Наталья Александрова
Слеза Бога
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
Оформление Анастасии Орловой.
Ранее книга издавалась под названием «Звезда Ассирийского царя».
© Н. Александрова, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
* * *
– Спасибо! – Юлия из последних сил улыбнулась таксисту и достала кошелек. – Вы меня очень выручили…
– Да что там. – Он поставил чемодан перед дверью, прислонил к нему сложенную коляску, рядом шлепнул сумку. – Ну вот, вроде все…
Ежик сонно засопел у Юли на плече, она поудобнее перехватила его, неловко, одной рукой вытащила из кошелька деньги, пересчитала и растерянно проговорила:
– Ой, у меня только восемьсот…
– Да ладно, все нормально. – Таксист приглушил голос, чтобы не разбудить ребенка.
– Как же? По счетчику и то восемьсот двадцать, а надо же еще сверху что-то добавить, вы же мне так помогли…
– Пусть будет восемьсот. Двадцатка – это не деньги, а помог я вам чисто по-человечески. У самого двое оглоедов. Ладно, я пошел, у меня следующий вызов! – И он загремел ботинками вниз по лестнице, разбудив гулкое ночное эхо.
– Спасибо! – негромко, чтобы не побеспокоить Ежика, крикнула Юля вслед, достала ключи и вставила в скважину.
Ключ провернулся как-то неловко, с сопротивлением – должно быть, потому, что она действовала левой рукой, но дверь все же открыла, включила свет в прихожей и огляделась в поисках скамеечки. Та всегда стояла возле самой двери, чтобы можно было усадить Ежика, но сейчас на привычном месте ее не оказалось. Юля нахмурилась, пытаясь вспомнить, не переставила ли скамейку перед отъездом, и тут у нее появилось странное, непривычное и пугающее чувство, что в квартире кто-то есть, кроме них с Ежиком.
Она попыталась подавить нарастающий страх, избавиться от него. Чушь какая! Никого здесь нет. Просто устала с дороги, да еще три часа ночи – самое тяжелое, самое мрачное время суток: не поймешь, то ли очень поздно, то ли уже рано… И в эту минуту увидела возле порога огромные мужские ботинки, наверное, сорок пятого размера.
Юля охнула, прижалась спиной к двери… но тут же взяла себя в руки, закусила губу. Она не может поддаться панике, у нее на руках Ежик – в самом что ни на есть буквальном смысле слова. Она зажмурилась, пытаясь убедить себя, что эти ботинки ей привиделись. Чего не увидишь в три часа, да еще после такого трудного перелета? Самолет был полон маленьких детей, которые плакали, кричали, бегали по проходу. Их родители к концу полета буквально озверели, экипаж тоже. Немудрено, что ей мерещится всякое.
Она открыла глаза и робко, испуганно взглянула на пол. Ботинки стояли на прежнем месте. Здоровенные ботинки на толстой рубчатой подошве.
Ежик зашевелился и сонно забормотал.
– Спи, маленький! – заворковала Юля, двинувшись к своей комнате… но тут вторая дверь, которую она никогда не открывала, со скрипом отворилась, и на пороге появилось страшное существо, какое могло привидеться только в ночном кошмаре.
Это был огромный мужик в сползающих трусах и замызганной рубашке, с красным опухшим лицом, маленькими и тоже красными глазами, с трехдневной щетиной на подбородке и всклокоченными сальными волосами. На лбу блестели мелкие капли пота, а сам он тяжело дышал, как будто только что пробежал несколько километров, – видно, был здорово пьян. Мужик уставился на Юлю таким страшным взглядом, словно решал насущный вопрос – съесть ее живьем или сначала убить.
В первое мгновение Юлия окаменела от ужаса, но потом осознала, что у нее на руках спящий ребенок, а значит, она не может позволить себе трусость и слабость, она должна действовать. Чудовище пока не нападало: видимо, обдумывало план действий. Значит, у нее есть немного времени, и этим временем нужно воспользоваться.
Трясущейся рукой Юля вытащила из кармана мобильник. Она помнила, что на какой-то лекции по безопасности говорили: в самом крайнем, безвыходном случае нужно вызывать не полицию, а пожарных – они приедут быстрее. Нажала кнопку… и с ужасом увидела черный дисплей. Чертов мобильник разрядился. Батарейка уже давно плохо держала заряд, нужно было ее поменять, но, как всегда, не хватало денег. И вот теперь она осталась один на один с каким-то пьяным бандитом…
Правда, бандит почему-то не спешил нападал, а вместо этого прохрипел жутким голосом:
– Ты кто?
– Вот интересно, – отозвалась Юля, стараясь не показать свой ужас. – Он еще спрашивает! Это ты кто? Откуда взялся? Как попал в квартиру?
– Я-то? – громила заморгал. – Я-то здесь живу. А вот ты кто такая?
– Живешь? – переспросила Юля. – Как это – живешь?
– Очень просто! Снял комнату у хозяйки и живу…
– Ах, у хозяйки?!
До Юли наконец стала доходить правда. Может быть, не такая ужасная, как она вообразила в первый момент. Их с Ежиком не убьют, по крайней мере, прямо сейчас. Это свекровь, старая зараза, решила окончательно испортить ей и без того нелегкую жизнь и сдала комнату какому-то алкашу и, судя по виду, уголовнику. Так что Юлю ожидает светлое и радостное будущее в одной квартире с этим венцом творенья.
Венец творенья между тем покачнулся и ухватился за притолоку, чтобы сохранить равновесие.
Ну да, пьян как сапожник. Сволочь свекровь!
Ежик снова пошевелился и забормотал во сне что-то невнятное.
Ладно, сейчас не время предаваться трагическим мыслям. Нужно уложить ребенка, а там будет видно… Она поудобнее перехватила Ежика, свободной рукой вцепилась в чемодан – теперь нельзя ни на минуту оставлять вещи без присмотра! – и двинулась к своей двери, спиной чувствуя взгляд нового незваного соседа.
В ее комнате был относительный порядок – какой оставила, уезжая на две недели, только пыль появилась, да еще душновато.
Юлия плюхнула Ежика в детскую кроватку прямо в одежде, только ботиночки сняла. Он потянулся и вздохнул облегченно – намучился в самолете, на посадке уши заложило, он плакал, а в такси заснул. Так что теперь сладко причмокнул, оказавшись в знакомой кроватке, повернулся на бок и положил руку под щечку. А второй пошарил в поисках медведя.
Спального медведя они брали с собой, Ежик сказал, что мишке хочется посмотреть на море. А на самом деле ему не хотелось расставаться с любимой игрушкой. Да что там игрушка, Ежик говорил, что медведь – его самый близкий друг. «А я?» – спросила тогда Юля. «Ты тоже», – ответил Ежик, и у нее привычно защемило сердце: у сына нет друзей, ему недоступны шумные игры, бег, прыжки, велосипед. И еще много всего.
Юлия тотчас велела себе не расслабляться – она уже давно решила, что не может себе этого позволить. Не в ее положении лить слезы и жаловаться на судьбу, тем более что жаловаться некому. Вот именно. У нее не было никого, кроме Ежика, а что еще хуже, у Ежика не было никого, кроме мамы. Отец? Юлия горько поморщилась. Бабушки-дедушки? Мать Юли умерла, когда той было пятнадцать лет, отец женился снова. Юля его не осуждала, тем более жена ему попалась неплохая и к падчерице вроде относилась хорошо, ровно… Но никогда не забыть ей радость на лице мачехи, когда она узнала, что Юля уезжает учиться в Петербург.
Была у Ежика еще одна бабушка – вот эта ведьма, которая отняла у Юли остатки спокойной жизни. Как теперь жить, если в коридор не выйти? И на кухне этот урод устроит черт-те что, и в туалете небось блевать будет каждый вечер… Юлия почувствовала, как душу заливает холодная неуправляемая ярость, которая заглушила здравый смысл и терпение.
Дрожащими руками она принялась тыкать в кнопки телефона. Что такое? Вообще нет гудка! Сломался, что ли? Или этот монстр его сломал? Так, попробуем еще раз. Сжав зубы, заставила себя успокоиться и не торопясь набрала номер свекрови. Слава богу, раздались длинные гудки. Ночь на дворе, эта зараза наверняка спит и совесть ее не беспокоит!
Наконец трубку сняли.
– Тамара Степановна? – Юлия постаралась, чтобы голос ее звучал по возможности твердо.
– Какая еще Степановна? – заревели на том конце разбуженным медведем. – Ты, такая-сякая, на часы смотрела? Три часа ночи, а она Степановну ищет!
– Извините, – сконфуженно пробормотала Юлия, – я ошиблась номером…
И вместо того чтобы повесить трубку, выслушала зачем-то, где и в каком виде невольный собеседник хотел бы видеть ее саму, неизвестную Тамару Степановну, а также всех Юлиных родственников по материнской линии.
Как ни странно, этот разговор помог, Юлия немного пришла в себя и номер свекрови набрала недрогнувшей рукой. Трубку там сняли сразу же! Не спит, знает, что самолет ночью прилетает, будильник, наверное, поставила!
– Что это значит? – холодно спросила Юлия, не утруждая себя приветствием.
У них были такие отношения, что желать друг другу здоровья при встрече они давно уже перестали. Она, Юлия, столько мерзостей выслушала от этой женщины – надолго хватит, может быть, навсегда.
– Ах, это ты… – протянула свекровь.
Как всегда, при звуке этого голоса Юлия почувствовала, что привычная холодная ярость усилилась втрое. Как эта женщина ее ненавидит! Сколько лет жизни отняла своей немотивируемой злобой и ненавистью! Как будто мало горя и беды свалилось на голову Юли, так еще эта…
– Не притворяйтесь, что удивлены моим звонком, – отчеканила она, – повторяю вопрос: что это значит? Для чего вы привели в квартиру этого уголовника?
– Не привела, а сдала ему комнату! – визгливо заорала свекровь. – Это ты мужиков водишь, а я не привела, а сдала ему комнату! Все законно, через агентство!
И ведь знала же прекрасно, что никаких мужиков Юлия не водит – куда ей, с больным-то ребенком. Единственный мужчина, который их посещает более-менее регулярно, – массажист Сережа. Это когда деньги есть, а когда нет, то Юля сама Ежику делает массаж, тот же Сережа по доброте душевной обучил ее кое-каким приемам.
– Вы не имели права так делать без моего согласия. – Юлия говорила тихо, чтобы не разбудить Ежика.
– Я? – теперь свекровь визжала уже в ультрадиапазоне, так что у Юли едва не лопались барабанные перепонки. – Я не имела права? Это у тебя нет никаких прав на мою квартиру! Это ты обманом там поселилась! И своего… – Она как всегда назвала Ежика неприличным словом, зная, что Юля этого не вынесет.
Нарочно провоцирует, ведьма старая. Один раз в лицо такое сказала, так Юля, себя не помня, на нее бросилась, хорошо Лешка оттащил. А свекровь уже собралась побои зафиксировать да в суд на Юлю подавать, чтобы ее выселили или вообще посадили. Тогда обошлось, а потом уж Юля себя в руках держала, старалась к свекрови вообще не подходить.
Сейчас Юля промолчала, сжав зубы, и свекровь продолжала победным тоном:
– Квартира – моя, что хочу, то и делаю! Жильца поселила, потому что денег хоть сколько хочу получить! Я – пенсионерка, мне денег за интимные услуги никто не платит!
«Мне тоже», – подумала Юля, а свекровь разочарованно хрюкнула, она-то надеялась, что у них будет скандал по телефону.
– В общем, он будет жить сколько я пожелаю, а если узнаю, что ты на него жаловалась или еще что удумала, то вообще семью гастарбайтеров вселю! Человек шесть! Будут по ночам песни петь и шашлык на кухне жарить!
– Мне-то что, квартира не моя… – фыркнула Юлия.
Свекровь, надо думать, и сама сообразила, что угрозы ее бессмысленны – после таких жильцов квартира рухнет, никакой ремонт не спасет. Она собралась заорать что-то вовсе уж несусветное, но Юля быстро отключилась, да еще выдернула телефонный шнур из розетки, чтобы ведьма не позвонила и не разбудила Ежика.
Тихонько, на цыпочках Юля проскочила в ванную. Там было относительно чисто. Ага, не успел еще загадить. И на кухне все было как прежде. Стало быть, этот алкаш сразу как пришел – так и завалился спать. И за что ей все это?
Улегшись в постель, она подумала: по сравнению с тем, что уже случилось, этот алкаш не самое страшное. То есть неприятностей он, конечно, добавит, но переживет как-нибудь, в крайнем случае полицию вызовет. Хоть свекровь и орет, что квартира ее, у Юлии, как одинокой матери с ребенком-инвалидом, есть кое-какие права. Оттого-то свекровь и злится, что никак не может их из квартиры выжить.
Юля вытянулась поудобнее на старом продавленном диване. Пружины негодующе заскрипели. Это опять-таки свекровь подсуетилась – как-то, когда Юля с ребенком лежали в больнице, приехала и вывезла всю приличную мебель, которую они с мужем покупали. Юля вернулась – глазам своим не поверила: остались только кроватка Ежика да стол письменный. Месяц она спала на раскладушке, пока соседка сверху не отдала этот диван. Место ему на помойке, ну да все лучше, чем ничего.
За окном проехала машина, светя фарами, кто-то хлопнул дверью подъезда. Нужно спать, четвертый час ночи. Завтра будет тяжелый день. Но сон не шел. И против воли в голову лезли мысли. Все те же самые: о том, как она дошла до такой жизни и что с ней будет дальше.
В университет удалось поступить довольно легко – отец оплатил первый семестр, а потом Юля сдала все на пятерки и перевелась на бесплатное отделение. Она вообще хорошо училась, языки давались ей легко. Отец присылал деньги, которых хватало на то, чтобы снимать квартиру, на одежду и на еду. На развлечения Юля зарабатывала сама – на выборах, на распродажах, на всяческих опросах. Иногда преподаватель приглашал их с подругами переводить.
Однажды на банкете в ресторане по поводу закрытия какой-то выставки Юля переводила для одного канадца. Его переводчица отказалась, поскольку канадец все время вставлял в английскую речь французские выражения, у Юли же второй язык был французский. Вот в этом самом ресторане она и познакомились с Лешей. Будь проклят тот день или вечер, когда это случилось! Нужно было послать его подальше сразу же. Или потом, когда через несколько месяцев он пригласил ее к себе домой на какое-то сборище родственников. Юля смутно помнит подвыпившего дядьку, который хлопал ее по плечу и говорил, что она им подходит.
Нужно было бежать оттуда, как только она увидела поджатые губы тогда еще будущей свекрови. Юля же только посмеивалась про себя, так как не собиралась связывать с Лешкой свою жизнь. Она вообще не собиралась замуж, желая сделать карьеру, а семья, дети – это подождет.
Удалось устроиться в приличную фирму референтом, рекомендовал знакомый преподаватель. Они и встречались-то с Лешей нечасто. И вдруг она забеременела. Видит бог, она старалась не пускать дело на самотек, но врач очень не советовал прерывать беременность, может быть опасно. Пришлось поставить Алексея перед фактом. На женитьбу он согласился удивительно легко, и Юлия убедила себя, что ошибалась в нем. Вовсе он не поверхностный и легкомысленный, а добрый, честный и ответственный. Так ей казалось тогда. Они поженились, и даже свекровь на свадьбе улыбалась в объектив фотоаппарата.
Эта квартира была куплена для Алексея, но на имя свекрови, чтобы он потом не отдал какой-нибудь приблудной девке – так свекровь говорила, нисколько не стесняясь. Однако, когда родился ребенок, пришлось прописать туда Юлю.
Юлия не заметила, как задремала, а проснулась от жуткого грохота. Там, в Турции, был как-то шторм, всю ночь гремела гроза, и Ежик жутко плакал у нее в объятиях. Сейчас Юля в ужасе вскочила – что с ребенком? Но Ежик крепко спал в своей кроватке, улыбаясь во сне.
За окном занимался серенький рассвет. Надо же, а она думала, что совсем не спала. Снова послышался шум – что-то упало и покатилось со звоном. Не помня себя от злости, Юля выскочила в коридор, не зажигая света, пробежала на кухню и едва не споткнулась о тело на полу.
– Начинается! – простонала она, нашарив на стене выключатель.
Алкаш полулежал, прислонившись к холодильнику. Рядом была лужа, в которой валялись осколки стакана.
– Так… – сказала Юля, – так…
При звуке ее голоса, а скорее всего от яркого света, он очнулся и поднял голову. Лицо было малинового цвета, в мутных глазах никакого выражения.
– Ты чего это развалился? – прошипела Юля негромко, чтобы не проснулся ребенок. – А ну вали в свою комнату и сиди там, пока не проспишься!
Он помотал головой, словно старался избавиться от назойливой мухи, но Юле уже надоело бояться. Она схватила с гвоздя тяжелую поварешку и наклонилась ближе.
– А ну вставай! Пошел к себе!
Пошевельнувшись, он неловко махнул рукой, Юлия шарахнулась в сторону, но споткнулась о его длинные ноги и плюхнулась рядом в лужу, хорошо хоть об осколки не порезалась. А оказавшись так близко, обнаружила две вещи. Во-первых, от мужика не пахло перегаром. Потом, нестиранным бельем, неустроенностью, немытым телом – да. Но не перегаром. И во-вторых, от него несло жаром, как от раскаленной печки. На лбу застыли капли пота.
– Ира… – забормотал он, – Ира… Зачем ты это сделала? Для чего? Разве нельзя было иначе?
– Еще и Ира на мою голову. Мало мне своих заморочек! – вздохнула Юлия и наклонилась ближе. – Эй! Какая я тебе Ира? Вот и шел бы к ней, к Ире своей.
Он не ответил, только забормотал что-то быстро и неразборчиво. Голос был тихий и какой-то горячечный.
– Эй! – Она легонько потрясла его за плечо, вернее только хотела это сделать, но ничего не вышло: мужик был крупный, все у него было большое – ноги, руки, широченные плечи, большая голова на крепкой шее, всего его было много для маленькой кухни обычной двухкомнатной квартиры.
На ее толчки он никак не реагировал – просто сидел, свесив голову набок, и дышал хрипло, с присвистом.
«Да у него жар, он болен», – сообразила наконец Юлия и тут же впала в панику: вдруг это заразное? Ежик подвержен любой инфекции, он очень слабенький, а тут еще перемена климата. Он и так всегда по приезде сопливится и кашляет.
Она встала и вытерла лужу на полу, едва не порезавшись осколками стакана. От этого типа по-прежнему несло жаром, как от печки. Теперь с него больше не капал пот, лицо было красным, губы потрескались. Что делать?
– Эй! – Она помахала перед ним растопыренной ладонью и, когда он никак не отреагировал, поняла, что мужик без сознания.
Не дай бог, помрет прямо тут, на полу в кухне… что она будет делать? И Ежик скоро проснется. Нужно вызвать «Скорую». Но когда она еще приедет, а вдруг у этого типа не болезнь, а ломка? Тогда врачи только обругают.
Тип, которого привела свекровь (чтоб ей на том свете досталась пригорелая сковородка!) пошевелился и захрипел. Совершенно машинально Юлия намочила кухонное полотенце и протерла ему лицо. На полотенце остались бурые разводы – да, похоже, не мылся он неделю. А может, и больше. Холодная вода, однако, оказала свое действие, он поднял голову и открыл глаза.
– Где я?
Юлия с трудом разобрала его полушепот и усмехнулась:
– Хороший вопрос. Ты говорил, что комнату здесь снял. Помнишь, кто тебя сюда привел?
– Жаба, – неожиданно четко произнес он.
«Точно, свекровь – вылитая жаба!»
Юле стало смешно, а когда он снова закашлялся, неожиданно для себя по-свойски спросила:
– Слушай, ты болеешь или отходняк у тебя?
И тут же удивилась – какое ей дело? Хотя если он заразный…
– Жарко… – он прислушался к себе, – и голова болит.
– Так, наверное, температура. – Она уже совала ему градусник, который держала в ящике кухонного стола, чтобы Ежик не отыскал в комнате и не разбил.
– Не пью я и не колюсь… – прохрипел мужик, – видно, в поезде прохватило…
– Тридцать девять и шесть! Тебе в больницу надо!
– Не надо, отлежусь… Это пройдет…
– Тогда иди в свою комнату! – крикнула Юлия. – Некогда мне с тобой возиться!
– Дай попить… – тихо и жалобно сказал он и посмотрел на нее снизу вверх.
В глазах не было мутной накипи, теперь это были просто очень больные глаза с многочисленными красными прожилками. Она дала ему воды – из бутылки, что оставалась в холодильнике. Больше там не было ничего. Юля и холодильник-то отключила, уезжая на море.
Очевидно, свекровь пыталась придать квартире жилой вид, чтобы произвести впечатление на жильца, – полотенце вон чистое повесила, холодильник включила.
Допив воду, мужчина с большим трудом поднялся и побрел по коридору, неуверенно переставляя ноги и держась за стену. Юля открыла на кухне форточку и пошла было к себе, но по дороге решилась все же заглянуть в Лешкину комнату, где теперь располагался этот тип.
Комната была небольшой, и половину ее занимала двуспальная кровать: свекровь подарила на свадьбу, но затем перетащила в эту комнату, не в силах смириться с мыслью, Юля будет спать на ней после развода.
Этот несуразный тип лежал на кровати по диагонали, но был такой большой, что в длину не помещался. Что-то в нем Юле не понравилось: уж слишком расслабленной и неживой была поза. Она испугалась, что жилец отдал концы. Представила, как позвонит в полицию, как они приедут, будут шуметь, натопчут, испугают Ежика, как раскроют все двери, и соседи будут толпиться на площадке… Единственный приятный момент – Юля тут же сдаст им свекровь, скажет, что это ее знакомый, которого она привела и поселила в квартире. Старая ведьма все врет, что сдала комнату через агентство, да такого жуткого мужика ни одно агентство рекомендовать не станет! И свекровь затаскают. А если он еще и беглый уголовник, то мало ей не покажется.
Юля сделала шаг назад, но тут же опомнилась. А если он и вправду помрет, у нее будет больше неприятностей, чем у свекрови! Ведьма-то отмажется, а ее будут вызывать на допросы, протоколы разные подписывать. А ей Ежика не с кем оставить.
Тип, что свалился на ее голову, пошевелился и мучительно застонал. Она осторожно потрогала его пылающий лоб: похоже, уже все сорок градусов. Воротник рубашки был совершенно мокрый от пота. Нет, надо дать ему жаропонижающее, иначе точно окочурится прямо здесь.
Уж чего-чего, а лекарств в доме было предостаточно. Правда, все больше детские. Решив, что такому огромному нужна не одна таблетка жаропонижающего, а минимум две, Юля ощутимо хлопнула его по щеке. Он открыл глаза, уставился на нее удивленно, а затем без слов проглотил таблетки, и даже воду не пролил.
От рубашки невыносимо несло потом. Юля открыла встроенный шкаф, который тоже отошел к бывшему мужу, хотя она лично его заказала и оплатила из своей зарплаты, где валялись всякие ненужные Лешке вещи – старые джинсы и футболки, растянутый на локтях свитер, непарные носки. Она нашла футболку почище и усмехнулась: да, Лешка по сравнению с этим громилой мелковат будет. Ну, это дело поправимое. Ножницы нашлись на кухне, Юля все опасные предметы держала там, вдали от сына.
Процесс переодевания прошел легко – не открывая глаз, тип сел и поднял руки, после чего Юля вышла, брезгливо неся рубашку за пуговицу. Хорошо бы ее выбросить, но у этого типа не было никаких вещей, что, несомненно, говорило не в его пользу. Но какова свекровь! Это же надо так ненавидеть невестку, чтобы сознательно привести в дом такого подозрительного типа!
Стирать рубашку в машине вместе с детскими вещами она ни за что не станет – еще чего не хватало! Неизвестно, по каким помойкам этот тип шатался, где ночевал! Но и оставить ее грязной было нельзя – уж больно воняла. Юлия бросила рубашку в таз и залила горячей водой. Вода стала бурой. От простой грязи такого не бывает. Преодолевая отвращение, она перевернула рубашку. Ну да, вот пятна. И это не что иное, как кровь. Почему-то Юля не сомневалась, что кровь человеческая.
Вот так вот. Приплыли. Как он сказал? Не пьет, не колется. Ага, только людей убивает. Вот отчего он не в себе – нелегко небось человека жизни лишить. Хотя, может, для него это дело привычное. И свекровь, эта зараза, спокойно привела в дом убийцу! А может, он маньяк?
Юлия содрогнулась, представив, как эти огромные руки смыкаются на горле жертвы. Что делать? Звонить в полицию? Но что она им скажет? Нужно хоть узнать, кто это такой. Может он в розыске?
Юлия крадучись пробралась в Лешкину комнату. Пиджак незваного гостя висел на спинке стула, рядом валялись брюки. Пиджак был мятый и грязный, но, как с удивлением отметила Юлия, вполне приличный. То есть раньше был приличный. Ткань хорошая, дорогая. Украл, значит. Или с жертвы снял. Хотя… такому крупному мужику небось все на заказ шить приходится.
Левая пола пиджака была испачкана плохо отмытой кровью. Юлия уже перестала удивляться, твердой рукой обшарила карманы и вытащила из внутреннего паспорт.
Значит, зовут его Чумаков Иван Михайлович, тридцать семь лет, прописка… город Ченегда. Где это? Впрочем, все равно. Ясно только, что не местный.
С фотографии на Юлию смотрело вполне обычное лицо: не то чтобы красивое, но взгляд прямой, открытый, между бровей упрямая складка, волосы хорошие… черты хоть и неправильные, но все вместе создавало определенный эффект. Да полно, тот ли это человек? Может, он этот паспорт украл? Или убил его владельца?.. Господи, ну за что ей все это?
Тут послышался плач Ежика, и Юля испуганной серной скакнула к двери, едва успев сунуть паспорт в карман пиджака.
Иван поднялся на крыльцо и дернул за ручку двери. Дверь была не заперта.
Ну да, когда он выбежал из дома, то просто с грохотом захлопнул ее. Он был тогда так взбешен, что ни о чем не думал, ничего не видел и не слышал, глаза застилал клокочущий багровый туман, кровь стучала в ушах, как будто там лупили в свои барабаны сумасшедшие барабанщики. Но холодный осенний ветер отрезвил его, и, походив часа два по пустынным улицам, Иван пришел в себя и немного успокоился. Он понял, что с Ириной нужно поговорить по-другому. Все же они прожили вместе достаточно долго, нельзя в одночасье перечеркивать все то, что было между ними.
Он помедлил на крыльце, не решаясь войти и продолжить этот тяжелый разговор, как вдруг почувствовал спиной чей-то взгляд, а обернувшись, успел увидеть, как качнулась занавеска на окне соседнего дома. Ну, конечно, это теща его соседа Тихомирова, старая мегера, на своем боевом посту. Вечно она подглядывает, подслушивает, наблюдает за чужой жизнью. Лучше бы телевизор смотрела!
Иван нахмурился, вошел в дом, закрыл за собой дверь. И опять замер в нерешительности. В доме что-то было не так. Что-то изменилось с тех пор, как он ушел, точнее – убежал отсюда. Убежал, чтобы не наломать дров, не сделать что-нибудь ужасное, непоправимое… Убежал, чтобы не видеть лживых глаз жены, не слышать ее фальшивого голоса, ее искусственной истерики.
Она нарочно накручивала себя, желая увести разговор в сторону: надо разрыдаться, забиться головой о стену, чтобы он, позабыв все на свете, пытался ее успокоить, подавал ей воду, а она бы отводила его руку, отмахивалась, и, в конце концов, он отступится и будет мечтать только об одном – чтобы все это закончилось, чтобы она замолчала и заснула и он больше не слышал этого фальшивого голоса, который ввинчивался в мозг, и был рад хоть небольшой передышке.
Так уже бывало не раз, а в последние месяцы – все чаще. Но сегодня он смотрел на жену другими глазами и понял, что она все делает нарочно. Чтобы он не задавал вопросов.
Иван прислушался. В доме царила тишина. Такая, которая бывает только в пустом, безлюдном жилище, оставленном обитателями. Может быть, Ирина ушла? Уехала?
В нем снова начала закипать злость. Он вспомнил тот телефонный звонок, с которого все началось, вспомнил тихий вкрадчивый голос Александры… ну надо же, они с Ирой много лет были лучшими подругами, и вдруг – такое! Правду говорят, сделать подружке гадость – большая радость! Не могу, говорит, видеть спокойно, как тебя обманывают, ты, Ваня, этого не заслуживаешь! И он, как полный дурак, слушал эту стерву! Это ужасно, но ее слова ложились на благодатную почву. Потому что уже несколько месяцев он замечал, что с Ириной что-то не то, она стала совсем другой. И объяснить это можно было только одной причиной – у нее любовник.
Иван придавил в себе ростки гнева, тяжело топая, прошел через холл и поднялся по лестнице. В доме что-то определенно изменилось, и запах… какой-то странный запах, сладковатый и тревожный, отдаленно напоминающий запах перестоявших в вазе, загнивающих цветов…
С растущим в душе беспокойством он открыл первую дверь. За ней – никого, только мрачная, настороженная пустота. Сделал еще несколько шагов, толкнул вторую дверь, дверь спальни. Ирина лежала в кровати, отвернувшись лицом к стене. Должно быть, прилегла отдохнуть после той безобразной ссоры и сама не заметила, как заснула.
При виде ее беззащитного затылка в светлых завитках волос Иван почувствовал щемящую жалость и нежность. К нему словно вернулось прошлое. Он вспомнил их первую встречу, вспомнил первый поцелуй, запах ее кожи…
Запах.
Тот запах, который беспокоил его от самых дверей, здесь стал просто невыносимым.
Иван в два шага пересек комнату, склонился над Ириной и окликнул ее.
Она не шелохнулась. Даже легкое шелковое одеяло, которым она была накрыта по самое горло, не колыхалось от ее дыхания.
Ивану стало страшно, но он еще не верил себе. Положив руку на плечо жены, снова позвал ее по имени – но и на этот раз она не отозвалась, не откликнулась ни единым движением. Тогда он осторожно потянул ее за плечо, повернул к себе, отгибая край одеяла…
И с трудом сдержал крик.
Глаза Ирины были широко открыты. В них навсегда застыло выражение удивления и ужаса. А вся грудь была залита темно-красным. Вот что это был за запах – сладковатый, одуряющий, страшный запах крови…
Иван попытался нащупать пульс на шее жены, но, увидев страшную рану на груди, понял, что ей уже ничем не поможешь.
– Что с тобой… что с тобой сделали… – пролепетал Иван, обхватил жену и прижал к себе. – Что с тобой сделали…
Потом в его голове что-то сместилось, словно кто-то щелкнул выключателем, и он произнес другой, куда более важный вопрос:
– Кто?! Кто это с тобой сделал?
Глаза снова застлала красная пелена гнева. Он зашарил руками по постели, сам не зная, что хочет найти, как вдруг в его руке оказалось что-то твердое и холодное. С трудом сфокусировав взгляд, он разглядел нож. Острый как бритва нож с перламутровой рукояткой.
Внезапно краем глаза Иван заметил в комнате какое-то движение, сжал нож и обернулся. На какой-то безумный миг ему почудилось, что тот, кто сделал это с Ириной, все еще здесь, и ненависть придала ему чудовищные силы. Он был готов разорвать убийцу собственными руками…
Но это было всего лишь его собственное отражение в зеркальной дверце платяного шкафа.
Иван увидел себя со стороны – и ужаснулся.
Окровавленная одежда, перекошенное, страшное, полное гнева и ужаса лицо, кровь на руках, а в правой руке – окровавленный нож…
В эту минуту послышался приближающийся звук полицейской сирены.
В первый момент он почувствовал какое-то странное облегчение: сейчас сюда придут люди, для которых все произошедшее – обычное, будничное дело. Они начнут все тут осматривать, задавать вопросы, и тем самым случившийся ужас как-то сникнет, отойдет на второй план, утратит свою невыносимую реальность. А самое главное – ему больше не нужно будет ни о чем думать.
Но тут он снова увидел свое отражение в зеркале, увидел их глазами, холодными и безразличными, и тут же понял, что они подумают. Да нет, не подумают, у них не будет никаких сомнений, что все это – его рук дело. Особенно если поговорят с тещей соседа и та со сладострастным удовольствием расскажет об их ссоре… плюс к этому – вся комната в его кровавых отпечатках, и нож…
«Ну и пусть, – подумал Иван обреченно. – Пусть меня арестуют. Пусть посадят. Все равно я не смогу больше жить так, как прежде, после этого… пусть все кончится, только бы скорее».
Но тут же в голове зазвучал другой голос – трезвый и злой.
Они, конечно, арестуют его и не станут больше никого искать. Он попадет на зону, и неизвестно, сколько там протянет. А тот, кто сделал это с Ириной, останется на свободе. И будет со стороны наблюдать за его, Ивана, страданиями…
Нет, он не доставит ему такого удовольствия. Он найдет его. Найдет и уничтожит. Но для этого должен для начала остаться на свободе.
Трезвый голос взял верх.
Иван выглянул в окно. Полицейская машина уже сворачивала на их улицу. И тут, как не раз бывало с ним в критических ситуациях, включился автопилот.
Ни о чем не думая, Иван схватил с тумбочки влажные салфетки, вытер лицо и руки и сунул грязные салфетки в карман. Переодеваться было некогда, поэтому поверх испачканной кровью одежды надел пальто, положил в карман бумажник. Последний раз взглянул на Ирину, вышел из комнаты и быстро спустился на первый этаж, но не пошел к двери – на крыльце уже были слышны шаги, а спустился в подвал, в котельную, оттуда выбрался через окно на задний двор, через маленькую калитку вышел на соседнюю улицу и быстро зашагал вперед: куда угодно, лишь бы подальше от дома, подальше от того кровавого кошмара, который там увидел.
Холодный осенний воздух и быстрая ходьба немного освежили, вернули утраченную способность здраво соображать и оценивать свое положение. Он понял, что здесь, в этом небольшом городе, не сможет долго скрываться. У него просто нет такого надежного убежища, в котором можно отсидеться хотя бы несколько дней, чтобы разобраться в происшедшем и найти подлинного виновника смерти Ирины. Уже сейчас немногочисленные прохожие смотрели на него подозрительно – так что совсем скоро полиция выйдет на его след.
Затеряться можно только в огромном городе, где никому ни до кого нет дела. С этой мыслью Иван сменил направление и зашагал на железнодорожный вокзал.
На вокзале, вспомнив подозрительные взгляды прохожих, первым делом зашел в туалет и оглядел себя в зеркале. Пальто было чистое, но на щеке имелся кровавый след. Умылся, а потом долго оттирал руки куском серого мыла. Затем снял пальто и, как мог, замыл кровь на пиджаке. И все равно вид был подозрительный – безумные глаза, лицо в красных пятнах.
Он отряхнулся, пригладил волосы и надел пальто.
В это время дверь туалета приоткрылась и в нее проскользнули двое – квадратный мужик в надвинутой на глаза кепке и тощий, невысокого роста тип с крысиной мордой и красными бегающими глазками.
– Кто это тут у нас? – прошепелявил крысомордый. – Здорово, дядя! Как поживаешь?
Иван двинулся к двери, мрачно глядя в пол.
– Что же ты, дядя, не отвечаешь, когда человек с тобой здоровается? – пробасил квадратный и заступил ему дорогу. – Это нехорошо, дядя! Это некультурно!
– Отвали! – процедил Иван, отодвинув квадратного в сторону.
– Нет, дядя, так не пойдет! – Квадратный притиснул его к стене, а тощий выбросил вперед руку, в которой появился нож, и приставил лезвие к шее Ивана. Свободную руку сунул за пазуху и ловким движением вытащил из кармана бумажник.
– О, дядя! – Крысиная морда довольно осклабилась. – Да тут у нас хорошие денежки! А вот мы еще часики оприходуем… хорошие часики, дорогие… ты ведь, дядя, к ментам жаловаться не пойдешь, это тебе не с руки…
Он быстро сунул бумажник в задний карман брюк и потянул с запястья Ивана часы. При этом его нож на мгновение оказался далеко от горла.
Иван заревел, как раненый медведь. В глазах потемнело от ярости. Тщедушный бандит куда-то отлетел, и Иван принялся молотить кулаками его квадратного подельника. Он вымещал на нем все – смерть жены, собственное бессилие, унижение…
Громила сполз по стене на пол и не шевелился. Иван очухался, перевел дыхание и огляделся. Тщедушный грабитель скрылся, оставив приятеля на милость победителя. Бумажник Ивана унес с собой, часы остались на запястье. Дорогие швейцарские часы, память о лучших временах. Квадратный был жив, хотя лицо его превратилось в отбивную. Он дышал тяжело и хрипло, на губе то и дело вспухал кровавый пузырек.
Иван снова взглянул на себя в зеркало. После драки с грабителями внешность его не улучшилась, ко всему прочему костяшки пальцев были разбиты до крови. Самое печальное – теперь у него почти не осталось денег, только несколько купюр и какая-то мелочь, случайно завалявшаяся в кармане пальто.
Выйдя из туалета, он выглянул на перрон. Там прохаживался толстый полицейский, подозрительно оглядывающий пассажиров. Иван не стал рисковать, ушел с вокзала и какое-то время петлял пустырями и переулками.
От перенесенного стресса, а также от холода и пронизывающего ветра его начало колотить.
Иван огляделся по сторонам, чтобы понять, куда забрел во время бесцельных блужданий, и увидел беленые стены Сретенского монастыря, над ними – золоченые главки монастырской церкви, усыпанные черными отметинами галок, а рядом – приземистое бревенчатое здание с выцветшей вывеской: «Монашеская трапеза».
Под этой вывеской обнаружилась дешевая харчевня, где обедали несколько шоферов-дальнобойщиков да пил жидкий чай с бубликами какой-то мрачный дед в потертой ушанке. Иван сел в самый темный угол, пересчитал деньги и заказал немолодой официантке пару пирожков и два стакана чаю.
Официантка оглядела его с сочувствием:
– С женой, что ли, поругался?
– С женой, – ответил Иван мрачно.
Он грел руки о горячий стакан, жевал пирожок, не чувствуя его вкуса, и думал.
Положение его, и без того ужасное, с потерей денег стало и вовсе безвыходным. Без денег не доберешься до большого города, а самое главное – без денег и без знакомств не затеряешься в нем, не найдешь безопасного убежища… И тут его мозг словно озарило внезапной вспышкой. Как он мог забыть про самого надежного человека, про своего давнего друга и компаньона Борьку Орлика?! Почему сразу не вспомнил и не позвонил ему?
Ну да, немудрено, что он перестал соображать, увидев убитую, окровавленную Ирину. А потом… потом он вообще ни о чем не думал. Но теперь он позвонит Борьке, и тот поможет ему! В конце концов, для чего существуют друзья?
Иван полез во внутренний карман пиджака… и выдохнул с облегчением: мобильный телефон был на месте. Это везение, больше того – это знак, знамение. Теперь все будет хорошо… нет, напомнил он себе, хорошо уже никогда не будет.
Иван набрал Борькин номер. Тот отозвался сразу, словно ждал его звонка, и проговорил странным, неуверенным голосом, каким разговаривают с безнадежно больными:
– Вань, что случилось? Что ты натворил?
– Все не так, как кажется, – торопливо перебил его Иван. – Сейчас я не могу ничего объяснить, скажу только одно – я Иру не убивал. Ты веришь мне?
– Конечно, верю! – быстро, слишком быстро ответил Борис.
– Ты поможешь мне?
– Не вопрос! Конечно, помогу! Для чего еще нужны друзья? Что тебе нужно? Где ты?
– Мне нужны деньги. И какое-нибудь надежное место, где можно отсидеться несколько дней. Мне нужно подумать…
– Не вопрос! Так где ты?
– Знаешь такое заведение – «Монастырская трапеза», это возле Сретенского монастыря?
– Найду! Ты только никуда не уходи, я буду минут через двадцать!
В трубке зазвучал сигнал отбоя.
Иван сунул телефон обратно в карман, снова обхватил руками стакан – но тот уже остыл. Ивана знобило, хотя, судя по виду остальных посетителей, в харчевне было жарко натоплено. Потом, наоборот, его кинуло в жар, заболела голова. Он поднялся из-за стола, добрел до двери с выжженным мужским профилем, зашел внутрь. Наклонился над раковиной, поплескал в лицо холодной водой. В голове немного прояснилось.
Он вытер лицо и руки бумажным полотенцем, пригладил волосы и взглянул на себя в зеркало. Вид был тот еще – лицо опухшее, глаза больные, в красных прожилках.
Прежде чем вернуться в зал, Иван подошел к замазанному белой краской окошку, в котором была процарапана маленькая лунка, словно прорубь на речном льду. В эту «прорубь» Иван увидел беленые стены монастыря, пустырь и две грузовые фуры. Вдруг на пустырь одна за другой въехали две машины с мигалками и резко затормозили. Дверцы с грохотом распахнулись, из машин, как горошины из стручков, высыпали полицейские. Старший что-то приказал, энергично взмахивая руками, и все быстро, уверенно зашагали к харчевне.
Иван замер, осознавая увиденное. Но потом снова, как в своем доме, рассудок отключился, управление взяли на себя инстинкты.
Он снова выглянул в окно. Возле машин прохаживался молодой полицейский, поглядывал по сторонам, время от времени подносил к уху переговорное устройство, что-то говорил.
Через окно не уйдешь, этот мент сразу его заметит.
Иван приоткрыл дверь туалета и выглянул наружу. В коридорчике пока никого не было. Он выскользнул и крадусь побрел в правую сторону, откуда доносилось шкворчание плиты и запах подгорелого мяса. На кухне хозяйничал высокий одноглазый таджик, покрикивая на молодую девчонку в несвежем халате. Иван быстро прошел через кухню, по дороге прихватив со стола коробок спичек – сам не зная зачем, повинуясь все тем же инстинктам, – толкнул заднюю дверь и оказался в кладовке.
– Эй, ты куда пошла? – запоздало крикнул ему вслед повар. – Туда нельзя ходить, назад ходи!
Иван захлопнул за собой дверь и оглядел кладовку. Маленькое окошко, выходившее в узкий проулок между харчевней и стеной монастыря, было забрано решеткой. Конечно, ее можно оторвать, но на это потребуется время, а как раз времени у него и не было. И тут он увидел на полу протертый до дыр половичок. Угол половика был отогнут, а под ним виднелся край деревянной крышки подпола.
Иван откинул половик, поднял крышку и спустился по лестнице, после чего закрыл крышку, прихватив край половика так, чтобы он упал сверху. Конечно, когда менты придут в кладовку, они найдут этот люк, но на его поиски уйдет несколько лишних секунд – а эти секунды могут его спасти…
Спустившись в подпол, он чиркнул спичкой и огляделся по сторонам. Вокруг стояли бочки, ящики, мешки с какими-то припасами, а у дальней стены – пирамида пустых ящиков. Снова повинуясь инстинкту, Иван подошел к этой пирамиде, снял несколько верхних ящиков и увидел в стене за ними низкую деревянную дверь, окованную заржавленным железом.
Отодвинув остальные ящики, он толкнул дверь, но та не подалась. Тогда он навалился на нее всем своим весом – но дверь даже не шелохнулась. Чудес не бывает, понял Иван. С чего он взял, что эта дверь будет не заперта? Ему и так подозрительно долго везло. Если, конечно, это можно назвать везением.
Сверху раздались голоса, послышались шаги – наверняка это менты вошли в кладовку. Еще полминуты – и они будут здесь…
В последней надежде Иван дернул дверь на себя… и она немного подалась. Он потянул ее изо всех сил, и дверь с жутким скрипом отворилась. Он пролез в нее, зажег следующую спичку и осмотрелся.
Вперед уходил туннель с низким сырым сводом. А на двери, через которую он только что прошел, имелась тяжелая железная щеколда. Иван задвинул ее и быстро зашагал по туннелю, время от времени зажигая новую спичку, чтобы оглядеться.
Так он шел минут десять. Наконец туннель стал шире, а потом разделился на два. Иван пошел налево – ему показалось, что с той стороны сквозь тьму пробивается едва заметный свет. Потом туннель снова разделился, а еще через несколько минут Иван уже точно заметил впереди на стенах подземелья колеблющиеся желтоватые отсветы. Теперь он мог идти, не зажигая спички.
Свет впереди становился все ярче и ярче, и наконец туннель привел Ивана в большой круглый грот, ярко освещенный десятками свечей. На дальней стене грота висело несколько икон. Строгие, просветленные лики святых уставились на Ивана пристально, осуждающе, как будто тоже не верили в его невиновность. На полу перед иконами лежал ничком монах в черной поношенной рясе. При появлении Ивана он не шелохнулся, должно быть, не заметил его, погруженный в свою безмолвную молитву.
Иван понял, куда он попал: это была подземная часовня под Сретенским монастырем. Он как-то раз был здесь и помнил, как из нее выбраться на поверхность. Однако прежде чем покинуть это место, Иван остановился перед иконой своего святого, Иоанна Богослова. Святой смотрел на него мудрым всепонимающим взглядом, и под этим взглядом Иван почувствовал, как страх и гнев постепенно отпускают его. Он успокоился и смог более здраво обдумать свое положение. И первое, о чем он подумал, – о том, что полиция приехала в харчевню через несколько минут после того, как он позвонил Борису.
Неужели Борька его сдал? Иван даже замотал головой. Никак не хотелось думать, что лучший друг и компаньон предал его. Нет, скорее всего, полиция прослушала их разговор – у них наверняка есть такие технические возможности. Или проследили за Борисом… Но это значит, что Борька «под колпаком» и к нему больше нельзя обращаться – ни звонить, ни приходить. Значит, нужно рассчитывать только на свои собственные силы.
Для Ивана это было нормально, привычно – с самых юных лет он привык полагаться только на себя, но теперь ситуация усугублялась тем, что за ним гналась полиция и у него не было денег.
Постояв еще немного в умиротворяющей тишине подземной часовни, Иван поднялся по крутой каменной лестнице и оказался в монастырском дворе. Здесь не было ни души – должно быть, монахи были на церковной службе или занимались своими ежедневными делами.
Иван вышел через небольшую калитку и очутился в старой слободе, где когда-то жили мастеровые. Теперь это был прилепившийся к монастырю поселок из одноэтажных домиков и бараков. Пройдя через него, он оказался перед забором собственной фабрики – той, которой они владели на пару с Борисом. У него мелькнула мысль зайти туда и взять денег из сейфа, но потом он подумал, что на фабрике его наверняка караулят, и отправился дальше.
Иван долго брел по пустырям и проулкам, избегая многолюдных улиц, сам не понимая, куда идет. Но инстинкты не подвели, и после часа таких блужданий он добрался до автобусного вокзала, где толпились в ожидании своих автобусов потертые крестьяне и жители маленьких окрестных городков. Иван сразу же понял, что это для него – единственное правильное решение.
Он подошел к автобусу, который вот-вот должен был отъехать, собрал всю оставшуюся мелочь и купил у водителя билет до ближайшего городка.
Там он вышел и побрел по унылой осенней улочке. Хотелось есть, хотелось отдохнуть, но и для того, и для другого нужны были деньги. Впереди, возле красивой древней церкви, стояла группа туристов. Блеклая женщина средних лет что-то вещала им по-немецки. В двух шагах от них вертелся парень в вязаной растаманской шапочке, предлагая матрешек, значки, шапки-ушанки.
Иван поманил его пальцем.
Тот неохотно подошел и, оглядев Ивана с ног до головы, цыкнул языком:
– Чего надо? Матрешку? Есть политические, есть эротические, есть художественные…
– Сам со своими эротическими матрешками играй. Я тебе не турист.
– А тогда чего надо? Имей в виду, у меня время дорогое, просто так болтать некогда.
– Купи часы, – Иван снял их с запястья и показал издали.
Парень с первого взгляда оценил дорогую вещь, глаза заблестели, но он этот блеск тут же аккуратно притушил, зевнул и проговорил с ленивой растяжкой:
– А на фига мне твои часы? У меня свои есть, не хуже! Ну ладно, только чтобы тебя выручить, возьму. Пятьсот рублей.
– Ты что – с дуба рухнул? – Иван надел часы и развернулся уходить.
– Эй, постой! – Парень схватил его за плечо. – Обожди, куда же ты! Дай хоть посмотреть, а то подсунешь фуфло.
Иван посмотреть дал, но из рук не выпускал.
– Ладно, так и быть, дам три штуки, – милостиво проговорил покупатель.
– Ну уж нет, ищи другого дурака! – отрезал Иван. – Ты же знаешь, сколько эти часы стоят. Это номерной «Монблан», новые – сто сорок тысяч…
– Ты не в магазине, дядя!
– Не в магазине, – кивнул Иван, – поэтому отдам за тридцать. Или до свидания…
– Насчет тридцати ты, конечно, загнул, за тридцать сам носи, но за десять я, так и быть, возьму. Другу подарок ищу, как раз подойдут.
– Нет, за десять можешь гулять, туристам матрешек впаривать. Меньше чем за двадцать пять не отдам.
– Ладно, ладно, давай за двадцать – или разойдемся.
На этот раз Иван не стал спорить.
Взяв деньги, отдал парню часы и пошел к железнодорожной станции.
Здесь он сел на первую подвернувшуюся электричку – лишь бы уехать подальше от дома.
Едва сел на свободное место, тут же задремал – сказались усталость и нервное напряжение прошедшего дня. Ему даже начал сниться сон – ужасный сон, в котором смешались события минувшего трагического дня.
Проснулся Иван оттого, что кто-то тряс его за плечо.
– Билет! – строго проговорила ярко-рыжая тетка в железнодорожной форме. За ее спиной маячил крепкий мужик средних лет в черной форме охранника.
– У меня нет, – признался Иван и полез за деньгами. – Продайте мне, я заплачу сколько надо.
– До какой станции? – осведомилась женщина.
– А до какой идет этот поезд?
– Этот поезд идет до Петровска, а тебе-то куда надо? Или все равно?
– До Петровска? Вот туда и надо…
Контролерша неодобрительно покачала головой, но ничего не сказала, отсчитала ему сдачу, пробила билет и двинулась дальше по вагону. Сопровождавший ее охранник окинул Ивана долгим внимательным взглядом, но тоже промолчал и ушел. Иван тут же провалился в тяжелый душный сон.
В Петровске его растолкали.
– Вставай, парень! Дома отоспишься! Этот поезд дальше не идет!
Несколько минут он не мог понять, где находится. В голове бухало, как в пустой бочке, лицо горело, бросало то в жар, то в холод. Кое-как собравшись, он вышел из вагона и пересел в другую электричку. На ней он еще долго куда-то ехал, время от времени проваливаясь в беспокойный сон, затем снова пересел. Наконец и та электричка остановилась, а какая-то сердобольная старушка помогла ему выйти из вагона.
– Где это мы, бабушка? – спросил ее Иван, растерянно оглядываясь.
– Ты что же, милый, не знаешь? – испуганно пролепетала та. – Это же Ленинград… Питер по-нынешнему!
– Пи-итер? – протянул Иван, удивляясь собственному везению.
– А тебе куда нужно?
Иван не ответил, и старушка, сочувственно покачав головой, проговорила: