Я пришла в «Ленту» из интернет-редакции RT, работавшей по сильно отличавшимся от «Ленты» канонам. По меркам «Ленты» я не знала ничего. Хотя вакансия, на которую я шла, была в рубрике «О рекламе», мечтала я, конечно, об отделе медиа. Но когда на собеседовании Галя с гневом рассказала мне про девочку-стажера, которая написала статью про Сергея Доренко, не выяснив толком, кто он такой, я поняла, что лучше я помолчу. Кто такой Доренко, я тоже тогда представляла с трудом. Через два года мне пришлось брать интервью и у него.

Я объяснил им ситуацию со своим везением. Когда я закончил, Дрейк совершенно не удивился. Он уже догадался, что у меня были какие-то скрытые способности.

– У тебя есть какие-нибудь другие опасные секреты? – спросила Тесса.

Чтобы начать работать в «Ленте», не нужно было заранее уметь писать новости или статьи. В каком-то смысле было даже лучше, если вы не умели их писать – тем проще было научиться. Самым важным было умение адекватно воспринимать информацию и быстро ее обрабатывать. «Ленту. ру» нередко называли агрегатором, который просто занимался «переписыванием чужих материалов» и не создавал оригинального контента. Так говорили люди, которые не понимали, сколько важной и непростой работы стояло между исходной новостью и итоговым материалом на «Ленте». «Лента» не только искала и дополняла новости важными подробностями, она их вставляла в контекст, потому как многие события ничего сами по себе, без бэкграунда, не сообщают читателю.

Я оживился.

Кроме того, «Лента» переписывала новости из агентств нормальным разговорным языком. Переписанные так новости сразу приобретали смысл – шла ли речь об очередных действиях сотрудников правоохранительных органов или о чтении какого-нибудь нового законопроекта в Госдуме. Писать ясно и понятно вообще всегда было важно для «Ленты» – именно это отчасти определило успех научного отдела, который, несмотря на порой снисходительное отношение со стороны академического сообщества, упорно занимался популяризацией науки для широкого читателя.

– Мой смех исцеляет неизлечимые болезни.

«Лента» не представляла собой редакцию СМИ в классическом ее понимании, но была, безусловно, профессиональным СМИ. Этот профессионализм воспитывался прямо там, на месте – в том числе и частой критикой со стороны главного редактора. Конечно, мы «просасывали» отдельные новости, конечно, иногда ошибались, а иногда не обращали внимания на какое-то важное событие. Но когда происходило что-то экстраординарное – Бирюлево или Майдан, – вся редакция начинала работать быстро и слаженно. Люди приезжали в редакцию в выходные, бросив дела, и садились писать новости – иногда до поздней ночи.

Дрейк моргнул.

«Лента. ру» никогда не была «российской The New York Times», как ее многие называли после закрытия. И в этом было ее преимущество – она не была отягощена 150-летней историей, жесткими форматами и строгими стайлгайдами. Про то, что у «Ленты» скоро будет стайлгайд, я слышала все те два с половиной года, что в ней работала. Но в итоге жесткий формат в «Ленте» был только один – новости. И он через пару месяцев работы становился уже автоматическим умением сотрудников.

– Правда?

Это отсутствие жестких рамок позволяло «Ленте» постоянно экспериментировать – делать спецпроекты, изобретать неожиданные форматы текстов, писать смешные онлайны по выступлениям Путина. В какой-то момент стало понятно, что онлайны, в которых иронично комментировались все слова первого лица, – это, пожалуй, единственный способ воспринимать то, что из года в год повторяет для народа президент.

– Нет.

Я с этим свободным подходом к формату познакомилась очень быстро, месяца через три после прихода в «Ленту». На одной пресс-конференции я спонтанно записала небольшое интервью с представителем Russ Outdoor – главным продавцом наружной рекламы в России. Темой разговора была активная борьба московских властей с засильем вывесок и баннеров на улицах города. Не бог весть какое острое интервью, но пара недовольных слов в адрес московской мэрии там была. Пресс-служба Russ Outdoor, с которой мой собеседник попросил согласовать цитаты, мало того что вычеркнула их, так еще и переписала весь текст. В итоге вместо обычной беседы я получила совершенно нечитаемый пресс-релиз, на второй строке которого хотелось выть от тоски. Совершенно растерявшаяся, я пошла с двумя этими текстами к главному редактору. Иной главред наверняка предложил бы убрать интервью куда подальше и забыть об этой истории. Галя же посмеялась и предложила пересказать всю эту историю, а также привести цитаты из оригинального текста и соответствующие им места из текста пресс-службы – чтобы было понятно, как беседа была искажена при согласовании. В итоге из обычного интервью получился наглядный рассказ про вечную борьбу журналистов с пресс-службами. Стоит ли говорить, что с Russ Outdoor мы с тех пор больше не общались.

Тесса рассмеялась и хлопнула его по руке.

Мы помолчали, а потом я спросил:

– А что насчёт тебя, Тесса?

Эта же гибкость в подходе определяла и то, что журналисты «Ленты» могли пробовать себя в самых разных жанрах. Я не знаю, пожалуй, больше ни одного такого СМИ, в котором бы давали писать колонки стольким журналистам внутри редакции. И темы этих колонок могли быть самые разные – от сандалий, надетых на носки, до «болотного дела» и очередного пропагандистского загиба Дмитрия Киселева. Профессиональное сообщество такой подход раздражал: не раз я слышала, что колонки на «Ленте» читать невозможно, если только это не тексты какого-нибудь общепризнанного автора типа Юрия Сапрыкина или Линор Горалик. Колонки были для нас возможностью говорить с читателем на человеческом, не новостном языке. И для читателя «Ленты» такой диалог был ценнее, чем «умные», отдающие снисходительностью тексты высоколобых журналистов.

– Ты о чём?

– Мы уже знаем, что чувствует Дрейк. Разве ты не переживаешь, что скажет по этому поводу твоя семья?

Еще до работы в «Ленте» я, кстати, постоянно читала раздел с офтопиками и уже помнила отдельных авторов в лицо. Как-то мы с братом случайно встретили в «Перекрестке» на проспекте Мира Андрея Коняева. Брат еле утащил меня из магазина, пока я восторженно кричала поверх голов удивленных людей (был канун Нового года, и я была несколько навеселе): «Эй, я читаю твои колонки!» Первое время, когда я только начинала работать в «Ленте», я старалась Коняеву на глаза не показываться.

Она пожала плечами.

– В нашей семье я первый маг за много лет. Нас могли бы исключить прямо сегодня, а они всё равно буду гордиться, что я вообще сюда попала.

– Отлично, – ответил Дрейк, – потому что это вполне возможно.

То, что мы не были профессиональными журналистами изначально, а почти всему учились в «Ленте», делало нашу работу свободной от множества условностей. Например, от жесткой субординации. Внутри редакции каждый мог высказывать свои идеи и желания, и, если они были хорошими, их чаще всего принимали. Иногда, конечно, можно было нарваться на плохое настроение Гали и выслушать все, что она о твоей идее думает, – но иногда ее можно было и переубедить.

В этот момент на улице раздались громкие крики.

Мы подошли к окну и увидели далеко внизу длинную вереницу потрёпанных магов, шагавших в направлении от нижних ворот. Каждый из них нёс верёвку, и каждая верёвка была затянута вокруг шеи чудовища – человека с кожей цвета пепла.

«Лента» никогда не зависела и от мнения «медиатусовки». При этом внимание медиасообщества к «Ленте» всегда было велико, и всегда находилось множество претензий – то взяли интервью у кого-то нерукопожатного, то обидели кого-нибудь рукопожатного, то опять перегнули палку в твиттере. В ответ в «Ленте» разражались только какой-нибудь нецензурной тирадой в адрес того или иного критика. Брать интервью у более приятных тусовке людей или меньше шутить в твиттере никто и не думал.

– Они его поймали, – с облегчением произнёс я.

– Там не одни Мастера, – заметила Тесса. – Кто эти остальные?

Характер твиттера «Ленты» определялся тем же отсутствием классического «профессионального» подхода. Там, где западные СМИ придумывают отдельные стратегии и стайлгайды, а также сажают специально обученных людей на SMM, редакция «Ленты» руководствовалась собственным чувством юмора и меры (хотя последнее иногда и хромало). Твиттер тоже был способом живого общения с читателями – можно было шутить про депутатов Госдумы, постить котиков или рассказывать, кто из редакторов пошел за пивом. Еще не работая в «Ленте», я, читая Lentaruofficial, многое знала о жизни редакции – и страшно ей завидовала.

– Наверное, они позвали Круг Восьми, – ответил Дрейк. – Весь Круг! Я вижу Гладстона, Хоука, Сорен, Тиннэй и… Ой-ой!

Я тоже это заметил. Один из магов споткнулся на булыжной мостовой. На мгновение его верёвка ослабла, и Ужас Каина рванулся в сторону, выдернув из рук ещё две верёвки.

– О нет! – воскликнула Тесса, вцепившись в оконную решётку. – Он сбежит!

Цинизм же отдельных твитов объяснялся цинизмом, который есть у всех людей, работающих в новостях – это абсолютно понятная защитная реакция от того обилия тяжелой информации, которую приходится пропускать через себя каждый день. Просто в «Ленте» его не скрывали от читателей – привыкнув свободно и прямолинейно общаться друг с другом, мы так же общались и с ними. Принять такой взгляд на жизнь было непросто – через пару месяцев работы в «Ленте» коллеги на вечеринке буквально довели меня до слез. Я что-то возмущенно им говорила про людей, погибших на теплоходе «Булгария» – они пожимали плечами и отвечали, что видали вещи и похуже. Были правы, конечно.

– Посмотрите на Хоука! – крикнул Дрейк.

С такой высоты было непросто всё разглядеть, но мы увидели, что неряшливый маг встал между Ужасом и дорогой к замку, отрезав ему путь к отступлению. Секунду спустя Хоука подбросили в воздух, как тряпичную куклу, и Ужас оказался на свободе. Он быстро помчался по извилистой булыжной улице, одним прыжком перескакивая через дома и лестницы.

– Он направляется к Пуху, – тихо заметил Дрейк. – Все ученики…

С этой прямолинейностью и свободой, которые существовали в редакции, нам, конечно, очень повезло – особенно при том сужении пространства (и не только медиа), которое мы наблюдали последние несколько лет. Это чувство внутренней независимости подкреплялось абсолютной уверенностью в том, что у нас есть только один начальник – главный редактор – и подотчетны мы только ему. Меня часто спрашивали, есть ли в «Ленте. ру» цензура – и страшно удивлялись, когда я отвечала, что нет, – ровно потому, что есть Галя. Собственно, пример настоящей цензуры я наблюдала в «Ленте» только однажды – когда решением акционера без каких-либо причин был уволен главный редактор. Многие удивлялись, почему редакция тогда встала и ушла следом – да ровно потому, что мы, циничные дилетанты, всему обученные «Лентой» и Галей, не могли себе представить работу без этой свободы.

Маги бежали за Ужасом, стараясь не отставать. Тесса тоже это заметила.

– Им его не догнать, – сказала она.

Лентач

– Дрейк, – быстро произнёс я, – мы всё ещё живём по времени Скеллигарда? То есть сейчас – это три дня назад, да?

Дрейк не сразу меня понял, а потом его глаза расширились.

Андрей Коняев

– Плащ, – произнёс он. – Наверное, он уже перешёл на время Скеллигарда! – Он потряс головой, как будто пытаясь привести мысли в порядок. – Даже если этого не произошло, плащ всё ещё работает по времени Дару, а мы находимся здесь дольше, чем были там! Все кнопки должны работать!

Андрей Коняев – математик, журналист, с 2011-го – ассистент кафедры дифференциальной геометрии и приложений мехмата МГУ; в 2012–2014 гг. – сотрудник «Ленты. ру», с 2012-го возглавлял рубрику «Наука и техника»


Я подошёл к двери камеры, повернул кнопку А3 («Проклятие») и ударил по решётке, разбив её вдребезги.

Потом я повернул В1 («Прыжок») и выскочил из башни.

Любой работавший в «Ленте» знает, что обязанности там распространялись по принципу респираторных заболеваний. Шел мимо кабинета главного редактора, ничего не подозревал, а потом – бац! – и ты уже за что-то ответственный. С социальными сетями ситуация была именно такая. Хоть убейте, но не вспомню, как в мои редакционные обязанности попал ленточный паблик «Вконтакте».

Башня оказалась немного выше, чем я ожидал, и я приземлился не так мягко, как рассчитывал. Мне не повезло, и я упал прямо на единственное слуховое окно из витражного стекла на крыше зала. Конечно, я его проломил и продолжил падать вниз. К счастью, в кнопке В1 осталось ещё достаточно заряда, чтобы не сломать ноги при падении, но это не могло сравниться с мягким приземлением со сталактита.

Как бы то ни было, в августе 2011 года группой «Ленты. ру» во «Вконтакте» руководили Ярик Загорец (который тогда носил титул «Руководитель России», то есть начальник рубрики «Россия») и я. Чтоб вы понимали расклад – тогда все фапали на фейсбук, [основатель «Вконтакте»] Паша Дуров считался среди молодых и продвинутых дешевым копипастером, а сам «Вконтакте» называли соцсетью для быдла.

Поводы так думать, в принципе, имелись. Достаточно вспомнить популярнейшие паблики того времени:

Даже сквозь падающие осколки стекла я разглядел серый силуэт Ужаса, несущегося к главному залу. Чтобы добраться до Пуха, ему придётся пробежать прямо мимо меня. Я вскочил на ноги, замер и оглянулся на меч Реллика. Я был не вооружён, и меч мог бы пригодиться мне, чтобы сразиться с Ужасом Каина.

Группа людей, которые сначала печатают, а потом врубаются, что печатают на английском, бесятся и все набирают заново)))
***-Группа для тех кто ПОВСТУПАЛ в кучу разных групп и никогда ничего в них не обсуждает и не пишет-***
Клуб любителей хлопать полиэтиленовые пакетики с шариками так чтобы получалось «чик-чик-чик»
=======================+ Ненавижу УТРО ^_^ +=======================
клуб любителей ЮЖНОАМЕРИКАНСКОГО ДРЕВЕСНОГО ОПОССУМА
#######– ГРУППА ДЛЯ ТЕХ, КТО ПРОХОДЯ МИМО ЛЮБОЙ ВИТРИНЫ, СМОТРИТ НЕ НА ТО, ЧТО НАХОДИТСЯ ТАМ, А НА СВОЕ ОТРАЖЕНИЕ-###########
Группа тех, кто попадал в такую ситуацию – лежишь с девушкой под одним одеялом, хочется пернуть, а СУКА нельзя, запалишься:-)
Клуб любителей перевернуть перед сном подушку, другой более прохладной стороной:)


В животе запорхали бабочки, и внезапно у меня появилось какое-то шестое чувство. Можно сказать, я почувствовал себя везунчиком, но это был несчастливый день, поэтому дело было в чём-то другом. Но тем не менее я точно знал, как поступить: поскольку у меня не было с собой камушков, я вытащил из кармана кровавый камень с Дару и изо всех сил швырнул его.

Мы с Яриком были посредственными ведущими паблика – новости постили редко, при этом наши посты были скучными и унылыми. Иногда врожденное (но умело подавляемое) чувство ответственности прорывалось наружу, и мы обсуждали, что с пабликом «надо что-то делать». Но ничего не делали. Ситуация изменилась, когда в «Ленту» устроился дагестанец Султан Сулейманов.

Стеклянная витрина треснула. А потом разбилась. Стекло посыпалось вниз, и меч упал, перевернулся в воздухе и оказался в моей протянутой руке[146].

Я подхватил кровавый камень, сунул его в карман и побежал к двери. Секунду спустя я выскочил в центральный двор, где как раз в этот момент пробегал Ужас.

Уместно сделать лирическое отступление. Дагестанец Сулейманов, в принципе, не должен был попасть в «Ленту. ру». Дело в том, что на собеседование в редакцию он пришел в шляпе. Галя же была убеждена, что основных признаков нездоровой психики у человека два – застегнутая на самую верхнюю пуговицу рубашка и головной убор в помещении. Но чудо произошло, Султана приняли на работу. Не иначе, Аллах помог.

– Стой! – крикнул я, и он послушался. Может быть, он узнал меня, или, может быть, это была судьба. Ужас свернул с дороги, ведущей к Пуху, и вошёл во двор.

Сулейманов сразу заинтересовался нашими социальными сетями и первым предложил шутить в постах. Первый же его пост – «Названы самые опасные для журналистов страны. Думаем отправить туда Азара» – собрал сумасшедшие 16 лайков. Это был успех, и Сулейманов тоже оказался ответственным за социальные сети.

– Боюсь, я не могу позволить тебе убить моих друзей, – спокойно заметил я.

Окончательно наш фирменный стиль – шутка, ссылка, картинка и песня – оформился после того, как из увольнения в «Ленту. ру» вернулся опытный Игорь Белкин. Опытным он был потому, что к тому времени за ним уже числилась @lentaruofficial – твиттер-аккаунт «Ленты. ру», известный склочным характером своих ведущих, а также их редким остроумием. В общем, в феврале 2012 года мы стали еб*шить соцсетки по хардкору.

Пепельный человек злобно ухмыльнулся и медленно приблизился ко мне.

– Боюсь, я не могу оставить тебя в живых.

Идея с песнями, принадлежавшая Белкину, была, кстати, совершенно гениальной. Во-первых, она позволяла тонко шутить, используя название песни или ее содержание; например: Propaganda группы Sepultura в новости про Russia Today или Dismantle the Dictator от Revocation к новости про триумфальное возвращение Путина в Кремль. Во-вторых, очень быстро наш паблик приобрел статус места для меломанов. Этому способствовало и появление постов #радиолентару. Они представляли собой музыкальную подборку на любую тему – от творчества Эдуарда Артемьева или академической музыки второй половины XX века до глитчкора и абстракта.

– Боюсь, я не могу оставить тебя в живых, – передразнил я его девчачьим голосом. – Ты что, провалил экзамен по устрашению в школе монстров?

Поначалу мы не очень понимали, как работать с читателями. Одно было ясно – вся эта х*йня с опиньенмейкерами и прочий комьюнити-менеджмент нам не подходил. Не потому, что это все глупость, нет – просто мы в этом не разбирались и времени разбираться у нас не было. Как-то так получилось, что действовать мы начали по наитию – лезли в комменты и дичайше общались. С кем-то срались, кого-то хвалили, кому-то отвечали на вопросы, а кого-то банили.

Ужас злобно уставился на меня, и я поднял меч.

Главным нашим отличием от остальных проектов была концепция личного пространства (точнее, наши ощущения превратились в концепцию после полугода срачей). Мы считали паблик продолжением редакции и к оценке комментариев и читателей подходили именно с этих позиций. То есть, скажем, приходит человек и начинает обкладывать вас х*ями. Что вы сделаете? Правильно, обкладываете его в ответ.

– Помнишь его? Он принадлежал тому парню, который надрал тебе задницу. Теперь он мой.

Эта простая мысль почему-то вызывала – и вызывает до сих пор – у людей разрыв шаблона. «Вы же СМИ!» – писали они гневно в ответ. Но паблик не был СМИ, он был нашей вотчиной, а мы обкладывание х*ями терпеть не планировали. Пусть при этом мы и выглядели не слишком вежливо, но это не вызывало диссонанса. Мы с Белкиным не самые вежливые люди и в реальной жизни.

Ужас взглянул на меч, но продолжал приближаться.

Позже мы навострились писать в ответ что-то в духе «это наш корпоративный блог, а не место для хранения ваших ох*ительных мнений». И такая формулировка вызывала дополнительный разрыв шаблона. Особенно почему-то страдали тогда еще малочисленные поцреоты, забредавшие в наш паблик. Их были тысячи, но все эти встречи происходили примерно одинаково: они писали гадость; мы предупреждали их, что, мол, еще немного – и бан; они начинали вопить о том, что мы везде топим за свободу слова, а сами хуже Сталина; мы банили их с формулировкой про «корпоративный блог».

– Что? – спросил я. – Не страшно? – Я посмотрел на меч. Он был старый. Тусклый. Проржавевший в нескольких местах. – Наверное, в последний раз он выглядел немного иначе, да? – Я подумал про меч Хоука, оплетённый пламенем. Подумал о своих друзьях, которые наблюдали за мной сверху. Подумал о Пухе, учениках и обо всех тех ужасных вещах, которые могут произойти, если чудовище не остановить.

Со временем с некоторыми читателями у нас стали формироваться противоестественные отношения – что-то среднее между дружбой на расстоянии и клуба по интересам. С одной стороны, совершенно не хотелось знать что-то про их личную жизнь или делиться своими проблемами, с другой – вместе было весело сраться и траллировать на просторах нашего паблика.

И тут я почувствовал, как в животе снова запорхали бабочки.

Я поднял меч и закричал:

Одним из первых таких людей оказался Валера Марков. Чтобы вы понимали всю неадекватность наших с ним взаимоотношений: я до сих пор (спустя два года после знакомства) ни разу не видел ни одной его фотографии, не знаю, где он живет и как его зовут по-настоящему. Валера прославился множеством замечательных срачей, непримиримостью, злопамятностью и тем, что все время позиционировал себя как гей. Поводом для нашего знакомства стал бан от Белкина – Валера попросил выпустить его на свободу, я не отказал.

– ГИБЕЯ!

Другим великим ленточным комментатором был Димка Валькович. В отличие от Валеры, про него известно сравнительно много – он из Белоруссии. Прославился Валькович невероятными креативами на актуальные темы. Вот, например, кусочек про Олимпиаду:

Из рукоятки вырвалось голубое пламя, засверкав в небе, как сапфировая звезда.

Ужас кинулся ко мне, и я обрушил меч вместе с пламенем прямо ему на голову. Он поднял руку, и лезвие отрубило ему кисть. Ужас завопил, повернулся и помчался к улице, но ему было не суждено уйти.

Мой дедВ далеком 2014 году мой дед участвовал в Великом Отечественном Строительстве. Он был совсем молодым, только закончил училище, когда на нашу землю пришла Олимпиада. Олимпиада пришла неожиданно, мы не были к ней готовы, но когда она грянула, все как один встали в колонны и пошли записываться в отряды Народных Строителей. Мой дед всю Великую Отечественную Стройку проработал водителем самосвала. Он бывал в таких передрягах, о которых ему и сейчас страшно вспоминать. Когда он рассказывает свои строительные истории, он плачет. Но мой дед выдержал все испытания с честью. Правительство наградило его медалью «Участнику Адлерского отката» и автомобилем «Ё-ока». Я горжусь своим дедом, он видел салют открытия и лежал в костюме асфальта на пути олимпийского огня.


На его пути стояли семь магов, безмолвные и спокойные. Они наблюдали за нами, ждали, когда можно будет вмешаться, и теперь в их руках тоже появились мечи, увитые разноцветным пламенем – красным, золотым, голубым, белым, зелёным.

Был еще комментарий к новости 2013 года о том, что министр экономразвития республики Карелия назвал ее республикой-промежутком:

И как раз когда я подумал, что они вот-вот атакуют, в воздух у меня за спиной взлетел огромный тёмно-синий дугар и врезался Ужасу прямо в грудь. Ужас отшвырнул Финнигана, но тот был не один. В битву уже вступали другие существа: с неба сорвался серебристый ястреб и скользнул по лицу Ужаса острым, как бритва, крылом; ещё один зверь подобрался сзади, чтобы отрезать ему путь к отступлению – механическая лошадь из золота и стали с глазами из драгоценных камней и мордой, похожей на часовой механизм; рыжий медведь взобрался на крышу и одним ударом могучей лапы сбил Ужас на землю. Ужас в панике закричал, отпрыгнул в сторону и бросился на магов. Не думая, я поднял пылающий меч, кинулся на него сзади, и восемь языков пламени слились в один крутящийся вихрь.

«У нас нет ни хрена», – сказал министр, размешивая амфетамин в водке, налитой в пластиковый стаканчик, деревянной обгрызенной ложкой. «Ну ты поправь там, напиши от себя, – посмотрел министр на журналиста с надеждой, потом горестно вздохнул и добавил: – Хотя мне пох*й». Вытер ложку галстуком, хлебнул водки с амфетамином и уставился в закрашенное черной краской окно…


Мелькнула белая вспышка, раздался последний отчаянный крик, и Ужас Каина исчез.

Со временем в нашем странном клубе оказалось множество людей. Были среди них и такие, с мнением которых мы с Белкиным отчаянно не соглашались. Но, несмотря на жесткость, мы были довольно либеральны с читателями. Например, в паблике обитал персонаж Император Слоник, яростный империалист, топивший за Великую Россию и Империю. Несмотря на все это, в том числе и ник, он был умным, интересным собеседником, всегда готовым поспорить.



Очень скоро у нас появился специальный чатик, где обитал «Лентач» (его организовала Маша из Минска). Я регулярно обращался к ребятам с просьбами сделать картинку к новости. Особенно это стало актуально после ухода Султана – рук не хватало, а Белкин хотел в отпуск, к семье. В какую-то из недель я остался на «Лентаче» один. И тогда этот чатик стал настоящим спасением.

Глава 16

Кстати, вопреки расхожему мнению, термин «Лентач» придумали читатели. Это они прилепили типичное бордовское «ач» к «Ленте», чем, конечно, вызвали отчаянный гнев «илиты». Девственники и малолетние школьники с этих ресурсов еще долго терроризировали наш паблик.

Последствия

Очень скоро «Лентач» прославился, превратившись в собственный социокультурный феномен. В статье «Срач» на «Лурке», например, в качестве эталона срача приводится тред, получивший прозвище платинового. 3 августа 2012 года появилась новость о том, что «Вконтакте» разрешил в качестве супруга указывать в профиле человека того же пола. Обсуждение этой новости длилось более года, собрав в общей сложности 21 018 комментариев.

К несчастью, момент известности совпал с тем временем, когда на «ВК» обратили внимание в Кремле. Распечатками из МДК стали размахивать на заседаниях Госдумы, все узнали про существование «Детской моды», а затем и знаменитого «Аниме лучше ветеранов».

Делай то, что твоё мужество велит тебе делать, ожидай аплодисментов только от себя. Тот живёт благородно и умирает благородно, кто создаёт и соблюдает свои собственные законы. Вся остальная Жизнь – всего лишь живая Смерть, мир, где обитают Призраки, дыхание, дуновение ветра, отзвук, голос, звон верблюжьего колокольчика. Ричард Фрэнсис Бёртон[147]
После скандала с соцсетями «Дождя» стало понятно, что так просто дальше работать не получится. В один из дней Галя принесла папочку, которую она получила от владельца «Афиши-Рамблер-Супа» Александра Мамута. Мамут же, в свою очередь, получил эту папочку от товарища Володина. В папочке были «компрометирующие», по мнению составителей, материалы на «Ленту. ру». Новостей там было немного, а вот распечаток «Вконтакте» и твиттера – предостаточно. Подборочка была и правда неплохая – мы с удовольствием проглядели наши лучшие посты.



Вы можете подумать, что последствия этой победы оказались просто удивительными, но это не так. Остаток ночи прошёл в вопросах, ответах и лжи. Я отказался отвечать на вопрос, куда мы исчезали, как я добыл меч, кто такая Тайк и практически на все остальные вопросы. Наконец они устали и отправили меня спать.

В последний день старой «Ленты» было решено отдать паблик читателям. Тот самый чатик, который помогал в создании картинок, объявили новыми ведущими; Валера Марков – к тому времени уже Марк Шейн, поскольку первый профиль его был забанен – стал администратором сообщества, то есть главным. Читатели, предоставленные сами себе, решили заняться тем же, чем занимались и мы, – постить новости со смешными картинками. И картинки у них выходили смешнее.

На следующий вечер (счастливый, если вы вдруг забыли), когда все немного успокоились, меня вызвали в главный зал на школьный совет. Я оставил Тайк во дворе и отправился туда один. Хотя Дрейк и предупреждал меня о том, что может случиться, я оказался к этому не готов.

Как и во время вступительного собеседования, члены совета расположились за длинным столом. Но в отличие от собеседования, меня заставили стоять на Плахе.

Я не знаю, почему «Лентач» пережил «Ленту», и уж тем более не знаю, как это повторить. Но мне кажется, что будет забавно, если простейшие навыки общения с информацией пойдут в народ. Ну, то есть сейчас «Лентач» пытается заниматься написанием несложных новостей, переводом иностранных статей и прочим. Такое, если угодно, СМИ с открытым исходным кодом. Которое любая группа активных и заинтересованных людей сможет при желании повторить.

Это был большой кусок окаменевшего дерева, из которого вырезали трёхфутовый куб. Дрейк сказал, что это якобы была плаха палача, сохранившаяся с тех времён, когда учителя могли убивать учеников за опасное безрассудство или глупость[148]. Теперь вас просто заставляли стоять на этой деревяшке, чтобы заставить почувствовать себя неуютно.

Встав на Плаху, я заметил Хоука. Вокруг его головы пульсировала жёлтая дымка, вероятно, нечто вроде магического бинта: вся правая часть его лица была разрублена сверху донизу, а правый глаз разрезан пополам. Наверняка эти раны были получены во время битвы с Ужасом Каина.

И всё это из-за меня.

Какую херню ты написал

У меня сжалось сердце, и моя напускная уверенность улетучилась. Я заслуживал всего того, что они собирались со мной сделать.

Гладстон открыл собрание и успел произнести около четырёх слов, прежде чем Иоден его перебил.

Александр Амзин

– Прошу прощения, Мастер Провидец. Но ради экономии времени я предлагаю сразу же исключить этого студента.

– Мастер Гений, – прорычал Хоук, – этого студента зовут Саймон Фейтер. Уверен, вы достаточно умны, чтобы запомнить.

Александр Амзин – журналист;
в 2005–2010 гг. работал в «Ленте. ру» – возглавлял рубрику «Экономика», затем IT; в 2010–2011 гг. – менеджер по связям с иностранными СМИ в «Яндексе»; с конца 2011-го – независимый медиаконсультант и аналитик, участник перезапуска «Ленты. ру»


Я не мог поверить, что Хоук заступился за меня.

– Да, – произнёс Гладстон. – Спасибо, Мастер Ловкач. И я был бы вам признателен, Мастер Гений, если бы вы меня больше не перебивали.

У меня в шкафу стоит свиток. Два таких свитка мне заказали сделать главред «Ленты» Галя Тимченко и гендиректор Юля Миндер. Если осторожно вытащить бумагу, не задев бечевку и сургуч, то можно прочесть:

Гладстон повернулся и указал на меня пальцем.

– Расскажи нам всё. Учти, что мы уже выслушали доклад Мастера Хоука, так что поймём, когда ты врёшь.

То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага «Ленты. ру».
2 сентября 2009 года. Миндер.

И я рассказал им всё.

Почти всё.

Это мушкетерская охранная грамота от косяков, за которые обычно увольняют. Кардинал Ришелье – сосунок по сравнению с Миндер.

Из моего рассказа выходило так, будто я практически похитил Тессу и Дрейка, и они совершенно не виноваты в случившемся. Я также сказал, будто бутылка сама перевернулась, освободив Ужас. И совершенно очевидно, что я ничего не сказал им о Дару. Я рисковал, но сейчас было неподходящее время, чтобы выставлять себя героем. Вам может показаться странным, что я внезапно повёл себя так скромно после сумасбродной схватки с Ужасом, но, по правде говоря, этот поступок уже принёс немало вреда. Я ещё не осознавал все масштабы случившегося, но понимал, что Хоук серьёзно ранен. Если верить слухам, находясь под влиянием Ужаса, четыре человека чуть не убили друг друга. Но самое страшное – моей маме сказали, что я намеренно пытался уничтожить мир. Я чувствовал себя просто отвратительно.

Я нашел типографию, договорился, одобрил сделанное и, когда отмечали «Десятилентие» [десятилетие «Ленты. ру»], внезапно получил один из этих свитков. Когда мне было 15, отец попросил перевести для знакомых инструкцию к крутейшему магнитофону, а затем подарил мне этот магнитофон. Ощущения те же.

– Что случилось с твоим мизинцем? – спросил Гладстон.

…Я попал в «Ленту», потому что хотел жениться, а деньги закончились. На предыдущей работе, в финансовом консалтинге, харизматичный босс собрал персонал и объявил, что урезает всем зарплату вдвое. Шел 2005 год, я заканчивал институт, а «Лента» искала ведущих рубрик «Экономика» и «Интернет».

– Я споткнулся.

Я еще не окончил школу, когда принес первый материал в «Компьютерру», а в горе-консалтинге навострился писать экономические тексты. Короче, я отправил резюме на обе позиции. И меня взяли. На одну. Писать экономические новости.

– Или провалился в слуховое окно? – предположил Хоук, указывая на дыру в крыше.

– Как ты добыл меч Реллика? – поинтересовался Гладстон.

Главред Галя Тимченко и директор по развитию Слава Варванин гораздо позже сказали, что хотели меня уволить в первые две недели. Я сначала задыхался в дыму (в редакции курили), затем обзавелся ангиной, потом еще чем-то.

– Я швырнул в стекло камень, и оно разбилось.

Первое мое воспоминание – придирчивый выпускающий Андрей Воронцов, которого поставили приглядывать за мной. Месяца два он надо мною измывался, не давая публиковать ни одну новость, пока не будет выверена каждая запятая. Этот метод – десятки придирок, после которых либо увольняются, либо начинают работать безошибочно, аккуратно, быстро, – я потом перенял. Как и фразу: «Пас-мат-ри, какую херню ты написал».

– Где теперь меч?

Сейчас, когда я пишу эти строки, прошло ровно девять лет с моей первой большой статьи в «Ленте». Тогда я еще не знал любимого в «Ленте» выражения «рабский труд, нищенская оплата», но в полной мере почувствовал на себе ее первую часть. До этого я никогда не работал так много и не изматывался так сильно. Месяца через два мне предложила работу очень крупная деловая газета. Я понял, что, наверное, делаю что-то важное. И остался.

– Наверное, я потерял его во время битвы, – ответил я. Чтобы школа не вздумала «вернуть» меч, Тайк поспешно закопала его в саду, пока никто не видел. Иногда она вела себя как животное…

– Кто научил тебя вызывать Полуночный Синий?

Рубрика «Экономика» быстро расширилась. Настолько быстро, что первого помощника для меня нанимало Высшее Руководство. Потом уже они признавались, что все собеседование состояло из вопроса «Какую газету читаешь?» (и ответа – «Ведомости»). Это то, что называется «Лента-стайл». Пока «Лента» не разделилась на четкие отделы, не перевалила за полсотни человек, многие решения принимались на удачу. И, что характерно, успешно.

Я взглянул на Хоука, и тот еле заметно пожал плечами.

Но с напарником, довольно эксцентричным парнем, мне не повезло. В каждом тексте крылись десятки мелких неточностей. Мы расстались после новогодних газовых войн с Украиной. Он дежурил на праздниках, а «Нафтогаз» пообещал нас похоронить.

– Я увидел, как это делает кое-кто другой…

Я благодарен своему первому напарнику. Доведенный до отчаяния, я составил чек-лист, обеспечивающий хотя бы формальную проходимость новости. Формат заголовка, структура, правила ленточного оформления. Около 20, а то и больше пунктов. Вскоре я обнаружил, что такой список полезен и для стажеров, а потом его взяли на вооружение и другие редакторы. Я его доработал, расширил и обнаружил, что пишу книгу «Новостная интернет-журналистика».

– Куда ты направился, когда исчез со Склада? – требовательно спросил Гладстон.

Я пожал плечами.

Если вдуматься, почти все, что я сделал полезного, было связано с «Лентой». Остальное крутилось около. Так, например, позднее получилось с журфаком, который пригласил меня читать лекции и помог издать книгу. А еще позднее, когда я открыл свой медиабизнес, меня оценивали в первую очередь по сконцентрированному ленточному опыту и достижениям.

– Не знаю. Какое-то время было темно, а потом мы вернулись обратно.

– А где ты взял ключи от Склада? – спросил Иоден.

Но есть и вещи, о которых обычно не говорят, но которые важны для меня самого. Я раньше этого не говорил, но очень горжусь тем, что нанял ленточных экономистов – Сашу Поливанова, Тошу Ключкина, Ирочку Рябову. «Ленту» без них представить невозможно.

Я опустил голову.

– Украл их у Хоука, – признался я. – Мне очень жаль, Мастер Хоук.

Я уже говорил, что многие решения принимались на удачу. Но был и другой принцип – гибкость структуры. Люди, которые оставались с нами, не были узкими специалистами. У каждого было свое хобби – кино, Интернет, музыка, игры. Можно было быстро перебросить силы с одного направления на другое, даже если человек увольнялся или терял интерес к теме.

Довольно скоро мое двойное резюме пригодилось. Целый блок рубрик («Интернет», «Технологии», «Игры») остался бесхозным, и я его возглавил, а экономикой занялся Саша Поливанов, быстро показавший, насколько он круче в этой области (а еще в шведском языке и спортивных онлайнах, но это другая история).

– Это вряд ли, – спокойно возразил Хоук.

История рубрик «Интернет» и «Технологии» столь же увлекательна, сколь и проста. Мы вдвоем-втроем делали лучший IT-ресурс для обычных людей. Мы не разбирали смартфоны, не замеряли напряжение на ножках процессора, не писали многоумных обзоров с десятками картинок. На этом поле уже играли, и было бы глупо повторять их путь. Поэтому мы нашли свой. Человеческие «Технологии», социальный «Интернет» с блогобзорами, консоль-но-фанатские «Игры». Все это появилось позже в десятках изданий, но в Рунете мы были в числе первых.

– Но мне правда жаль, – повторил я, глядя ему в лицо. Я не врал. Ну почти. Если я и не сожалел о похищенных ключах, то сожалел о том, что потерял их где-то в лесу на Дару. По крайней мере мне так казалось.

Уход из «Ленты» – это не горестное событие. Обычно у человека был орбитальный период. Он уходил, потом возвращался, потом менял должность и снова уходил. Иногда его увольняли, а затем он возвращался. Кое-кому удавалось повторить это, кажется, четырежды.

– Очень хорошо, – вздохнул Гладстон. – Саймон, тебе будет приятно узнать, что после тщательных поисков в Скеллигарде мы выяснили, что после твоих вчерашних выходок никто не погиб.

Я выдохнул.

Я ушел, потому что очень устал. Перешел в PR-отдел «Яндекса» – лучшей IT-компании в России. Продолжил преподавать на ставшем родным журфаке МГУ. И строчил под псевдонимом колонку за колонкой в «Ленту». Можно увезти девушку из деревни, но нельзя увезти деревню из девушки.

– Больше всего в результате твоих действий пострадал Мастер Хоук. Поскольку ты незнаком с магической медициной, я должен сообщить тебе, что его лицо заживёт, но он больше никогда не сможет пользоваться правым глазом. Кроме других наказаний, которые мы тебе сегодня назначим, ты всю жизнь будешь обязан Мастеру Хоуку за его помощь в сглаживании последствий твоих поступков.

Я снова взглянул на Хоука, и мой желудок свело спазмами. На мгновение мне показалось, что он мне подмигнул. Но потом я понял, что он, скорее всего, просто моргнул.

А еще позже я заболел и уволился и из «Яндекса». Возвращаться в «Ленту»? Тогда еще действовал жесткий и справедливый принцип «удаленно работать нельзя», а на обычные 60 часов в неделю меня уже не хватало.

Гладстон откашлялся.

– Ты хочешь что-нибудь сказать в своё оправдание?

В результате я основал свой бизнес. Я помогаю СМИ, редакциям и пиарщикам писать лучше и четче. Это довольно просто – за пять лет работы в «Ленте» я написал тысяч восемь новостей. Рефлекс выработался, осталось формализовать знание.

Этого я и ждал.

Мой орбитальный период составил года полтора-два. Потом я вернулся, но в новом качестве.

– Да, – как можно более сокрушённо ответил я. – Я хочу сказать, что всё случившееся – моя вина. Дрейк и Тесса уже достаточно пострадали, и, если это возможно, я бы сам хотел понести наказание за их проступки.

– Как благородно, – сухо заметил Иоден.

Я, конечно, был не один такой. В какой-то момент выпускающий «Ленты» Антон Лысенков эмигрировал в более благополучную, но бедную Латвию и зарабатывал текстами и новостями на самых разных сайтах. Неудивительно, что мы быстро стали сотрудничать, и всякий раз, когда он возвращался в Москву, мы встречались, обсуждая все, что накопилось за пару месяцев.

– Спасибо, – громко произнёс Гладстон, положив конец дальнейшим спорам. – Мы это учтём. Что-нибудь ещё?

В начале 2012 года мы с бывшим выпускающим «Ленты» Тошей Лысенковым, прилетевшим тогда из Риги, сели в «Елках-Палках» и очень быстро обнаружили, что говорим исключительно о родном издании.

– Я не хотел никому причинить вреда, – добавил я. Это была правда. Конечно, я не очень-то и старался, но предпочёл об этом умолчать. А потом я сказал им то, что считал самым важным.

«Лента» в тот момент совершила качественный рывок – сильнейший отдел специальных корреспондентов, готовность к крутым текстам и выстраиванию визуальной стратегии. Но все эти усилия пропадали втуне, потому что дизайн, не оформительская часть, а более важная структурная – механизм издания – были не готовы к этому рывку. Когда ты для анонса материалов лезешь в код на боевом сервере, в этом есть что-то неправильное.

– Я не такой, как другие ученики. Я это знаю. И вы это знаете. Я Фейтер, мне здесь не место, и я ещё не знаю, каким путём мне следует идти. Я знаю, что поступил плохо, но, честно говоря, я делал то, что считал необходимым сделать, чтобы стать истинным Фейтером. Я знаю, что пострадали люди, и я бы хотел, чтобы этого не случилось, но, если бы мне пришлось снова делать выбор, я бы не стал ничего менять.

Насколько я помню, «Лента» собиралась решать эту проблему отдельным продуктом, отделить хорошие тексты от обычных. Это было столь же очевидно, сколь и неправильно. Перефразируя Пелевина (тот говорил про бабки): не могут же за текстами стоять другие тексты. Иначе непонятно, почему одни спереди, а другие сзади.

Несколько учителей беспокойно заёрзали в креслах, но Гладстон кивнул.

– Можешь идти, а мы пока обсудим твою дальнейшую судьбу.

Сама по себе задача «знаю издание, хочу составить пазл» – ужасно увлекательная. А в «Елках-Палках» неограниченный подход к салатам, так что нам никто не мешал.

Он указал на дверь в другом конце комнаты, и я с облегчением спрыгнул с Плахи. Сначала я думал, что смогу поговорить с Дрейком и Тессой, но как только открыл дверь, сразу понял, что этого не случится. Комнатка оказалась крошечным помещением без окон. Когда я закрыл дверь, внутри стало совсем темно, и я не слышал разговоров в соседней комнате. Это была камера предварительного заключения. В ней не было стула, поэтому я прислонился к стене и сполз на пол.

Несколько минут я не думал ни о чём, а потом принялся анализировать свои мысли. Я удивился, насколько я спокоен. Может быть, в глубине души я знал, что мне не суждено остаться в Скеллигарде, или я просто провёл здесь совсем мало времени, чтобы привыкнуть к нему, но больше всего я переживал за Дрейка и Тессу[149].

Мы с Тошей начали накидывать какие-то квадратики буквально на салфетках. Квадратики (и особенно прямоугольники) выглядели многообещающе, хотя и были понятны исключительно нам самим. Мы подумали, что из «Ленты» неплохо было бы сделать одновременно три британские газеты – The Times, The Guardian и The Daily Mail. Информационную, дискуссионно-аналитическую и развлекательную. Это было далеко от той «Ленты», которая потом получилась, зато мы вечером налепили полтора десятка слайдов и отнесли их Гале Тимченко.

Мне казалось, прошло несколько часов, прежде чем Гладстон снова позвал меня, но, наверное, на самом деле прошло всего минут двадцать. Он снова заставил меня встать на Плаху и вернулся на своё место.

Это был первый случай, когда я увидел, как один человек может понять каракули другого на каком-то глубинном уровне, раз и навсегда. Помню только, что очень быстро Галя позвала главу техотдела Заура и сказала, что всю косметику, над которой они работали тогда, надо отставить. Будет новый сайт. «Ну слава богу», – сказал Заур.

Я начал изучать лица наставников. Лицо Хоука было непроницаемым. Иоден выглядел довольным. Я заметил, что на столе перед Гладстоном стояла маленькая чёрная коробочка.

Потом была куча работы, аналитики, яростных обсуждений и споров. Я чертил графики, показывал распределение кликов здорового человека и «Ленты. ру».

Это потом читатели думали, что мы что-то рисовали для них. Мы делали автомат Калашникова для себя. Предельно функциональный, отвечающий всем нашим нуждам, в первую очередь – нуждам редакции и выпускающих. В автомате Калашникова все прекрасно, и каждая фитюлька работает на основную функцию – убийство. То же самое было и у нас. К любой мелочи мы применяли два основополагающих принципа. Во-первых, спрашивали себя: «Мы это делаем, чтобы что?» – а во-вторых, всякий раз напоминали друг другу, что поступать надо не тупо, а со смыслом.

– Саймон Фейтер, – начал Гладстон, – благодаря твоей искренности во время процедуры мы решили удовлетворить твою просьбу относительно твоих друзей. Они не будут нести ответственности за своё участие в этом инциденте.

Это потом дизайнеры укоряли нас за то, что ссылки не подчеркнуты. Когда десяток человек перепридумывает издание с многомиллионной аудиторией, а придираются к ссылкам – это победа.

– Спасибо, – сказал я, чувствуя, как с плеч свалился груз вины.

После перезапуска я, конечно, остался. Никто не знает будущего, а мы много чего переизобрели как снаружи, так и изнутри. Конечно, я отвык быть наемным сотрудником. Но одновременно – как независимый консультант – вернулся в гнездо. Независимость – это не просто слово. Она очень важна для всех. Когда подчиненный спорит с начальством, это рискованно. Когда подрядчик с заказчиком – это нормально.

Конечно, «Лента» была больше чем якорным клиентом. Формально два-три дня в неделю я занимался аналитикой, аудитом, отчетами и другими скучными вещами. Неформально – мы бесконечно что-то друг другу доказывали, спорили, выдвигали гипотезы, сами задавали и сами отвечали на сотни вопросов. И смотрели, как «Лента» развивается, получает приз за лучший дизайн в мире, а потом еще входит в пятерку крупнейших европейских изданий. Думаю, за 2013 год «Лента» прошла больший путь, чем за предыдущие лет пять.

Гладстон поднял руку.

– Однако ты должен ответить за случившееся. – Он взял листок бумаги и прочёл: – «В результате единодушного голосования членов совета ты был признан виновным в следующих преступлениях против Скеллигарда: ты не оправдал доверия своего попечителя, совершил кражу, разгласил конфиденциальную информацию, подверг опасности других учеников и персонал, совершил магический ритуал, запрещённый наставником, уничтожил древний артефакт, испортил школьную собственность и освободил монстра пятого уровня[150]. В наказание за эти преступления ты навечно исключаешься из Скеллигарда».

За пару дней до разгрома я посмотрел на график числа просмотров страниц пользователем за месяц. В этот график, если вдуматься, входит все – лояльность пользователя, его активность, число возвратов на сайт. С 2011 года этот показатель падал. А после перезапуска – почти непрерывно рос. Прошел год, и мы поняли, что пользователи действительно разглядели качество, которое редакция стала производить в промышленных масштабах, оставляя позади всех остальных.

В марте и апреле старая редакция ушла, и этот показатель рухнул. И уж конечно, я ни минуты не сомневался, уходить или нет, когда пришла новая «вежливая редакция».

Гладстон открыл коробку и вытащил нечто вроде массивной золотой печати. Он высоко поднял её и опустил на листок бумаги, с которого только что читал.

Я как-то подсчитал – на «Ленту» пришлась половина моей трудовой жизни и четверть всей. Это просто так не проходит. Но, наверное, даже в ядерном взрыве можно найти что-то хорошее. Редакторы «Ленты» сейчас разлетелись по доброму десятку изданий и всюду привнесли свою экспертизу.

Раздался тихий удар по столу, сопровождаемый треском у меня под футболкой. На пол упали два бронзовых полукруга, и я наклонился, чтобы их подобрать. Они разбили мой кодекс.

Вот и все, что я могу сказать про Вьетнам.

Иоден захлопал в ладоши.

Хоук поднял руку.

Мечтатели

Иван Колпаков

– Да, Мастер Ловкач? – произнёс Гладстон.

Иван Колпаков – журналист, редактор, с 2001-го по 2011-й работал в пермских изданиях (в 2008–2009 гг. – главный редактор журнала «Компаньон magazine», в 2010–2011 гг. – главный редактор интернет-газеты «Соль»); в 2012–2014 гг. – начальник отдела новых медиа и специальных корреспондентов «Ленты. ру»


– Я бы хотел отметить, что мальчик предоставил неопровержимые доказательства того, что он и есть предсказанный Фейтер, поскольку сумел открыть сундук Реллика, успешно воспользоваться плащом-перевёртышем и забрать меч.

1

– Согласна, – сказала Шиа.

Честно говоря, мне всегда было неуютно в любой компании людей. Всякий коллектив состоит либо из агрессивного большинства, которое все решает, либо из людей, подчиненных лидеру, который все решает. И то, и другое довольно противно, а находиться на невнятной периферии – еще хуже. С самого детства я верил в исключительность одного-единственного человека: решай все сам, неси ответственность за это сам. Мне казалось, что один человек обладает максимумом свободы, воли, максимально ясно видит собственные цели. Всякое сотрудничество ведет к мучительным компромиссам, в коллективе люди стремительно теряют свою свободу, при этом за счет чужой свободы никогда ничего хорошего не построишь. Наверное, все это звучит немного наивно – пусть так, это ведь и правда детские размышления. Однако я до сих пор не встретил ни одного хорошего, скажем так, руководителя, который мечтал бы стать руководителем. Ни одного настоящего лидера, который в себе и в собственных решениях не сомневается. Всерьез руководителями мечтают стать, как правило, подонки.

– Да, – прорычал Борис.

– В связи с этим, – продолжал Хоук, – ввиду исключения Фейтера из Скеллигарда я желаю отметить, что ему понадобится альтернативное обучение, и прошу совет разрешить мне взять его в ученики.

– Все согласны? – спросил Гладстон.

В общем, когда мне пришлось чем-то там руководить, я старался не забывать об этих своих отроческих размышлениях. Возможно, из-за этого я был слишком мягким и деликатным – в гораздо большей степени, чем стоило, следует это признать. Как бы то ни было, мой собственный опыт виделся мне во многих отношениях исключительным. Интернет-газету «Соль» (Пермь, годы жизни 2010–2011) вполне справедливо называли «санаторием». Ведь не только потому, что мы пытались построить совершенно особенное провинциальное издание, в котором нет джинсы, теплых отношений с местными чиновниками (эта затея провалилась), покрытых тусклой чешуей редакторов из девяностых и так далее, и тому подобное. Но еще и потому, что это была удивительная тусовка приятных людей, чья работа перерастает в дружбу и наоборот – и все это весьма горизонтально, без диктата. Тогда я, наверное, впервые в жизни почувствовал, как из этого простого взаимодействия рождается что-то по-настоящему чудесное. Что-то такое, где один-единственный человек кажется все-таки малой величиной, недостаточной, пусть и необходимой.

Вверх поднялись пять рук.

– Одобрено.

К величайшему счастью, позднее со мной случилась «Лента».

– ЧТО?! – завопил Иоден.

– Поскольку обучение Саймона, скорее всего, займёт всё свободное время, оставшееся от службы Кругу Восьми, я прошу позволения освободить меня от должности наставника Скеллигарда, – продолжал Хоук.

История моего в ней возникновения, пожалуй, тоже довольно примечательная. Я приехал в Москву в самом конце 2011 года – по времени это совпало с началом «Снежной революции». Помню митинг на Чистых прудах: утопая по щиколотку в земляной каше, я размышлял не о честных выборах, а о том, что мне делать дальше; буквально – что предстоит предпринять, чтобы немедленно не потонуть и не сгинуть. Конечно, кое-какие друзья в Москве после нешумного успеха «Соли» у меня были. Иван Давыдов предлагал пойти в «Эксперт» (я морщился), Илья Беседин приглашал возглавить сайт Royal Cheese (был и такой анекдот); некие оппозиционеры, которым в скором времени пришлось сбежать в Прибалтику, позвали меня на встречу в кафе «Хачапури» и уговаривали редактировать либеральную газету, которую финансировал чуть ли не Михаил Касьянов (я жевал хачапури и смущенно кивал). В другом легендарном кафе, «Дайконе» на Пятницкой, я встречался с Олегом Кашиным, чтобы выяснить, какие есть перспективы в «Коммерсанте» (перспективы уже тогда виделись довольно унылыми). Наконец, через своего лучшего (пермского!) друга я попросил узнать у Юрия Сапрыкина, имеется ли какая-то работа в мегахолдинге «Афиша-Рамблер». Самым интересным изданием в мегахолдинге казалась «Лента», хотя мне было решительно непонятно, зачем я «Ленте», новостному гиганту, нужен. Про Галину Тимченко, руководившую «Лентой», я не знал практически ничего, ноль точек пересечений. Хотя, справедливости ради, – про Тимченко тогда вообще мало кто знал.

Гладстон кивнул.

– Очень хорошо, вы уволены.

А потом позвонил Сапрыкин. Меня вызвали в редакцию – в «Омегу-Плаза» на Автозаводской: омерзительное здание с атриумом, под завязку набитое офисами и магазинами; встречать вышла симпатичная девушка (Саша Суворова) в лакированных кислотно-зеленых балетках, таких яростно ярких, что я чуть не ослеп. «Только что Сапрыкин привел в «Ленту» Колпакова», – написал в твиттере Азар. Тимченко восседала за своим исполинским макинтошем с розовым Дартом Вейдером во всю заднюю панель. Рядом ковырялся в крошечном макбуке и что-то бубнил себе под нос худой кудрявый хипстер в очках (Тёма Ефимов). Сапрыкин радостно порхал по кабинету. Все курили и пили кофе из грязных офисных кружек. «Ну, чего умеешь?» – спросила Тимченко. «Все», – робко отвечал я.

– Это безумие! – бушевал Иоден. – Вы не можете этого сделать!

– Иоден, – сказал Хоук, – никогда не думал, что доживу до того дня, когда вы будете протестовать против моего увольнения. Это довольно трогательно.

Спустя месяцы я задавался вопросом: как вышло так, что меня взяли «по протекции»? Насколько я понимаю, так в «Ленту» никого и никогда не нанимали, никакого местничества. Более того, в «Ленту» никогда не нанимали начальников – в редакции было заведено, что боссом любого уровня обязательно становится кто-то из своих. Ответа на этот вопрос не было. Впрочем, начальником я сперва оказался номинальным. Мне предложили «перезапустить» некий проект под названием «Лента Weekly» – еженедельный журнал-приложение к новостному сайту, куда должны были отправиться тексты специальных корреспондентов, фотоистории, видео, разные мультимедийные штуки. На вечеринке в честь наступления 2012 года Азар в свойственной ему манере расспрашивал меня, зачем (на хрен) нужен этот журнал и что я вообще (хрена ли) буду тут делать. Я что-то плел про новые форматы и жанры, расширение журналистского инструментария, публицистику на грани с драматургией (тогда все были этим одержимы, а я после «Соли» особенно). Потом все радостно напились, Азар сломал стол, Ефимов травил байки, из клубов дыма периодически выплывал могучий Андрей Коняев, пожирающий копченые колбаски. Краем уха я слышал, как меня представляют огромной редакции, в которой очень, очень, очень много людей – и все они не понимают, зачем я им нужен. Да и сам я, чего уж там, не то чтобы, если уж откровенно… Никакой «Ленты Weekly» не получилось. Через несколько дней после Нового года мы решили, что еженедельное приложение к «Ленте» – это стопроцентная чушь.

– Совещание закончено, – объявил Гладстон.

2

Хоук обнял меня за плечи и вывел из комнаты.

Помню, в тот момент я подумал, что всё сложилось удачнее, чем я ожидал. Да, меня исключили из школы. Но зато больше никаких уроков с Иоденом, и мне больше никогда не придётся изучать ничего бесполезного. Я буду весь день проводить с Хоуком и научусь могущественной магии у наставника, оценившего мой блестящий дар. Он будет приглядывать за мной, и благодаря его заботливому попечительству я совсем скоро стану могущественным волшебником. А по выходным мы будем печь блины и жарить маршмэллоу. Но самое главное – теперь я свободен от уз своего кодекса! Всё будет просто великолепно.

В начале 2012 года «Рамблер» вместе со всеми потрохами переехал на Даниловскую мануфактуру: красные кирпичные здания XIX века, бетонные полы, обои в цветочек, прозрачные стены в кабинетах начальства, радужные стеклянные переходы из одного строения в другое. Кабинеты наполнили антикварной мебелью из Европы. Выглядело все это моднейше и расслабляюще – невозможно было поверить, что в такой обстановке можно пахать до потери пульса. Однако именно в этой обстановке начиналась самая легендарная, платиновая часть истории «Ленты. ру». Именно в этой нежной обстановке «Ленте. ру» суждено было превратиться в последнее великое русское издание, пусть простят меня коллеги за пафос.

Как же я ошибался…

Примерно в марте 2012-го, когда «Снежная революция» уже очевидно захлебывалась, по кабинету Тимченко расхаживал встревоженный Тёма Ефимов. Незадолго до этого завершился спецпроект «Страна, которой нет», которым Тёма как раз и рулил. «Страна» вывела «Ленту» на какую-то немыслимо далекую орбиту, хотя тогда мало кто мог это оценить – и даже мы сами: спецпроект фактически предвосхищал грандиозные мультимедийные документалки от New York Times (знаменитый Snowfall) и Guardian (Firestorm); они вышли только в 2013-м. Короче говоря, Ефимов хотел сделать еще один спецпроект – про неслучившуюся русскую революцию 2011–2012 годов. Точнее, я так и не понял, хотел он его делать или не очень-то, потому что в итоге по всеобщему согласию за «Мечтателей» взялся я.

Глава 17

Название – «Мечтатели» – придумал тоже Тёма (кто сочинил остроумный урл «white.lenta.ru», перекликающийся с «белоленточным движением», я, увы, уже не помню). Оно прямо отсылало к одно-именному фильму Бертолуччи, поставленному по книге талантливейшего британского писателя Гилберта Адэра, – истории одного любовного треугольника на фоне студенческих волнений 1968 года. Мне ужасно нравилось это название – «Мечтатели». Вынужден оговориться: я никогда не ощущал себя безусловной частью своего поколения, я и сам довольно иронично относился к движению «За честные выборы» и даже издевался над ним. Тем не менее это был «наш 68-й», «наш 91-й» – как угодно: да, нелепый 91-й, но что уж вышло, и, безусловно, наш. И все же, как мне кажется, эта наша приязнь по отношению к «Снежной революции» не мешала нам писать о ней жестко и даже жестоко – неслучайно нас даже оппозиционеры включали в «стоп-листы» (а уж как Алексей Навальный бегал от Ильи Азара – отдельная тема). Собственно, «Мечтатели», если их читать внимательно, страницу за страницей, как раз и были попыткой понять, почему все это «протестное движение» так бесславно развалилось на куски. «Мечтатели» еще и откровенно пародировали «революцию лайков» – выглядел спецпроект как лента фейсбука, в которой каждый пост – отдельный материал: фотоистория, видеоролик, воспоминания участников, интервью. В итоге получился довольно убедительный и подробный документальный памятник. Никто ведь не мог тогда предполагать, что «Снежная революция» всерьез завершится 6 мая 2012-го и вялотекущим «болотным процессом»; мы успели подхватить эту историю на последнем издыхании, еще до того, как она обернулась настоящей трагедией.

Дерево-молния

Для меня «Мечтатели» стали реальным «входным билетом» в «Ленту. ру» – думаю (точнее, знаю), что я получил возможность делать то, что я делал в «Ленте», именно после этого проекта. То есть вы помните, как я попал в «Ленту» – котом из новогоднего мешка, который притащил в редакцию Юрий «Дед Мороз» Сапрыкин…

Чтобы сделать этот проект, пришлось по уши залезть в отдел специальных корреспондентов. Отдела как такового, впрочем, не было. Вот один из самых моих любимых эпизодов. Той же зимой, за некоторое время до «Мечтателей», мы с Игорем Белкиным (моим первым и единственным сотрудником в номинальном «отделе новых медиа», который я как будто возглавил) встретились с корреспондентом «Коммерсанта» Андреем Козенко – и позвали его в «Ленту» спецкором. Встреча была довольно шизофреническая: во-первых, тогда еще трудно было себе представить, что какие-то реальные журналистские звезды пойдут в «Ленту. ру» (она же про новости, то есть куда идти-то?); во-вторых, я приглашал Козенко в отдел, которым фактически не руководил. Чуть позже Андрей осторожно, как он умеет, спрашивал меня: «Ваня, а почему ты не читаешь мои тексты? Ты же должен быть моим редактором». Я разводил руками: «Погоди, буду еще». Собственно, во время «Мечтателей» я и стал полноценным редактором Козенко – и редактором остальных спецкоров.

Миры вращаются на спинах невидимых ангелов[151]. Саймон Фейтер[152]
3



Как мы относились к самим себе? Понимали ли мы, что с нами происходит что-то великое? Относились – в общем, с колоссальным скепсисом. Понимали – да нет, ничего мы не понимали. У нас в отделе спецкоров на доске висела бумажка с заголовком «Я самый х*евый спецкор». Каждый день кто-нибудь из спецкоров от руки писал на ней дату и оставлял подпись; обычно это совпадало со сдачей текста. Висел и листочек «Я самый х*евый начальник отдела спецкоров». Там не было даты, но была моя подпись. В какой-то момент аналогичную бумажку – «Я самый х*евый главный редактор» – повесила себе на компьютер Галя. Эта относительно смешная внутренная шутка в действительности многое говорила о нашем мироощущении: и Гале, и мне (и наверняка не только нам) казалось, что «Лента» крайне далека не то что от идеального, но даже от удовлетворительного состояния. Спецкоры тоже весьма редко были собой довольны (особенно малыш Аззи). Никто из сотрудников «Ленты» не страдал гордыней.

Я должен кое в чём признаться: у этой истории не будет счастливого конца. И я имею в виду всю серию, а не только эту книгу. Да, это серия. Неужели вы думали, что я смогу уложиться в один том? Конец будет хорошим, он будет удовлетворительным, но не слишком счастливым. Если вас это не устраивает, почитайте что-нибудь другое. И будьте внимательны. Реальная жизнь, которая часто бывает горько-сладкой, вполне может закончиться точно так же.

Следует еще честно добавить вот что: то, как к нам относились наши коллеги и конкуренты, оптимизма не добавляло. «Лента» на протяжении нулевых затвердила свой статус «главного по новостям в русском Интернете», а в начале десятых рванула на рынок больших национальных газет и еженедельных журналов; газетам и журналам это не нравилось. В довершение всего приключилась «гребаная цепь», а кроме того, чего уж скрывать, многие главные редакторы сами шли на сделку с собственной совестью, которая явилась им в лице, допустим, собственников. И дело не в том, что Галя – или «Лента» – зависела от мнения тусовки. Дело в другом: у нас всегда было достаточно причин, чтобы сомневаться в том, что наш успех принадлежит именно нам. Что это не игра судьбы, не удачное для «Ленты» стечение внешних обстоятельств, а результат исключительно нашей работы.

Когда мы вернулись, Хоук впервые увидел Тайк[153]. Глядя, как они оценивающе смотрят друг на друга, я представлял двух хищников, готовых драться из-за одного куска мяса. Но когда я подумал, что это плохо кончится, лицо Хоука озарилось на удивление красивой улыбкой, и он низко поклонился.

Я, например, совершенно не был уверен в собственной компетентности. Если не ошибаюсь, бывший главред «Власти» Максим Ковальский рассказывал в одном из интервью о том, как начинал работать главным редактором: просто приходил в редакцию и делал то, что, по его мнению, обычно делают главные редакторы; в каком-то смысле притворялся главным редактором. Примерно так поступал и я – я никого не знал не только в «Ленте», но и в московской журналистской тусовке; мне приходилось изображать наличие детального плана. Я мечтал построить лучший отдел специальных корреспондентов в стране, имея довольно туманные представления о том, как собрать команду блистательных репортеров – а самое главное, как с ними потом управляться. В конечном итоге моя стратегия строилась на человеческой интуиции, на попытке сбалансировать «звезд» и «потенциальных звезд» и еще на старании (которое ничего не стоит, но именно из него высекается успех).

– Миледи, – произнёс он, – как мне к вам обращаться?

Я никогда не гордился своей работой, пока занимался ей, но сейчас горжусь – по крайней мере, отделом специальных корреспондентов, тем, как у нас была организована работа репортеров. Каждый день в редакции я повторял мантру о том, что спецкоры – никакие не особенные, что это еще одно подразделение «Ленты», что это они для «Ленты», а не наоборот, что не стоит относиться к ним как к guest stars. Сомнений внутри новостной редакции (оба слова подчеркнуть) было больше, чем можно вообразить. По итогам первого полноценного года работы (2012) ни одному из текстов специальных корреспондентов не удалось попасть в пятерку самых популярных материалов «Ленты» – там продолжали царить новости. В 2013-м ситуация перевернулась – уже специальные корреспонденты оказались локомотивом редакции.

– Можете называть меня Тайк, – ответила она, склоняя голову в ответ.

Хоук приподнял бровь.

Теперь мне кажется, что спецкоры были, конечно, исключительным отделом. Это их головами – Азара, Козенко, Рейтер, Туровского, Никольской, Бочаровой, Артемьева и Пашечки Борисова – мы пробивали бетонную стенку, и через эту щель пролезала новая «Лента». Отделом исключительным, но не единственным в своем роде. Примерно тем же самым занималась новая фотослужба (полагаю, лучшая в России), построенная великой Ирой Меглинской. Кроме того, мы приобрели идеальную видеослужбу, наладив сотрудничество с ребятами из «Срока», преобразившегося в «Ленту. док» (это я сейчас называю их «ребятами», а когда-то дрожал от восхищения перед ними – и мечтал, что «Лента» их себе заполучит). Наконец, главным провайдером будущего в «Ленте» была Галя Тимченко – именно она больше всех верила, что «Лента» из сугубо новостного ресурса в состоянии переродиться в главное ежедневное издание России.

– Та самая Тайк? Легендарная воительница из расы допотопных людей?

Верила, а еще все тщательнейшим образом просчитывала.

– Так ты легенда? – спросил я.

Я бы слукавил, если бы сказал, что «Лента» в 2012–2014 годах шла исключительно на ощупь или вслепую, что мы не видели никаких целей и были поглощены процессом; что мы просто, как вода, занимали объем, освободившийся на медийном рынке после санитарной работы, проведенной государством. В «Ленте» вообще ничего и никогда не делалось наугад. Может быть, это началось только при мне, но я полагаю, что так было всегда. Образцовая «Лента» – это, например, формат «ленточной новости», который был как точеная скульптура Бернини: ни одной лишней детали, все на месте, от заголовка до бэкграунда и ссылочного блока внизу. Образцовая «Лента» – это и большие специальные проекты, каждый из которых создавался под конкретные задачи и обязательно с какой-то одной ясной мыслью или целью. Образцовая «Лента» – это и большие тексты, которые никогда не писались для того, чтобы закрыть тему или заткнуть дырку. Окей, изредка это все-таки случалось, но мы старались бороться с проходняком. Ни в одном русском издании 2013–2014 годов не выходило столько мощных текстов за один день, сколько в «Ленте» – немало было пролито слез из-за того, что «суперфичеру (материалу с самой крупной картинке на морде сайта) не дали повисеть».

– Очевидно, – ответила она.

Многие из моих коллег в этой книге вспоминают, что любимым выражением в редакции было «чтобы что». Про это выражение Галю спрашивают и в интервью – как будто с удивлением: вы что, правда, что ли, не делали ничего просто так? Что-то, может, и делали, но в основном старались обдумывать. Потому что российский медиарынок в последние годы устроен так: один шаг – и наступишь на говно, другой шаг – и провалишься в открытый люк. Мы шли очень осторожно, ровно, широко расставив руки для баланса – наверное, потому и продержались так долго.

Хоук хлопнул меня по спине.

Скажем, почти весь 2012 год был потрачен на подготовку к перезапуску сайта. Грандиозная история: надо было убедить руководство «Рамблера», руководство владеющей им «ПрофМедии», сотрудников, самих себя в том, что тот идеальный сайт 2004 года пора уже выкинуть на помойку. Пол-литру вдребезги. Сперва мучительно искали идею, от которой можно оттолкнуться – и стартовали от «трех британских газет», придуманных Сашей Амзиным и Тошей Лысенковым. Изучали статистику, «тропки», которыми ходят пользователи. Придумывали, как укрупнить рубрики так, чтобы не поломать устоявшиеся за годы (годы! легче бросить курить) привычки читателей. Галя перелопатила тонны аналитических материалов – про «Ленту», наших конкурентов, западные сайты. Мы поругались примерно миллиард раз на этапе придумывания прототипов, а потом Саша Гладких, впервые рисовавший огромный медийный сайт, несколько месяцев сочинял дизайн, чтобы за энное количество дней до перезапуска снова его перекроить. Техническая служба… Об этом лучше вообще умолчать.

– Дару! Великолепно. Я тебя недооценил, мой мальчик. Отправился на Дару и привёз Тайк! Ни за что бы в это не поверил. Наверное, тебе пришлось пережить настоящее приключение. Сколько ты там пробыл? Три дня? Не могу поверить, что она вернулась с тобой. Допотопные люди не любят покидать Дару. Поэтому я их почти не встречал. Если бы я не был в этом так уверен, то решил бы… – Хоук переводил взгляд с меня на Тайк. Его единственный ястребиный глаз метнулся к белому овалу на её щеке. – Не верю своим глазам! Ты её Ардент!

Тайк заметно напряглась, сражённая его дальновидностью[154].