– То есть это надолго, – резюмировал Петрик, сполз на сиденье пониже, пристроил голову на мягком и закрыл глаза.

Я удивленно посмотрела на него.

– Что? – Дружище даже с закрытыми глазами уловил мои эмоции. – Я с вами не высплюсь, а мне надо завтра быть в хорошей форме.

– Особенный день? – Я сразу же сменила гнев на милость.

– А может, и ночь, – игриво ответил Петрик.

– Еще более особенная, чем эта? – съехидничал ревнивец и завистник Караваев.

На десять включений с интервалами в пять-десять минут ушло примерно полтора часа.

Петрик действительно умудрился задремать и сладко похрапывал, мечтательно улыбаясь. Караваев сердито сопел, беззвучно барабаня пальцами по рулю. Эмма вообще вышел из машины, сказав, что снаружи ему удобнее будет наблюдать за окнами. Судя по шорохам и тихому чавканью, он нашел поблизости что-то съедобное и беззастенчиво это уплетал. Только Игорь ответственно жал на кнопочки, безропотно подчиняясь моим тихим командам. Я даже не думала, что частные сыщики – такой похвально дисциплинированный народ!

Наконец запись подошла к концу, и очень вовремя: из окна хозяйской спальни, прямо сквозь брызнувшее фонтаном осколков стекло, со звоном вылетел какой-то снаряд.

– Бутылка из-под виски! – доложил примчавшийся с полей и огородов Эмма.

В одной руке у него была редиска, в другой – квадратная емкость с этикеткой Jack Daniel’s.

– С ума сошел, немытую редиску жрать?! – накинулась я на братца.

– А я ее влажными салфетками, они у меня антибактериальные!

– А желудок у тебя какой, бронебойный?!

– Так, Люся, Люся! У нас уже есть один пациент, совсем тяжелый! – остановил меня Караваев.

– Похоже, клиент созрел, – подтвердил невозмутимый Игорь и наконец убрал осминожий пульт в карман. – Ну? Что дальше?

– В атаку! – скомандовала я.



Петрик спал, и мы оставили его в машине. Выдвинулись боевой четверкой: я, Караваев, Рояльный и Эмма, с мажорным хрустом спешно дожевывающий редиску. Когда я оглядывалась на него, братец замирал с оттопыренной щекой, талантливо притворяясь, будто предательский звук не имеет к нему никакого отношения, но затем, едва я отворачивалась, хрустел еще энергичнее.

Даже невозмутимый Игорь не выдержал и придержал нас всех у калитки, обращаясь к Эмме:

– Давай-ка ты уже дожуешь, а потом мы приступим, а то как-то несолидно получается.

– Розовый осьминог задал тон, – съязвил Караваев, но послушно остановился, дожидаясь, пока смущенный общим вниманием и осуждением Эмма закончит внеплановую трапезу.

– Доел?

– Хрумпрхр… да!

– Двинулись.

Я толкнула калитку, которую Артем, уходя, не запер, и мы вошли во двор. Там Игорь с Караваевым неожиданно ловко обошли меня, и я – Генералюссимус! – вдруг оказалась в хвосте с Эммой. Восстановить правильный боевой порядок не удалось: эти двое, Караваев и Рояльный, начали действовать на редкость слаженно, понимая друг друга почти без слов.

– Первый пошел.

– Прикрываю.

Я вдруг заметила то, на что поначалу не обратила внимания: а мужики-то оделись в черное! Входная дверь дома, тоже незапертая, даже не скрипнула. Двое в черном беззвучно просочились внутрь и как будто растаяли там. Мы с Эммой остановились в легкой растерянности.

– А чем он его прикрывает? – задумчиво спросил братец.

Я не успела высказать предположение. Из дверного проема высунулась рука и сделала призывный жест.

– Нас зовут! – обрадовался Эмма.

Я выдохнула с облегчением: не бросили!

В прошлый раз, когда Караваеву довелось поиграть в спецназовца в моем присутствии, у меня была совсем не героическая роль жертвы, привязанной к стулу.

– Идем же! – Братец потянул меня за руку.

Мы вошли в дом. В просторном холле Караваев, которого я в потемках приняла было за декоративную скульптуру, махнул нам в сторону лестницы и предупредительно подсветил ступеньки. Мы поднялись на второй этаж – там ждал Рояльный, очень эффектный в черной маске спецназовца и с пистолетом. Свободной рукой он ловко, как сурдопереводчик в телевизоре, сделал серию жестов – смысла мы не уловили, но красоту исполнения оценили.

– Вот круть! – шепотом восхитился Эмма и обернулся ко мне: – А у тебя, случайно, нет запасного пистолета для меня?

У меня и для себя-то его не было, но льстило, что он считает сестру такой крутой – вооруженной до зубов.

Тут сзади бесшумно, – я аж вздрогнула, – подошел Караваев, избавив меня от необходимости разочаровывать юного падавана.

– Стоим, ждем, – прошептал он.

Мы постояли, подождали. Рояльный исчез, из комнаты дальше по коридору донеслись голоса, мягкий стук, шорохи. Потом опять появился Игорь и нормальным голосом сказал:

– Все, можно.

– Вперед. – Караваев подтолкнул меня, я – Эмму, и этаким паровозиком мы выкатились на сцену действий.

Уже не военных: оказывать нам вооруженное сопротивление было некому, – в комнате, заполненной мягкими игрушками всех оттенков розового, имелся всего один противник. Уже поверженный: веревка, которой он был прикручен к креслу, явно выдавала статус пленного. Я мысленно порадовалась, что на сей раз это не моя непочетная роль.

– Давай, Люся. Жги! – Караваев мягким шлепком по попе вывел меня на оперативный простор.

Устраивать сейчас разборки по поводу недопустимой фамильярности было не к месту, поэтому я только мысленно поставила себе галочку – надо будет поучить любимого хорошим манерам – и обратила суровый взор на нашего пленника.

Хм, а воображение мое не промахнулось! Хозяин дома был лохмат, помят, небрит и щеголял в полосатом махровом халате.

– Гражданин Афанасьев Виктор… – отчество я забыла. Это несколько подпортило официальную строгость запроса.

– Вы кто такие вообще? – вытаращился на меня гражданин.

– Мы те, кого вы ждали, – ответила я многозначительно и, поискав глазами, за неимением свободных посадочных мест села на спину розового мохнатого мамонта.

Ничего, удобный оказался.

– Ведь ждали же? – с высоты мамонта с нажимом спросила я. – Понимали, что за вами придут?

– Да не убивал я ее!

– О, вижу, вам понятна тема нашей беседы.

– Не убивал!

– Ой, да бросьте, Афанасьев, – усмехнулась я. – Зачем запираться? Ваша реакция и чувство вины выдают вас.

– Удушлив смрад злодейства твоего! – из-за наших с мамонтом спин подсказал Эмма, но на него кто-то шикнул, и продолжения монолога не последовало.

– Я виноват, не спорю. Очень виноват! – Афанасьев заговорил слезливо. Похоже, он был сильно нетрезв – не случайно та перелетная бутылка оказалась пустой. – Но я же не знал… Я не хотел…

– Давайте-ка по порядку, – на розового пони по соседству с моим верховым мамонтом опустился Рояльный. Пони крякнул и присел, скользя мягкими копытами по паркету. – Вы улетели в Москву и тайно вернулись, чтобы убить супругу.

– Нет! – Афанасьев дернулся, едва не подпрыгнув. – Я тайно вернулся, чтобы встретиться с другой женщиной.

– С любовницей, будем называть вещи своими именами, – строго сказала я. – Вы провели ночь с гражданкой Маргаритой Покровской. Видите, Афанасьев, мы все знаем.

– Наутро вы отправились в парк, чтобы убить там жену. – Рояльный неумолимо гнул свою линию.

– Да нет же!

– Вы были в парке! У нас есть доказательства! – Я продемонстрировала привязанному фото в телефоне, поднеся аппарат поближе к его лицу.

– В парке был, но никого не убивал! – заупрямился Афанасьев.

– Рассказывайте! – хмыкнула я.

И он начал рассказывать, торопливо и сбивчиво:

– Оля позвонила мне утром, сказала, что знает – я не в Москве, а с «этой женщиной». Она, мол, больше так не может, нам нужно поговорить, встретимся на нашем месте в час дня. «На нашем месте» – это, значит, в парке у пруда, мы там когда-то в первый раз поцеловались. – Афанасьев скривился. – Я понял, что Оля настроена серьезно, и пришел в тот чертов парк, к тому проклятому пруду…

Он замолчал, и в образовавшуюся паузу аккурат поместилась реплика Эммы:

– Пришел, увидел и убил!

– Да не убивал я ее! – Афанасьев застонал и замычал, как от боли, раскачиваясь вместе с мучительно скрипящим креслом. – Я пришел туда, как она хотела. Может, чуть опоздал, не знаю – не посмотрел на часы. Раздвинул ветки – там ивы огромные, – а она уже…

– Что – уже? – Я не выдержала очередной паузы. – Уже сама там топится?

– Зачем же топится? Стоит. – Афанасьев снова болезненно скривился. – В своем дурацком платье… Боже, как же я это все ненавижу! Розовые тряпки, сю-сю-сю, Витюша-тютюша… Нет, я хотел поговорить, – объясниться-то надо было, – но как увидел ее бронированную спину…

– Что он увидел? – спросил Рояльный почему-то у меня.

Я только плечами пожала.

– Штуки на платье… Как их? Блестящие такие, колючие камешки…

– Стра-а-зы, – сквозь зевок донеслось от двери.

Все обернулись.

– Прошу прощения, я немного припозднился. – Петрик, лавируя между особо крупным игрушечным зверьем, прошел к нам и грациозно опустился на ослика. – Вы продолжайте, не отвлекайтесь. На платье были стразы…

– Точно, стразы-заразы! – Афанасьев принял подсказку. – Много, много страз – на спине, на плечах, на груди. Как кираса!

– Это очень интересно, что-то подобное было лет пять назад у Бальмейна, – оживленно защебетал Петрик. – Вообще-то в наши дни этот французский дом моды выделяется стилем милитари, но у него была такая необычная коллекция с темой ретрообмундирования: юбка в пол из белых перьев – и к ней дырчатая облегающая блуза с капюшоном из имитации листового золота, как пробитый доспех, потом нежное шифоновое платье цвета фуксия с обильной вышивкой стразами, напоминающей начищенную кирасу, и шляпкой-каской, сплошь из страз…

– Но каску я покупать отказался! – перебил его Афанасьев. – Нет, в самом деле, что за ужас – на вид башка и шея словно сияющими гвоздями утыканы, и за это надо восемь тысяч баксов заплатить?! Довольно того, что я за платье десятку отдал, только чтобы Оля отстала, не ныла, я этот ее жалобный тон не выношу… – Он осекся. – Не выносил.

– Вы купили жене то шикарное платье от Бальмейна?! – Петрик широко раскрыл глаза, взирая на Афанасьева с новым интересом.

Я пнула его ногой, чтобы помнил, с кем имеет дело. Предположительно – с убийцей той самой жены, которой было куплено то шикарное платье!

– И она носила его, не снимая, и в пир, и в мир, пока тетка в химчистке, благослови ее бог, не обработала эту розовую тряпку как-то неправильно, отчего стразы сами отваливаться стали, – кивком ответив на вопрос Петрика, договорил Афанасьев.

Я заметила, что он как-то приободрился. Хм, рано, рано. Мы еще не получили признательных показаний!

– Короче, – сказал Игорь. Про платья ему было неинтересно. Точно не противный! – Сунулись вы под иву, увидели спину в ненавистных стразах. И что? Толкнули жену в пруд?

– Да как же вам объяснить-то? – Афанасьев вздохнул, поискал глазами, остановил взгляд на Петрике как наиболее чутком и заговорил с надрывом: – Я увидел ее спину в тех самых стразах и понял: сейчас начнется. Картинные рыдания, заламывания рук: «я отдала тебе свои лучшие годы, а ты», «эти ивы – свидетели нашей давней любви», «поклянись мне прямо здесь, на священном для нас месте…» – вот это все. И так мне стало тошно! Я даже окликать ее не стал, просто повернулся и ушел. Поговорить и все выяснить и дома можно, в нормальной обстановке и за бутылочкой, сойдет за наркоз…

– Врет же, – сказал мне Рояльный, но тон его выдавал сомнения.

– Не верю! – с интонацией Станиславского поддержал его Эмма.

Я посмотрела на Караваева: он пожал плечами.

А Петрик вдруг сказал:

– И зря не верите. Это очень похоже на правду.

Бум! Что-то стукнуло в комнате за стеной. Я мигом вспомнила: в машине Артема был пассажир, значит, водитель привез в дом гостя, о котором мы напрочь забыли!

– Кто там?! – вскочил Караваев.

Игорь молча вышел из комнаты.

– Там? – У Афанасьева, похоже, тоже были провалы в памяти. – Там эта… как ее… вещи сестры разбирает.

– Заходим, не стесняемся, – крепко придерживая за плечо, Рояльный завел к нам женщину.

– Здравствуйте, Татьяна Петровна, – приветствовала я ее и поглядела на Петрика. – А то было платье от Баленсиаги? Уверен?

– Абсолютно.

И тогда я спросила сестру покойной:

– Зачем вы убили Ольгу Петровну, неуважаемая?



– Драсссь… – Вася с Федей при моем приближении отодвинули заграждение и поздоровались.

Надо же, запомнили меня! И узнали даже в новом наряде!

Торопливо стуча каблуками, я взлетела по ступенькам к белокаменной беседке, там умерила шаг и на цыпочках пробралась внутрь под прикрытием парусящей занавески.

Доронина неодобрительно покосилась на меня, но руку с поднятым бокалом не опустила и прочувствованно договорила:

– За нашу дорогую подругу Ольгу! Царство небесное, и пусть земля ей будет пухом.

– Небесное… пухом… – эхом повторили дамы за столом, и я с ними – расторопный официант успел подать мне бокал.

– Удивительная история! – закусив конфеткой с блюда с табличкой «0 калорий», сказала одна из дам. – Я только теперь понимаю, как нам повезло, что мы нашли друг друга. Ведь ни полиция, ни родные – никто не постарался, и только замечательный клуб «Дорис»…

Доронина прижала руку к сердцу и раскланялась.

– Я только одного не поняла, – поставив пустой бокал, сказала другая дама. – Как все-таки вы поняли, что убийца – не муж, а сестра?

– Люся. – Доронина требовательно оглянулась на меня.

Я встала с ней рядом и объяснила:

– Все дело в платье. На нашем мероприятии в тот день Ольга была в платье цвета барби от Баленсиаги. А на условленном месте у пруда муж увидел ее в фуксии от Бальмейна. Мужчинам, вы понимаете, без разницы – Бальмейн, Баленсиага, фуксия или цвет барби, у них все просто: розовое платье – и точка. А это было совсем другое розовое платье, и надела его в тот день совсем другая женщина – сестра погибшей, которой Ольга регулярно отдавала свои поношенные вещи.

– Ах, боже мой! – всплеснула ручками в кольцах третья дама. – Выходит, муж ушел от пруда, как раз когда он был так нужен своей несчастной супруге! Ведь он же мог спасти ее, вытащить из воды!

– Сестра тоже могла, но не стала, – заметила первая дама, продолжая с удовольствием есть «некалорийные» конфеты.

– Но почему? Почему?! – заломила руки дама в кольцах.

Ей нравилось активно жестикулировать, сверкая бриллиантами.

– Ну, потому что сестры поссорились, – объяснила я. – Татьяне надоело слушать жалобы Ольги, и она посоветовала ей расстаться с неверным мужем. Мол, не сошелся свет клином на Витеньке, есть и другие мужики. И вообще, надо держаться своих – родной сестры, племянника. А Ольга в ответ наговорила Татьяне гадостей – мол, ты бы молчала насчет других мужиков, сама несчастная мать-одиночка, а еще советы даешь. И так они жарко спорили, что Ольга оступилась и упала в воду.

– Сама? – строго уточнила дама с конфетами.

– Сама, – подтвердила я. – Тут экспертиза подтверждает показания Татьяны Лариной. Она сестру в воду не толкала. Просто вытаскивать ее не стала, когда та не вынырнула.

– Должно быть, у нее был большой шок, – предположила дама в кольцах и ручками в бриллиантах показала размеры шока.

– И адвокат так говорит, – кивнула я. – Только шок у нее лишь вначале был, потом-то появился расчет. Смекнула Татьяна Петровна, что между ней и наследством погибшей сестры стоит один человек – муж покойной.

– А по закону убийца не может наследовать за своей жертвой, – подозрительно задумчиво сказала дама с конфетами.

– Вот Татьяна и попыталась выставить убийцей Ольги Виктора Афанасьева, – договорила я. – Она как раз увидела его в парке и даже смогла незаметно сфотографировать.

– И что с ней теперь будет? С Татьяной Лариной? – спросил кто-то.

– А это суд решит, – веско сказала Дора и потеснила меня боком, отодвигая в уголок. – Мы же с вами в финале этой поучительной истории приходим к пониманию великой ценности крепкой женской дружбы и настоящего товарищества, почти боевого братства, каким является наш клуб «Дорис»…

Уже не слушая, я прошмыгнула за занавеску, скинула туфли и уселась на травяном пригорке, жмурясь на солнышке. За спиной бубнили голоса, журчало вино, звякали бокалы… Я привалилась спиной к теплому стволу дерева и задремала.

– Вижу, была очередная бурная ночь, – разбудил меня голос Доры.

Она тоже скинула туфли, поддернула брюки, с подозрением поворошила густую траву и наконец опустилась на нее, с наслаждением вытянув ноги.

– Караваев зарабатывает прощение, не покладая рук, – хихикнула я.

– Рук ли? – хохотнула Дора.

– Не будем об интимном.

– Как же, не будем! У нас сегодня что?

– Пятница.

– И-и-и?

– Юбилей Петрика. – Я вздохнула. – Думаешь, я могла об этом забыть? Да я уже с ног валюсь, так забегалась с организацией праздника. К тебе вот опоздала, потому что спозаранку торт пекла.

– Испекла?

– А как же. Стоит в холодильнике у Артура, – я снова вздохнула. – Выглядит бледно в сравнении с тем, что наготовил к празднику наш супершеф.

– Ну, дай ему себя показать. Тем более ради Петрика стоит расстараться.

– Что это? Комплимент? От тебя? – я изобразила удивление.

– Ну. – Доронина тяжело поднялась, взяла в руки туфли и заковыляла к беседке, где гремели, двигая мебель, декораторы. На ходу она обронила: – Вы молодцы. Хвалю.

– «Хвалю» – и это все? – скривилась я, изображая недовольство.

На самом деле, мне было хорошо. Травка, солнышко, на всех фронтах порядок – и в личном и в делах…

– Нет, не все! – отозвалась Доронина из беседки. – Тебе я премию выпишу. А дарлингу приготовила особенный подарок на юбилей – у него тонкий вкус, он оценит.

– Да-а? – заинтересованная, я встала, подошла к беседке и отняла у Доры сочную клубничину. – И фто фа фофафок?

– Подарок-то? – Доронина самодовольно ухмыльнулась. – А куклы.

– Куклы? – повторила я в недоумении.

Что-то тревожно ворохнулось в груди.

– Все девочки любят куклы, даже те, которые уже большие и на самом деле мальчики, – объяснила Дора. – А у нас в городе есть какой-то знаменитый мастер-кукольник, его работы даже европейцы покупают, у него еще недавно выставка прошла – говорят, нашумела! Вот я ему и заказала подарок для нашего дарлинга. Как думаешь, он впечатлится?

– Не то слово, – пробормотала я, кашляя, потому что поперхнулась клубничиной. – И ты впечатлишься. И все впечатлятся. А мне придется разъехаться с Петриком, если он украсит твоим подарком наш интерьер, потому что для Караваева это будет уже слишком…

– О, ты все-таки хочешь поговорить про Караваева? – оживилась подруга-начальница.

– Нет уж. Как-нибудь в другой раз. Пойду-ка я… Ты помнишь, где мы празднуем?

– У Покровского, в «Сэм и Фродо». В семь?

– В семь.

Я помахала Доре и мимо декораторов, снимающих занавески, мимо официанта, упаковывающего посуду, мимо Васи и Феди, разбирающих загородку, пошла в свое светлое нескучное будущее.