительно болен? Неужели он не заметил, как сгубил множество человек? Его глаза закрылись сами собой, и вмиг сонливость добавила всему его существу толику смиренного безразличия.

Послышались тихие шаги. Узкий глазок на двери камеры вспыхнул ярким светом, но тут же погас – кто-то из конвоиров наблюдал за ним с другой стороны.

– Каково быть психом? – спросили его. – Мне всегда было интересно: вот ты гуляешь по улице среди нормальных людей, и что, бац, внезапно, захотелось убить? Или это как желание помочиться – наступает со временем?

– Эй, отстань от него и сядь на место, – сказал другой голос. – Пока Минич не заметил и не запер тебя вместе с ним. Сам знаешь, как он это не любит.

Спустя несколько минут приготовлений раздался хлопок, затем жужжащий звук запустившегося двигателя. Автозак плавно тронулся с места. Сидя в узкой камере с дверным глазком, размером с монету, Дауд чувствовал, будто находится в коробе под микроскопом. Он посмотрел на свои ладони, пропитанные веществом для снятия отпечатков пальцев, и почувствовал, как голова его закружилась. Прильнув к стенке, он понадеялся, что ее холод поможет хоть ненадолго унять бушующую мигрень.

Вдруг за стенкой послышались голоса. Дауд прислушался. Сперва он решил, что это переговариваются между собой конвоиры, но нет – голос здесь, совсем близко, словно внутри головы.

– Простите, отец, ведь я грешен, – едва слышно прошептал неизвестный.

Обескураженный Дауд, до недавнего уверенный в том, что он единственный заключенный в машине, предпочел не обращать внимания.

– Я убил человека, – продолжил голос. – Отец, Вы здесь? Умоляю, Вы должны отпустить мне грехи…

Дауд понял для себя: человек за стеной болен, ему стало искренне жаль незнакомца.

– Простите, но я не тот, кто Вам нужен, – сказал он, прижавшись к стенке. – Я не святой отец.

– Вы тоже грешны?

– Не знаю, – сказал Дауд, пожалев, что ввязался в дискуссию. – Раз уж я здесь, наверное…

– Быть может, тогда я исповедую Вас? Итак, что же Вы натворили?

– Я не помню, – тяжело вздохнул Дауд.

– Если Вы не помните, может, этого и не было?

– Не знаю, – покачал он головой, перебирая пальцами, словно четки упругие звенья цепи. – Думаю, нам не стоит общаться. Полицейские этого не одобрят.

– Я не осуждаю Вас, отец. Скажите лишь: Вы осознанно совершали противоправные деяния?

Немного подумав, Дауд уверенно заявил: