Алексей Шерстобитов

Ликвидатор

Исповедь легендарного киллера

Книга 1, Книга 2, Книга 3

Самая полная версия Сборник. 3-е издание

© А. Л. Шерстобитов, 2022

© Книжный мир, 2022

© ИП Лобанова О. В., 2022

* * *


«Он видел многие проблемы, которые мы видим через экран телевизора, через оптический прицел, и пытался их решать».
Иван Миронов,
писатель, кандидат исторических наук
(из книги «Замурованные. Хроники Кремлевского централа»)



«Такой был очень симпатичный, мы даже в него все влюбились».
Лидия Доронина,
присяжный заседатель коллегии
(из телепередачи «Приговор»)



приятно слушать». «У него, вот, присутствовало это обаяние, – это, наверное, от человека зависит каким-то образом… У него очень правильно поставлена речь, его просто было
Елена Гученкова,
Федеральный судья МГС, вынесшая приговор Андрею Пылеву
(из телепередачи «Приговор»)



«Абсолютно вменяемый, лояльный, веселый человек»
Сергей Мавроди,
строитель финансовых пирамид
(Тюремные дневники)



«Когда он был задержан и подписывал свой протокол… ну как сказать… образно говоря, со «слезами на глазах» писал свою фамилию, потому что он всю жизнь жил под разными документами, и когда он писал, сказал: «Наконец-то я вспомнил свою фамилию».
А. И. Трушкин,
начальник московского уголовного розыска
(из интервью телевизионной программе «Человек и закон»)



«Мы знали, что он убил этого, этого и этого, а доказательств нет, все говорят что Шерстобитов убийца – он всех убил, а доказательств нет… вот и все… все говорят: вроде он убил, а вроде и не он…а кого он убил?! – Да всех, а доказательств нет!»
В. В. Ванин,
следователь ГСК СК по Москве
(интервью телепрограмме «Человек и закон»)



«Я точно знаю, что Шерстобитов хотел остаться этаким «санитаром леса» в белых одеждах – не получилось! Он сам говорит, что заслужил Божью кару… Кажется, он мог стать блестящим офицером, но его перемололо одно из самых жестоких десятилетий в России!»
Алексей Пиманов,
сенатор, ведущий «Человек и закон»
(«Человек и закон», интервью А. Л. Шерстобитова)


«Эта книга должна переиздаваться снова и снова! Очень интересна не тем, что описывает недавние события, свидетелями и, к сожалению, участниками были многие из нас. А тем, что показывает «героев» 90-х изнутри. Еще понятней и очевидней, кто в эту мясорубку попал случайно, по глупости, по стечению обстоятельств. А кто – реальный монстр, которому нет места среди людей.

Так называемая «пехота» – люди, выполнявшие приказы, даже на ликвидацию, по большому счету такие же «потерпевшие» от руководителей ОПГ: Тимофеева, Гусятинского, Буторина, Пылевых. Их жизнь обрывали еще более беспощадно, они жили в страхе. Да и жизнь ли это была?! В книге А. Шерстобитова кроме покаяния, содержится и предостережение молодым парням, чем может закончиться бравада, игры «в казаки-разбойников», непротивление злу и насилию. И еще – прочитав эту книгу, вспоминаешь Библию. Зло нельзя победить Злом – тогда на свете станет зла еще больше. Только Добром. Только Милосердием к оступившимся и кающимся можно сделать жизнь наших детей безопасней и светлей.

Мой сын по вине Олега и Андрея Пылевых потерял своего отца, когда еще не научился ходить, в годик. И он недавно, прочитав «Ликвидатора», написал мне:»

«Ликвидатора прочитал… мое мнение не однозначное. Я нашел интервью в инете с Шерстобитовым. Вот ответь. Он же валил в основном тех кто сами гады. Они все такой жизнью жили. И если он их не убрал бы они сами положить могли десятки. Он пишет как с войны. Реально Солдат. А солдаты по любому убивают. Врагов. И он убивал врагов. Так я не понял. Почему одним солдатам орден, а другим сроки? Не он же начал эту войну и открыл фронт. Он сам мог погибнуть если бы не стрелял. Стреляли бы в него. Жаль что он Пылева не завалил. А для чего он пишет? Чтобы никто не повторил этот путь? Ну вот по видео он какой то кажется правильный. Конкретный. Он говорит и я понимаю. И верю что не придумывает и не врет. А ты что думаешь? Непросто все понять со стороны как это тогда было. Я думаю главное что он сильный и сначала был сильнее всех как Солдат и его боялись. А сейчас сильнее как человек который может признать свои грехи и имеет право чтобы его поняли и простили. Ведь осуждать когда сидишь в теплой норе легче.»


Вера ХЕЦУРИАНИ


Шаг в пропасть

Вышла из печати вторым переизданием книга под названием «Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера», написанная в заключении Алексеем Шерстобитовым (Лешей «Солдатом»). Повторное издания потребовалось потому, что криминальный фон, начиная с девяностых, не просто неспокойный в нашей злополучной стране, он все время переживает мутацию, грозящую всплеском новых войн в преступном мире.

Алексей Шерстобитов достиг вершин «криминальных подвигов» в девяностые годы, когда в олигархическом государстве рядом с самозванными собственниками народного достояния поднялась организованная преступность, и интересы у них стали общими.

Шерстобитов видел всё происходящее изнутри. Будучи по складу ума аналитиком, он проникал в тайны «святая святых» криминального мира. Это помогло ему впоследствии стать автором издания. Точными зарисовками он хочет помочь читателю понять хитросплетение жутких взаимоотношений в мире андеграунда.

Как же такой человек, который, рискуя жизнью, в Питере обезвредил опасного рецидивиста, за что был награжден «Орденом за личное Мужество», стал «главным ликвидатором» по заказу «главшпанов»? (Так называет он лидеров преступных группировок).

В начале девяностых годов на гребне разрушения советского государства оказались выброшенными из военных команд сотни высококлассных специалистов в области разведки, специальных заданий и особых секретных поручений. Эти люди, на обучение которых прежнее государство не жалело денег, оказались сразу в положении изгоев. Некоторые из них пошли служить олигархам, которые с удовольствием стали использовать их уникальные знания и способности в собственных эгоистических целях, другие примкнули к преступным группировкам, где оценили превосходство специальной подготовки бойцов невидимого фронта перед обыкновенным уголовным отребьем.

Атмосфера страны в те годы наполнилась шелестом иностранной валюты и грохотом выстрелов, которые аккомпанировали новому богатству.

Бывшие советские люди, прежде стремящиеся к высшему образованию, теперь были вынуждены усваивать азы бандитских понятий, если хотели вписаться в «новый порядок» жизни, а скорее выживания.

Начались кровавые переделы территорий, на которых банды «беспредельщиков» собирали золотую жатву. Приметы тех лет, сохранившихся в памяти народа, это чубайсовские ваучеры с двумя «Волгами» за одну липовую бумажку и быстро усвоенный большинством населения иностранное слово «рэкет».

Самый удачливый киллер той эпохи дает свою оценку развала страны: «Это была не маленькая локальная разборка, но большая война, с множеством сторон участниц, прошедшая незаметно для десятков миллионов граждан Российской Федерации».

Суть ее, по его словам, сводилась к тому, что стало принятым занимать большие деньги и не отдавать их вообще (это, кстати, вошло в привычку российского бизнеса, который до сих пор упорно не желает с ней расстаться, за что и расплачивается своими жизнями). Многие так и жили от проблемы к проблеме, которые и были основой заработка. Так продолжалось до тех пор, пока интересы группировок плавно не переместились из сферы «гоп-стопа», «наперстков» и «крышевания» в подчиненный им бизнес с вложениями финансовых средств в маркетинг, менеджмент, порой на равных, а то и больших, чем вложения коммерсантов.

Постепенно в России сложился криминальный капитал с его особой идеологией, сотканной из воровских понятий, который до сих пор диктует обществу правила своей выгоды. Шерстобитов – очень внимательный наблюдатель этого процесса. Он убежденный патриот, правда, не современных законов, а бывшей страны.

Как он скажет потом на допросах – «я вел свою войну с преступным миром, убивая их по суду своей совести…»

Вряд ли найдется кто-то равный ему по умению маскироваться, вести разведку, искусно использовать шпионскую технику, на уровне генштабовского спеца разбираться в мировых и отечественных системах стрелкового оружия и взрывных устройств. И вряд ли найдется еще кто-то, способный так же описать свои преступления и последующее за ними раскаяние. Да и захочется ли ещё разоблачать не только своё прошлое, но и идеологию, которой в этом прошлом пришлось быть слугой?

В этой книге, написанной им уже после ареста, проявилась незаурядность человека, способного в эмоционально-образном изложении переоценить прожитую жизнь. А жизнь у него была очень «кудрявая»!

Как и все обученные искусству разведки профессионалы, он был выброшен без всякой поддержки в циничную и чуждую среду обитания под непривычным названием «демократическая Россия». Наслушавшись мерзостей в адрес службы, которой отдал лучшие молодые годы, он старался устроиться в новой жизни. Но быстро разочаровался в работе телохранителя у режиссёра Карины Плуховской, начальника безопасности отеля ЦДТ на Юге Москвы, менеджера по продажам двух торговых павильонов у метро «Медведково» и окончательно отчаялся. Утратив надежду найти себя в чужом ему мире, принял предложение некого Гусятинского, который и привел Шерстобитова в стан беспощадной по расправам группировки под началом «великого Сильвестра» – Тимофеева.

Гусятинский, в недавнем прошлом сам офицер КГБ, увидел в Шерстобитове хорошо подготовленного для выполнения кровавых заказов исполнителя. Трагическая ошибка любого человека, выбирающего дорогу бандитского произвола в том, что новобранец не подозревает о правиле, которому он подчиняет свою жизнь: «вход рубль – выход два!».

Дорога эта обильно орошена кровью многих жертв. Сегодняшний автор вскоре понял безысходность своего положения и, используя полученную выучку разведчика, жил под разными фамилиями, меняя внешность и скрываясь по разным адресам, о которых не догадывались даже его «главшпаны». У них он заслужил признание надежного исполнителя самых сложных заданий. Он никогда не промахивался мимо цели, выбирая самый надежный тип оружия.

Меняющуюся жизнь он наблюдал через сетку оптического прицела. Расстрелы его жертв послужили залогом многих событий по ту сторону закона. На кончике его мушки замирали навсегда такие деятели криминального мира, как Отари Квантришвили, сам патрон Леши «Солдата» Гусятинский, директор театра DOOIS Глоцер, имевший отношение к солнцевскому «общаку» и торговле наркотиками.

Он должен был расстрелять и Бориса Березовского, но команда «Отбой!» прозвучала по рации, когда спусковой крючок под его пальцем уже прошел половину холостого спуска.

Шерстобитов с его командой бывших сотрудников ГРУ напичкали в Греции виллу Солоника шпионской аппаратурой перед его убийством.

Может показаться странным, но наряду с убийствами, он сохранял жизни людям, подчас, рискуя своей, из-за противодействия воле «главшпанов». Такое они не прощали никому. Могли ликвидировать даже своего любимца Шерстобитова.

Боль человека, потерявшего место в системе жизненных ценностей, выражается в его воспоминаниях о том, как он был не в силах приступить к ликвидации бывших коллег, стоящих на стороне закона. Легенду оперативного сыска А. Трушкина, и следователя по особо важным делам И. Рядовского, ведущих разработку его «бригады», хотя наверняка Шерстобитов понимал – рано или поздно именно они придут за ним. Так и произошло.

На одной из телевизионных передач были названы имена этих людей. Кроме них спасенная Шерстобитовым от расстрела Гульназ Сотникова, общественный деятель и бизнесмен.

Своей жизнью обязаны Леше Солдату Александр Таранцев («Русское Золото») и крупные бизнесмены Сергей Аксенов (Аксен), Лалакин (Лучок).

Каждый раз после выполнения заказа, перед тем как покинуть «снайперское гнездо», Леша «Солдат» ласкал ствол, как лелеют любимую женщину. Это было единственным, на что ему жизнь в закладе ещё оставила право.

После каждой «удачно завершенной «работы» он судорожно искал выход на свободу из рабских уз криминального братства, но, увы, её он потерял уже навсегда. Счастливый мир не для такого человека, он мог жить в нем только в мечтах. А теперь живет в своих книгах.

Посвящая издание «…тому миллиону, который не дожил до прочтения этой книги, вымостив своими жизнями дорогу тем, кто хотел жить „лучше богов“», – он старается не только рассказать об их шокирующей судьбе, но и предупредить вступающее в жизнь поколение о возможном повторении его ошибок и заблуждений.

Он сам говорит, что большинство тайн, осталось «за кадром», но раскрытые им должны ясно показать тщетность надежд и утопию любого обоснования своей кажущейся безнаказанности.

Книга Алексея Шерстобитова поучительна и, все же, опасна. Она поучительна тем, что человек, осужденный на двадцать три года лишения свободы за двенадцать признанных им на суде убийств, несет свои раскаяния неокрепшим душам, способным во имя соблазна пойти по его стопам. Говорит Шерстобитов с читателем ненавязчиво, ни в чем его не убеждая. Просто предлагает крепко задуматься над тем, что пережил сам, и самостоятельно сделать вывод. Он хочет, чтобы строки его книги послужили другим суровым предостережением. Чтобы не потерять твердыню под ногами, надо запомнить главное из пережитого Шерстобитовым, о чем он горячо говорит с читателем.

Его рассуждения не нравоучение, это полезный семинар одаренного от природы человека, стремящегося предупредить читателя о том, к каким тяжким утратам приводит неосознанный до конца выбор пути…

Опасна книга Шерстобитова тем, что она построена на примерах удачного, признанного в бандитском мире героя, подпольная слава о котором вызывает страх у его соратников. Автор понимает это и в пух и прах разбивает романтизм преступного мира. Чем больше человек находится в компаниях, где обнимаются «братки», напиваются, чтобы бахвалиться криминальными подвигами, тем ярче заметна у него пропадющая тяга к познанию и совершенствованию. Сходки, стрелки, боевики, фантастика, порно, кабаки, секс и пустой треп, это то, что ведет к полной деградации личности.

В нашем обществе растет увлечение огнестрельным оружием. Будучи высококлассным знатоком оружия, которому Шерстобитов бездарно посвятил жизнь, он описывает подробности выбора снайперских площадок для точного выстрела, систем оружия, пригодных для «рельефа» выбранной местности, калибровку и ударную мощь боезарядов. Все то, чем он жил в пустоте духовного одиночества.

Сегодня он понимает, что мир богаче и разнообразней в палитре человеческой сущности и успешно овладевает другим, более мощным оружием – писательским пером. Остается удивляться виртуозности, с которой описываются страшные события, участником которых был сам автор.

Я имел возможность лично ознакомиться с десятками томов уголовного дела всей группировки, книга Шерстобитова это отражение жестокой реальности тех лет, а значит и выводы, которые сможет сделать читатель, не будут основаны на выдуманных оправданиях…

А чтобы помочь читателю понять его новую философию бытия и следования наставлению Божьему, Шерстобитов искренне обращается к тем, кто взял в руки его творение. Автора жизнь научила не бросаться пустыми словами, и за эту учебу он дорого заплатил. Читатель поймет это, прочитав книгу Шерстобитова.


Эрик КОТЛЯР,
канд. пед. наук,



лауреат премий МВД России,
ГУВД по г. Москве


Эпоха в оптическом прицеле

«Киллер номер один» – именно так окрестили следователи Алексея Шерстобитова по прозвищу «Солдат». Десять лет его преступления сотрясали новостные ленты. Все знали о его убийствах, но никто не знал о его существовании. Он был фантомом, гением перевоплощения: десятки паспортов, имен, образов… Его злодеяния приписывались другим, в том числе Александру Солонику, бежавшему со спеццентрала «Матросской тишины», а потом убитого в Греции «братьями» по оружию. За Солдатом охотились все спецслужбы страны, которые не могли даже предположить, что имеют дело с одиночкой.

Его взяли, когда он отошел от дел, посвятив себя семье и маленькой дочке. За двенадцать доказанных убийств суд приговорил Солдата к 23 годам заключения. Мишенями киллера были крупные бизнесмены, политики, лидеры ОПГ: Отари Квантришвили, Иосиф Глоцер, Григорий Гусятинский, Александр Таранцев… Имел заказ Алексей Шерстобитов и на ликвидацию Бориса Березовского, но за секунды до выстрела последовала команда «отбой».

Это предельно откровенная, подлинная история о бандитских войнах, в которых активно участвовали спецслужбы, о судьбах главарей самых могущественных организованных преступных группировок. Автор не скрывает используемые им методики сбора информации, шантажа, конспирации, подготовки ликвидации… Сцены потрясают жестокостью, достигаемой не смакованием физиологической специфики убийств, а глубоким психологизмом противостояния жертвы и палача. Убийства не ради денег и власти, и уж тем более не убийства ради убийств. Каждое очередное преступление Солдата – попытка спасти от расправы своих близких, сохранить любовь, которая и приводит его на скамью подсудимых.

«Ликвидатор» – не беллетристика, не детектив, не литературное «мыло», не нудная мемуаристика. Чтение не для сна и не от скуки. Мы никогда не слышали и не читали ничего подобного. С первых страниц «Исповеди легендарного киллера» перед нами разворачивается эпоха в сетке оптического прицела. До сих пор подобный жанр был фантазией писателей и сценаристов, примеряющих на себя роль киллеров и палачей: грустные карикатуры или кровавые комиксы. Эта книга низвергает психологов, изучавших сознание убийц и дерзнувших возвести свои заключения в научные истины.

У любого стекла есть критическая точка его разрушающая, найти которую невозможно, можно только случайно наткнуться. В криминальной литературе и психологии подобной точкой обрушения стала эта книга, стирающая привычное представление о жизни и смерти, убийце и жертве, судьбе и фатализме, любви и морали. Это не сопливое покаяние с перехлестом самобичевания и тоски, это не циничная бравада снайперской виртуозностью и неуловимостью, это не любовные стенания, заметающие кровавые следы на жизненном пути автора. Алексей Шерстобитов холодным рассудком, но с неостывшими чувствами и страстным слогом препарирует собственную судьбу, в бурном зеркале которой отразились поля сражений гражданской войны за социалистическое наследство. «Не плакать, не смеяться, не проклинать, а понимать» – этот философский афоризм предельно точно отражает авторский посыл «Ликвидатора» своему читателю.

С Лешей Солдатом мы познакомились пять лет назад в тюремных застенках, где меня держали по подозрению в покушении на Анатолия Чубайса. Об этом я подробно написал в книге «Замурованные. Хроники Кремлевского централа». В одной камере мы просидели две недели – не долго, но вполне достаточно, чтобы разобраться друг в друге. Духовитый, по-хорошему интеллигентен, спокойный и сдержанный. Внешне он больше походил на отдыхающего, чем на заключенного, над которым нависла гильотина уголовных дел с долгим перечислением жертв, павших от его рук. На тюрьме Алексей много читал: мировая история, философские трактаты, популярная психология, откровения святых отцов. Чтение для него было больше, нежели просто досуг. Шерстобитов словно пытался подобрать ключи, способные открыть смысл собственного бытия, ключи к праведному покаянию.

И вот спустя годы в моих руках оказалась толстенная рукопись, цена которой человеческие жизни, разорванная любовь, годы розыска и безвременье тюремных коридоров. Автор не вымаливает у читателя прощения, хотя инстинктом спасения иногда звучат ноты оправдания. Кажется, что он покорно принимает наказание, презрение и ненависть, которыми щедро с ним расплачивается общество, счастливо видя в том искупление перед людьми и Богом.


Иван МИРОНОВ,
кандидат исторических наук, член Союза писателей России


«Посвящаю тому миллиону, который не дожил до прочтения этой книги, вымостив своими жизнями дорогу тем, кто хотел жить „лучше богов“, и тем из нас, кто выжил, но мечтает о свободе и семье – наконец-то осознанных настоящих ценностях. Чтобы помнить».

У каждого человека, от рождения, свой путь или своя дорога, упирающаяся в неизвестность. Моя такая – через судьбу свою и моих близких, через чужие жизни, несчастья и слёзы. Боль, причинённую мною, искупить нечем, а, в большинстве случаев, и не перед кем… Но и в таких случая для каждого человека есть выход – начать свой Анабасис к покаянию[1].

www.anabasis-book.ru

Ликвидатор

Исповедь легендарного киллера

Вместо пролога



О тебе, обо мне,
О могилах в лесах,
О судьбе на беде
И о наших крестах.


О загубленных жизнях,
Оборвавших струну,
И не сбывшихся днях
Поколенья в бреду.


Мы надрывной мольбой
С пересохнувших уст
Сотрясем Божий дом,
Ведь он ныне не пуст!


Я поставлю свечу
У Распятья в углу
И акафист прочту
На погибель греху.


Назову всех убитых
Своею рукой,
Помяну, об усопших
Моля пред Тобой!


Ты прости нам грехи,
Души наши щадя,
А спася, примири,
В Своё Царство вводя.


Я поставлю свечу…
И акафист прочту…
На погибель греху…
На погибель греху…



Книга о страшной жизни

Начатая в первый день недели

о Страшном Суде 27.02.2011 г.

Сравнимо ли одиночество человека, волею случая (в случайностях, впрочем, я давно разуверился) ставшего профессиональным убийцей, с одиночеством обычного человека? Насколько можно разбавить его или, привыкнув, не желать более никого в своем обществе?

Скажу, судя по себе и по тому, что читал или слышал: лишь книга (но никакая не беллетристика, а книга, заставляющая думать) может заменить собеседника, хотя, порой, и здесь не обходится без лжи, привыкнуть к которой от близких, да и от посторонних, так и не смог.

Из книг, которые создало человечество, самые замечательные, на мой взгляд, произведения об истории (в особенности, написанные ее участником). Многие, не признающие эту науку, никогда ей не увлекались и слышали о ней лишь краем уха. Увлечение, охватило меня, разумеется, на бытовом уровне, ибо языками первоисточников я не владею и общения со светилами и артефактами не имею. Даже в таком ракурсе складывается точка зрения, благодаря которой любой может вступить в полемику с учёным, хотя бы в виде диалога «про себя». Со временем, как одно из полезных последствий, начинают прослеживаться некоторые закономерности в жизни государств, городов-полисов, наций, политических деятелей, вождей, воителей, да и просто лиц, выделившихся из общей людской исторической массы. А ведь каждый из нас играет собственную роль, пусть даже винтика или гаечки, и дело совсем не во взаимосвязях, не в единстве и слитности, и даже не в Божием Промысле, а в понимании этого самим человеком, причем понимании ежеминутном! И, конечно, в совмещении мировоззрения и восприятия человека того времени с мировоззрением и восприятием человека сегодняшнего, о чём мы вообще редко задумываемся, просто останавливаясь на фактах и эмоциях.

«Почему я так делаю?» – задаем мы себе вопрос: «Да потому что должен так делать, и пусть будет, что будет». Эту фразу: «Делай, что должен, и пусть будет, что будет», – всегда говорил себе человек, понимающий своё место в обществе или группе, свои обязанности, имеющий честь и совесть, дорожащий близкими и любимыми, жёнами, детьми, родными.

Такие, казалось, просто текущие мысли, требующие расшифровки и дополнения, занимали мою голову, пока этот процесс не прервал телефонный звонок. Я уже дошёл до той стадии профессионального отношения к жизни, когда все внешние внедрения в моё существование очень сильно напрягали, ибо всегда несли какие-то последствия.

Мне никогда не нравилось УБИВАТЬ! Но гордыня всегда довольна, когда человек переступает что-то для него запредельное, и лишь объясненная себе необходимость, а точнее неизбежность этого даёт среди всего негативного и кое-что положительное, скажем, от окончания долгой, кропотливой, опасной и неприятной миссии. Но эйфория от достигнутого успеха проходила сразу, с окончанием восторгов, похвал и признания заслуг перед «профсоюзом» (именно так внутри нашего коллектива многие из нас называли свою бригаду), хотя бы потому, что за этим часто следовал вопрос: «А что с другими?» (ибо работа редко велась по одному человеку, чаще либо по группам, либо по нескольким разным персоналиям одновременно). Каждый раз, на фоне такого чёрного осадка, я понимал, что это сумасшествие, даже с финансовыми льготами и предоставлением полной свободы действий и выгодами, нормальный человек долго вынести не может…

В трубке – голос Григория[2]. Любопытная и непростая карьерная лестница подняла его очень быстро с должности «лифтёра» – ГБшника в стратегической подземке, разрезавшей подбрюшье Москвы, с тоннелями для спецтранспорта от Кремля до периферии, с плавным переходом «кое-куда», подписанием «кое-чего», и волшебным, почти «вдруг», перевоплощением из сотрудника КГБ, в звании старшего лейтенанта, в братка «ничего себе бригады».



Григорий Гусятинский («Гриня, «Гриша Северный» или «медведковский»). Фотография взята с сайта «Мемориал90.рф», который пытались создать, как ресурс памяти всем погибшим в 90-е годы.



Конечно, не сразу в первых лицах, но уж точно на день этого звонка «Гриши Северного», близкого «Иваныча»[3], след которого старались обходить, а при появлении уступать, либо, в противной ситуации, идти заказывать себе гроб, чтобы не почить завернутыми в брезенте или целлофане в месте неизвестном или болотистом.

Голос «главшпана» был уставший, но довольный. Он любил себя, зная себе цену. В отношении же меня, несмотря на свою прозорливость, ошибался, потому что не был так терпелив, как я.

Сегодняшнему беспокойству помочь, по его словам, могло только моё появление.

Наверное, было уже поздно, поскольку я «снимался с точки» (адрес ведения наблюдения) далеко за полночь. В летнее время темнеет поздно, да и народ суетился, как правило, дотемна. Хотелось есть, спать и ещё чего-нибудь (этого хотелось всегда на «нерве»), но возможность была крайне редкой, притом, что душа лежала только к одной, избранной, именно поэтому за неё и боялся. Она была, на сегодняшний день, единственным слабым местом, в которое обычно и бьют в первую очередь, хотя наказывать меня было пока не за что, а устранять рано.

В гостях, как всегда, чай был крепкий, сахар сладкий, выпечка дорогая и свежая, а хозяин важен и конкретен до напыщенности. Внимательно слушая и с наслаждением поглощая предложенное («дома», свои одиноко поедаемые сосиски, с зеленым горошком и яйцом, всё же не столь питательная и вкусная пища). В начале разговора, звучали как всегда, стратегические направления: «Иваныч» очень доволен, просит встретиться со мной, как будет время, хотя свободное время – недопустимая роскошь. Подчинённые балбесы разболтались, но Олег[4] держит их в ежовых рукавицах, а Андрюха[5]… Впрочем, он всегда был в тени и за это я его понимающе уважал.

Суть встречи: есть «коммерс» с крупным, никем «некрышеванным»[6] бизнесом и, при этом, грамотной охраной. На встречи приезжает, но упирается в принятии необходимого нам решения. Нужно подтолкнуть. Охрана – то ли бывшие, то ли настоящие служаки.

Григорий, разумеется, всех карт не раскрыл, но и свободы в выборе исполнения поставленной задачи не урезал. На размышление дал времени до утра, подчеркнув необходимость присутствия чего-то экстравагантного, отличного от привычного. День «Действия» – через день, впрочем, как всегда. Подумалось: «И почему я «Солдат», а не «Пожарный»?».

Забрал причитающиеся мне деньги (на тот период – три тысячи долларов) денежного месячного содержания и отправился на «наш» сервис, он работал и ночью, проверять готовность своего автомобиля, как оказалось, предмета необходимого, незаменимого, и моем случае, сильно переоборудованного. Машина была в порядке, теперь «домой» – в очередное временно-съемно-условное пристанище…

На тот период я уже стал профессиональным «ликвидатором». К этому эпитету прибегаю не столько из-за более цивилизованного звучания, сколько сути ради. Моей основной задачей был поиск информации, относящейся к людям определенных специфик, ее обработки и анализа. Выводы об их опасности для нас и многочисленных проектов, местоположении, передвижении и уровне охраны, докладывались лично Григорию. Он редко принимал решения сам. Иногда они были приговором. Это не значит, что его, скорее всего, исполнял я. «Скорее всего», потому что мне доставалось то, с чем не могли справиться другие.

Ликвидатор – все же не из-за этого. Я должен был ликвидировать возникшую проблему, а прежде понять – является ли она таковой! В подавляющем большинстве случаев обходилось без кровопролития. Григорий, по многим причинам, очень прислушивался к моему мнению, когда дело касалось именно моих разработок. Но мне было позволено коснуться лишь части большого замысла. Я не мог видеть полной картины. Думаю из всех, с кем довелось познакомиться, ее не мог охватить ни один…

Петляя и «проверяясь», дважды проехал по набережной Лефортовского парка, обратил внимание на забор, на столбах которого навершием были шары из бетона величиной в человеческую голову, что показалось неплохой будущей мишенью. Остановился, определяя с позиции «цель» возможную позицию стрелка. Последних оказалось масса, и все удобные. Большинство безопасные, но в 90 % для ведения стрельбы из автомобиля. Отметил про себя точку, на сей раз, просто выбирая место для встречи Григория с оппонентом, с возможным удобным для меня контролем этого мероприятия (в мои обязанности, в том числе, входило обеспечение безопасности моего шефа).

Одним стрелком, понятно, не обойдется, если «стрела»[7] будет массовая, но зато те несколько, которых можно собрать, будут иметь возможность «работать», не задумываясь друг о друге, отрабатывая каждый свой сектор – задача простая и обезличенная. А машины – дело наживное. Проблема лишь со стрелками и с их умением действовать в подобных обстоятельствах. Вопрос об их поиске сейчас не стоял и не встанет для меня никогда!

Определил своё местоположение, понятно, не самое лучшее и не самое рациональное, чтобы не рисковать нарваться на контрмеры. Набросал схемку и через час уже дрых … Через 4 часа ехал на постоянное, до сегодняшнего дня, место «работы», по ходу встретившись со своим человеком, отдав ему прослушанные кассеты, забрав новые. В день мы – я и три моих человека: двое ГРУшников технарей и один бывший капитан пожарный, обслуживали в среднем пять точек съёма информации, в основном, снимаемые аудиозаписи с домашних телефонов, плюс передвижения у отслеживаемых адресов.

Работа, хочу сказать, не аховая, но нужная, без сразу видимого результата, бывшая, лишь одной из составляющих моих обязанностей. Единственный, видимый результат – финансовый. И этот стимул расслаблял моих ребят всё чаще и чаще. Дисциплина была, но, как любой чрезмерно напряжённый процесс, иногда сбоила…

Встав на «точку», занимаешь позицию, в данный момент необходимую, с задачами: почти всегда слежка, опознание, определение манеры поведения и так далее. Работа по цели – это редкое негативное исключение, требующее от меня нечеловеческих усилий в преодолении моральных границ, что так и не вошло в привычку.

В тот момент я воспользовался видеообъективом с мощными зеркальными линзами, выводящем изображение прямо на видеодвойку, с возможностью покадровой, замедленной и обычной записи. Для 1994 года – это крутая техника.

Пока глаза выискивали, находили и сравнивали, слух воспринимал голоса всех, кого записали «жучки», а сейчас воспроизводил диктофон. В этот коллектив попадали разные люди: бабушки-дедушки, супруги, любовники, дети, прислуга, водители, а так же интересующие нас по разным причинам граждане, находящиеся на разных уровнях положения в обществе, иерархии, сферах интересов, будь то домохозяйки, бандиты, коммерсанты, проститутки, чиновники или депутаты. Конечно, охватывал и их родственников, чья телефонная болтовня, как всегда, помогала находить искомое. Почти всегда и везде присутствовали супружеская измена, обман, осуждение и другие людские пороки, которыми мы все, за редким исключением, страдаем. Чем ближе к двухтысячным годам, тем чаще наркомания и самоубийства. Но не это интересовало, а поиск людей, и еще больше – информация, бесценная своей своевременностью.

Прослушав все кассеты, нужное отметив и переписав, жуя при этом очередную сухомятку типа «Сникерса», как всегда, я полностью отдался анализу…

Григорий дал всего сутки, а это непомерно мало! Хотя очень часто бывает и достаточно, если не лениться, действовать дерзко и…, если объект не скрывается. Всего несколько часов простоял я в ожидании и результат не заставил себя ждать.

Искомое лицо появилось так же неожиданно, как и помпезно. Два легковые машины, четыре охранника, действия быстрые, чёткие, последовательные и предупреждающие, не оставляющие и тени возможности, что-либо предпринять хулиганам или любителям с ближних дистанций. Сразу видна возможность подключения, в случае необходимости, административного силового ресурса одного из известных ведомств. Всё это крутится вокруг невысокого человека в очках, которого явно от происходящего распирает. В любой охране можно найти прорехи, тем более их много в подобной, где люди понимают, и, соответственно, ориентируются на то, что нравится боссу, в кажущейся суете подстраиваясь под него и его желания, а так же под своего начальника по служебной лестнице. В подобных случаях желание остаться на хорошо оплачиваемом месте уступает профессиональному долгу. Деньги деньгами, но вот солому им стелить никто не собирался.

Вход и выход запечатлены, теперь домой – изучать.

В голове, то вместе, то попеременно, рикошетируют друг о друга множество мыслей. Я знаю, что когда-нибудь они сложатся в полную картину, и с азартом добавляю в эту массу вновь добытую информацию…

Еду к Грише с уже готовым планом, проезжая набережную с лефортовскими «шарами-головами», представляя, как русский человек эпохи правления Анны Иоановны и бироновщины не преминул бы поставить вместо шаров бюсты прусско-курляндских приспешников, добавив к ним и, восшедших на престол «через» Иоана Антоновича, Брауншвейгскую семейку, да и посшибал их, потехи ради, булыжниками с превеликим удовольствием…

Намедни, ещё раз побывав здесь ночью, возвращаясь от Григория, нарисовал маркером смешную морду на побелке шарика-мишени.

Одобрение получено, время назначено. Прибыв за несколько часов на заранее выбранное место, которое занял, еще с утра, мой человек, я припарковался на набережной, на бордюре, среди кучи машин, спрятанный потоком разношерстных автомобилей. С другой стороны реки высматриваю шефа и того, кого он притащит на «инъекцию». Вчерашнее предложение до того ему понравилось, что было доложено «Сильвестру», разумеется, спланированное по его (Гришиному) почину, и сегодняшнее исполнение должно произвести фурор. Но об этих подробностях я узнаю позже.

Белый Мерседес-Бенц купе в 140 кузове Григория прибыл через секунду после таких же шикарных драндулетов его оппонента – вчерашнего мужчины в очках. Создавалось впечатление, а оно так и инсценировалось, что мой шеф только один[8] в сопровождении своего водителя, Сергея «Полпорции», с гордостью оправдывающего свою «дразнилку». Важно и беззаботно шествовали они к месту встречи в гордом одиночестве. На самом деле оба конца набережной прикрыты нашими парнями – с одной стороны «собачниками»[9], с другой «мойщиками машин», с вёдрами и тряпками.

Уверенность «штемпа»[10] монументальна, но, как бы он ни пытался парировать, лёгкая улыбка с налётом некоторой озабоченности от предстоящего не сходит с лица идущего рядом высокопоставленного бандюгана. Мощная фигура, покатые трапеции, несущие на себе цепь толщиной с большой палец и увесистый крест с Распятием, дополняемые часами, перстнем и браслетом. Всё щедро пересыпанное драгоценными камнями, оттеняющимися ослепительно белым костюмом и вальяжной распальцовкой, не оставляющей никаких шансов для успеха коммерсанту. Но только внешне чего-то не хватает.

Они уже пару раз прошли под, выбранным мною, шаром с мордашкой, весело подмигивающей и вызывающей у осведомлённых истерический, непонятный пока для собеседника, хохот. Третий проход, решающий, и должен вызвать остановку. Но шеф должен быть справа, а будущий соратник по бизнесу – слева, ближе к забору, иначе куски бетона от попавшей пули полетят не в того, кого нужно. Места заняты. Ещё важная, заранее обговорённая мелочь – в момент выстрела Гриша должен смотреть, не моргая, в глаза «кролику», изображая из себя удава.

Очки от солнца касаются его носа и ложатся на переносицу, открывая глаза – это знак к действию. Как он долго это делает… Явно переигрывает и затягивает, я уже почти полминуты не дышу и поглаживаю позолоченный спусковой крючок «Браунинга». Вокруг никого, траектория полёта пули проходит выше любой машины, двигающейся в потоке, отход свободен. Комочек собирается от щитовидной железы в направлении паха, концентрируясь холодом ниже солнечного сплетения, но пульс не торопится, а сознание говорит: «Всего-то дел». Мягкое усилие фаланги пальца, толчок в плечо, отзывающийся на половине «морды» цементного шара со стороны бизнесмена и давлением на мои уши от выстрела в замкнутом пространстве.

Вид согнувшегося человека, хватающегося за своё лицо, – всё осталось в памяти с осадком удачно выполненной задачи. Задуманное удалось, цели достигнуты. Но сегодня я спокоен – ведро воды приведет пострадавшего в чувство, а на легко посеченном осколками цемента лице не останется даже маленького шрамика. Охрана получила урок вперемешку с тумаками и полную отставку, с заменой на наших и других милиционеров – ЧОПовцев. Гриша получил порцию адреналина, а я опыт и успокоение: если бы этот человек не сдался, то в следующий раз в прицеле могла бы оказаться уже его голова, не поддающаяся ремонту, в отличие от шара. Не знаю, что для каждого из нас, участников, оказалось бы лучшим, но сегодняшним днём все остались довольны.

* * *

Кстати, на вчерашнюю точку я получил отбой и выиграл себе целых два выходных – второстепенных дел накопилась масса, но я ни о ком и ни о чём не хотел так думать, как о ней. Но это совершенно отдельная история моей жизни, другое поле. Где, как оказалось, так бывает, встречаются мужчина и женщина, играющие друг для друга роковую роль. Скажу лишь, что для себя уяснил – встреча с роковой женщиной, как встреча с паровозом, только больнее. Здесь не бывает чего-то наполовину, и, если выбивается искра, то сразу ранит сердце, навылет. Здесь буйствуют страсти в бурных, необузданных характерах, где счастье не просто сменяется страданием, но сталкивается, как ядро с ядром в воздухе. В тяжкие минуты вы не удовлетворяетесь общепринятыми нормами и желаете обладать полностью не только телом и духом, но и душой и даже мыслями.

Впрочем, в первую очередь, желание не только подчинять, но и подчиняться равным образом безоглядно и безрассудно. Тому, что происходит между вашими сердцами и характерами, завидуют и об этом читают. Такая жизнь перенасыщена, но удовлетворение не приходит – всегда мало, ибо в обоих людях есть что-то, что постоянно вырабатывает узконаправленное либидо, с притяжением и, одновременно, отталкиванием и статическим напряжением емкости невменяемой! Вы не можете смириться с тем, что всё это было и есть, вам даже мало, что это будет! Успокоитесь лишь на время, когда ударит очередной «разряд молнии» и швырнёт вас в объятья друг друга, но это расслабление больше похоже на нечто кипящее, но ещё не булькающее, а потому не явно обжигающее. По всему телу растекается тепло с ощущением силы Геракла, способной для любимой переломить всё, даже земной шар. И достаточно маленького нежного прикосновения или слезомётной улыбки милых глаз, и ты действительно бежишь половинить этот шарик. Не дай Бог заметить этот взгляд, остановленный на ком-нибудь другом – больших сил стоит удержаться. Не играйте с такими чувствами и такими людьми, потому что невозможно сдержать разрушительный поток, не оставляющий ни людей, ни воспоминаний о них в случае случайной, а то и вовсе не замеченной измены. И смешны люди, видевшие его зарождение и побоявшиеся быть им увлеченными, ибо кичатся, так и не проявившимся, возможно, самоубийственным мужеством, но тешащие себя воспоминаниями об адреналиновом порыве в рассказе с очередной дамой.

Лёжа рядом с сокровищем своего сердца, я думал: а много ли я могу ей дать? Конечно, больше, чем ей сейчас нужно. Сейчас – просто, чтобы был рядом, но даже это, на сегодняшний день минимальное условие, не всегда возможно. Иначе быть бы всем гениями и поголовно счастливыми. А на поверку сегодняшнего дня я элементарно не мог быть её мужчиной, хотя бы потому, что не имел ни фамилии, ни прошлого, ни будущего, а только эти полтора дня и те короткие встречи, не уходившие дальше машины, ресторана или номера в отеле. Парадокс – боясь её потерять, я не обладал ею вовсе! К тому же, на тот период, теоретически я был «де-факто» женат и имел сына, хотя фиктивно разведён.

Сидя в каком-нибудь очередном сугробе или в машине у подъезда, опять выжидая и слушая чужую жизнь, убивая свою, всё мучаясь над вопросом: правильно ли поступил я тогда, выбрав жизнь чужого человека в обмен на безопасность семьи и свою жизнь, в принципе, и по сей день, остающихся в том же ненадёжном положении – и никогда не находил подходящего ответа, которым бы остался доволен. Тот же самый вопрос стоял и сейчас. К сожалению, мы редко задумываемся над тем, на что именно нужно опираться при принятии решения и вообще путаем некоторые понятия, скажем «честь» и «совесть».

Как пример приведу именно это дилемму. Я уступил шантажу, опираясь на понятия чести как муж, отец, мужчина. С этой точки зрения я был прав, поскольку не мог допустить ни издевательств над семьей, ни тем более, хотя бы предположить возможность смерти кого-нибудь из родственников. Я, мужчина и офицер, и моя обязанность – защищать семью, общину, Родину. Это так, тем более, когда подобная ситуация возникла из-за допущенных МНОЮ же ошибок! А каждый из нас прекрасно знает – настоящая ошибка та, которую не исправляешь. В моем же случае одна накладывалась на другую…

Но это понятие чести, впитанное с детства и перешедшее генетически от предков, часто не совсем совпадает с голосом совести, а то и вовсе противоположно. Для меня, как и для многих, это стало неожиданным откровением, которое я смог уловить, увы, поздно – уже перешагнув сорокалетний рубеж, и конечно находясь в тюрьме.

Умей я тогда, в 25 лет, слышать хоть чуть голос своей совести (не думайте, что это просто, и что вы знаете как он звучит), понимать его, а главное следовать ему, и осознавать, превосходящую над честью, роль, уверяю вас – решение было бы другим и первый выстрел из РПГ никогда не прозвучал бы! Но и здесь все не просто, поскольку следование зову совести требует умения упования на волю Божию или, если хотите – на лучшее.

Еще сто лет назад наши предки, в большинстве своем, не понимали как можно по-иному. Мы же продукт другой эпохи, измененные искусственно, но когда прижимает, обращаемся к прежнему и единственно возможному. Достаточно вспомнить возрождение Церкви самим «отцом народов» – Иосифом Сталиным, или сегодняшнее возвышение и возвращение многих в Ее лоно…, пусть даже иногда и только внешнее.

Честь и совесть – я пишу эти строки не ради убеждения их наличия у себя, кто-то в это так и не сможет поверить, называя меня лицемером или лицедеем, что, наверное, я заслужил и пусть так и будет. Но во мне теплится надежда сделать что-то, позволяющее через многие годы хотя бы немного успокоить себя в своем небесполезном существовании в попытке, если не исправить прошлое, то хотя бы не бросить тень на будущее своих потомков. Такое чудо оправдания моего существования не просто многое – это все! …

… Не первый месяц, а потом и многие годы, терзаясь и взвешивая: имею ли я право любить и быть любимым? Казалось бы, в своё время произошедшие перемены всё расставили на свои места, пододвинув к самой границе окончания жизни, дав явно понять, что любой, оказавшийся рядом, духовно и физически, погибнет. В те дни и сделал выбор, кажущийся многим непонятным и непоследовательным. Но это был единственный вариант вырваться из замкнутого и порочного круга. При удачном исходе я всё равно оставался один, оторванный ото всех, но предоставленный сам себе, без семьи, любимой женщины, и на совершенно белом листе в книге своей жизни.

Сложившиеся обстоятельства давали небольшую возможность, но она проходила кровавой чертой через жизнь человека, направившего мою жизнь своими желаниями власти и денег, в поток пассионарного всплеска начала 90-х годов, поток буро-красного цвета, к окраске которого я приложил руку. Нелюбовь к этому человеку затаилась и ждала … Это не месть, но шаг ответный, рождённый страхом невозможности вернуться в прежнюю жизнь, невозможности быть спокойным за своих близких, которыми он (Григорий) меня периодически шантажировал – не так, чтобы пугал или предупреждал, а наоборот, чтобы не обидели, имел о них полную информацию, зачастую даже зная больше моего. Но игра была тонкая, а связь с жизнью – очень слабая, как и грань, разделяющая дозволенное и недозволенное, законченное и незаконченное, злое и доброе, хорошее и плохое, а эталон этому распознаванию – голос совести, о звучании которого вообще мало известно. Хотите пари? Пожалуйста, у меня было много времени, как и много примеров.

Вспомним каждый о себе: дрался каждый мужчина, а ведь многих за это судят, нужно только заявление пострадавшего в органы. Налоги – вообще больная тема, а ведь в США это самое страшное преступление. Вот теперь представьте: пришёл юноша домой после срочной службы в армии, чем заняться? В начале 90-х податься было некуда. Сил – хоть отбавляй, энергии – масса, запросы есть, а возможностей нет. А здесь в каждом дворе пацаняки на крутых тачках о сладкой и настоящей жизни рассказывают и, что важно, являются её наглядной рекламой. Раз попробовал человек, два – ничего вроде бы не делал. Кому-то что-то грубо сказал; там с сотоварищами что-то загрузил, увёз; в другом месте – массовка на какой-то встрече, где всего-то в машине посидел; поучаствовал в какой-то драке – эка невидаль. Какой-то долг помог кому-то забрать, да и, кажется, сами отдали, а в результате – премия!!! И всё это с подарками, босяцкими подгонами – кожа, перстень, крестик, браслет, первая машина, а «респект и уважуха» нереальные.

Человек пять таких идёт, а народ расступается… Правда, старшенькие строго-настрого приказывали гражданских не трогать, – и почти не трогали, хотя всяких примеров было достаточно. Страдал, в основном, бизнес и нам подобные, оканчивая кто на погостах, лесных и безлюдных, кто на кладбищах «с помпой» на последнем пути и обещанием оставшихся в живых отомстить и поддержать родных, что, впрочем, почти всегда забывалось через год-два. Ездит такой паренек, совершенно точно понимая, что особо ничего не делает из того, за что наказывает закон, а если подобное и случилось, то, наверняка, откупят.

А вот первая предтеча – ствол. Тут бы задуматься…, ан нет! Кто из мальчишек о нём не мечтал! Вороненый, красивый, строгий, брутальный, заставляющий дисциплинироваться смелых и сильных, а слабых и трусливых – чувствовать себя выше других, ибо «Господь Бог создал людей, а полковник Кольт сделал их равными». Мужчину оружие заколдовывает, парализует и конкретизирует. Тот, кто держал принадлежащий именно ему ствол в своих руках, поймёт меня, если я сравню это с ощущением осязания груди любимой женщины. Но если прелести и отношение к ним в силу привычки (не в обиду женщинам) и со временем меняются, то отношение к оружию – никогда.

Когда обнимаешь рукоять, поглаживая спусковой крючок, ощущая мягкую холодность пистолета или тепло ложа винтовки, кажется, что родился с этим ощущением будто родного предмета, но почему-то, при первом вздохе, был разлучён с ним. Я даже поначалу удивился, когда, много позже, наблюдал за действиями присяжных заседателей на своём втором судебном процессе[11], когда представители следственного комитета и оперативные сотрудники МУР вносили и раскладывали горы принадлежащего нам когда-то оружия. Блеск глаз, улыбки, восторг шепотом произнесенных фраз и, наконец, лавина рук, после разрешения подержать какой-нибудь экземпляр. Эти замечательные люди, а некоторая часть из них – женщины, может быть, никогда и не задумывались о притягательности созданного человеком для уничтожения себе подобных. Но, получив возможность прикоснуться, окунулись в это с детским восторгом, даже при том, что тут оружие было чужим, и всё-таки шло заседание суда.

Забегая вперед, скажу, что благодаря этим людям, всем двенадцати, хотя за «Достоин снисхождения» снисхождение проголосовали лишь семеро, которые, волей-неволей, дали мне возможность второй жизни, 24 сентября (день вынесения вердикта), я считаю своим вторым, если не первым, с точки зрения дарованной жизни, днём рождения. А читая каждый день утренние и вечерние молитвенные правила, я обязательно произношу их имена, с сопутствующими словами о здоровье и долголетии. Очень надеюсь оправдать их доверие.

Продолжу. Больше того, скажу, что хороший стрелок лишь тогда добьётся успеха, когда воспримет своё оружие, как живую ткань с душой и будет обращаться с ним, как с любимой женщиной, зная и чувствуя каждую выпуклость и ложбинку, подстроившись к мелодии, присущей только этому стволу. И прозвучит песня, финал которой будет либо печальный и грустный, либо … Но ведь и палка, висящая на стене, раз в год стреляет.

Поддавшись этому воздействию, молодой человек – а он не только молодой, но и неопытный, жаждущий познать мир и показать этому миру себя, – и не поймет, как произойдет дальнейшее. И, что особенно важно, ему обязательно подскажут и подтолкнут, но так мягко и завуалированно, что он и не заметит, как встанет перед выбором, так и не почувствует, что именно в этот момент уже преступил границу. Сколько молодых людей находилось, находится и еще попадет в такие ситуации! И лишь несколько вопросов, заданных на допросе в конце карьеры, на которые вы, возможно, отвечать не станете (да это и не обязательно – в ОПГ в любом случае найдётся кому ответить): «Знаете ли вы этих людей?»; «Ствол Ваш или общий?» – может поставить точку. И стоит ответить на последний: «Общий», – и 222 статья УК РФ[12] резко перескакивает на 222 под эгидой 209[13], а это уже, как говорят в Одессе: «Две большие разницы»! Ещё привяжется какая-нибудь статейка: шантаж, нанесение тяжких телесных повреждений, грабёж, кража, не дай Бог – убийство, да и мало ли в Уголовном Кодексе тех действий, что описаны и инкриминируются, и тех, о которых мы никогда не думали, как о преступлениях. Да, и не забывайте, что кое-кому план нужно выполнять, а значит вы просто бесценная находка, которую в любом случае доведут до суда, от куда, как говориться – «срыва ноль»!

И ещё – хорошо, если группировка не возглавляется людьми, которые считают фильм «Крёстный отец» руководством к действию, но понимают его, как предупреждение грядущей трагедии, и смотрят, как вечно повторяющуюся драму, как и великие «Однажды в Америке», посвящённые не пьяным блатным разгулам с морем водки и женщин, но памяти тех, кто не смог противостоять соблазнам или совсем поздно разглядел их, не найдя других ступенек к возвышению. Вам, юноши и мужчины, и вашим родственникам посвящается…

…В лучший, бестолковый расцвет нашего «профсоюза», нас бывало от 60 до 100 человек, при Грише «медведковские»[14] усиливались то «подольскими», то «климовскими», то «лианозовскими», то вообще «нибудь-каковскими».

Суд – еще не самый плохой вариант конца «хозяина жизни», как тогда многим казалось, как это ни ужасно, потому что 18 из 57 (если считать общее число, включая не основных участников, цифра зашкалит за невероятные 30 человек) постоянных членов до суда не дошли. Это не потери разборок между «профсоюзами» или войны с окрепшими в своё время милиционерами, потихонечку заместившими нас во многих отраслях жизни и экономики. Пардон, это не про всех, хотя победителю и шампанское. И сразу замечу (ну не могу не съязвить): «Овладевают многие, удерживают единицы», а на чужом опыте, как известно, мало кто учится.















Эти 18, возрастом от 18 и старше, ушли в мир иной, не успев попрощаться с родными и близкими, и о себе, в большинстве своём, дали знать родственникам лишь после эксгумации на следственных экспериментах в лесах и озёрах, бережно, но надёжно упакованные туда руками своих же соратников. Впрочем, позже часто деливших ту же участь. И никто из нас и вас не вправе осуждать последних, ни разу не побывав на их месте, где единственный шанс отступить приводил в ту же яму! На одном из судов мать одного из троих друзей-одноклассников, двое из которых «закопали» третьего после похода в ресторан, совсем ничего не предвещавшего, плакала без злобы, но сожалея об их судьбах и моля суд о прощении убийц своего сына, которые с первого класса были ей как родные.

Душили и закапывали: один со слезами, другой молча, не оборачиваясь на контролирующих этот процесс в прямом и переносном смысле, хотя и те и другие не совсем понимали, зачем это делается! Объединяла их одна лишь мысль, стучащая в висках: именно она трусливо грела душу и ещё держала на ногах тех, кто не совсем «заморозился», обретя взгляд «снежной королевы», присущий переступившим черту и впавшим в зависимость адреналина, экстрима и запаха смерти, ставшими современными берсерками среди спецов, либо спецподразделений, либо в командах под руководством «главшпанов». Мысль эта: «Слава Богу, сегодня не я!»

О таких показательных казнях я знаю по красочным рассказам, по материалам уголовного дела (они представлены ближе к концу этого труда) и примерам, просто приведенным из уст либо исполнителей, либо близких к Грише, либо, впоследствии, к братьям Пылёвым и Осе, в надежде вызвать этим встречное уважение.

Я рад, что никогда ни в чём подобном не участвовал, имея возможность увильнуть, хотя бы только предчувствуя подобное. Крови «своих» на мне нет, хотя имеющаяся ничуть не лучше. Правда, начиная своё «восхождение», я был уверен, что участвую в войне, отстаивая своё, защищая или мстя за товарищей, что было мне близко по армии. О, слепая наивность! А скорее всё же попытка оправдать себя перед самим собой, хотя тогда казалось именно первое, особенно после участия в первых похоронах «бойцов» дружественной группировки, прошедших если не по-царски, то по-княжески, с обещанием найти и уничтожить, а найдя, вроде бы уничтожили, и вроде бы что-то предотвратили для оставшихся в живых.

Все эти примеры воздействия на массы лежат, пылясь на книжных полках, преподаются в ВУЗах, перечисляются в беседах и имеют практическое применение даже у людей, не понимающих, что они делают – на уровне интуиции и подсознания. И для перманентного и результативного их действия необходимо только одно – дисциплина! Железная, кровавая, и никого, кроме 3–5 избранных не жалеющая. Впрочем, и забывшийся из этого пятиначалия легко может попасть под каток, который сам же поддерживал. Я несколько раз проходил уровень, где ясно ощущал валик этого настроенного механизма на своей шее и, непонятно как, избегал последствий. Кстати, в большинстве случаев не из-за себя самого, так как моей защитой часто служили жесткая самодисциплина, замкнутость, подчинённость только одному человеку, продуманная предосторожность и, соответственно, постоянная чья-то сильная заинтересованность в моём профессионализме.

Много можно рассуждать, разглагольствуя о винах, об их признании или не признании, о наказании справедливом или наказании «не за своё», но… сколько веревочке не виться – конец будет, а винить, кроме себя, некого! Только страдают и мучаются потомки до четвёртого колена, то есть дети, внуки и правнуки – те, кого ты полюбишь и сможешь увидеть до конца своей жизни, если она удастся длинной – дети, внуки, правнуки. Укоры отразятся не на тебе, а на них – за тобою содеянное. И есть только один путь исправления этого – ПОКАЯНИЕ, что есть не только признание и осуждение содеянного, но и обратное действие, угодное Богу!

Никто, никогда, ни при каких условиях, не убедил бы меня в том, что я, потомственный офицер, сделаю когда-нибудь небольшой, в принципе, но огромный, с точки зрения морали и закона, шаг и превращусь из военного, обязанного по долгу службы убивать, и убивать в соответствии с законом, как бы это парадоксально ни звучало, в человека, который делал это незаконно, уничтожая тех же самых людей. Понять это можно, но оправдать – едва ли. Тем не менее, чтобы иметь право субъективно осудить, необходимо встать на место тех, поступки которых собираешься разобрать на маленькие кусочки. И не просто стоять рядом, знать доподлинно, как это было, а именно встать на место, что невозможно. Вжиться в того человека, с его чувствами, страхами, переживаниями, характером, ситуациями, с людьми его окружения и их взаимоотношениями и т. д. и т. п. Ибо люди даже супружескую измену воспринимают по-разному: мол, одно дело – я, другое – ты. Но, когда начинают оправдываться, нападая, и речь заходит о предрассудках, то понимаешь, сколь глубоко мы пали, и насколько слепы в своих, уже почти оправданных обществом и законом, заблуждениях, не видя чужую боль, но отгораживаясь и защищаясь от своей.

Не нужно нас оправдывать, не нужно понимать, просто вспомните себя и попытайтесь посмотреть другими глазами, взглядом ИЗНУТРИ. Не пугайтесь, если заметите много общего, или начнёте переживать, о чём-то жалея. Не старайтесь отгонять мысли, поняв, что разница между нами настолько невелика, что каждый из нас – это каждый из вас, лишь сделавший в своё время на полшага больше из-за невозможности устоять или не разглядев, где нужно остановиться. В этом нет вашей заслуги, но есть наша вина! Как говорили римляне: «От Капитолия до Тарпейской скалы один шаг».

Изнутри

«Постарайтесь понять, Александр Иванович, что не существует единственного для всех будущего. Их много, и каждый ваш поступок творит какое-нибудь из них. Вы это поймете, – сказал он убедительно. Вы это обязательно поймете. Позже я действительно это понял.» («Понедельник начинается в субботу» Братья Стругацкие)
Всё началось в спортзале, обустроенном в подземном бомбоубежище у метро Медведково. Тогда это было элитное место по сравнению с залами в подвалах или ФОКах – это был спортивный монстр с обычной ценой и серьёзными парнями, с барной стойкой и предложением белковых коктейлей, которые предлагал крепкого, брутального вида, уже немолодой, за пятьдесят, мужчина, отвечающий на любые вопросы, которые могли интересовать человека, приходящего в этот зал. Это был очень хороший человек, бывший спортсмен, по совместительству – учитель физкультуры и, в некотором смысле, связующее звено. По стечению обстоятельств, несколько позже он преподавал в школе, где училась моя замечательная сестрёнка, оставив у неё хорошие воспоминания, как и у всех, кто когда-нибудь с ним сталкивался или был знаком, и звали его Виктор Васильевич…



Первые месяцы офицерства – лето 1989 года. Свидетелем бракосочетания на свадьбе у сослуживца



Посещал я это место еще, будучи офицером, оставляя в раздевалке форму с лейтенантскими погонам, и тогда же перезнакомился со всеми. Род занятий и деятельность каждого из нас никого особенно не интересовали, поскольку было общее, всех объединяющее – силовые тренировки. Моя же профессия определялась по обмундированию и, наверное, по приметной выправке.

91-й год ознаменовался вынужденным уходом от дела всей жизни, при сокращении нашей армии с 2 150 000 военнослужащих до 1 250 000. Шанс остаться был, но неприемлемый с точки зрения военной этики и финансового положения семьи: супруга на сносях, а обеспечить ее хотя бы необходимыми продуктами невозможно. Перед подобным выбором находились миллионы, и это было бы обычно, если бы в дополнение не образовавшаяся неприязнь к военным и к форме вообще сразу после победы «демократии» над ГКЧП. Власть народа на поверку оказалась анархией, плавно перетекшей в анархию в верхах, а после – в олигархию с похмельным синдромом во главе.

Итак, я оказался лицом к лицу с одурманивающей действительностью со своей наивностью, так как большинство офицеров именно наивны своим мировоззрением – из-за замкнутости коллектива, места проживания и службы, узости потребностей и некоторой обеспеченности, как считается, всем необходимым, государством. В начале моей карьеры так и было, до известных событий.

Гражданский мир оказался несколько другим в сравнении с привычным, и правила жизни, которые я впитал с молоком матери, укреплённые в училище и на службе, никак не состыковывались с окружающей меня теперь обстановкой. Для начала, по протекции, я устроился в личную охрану – подготовка, позволяла и большее, а врождённая дисциплина и привычка к ответственности только укрепляли уверенность в правильности сделанного выбора. Денежное содержание, в три раза большее получаемого ранее, позволяли иметь всё необходимое. Спать приходилось мало, по 4–5 часов, тренироваться за полночь, а быть на работе к 6.30. Однако получалось решать все проблемы и даже отбиваться от наездов со стороны предлагающих «крышу». Моей опекой мадам-режиссёр, снявшая пару фильмов, и её муж-коммерсант были довольны, начали считать меня и моего напарника неотъемлемой частью интерьера и даже где-то небольшим кусочком их семьи, тогда как своей я почти не видел. Всё моё общение с женой и только родившимся сыном заключалось в стирке и полоскании пелёнок совсем поздней ночью (памперсов тогда еще не было), когда они спали. Выходной – один день, из-за которого господам Плуховским моя зарплата и показалась чересчур высокой. В результате наше терпение лопнуло, и мы ушли «в никуда», которое, по стечению обстоятельств, и не без участия все того же человека, оказалось «Центральным Домом Туриста» – известное ЦДТ на Ленинском проспекте при пресечении с ул. 28 Бакинских комиссаров. Для меня же лично это обернулось местом человека, отвечавшего за порядок и безопасность во всем заведении со всеми примыкающими ресторанами, магазинами и фирмами, арендующими здесь офисы.

Со временем под моим неусыпным руководством стало работать 60 человек: 45 официальных охранников и 15 не поддающихся описанию беспредельных морд, которые безгранично поглощали всё съестное и подбирали всё плохо лежащее, порождая проблемы, вытекающие из повышенного самомнения и безнаказанности. На самом деле никто из гостей отеля был не в состоянии создавать неудобства, которые с лёгкостью производили эти молодые люди. Верховодил ими племянник человека, которому настойчиво посоветовали взять меня на это место – Левон, директором гостиничного комплекса тоже был его родственник. Но всё было не так плохо, за исключением моего опять урезанного времени появления в семье, хотя денег стало больше.



Отель «Центральный Дом Туриста» на Ленинском проспекте



Конечно, я находился под воздействием старомодного воспитания и шёл напролом с уверенностью в своей правоте, хотя представления не имел, куда и как в этом бизнесе двигаются.

Это сейчас понятно, что с точки зрения того времени, нужно было просто «прикручивать» весь комплекс, с двумя ресторанами, двумя барами, валютным магазином, баней, бассейном, кучей номеров и подземными гаражами (правда в этом случае судьба имела бы совершенно другой атаки). Но, пока я там находился, не сделал этого сам, и не позволил другим. «Солнцевские» собирали лишь дань с таксистов, внутрь даже не заходили. С одной стороны, глупо конечно, а с другой – не так ли должно быть? Опыт рос, мировоззрение прирастало, хотя стержень так и не поменялся до сих пор. Там были первые «стрелы», разборки и, вместе с ними, приходящее понимание сложности и многоликости этого нового для меня мира.

Оказалось, что не так просто понять, где свои, а где чужие, и главное – кто опаснее. Я открыл для себя, что проститутки и бандиты – тоже люди. Порой – не хуже, во многом – честнее и открытее, нежели окружающий их персонал. А «вор в законе» Тамаз с его окружением по-прежнему живет понятиями, которые существуют в местах, не столь отдалённых. Но вот парадокс – эти два мира принимали для него общую плоскость, по которой он передвигался комфортно, с престижем и должным уважением, как к себе, так и к окружающим вообще. И его заслуга в том, что мы придерживались обоюдного нейтралитета, не залезая на территорию дел друг друга. Чуть позже меня посетила мысль, что если бы люди, находящиеся в креслах сильных мира сего и власть имущих, обладали такими качествами, как он, наш, на сегодняшний день, не столь привлекательный мир был бы гораздо чище и справедливей.

Многое было для меня ново, многое непривычно. Например, пять номеров, которые я использовал по собственному разумению – в одном жил сам, другие сдавались, чтобы окупить некоторые рабочие затраты, а также повысить жизненный уровень себе и помогающим мне людям.

Увы, я начал снова курить, ещё меньше спать и опасался стать совершенным потребителем, ибо любое моё желание исполнялось быстрее, чем я мог о нём подумать.

Очередной день рождения моей супруги Ольги праздновался на 33-м этаже в двухэтажном баре со «вторым светом», специально для этого закрытом. Рестораны обязались обеспечить всем необходимым совершенно бесплатно, только услышав об этом событии, а иностранные фирмы, арендовавшие помещения в комплексе, презентовали всё – от цветов до огромных тортов и подарков косметики и нижнего белья. Такое проявленное уважение и чрезмерное внимание, на мой взгляд, ничем не заслуженное, всё же, пришлось принять и, если честно, было приятно.

Это сейчас понятно, что вышеперечисленным бизнесменам был гораздо более выгоден молодой человек, способный обеспечить их безопасность и спокойную коммерческую деятельность без всяких финансовых вливаний и уже благодарный лишь за особое к себе внимание, просто выполняющий свою работу по обеспечению безопасности гостиничного комплекса, а уж официально он все делает или нет – для них не столь важно.

Позже мне объяснили, что, скорее, я был похож не на добродетеля, а на лоха, за счёт которого бизнесмены некоторое время отбивались от надоедливых и жадных представителей криминала, не тратя при этом ни сил, ни нервов, ни денег.

Я понял ещё две вещи: во-первых, скорее всего, я неправильно строю свои с ними отношения, так как денег с них никто не собирал и «крышевать» не предлагал, но так и не понял, как это сделать правильно. Впрочем, я даже не задумывался над этим, а, возможно, не был готов преступить какую-то грань. Во-вторых, на вопрос жены, кем же я все-таки здесь работаю, не смог ответить, потому что и сам перестал понимать!

Однако в скором времени произошли события, которые кардинально поменяли мои взаимоотношения с «начальством», что стало началом перевода в другое русло отношений с другими людьми.

Обычно почему-то случается так, что достаточно появиться одному кавказцу в обществе, чтобы оно стало прирастать его земляками. Как ни странно, но комфорт и спокойствие налаженного быта, положение вещей и расстановка сил после того расшатываются и уже никогда не возвращаются в прежнее русло. Причина этого, с моей точки зрения, не столько в характере и менталитете наших гостей, сколько в нашей славянской готовности помочь: мы крайне терпеливы, в виду многонациональности, больших расстояний, и, соответственно, растянутости всего, что бы мы ни делали. Хотя, на мой взгляд, а среди своих друзей и знакомых я не очень себе представляю людей, могущих дать себя в обиду или смиренно претерпевающих в отношение себя насилие со стороны кого угодно, терпимость наша скорее характеризуется больше вектором, направленным в сторону чиновников и начальников разных мастей.

Мы – нация самодостаточная, даже при отсутствии всего необходимого, и саможертвенная. Достаточно вспомнить, что 99 % всех славянских группировок обитают именно на территории Российской Федерации. На Кавказе что-то не заметно ни одной. Но вот добрая половина «южных» позанимала большую часть рабочих мест криминалитета именно у нас, и недаром в лагерях и тюрьмах их иногда в шутку называют гастарбайтерами. В Америке и в некоторых европейских странах под личиной «русской мафии» русских, как правило, не найти, зато в избытке еврейские, украинские и белорусские общины, разбитые по интересам и роду криминальной деятельности. А вот русак почти всегда патриотичен, хотя бы в глубине души, и всегда тянется к Родине.

У кормушки ЦДТ было всего трое представителей Армении: директор гостиничного комплекса, Левон – его родственник, обеспечивающий наше присутствие, как директор гостиничного комплекса и получающий за это свою долю, и их племянник Артём – совершенно не сдержанный, не очень умный, распоясавшийся, на ровном месте уверовавший в себя, свою силу и безнаказанность, молодой человек, не достигший и двадцати лет. С ним было пятнадцать товарищей – «беспредельщина», как их называл Левон, уверяя, что они могут всё. Они, наверное, и могли бы всё, но никогда не делали ничего, обычно отплывая на задний план. Среди них особенно выделялась группа крепких и молодых парней из микрорайона «Крылатское», явно получивших воспитание от мам, пап и школы, а не суррогатной субкультуры. Я понял сразу, что лишь на них и стоит опираться прежде всего. Именно с ними и будет поначалу связана моя судьба после ухода из гостиничного бизнеса. Шестеро человек с непривычными именами-дразнилками, в миру – «погонялами», «погремухами» – ибо, клички бывают только у собак и кошек: Олег «Бизон» – ну очень здоровый и броненосный; «Шарап» – Саша Шарапов, преданнейший человек и хороший товарищ; Дима Туркин «Ушастый» – добрый, отзывчивый и весёлый юноша не старше 19 лет; Тимофей «Тимоха» – хоть и молодой, но уже «сиделый» и опытный, а потому осторожный; Эдик Сучков – бывший воин-интернационалист и орденоносец; Роман «Москва», по странному в будущем стечению обстоятельств, «крестник» Олега Пылёва, впрочем, тоже «приговорённый» крестным и почивший на лесном погосте.

В официальную охрану я набирал ребят в основном в спортзалах, тоже крепких разумных. Из них выделил человек десять, на которых мог особо положиться, а распределив их поровну в три смены, уверился в решении любых проблем, даже в моё отсутствие. В случае необходимости я собирал «крылатских» и этих парней, и ни разу не было вопроса, которого бы мы не могли решить положительно для себя.

Но однажды, поддавшись на уговоры (да и отказать Левону в просьбе я не мог, находясь в его подчинении), уже далеко под вечер, пришлось ехать в район метро «Юго-Западная», где кто-то обманул знакомого шефа. Маленький армянин-торговец слёзно клялся, что всё уже утрясли, но, чтобы не было следующего раза, надо показать, что он не один. По пути, к нам должны были присоединятся ещё и его люди. Одно с другим не связывалось, но делать было нечего. К тому же, я не собирался никуда ввязываться, да и обещание «накрыть поляну» и вознаграждение тоже были не лишними в конце месяца. Поэтому, захватив вышеупомянутый секстет и двоих из смены, мы на двух автомобилях через пять минут были уже на месте.

Перед фойе метро – большой пятак, окружённый импровизированными палатками-навесами, представлявшими собой лицо рынка того времени. Торговля и выгодные сделки к вечеру сменились тишиной и полным отсутствием торговавших людей, ничто не предвещало серьёзности возможной драмы. Двоих я послал на пригорок, вооружённых обрезом и пистолетом Макарова – не Бог весть что, но хотя бы шумом отход прикрыть смогут. Еще один ствол при мне, вроде бы как официальный, но без подобающего оформления, потому что больше никто пользоваться им не умел.

Находясь посреди освещённой площади, мы чего-то ждали. Наш визави то уходил, то приходил, погружаясь либо в подземный переход, либо исчезая в близ находящихся кустах. В результате пришёл с двумя мужчинами – азербайджанцами, один из которых сразу отошёл и исчез в переходе. В принципе мы могли уходить, и инстинкт к тому подталкивал. Но голодный желудок и желание сделать глубокую затяжку Winstona позволили нам стать не только участниками, но даже центром событий, явно очень быстро развивающихся не в нашу пользу.

Только прикурив, я заметил вылезающих отовсюду, как тараканы, разнородных и разновозрастных щетинистых, явно нам не товарищей. Они двигались со всех сторон и показывали на нас. Наш спасаемый друг моментально испарился, а мы, уже окружённые, жадно искали пробел среди человеческой массы. Беспорядочно отвечая на непонятные речи и отжимаясь, без резких движений, в сторону пригорка, мы пока ещё держались группой. Но стоило раздаться крику, как кавказская масса закипела и ощетинилась. Стало понятно – что-то будет.

Человек 100, окружив и создав вокруг нас на 2–3 метра пустоту в виде круга, ибо вплотную бить было неудобно, искали слабые места. Всё, что я успел сказать: «Пацаны, вместе…». Куча тут же взорвалась и разделила меня с ребятами, но не их.

Пытаясь нащупать одной рукой рукоять пистолета и прихватив за горло некрупного, юркого и очень волосатого мужчину, я отбивался им как щитом от палок, труб и другой навязчивой прелести. Он истошно вопил и брыкался из-за приходящихся на него со всех сторон ударов.

Наконец спиной ощутив металлический каркас палатки, я только и ждал момента появления хоть какой-либо дистанции. Первый мой выстрел сорвал здоровенную кепку-аэродром с самого здоровенного и ближе всех оказавшегося дитя гор, тащившего над головой, в замахнувшихся на меня руках, большой кусок трубы. Потеря кепки явно изменила его планы, а мне подарила секунды замешательства толпы и необходимый метр свободного расстояния. Стоявший рядом, весь в белом, но с, портящей этот вид, монтировкой в руке, другой торговец фруктами, явно желавший повести за собой соплеменников, от следующего выстрела поимел дырку в ботинке (не смертельно, но очень больно – главное в такой ситуации выбить главаря), завизжал и рванул в нужную мне сторону, прокладывая широченную трассу в живых и шарахающихся телах. Бросив в угрожающую толпу малыша, спасшего меня своим телом от ударов своих соплеменников, впрочем уже притихшего и желающего только скорейшего освобождения, я, прорвавшись через не успевший сомкнуться за белым костюмом коридор, утыкавшийся в ряд припаркованных легковушек, сноровисто запрыгал по крышам машин, удаляясь от расстроенной неудачей в отношении меня толпы, лишённой зрелища.

Не так весело было у «крылатских». Они тоже отбились, но через ножевое ранение у одного, порезанную голень у второго, и опухшее предплечье у «Бивня». Сначала Олег произвел впечатление на наступавших своим огромным видом, но дважды подставив под опускающийся на его голову ломик мощное предплечье, заойкал от боли, не ожидая третьего раза, вырвал железяку и дал ощутить ее вкус хозяину. Хозяин обиделся и обмяк. При этом замешательстве они и скрылись.

Конца обсуждению и жажде мести не было предела, но все успокоились после обращения в больницу, где мы встретили семерых пострадавших с противной стороны, пара из них – довольно тяжело. Всё было очевидно, и мы посчитали себя победителями, но не в отношении нашего просителя. Найти его – дело чести, растрясти – дело техники. Вскоре он был осчастливлен, отдав требуемое, и больше никогда не появлялся.

Таковым было первое боевое крещение после демобилизации из армии без грифа законности, которое я, впрочем, расценил как самозащиту и даже не мог себе представить, что что-либо из содеянного может быть наказуемо судом. Да-да, несмотря на наличие оружия и два выстрела, правда, почти не причинивших вреда, может, потому что при самом плохом раскладе – аресте, – это обошлось бы в 300–500 долларов и сутки в «обезьяннике» отделения милиции и, уж точно, без суда и следствия.

Кстати, если кто-то думает, в таких «переделках» может не быть страха – ошибается. Без этого замечательного чувства многие люди уходили бы в мир иной гораздо раньше, и по причинам более смешным и самым необычным, которые обычно ведут к насморку, а, в худшем случае, к моментальному энурезу.

Мало того, именно резкий припадок страха, с которым ты либо справляешься, либо нет, включает механизм, который позволяет соображать, воспринимать происходящее и принимать решение в разы быстрее обычного. Помнится, какой-то восточный владыка, кажется, Чингисхан, при выборе своей личной охраны, сильно пугал воина и одобрял выбор лишь в случае, если лицо испытуемого краснело, выражая злость, а не бледнело. Первое говорило о том, что человек справлялся со своим страхом, переводя его в управляемую агрессию. Может быть, и бледнеющий способен на подобное, но явно не сразу, а ведь бывает поздно, так что грош цена бойцу, не испытывающему страх, и место ему на спокойной гражданской стезе.

А перепугался я тогда сильно, хотя и урок получил соответствующий, и больше без углублённого изучения предстоящего предпочитал ничего не делать, если, конечно, позволяла ситуация. В такой просак я более не попадал.

И ещё я поразился тому, сколько лиц я запомнил, и тому, как быстро выбрал, причём безошибочно, цели и задачи по ним.

После, уже сидя в номере, я никак не мог понять, как за такой короткий промежуток времени могли столь резко поменяться межнациональные отношения, ведь ещё пять лет назад такого нельзя было представить даже на их земле, в Азербайджане. Но всё тайное когда-нибудь становится явным.

Этот случай был первым серьёзным предупреждением, после него я потребовал удалить «безпредельщиков», исчезнувших чудным образом на некоторое время во главе с Артёмом, племянником Левона. Но, по-видимому, родственника пристроить было некуда и, к моему неудовольствию, они вернулись. Его безалаберность, бесшабашность и безнаказанность зашли слишком далеко, и результат не заставил себя ждать.

В какой-то летний вечер, после очередной попойки, его приближенный выпросил у меня ПМ. Кстати, стоящий на учёте в ЧОПе, где я не совсем официально числился человеком, имеющим право пользоваться им в служебных целях. Артёму я отказать не мог по договорённости с его дядей, и в экстренных случаях передавал оружие с надеждой использования его в разумных целях. Но каково же было моё удивление, когда после очередного раза, запыхавшийся и бледный юноша из смены охраны сообщил, что «супербандит» палит в воздух во дворе гостиницы, дабы произвести впечатление на дам-с. Через 10 секунд я застал в арке его, одного, совершенно растерянного, и уже маячивших в 50 метрах милиционеров. Ствол я вырвал из оцепеневших пальцев, пинками прогнал его в сторону, противоположную своему предполагаемому движению и собрал гильзы. Всё бы ничего, от одних я ушёл, но наткнулся на других – участкового с напарником, которого хорошо знал. О сопротивлении не было и речи, через 10 минут я благополучно сидел в «обезьяннике», попивая прихваченную по пути минералку.

Жадность хранителей правопорядка, знакомства и деньги Левона принесли свои плоды, хотя и лишили меня злосчастного «Макарыча». Появившись в гостинице с пустым желудком, вычищенными карманами и желанием разукрасить мордашку незадачливого женского угодника, я понял, что удовлетворения не получится. Буян во хмелю буянил, смена отказалась работать, а я очень хотел видеть жену и сына – уже третьи сутки, как я застрял в этой берлоге, в которой, в принципе, меня многое устраивало, многое нравилось, а главное – почти всё получалось.

Официально начальником охраны комплекса я поставил одного из своих друзей детства – Виталия Елисеева, достойного человека, тоже офицера в отставке. Мы понимали друг друга с полуслова, имея общие интересы, одинаковый возраст, давние отношения и почти одинаковые взгляды на жизнь. Для этой работы он имел ещё один плюс – был холост, и поэтому не вылезал с работы, почти всегда взваливая на себя многие внезапно свалившиеся хлопоты, когда меня не было. Соответственно, к моему появлению они находились в стадии разрешения, что очень экономило время и позволяло опережать многие негативные события.

Этот вечер, точнее, уже ночь, не были самыми лучшими – в холодной «железяке», изъятой в отделении милиции, я потерял безотказного друга, не раз меня выручавшего. Разочарование от глупости и чуждого человеческого фактора подталкивали к грусти и печали. Если бы я знал, как часто буду сталкиваться с подобным, и сколько звеньев в цепочках тонко и подробно продуманных планов всевозможных мероприятий будут обрываться по этой причине то, может быть, и встал на сторону репрессивной дисциплины (конечно, не имеющей ничего общего с властвующей в последствии в «медведковском профсоюзе»). Хотя, даже с позиции сегодняшнего дня, я считаю, что ни одна хорошо разработанная схема, как бы жестко ее ни приводили в жизнь, как бы скрупулёзно ее ни контролировали, не работает без поправок, всегда нуждается в них, а также в дополнениях или в замене авральными нюансами. Единственный выход – простота, она же надёжность, но не всегда это возможно в наш век бардака и высоких технологий. Конечно, все эти мрачные мысли перекрывала прохлада, веявшая от пока прикрытого, а потом так никогда и не начатого уголовного дела о вечерней стрельбе во дворе отеля…

…Мы с Виталиком обосновались в полюбившемся нам уголке восточного ресторана на первом этаже ЦДТ – он ещё не закрылся, но посетителей уже не пускали, у нас же было ещё часа два времени. Как всегда, принесли крепчайший ароматный кофе и немного подогретого коньяка. Подсело «сарафанное радио» – две «ночные бабочки», удивительно чуткие и проницательные барышни, Инночка и Елена, – мои глаза и уши, причем преданно державшие язык за зубами, если дело касалось моих интересов. С другом детства, а теперь соратником, мы помогали им как могли, из одного сочувствия, раз и навсегда отказавшись от предложенной доли в их бизнесе. Заманчивые формы, миловидное лицо, густые волосы, томный взгляд и умение внушить непреодолимое желание себя любому мужчине ничуть не портило отсутствие передних верхних резцов, выражающееся причудной, почти незаметной, шепелявинкой. Когда я слышал дежурное объяснение возможному клиенту, о том, что она может гораздо больше, приятнее оригинальнее благодаря именно этому небольшому изъяну, понимал, что до номера им не больше 15 минут. Прелесть была не в полном отсутствии двух зубов, а в нехватке их нижних половинок, казалось, словно подточенных специально.

Девочки были в курсе происшедшего и готовы на всё, что угодно, чтобы затушить бурлившее в моей душе. Понемногу радость жизни, влившаяся вместе с коньяком, заглушила все неудобства и противоречия вместе с тягой дома. Ехать уже никуда не хотелось, да и завтрашний разговор с вызванными сменами, бандюшками и Левоном должен был состояться в 9:00. Готовиться было к чему, и я сдался. К тому же местная парилка и большой, прохладный бассейн предлагали себя. И совсем не пожалел – ночь была мягкая, приятная и редкостная для этого периода моей жизни, правда, я так и не понял особой прелести в отсутствии половинок зубов… но это и было совсем не важно. Я благодарен их хозяйке, сумевшей создать впечатление лунной ночи на берегу Средиземного моря.

Вообще, «ночные бабочки» сыграли в моей жизни определенную роль, несмотря на то, что любовь за деньги отбивает у меня охоту, и я редко пользовался их услугами даже в то время, когда период воздержания из-за загруженности был неприлично длинным.

С двумя же из них в разное время, совершенно случайно, установились достаточно длинные отношения, глубокие по своей открытости и обоюдному доверию, какой-то странной жертвенности и моральной преданности с их стороны, в первом случае – основанные на желании помочь друг другу победить духовное одиночество и опустошенность; во-втором же – на какой-то обреченности, сквозившей из нас обоих и отдаленно напоминавшей союз Клеопатры и Марка Антония в последние месяцы их жизни, в ожидании флота Августа Октавиана. Это было время, когда я отказался от семьи и от общения с любимой женщиной, слишком очевидно понимая, на каком кончике острия нахожусь, и если «кану в Лету», то со всеми, кто рядом со мной. Период не длительный, 5–6 месяцев, после его окончания я впервые покинул Родину, оттанцевав танго со смертью, покончив с прошлым, правда, не так, как предполагалось: убрав своего шефа Григория, но не освободившись от кабалы, а лишь поменяв одного босса на другого, впрочем, уже человека – Андрея Пылева, а не людоеда (правда, Олег Пылев в последствии гораздо превзошел в этом отношении Гусятинского, причем не имея на подобное совершенно никаких оснований, но тогда сравнить было не с чем).

Кем был я рядом с Гусятинским – решать не мне, не я принимал решения о жизни и её окончании других людей, иногда беспричинно. Но я делал несчастными родных и близких, прекращая земное существование уже приговоренных. Хотя не я, так другой должен был бы сделать то же самое, и не факт, что «другой», как показывает опыт, делал бы это так же аккуратно и «убирал» только нужную персону, а не в придачу с его окружением, ведь требование Гриши «валить всех» никогда не менялось. По его представлениям, чем больше уйдёт в мир иной, тем меньше врагов останется, тем страшнее другим, тем выше рейтинг. Попытаюсь быть справедливым и отмечу, что таковым был не только Григорий, но все бывшие выше него.

Тогда я был уверен, что в некоторых ситуациях смысл подобного мог быть оправдан. От того, останется жив человек или нет, зависела жизнь многих из нас – это было первично, вторичным всегда являлся вопрос денег. А если точнее – то именно деньги были причиной всего двигавшего верхушкой нашего «профсоюза», из нее уже вытекали оборона, престиж, положение, благополучие и, как результат, «график» занимаемых мест на заранее распланированных кладбищах.

Как ни крути, а всегда всё сводилось к финансам – любые операции с недвижимостью, предметами коммерции, бизнеса, даже месть и воздание должного – везде была тень золотой монеты, просто в разные моменты мотивы звучали либо более благозвучно, либо более выгодно на сегодняшний день. Деньги! Деньги! Деньги! Хотя было и нечто выше, но только для избранных, правда, далеко не самых достойных, слабых, так и не сумевших с этим справиться, но очень жаждущих её – ВЛАСТИ! Понимая это, удивляешься прозорливости афинян, имевших привычку изгонять людей, сделавших много для мегаполиса, на полтора десятка лет, но своим авторитетом среди граждан угрожающих безопасности государства, правда, с полным содержанием и безграничным уважением. А также римлян, которые ставили раба на колесницу позади триумфатора, которыми часто были Цезари, с одной лишь целью – нашёптывать на ухо: «memento mori» (Помни о смерти), о чём явно забывают наши современники, взбираясь на самую вершину пирамиды власти.

Кстати, многие, если не все из нас, были уверены, а точнее – уверяли себя, что именно его-то обойдёт и тюрьма, и преждевременная смерть, и вообще всё плохое, что можно только себе представить. Но чем дальше и глубже затягивал процесс, тем больше и чаще приходилось отбрасывать печальные мысли или топить их, как многие, в вине, совсем не находя в нём истины. Впрочем, наркотики и разврат не помогали тоже.

Страх, боязнь, опасливость порождали подозрительность тем большую, чем выше стоял человек в иерархии. Это присуще всем обществам, всем родам деятельности, где может блистать власть в худшем ее проявлении, тем паче власть неограниченная, распространенная на человеческую жизнь любого, до кого сможет дотянуться. И чем больше опасение потери ее, тем круче репрессии и больше зла.

Да, в начале 90-х мы казались видимым воплощением респектабельности, удачливости, многие парни хотели надеть кожаные куртки, а красивые, ещё не искушенные сегодняшним днём, девушки – быть рядом. Эта романтика хозяев жизни, которым якобы нечего терять, сыграла со многими злую шутку, но некоторые смогли слиться с официозом, скоррумпироваться с чиновниками, а то и выше, или найти общие, взаимовыгодные компромиссы с силовиками, причем, как мне кажется, на языке последних. Они, как показывает время, ничего нового не придумали, да и зачем? Они пошли старым, надёжным и изведанным путём, известным, начиная со времен Видока[15] и Фуше[16], а скорее всего, гораздо раньше, выраженным в формуле: если нельзя устранить, то нужно возглавить. Оставив какую-то часть от бизнеса бывшим «малиновым пиджакам»[17], предложив им место сдерживающего барьера, сами ныне владеют остальным и, надо сказать, неплохо себя чувствуют. Будучи почти неприкосновенными, что, собственно, и не могло быть иначе при наших властителях, где полумеры – норма, а девиз «волка ноги кормят» является ответом на вопрос: «Как на эту зарплату можно жить»?

Разумеется, с тех пор всё поменялось, и если 15 лет назад фраза: «Да это наши менты, коммерсы, чиновники и т. д.» – совершенно чётко соответствовала истине, то теперь это смешно понимающему и опасно для заблуждающегося.

Еще раз подчеркну, что среди любой прослойки, среди любой профессии есть люди честные и достойные, но они, как правило, сопротивляющееся меньшинство, а взяток не берут лишь тогда, когда их не дают. И вообще, у нас, в России, всегда, как говорится, «дело в шляпе», что значило при царе-батюшке: пока ее не наполнят, дело не сдвинется, и не важно, по горизонтали или по вертикали направлен его путь.

Себя же я всегда воспринимал, где-то исходя из того, что было заложено с детства, возможно, где-то обманывая, где-то преувеличивая, а где-то боясь признаться самому себе в очевидности своих поступков и предпочтений. До сих пор, хотя на этих страницах я и соглашаюсь с названием себя бандитом и позиционирую себя совместно с теми, кто был в ОПГ, противопоставляя всему остальному обществу, но в глубине души, и это чувствуется наитием, я всё тот же, только что демобилизованный и пытающийся адаптировать свое мировоззрение к окружающему миру. Не он плох, а я другой – старомодный или старорежимный и потому никак не имеющий возможности принять в душе то, что быстро прилипает к подавляющему множеству людей более современных, чем я, а значит – более пригодных к сегодняшней жизни. 20 лет назад я был выброшен из нее, и сегодня, страшно признать, констатируюсь отбросом общества, и опять, как всю свою взрослую жизнь, ощущаю себя «где-то» не потому, что считаю окружающий мир недостойным, а потому что сам другой, сопротивляющийся, с большим желанием остаться тем, каким меня любили мать, отец, а возможно, видят сейчас дети, друзья, когда-то любимые и любящие женщины. Я чувствую в себе силы остаться таким же навсегда, и на сегодняшний день вижу своей задачей сопротивляться всему, что может меня изменить меня в худшую сторону, причем вина за содеянное занимает в этом одно из первых мест.

* * *

Вернёмся к женщинам, продающим своё тело, с которыми столкнула меня судьба и которых таковыми я воспринять так и не смог. Может быть, Богу – Богово, Цезарю – Цезарево, а падшим – падшее. Хотя оттуда, где они находились, мир представлялся в более правдивом свете, отчего для жизни им требовалось меньше масок и… Не знаю, как это сейчас выразить, но внутри них была какая-то, скрытая налётом профессии и окислом переживания от неё, чистота души – той большей её части, которой этот блуд не коснулся. Оттого обе они казались честнее и преданнее многих, считавших себя гораздо выше, но бывших, в сущности, просто шлюхами, ублажающими свои похоти, а то и такими средствами добивающимися своих целей. Это касалось и касается не только многих женщин вне этой профессии, но и огромного количества мужчин. Не мне говорить о морали, но порой, нет сил сдержаться.

Обеим женщинам я благодарен, и вспоминаю с теплом и огромным сожалением их преждевременные смерти. По всей видимости, в своей профессии они достигли уровня, позволяющего выбирать, обходиться без посредников и работать с приличной клиентурой. Жизнь первой остановил возомнивший себя владельцем собственности на неё и поступившим, будто с вещью, как заблагорассудится, пристрелив, как собаку, похоже, просто не сумев подняться на её уровень и добиться взаимности. Он уже давно покинул Россию, и кто знает, где сейчас затерялись его кости…

Вторая, Милена, в день своего рождения отказалась «принимать» важных гостей и была наказана чем-то похожим на «субботник»[18] с такими страстями, которых не выдержали бы сами участники этих издевательств. Наверное, просто желание побыть одной показалось дерзким неповиновением. По стечению обстоятельств, этими людьми оказались милиционеры.

К тому времени мы почти не общались, но она всегда могла меня найти по оставленному номеру пейджера, который я никогда и никому не давал, за редким исключением. На сообщение что-то вроде: «Ты мне нужен, пожалуйста» – я не смог появиться раньше чем через сутки, и это решило её судьбу. Приди я во время, всё было бы по-другому. Опоздав, а ехать пришлось из другого города, я застал только медиков, выносивших из подъезда уже похолодевший труп. Из-под простыни свисала кисть руки с ссадинами и кровоподтёками, и, удивительно, один палец венчало колечко с рубином, подаренное мною, но никогда ею не одевавшееся…

Судьбы, судьбы… А я жив и живу до сих пор. Сколько раз сегодняшний день мог стать последним? Сколько раз, понимая, к чему может привести то, чем я занимался, всё равно делал. Сколько раз Господь отводил от меня худшее и предупреждал, давая очередной шанс встать на другую стезю. Неоднократно я мог попасть в руки правосудия по причинам несуразным, не просчитываемым и непредсказуемым, но постоянно находил возможность выкручиваться с помощью припасённых заранее средств. Хотя, в большинстве случаев, всё закончилось бы административным наказанием, скажем, за нарушение паспортного режима или подделку документов и тому подобное. Но возможность большего, как вытекающего последствия, всегда маячила и заставляла быть осторожным. Постоянная собранность, напряженность и готовность отпускали слегка только дома, потому никто никогда не понимал и особенно не замечал моего настоящего состояния. И, соответственно, не видел необходимости помочь (да и чем).

С друзьями детства по футбольной детско-юношеской школе олимпийского резерва, отношения с которыми сохранились и по сей день, при встрече о работе ни-ни. Проводить время с кем-то другим ради отдыха или общения не было ни возможности, ни желания, а жена и, впоследствии, любимая женщина, были вообще далеки от этого. Тогда я и сам себя оградил от общения на достаточный период, снимая меняющиеся раз в 3–4 месяца лежбища и появляясь там только для сна. Так я прожил с конца 92-го по 96-й год. Правда, в 92-м, было несколько месяцев, когда мы с известными уже «Крылатскими» болтались, где придется, из-за появившихся у меня первых крупных неприятностей.

Каких унылых «малин» я только не видел, каких притонов не обошёл, и лучшее место, где я в тот период коротал свой сон, был аппарат для загара в солярии в банях в помещении бань на Гребном канале. После, узнав о моём плачевном положении, меня приютила семейная чета друга детства, Вячеслав и Елена, в однокомнатной квартире с грудным ребёнком, причем, совершенно не спрашивая причин моих скитаний. Стараюсь никогда не забывать добра. У них растёт замечательная дочь, к тому же моя крестница. Трижды они помогали мне, и, надеюсь, воздастся им по делам их.

Вообще, странное дело! При всём содеянном мною в этом мире, среди моих знакомых всегда были люди, у которых я мог найти помощь. Даже посторонние, да что там – разово встречающиеся, располагались ко мне благожелательно, хотя и я, в свою очередь, помогал и проявлял участие в жизни многих, и близких, и далёких. Мало того, даже желающие мне зла в конечном итоге получались мостиками спасения или решения, подчас сложным проблем. Дай Бог им всем здоровья и благополучия. Может быть, именно поэтому я никогда не умел злиться дольше пяти минут и никогда не мстил ни одному человеку.

* * *