Джиллиан Френч

Не верь никому

Посвящается Джереми
1

Когда Гаррисоны последний раз посещали загородный клуб Тенни-Харбор, окна были припорошены снегом. Прогноз погоды обещал обильные осадки до самого утра, и западная лужайка уже покрылась пушистым белым одеялом. Мать-природа не смела разочаровывать Гаррисонов, намеревавшихся красиво встретить Рождество.

Перл Хаскинс ждала их с особенным интересом. Она была миниатюрной, худенькой брюнеткой с короткой стрижкой и странным выражением глаз, которые при ближайшем рассмотрении оказывались разными — один карий, другой голубой. Перл поздоровалась и вручила Гаррисонам винную карту, они же смотрели сквозь нее, не замечая официантку и не имея представления, что ее отец работал у них уже почти три года, а в данную минуту устроился около обогревателя в сторожке их дома и смотрел на планшете баскетбольный матч. Дэвид Гаррисон заказал скотч и минеральную воду, его жена Слоан — белое вино. Джозеф, десятилетний младший сын, покосился на меню и заявил:

— Я буду пиво, — чем заслужил смех сестры, Кэссиди, и укоризненное «Я тебе покажу пиво» от матери.

Отсутствие Тристана Гаррисона, без сомнения, заметила не только Перл, но и все остальные в зале. Уже неделю в клубе ходили слухи: Гаррисоны приехали на зимние праздники в Тенни-Харбор, впервые. Теперь любопытные недосчитались одного из их замечательных детей.

Когда Перл вернулась с напитками и корзинкой хлеба, Лу Пуласки, который иногда играл с Дэвидом в гольф, подошел и хлопнул главу семьи по плечу:

— Решили провести выходные в здешних снегах? Чертовски рад тебя видеть. А где ваш старший?

Дэвид встряхнул салфетку и поиграл скулами.

— Остался дома.

— В Гринвиче?

Молчание.

— Нет.

Перл бросила быстрый взгляд на Слоан. Та не поднимала глаз. Дети тоже. Лу неловко похихикал и сменил тему, а Перл приняла заказ и с радостью удалилась.

Одна из дверей на кухню была чем-то подперта, и над проемом висел сверкающий хвойный шар, под которым полагается целоваться. Несколько помощников официантов стояли поблизости, ухмыляясь и ожидая, когда пройдет какая-нибудь девушка.

Перл резко развернулась и врезалась в Риза, который удержал ее от падения. Глаза у него слегка покраснели после рождественской вечеринки, которую он обслуживал до начала смены.

— Смотри, куда идешь, Хаскинс, — сказал он.

— Сам смотри. — Она наблюдала за ним весь вечер — кто-то должен был это делать, — пока он точил лясы, балагурил, разливал пино-нуар на скатерти, складывал для детей гусей из бумажных салфеток и заигрывал с дамами, которые годились ему в бабушки. Пусть даже подшофе, он обошел ее в чаевых — как всегда.

Позади них Индиго Коннер произнесла нараспев:

— Давайте, ребята, — и похлопала по шару, отчего тот закачался.

Все начали скандировать:

— По-це-луй! По-це-луй!

Перл выставила вперед свой поднос, как щит.

— За такое я могу и убить ненароком.

Риз улыбнулся, пожал плечами и отступил. Когда девушка повернулась, он взял в руки ее лицо и приложился к ее губам.

Перл закрыла глаза и склонилась к нему, чувствуя в его дыхании запах ромового гоголя-моголя. Кончики его пальцев скользнули к ее вискам и погрузились в волосы. Народ одобрительно свистел и улюлюкал. Когда Риз наконец отпустил Перл, девушка пошатнулась, словно только поцелуй и держал ее на ногах.

Риз, не оглядываясь, вошел в кухню; помощники официантов стали хлопать парня по спине и ерошить ему волосы. Перл вытерла рот, оправила клубную блузку и галстук и ощутила слабость и дрожь в коленях. Подняв взгляд, увидела, что за ней наблюдает Индиго.

Проходя мимо, та чуть улыбнулась и дотронулась до руки Перл:

— Все, как ты мечтала, бедняжка?

Перл покраснела как рак и уставилась на коллегу. Она так ясно видела, что сделает дальше: схватит Индиго за густой кудрявый хвост, подтащит к столику, и от ударов ее кулаков зазвенит фарфор-хрусталь.

А на самом деле с пылающими щеками и со слезами в глазах она направилась к выходу во двор. Не хватало еще, чтобы Индиго видела, как она плачет.

Оказавшись на улице в темноте, Перл шарахнула кулаком по стене и сползла на землю, подставляя лицо пронзительному ветру. Всего лишь минутная слабость. Потом девушка встала и, гордо вскинув подбородок, вернулась к своим обязанностям, пока маленькая нацистка Меривезер — ей бы служить в концлагере надзирательницей — не высунулась во двор узнать, кто отлынивает от работы.

Через пятнадцать минут, умывшись и причесав вихор, Перл принесла Гаррисонам заказ. Ей показалось, что Кэссиди изучает ее разноцветные глаза. В этом не было ничего необычного — так все делали, — но Перл опасалась, что выглядит заплаканной. Со стороны кухни послышалось ликование: помощники официантов поймали новую жертву.

— Что-нибудь еще?

— Нет, — отрывисто ответил Дэвид. Не глядя на девушку, он впился в жареного утенка.

Перл слегка склонила голову и отошла, старательно обходя Индиго и Риза на случай, если на нее снова накатит желание отомстить обидчице.

Гаррисоны ужинали. На сцене Стив Миллс, по выходным выступавший под аккомпанемент маленького рояля с традиционным коктейльным репертуаром, начал играть старый рождественский блюз «Merry Christmas, Baby». Как только Гаррисоны опустошили вазочки с крем-брюле, он сказал в микрофон:

— Приятно видеть, что наши перелетные птицы Гаррисоны присоединились к нам за два дня до Рождества. — Он пробежался пальцами по клавишам. — Давайте попробуем упросить Кэссиди подняться сюда и исполнить что-нибудь соответствующее сезону.

Присутствующие дружно издали удивленный вздох и обернулись к Гаррисонам. Просить семнадцатилетнюю одаренную пианистку Кэссиди «исполнить что-нибудь» было все равно что пригласить Леонардо да Винчи принять участие в шарадах с рисунками. Раздались редкие аплодисменты.

Слоан что-то прошептала Кэссиди. Со своего места у наряженной ели Перл показалось, что мать под столом стиснула колено дочери. Кэссиди спокойно отодвинула стул и поднялась по ступенькам на сцену. Все с облегчением захлопали.

Прямая и тонкая Кэссиди движением головы откинула назад волосы и поставила пальцы на клавиши. Она словно была высечена из слоновой кости — невозмутимая и безупречная в свете потолочной лампы, длинные белесые волосы струились по спине на фоне темно-синего платья. Перл, которой только в прошлом месяце исполнилось восемнадцать, никогда не доводилось встречаться с такими уверенными в себе ровесниками.

Из-под пальцев пианистки полились звуки «Gloria in excelsis Deo».[1] Она пела по-латыни чистым, хрустальным голосом; слов Перл не понимала, но музыка ее тронула. Глаза у нее снова увлажнились, на этот раз от приятных переживаний, и она стояла возле елки с мерцающими фонариками и немецкими шарами, внимая, как потом оказалось, лебединой песне Кэссиди Гаррисон.

Публика слушала затаив дыхание, пока последний звук не растаял под потолком. Тогда раздались громовые аплодисменты. Люди встали. Кэссиди тихо сказала в микрофон «спасибо» и вернулась к своей семье, невозмутимо воспринимавшей очередное выступление дочери и сестры, которая в восемь лет покорила Концертный зал Бостонского симфонического оркестра.

Вскоре после этого Гаррисоны отбыли, надев пальто из кашемира и превосходной шерсти. Джозеф один раз громко хохотнул, семья вышла в ночь, и двери за ними закрылись.

Вечер постепенно заканчивался, члены клуба подписывали чеки и по пути в гардероб желали друг другу счастливого Рождества. Когда Перл пошла на кухню, чтобы отнести последний заказ на десерт, хвойный шар уже сняли, а двери были закрыты; помощники официантов ходили с пристыженным видом и отводили глаза. Меривезер тоже была там. Все веселье как ветром сдуло.

После закрытия Перл подождала у своей машины, чтобы убедиться, что Риз может сесть за руль. В вязаной шапке, сунув руки в карманы дешевенького пальтишки, она переминалась с ноги на ногу, наблюдая за дверью служебного входа.

Риз появился, навалившись на Индиго и зарывшись лицом в искусственный мех ее воротника. Он что-то шептал девушке на ухо, и та заливисто смеялась. Не замечая в темноте Перл, парочка прошла мимо его машины к «скайларку» Индиго.

Перл, кусая губы, нырнула в свой автомобиль; знакомая обида снова стала снедать ее. Она завела мотор одновременно с Индиго и поехала вслед за ними по Харбор-роуд, где слева простирался массивный угрюмый океан. Перл выдерживала дистанцию, видя в свете фар очертания голов Риза и Индиго. «Скайларк» лениво вилял. Ну и пусть Индиго круглый год ездит на летней резине. Зато в девятнадцать лет она живет одна и делает все, что ей заблагорассудится.

Дом Перл находился на Эббот-стрит, а берлога Риза на Оушен-авеню, но Перл была уверена, что эти двое не станут сворачивать туда. Она преследовала их до знака «Стоп», где зад «скайларка» медленно занесло, автомобиль вильнул на Мэйн-стрит и затормозил, встретившись со снегоуборочной машиной. Заревел гудок. Безмолвно раскрыв рот, Перл вытянула руку, словно чтобы подстраховать их.

«Скайларк» зарычал, запыхтел и отъехал на противоположную полосу, чуть не оцарапав борт о снегоуборочную машину, потом обалдело постоял несколько секунд, затем колеса закрутились, и он двинулся дальше.

Перл прерывисто вздохнула. Зная Риза и Индиго, она могла предположить, что они сейчас ржут до упаду: смотри, что мы отчебучили! чуть не врезались!

А может, они смеялись над ней. Вдруг догадались, что Перл все видела, что она преследует их в метель, с колотящимся сердцем, утирая нос, в одежде, пропахшей жареной уткой, только чтобы убедиться в своих подозрениях: да, парочка едет к Индиго, чтобы лечь в постель и проделать то, чего с Перл еще не случалось, потому что единственным человеком, к которому ее влекло, был Риз.

Она вернулась домой, в безмолвный домик на Эббот-стрит. Приняла душ, оставила свет для отца, который вернется не раньше четырех часов утра, потом свернулась калачиком под одеялом и уставилась в стену. Никогда еще она так себя не презирала. Хотелось вылезти из кожи и выбросить ее, словно липкий купальник, стереть из памяти, как она, полная идиотка, у всех на глазах ответила на поцелуй Риза.

Сон не шел почти до полночи. На улице по-прежнему падал снег.

А в это время на другом конце Тенни-Харбор Гаррисоны горели в своих постелях.

2

Полгода спустя



Мальчишки пришли с солнца — может, играли в теннис или просто вернулись из яхт-клуба. Лбы у них были потные, позы расслабленные. Они расселись вокруг стола беспечной юношеской компанией, не обращая ни малейшего внимания на взгляды посетителей и официантов, и шепотом переговаривались.

Перл наблюдала за ними, часто дыша, чувствуя страх и приятное возбуждение. Он никогда не садился в ее секции. Теперь он был тут со своей свитой из приехавших на лето парней, чувствующих себя хозяевами жизни.

Перл взяла три экземпляра меню и пошла к ним, играя свою роль.

— Могу я предложить вам напитки? — Голос ее прозвучал принужденно и гораздо выше, чем обычно.

Тристан Гаррисон не подал виду, что знает ее. Отдыхающим так удобно: они не желают замечать местных жителей, которые готовят им пищу, меняют постельное белье, так же как и тех, кто тонет в подводных течениях их личной трагедии.

— Воды, пожалуйста. — Голос тихий и пренебрежительный. На нее не смотрит.

Июньское солнце оставило свой след на светлой коже Тристана, но с зимы он похудел, хотя благодаря ракетболу и многочасовым тренировкам на беговой дорожке по-прежнему был мускулистым и подтянутым. Перл хорошо знала жилку на его лбу, морщинку между бровями, которая не разглаживалась, даже когда он был в компании своих клевретов. Девушка изучала Тристана каждый раз, когда тот появлялся в ресторане, зачарованная исходившим от него духом горя, которое она, как и все, ощущала в его присутствии. Один. Он был совершенно одинок даже среди толпы, и, возможно, в этом они были схожи.

— Холодный кофе: сливки, сахар, одинарный эспрессо. И не кладите слишком много льда. — Парень напротив нее сидел откинувшись на спинку стула; белая майка без рукавов контрастировала с темной кожей, бейсболка сдвинута набок. Клуб уже давным-давно не требовал от посетителей являться в пиджаках и галстуках, но существовал все же негласный дресс-код, и Акил Малхотра выглядел очень уж вызывающе. Перл знала его в лицо — кто же не помнил юного индийца, угнавшего прошлым летом гольф-мобиль?

Парень слева был внуком Спенсеров. Привлекательный: взъерошенная белобрысая шевелюра, сильный загар, полученный в Северной Каролине, где он жил в семейной резиденции остальную часть года. Он улыбался Перл, взгляд его блуждал с ее лица на грудь и обратно.

— А вы что желаете?

— Удиви меня. — Слабый южный акцент с повышением интонации в конце каждой фразы.

Перл заморгала.

— Прекрасно. — И прежде чем уйти, снова бросила быстрый взгляд на Тристана.

Она приняла заказы еще от двух столиков и по пути на кухню встретилась глазами с Ризом; он ждал, когда рассядутся Мими Монтгомери-Хайнс и ее подруги, пожилые дамы в массивных бусах, широкополых шляпах и с яркой губной помадой, похожие на престарелых девочек, нарядившихся для игры в чаепитие. Мими обожала Риза; хостес всегда без напоминания сажала ее в третью секцию. Риз подмигнул Перл, не прекращая сыпать шутками, и освещенный солнцем зал огласился женским смехом.

Бармена на месте не было, так что Перл сама взяла из холодильника бутылку «Сан-Пеллегрино». Тристан всегда пил эту воду. Чьи-то пальцы почесали ее по затылку, и девушка улыбнулась, зная, что это Риз.

— Приветик, торопыга. — Он обошел барную стойку, снял крышку с блендера, бросил в чашу лед и налил сок лайма, ликер «Трипл сек» и текилу.

— Лучше уходи отсюда, пока Чес не вернулся.

— Он отошел пописать, а клиентам нужны напитки. Думаешь, я не знаю, как приготовить «Маргариту»? — Риз сунул в зубы палочку для помешивания коктейлей и начал ее жевать. — Давай, давай, что там у тебя?

— Холодный кофе: сливки, сахар, эспрессо. И еще один парень хочет, чтобы я его удивила.

— Накидай на поднос пирожков и спой «С днем рождения, мистер президент». Срабатывает безотказно. — Он достал из холодильника кувшин с кофе и налил в чашу.

— А ты по собственному опыту знаешь, да? — Перл подождала, пока он прокрутит жидкость в блендере. — Не слишком ли рано для таких коктейлей?

— Хаскинс, что нам известно о богатых людях?

Она вздохнула.

— Что им не возбраняется выпить за день больше, чем мы пьем за неделю.

— Вот именно. И поскольку сейчас, — он сверился с невидимыми часами, — чуток за полдень, Мими и ее подружкам нужно тонизирующее средство, чтобы дотянуть до часа коктейлей. Посыпь, пожалуйста, края солью.

Оглядываясь через плечо (никогда не знаешь, когда Меривезер вздумается выйти в зал, чтобы с тупым рвением выполнять свои обязанности заместителя директора), Перл подошла к Ризу, провела ломтиком лайма по краям бокалов для «Маргариты» и окунула их в крупную соль. Стоять так близко к Ризу О’Шонесси было все равно что подступить к высоковольтной линии электропередачи. Девушка чувствовала, как энергия буквально гудит в его жилистом теле высотой сто восемьдесят сантиметров, однако, несмотря на порывистые и небрежные движения, он все же прекрасно справлялся со своей работой. Каштановая челка упала ему на глаза, и Перл спрятала руки в карманы, чтобы удержаться и не пригладить ее. Товарищи не гладят друг друга по голове — она была уверена, что этот пункт есть в какой-нибудь инструкции.

— Кто выпустил Принца Тьмы? — Голос Индиго заставил Перл обернуться. Индиго, отставив бедро, оперлась о барную стойку и разглядывала Тристана. Даже в униформе из белой блузы, черных широких брюк и желто-зеленого полосатого галстука ей каким-то образом удавалось выглядеть сексуально, словно этот наряд сшили для нее на заказ. На Перл же блуза самого маленького размера висела, и ей приходилось носить ремень, чтобы брюки не соскользнули с худых бедер. — Похоже, теплая компания вернулась. — Индиго обратила свой холодный взгляд на Перл: — Везет тебе.

Риз наполнил бокалы.

— Держу пари, этот тип оставляет убойные чаевые. Пиф-паф! — Индиго и Перл, которым шутка Риза показалась циничной, разом скривились. — Девушки, где же ваше чувство юмора? Ладно, Инди, говори, что тебе нужно!

— А как там мой сюрприз? — напомнила Перл, стараясь казаться беспечной.

Риз смешал колу с гренадином и украсил стакан коктейльной вишенкой.

— Коктейль «Рой Роджерс». Если твоему парню меньше девятнадцати, он наверняка никогда не слышал про него.

Перл поставила напитки на поднос и ушла, пытаясь разобрать, что говорится ей вслед. Риз не успел ничего сказать — Индиго выпалила:

— Кувшин «Мимозы» и «Секс на пляже». Сделай, а?

Вероятно, это хороший знак. Эти двое то сходились, то расходились, но никогда не были официальной парочкой, и если сейчас они снова разбежались, то никто не станет сообщать об этом Перл.

Она поставила бокалы на стол перед молодыми людьми. Внук Спенсеров тут же слопал вишенку. Тристан и не взглянул на официантку, он копался в своем телефоне.

— Выбрали? — спросила Перл. Пока другие заказывали, Тристан продолжал водить пальцем по экрану. Что бы он ни выбрал, было ясно, что есть он это не будет.

Перл повернулась, чтобы уйти, и пропустила вперед хостес, провожавшую к столику двух посетителей. Пара тихо переговаривалась, косясь на Тристана. Он, казалось, этого не замечал, а может быть, просто уже привык к своей новой роли парии.

Тристан и раньше привлекал всеобщее внимание — он происходил из семьи Гаррисонов, получал престижную национальную стипендию за особые достижения в учебе, уже на первом курсе в Йельском университете стал лучшим игроком в лакросс.[2] Высокий, поразительно черноглазый, темные волосы всегда пострижены чуть выше воротника. Теперь волосы отросли, поскольку Тристан за ними не следил; кроме того, юноша стал носить готовую одежду, но он имел состояние гораздо крупнее, чем у большинства членов клуба, а это веское преимущество. Похоже, в его присутствии все испытывали восхищение, смешанное с отвращением, однако говорили: «Но ведь полиция его отпустила?» Правда, это почему-то никого не утешало. Нисколько.

Когда Перл принесла парням заказ и поставила перед внуком Спенсеров тарелку — сэндвич на поджаренной чиабатте с острой горчицей и веточками укропа по краям, — тот сказал:

— Слушай, ты меня поражаешь. Как ты все это запомнила?

— А еще я могу читать не двигая губами. Ты удивишься. — Перл прикусила щеку. Она почти услышала, как Риз произносит: «Хаскинс, у тебя полетели фильтры».

Но Спенсер не смутился, а улыбнулся, кривовато и простодушно.

— Если это приглашение познакомиться с тобой поближе, то я не против.

Перл прочистила горло.

— Повторить напитки?

Акил фыркнул:

— Спеклась.

— Она просто делает свою работу. — Спенсер не утратил непринужденности и поднял свой бокал. — Кстати, потрясный коктейль. Что это?

— «Рой Роджерс». — Перл сунула сервировочную подставку и поднос под мышку. — Приятного аппетита.

Отходя, она глянула через плечо. Тристан полностью повернулся на своем стуле и смотрел ей вслед. В лицо девушке бросился жар, и она быстро затерялась в толпе.

Чес уже снова маячил за барной стойкой — видимо, не в курсе, что в его отсутствие у руля стоял желторотик, — а Риз находился у столика Мими, откуда раздавался истерический смех. За ухом у Риза торчал коктейльный зонтик, и бокалы у всех были почти пусты. Перл осмотрела Мими, маленькую пышнотелую женщину с седыми курчавыми волосами до плеч, одетую в лиловый льняной костюмчик с шортами. После происшествия с Гаррисонами она одна из немногих не отказала отцу от места — в конце апреля позвонила из Техаса и попросила его открыть для нее коттедж и покрасить его. Это была первая работа, которую отец получил за месяц, первый чек, который они увидели за две недели, кроме зарплаты Перл.

Парни ели быстро, не тратя времени на разговоры. Когда Перл вернулась, Тристан пробирался к двери, задумчиво потирая левую руку.

— Что-нибудь еще, джентльмены? — поинтересовалась официантка.

— Да. — Спенсер наклонился вперед. — Телефончик не оставишь? — Это, наверно, самая древняя фраза приставучего клиента в истории сервисной индустрии. Акил издал досадливый стон, низко надвигая свою бейсболку.

Перл вытащила из кармана фартука чек, положила на стол и похлопала по нему.

— Хорошего дня.

Когда юноши удалились, она подошла к столу. Тарелка Тристана представляла собой материал для психологического исследования: вся пища, почти не тронутая, была сдвинута вправо. Он оплатил заказ за всех и оставил чаевые в размере пятнадцати процентов с точностью до пенни.

В углу чека были записаны номер телефона и имя: Бриджес Спенсер, а ниже нарисована улыбающаяся рожица с рожками.

3

В конце смены Перл вышла во двор на вечернюю жару, задержала дыхание и прислушалась. В отдалении затарахтел мотор — где-то на поле для гольфа, около девятой лунки, работала газонокосилка. Отец.

Казалось, весь клуб наблюдает за тем, как она пересекает западную лужайку и идет в сторону поля. Оценивают ее, делают выводы. Перл обычно снимала галстук только у сложенного из булыжника моста через пруд, вдалеке от светящихся окон.

Клуб представлял собой внушительное трехэтажное здание в характерной для Новой Англии архитектурной манере — обшитое белой вагонкой и с резными декоративными элементами. На июль было намечено празднование его столетия, и клуб уже гудел, предвкушая предстоящие в течение месяца торжества. Этот решительный гул напоминал белый шум, скрывающий постоянный пульс беспокойства. Прошло полгода с момента трагедии, запятнавшей место летнего отдыха, — недостаточно, чтобы мертвые упокоились с миром. Лучше похоронить Гаррисонов в разговорах на балах и тихих аукционах, дамских чаепитиях и регатах в заливе.

Поскольку днем жара стояла такая, что находиться на поле было просто невозможно, игроки в гольф направлялись в это время суток в свои летние особняки или в бар. Главный дом смотрителей, с двускатной крышей, покрытой серебристым гонтом, располагался в левой части. Там ночевали сотрудники, но отца среди них не было.

Дики Фурнье увидел приближавшуюся Перл и показал большим пальцем туда, где дорожка сворачивает и теряется из виду.

— Он у черта на рогах. Возьми «гейтор».

— Спасибо. — Схватив связку ключей, девушка бросила сумку на сиденье гольф-кара и нажала на педаль. Ветер приятно дунул в лицо.

За поворотом открывался панорамный вид на залив Френчмен[3] и остров Литтл-Никату, расположенный в миле от острова Маунт-Дезерт, где находился клуб. Словосочетание «жить на острове» звучит романтично, но Маунт-Дезерт — второй по величине у восточного побережья, и до него можно легко добраться по мосту, без необходимости плыть на швыряемом волнами пароме. Перл понимала строгую красоту этих мест; но она знала и недостатки здешней жизни после окончания летнего сезона: ставни на окнах магазинов; один-единственный светофор, мигающий желтым; однообразный снежный покров, устилающий все вокруг.

Большая часть поля была только что пострижена в направлении вдоль, от грина[4] до стартовой площадки и снова назад, но здесь постриженные дорожки заканчивались. Перл заметила газонокосилку, оставленную около песчаной зоны, отца же нигде видно не было. Она посигналила и остановилась.

— Папа, ты где?

Ответа не последовало. Перл вышла из машины и зашагала вдоль неровного скалистого обрыва, проводя рукой по проволочной изгороди. Наконец она увидела отца, стоявшего на самом краю и смотревшего в море.

Перл вцепилась в колья забора, боясь заговорить и испугать его, но он почувствовал ее присутствие и обернулся, оторвавшись от своих мечтаний.

— Привет, Перл. — Он казался прежним спокойным отцом, но бессонные ночи последних шести месяцев избороздили морщинами его лицо с заостренными чертами, как и у нее самой. Это от него дочь унаследовала тщедушную комплекцию, легкую волну в волосах и привычку кусать губы, когда была расстроена или пребывала в смятении.

— Уже пять часов. — Перл все еще не могла пошевелиться. Отец, кажется, понял, как напугал ее, и, отойдя от края, протиснулся через панели забора; дочь сразу же крепко обняла его за талию. — Что ты там делал?

— Осматривался. — Отец поцеловал Перл в макушку. Девушку обдало его крепким запахом: мятная жвачка, свежий пот и алкоголь, но выпитый давненько, может быть еще утром, — когда дочь выходила из комнаты, он добавлял в кофе ирландский виски. — А у меня кое-что для тебя есть.

— Надеюсь, не мяч для гольфа?

— А что, в детстве ты их любила. — Он что-то вынул из кармана и положил ей в ладонь.

Перл разжала пальцы и увидела полосатую, как тигр, идеально целую ракушку.

— Ты нашел ее там?

— Подумал, подойдет для твоей коллекции. — Этот жест почти заставил ее забыть, что отец не ответил на вопрос. — Как дела на работе?

В мозгу Перл вспыхнуло воспоминание о Тристане.

— Как обычно. Обслуживала богачей.

— Похоже, мы занимаемся одним и тем же. Давай я сегодня пожарю что-нибудь на гриле. Я купил бифштексы за полцены у Годфри.

— Ладно. Но для гриля нужен газ.

Отец тихо выругался.

— Можно пожарить на плите. Сделаешь салат с макаронами? — Перл была вознаграждена кивком и полуулыбкой. — Давай наперегонки.

Отец направился к газонокосилке, Перл побежала к гольф-кару и тронулась с места еще до того, как он завел свою машину. Всю дорогу она следила за ним в боковое зеркало. Лучше сосредоточиться на гонке и не думать о том, как у нее перехватило дух, когда она увидела отца на краю обрыва, как все ее страхи ожили в тот момент. Да, это лучше, чем задавать отцу трудные вопросы, которые требовали ответа: ты думал о них? когда же ты придешь в себя?



Во дворе перед домом стояла на прицепе для лодок отцовская парусная шлюпка «Битл Кэт», которую в семье называли Котом, а прислоненная к ней табличка с надписью аэрозольной краской гласила: «Продается. $3500, возможен торг». Изначальные цены — $4500, $4000 — были закрашены. Отец стоял к лодке спиной и смывал из шланга пыль со своего обшарпанного пикапа, свободной рукой держа первую банку пива за вечер.

Необходимость продать лодку стала последним действием драмы. Отец приобрел шлюпку еще до рождения Перл. В детстве они с дочерью по воскресеньям иногда забрасывали удочки в гавани — мать никогда с собой не брали, да она и не рвалась ехать с ними. Родители имели так мало общего, что непонятно, как Перл вообще появилась на свет. Отец и дочь были товарищами по рыбалке, партнерами в покере, бросали мячик теплыми вечерами и паяли что-то в сарае. Мама часто жаловалась, что ее в их клуб для двоих не принимают, но стоило ей и Перл затеять вместе какое-нибудь женское дело, это всегда кончалось ссорой; казалось, они говорят на разных языках. Когда наконец состоялся развод, Перл было тринадцать, и судья позволил ей самой выбрать, с кем жить. Девочка даже удивилась, когда ее спросили об этом. А мать так никогда и не простила ей выбора. Почему еще она устроилась на работу в Киттери, почти в четырех часах езды отсюда?

Проезжавший по Эббот-стрит седан замедлил ход — водитель рассматривал Кота. Перл, сидевшая в шезлонге, выпрямилась, но машина быстро укатила. Девушка расслабилась, снова подобрала под себя ноги по-турецки и продолжила читать на планшете роман Джейн Остин «Разум и чувства».

— Наверно, надо снизить цену. — Отец открыл вторую банку пива.

— Она и так уже ниже некуда.

— Иначе мы никогда не сбагрим чертову лодку. — Он с каменным лицом поливал из шланга брызговики.

Отец и дочь не хотели продавать шлюпку, но ничего не оставалось — они шли ко дну. Почтовый ящик был забит предупреждениями от коллекторских агентств; теперь они могли связаться с семейством Хаскинс только по обычной почте: отец отключил телефонную линию, чтобы сэкономить деньги, а также избавиться от репортеров, которые осаждали его вопросами, что он видел в вечер трагедии. Отцовский бизнес — уход за коттеджами, — который держал их на плаву с осени по весну, был разрушен. И все из-за Гаррисонов и распространявшихся по городу сплетен о том, что во всем виноват Уин Хаскинс. Залил глаза и проворонил преступника, говорили все.

Перл вспомнила о Тристане, сидевшем сегодня так близко от нее, что она могла добавить бренд его лосьона после бритья к собираемым тайком сведениям о Гаррисоне. Утонув в шезлонге, Перл закрыла свои страницы в соцсетях — после последней ссоры она общалась с матерью только онлайн, и та постоянно пыталась застать ее в интернете, — открыла Google и под звон маминой старой подвески в виде миниатюрных якорей ввела знакомый поисковый запрос «Гибель семьи Дэвида Гаррисона».

Перл перечитывала первые статьи в «Маунт-Дезерт айлендер» и «Элсуорт американ» сотни раз. Она до малейших подробностей знала опубликованные там фотографии, начиная от полноцветного изображения дома Гаррисонов с обгорелой дырой в крыше, закопченной обшивкой стен и зияющим восточным окном на втором этаже, где находилась хозяйская спальня. По двору сновали пожарные с испачканным сажей инвентарем. Заголовок в «Американ» гласил: «Мультимиллионер Дэвид Гаррисон и три члена его семьи погибли при пожаре в Тенни-Харбор».

Пожар — причина его тогда была еще неизвестна — начался в спальне Дэвида и Слоан, распространился по коридору второго этажа и добрался до комнат Кэссиди и Джозефа, а затем через потолок до мансарды, где три года назад, когда семья купила особняк, устроили комнату Тристана. Утром 24 декабря тела Дэвида, Слоун, Кэссиди и Джозефа отвезли в морг округа; Тристан в ту ночь находился в другом месте.

Перл потянулась. Тем утром она проснулась одна в пустом доме и прочитала эсэмэску, которую отец отправил ей в три часа ночи: «Непредвиденные обстоятельства; буду дома, как только смогу». Позже выяснилось, что он писал из больницы, где ему оказывали помощь из-за ожогов рук второй степени и порезов, полученных, когда он разбил кулаком оконное стекло. За завтраком Перл сидела лицом к окну, ожидая появления отца. Елочная мишура раскачивалась в такт вентиляции обогревателя. Потом он позвонил и рассказал, что произошло.

«Пожар в доме Гаррисонов вызван поджогом. Есть жертвы». В следующей статье впервые использовали семейную фотографию, которая так и будет сопровождать материалы по этому — до сих пор не раскрытому — делу. Снимок всей семьи в различных костюмах, выдержанных в бело-синей цветовой гамме, был сделан около двух лет назад. А какие Гаррисоны серьезные: можно подумать, что фотограф специально попросил их не улыбаться.

Зазвонил телефон, и Перл вздрогнула; потом, не отрывая взгляда от лица Тристана на экране, ответила:

— Что случилось?

— Ничего. Просто у нас тут торт девать некуда, — прочавкал Риз с набитым ртом.

Перл надеялась, что он позвонит, а он всегда держал ее в напряжении до самых сумерек.

— Торт — это прекрасно. — Перл посмотрела на отца, который теперь сидел на ступенях крыльца. Она уже потеряла счет банкам пива. — Приноси к нам.

— Но я смогу зайти только на минутку. — Риз помолчал. — Пе-ерл, да брось. Я собираюсь смотреть вторую часть «Зловещих мертвецов».

Это уже была грязная уловка.

— Напишу тебе через секунду. — Перл нажала на «отбой», крутя телефон в руках.

— Риз звонил? — Отец наблюдал закат над крышами соседских домов.

— Да. Но я, пожалуй, не пойду… Надо посуду мыть…

— Я помою. Если хочешь встретиться со своим бойфрендом, иди.

— Он не…

— Называй как хочешь. Я буду держать оборону.

Однако была опасность, что он ее не удержит. Была опасность, что отец погрузится в размышления, по телевизору не покажут ничего интересного, стены станут давить на него, и тогда он решит поехать ненадолго в «Таверну». И Перл потеряет еще одну частицу его личности.

От Риза пришло сообщение: «Бензопила вместо руки нереально круто».

— Я скоро вернусь, обещаю.

Перл пробежала вверх по ступеням, и отец помахал ей. В ванной девушка причесалась (не помогло) и брызнула на себя чуть-чуть из пробника «Шантийи», который мать забыла в шкафчике. Риз бы хохотал до усрачки, если бы сейчас увидел ее.

Перл села в свой старый «сивик» и поехала в кафе «Зелье», над которым Риз жил со своей уже бывшей мачехой. Заведение находилось на первом этаже старого магазина, построенного в XIX веке, и Джовии, как управляющей, позволялось снимать квартиру на втором этаже.

Перл нашла их обоих на кухне: Джовия за обеденным столом делала маникюр, Риз сидел на разделочном столе и ел шоколадный торт — скорее всего, уже второй или третий кусок.

Джовия поздоровалась с Перл и покачала головой:

— Не понимаю, как ты его терпишь. Такой обмен веществ должен быть запрещен законом.

— А мне ты что-нибудь оставил? — В коробке лежал один тоненький кусочек. — Ничего себе! Ты просто свинтус.

— Отстань. Я сегодня не завтракал.

— А все потому, что вылез из постели за десять минут до начала смены. — Джовия подула на ногти и указала на Риза. — Я вам не горничная, уважаемый, будить вас не собираюсь. В следующий раз извольте вставать по будильнику.

— Я не против.

Перл откусила кусок торта.

— Спасибо, Джовия. Очень вкусно.

— Надеюсь. Я сама пекла.

Теперь, когда туристический сезон был в самом разгаре, на кухне всегда имелись в большом количестве вчерашние кексы и круассаны; Джовия приходила домой выжатая как лимон и готовить уже не могла. Мачеха с пасынком были полными противоположностями: она, маленькая, темноволосая и пышная женщина за сорок, любила тесные джинсы и стильные футболки; Риз же, подтянутый, с живыми серыми глазами, предпочитал интересные вещи из комиссионки, футболки с логотипами музыкальных групп и кожаные браслеты на запястье, которые носил даже на работу, игнорируя дресс-код. По характеру они различались, как лед и пламя, но каким-то образом им удавалось ладить, возможно потому, что Риз жил в основном на втором этаже бывшего каретного сарая во дворе.

Риз барабанил пальцами по столу и, как только Перл положила в рот последний кусок торта, вскочил и сказал:

— Пойдем.

Джовия насмешливо произнесла:

— Вы что, собираетесь смотреть эту лабуду?

— Ага, — кивнул Риз.

— О боже. Людям сносят головы, вырывают внутренности. Покажите мне романтическую комедию, где персонажи по-доброму относятся друг к другу.

— Ромком — отстой. — Риз придержал для Перл заднюю дверь. — Два идиота встретились, втюрились друг в друга с первого взгляда, поссорились из-за какой-то ерунды и до конца фильма выясняют то, что зритель понял уже в начале. Финальные титры.

— Слушай, умник. Любовь вообще большая глупость, но это не значит, что от нее нужно отказаться.

— Продай этот афоризм издателям открыток.

Джовия с шутливым рычанием повернулась к Перл:

— Если он что-нибудь себе позволит, дай ему по рукам.

— Ладно.

Перл прошла в дверь, Риз обогнул ее и побежал вниз по лестнице. Она погналась за ним по мощенной каменными плитками дорожке к каретному сараю, где громоздились башни коробок в человеческий рост, с салфетками и деревянными палочками, и потом по спиральной лестнице к недостроенному второму этажу: там тоже все место занимал склад кафе, кроме того угла, в котором обретался Риз. На полу матрас, рядом пластиковая этажерка с ящиками, коробка вместо тумбочки и торшер. Когда Риз поселился у Джовии, она предложила ему раскладной диван в квартире, но он наотрез отказался, поскольку хотел иметь свое место.

Риз повалил Перл на постель, но она, смеясь, завизжала, защекотала его под мышками, и парень взвыл и откатился. Когда он задрал ей рубашку и с неприличным звуком поцеловал живот, девушка закричала всерьез, вскочила на ноги и одернула край рубашки.

Риз, хохоча, откинулся на подушки.

— Если хочешь уберечься, пришей рубашку к трусам.

— Заткнись.

— Да ладно, я все равно ничего не видел. — Молчание. — Значит, бывают лифчики минусового размера? Надо же.

Перл принялась колотить его кулаками. Риз закрыл руками голову и смеялся, пока она не устала и не пнула его для разнообразия, а потом плюхнулась назад и включила на старом ноутбуке фильм.

— Придурок.

Примерно через полчаса он перекатился на бок и обнял ее за талию.

— Не спи, — тихо сказала Перл. Риз почти всегда засыпал, когда они вместе что-нибудь смотрели.

— Я и не сплю. — Казалось, они неловко, с перерывами, сближались. Отец не знал, как свободно они вели себя здесь, какая интимность установилась между ними, и Перл хотела, чтобы все так и оставалось.

Они подружились в старших классах школы, когда Риз переехал сюда из Портленда. Почему он выбрал из всех именно ее, Перл не знала; скорее всего, потому что они жили по соседству. Потом оба устроились работать в клуб. Перл всегда была отщепенкой — и в школе, и на работе: в школе не умела заискивать перед красотками, которые верховодили в классе, а бегать с мальчишками ей теперь было уже не по возрасту. Они с Ризом никогда не целовались, кроме того раза в сочельник — но эти унизительные воспоминания она старалась стереть из памяти.

Перл протянула руку и сцепила свои пальцы с пальцами Риза, он не отнял руки, и девушка почувствовала слабое возбуждение.

Завибрировал телефон Риза, лежавший на коробке. Издав недовольный стон, он взял аппарат, взглянул на экран и положил мобильник назад. Перл не успела увидеть, кто звонит. Наверно, Индиго. Риз лег, положив руку под голову, и стал смотреть на царящий на экране ноутбука хаос.

— Ты как? — спросил он наконец.

— Я? Нормально. — Но теперь она была напряжена и потому села, обхватив колени. — Не хочешь прокатиться?

Риз написал Джовии, что они уезжают, — та ответила: «Только не поздно. И ОСТОРОЖНО», — и они отправились на прогулку: Перл за рулем, Риз рядом, прихватив из своей заначки бутылку пива, которую держал пониже, так чтобы не заметили полицейские в проезжающих мимо патрульных машинах, с декабря ставших постоянной частью пейзажа. В воздухе витали запах океана, вонь выхлопных газов и душный аромат пионов.

— А Джовия знает, что ты таскаешь у нее бутылки? — Перл направилась к Оушен-авеню мимо освещенного уличными фонарями длинного ряда гостиниц разных категорий и замысловатых лавок, где продавались сувениры и изделия местных ремесленников. Те, кто считал Бар-Харбор[5] слишком претенциозным, отдыхали от лихорадочного ритма Нью-Йорка, Бостона и Чикаго в Тенни-Харбор. С конца июня до середины августа, когда члены загородного клуба и просто состоятельные семьи приезжали в свои летние дома и к своим яхтам, население города увеличивалось вдвое.

Риз пожал плечами, открывая крышку и отхлебывая пену.

— Думаю, она просто рада, что я не варю наркоту в каком-нибудь подвале. Пара бутылок пива из холодильника — не такая уж большая потеря.

— Что-нибудь слышно от твоего отца?

Он отхлебнул еще.

— Не-а.

Джовия и Лиам, отец Риза, развелись почти три года назад. Мать Риза была по уши в заботах о двух маленьких детях от второго брака, а нынешнюю, третью, жену отца не прельщала идея воспитания тинейджера, особенно такого языкастого. Поэтому на семейном совете было решено, что Риз поселится вместе с Джовией, пока не закончит школу. С тех пор Лиам забыл о своем обещании помогать им материально, и Риз больше года не разговаривал с отцом.

Когда проезжали по Оушен-авеню, юноша покачал головой и прочитал вслух надпись на табличке номерного знака идущей впереди машины:

— Отпускландия.[6] Что за дерьмовое прозвище штата. — Он поднял бутылку, приветствуя «тойоту-тундра» из Нью-Гэмпшира, подрезавшую их на светофоре. — «Живи свободным или умри».[7] Чертовски верно.

Стайка отдыхающих подростков высыпала на пешеходный переход — пишут эсэмэс, болтают, не обращая внимания на машины. Это были те же ребята, что загорали в клубе в шезлонгах у бассейна, лениво играли в теннис на кортах и устанавливали стандарты крутизны на городской эстрадной площадке. Перл ударила по тормозам, а Риз протянул руку к рулю, резко нажал на клаксон и высунул из окна голову:

— Эй вы, в футболках с крокодилами! Магазин «Лакост» в той стороне! Уйдите с дороги!

Один мальчишка показал ему средний палец, Риз ответил тем же и с ухмылкой откинулся на сиденье.

— Полегчало? — медленно выдохнула Перл и снова поехала. — Не стоило этого делать.

— Почему нет? — Он поднял глаза к небу и перешел на шепот: — Думаешь, Меривезер всюду понатыкала скрытых камер?

— Не-е-ет, я думаю, если эти ребятишки узнают нас в ресторане и нажалуются мамочке с папочкой, нам не поздоровится.

— Да брось. Им понравилось. — Он смахнул капли пива, попавшие на консоль. — Затем они и приехали сюда, в затерянный мир, разве нет? Богатенькие тащатся от местного колорита. Считают нас солью земли. Они всерьез полагают, будто мы всю зиму сидим у дровяной печи, питаемся китовым жиром и распеваем матросские песни. — Перл улыбнулась, и Риз взъерошил ей волосы. — Расслабься, никто нас не уволит.

Они выехали из города и углубились в рощу, направляясь к аллее Миллионеров — так местные жители называли Коув-роуд, куда летом сбегали от своих утомительных дел баснословно богатые люди. Первым стояло самое старое здание — особняк Спенсеров в георгианском колониальном стиле с тремя гостевыми домами поменьше, расположившимися вокруг лужайки, как маленькая деревня. Пожилой Фредерик Спенсер теперь круглый год жил в Тенни-Харбор, показывался только в клубе, хотя фамилия его фигурировала в городе на каждом шагу: его имя носили, например, фонд в публичной библиотеке и школьный стадион.

— Флаг поднят. Народ, похоже, приехал. — Риз кивнул на яркое морское знамя, развевающееся у одного из коттеджей, — забавный обычай Спенсеров, означающий, что семья поселилась здесь на лето.

Перл вспомнила о Бриджесе и подумала, стоит ли говорить Ризу, что Спенсер к ней клеится. Лучше не надо. Если она заикнется о Бриджесе, придется рассказывать и о Тристане, а она к этому еще не готова. Риз быстро взглянул на нее.

— Твой отец работал у них?

— Нет, за усадьбой Спенсеров ухаживает человек из Уинтер-Харбор. — Отец Перл не единственный обслуживал помпезные особняки на острове Маунт-Дезерт, обитаемые всего пару недель или месяц в году.

Каждая подъездная дорожка была отмечена элегантной табличкой с фамилией семьи: Вутен, Монтгомери-Хайнс, Мерц, Лэнгстром. Перл бывала здесь много раз: сначала ребенком, сопровождая отца на работу — разгребать снег, проверять замки, поддерживать в трубах нужную температуру воды, чтобы они не замерзли, — а с прошлого декабря частенько проезжала мимо одна, бросая своим присутствием вызов пустым, закрытым на зиму домам. Может, их владельцы и уволили отца, но город им не принадлежал.

Все звуки, которыми Риз обычно заполнял тишину, — щелканье пальцами, мурлыканье мелодий себе под нос — стихли. Видимо, он уже понял, куда они направляются: Коув-роуд, 168, длинная извилистая подъездная дорожка с вырезанной на гранитной плите надписью «Гаррисон».

Пока Перл вела машину по гравию, они молчали. Сначала из темноты показалась сторожка, небольшое кирпичное строение с окном, переговорным устройством и пультом для открытия пятиметровых железных ворот. Современная ограда контрастировала с расположенным в глубине участка домом — двухэтажным колониальным зданием с мансардой, чья фотография достойна была занять целый разворот в журнале, посвященном жизни высшего общества. Вместо этого она появилась в «Тайм» в качестве иллюстрации к статье под названием «Загадка сгоревшего особняка: Убийство миллионера Дэвида Гаррисона», которую Перл перечитывала, пока не затвердила каждый абзац как «Отче наш». В этой статье упоминали и Уина Хаскинса: он в ту ночь подменял постоянного сторожа, который в тот сезон не смог принять запоздалое предложение Гаррисонов, и вот, получается, не словил мышей: кому-то удалось забраться внутрь. Злоумышленника до сих пор не поймали.

Перл и Риз сидели, погруженные в свои думы, глядя на дом, словно на головоломку. Теперь здесь был новый смотритель: ленту, ограждавшую место преступления, сняли; горелую труху вывезли со двора; траву постригли. Дыру в крыше затянули брезентом, а выбитое окно спальни Дэвида и Слоан закрыли листом ДСП. Перл помнила опубликованную в «Тайм» схему, подробно изображающую путь убийцы и дорожку разлитого им горючего вещества.

— Как ты думаешь, почему он остался здесь? — Голос Перл прозвучал словно бы издалека. Называть имя Тристана было не нужно.

Риз переменил положение.

— Понятия не имею. Казалось бы, надо отсюда валить не оглядываясь. Я бы поступил именно так. — Он засомневался: — Их ведь похоронили не на нашем кладбище?

— Нет, в Коннектикуте.

Тенни-Харбор поразила новость о том, что Тристан снял дом в новом квартале на улице Наррагансетт, ездит в отцовском «бентли», играет в одиночку на кортах в ракетбол. Почему после всего произошедшего один из самых богатых молодых людей в стране не вернулся к привычному образу жизни? Не отправился в Йель или семейный дом в Гринвиче? Зачем ему оставаться в туристическом городе штата Мэн, где у него никого нет, где люди либо отворачивались от него, либо глазели с откровенным любопытством, как зеваки на месте автомобильной аварии?

— Отец считает себя виноватым, — совсем тоненьким голоском произнесла Перл. — Я это знаю. — Она глубоко вдохнула. — Он мне поклялся, что не пил в ту ночь.

Риз молчал целых десять секунд — новый рекорд. Потом мягко прикоснулся к затылку подруги.

Они молча сидели в машине, пока какой-то треск не заставил их широко распахнутыми глазами вглядываться в ночь. Угол брезента оторвался на ветру. Риз выругался и откинулся на спинку сиденья.

— Поехали отсюда. Тут водятся привидения.

Перл отвезла Риза обратно и подождала, пока его силуэт не появился в окне второго этажа каретного сарая. Когда она добралась домой, отца не было. Посуду он не вымыл.

4

На следующий день они снова пришли в ресторан: на этот раз вдвоем — Бриджес и Тристан. Хостес посадила их в секцию Индиго, к дальней стене возле окна. Тристан разложил на коленях салфетку, и его руки так и застыли там, словно он забыл, что делать дальше. Перл отвернулась и стала отсчитывать сдачу.

Что у них запланировано на сегодня? Наверно, поспать до десяти, посидеть за кофе и поглазеть на девушек в кафетерии на Оушен-авеню, а потом вместе с остальными отпрысками членов клуба плюхнуться в бассейн и потянуть время, чтобы пообедать изысканно поздно.

Перл ушла на кухню, а вернувшись, обнаружила, что Бриджес в одиночестве сидит за столиком в ее секции.

— Привет, — поздоровался он. — Ты не позвонила.

— Тебе лучше вернуться за свой стол.

Она еще никогда не встречала таких улыбчивых людей.

— Давай сделаем все по правилам. — Парень протянул ей руку. — Бриджес Спенсер. Приятно познакомиться.

Перл молча смотрела на его ладонь.

— Твоя очередь.

Она постучала по бейджу:

— Сам мое имя прочитать сумеешь?

Он засмеялся:

— Не заставляй же меня стоять с протянутой рукой.

Перл быстро и крепко пожала ему руку.

— Я часто тебя здесь вижу. — Усаживаясь поудобнее, Бриджес откинулся на спинку кресла. Он был худощавым, с глазами цвета выцветшей джинсовой ткани и чуть вздернутым носом. — Что ты делаешь в свободное от работы время?

Уголком глаза Перл заметила яркую вспышку. Чета Малхотра пересекала зал со своими друзьями и партнерами по бизнесу Фрейзерами; Акил в наушниках тащился на несколько шагов позади. Мать Акила была в сарафане цвета фуксии и сочетающемся с ним коротком жакете, ее муж выглядел более сдержанно и старомодно — рубашка поло и шорты цвета хаки. Увидев Тристана, Акил, ни слова не говоря, отделился от группы взрослых и сел за стол к приятелю. Мистер Малхотра, элегантный, представительный мужчина, даже не посмотрел в сторону сына, но его жена сдвинула брови и недовольно поджала губы.

— Эй, не отвлекайся. — Бриджес коснулся руки Перл.