— Нет! Не привыкнуть мне было с тяжестью таких грехов предстоять пред Богом. Вторично, на девятый день, поклонилась я Ему, и была отправлена в более соответствующее для меня место, где мои мучения в рыдании сопровождались муками и скрежетом зубов других несчастных. В ужасе носилась я тридцать дней, трепеща своей будущей приближающейся участи, предвещая самой себе вечное пребывание здесь — дела мои сами осуждали, страсти и неугасимая жажда их удовлетворения пиговаривали к неизбежному, во мне самой не было и тени оправдания, ибо лживое человеческое не совместимо с духовным небесным!

Ангел:

— Мы созданы для служения Отцу Нашему Небесному, любую волю исполняем молниеносно и точно, не допуская недочетов, как и влияния собственной воли, хотя и волей, и свободой обладаем. Пропадает восторг с «уст» наших при виде мучений тех, кто мог стать нам братьями, но выбрал иную, непонятную для нас участь. И ведь не понятна она и для них самих, ужасна настолько, что проклятия в свой земной адрес наиболее частое выражение их чувственности, в то время, как в Высях великую славу воспевают Богу… Душа, скользящая в эти тридцать дней с нами над адскими волнами отчаяния вечных страстей, имеет возможность убедиться в самых страшных последствиях своей свободы прежней жизни, о чем вопияла всегда гонимая Церковь Христова, здесь именно мятущийся в смятении дух человека, не переставая, задает себе вопрос: «Как можно было не поверить в такое очевидное, забывая о своей кончине или думая о ней, как тупом конце?». Поддерживаем мы те души, что при своем неверии, оставались добрыми, и не зная заповедей были близки к ним, о таких и перед Богом ходатайствуем, ибо и это подвиг добродетели и эта стезя может оказаться спасительной.

Не может удержаться душа не раскаявшегося человека от истерического возгласа, присоединяясь к стонущим в отчаянных попытках преодолеть стремление своих пороков в недра дьявольского отчаяния неизбежности бесконечного мучения. Души видят свою вероятную участь, теперь понимая, что какая-то, уже забвенная их памятью, слабость пред грехом, втянувшая в губительный круговорот порока, крупинкой во времени решила ее участь в Вечности. Если раскаяние и следующее далее покаяние — это небывалые скорбь и стенания эмоций великана совести в лилипуте стыда, уничижающие гордыню и эгоизм, что радует Царство Небесное своей своевременностью, то происходящее в эти тридцать дней, сильнее печали еврейского народа, осознавшего вдруг, что все выведенные из Египта евреи должны погибнуть в пустыни, поскольку не достойны большего оказались. Я, «Встречный Ангел», помню ту однообразность обреченности в последних мыслях этих людей, хотя и не понимающих еще до своей кончины свою вину, винящих Господа с своих мытарствах, при Его настоящем ежедневном милосердии, но тогда им могло еще помочь раскаяние, которое и случалось в некоторых. Увы, уже освободившиеся от плоти души, лишены этой последней возможности, и понимая это, ежемоментно страшатся потерять в нас опору своей бестелесности и незвернуться вниз в самую гущу вечных страданий, куда уже ни раз их тянули слуги тьмы, от которых мы времени и обороняем.

Душа:

— В самых мутных предчувствиях, хотя и с ясностью своей вины — надежда и здесь не покидает многие, на сороковой день, предстоит душа пред Богом на Частном суде, так называемом промежуточном, определяющем ее участь до Страшного суда. Мутность порождает отчаяние и чувствование греховности и нераскаянности, по спектру этой нечистоты можно понять, куда будет послана она. Что я только не делала, разрывая себя изнутри скорбью и страхом, не было никого из душ праведников, кто бы ни обратил на меня внимания, выражая своею многоокой многомудростью поддержку суду праведному, который я проводила сама над собой, вынеся вердикт, поддержанный Тем, Кому поют славу в Вышних. О как я в эту минуту жаждала молитв о своем спасении, хоть от кого-то из оставшихся на земле! Но не почувствовав ни одной, вкусила обреченность! Что временная обреченность на земле по сравнению с обреченность пред Вечностью?! Пух, развевающийся определенным сроком часов и минут, делимый на все чувства человеческого спектра восприятия. На что бы не был обречен человек в краткой той жизни, пока живет, он может спастись, но настолько захвачен эгоизмом, гордыней, тщеславием, что в редкие моменты просветвления покрывается кровяным потом отчаяния, припадком ненависти к своей слабости, жалостью к себе, ища надежду на что угодно, только не на Бога — о как ты нищ духом и глуп, человек! Как же просто тебя убедить в том, что имя твое звучит гордо, а Господь — опиум, лишь отвлекающий от действительности! Не видя своих желаний, ты спешишь их исполнить в своей полноте, ни разу не подвергнув сомнению авторитетность своего разума, ты повинуешься ему, не зная, как выглядит страх Божий, ты стремишься предпринять все, чтобы избежать причины его, но ты настолько ограничен в чувствительности, что влияющую на тебя, в тебе же самом обитающую бесконечную любовь Бога — твоего Создателя не в состоянии ощутить, требуя доказательство Его существования. Зачем тебе в очевидном доказательства, когда в предполагаемом ты все принимаешь на веру. Как бы мне хотелось об этом кричать тем, кто еще может спастись, но по себе понимаю — никто и не услышит!

Ангел:

— Частный Суд над душами: кому идти в радость, а кому в скорбь, но и из скорби есть путь в радость, конечно, не полную как у святых, если на то будет воля Божия, посчитавшего, что достаточно и прохождения мытарств… Скорбим мы не об участях печальных, исшедших на мучения, но об отсутствии за них молитв, чего раньше было в достатке. Весями молились за спасение души усопшего плохого ли хорошего, а сейчас осуждают и тех, кого в поминальном листке на службе уж нет и быть не может, будто забыли, что молитва для молящегося более спасительна, нежели для того, о ком заступается молитвенник.

В жестокосердии братья меньшие на земле почию в ожидания такой же участи. Сколько упрашиваем мы Отца нашего Небесного о душе хранимого нами человека при его жизни, боремся за его спасение, молим о его вразумлении, терпим от его же гонения, но не перестаем надеяться на то, что очередная вымоленная милость Господа вразумит и наставит. И почти всегда терпим мы тщетность наших усилий по той же причине — ибо мало кто, кроме нас молится за наших подопечных. Нет навыка теперь заступаться пред Богом за своих родственников, что уж говорить о врагах. Не дается, потому что не просящим не дается, потому, что не стучащим не открывается, а чему находиться, если никто и не ищет!

Одинокая душа, брошенная, и обреченная, еще недавно томящаяся в теле сильного мира того, от куда пришла она на Частный Суд. Там она гордилась и тщеславилась тем, что судила, благоденствовала, властвовала, здесь в своем греховном помутнении без облегчающих молитв, как без облегчающих обстоятельств, нищая, ибо нечего было с собой забрать, все потерявшая на земле, не имеющая и права заступиться за себя, осуждает сама себя — нет печальнее и справедливей зрелища, которое наблюдают праведники, взирая на наконец-то свершающееся правосудие!.. Но есть здесь тайна, заключающаяся в том, как разрешает Господь, что есть любовь везде и во всем, вопрос о бесконечных муках, заслуживших их…

Душа:

— Как бесконечно милосердие Божие, так бесконечна и благодарность за него, и почему ни так на земле грешной?! Я томлюсь в бренном теле, снова, после его покидания, что тяжелейшая мука, после вкушения Небесного Царствия, видения Господа, принятия незаслуженного блаженства, но ослушаться я уже не умею, и с радостью на нее иду — это малое искупление за грехи мои, полученное ради раскаяния в последние моменты моей жизни перед упокоением. Покинув тело, я не могу вернуться в него прежней, но в моих силах поменять чувства и характеристики, которыми обладали мы вместе с телом — с прежним мне более не по пути! Но только мое нахождение в нем, позволит ему сохраниться без тления нужное количество времени. Господь мог бы это сделать одним словом своей мысли, но таким образом Он возжелал спасти меня! Слава Богу за все! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!..

Ангел:

— Я возрадовался о справедливости Божией, помиловавшей душу страшного при жизни человека, за всю свою жизни смогшего только приблизить ее к пропасти геенны огненной, обрекая на вечную погибель. О как велик Промысел Божий велевший предпринять совместно со спасенной богоугодное, каким бы делом оно не оказалось. Высказаться дано далеко ни каждому Ангелу. Мне позволено! Но если Христос о своей жизни земной благословил повествовать кратко, иначе бы написанное заняло все живое пространство, то нам и подавно нужно быть сдержаннее. Путь нас обоих, как духов известен теперь вполне — каждый рассказал о своем. Каждый обречен на что-то! Обреченная на вечные мучения душа, опаленная милостью Создателя, прошла бесконечность страданий в огне Духа Святого и теперь здесь кончает свое искупление. Теперь она обречена на спасение!

* * *

Душа:

— В смятении, я жаждала прощения, но не найдя поддержку в молитвах о себе среди живых людей, по молитвам душ убиенных, пожала милосердие Господне, Которого не знала, не любила, отвергала… Во мне теперь, как и в любом Ангеле Светов нет ни веры, ни надежды, ибо их место занято бессмертной к Нему Любовью!

Ангел:

— Душа усопшего человека теперь познала меру ангельской любви к Царю Небесному. Как бы странно звучало отсутствие у нас веры и надежды к Богу для человека мира вещественного, и как понятно признанное святыми, еще при жизни: «Есть на небесах у избранных и у Ангелов вера и надежда? У Ангелов нет ни веры, ни надежды, потому что с того времени, как они утвердились в благодати, они увидели Того, в Кого надо веровать и на Кого надо надеяться. Они всегда видят лице Отца Небесного, и в них уже нет места ни для веры, ни для надежды, ибо вера и надежда имеют своим предметом невидимое. У избранных Божиих на небесах так же нет веры и надежды, потому что они видят Того, в Кого веровали, и имеют Того, на Кого надеялись. И у Ангелов, и у избранных есть одна лишь бессмертная любовь» * (Святитель Дмитрий Ростовский).

Душа:

— Страшно, перестав дышать и существовать телом, неожиданно продолжить существование в иной ипостаси! Вам хочется по привычке дышать, но этого не будет, вы ищите применение своему навыку чувствовать окружающую среду нервными окончаниями, но ощущаете все по-другому, да и среда сама настолько изменилась, что и пошевелиться невозможно, в боязни нарушить что-то важное. Все ни так, и все ни то! Ты не увидишь пустоты своими духовными очами — ее здесь нет! Мир духовный наполнен духами, ибо при наличии емкости, есть и наполнение. Не возможно описать насколько он богаче и стремительнее, нет слов, даже для начала — не придуманы еще ни одним мозгом, не произнесены ни одними устами, не осязаемы ни одними очами плотскими, кроме нескольких, принадлежащих святым угодникам, но и те почти смолчали об увиденном. * («Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим его» — Первое Послание коринфянам св. апостола Павла Гл.2, Ст.9)

Как глупо уходящему из жизни человеку мнить себя обреченным и не предпринимать ничего, что бы избежать грядущей кары! Как странно изнывать душой в первичной сути своей, стремящейся в Небо, об остающемся на земле богатстве — не остается на ней ничего, что могло бы быть дорого, кроме упущенной возможности спасаться! С болью или в забытьи, во сне или в совершенном здоровье бодрствующим, в муках или наслаждении, боящимся или восторгающимся, переходящая в другой мир жизнь, оставляет тело, что не может быть неожиданным или не предполагаемым, а значит, странна и не готовность людей к этому моменту, ибо и к обеду каждый приходит с ложкой, так же как готовый к любому действу, заранее делает все необходимое, ни разу не сказав, что не верит в то, что обеда или чего-то ожидаемого не будет, хотя и не знает, часто доподлинно — будет или не будет. Верит себе подобным, часто лгущим, но сомневается вопиющему изнутри, голосу совести, неудобному и несвоевременному, даже не понимая, что заглушает своего Ангела, а ведь и не у каждого он еще и есть! Знала бы я при жизни человека, что творили мы…, а ведь и знала, потому что огорчительно и обидно было, когда затыкали вещающую плоть другие, без уважения отворачиваясь от говорящего, предпочитая его неправым и глумливым. Неужели то, что себе обидно и огорчительно, почему-то не кажется таким же по отношению к другим? Разве не покинул бы сам человек оскорбляющего его постоянно? Нет для живущих смысла помогать не желающим этого! Может потому и не верится в Ангелов, что терпеливо и смиренно несут они свою службу, не ожидая взамен ничего, не выпячиваясь и не бахвалясь после очередных помощи и спасения человека?

Ангел:

— Хранишь человека, и радуешься его богоязненности, даже при его постоянной изменчивости. Нет ни в одном целостности натуры, стоящей на стороне Бога — нет-нет, а скокнет в сторону, искушаемый злым духом. Ждешь порой годами покаяния, а дождавшись, обретаешь вновь возлюбленного друга и брата, молиться за которого не прекращаешь, если совсем не взбесившись, не оттолкнет тебя на задворки своего существования, предпочтя близость бесов. Возрадовавшись в радости, видишь других в непрестанной молитве духов — Хранителей, прозорливо понимая по их виду, что вот-вот и перейдет его любовь и забота в ненависть по ревности о Боге, которого отверг его подопечный. «Всякая же душа, оставшаяся без этой защиты, предоставляется на разграбление врагам, то есть супротивным деятелям, и на попрание тому, кто хвалится и говорит: прошед вселенную, се есмь. Ибо не огражденные словом и ангельскою силою преданы бывают неразумному движению» * (Книга Иова Гл.1, Ст.7).

И совсем страшно зреть, на большинство совсем одиноких, не поддавшихся Таинству Святого Крещению, без Ангелов-Хранителей прозябающих в кажущемся достатке и самонадеянии — такие и вовсе не встретят никого, отверзнув взгляд свой духовный по упокоению, кроме дьяволов спешащих за ними! И тут, как не назови, «смертью» ли кончиной человеческой, переходом ли от предполагаемого к очевидному, концом всему — гибель единственная, неизбежная, неотвратимая. Слаб голос одинокой совести без гласа спасающего Ангела, но она сама по себе может подвигать человека к богоугодному, но мало я встречал из таких с надеждою в страхе всеми своими духовными чувствами на меня устремляющимися, ища защиту от нападавших наглых злых духов. Отобьешь, успокоишь, вознесешься и ликуешь от милосердия Создателя. Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!

Душа:

— Как бы я хотела, спустившись, просветить каждого: «Ополчился Ангел Господень окрест боящихся Его» * (Псалом 33, ст. 8), чтобы каждый осознал, но знаю, если не слушают имеющихся у них святых, то меня и вовсе не заметят! Знаю, что ни раз плоть «моя» ощущала свою неполноценность, чувствуя мое скованное бессилие, страдающую в сжатости и спертости заключения, но ни разу не задался разум задачей: почему и от чего сие неудобство? Слышишь голос Ангела, сопровождающий увещевания совести, и умиляешься, когда услышав его чадо Божие, вразумляется, и скорбишь в глухоте его и неверии, скорбишь и сама привыкаешь, ибо не выносимо терпеть такое не поддавшейся искушению и насилию — а много ли нужно слабой душе грешного, что бы воспринять тоже?! А много ли сильных?

Ангел:

— О человек! Сколько раз наблюдал я твое неуемное возмущение в неудовлетворенности своим телом, сколько раз я подтверждал тебе верность твоих предположений, но все тщетно — ничего более не обращало твое внимание на двойственность человеческой сущности. Разве чувствовал ты себя только телом?! Разве не большим?! Разве не разрывал тебя изнутри сгусток энергии, облаченной волей и стремлениями, в моменты восторга, возмущения, изумления, обиды, бед, счастья, разве подобное не кричало тебе о том, что ты гораздо большее? Скрытое плотью больше и вечно, иначе от куда в тебе мысли о твоем бессмертии?! Разве не казались тебе члены твоего тела, часто бывающие неуклюжими или ослабшими, странными временными приспособлениями, ограничивающими твои истинные способности? Если так, то почему ты не смог осознать того, что ты больше, чем плоть?! А кто больше плоти, кто мощнее ее и совершеннее её? Только дух — именно дух носит в себе образ Божий, волей Которого и создан…

Душа:

— Не противоположности Господь вложил в Свое создание — ни плоть Адама, ни его душа не имели смертельной червоточинки, но все изменил сам перчеловек, последствиями деяния своего перестав соответствовать законам и свойствам райского мира, потому и изгнание было неизбежным. Что бы прийти в соответствие, достаточно было покаяться, ибо и тогда душевное движение вполне материализовалось, но Господь одарил человека свободой и создав такой закон, соблюдал Его прежде всего сам. Что бы не погиб Адам и жена его вне Рая бессметная плоть была облечена в «одежды кожаные»* (Книга Бытия, Гл.3, Ст.21), что и смертный человек всю свою жизнь носит. Каждая душа после Страшного суда овладеет обессмертневшимся прежним своим телом, восстановившимся и не имеющим уже прежних «одежд кожаных». Человек же все существование свое с тех пор изгнания из Рая меняет безостановочно, все чаще грешит, а потому и живет меньше, дабы полноту грехов своих набирает быстрее. Если праведный Ной прожил 950 лет, то Авраам — 175, а сколько смогут протянуть последние люди даже с развитой медициной?… Существуя во времени и одновременно в Вечности, в котором последнее не имеет значения, плоть рано или поздно перестает существовать, души же не в состоянии выпасть из бесконечного своего бытия, оставаясь причастной Вечности в, заслуженной ею в бытность частью человеческой, форме бытия: радости или скорби, где не все едино, но в той же зависимости уровни и первого и второго.

Непомерно горделива плоть во главе с часто ошибающимся разумом. Душа выше и важнее любой черты характера, а потому загадочным кажется способность человека предпочитать превосходство в себе нескольких из них над духом, волей, душой. Страдания тела от боли и болезней, что есть последствие несдержанность физической, эмоции раскалывают человека при уязвленном эгоизме, ущемленное тщеславие не дает покоя ни днем, ни ночью, надменность, леность, развращенность, блудливость, жадность, завистливость, да мало ли прочего другого, руководит действами при жизни, но где здесь место душе?! «Зачем смирять свою плоть?» — иронизирует, чувствующий свою свободу человек? «Что бы освободить меня!» — ратует за себя душа. Но какую свободу выбирает любящий ублажать свое тело и гордыню эгоизм? Конечно, свободу от стеснений, тем самым делая все, что бы в зрелом возрасте оказаться стесненным болезнями и не самыми лучшими для души обстоятельствами, когда приближение конца пугающе в ужасающих картинах, рисуемых совестью. «Пуст мир, оставляемый мною! Пуста жизнь прожитая мною! Бесполезно было мое существование!» — слышит умирающий безбожник со всех сторон, но не молчат уже, сдерживаясь: совесть, интеллект, память, даже метущиеся в страхе своего ничтожества гордыня, тщеславие и эгоизм, вынужденные уступать чему-то давно ими забытому, непонятному, нежеланному. Вот здесь бы и сделать верный выбор, но нет привычки, вот здесь бы и предпринять усилие, но нет навыка, вот здесь бы и вспомнить, что не «человек — звучит гордо», но: «Разум наш подвержен сплошным ошибкам и заблуждениям, так что иногда, по словам святых угодников, свет представляется ему тьмой и тьма светом, доброе лукавым и лукавое добрым, а потому вместо руководства к Царствию Божию, он заводит нас в погибель. Воля наша настолько немощна, что, как говорит апостол, „добро, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю“ * (Послание римлянам св. ап. Павла Гл.7,Ст.19). Сердце наше есть такой мутный и нечистый источник, из которого, по слову самого Господа, исходят помышления злые. Вследствие этого и целая жизнь человека бывает иногда цепью ошибок и заблуждений, сопровождаемых тяжкими и грустными последствиями, сцеплением неудач и разочарований, пороков и преступлений, оставляющих после себя одно горькое, но позднее бесплодное раскаяние» * (Николай Славин). Что я, сейчас душа почти разлагающегося тела, могу сказать о нем, о разуме, которым оно обладала, о мозге, дававшем команды и управлявшем этой, теперь кучей воняющего мяса и костей? Что могу поведать о жизни, когда ее совсем недавно сам человек, сжимая меня своими мышцами, энергиями, воззрениями, не был в состоянии проникнуть в свой внутренний мир, не знал себя, но переоценивая свое «Я», представлял себя в своей самонадеянности и величии центром земли, хозяином своей жизни, средоточием зависимости своего существования в своих руках…, что могу сказать сейчас, когда время поглотило прах, а Вечность милосердно простило меня? О как он шибался, человек, забывший о себе, не знавший меня, потерявший все!!! И ошибка эта, состоящая из множества других, чуть не сгубила меня. Я должна ненавидеть самого человека, но не моя ли вина в том, что он стал таким, и чудным ли стало бытие его после замены в нем эгоистических энергий, впитанных мною, навыков, порождавших наслаждения, прикрепившихся надежно ко мне, на любовь к Богу, присущую Ангелам. Вот лежит он, ставший «Гомером», носящий по стечению обстоятельств имя языческого рапсода, не думай, читатель, что это случайность, ведь жизнь каждого состоит из маленьких и больших войн с самим собой, решаемых постоянных внутренних противоречий, неисполненных великих свершений, недостигнутых высоких целей, из многих поражений и гораздо меньших, часто преувеличенных, побед! Если ты рожден, то должен запомнить: уже завтра иссякнет время жизни твоего тела, расточится оно по недрам земли, разлучившись на время с душой, ушедшей к другим, подобным ей. Будучи духами, не имеющими в материальном мире места, оставив чудную рапсодию на редкую тему своего индивидуального существования, но чем спасется душа, почти погибшая, не исполнившая заповеданное Богом

Ангел:

— Я «Встречный Ангел», прибывающий для встречи освободившейся души от затвора в теле, вместе с ее Ангелом — Хранителем. Меня она не знает, с Хранителем же знакома с момента Таинства Крещения. И до и после этого, у каждого из нас будут многие другие труды — ибо у Бога нет чад потерянных или ненужных. Все от него в радость и спасать души и прекращать союз заблудшей духовной ипостаси с телом падшего безбожника.

Были те, кто лишь завидя нас издалека с несущейся со всех концов плеядой злых духов, спешащих за грешной душой, умудрялись возвращаться в мир материальный — на то была воля Божия. На земле это называется «клинической смертью». Но именно меня они по язычеству своему принимали за «смерть», или еще хуже, за «ангела смерти». О разум и воображение человеков, как можно было ослепительно белое принять за непроницаемо черное, а грозность и неприступность в исполнении воли Создателя, за злобность и беспощадность? С тех пор «смерть» считают ужасной, хотя нет Ангелов не прекрасных, кроме падших, изуродовавших самих себя оторванностью и противодействием Богу. Да, я взираю на каждую душу по разному, но вижу одно: разве удивительно видеть в ней неповторимую индивидуальность, образ Божий и прежнюю красоту, даже если она погрязла в грязи греха, чего не замечал сам человек, разве можно уподобиться его слепому разуму плоти и замутненному взгляду ума, при том, что я могу предположить о судьбе этого духа, соответственно и реагируя. Я никогда не сужу — я не Господь! Я никого не осуждаю! Я безошибочно узнаю злое и доброе, но меня притягивает свет, именно его я прежде всего и замечаю. Я, как и мои собраться, никогда не скрываю своего отношения, хотя и предпочитаем сдержанно и смиренно ждать воли Всевышнего — не мне осуждать и судить, но мне ненавидеть противное ему, так же как мне восторгаться святой душе, обретшей даже на земле чистоту равную моей, что выше всего ангельского.

Душа:

— Я слышала от разума о Хороне, о Валикирии, об «ангеле смерти», о ней самой, думая о них, человек, дабы не впасть в уныние, придумывал приемлемые для себя их образы, но мысля отстраненно, не применительно к себе, ибо не хотел вспоминать о своей неизбежной кончине, часто убеждая себя, что проживет вечно. Каждый день начинался и кончался в суете, будто на земле нет ни одного дела, касающегося Вечности. Знал бы он, кто они, и от чего отвлекают!..

Ангел:

— Невозможно понять человека, смешивающего черное с белым, и все чаще очерняющего свет, в чем везде можно найти помощь. Как сегодня можно верить в языческих богов, существование которых не возможно доказать, зато просто опровергнуть, тем более это сделано уже предками многих народов, и как, имея способность верить в невидимое, имея вокруг столько божественных знаков и признаков Его присутствия, не обращать на них внимание. Но Бог нужен всем: богоборцам, чтобы с Ним бороться; атеистам, что бы Его отрицать; интеллигентам и философам, что бы о нем рассуждать; гордецам и невежам, что бы Его распинать; сатанистам, что бы Его оболгать и обвинить; властям, что бы пользоваться Его Именем для поднятия и осветления своего авторитета; и только Его чадам, что бы любить и быть спасенными.

Душа:

— И удивлялись Ангелы, как я могла знать о них до первой встречи, при отрицании разумом человека их существование. Возмущение окружало меня грешную пред Престолом Бога моего, в которого не было у меня веры, но без упоминания которого не проходило и часа в жизни земной. Теперь и я не пойму, как можно постоянно прибегать к Его имени интуитивно, интуитивно же не чувствуя Его присутствия. Как умудряются люди при наличии такого совершенного существа в себе, как душа, оставаться такими не совершенными! Убирает Господь из речи говорящего сквернословие, и душа, осветляясь, сама вставляет божественное! Попускается на чада божие болезнь и в бессилии, и в немощи приходит сила Божия — в поиске успокоения ищет больной путь к свету, ибо чувствует: только здесь спасение, но лишь почувствовав облегчения, отталкивает свою душу с мольбой о помощи в очищении, так и не дойдя до покаяния. А признающий духовное, но слабый в вере всегда поменяет «золотого тельца» на все священные копии Создателя, сколько бы там обреталось, ибо тельца потрогать можно, а Свет зажмурившемуся не виден, запаха не имеет, греть же может и тело блудницы. Если бы научились люди сначала чувствовать и принимать душой, а лишь потом телом, как было прежде, но быстро забывается нужное и спасительное, и с трудом теряется суетное и губительное. Как человеки скоры на принятие искушений, и как медлительны на прощение…

Как мне быть теперь, когда я не забыла свойства, качества, обретенный опыт, мерзость земной жизни, возненавидела себя в них, но имея возможность донести это в послании, не знаю, как это сделать, ведь, понимая оглушенность, ослепленность эгоизмом не только чувств, но и насильственную переориентацию разума, сбивчивость рассудка, смену полюсов в основании здравого смысла, я вижу, как продолжают в этом тонуть, те, кто может одуматься и прийти к покаянию? В этой скорлупе, уже усопшего по факту тела, сильна память о «плотских застенках», но только через пройденное мною, можно ощутить истязание человеком своей души! Еще при жизни бесы искушают обольститель — прелестным, не раскрывая суть. Поддавшись, человек помогает и душе своей искусившись, принять в себя грех, с радостью прикрепляющийся к ее энергетике крепко и надежно, не только вживаясь в ее суть, но и впуская яд разврата, после отравления которым, она почти не сопротивляясь принимает и следующих. Опомнитесь сестры! Те же бесы, уже без тела, одних вам станут искушать так же на мытарствах теми же прелестями и соблазнами, не просто хорошо знакомыми вам, но уже породнившимися с вами, ставшими вашей частью, благодаря острому и действенному сочувствию этому обязательно откликнется и соблазниться теми страстями, к которым питает сочувствие. Так она стремится в ад, где бесы берут ее, по привычке прикинувшись друзьями, зная, куда вести и что делать.

Опаляется страданиями душа грешного человека, но будучи безвольной и я не могла выйти из замкнутого круга таковых. Нет воли, а без нее, что угодно не произволительно, бесцельно, не воплотимо. Господь свет каждому, но не каждый далеко впускает Его лучи в свою душу! «И в будущем веке Бог всем дает блага — ибо Он есть источник благ, на всех изливающий благость, каждый же причащается благу, насколько сам приуготовил себя воспринимающим». * (Иоанн Дамаскин) Бойся душа геенны огненной, ибо и я там была бесконечность, но нет и не может быть другого средства для таких, каким был человек, которого я обязана была удержать, но вместо этого увлеклась страстностью. Быть может она уготована Господом не ради погибели, но существования для тех, кто не в состоянии вынести Его чистой безусловной Любви, как место, созданное ради изгнавших самих себя, место кажущееся для них более приемлемым их привычкам, но не знающими, что ждет в действительности души в забвении Божием. Безвольные и страстные, мучимые присутствием демонов и неутолимой жаждой, смогут ли молить они об пламени Духа Святаго, в Котором спасется любая покаявшаяся сущность? От чужого молитвенного заступничества будет зависеть, станет ли их там пребывание вечным погибельным или бесконечным и спасительным: «Если бы Царство и геенна с самого появления добра и зла не были предусмотрены в сознании благого Господа нашего, тогда не были бы вечными помыслы Божии о них; но праведность и грех были известны ему прежде, чем они проявили себя. Таким образом, Царство (Небесное) и геенна суть следствия милости, которые в своей сущности задуманы Богом по Его вечной благости, а не следствия воздаяния, даже если Он и дал им имя воздаяния» * (Св. преподобный Исаак Сирин «О Божественных тайнах и о духовной жизни»).

Лишь любящий отец долго терпит в ожидании извинения или изменении к лучшему свое чадо, постоянно давая ему возможность к этому, не лишая свободы и позволяя вступаться за него желающим…

Малого не хватает, что бы победить в себе эти остатки, несомые памятью конечного бытия, хотя они и ничтожность пред Вечностью. Мысли «Встречного Ангела», говорят мне о том, что и он так же боролся вначале создания мира со своей возможностью грешить и соблазняться злом, уже принятым падшими ангелами, но Господь обязательно дает, когда ты просишь, имеешь настоящие неотступные намерения, веру, что дастся, и вот ныне преданность его совершенна, значит, и моя неопровержима, но не поведать об этом, значит, не сказать о том, что совершенство возможно…

Ангел:

— Люди в искушениях и скорбях решают участь своей души, сами определяя ее в вечном будущем. Удивительно видеть интерес этих чад Божиих, направленный в конечное будущее, почему-то обрывающийся на конце существования в материальном мире. Разве не странно, что при непомерном любопытстве их интересует только точка в бесконечном луче жизни? Даже маленький человек в начальных классах школы, учась чертить луч, выглядящий начинающейся бесконечной прямой из точки, на последнюю совсем не обращает внимание. Это маленькая пятнышка и есть в действительности земная жизни души и тела! Настанет время, когда из плоти будет изъята душа для приведения материи в подобающее состояние, для последующего воссоединения. Для духа это краткое расставание не станет пробелом в существовании, но напротив очень насыщенным, ведь не будет ни отдыха, ни пустых развлечений, ни суеты ради суеты в поисках нужного и жизненно важного организму, ни сна, но лишь действие, в основу которого ляжет уровень поврежденности души усопшего. Разница предстоящего существования познается еще при отделении: готовые к нему праведники, отпустят свою плоть с улыбкой, остающейся на их физических устах даже во гробах; страшные грешники, вцепившиеся со страхом в свое тело, не желающие с ним расставаться будут вырваны с болью и воплем ужаса, что часто так же отражается на лицах покойников.

Кто полюбил скорбь, тому нечего бояться после кончины, ибо кто «полюбил страдание, так удивительно отчищающее душу» * (Из письма сыну Михаила Св. святителя Крымского Луки (Войно — Ясенецкого)), тот приблизился к ангельской чистоте. Страх же перед упокоением, рождается нечистой совестью, нераскаянностью, поглощенностью пороком, что несовместимо с Царствием Небесным, прежде всего для самой души.

Задумайся, человек, почему ад закрывается не снаружи, но изнутри?! Что он, будучи ограниченным пространством в бесконечном, представляет собой? Почему находящаяся там душа, как и дьявол, и его клевреты, не может принять дары и благодать Господа, подающего их, как любой спасшейся, несмотря на то, что дары эти спасительно, ибо приводят к покаянию? Не потому ли, что: «…освободившись от тела, страсти обнаруживают всю жестокость своей природы. Их действию уже ничто не препятствует: там (в мире вечности) нет ни сна, ни развлечений. И, может быть, самое мучительное — нет никакой возможности удовлетворить их!» * (Игумен Никон (Воробьев) «Письма духовным детям»). И как может в таком состоянии дух с привычкой первенствовать, наслаждаться, осуждать, оправдываться, лгать и так далее, разглядев свою настоящую в личности мерзость, не имеющий понятие, что делать ради изменения себя, и не имеющий в своем безволии не едой к этому потенции, находиться среди благоденствующих других, пусть и не праведных, но спасенных?! По милосердию Своему и любви, зная всегда, что не смогут они пережить подобного, создал Господь геенну, где будет предоставлен им последний и решающий шанс на спасении, протянутый каждому Духом Святым, непременно желающим, через крещение огнем, высвободить души из адского плена, который оные предпочли Свету Божиему сами по бесплотному безволию и невозможности сопротивляться главенствующим страстям. Но и после помилования, если суждено ему состояться после «бесконечного курса лечения» останется громадное различие между помилованными и удостоившимися наслаждаться видением славы Божией. Но и то и другое — тайна! Что станется с остатком — ведомо только Богу.

Душа:

— Что видела по своем разлучении с плотью, такая же тайна для живущих, как и все последующее за этим. Нет возможности Предвечному Богу показать, существующему мгновение, способному воспринимать только конечные знания, человеку его будущее, ибо не способен он вместить и малой доли, от попытки чего случилась бы духовная катастрофа. Не в состоянии адекватно принять большинство человеков ни мысли о возможном спасении всех душ, ибо откажется от всех скорбей, ведь и так спасется; ни мысли о том, что спасутся только праведники, которых единицы среди миллиардов, а значит, чтобы он не предпринимал, грозит ему вечная гибель в страданиях и мучениях геенны огненной, что повлечет те же предпочтения отдаться искушению страстей, нежели испытание скорбью.

Адам с трудом воспринял свою смертность, притом, что должен был жить вечно, но ему было проще, ибо знал, что воскреснет, а потому почти тысячелетие вел жизнь праведника в покаянии. К сожалении его поступок привел его потомство к генетической ущербности, в чем он не способен отказаться от греха, именно поэтому: «человек в настоящем поврежденном состоянии, замкнутый в четырехмерном пространстве-времени, не может адекватно ни осмыслить иного мира, ни даже соприкоснувшись с ним, описать в понятиех земного опыта» * (А.И.Осипов «Бог»)…

Ангел:

— Нисколько не ощутив страданий и прижизненных мытарств, подобных человеческим с их постоянными падениями в состоянии греха и вырываниями себя из него, нам Ангелам несравненно проще. Избавившись от возможности грешить, мы испытываем восторг и радость, находясь в полном подчинении Богу, но не столько из-за необходимости подчиняться, боязни не подчиниться, наказания, или чего другого предполагаемого человеком, а необходимости это делать по бесконечной своей любви и личном желании быть Божиими. Людям же нет дороги к полному совершенству при временной жизни, но только в такой борьбе может закалиться их дух, со временем возымеющий непобедимую сущность, только так потомки Адама смогут вернуться в его первичное состояние, пройдя мир искушений в теле, затем мир духов в излечения через огонь Святого Духа без плоти, и приняв окончательное решение после воссоединения с восстановленной материей, чего он достоин, самоосуждая себя предстоя пред лицом Господа на Страшном Суде, в страшном осознании принесенной за себя Жертвы Христа, милосердно взирающего с престола…, а дальше Тайна Промысла Божиего неизреченная…

Вот чем цены святые для Господа, прошедший горнила искушений и испытаний в скованности и пленении, ущемленной ими своей плоти — молитвами и стараниями для других чад Божих, вот почему становится он выше Ангелов, не преодолевающих подобное в течении всего своего бессмертного, а главное, неизменного состояния. Не познает никто из нас ни болезней, ни увечий, ни страха перед ними и неизвестным концом, не страшны для нас пытки, нет и страха пред наказанием, ибо нет ничего, что мы могли бы не исполнить со скоростью молнии, и нет ничего, что было бы желаннее выполнения порученного Богом!

Душа:

— Заповеди и блаженства, при их соблюдении, ограждают от ошибок в жизни, и от ответственности за нее после. Упрощая человеку его существование, Господь обобщил их, выведя своей кровью на скрижалях сердца каждого рождаемого во плоти: «Не делай никому того, чего не хотел бы себе». Прежде, чем сделать выбор, необходимо сверить предстоящие намерения с заповедями, но единственно, к чему прибегает человек «хочу — не хочу» — все остальное лишь варианты. О совесть подруга и вторая сущность моя, почему ты так слаба и ненастойчива, почему словами своими только стыдишь и совестишь, но не придаешь сил, не направляешь волю, не придаешь верному решению решительности?! Как же сложен в свободе своей человек, попавший под зависимость рассудительности рассудка и разумения разума, почему оба они, поддавшись уговорам совести, не могут отчистить зерцало ока своего — ума, воспринимающего все в искаженном виде? Где страх Божий, имеющий свое начало не в возможных потерях или последствиях на земле, но исходящий из анналов Вечности? Кто задумывается об этом, когда в веке сем обещано спасение одними только скорбями, но кто радуется их присутствию в своем существовании, кто жаждет их, кто благодарит за них?!

Лишь умножающиеся скорби, боль, отчаяние, напоминают человеку, зачем он здесь — чтобы пройти испытания, в борьбе с ними, а не в обнимку с предпочитаемыми наслаждениями, преодолеть по силам попускаемые муки, слабости, страх, безнадежье, часто на последнем издыхании. Только годы в тяжелейшей борьбе с самим собой, с болезнями и недугами, при равнодушии и непонимании такой жизни другими, подобными себе, при видимой и ощущаемой несправедливости, очевидном неравенстве и бездушие властей, почти богооставленности в нестерпимых истязаниях своей плоти, задает раб Божий извечный вопрос: «Почему это со мной?!». Ища ответы вне себя, не знают несчастные, что таятся он внутри каждого…, не организма, но внутреннего мира, и только рассматривая его и разбирая, что там верно, а что противоестественно, человек приняв туда Бога, а точнее обнаружив Его там, сможет поменять это «почему» на «слава Тебе, Отче!».

Ангел:

— Не раз возносил я мучеников перед самой их мучительной кончиной, в самые тяжелые моменты их страданий на дыбе, кресте, костре, по велению Отца Нашего Небесного, велевшего показать им уже уготованное им место в райских кущах, чем облегчал любые боли и жуткие муки истязаний, спуская после успокоенных туда от куда забирал, чтобы после убиению их, препроводить их души по предназначению. Одного лишь видения было достаточно тем страдальцам, что бы перестать придавать большое значение боли, обиде, унижениям.

Душа:

— Видящий свой благой конец, благодаря которому перейдет он в благодать вечную, и понимающий краткость своих страданий человек, способен перенести любые страдания с легкостью и готовностью. Я говорю вам, видящая это своими очами: каждому в муках пребывающему и благодарящему, Господь уже приготовил райскую кущу на веки вечные! Аминь!

Ангел:

— Невозможно терпеть в одиночку одной плоти страдания, предназначенные для разделения их между ней, духом и душой, потому и благодарить не возможно, а тем более

понять и принять без вопросов, на которые нет ответов. И я могу разделить с болящим моим подопечным его боль, страх, муки, но все мои усилия чаще всего разбиваются о неверие, я сам пытаюсь взять на себя часть страданий, но хорошо, когда человек просит — раз просит, значит, мы вместе и он не один! Услышав меня, через совесть ли, интуицию ли, просто почувствовав мое присутствие, забывает он о приближении страха кончины — есть чем успокоить — в покаянии и утешение. Если дано оно Богом перед упокоением, то и встречать только что, на последних минутах прижизненного существования, раскаявшуюся душу, понимающую, что нет смерти, знающую, что ожидает ее в ближайшие моменты, помнящую, еще из земной жизни, молитовки, привыкшую к Таинству Евхаристии и приобщении к Богу, легко и празднично. Именно празднично, как и после окончания любого тяжкого испытания, пройденного не только успешно, но и с отличием. Но бойся, раб Божий, откладывать или забывать! Старайся, чтобы намерение не осталось только самим собой — ибо умирающий в осознании не случившегося своего покаяния более в отчаянии и не думающих о покаянии вовсе! Знакомо это каждому из людей, по снам или странным ощущениям чьей-то поразившей его мысли, приходящей внезапно, и часто тонущей в забвение — не затягивая, исполни немедля или можешь погибнуть, ибо подобные предупреждения и знаки Господь дает всегда вовремя.

Господь по готовности его, каждому приоткрывает завесу тайн перехода из временного мира в вечность, дабы подать спасение: однажды придет познание конечности своего существования, овеянное доказательством многого тяжкого опыта, сопровождаемое осознаваемыми мыслями об окончании всего хорошего и плохого, доброго и злого, своего и чужого — именно в тот момент, когда плоть в болезни или духовном отчаянии, задыхающаяся и бессильная, начинает оставляться душой, становится безразличен ей покидаемый мир со всеми его ценностями и важностями, становится очевидным настоящее богатство, именно тогда сможет обрести конечное понимание верности или ошибочности его воззрений на конечное и вечное. Не раз даруется такое каждому и всегда наступает последний раз, причем, не обязательно заканчивающийся упокоением, ведь и внезапной кончина бывает, обрывая планы на долгую и благополучную жизнь. В такие моменты и Ангелы по одному только взгляду, раскрывшихся духовных очей вновь прибывшей души, понимают — тщетны были их усилия или хоть какие-то увенчались успехом.

Душа:

— Сколь много слышала я о смерти, но так и не познала ее — не на мгновение не переставала я опознавать себя ни до, ни вовремя разъединения с плотью, ни после. Если и ощутила на себе, какое-то воздействие, то только эмоциональное, от слышимых восторженных пеанов или тяжких стонов пугающихся ответственности предыдущих душ, только проследовавших тем же туннелем, образующимся в еще непривыкнувшем зрении моего, только раскрывшегося духовного ока, ослепленного таким ярким светом потустороннего бытия, от чего края кажутся темные, а окончание нестерпимо ярким. Недавно пройдя в обратном направлении, я не заметила резкого перехода от тени к свету, поскольку тьма не может затмить свет, но видно это хорошо только духам, плоти же и на солнце смотреть не возможно.

Живыми люди бояться говорить о смерти, стоя у гробов, вспоминают оставшиеся пока жить, что угодно, но только из прошлого, будто о будущем нельзя, в виду каких-то предрассудков. Но что из «прошлого» может быть ценным в смертном будущем, если и оно обречено на краткую временность? Что может волновать душу только усопшего, кроме своей надвигающейся будущей участи? Родственники, те, кого она любила или ненавидела — воспоминания о них еще впереди, неправды, несправедливости, злое и доброе по отношению к ним, здесь видятся по-иному, а в вечности оголяются и позорно выпячиваются, выставляясь на всеобщее обозрение. Молитвы за еще живых — вот, что остается душе упокоившегося, будущее которой совсем не завит от нее самом, но вполне может облегчиться молитовками, пока оставшихся на земле. Молитесь! Ибо нет другого желания у нас и начинайте верить уже не столько в духов и в мир духовный, сколько в то, что немного осталось времени, через которое и вы окажитесь здесь: «В каждое время можно спастись и в каждое погибнуть!».

Ангел:

— Представить, что я и есть «смерть», хотя кончина земная для неверных, через меня придти может, как и от любого Ангела, выступающего возмездием справедливости Божией за нелюбовь к друг другу. Но разве меня, иногда несущего кончину земной жизни нужно боятся? Почему люди опасаются, чуть ли ни всего, чего можно ожидать от любой неизвестности, почему не стыдятся безбоязненности очевидного?! Что может ожидать потерявших веру и не умеющих уповать на волю Божию? Многие из землян говорят, что не верят в то, чего не видят, хотя доверяют и руководствуются многим из того, чего не знают, но пользуются. Если обещанное находится за закрытой дверью для таких пустота, что уже говорить о таком колоссальном для них действии, как переход из одного мира в другой, неизвестный, невидимый, не подвластный! Бояться неведомого, значит, не желать его, не стремиться к нему, не пытаться узнать о нем, хоть что-то, а ведь не знающий не бывает предупрежден, а боящийся и в предупреждение не поверит!

Насколько же велик этот страх, совмещенный с жаждой успеха и богатства, что позволяет поверить в свое всемогущество и забыть о своей конечности? Настолько, что часто человек способен отдать свою бессмертную душу дьяволу, поменяв ее на недолгосрочную успешность — успех и власть на земле принадлежат врагу роду человеческого, а потому заключивший такой контракт, в одно мгновение сопровождает свою душу к мучениям в аду, чувствуя их моментально, ибо теперь нет ему покоя, нет насыщения страсти, почти закрыто дорога к покаянию, о чем и вопит душа издалека другого мира! Как же это возможно? Как же нужно возлюбить осязаемую временность, возненавидев ощутимую вечность! Хотя, что стоит бездушному, не слышащему и голоса своей совести, отдать то, чем ему кажется, он не владеет? Если ты, человек способен одеть на себя костюм дьявола, при этом, даже не задумываясь, что приходится отдавать взамен, а нарядившись празднуешь ночь темных сил… — кого ты этим призываешь, как думаешь ты? А ведь кого ты призовешь, тот тебе и явится! Что ты получил или приобрел полезного для себя натянув «кожу» противника Бога, кроме его облика еще более ставшего явным, вокруг твоей души? Почему ты бессильно улыбаясь, стараясь оправдываешься, перед своей же совестью, просто весельем, но при этом до неприязни боишься примерить язвы прокаженного или маску онкологического больного, почему здесь тебя скручивают предрассудки? А Бога ты не боишься?! Пошлость, развращенность, тщеславие, даже не замечаемые тобой, заставляют обтягивать тебя свои прелести, почти обнажаться перед толпой, соблазнять и соблазняться, дурманить свою голову алкоголем и прочем, отрывающим от реального, но задумываешься ли ты, куда ввергает тебя этот карнавальный путь. Если ты не веришь в Бога, то почему примеряешь костюм дьявола? Если хочешь жить, почему на тебе костюм смерти? Если ты целомудрен, то почему посреди толпы чужих людей ты только в нижнем белье? Или все человеческое стало уже чуждым? Где здесь место Богу — если ты не веришь в Него, то почему заполоняешь его место падшими ангелами? Или ты думаешь, что твой Ангел будет участвовать в вакханалии вместе с тобой — попробуй его найти или почувствовать в толпе подобных тебе, попробуй встать на колени среди них и громко прочитать «Отче Наш», и читай до тех пор, пока на тебя не обратят внимание и, не сомневайся, обязательно изгонят? Почему? Потому, что твой Ангел своими молитвами сделал все, что ты покинул это место — возрадуйся и доделай, начатое им до конца!

Душа:

— Как же трудно достигнуть своего спокойствия, пребывая во плоти и как легко потерять его! Что только не ищет человек, не зная, чего именно хочу я. Измученный разум не в силах совладать с постоянно обрушающимися, словно водопад, обстоятельствами, ничего не оставляющими прежним. Все меняет время — оно все меняет там, где существует, не оставляя ничего таким, каким оно нравится твари Божией, ибо все конечно всегда стареет. Но в вечности нет времени, исчислить его или сравнить не с чем и незачем. Если кто-то скажете, что душа блуждает три дня по упокоении тела по земле — это верно только для земли, но сопоставить эти трое суток в вечности не с чем, они могут пролететь мигом, а могут тянуться не меняясь сколько угодно. Так и с координатами в бесконечности пространства: предстоять пред Богом — не значит находиться невдалеке от престола Его, Господь во всем, и для произведения суда, не нуждается в чьем-то приближении. Каждая душа при жизни человека, предстоит пред Господом, но не каждая хочет это признать. Святые живут именно так — в осознании своего существования пред своим Создателем, когда ничто не скрыто от Него.

Человек строит планы на будущее, пытается его обеспечить, надеется отдохнуть сейчас и не напрягаться заслуженно потом, но и последний вдох ему приходится делать с трудом и с усилием, а это значит, что отдых — лишь упущенные время и возможности. Вспомни себя человек в совсем юном возрасте, разве давал ты себе хоть минуту отдыха? Разве отдыхают бодрствующие малыши? Нет! Они исследуют мир непрестанно, потому что еще умеют ценить время, боятся Бога, до семи лет чувствуют присутствие Ангела и не умеют отчаянно грешить, к их примерам отсылает нас Господь, говоря: «…ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствие Божие, как дитя, тот не войдет в него»! * (Святое Евангелие от Марка Гл.10, Ст.13–15) Я помню все это, и как же мне было легко, в веселии и радости вместе с плотью, когда она была младенцем, и нашим Ангелом — благо родители нас крестили сразу после рождения. И как быстро росли вокруг меня слои неправд и неверности с каждым годом, к возмужалости я казалась сама себе стариком, и лишь во время болезни чувствовала облегчение. Совсем быстро разум молодого человека совершенно перестал ощущать меня, а чуть позже перестал обращать внимание и на голос собственной совести, до этого забылся и Ангел-Хранитель — нас затмили наслаждения, поиск какой-то сути, сермяжной правды, смысла жизни, себя самого — зачем все это искать вокруг, когда все это и не было никогда потеряно?! Нужно не только уметь беречь имеемое, но и помнить, что ты имеешь!

Как странно встретить человека, знающего свои настоящие ценности, не стесняющегося говорить о них, не желающего менять из них ничего на что угодно, бывает, кого-то это злит, поскольку не понимается утратившим большую часть из своего духовного богатства. Человек начинает даже завидовать такой целостности натуры, где живет гармония плотского и духовного. О как сложно сберечь ее, поскольку каждый считает своим долгом навязаться свое мнение, не всегда разговорами, но часто отношением непонимания и снисходительного недоумения, молчаливым вызовом своего поведения. Дьявол чутко ощущает, через кого направить свои ядовитые стрелы в самое сердце. Сами того не подозревая, в общем-то неплохие люди, предоставляют себя в виде прекрасного плацдарма для атак, губя не только себя, но даже тех, кто им дорог. Самый короткий и точный путь превратить богобоязненную душу в развратную, через человеческие привязанности, чувственность и даже любовь. А ведь заповедь Христова, данная в последний день Его земной свободы: «Да любите друг друга!», говорит, что хорошо жертвовать собой, ради спасения брата своего, но никак не губить своими эгоизмом, гордыней, тщеславием…

Ангел:

— Удивительное отношение человека, которое редко можно перенаправить на должные для конца жизни мысли, в отношении его мыслей о памяти, которая останется о нем после упокоения. «Каким запомнят меня остающиеся?» — этот вопрос сводит братьев моих меньших с ума настолько, что они хотят управить дело настолько подробно для исполнения и почетно для, что завещают не столько заботу о своей душе, выражающуюся обычно в соответствующих службах, молитвах, милостынях, а уточняют внешний вид своего праха в гробах, нюансы своего захоронениях, убранства и венков, и даже стиль одежды присутствующих. Господи! Буди милостив им грешным, ибо ни в этом спасение и ни в этом душа! Вместо исповеди и Таинства Евхаристии люди, строят себе посмертные хоромы, задорого покупают участки земли, даже считается хорошим тоном дарить некоторые из них, наиболее престижные на дни рождения, празднующиеся сейчас вместо именин! Разве в этом спасение? Разве не вся земля будет вашему праху покрывало, разве запишет, хоть что-то из перечисленного в вашу защиту, хоть слово в скрижали вашей «Книги жизни»?! Если нет веры в Бога и загробную жизнь, зачем тогда помпезность в памяти других и комфорт вашего праха на время его гниения?!

О как же легко жить праведнику! Все, что ему нужно: «Господи помилуй! Господи спаси и сохрани! Господи управи! Слава Тебе Боже за все!»…

Душа:

— Человек, душой которого я была, несмотря на все свои минусы, все таки, был способен любить. Конечно, первая из душ, нашедшей меня, была душа его матери. Души не люди, здесь нет родства, хотя и есть память о нем. Все души, если говорить по земному, — самые близкие друг другу родственники. «Семья» же воплощена в равенстве духов, одинаковости забот и желаний, сосредоточение которых только в Отце небесном. Здесь нет ни любящих, не знающих друг друга, сопереживание и сорадование тут общие и по-другому быть не может. Здесь ни женятся, ни выходят замуж, и если говорить по человечески — соединены души только венчанные одним брачным венцом — их Господь венчает на веки веков. Пронесшие такие венцы по всей жизни, слились, не ушедшие из них одновременно скорбят о душах супругов еще заточенных в телах, молят о них, ждут и радеют, они и встречают вместе с Ангелом — Хранителем и Встречным Ангелом у самого порога перехода. Нет красивей этих единых пар в Царствии Небесном — ибо венец это мученический!

Видела же я души супруги и детей, убиенных несчастным, они и успокоили меня, что молят обо мне непрестанно Бога, ибо не чувствуют вины убийства на отце их, вот любовь его помнят. Поначалу странно ощущать радость духа, человека, которого ты убил, но если они знают о твоих молитвах или о твоей невинности, то и сами о тебе предстоят пред престолом Предвечного Бога. Здесь нет неприятия и непонимания молитвы за врагов, ибо любовь здесь только любит! Теперь я понимаю, почему мне душе, человека грешного более других, доверено писать дневники о своей обреченности. Скопившей бесчисленные смертные грехи уголья «возмездия справедливого» на свою «голову», знающей об этом не понаслышке, пришедшей к покаянию, после омытой огненной баней искупления приходится писать о своем, не трогая чужое, и по иному вряд ли возможно, ведь о ком-то — это осуждение, что уже не возможно в мире духов, если дух не павший.

Знай душа, что здесь нет нужды быть рядом с другой, принадлежавшей, когда-то любимому тебе человеку, ибо, где бы не находились, вы остаетесь всегда вместе, — если в бывшем временном мире, при недолгом расставании человек пытается восполнить отсутствие любимого фотографиями, видео, его голосом по телефону, с которым не может наговориться, то здесь передвигаются мыслью, а венчанные всегда ею и связаны неразрывно и неразлучны, как лучи солнечные, освещающие разные континенты, но из одного общего Недра исходящие и никогда Его не покидающие.

Ангел:

— Одиноко человеку без единомышленника, без семьи на все времена, не знающего, что всегда рядом с ним Ангел его и не бывает он один. Но как же радостно обоим Ангелам венчанных супругов, когда в жизни их единомыслие и покров Евангельский от начала до окончания жизни, а далее в бесконечности. Поначалу кажется им, что счастье безграничное постигло их бытие, но жизнь с суетой и постоянно меняющимися обстоятельствами, редко соответствуют их желаниям, реакция жены и мужа не всегда одинаковы, нужды личной их индивидуальности требуют своего, тяжко свести эти вектора в один, не вступив в противоборство, а между тем, все прежде бывшее не бросает их, искушая и испытывая не меньше, но активнее, всяк меняясь и союзничая между собой, дабы столкнуть в неугодное Создателю, заставить своими поступками в отношении друг друга, отступить Ангелов дальше от себя, перестать слышать их и голос совести, принудить забыть о любви и преданности супружеской и начали в семье мужа над женой, а над мужем Бога. Как сложно сохранить любой союз, притом, что он зиждется не на взаимовыгодности, а на уважении, любви и жертвенности, где нет места выгоде, но только взаимоподдержке, взаимовыручке, взаимопонимании и взаимосмирении. Учат и Господь, и Ангелы, а любовь долготерпит, прощает, радуется. И каждый из супругов должен помнить, что вместе им всегда проще, чем порознь, и сложнее врагу рода человеческого одолеть такую пару, чем разбив их, добить каждого поодиночке: «разделяй и властвуй!» — слова не Божии, но беса! Хотите жить долго и счастливо — идите плечом к плечу в любом «ратном» деле, прикрывая слабости, не осуждая, но в молитовке за супруга, отбивайте удары, наносимые ему в спину, веря безусловно, что и ваша так же прикрыта, так станете друзьями, единомышленниками, молитвенниками, уже сначала став супругами, родителями, сожителями. Читайте, что пишут о такой борьбе, чего не избежать никому, но радоваться нужно обоим ратоборцам, у святых угодников, ибо словами их говорит сам Господь: «Владыка же, чем блистательнейшею для своего борца видит победу, тем продолжительнейшее предоставляет ему борение!» * (Святой Амвросий). В борьбе ли со враждующими ангелами злобы, с болью ли и болезнями, с нищетой ли и страстями, во все дни будьте вместе, не вопрошая Бога: «Почему мы?» или «За что нам это?» — ибо ответ на все уже сейчас «внутрь вас есть»!

Не один я «встречный», да и только «встречных» нет, но как же радостно всему Царствию Небесному воссоединять такие душу, после краткого расставания и Господь милостив: встретишь, бывало, душу одного супруга, за второй тебя же посылает, указуя первую пришедшей сразу захватить — редкая «льгота» для душ, ибо встречаются они уже у Престола Всевышнего или по пути к нему.

Душа:

— Знала бы я будучи в человеке, что не отталкиваю от себя Ангела своего, тем самым лишая себя друга, всегда несравненно сильнее любого другого в мудрости, знаниях, мощи и могуществе, способного, даже без чудес привести меня к подобию Божиему, а в случае необходимости пожертвовать собой, или то что я сама для себя никогда сделать бы не смог и не посмела. Чем меньше во мне было смятения мыслей, чувств, намерений, тем меньше разум, соблазняясь сам, окутывает и меня страстями, словно шумом базарным. Чем больше придерживает плоть своими желаниями наслаждения, исконное стремление души в выси, тем в меньшей мере присутствует недостаток полноты внутреннего мира и собранности в человеке, что только способствует удобству враждебного духа злобы вредить, и тем сложнее Ангелу-Хранителю пробиться с наставлениями, предупреждениями, помощью, тем дальше он предстоит от брата своего меньшего.

Ангел:

— Прибегну снова к человеческому увещеванию, хотя странностями полно существо, одетое во плоть, обладающее разумом не только ищущим, но и соблазняющим саму свою личность. Ищет человек доказательств моего присутствия рядом с собой, вместо того, что бы пользоваться им, но что поделать, ибо и спасенные нами от гибели не часто вразумляются! Сколько убереженных нами в крушениях, авариях, катастрофах, даже не принимают нашу труды близко к сердцу, быстро забывая о милости Божией? Даже не поддавшись своей убежденности об участии ангельских сил в своем спасении, не приходят люди к необходимости воздаяния благодарностью, но топят ее в суете и безумии бытия этого мира. А ведь настолько возлюбил Господь свое чадо, что дал нам Хранителям человеков возможность останавливать и вразумлять, даже ни о чем не подразумевающих. Взглянули бы люди всем своим миром на статистику катастроф, и заметили, сколько из них, по каким-то причинам не попадают на самолеты, терпящие бедствия и тонущие корабли, крушащиеся поезда, падающие в пропасти и взрывающиеся автобусы, сравнили бы с обычным заполнение транспортных салонов, отказами и возвращениями билетов на рейсы, нелепыми опозданиями. Между благополучными и неблагополучными рейсами разница в пятнадцать процентов в заполнении от максимума! Почему, когда предстоит случиться несчастью, каким-то образом, количество пассажиров, могущих погибнуть, уменьшается, причем избежавшие трагедии, начиная вспоминать причины, понимают, что в иной раз, не обратили бы на них внимание, успели бы справиться с задержавшей их проблемой, не стали бы жалеть свой организм, и отправились бы в путь такими же больными, не отвлеклись бы на какую-то мелочь… Вспоминая, в чем именно дело, приходит им мистическое объяснение на ум, что кто-то (Ангел) настроил их на иной взгляд и иное отношение к поездке, изначально создав ситуацию, при которой она не могла состояться. Задумайся, человек: будь ты духом то, как бы поступил, что бы спасти в подобном случае своего подопечного, и ты увидишь, что лучше придумать бы не смог. На сколько бы ты, чадо Божие, расстроился, если бы столько твоих усилий пропало даром, поскольку спасенный сам усиленно и неотвратно продолжал бы стремиться к погибели, нисколько не вразумившись?… Не должен думать человек, что Ангел только по-хорошему, то есть не вызывая скорбей и неудобств, будет защищать от вызывающего страх и всегда забывающейся кончины, бывает и побивает для вразумления, чтобы раньше времени не покинула душа тело, или спасет от гибельной кончины, ради детей, жены или предначертанного Богом в Провидении Его…

Душа:

— Лишь расставшись со своей плотью, узнала я, что нет ближе и роднее человеку, чем Ангел его хранящий. Любовь его в своей безусловности, превозвышает материнскую и отеческую, вместе взятые, при такой неоспоримой к людям преданности Бога, единственное неуклонное условие, ставимое заведомо брату меньшему — стараться отказаться от стремления к тьме. Неудача в попытке спасти человека — личная трагедия ни одного Ангела, а всех святых душ, так же, как и покаявшаяся душа, обретаемая миром духов праздник всей «семьи» во главе с Отцом Небесным.

Только обладающие светлыми душами могут прощать, а отнюдь, как считают сами люди, слабыми и безвольными, делающие это по боязни и безысходу. Я не смогла ни разу! Будучи в плоти безвольной, поддающейся с каждым годом все большим искушениям, я и сама погрязала в полном безразличии, а равнодушный, и сам не испытывает обиды, нанося их незаметно для себя. Чужое огорчение принималось нами за глупость, чуждое нашему мнение за неразумее, чужая слава за незаслуженное отражение нашего величия, и только один маленький огонек тлеющий из последних сил, более — менее теплющийся при возвращении домой, оставлял в нас для Ангела надежду, оправдавшуюся ужасной, для норм и морали человеческой, ценой — через смерть жены и деток. Чудны дела Твои, Господи! Страшными и ужасающими порой кажутся Твои непонятные замыслы, но ничего не грозит ни человеку, ни народу, если они с Тобой, и напротив — гибельна их участь в самонадеянном проклятии неверия.

Ангел:

— Смерть, как имя отрезка от кончины человека до начала ощущения души себя именно душой, как акт биологической остановки его функционирования и духовного восставания, после чего начинаются процессы неведанные умам, остающимися жить дальше, принимается не чем иным, как несвоевременным актом насилия, избежать который не только желаемо, но и кажется возможным. Почему люди никак не могут отделаться от этой мысли?! Почему ни один не может прогнать эту надежду, даже уже стоя одной ногой на пороге другого мира, ощущая через это некое подкрепление своему предчувствию, через него же принимая жуткую боязнь ожидаемого. Я знаю, что часто уверенность «неверующих» или «ненавидящих» Бога в эту грядущую очевидность, незаметно для них самих, исходит из интуитивного осознания предстоящее будущей ответственности в мире духов, которая безошибочна определяется ими по страхам ответственности за содеянное еще здесь — изредка прорываясь, совесть ярко обвиняет их. Не желая такую ужасную участь, они пытаются отвергнув ее очевидность, убедить и себя, и окружающих в тупиковости существования, привыкнув силою своего убеждения, воли, личного примера изменять в нынешнем бытии многое. Наивен человек в самообмане, глупо полагаясь на индивидуальный успех таких попыток, не зря Господь посылал нас уничтожать и целые армии * (Один только Ангел Иеговы в одну ночь истребил 185000 ассирийских воинов, угрожавших в дни царя Езекии Иерусалиму), и целые города — Содом и Гоморра, и бесчисленно людей по неотвратимости своей неотвратимой воли творящейся даже там, где Его милосердие витает среди обломков некогда царствовавшей здесь праведности, не наказывая грешников, но останавливая их. Мир этот создавался Им не для этого, но непременно, сигналами труб Апокалипсиса, возгласится начало приведения его в прежнее состояние, что населится достойными — где тогда будет место желавшим обмануть себя и Бога?! Ни так страшно, что только себя, но и многих, последовавших за ними в удобный круговорот бытия, оставляющий без ответа, и ведущий в конце концов гибели. Кто может признать, что не владеет душой — бездушный и уверяющий в смертности её, уже продавшись дьяволу. Зачем такому убеждать в подобном остальных? Если становится человек не нужным и не полезным дьяволу, притом, что душа уже в погибели, то можно считать дни жизни его оконченными — жди кончины страшной и неведомой по жестокости до селе! Вот и приходится соблазнять заключившим сделку с сатаной, еще имеющих душу, что бы протянуть сколько возможно, дабы оттянуть начало неизбежности ненавистной дороги к престолу Бога, от куда сами они ринутся, скрежеча зубами от ужаса в выбранную ими геенну. Здесь хочу я сказать каждому такому, обладая опытом многотысячным, что любому не поздно покаяться — любому простится и то, что простить, кажется невозможным, ибо покаяние — мощный поток из сердца кающегося, поддерживающийся всеми духами Царствия Небесного, и молитвой за него, и «слезами» радости, услаждающих любую горечь преступлений. Отчаяние от убежденности непрощения, поражает только застывшие и окаменевшие сердца, куда не может пробиться и сами мысли о вине, и о спасительности покаяния, поскольку такие не признать, ни считать себя виновными ни в чем уже ни в состоянии.

Душа:

— А было ли во мне хоть чуть стыда, пока не дал Господь перед самой кончиной человека, услышать осипший голос совести? И не было, и быть не могло! Помню я очевидное настоящее удивление разума нашего на вопрос о грехах, и что же было ответом? «Да не припомню, ну может быть найдется парочку, но не страшных!» — и молодость была уже слепа!. «За всю жизнь парочку?!» — удивился священник с мыслью «Не святой ли предо мной?», но поняв, что и Христос на Распятье, висевшем на груди нашей, рыдает не от мук, а над погибелью моей, осенил себя крестным знамением и не дал просимого благословения. Мы не помнили ни одного греха за всю жизнь, погрязая ежедневно в бесконечности многих — вот такая чистота сердца, вот такой была я, и какая сейчас вернулась волею Божией, чтобы сослужить службу, хотя Господь прекрасно справился бы и без меня! Люди удивляются изменениям того, кого они называют «слепцом» и «Гомером», а как может выглядеть человек, с совершенно отчистившейся душой, с изгнанной гнилью греха, не отяжеленной ими плотью? От его, пустого физически, но слепящего светом духовного, взгляда можно ослепнуть грешнику и согреться праведнику. Такое око излучает свет ангельского мира, от того дети и праведники всегда кажутся ангелами…

Ангел:

— Одних мысли о приближающейся кончине вгоняют в отчаяние, других поглощает суета, третьи в нерешительности мятутся, заранее ища пристанища в ожидаемом ими «после», надеясь выкупить лучшее в чистоте и святости за грязное материальное земное, но разве они видят невозможность этого своими слепыми, закрытыми, не просвещенными, духовными очами? Ища не найдут они ничего по милосердию Божию, кроме единственной надписи: «ПОКАЙСЯ И ЖИВИ!» — лишь думающий и не забывающий о смерти, живущий, каждый день, как последний, уверенный, что время, проведенное в молитве не может быть потерянным зря, но единственно полезное, если не лживо и изливаемо из глубин самого сердца, что трудно до почти невозможности, но дается человекам. Только такого очищает безбоязненная уверенность своей кончины, с которой он согласен встретиться в любое время, каждый час, в надежде, что готов, полагаясь на Бога, что успел сделать все, ради чего был рожден, радующее Ангела своего и угодное Создателю.

По вере и разумению своему не боящегося смерти, знающего, что ее нет, но ожидающего Вечность, ждет и Господь в Царствии своем, радуемся и мы — такой знает, как и что должно делать, чтобы всегда быть готовым.

Душа:

— Чем я была в страстности своей, чем стала теперь?… Оборачивается споткнувшийся о камень в спешке упавший, удивляясь, как же он камня не заметил: а что лучше камни замечать или не спешить, но всегда успевать? Зачем спешка и почему торопятся люди, ведь каждому времени определено ровно столько, сколько необходимо? По себе знаю — не тем была занята! И вот, странность — потратил не хватающего времени на молитовку, вроде бы меньше остаться его было должно, а успел все и даже осталось! Не в холодности и расчетливости рассудка целесобразность, а в уповании на волю Божию в первую очередь, во вторую во внутреннем мире духовном, а уж потом во всем человеческом и разумном. Почему так? Разум изо всех сил стремящийся жить, со трахом и трепетом вспоминает о кончине своей, а должно о ней помнить всегда, а еще лучше в аду себя представлять — так материалисту, какими сегодня почти все люди живут, легче врачевать себя от грехов и от них дальше держаться. Более высокие душой и чистые сердцем живут так, словно перед Богом стоят, но сегодня многое затмевает Христа, и самая к Нему короткая дорога через смертную память! Помнить бы мне об этом часе, как в этом мире о плоти восстановленной, что дарует Господь после Страшного Суда каждой спасенной душе! Страшно ли вдруг оказаться, осиротевшим от тела, духом, привыкшему к телу, пусть и грехами превращенного в темницу? Страшно, если страсти и ложь, которые вот-вот оголятся, скрывает плоть.

Ангел:

— Требуют страстные души знамений, а сколько их перед очами каждого, но видят ли? Зайди в храм, послушай песнопения, узри тайны, не в подвале возвещаемые: «Всегда содержи в уме своем мысль о смерти, ибо, где мысль о смерти, там удаление страстных расположений; размышляй о самом разлучении души от тела, — о разлучении, которое будет под начальственным смотрением твоего Ангела; размышляй и о последующем отведении души в страну небесную» * (Святой Федор Студит, из утешительного письма духовной дочери Ефросинии). Что удивляешься ты человек, что не чувствуешь моего присутствия? А давно ли ты произносил в сердцах «Ангеле Божий, Хранителю мой, моли Бога о мне грешном!»? До бесконечности старается каждый из нас молить Бога, даже отогнанными от тела твоего твоими грехами стараемся быть тебе заступниками, но рассуди каждый: сам то ты долго ли станешь пытаться брату своему помогать, если тот от твоей помощи отказывается, видеть тебя не хочет, к общению не допускает, гонит тебя и клевещет на тебя?! От того по упокоению добрых христиан к ним мы радостный взор направляем, подбадриваем души их по разлучению с тела, успокаиваем последующем пути, подаем чувствительность поддержки, неразлучны, ибо и сам человек душу свою не лишил правильной жизнью на земле этой небесной помощи.

Что имеет смерть, кроме нескольких характеристик, странно живущих в самом дальнем углу памяти человека, которые соответствуют истине лишь отчасти? Не ей установлено конечность служения плоти, но в виде очищения Отцом Небесным от провинности в нарушении одной лишь заповеди, которую не смог первочеловек выполнить, находясь в раю, общаясь с Самим Богом лицом к лицу, вкушая плоды и благодать, будучи самым совершенным творением!

Не было в желания Бога и не может быть, конечности существования своего чада, не норма она и сейчас, ибо приходил Сын Человеческий на землю имея целью вернуть человеку утраченную им вечную жизнь. Если ты думаешь, что это только о душе, то ошибаешься, поскольку душа по Божией благодати и так бессмертна, но о тебе, человек, в целом, как о состоящем из души и теле. При всеобщем воскресении мертвых будет воссоединение, восстановление и того, и другого для всех одновременно.

Душа:

— Не новой оболочки жду я, но прежнего тела обновленного и восстановленного, в котором не будет и клеточки для мысли о грехах и страстях — так Богу угодно воскресить созданных им людей, теперь множество вместе с первым.

Ангел:

— Адам оказался не готовым познать Бога духовно, устремившись к упрощенному, призвав к себе, и к потомству своему временную смертность своей плоти, посредством вкушения запретного плода — видимо не время тогда было. Ныне же время богопознания — сегодняшнее зло в том, что человек не вкушает этот плод, предлагаемый не врагом рода человеческого во обличии «змея», но Самим Богом, предоставляющую благоприятную возможность познания и спасения, уже произошедшего в надежде. Не Бог скрывается, но человек не желает обрести Его! Как не знаешь ты этого, если и святые на земле открыто говорят, доводя до каждого ищущего: «Его любовь подчиняется свободе нашего (человека) выбора, поэтому мы должны желать Его присутствия. Богом все преисполнено, и в то же время Он не ведом, а потому мы (люди) должны искать дерзновение» * (Митрополит Месогейский и Лавреотикийский Николай).

Душа:

— Сколько пустых переживаний захлестывало меня во время существования на земле! Сколько из них было стоящих, таких, какие действительно должны быть важными душе, а не эгоизму. Он, ущемленный в своих правах, в своем влиянии на кого-то, в своей свободе и желаниях, способных свернуть горы чужих судеб, раскидывал любые мысли, пытающиеся противостоять ему! Где уж тут слышать голос совести или молитвенную песнь Ангела! Часами разум, под нажимом собственного «Я» ущербной гордыней и тщеславием личности, бесился в перечислении обвинений, выдвигаемых самым близким людям. Как же просто и быстро было выискивать их вины, складываемые в стопку готовых упреков, чтобы потом высказать, выстраивая в, кажущуюся стройной, логическую цепочку, и как больно переживать эгоизму каждого непонимание предъявленных к нему претензий. Не слиянием душ, а битвами эгоизмов, гордынь, желаний наполнен мир людей! Я помню, как еще в молодом возрасте человек мой, после такого непонимания, ощущая свою неполноценность, стремился покинуть тему, где считал себя, довольно обоснованно правым, но не мог найти не то, что бы выхода, но щелки или трещины, оставаясь в этом вынужденном безысходе, поскольку эгоистичный разум видит и верит только своим доводам, редко принимая чужые. Где в этом Бог?! Каждый день неоднократно сталкивались мы с подобными противостояниями, меняясь с годами, совсем этого не замечая! Переставая верить в разумность, снисходительность, обычные принципы, основанные на нормальных морали и нравственности, а не выгодных сегодня мнениях или течениях, мы переставали верить не только человеку, но и в человечность! Сыпавшиеся со всех сторон, противоречивые призывы и не нуждающиеся в доказательствах аксиомы норм общения в обществе, а внутри его странные не нормальные отношения между классами, не оставляли и надежды на изменение к лучшему. Можно долго этому старательно сопротивляться, но среда и обстоятельства верно и неуклонно точат ходы, даже в твердых, кажущимися надежными основаниями стержня человеческого характера, в его становом хребте, нарушая геометрию конструкцию, духовную целостность, в конце концов, в той или иной мере обрушая защитную систему перед искушениями и испытаниями. Составляя «нижнюю часть» айсберга общества, мы ненавидели верха, поднявшись к вершинам власти нас заставили забыть о том, и о тех, кто ниже — это было первым правилом существования в элите…

Понемногу сдаваясь, каким бы не был симбиоз души, тела и духа, он уступает напору искушений, и следом давящих собственных гордыни и тщеславия. В наш разум не была верно заложена и сама система ценностей, прежде всего духовных, поэтому изначально Господь оставался не только недосягаем и неприступен, но скрывался поволокой материальных нужд, разгорающихся страстей, неутихающей суеты, атакующих страхов, постепенно, что медленно, но верно подчиняло нас власти злобного князя мира земного, в отталкивая любые мысли о Спасителе и спасении в ненужность и забвение…

Чем выше поднимались мы в иерархии своего общества, тем смелее обходились без Бога, тем меньше нуждались в своем всесилии в заступничестве своего Ангела, ощущая себя хозяином ни только своей жизни, но и многих других. Мы вспоминали о Боге, но никак о Господе, а как о некоей ширме, за слуг и Храм Которого, можно спрятавшись, показаться народу гораздо лучше, чем мы были на самом деле. Мы чувствовали, как глядя на нас, не многие способны были разглядеть нашу подделку, ведь признавая наше лукавство, простым людям пришлось бы осудить и клир, чего верующие делать опасаются. «Раз верующие и принимают благословение, значит в бедах в стране виноваты обстоятельства, которые нужно переносить сообща, со смирением и даже радостью. Мы поддерживали веру в эти обстоятельства, даже придумывали новые, увлекаясь настолько, что позволяли своим слугам несущим информацию, углубляться в идолопоклонничество и даже сатанизм. Какая разница человеку, не верующему в Бога, чем его пугают, на что заставляют обращать внимание, как заставляют жить, когда для важнее не общее, но его личное — главное показать ему, что у него лучше, чем у других.

Многие смотрели на мою плоть, совсем не видя мое присутствие, но разве важно для кого-то есть душа у человека или совершенно бездушен? Наблюдая за нами по телевизорам, большинство увлекалось динамикой происходящего на экранах, буквально рукоплеща в моменты обвинений, кого угодно в попытке урезать массы в их правах, которых давно по факту не было — очень нравится гибнущим душам скандалы и прочие зрелища, теребящие низменные чувства и развращенные умы. Пусть резко видна разница между реальным и показываемым, но глухота к голосу собственной совести в самом человеке и Бога в его сердце, стирают эту разницу настолько, что восприятие человека, верующего в свою непогрешимость, быстро убеждает в его идеальности. Пообещайте человеку сделать его богачом, прогарантируйте самую лучшую и комфортную жизнь, но не дав, в конце концов, скажите, что спасли его от смерти и все это время молились за него, и этот человек предпочтет вас любому другому, нужно только убедить его в действительной угрозе.

Вот так я потеряла Бога, а плоть с разумом меня! Мы потерялись настолько, что между нами пролегал пропасть бездуховности и бессовестности, легла в основу возможности руководства нами темными силами, что воспринималось за единственно верные решения, даже, если со стороны они представлялись безумными. Третья наша составляющая дух, заместился злом, закрыв нас для любого добра. Зло сдерживалось, лишь там, где открытие его настоящего лица могло стать пагубным для достижения конечной цели — гибели не только человека, но и его души, что всегда главная и единственная задача для дьявола. В шаге от трагедии, Ангел наш смог, все таки, предупредить нас, пытаясь наставить на путь истины, вразумлял через страх не пройденного искушения, далее сквозь ужас последующего после испытания, но часто случается, что и стоящая на краю бездны своей гибели душа, не может поверить в свою страшную, приблизившуюся вплотную, участь, Но и долгое нахождение в таком положении пагубно — она привыкнув к кажущейся безопасность, пусть и на краю, убеждается, что может вполне удержаться сама и воспринимает себя богом, после переставая бояться и самой бездны, бросает ей вызов, и срывается вниз, уверенная в своих непогрешимости, всемогуществе. Лишь разбившись вдребезги, последними усилиями вопиет, обращаясь к Ангелу, рыдающему в отдалении: «До ужаса боюсь кончины своей, спаси и помилуй!» — вместо того, что бы, хотя бы попробовать произнести одно единственное, но невозможное для отрекшейся от Бога души: «Каюсь!».

О, как страшно и прискорбно, было мне неожиданно ощутить холод приближающегося ада, прошедшего между мной и плотью жала, рассекающего нас, казалось его оторвали от меня, бросив куском резины, уже ничего не стоящей и ничем не полезной. Увидев «себя», я неожиданно поняла, что это совсем я. Тот час пришло понимание краткой временности существования этого мяса, следом обрушилось осознание, ответственности за допущенные по желанию этого самого ошметка, который я сразу возненавидела, грехи плоти. Так много вин этого моего остатка выплеснулось на него, показавшись мерзким. Как могла я не только принимать его, но и поддаться уговорам принять эти искушениям, о чем не успев подумать по привычке, я увидела язвы этих самых страстей на себе, я кровоточила ранами в местах, где вошли в меня грехи, и где они выросли в пороки, а значит, и винить больше не кого! В это самое мгновения почувствовала я жажду всего, чем ублажало себя тело. Желание, быстро нарастающее, ни одного какого-то искушения, а всех вместе, что владели нами с телом, нестерпимо обжигали изнутри, но нечем совершенно было хоть малость из них утолить. Бесы своей мерзостью окружали меня, ничего не предпринимая, спорили только с Ангелами, смиренно слушавших их без доли желания уступать. Когда настало время, они кинув отродиям ада: «Да запретит вам Господь!» — подхватили меня и унесли со скоростью мысли — я ощутила, как передвигается мысль, от моей привязанности. Это не выглядело, как передвижение от места к месту, возможно мы оставались на месте, но изменилось все вокруг, что лишь произойдя, представило перед Предвечным. Все для меня перестало быть важным, мой страдание ввергли меня в такое безвыходное отчаяние, что я не могла и думать ни о чем другом, как только об уталеннии мучающего меня голода моих страстей. Становилось все тяжелее и невыносимее, поскольку я понимала, что негде мне взять отдыха, отвлечься, или исполнить хоть часть одного из желаний. Я не помню всего этого в подробностях, но сама подалась в сторону, где мне было привычно утолить голод моей плоти или моих эгоизма, гордыни, тщеславия. Тогда меня остановили и еще долго, на земле считается сорока днями, витала я в райских кущах, геенне огненной, мире духов, и лишь потом, отвернувшись от света, обрелась в комнате, где умирающая я возрождала трупы убиенных при жизни, а умирающие они напитывали меня, и так до бесконечности в охваченной неудовлетворенности жгущих и разрывающих страстей…

Если бы не положенные Богом для встречи души, витавшие в ожидании меня духи, я погибла бы от ужаса осознания себя в истинном виде — такова настоящая разница между личным восприятием себя человека и идентификации себя самой душой сразу после разлучении с телом. Отчаяние, овладевшее мною, когда я поняла, что разъединение наше, не позволило мне даже почувствовать потерю разумом своего привычной оболочки. Но лишь увидев недвижимую и бессильную плоть свою, как увидела в подробностях прошлое, особенно те моменты, когда, не помня о смертном часе, живя, как бы вечно, забыв о Боге, я решала каждым своим решением сегодняшнюю участь. Я вспомнила, как в ужасе разум метался, не в состоянии принять правду об убийстве жены и детей, и тем более того, что это сделал сам человек, душою которого я была. Как часто после этого мы желали кончить все разом, не думая о предстоящей гибели в аду, когда на земле Господь по молитвам Ангела нашего, еще оставлял время для покаяния и искупления, что было безразлично, поскольку и это не услышать или понять, но осознать и принять сердцем нужно. Но как покаяться, когда вина то и дело перекладывается на что или кого угодно, не признается, когда другие плоти, не воспринимаемые, как обладающие душами, обвиняются и осуждаются, когда нет ни раскаяния, ни веры, ни надежды, но одно отчаяние, в котором слышишь только настойчивый голос бесов, толкающих на гибель: «Бог тебя предал, Он от тебя отказался, Он погубил тебя, нет больше жизни, нет в ней смысла, нет ни Ангела, ни святости души, жизни после смерти нет, так же, как и ада, просто освободи себя от этих мук, не думай больше ни о чем, кроме, как о скорейшем конце своего существования. Верь нам — ты ведь действительно не виноват в случившемся, нет вины, как нет и ответственности, как и не было к ним и ни единой причины, всю эту ложь устроили Бог и Ангелы, ненавидящие тебя из-за общения с нами. Только наш сюзерен, только дьявол — единственное благо, он верен тем, кто верен ему, его боится Бог, но милосердие и любовь его не позволяет поднять руку на своего Отца Небесного, все настоящее только в этом мире, и дано тебе именно сатаной, ибо признан он князем мира сего — вспомни чего ты добился, и неужели в этом ты чувствовал помощь этого «дряхлого старка»?! Если бы Он был справедлив, то твоя семья осталась бы жива, а твое счастье нерушимо, но Он завистлив и мстителен, Бог всегда завидует чужому счастью и всегда старается разрушиться его, не попуская действий сатаны, но Сам все руша. Не таков сброшенный, из-за зависти же к себе с Небес, князь тьмы, куда боится заходить сам Бог. Отчаяние твое от кажущейся брошенности, но в нас ты приобретешь истинную семью в замен потерянной. Разве справедливо было попустить убить детей и жену, которых ты любил безмерно? Не думай, это сделал не ты, в это дело рук Ангела к тебе приставленный, поэтому ты этого и не помнишь! Он докладывал о каждом твоем успехе, о каждой минуте твоего счастья, о радости, которую ты делил с нами, благодаря именно ему месть не заставила тебя ждать. Отрекись от Бога, тебя ждет более могущественный и любящий тебя сюзерен, отдай ему свою кровь и душу, и твои мучения будут закончены в блаженстве заслуженном и дарованном на века» — вот что мы слышали, вот чему поддаваясь, падали на колени перед другими рабами Божиими, умоляя убить нас. Возненавидя Бога человек, всетаки, слышал голос Ангела, буквально кричавшего в его сердце, оглушающего меня своими молитвами и луч пробил коросту ненависти. В раз растаял лед, моментом встрепенулась я, обОжженная Духом Святым, отчистившим око духовное, воззревшее на Отца Небесного, и очищенная от «всякия скверны» — нет ничего, чего бы не победила Любовь, даже в аду! Рассеявшаяся свора злобных духов пустила навстречу покаянию свет душ супруги и детей, молитвы их докончили покаяние души и жажду искупления. Такой я вернулась в спящего и видевшего все это во сне человека. Таким он увидел Свет, ослепивший его физические очи, но очистивший его от страстей. Ангел державший меня, встрепенулся почувствовав касание плоти, и в ликовании других Ангелов я влилась в ненадолго упокоившегося человека, которого воскресил Господь. Разум, не понимая ничего, в полной растерянности, требовал ответов и получил их в видении памяти, что началось с первых шагов испытаний расставания меня с плотью в самом начале сна (разум не помнит сны и совсем их не понимает) — с появления Ангела-Хранителя, представшего во всей совей мощи, ему следовал «Встречный Ангел», видя последний мой взгляд на плоть, которую я покидала в тяжести расставания, и которую еще предстоит обрести, сказал мне, что не всё, как всегда, и вот снова в ней, как не бывает обычно — чудны дела Твои, Господи!»…

Ангел:

— Изредка позволяет Господь душе явиться своим родственникам для успокоения их неутоляемой скорби, еще реже ради вразумления, случается и другое. Прекрасны изменения в ней происходящие — нет больше в ней споров, попыток оправдания, обвинения, ясен взгляд ее на пройденную жизнь, оторванность от суеты, отсутствующей здесь, если нет рядом духов злобы, старающийся воспользоваться последним своим шансом, запугивая и соблазняя еще не окрепшую, скорбящую и трепещущую, дабы приобрести бессмертное сокровище, ради погубления её навсегда. Не отдаст ни один из нас без позволения на то Господа, ибо у Престола Предвечного Бога решается временная ее участь, хотя и часто случается, что некому из Ангелов встретить только отделенную от плоти грешницу, которую сразу тащат в преисподнюю, выбранные ею же, еще при жизни «друзья».

Не скорбим мы в одиночестве о такой гибнущей, но все вместе, так же, как и радуемся сообща, все воинство ангельское, все чины иерархий от малого до великого едины и в восприятии и в действии. Ни у одного из нас нет здесь ни печали, ни отчаяния, ибо с благодатью Создателя это не возможно, каждый из нас видит свет лика Его непрестанно и нет другой мысли, кроме единой и неизменной: так будет всегда!

Вся история жизни человека проходит в изменениях, и вся она в основном представляется, как отношение его с враждебными духами злобы, так же, как и почти вся история человечества — это история его отношения с дьяволом! Ангелы-Хранители при этом необъяснимо незамечаемые им в своем смирении, в прикладываемых силах духа к Духу Господа, обращаясь к духовной же части и душе своего подопечного, что воздействие темных сил в основном на плоть и ее желания, ощущаются гораздо полнее. Равенство обеих сторон перед свободой выбора личности человеческой, дарованной, как необходимость для ее полноты и возможности человеку быть сопричастным любви Божией, в современности только кажущееся, поскольку бездуховность уже норма, ощутимость же борьбы за душу человека между существами духовного мира, вполне существовавшая во времена разобщенности общин, больших обществ и целых народов, благодаря отсутствию средств связи, передвижения и информативности, когда не только сам человек в своей тройственности, больше принадлежал себе, но и от себя и своих трудов в основном и зависел. Гораздо меньше тогда было искушения. Трудолюбие, как средство выживание и осознания присутствия Бога в его жизни, сплоченность в безусловности веры, умение видеть меру и придерживаться ей, в бережливости своей личной индивидуальности и принятия с благодарностью всех испытаний, в преодолении которых с Божией лишь помощью не было сомнения. Человек умел спокойно подойти к последнему своему дню, с готовностью и без печали, ибо всегда был готов покинуть этот мир, всегда находил время для молитвы, благодарения, причастия Святых Тайн Божиих. Не было для него в этом ни игрушек, ни кажущихся предрассудков, ни второстепенного, ничего от власти, желавшей с помощью церкви подчинить себе его и всех остальных, ни выгоды священства, ни ухода от действительности, но только Божие милосердие и сама действительность.

Говорю это не от желания осудить сегодняшних, ибо таковым в преданности своей Богу, не может быть и одно поколение человеков, но сожалея, что с того времени все меньших мы можем спасать, хотя святость никуда не делась, хотя святых угодников меньше, но зато более сильны они в слове и деле, ибо другие, более слабые не устояли бы. И Бог все Тот же, и благодать на каждого искренне исповедающегося снисходит, и Дух Святый витает, входя в каждого, кто со смирением Его ищет…

Чем была занята ты душа, когда я предстоя тебе, о тебе же молился, и ты слыша голос молитвы моей, наслаждалась лестью лживого Велиара, принимала соблазны, внимала горькой сладости плотских искушений, почему звучащий набатом мой голос, сопровождающий крики совести, заглушался воспитываемой твоими же гордыней и эгоизмом бессовестностью и твоей душевной жестокорузлостью. Ты не могла ни понимать, как и сейчас, что друг тебе я и пришедшие со мною. Зная это, как же ты уступила плоти и ее тщеславию, отдав взамен свое душевное спокойствие, надежду на Бога, возымев беспочвенные переживания и гнев от неуверенности, томящий твой разум беспокойством о будущем, принадлежащем ни тебе, ни бесам, ни гадальщикам, ни волхователям и ворожеям, ни экстрасенсам, никому, кроме Божиего Провидения!

Что позволило тебе забыть, известных с детства сынов Божиих, светов Света, своих друзей и хранителей всего за несколько лет, поменяв в своем мировоззрении местами добра и зла. Неужели власть, положение, богатства, обретенные тобой, были даны тебе ценой крови, легшей на контракт с дьяволом росписью? Ведь не было такого — я бы знал. Но ты лихо поменяла хлеб насущный, способность прощать, проходить искушения, минуя ловушки врагов своих и выбирать Божие, отталкивая вражие, на предложенное лишнее, не нужное, погибельное. Разве ты не знала, что принятое предложение повлечет за собой необходимость оттолкнуть свою совесть, соделывая теперь с другими такими же злое, что платит щедро, но временно временным… Разве не знала ты, что обретя это, тебе будет что терять, и за сохранность привилегий придется платить частичками своей души, страницами своего, теперь ущербного счастья, будущим своих детей, благодаря тебе и твоему выбору еще с молодости отвернувшихся от духовного, Божиего, несущего духовное спокойствие, предпочитающих шаткое положение в обществе, в котором ценится не человек, а им обладаемое, чем и пользуются, любя и уважая ни его, а то, что с ним и что ему принадлежит?

Неужели ты не знала, что есть Божие люди, хранящие найденного Бога в себе, что к ним тянутся, желая получить успокоение в душе и укрепить надежду на спасение, уповая на их защиту, их молитвы, коснуться благодати пылающей в них, вместо того, что бы молиться самим, искать в себе, а найдя Его, быть под охраной Его Ангелов, милосердия и любви? Но что же делал ты и подобные тебе? Ты и они, вы пытались подчинить их себе, поставить на службу своим замыслам, а значит, изменить Богу. В своих суете и стремлениях эгоизму вы встали, не замечая этого на путь противоборства Создателю, который всегда оканчивается в аду. Только чудесным образом Ангел-Хранитель, может спасая тебя, умудриться коснуться твоего сердца, разбив коросту, в которую ты оделась, уже боясь и подумать о Боге.

Тебе вымолили он самое страшное из имеющихся на земле испытаний и ты, совместно с плотью, лишившись разума и рассудка, совершила страшное, убив тех, кто оставался любим и любил тебя беззаветно. Такое разрушает любую крепости гордыни и эгоизма, спихивая в самое пекло ада, еще при жизни. Только так, по словам святых Божиих: «Держи сердце свое во аде и не отчаивайся!» * (Святый преподобный Силуан Афонский), помня о своей грядущей кончине, можно попытаться спастись.

Одним словом Господь спас души детей и супруги человека, которому ты принадлежала, по молитвам Ангелов, предприняв через это единственно возможное для тебя средство к покаянию. Долготерпит Господь, долготерпели и мы, видя агонию слуг дьявола, чувствовавших приближение краха твоего земного бытия, желавших видеть тебя поверженной в своих злобных планах в попытке погубить тебя, которым не суждено было сбыться. Но и этот маленький шаг, усилием всех сил Небесных дался тебе с трудом! Сама ли ты спаслась и была ли в этом твоя заслуга? Обратись к пути своему и ответь, что движет Господом в такой любви Его к людям, грехи которых уже искуплены и сами они уже спасены в надежде, что значит — примите и будете жить вечно!

Душа:

— Что есть смерть для души — ленточка, преодолеваемая состязающимся с временем телом, при котором само пересечение финишной черты, значит необходимость восстановления и обновления биологического механизма, на время чего душа изымается из него. Если дистанция преодолена без нарушения «установленных правил», скорее всего, все будет в порядке, если нет, то разделение одного и другого, произошедшее помимо «установленных правил» и вне определенных рамок, влечет за собой самые плохие, причем, заранее обговоренные последствия. Просто, но ясно.

Если говорить о естестве происходящего, то не сам переход важен, а то, что будет после — этого нужно бояться и всегда быть готовым к этому. Была ли готова я?! Готовность — это ничто иное, как плач о грехах, а значит, их признание и раскаивание в них. В таком состоянии всегда неизбежна тяга к покаянию, а это ничто иное, как поддержание добра, что не возможно без веры в Бога. Начать и стараться не оплошать на этой дороге, значит, вручить Господу бразды правления — Он управит.

Как может быть, что понимание о неизбежности кончины «приходит», осеняя ужасом и трепетом? Как она может приходить, когда это не тайна, но очевидное последствие? Разве удивительно живущим на земле смена дня ночью, а солнца луной? Человек живет в этих сменах ничего не боясь и не остерегаясь, хотя и старается в темноте быть дома, а дела делать на свету — не так ли с концом жизни и продолжением существования после? А если с этим никто не спорит, так почему же к своему успению мало кто готов и не принимает его, как должное, естественное, неизбежное, очень нужное, и даже, при осознании завершения всех дел, желанное? Насколько же нужно быть далеким от истины в этом аспекте, если находясь одной ногой в гробу, человек не верит, не готов, еще надеется продлить свою, на самом деле, уже не нужную и тяготящую его жизнь? Что делают желающие освободиться от какой-нибудь движимости или недвижимости? Приводят ее в порядок перед продажей или утилизируют. С человеком и его душой тоже самое: когда приходит момент, он должен очиститься от греха, приведя в соответствие переходящую в вечность часть себя, плоть же утилизируется, чтобы быть в свое время восстановленной, так как прежняя была всего лишь механизмом, призванным помочь приблизиться твари Божией к своему Создателю, набрав за это время необходимые качества и опыт, постаравшись явить себя в подобии Божием. А что происходит на самом деле? Кончина, сколько бы о ней не думали, часто является внезапно еще к не готовым, да что там, даже не думающим о расставании с грехами и страстями, тем не к так и не осознающим о тщетности накоплений капиталов и богатства, не желающих расставаться с властью и славой, без чего они ничтожны, несчастны, слабы, растеряны: «Потеряв их, с чем мы останемся на землю нашей грешной?!» — думают они, но совсем не хотят предположить, что потеря с этим неизбежна. А не имея ни блаженств, ни благодеяний, ни веры, ничего, с чем предстает душа пред Господом, с чем же они окажутся перед лицом Вечности, не прикрытые плотью, настоящими в срамоте своих страстей, облепляющих и обличающих их, не самооправданными, просто душами, забытыми, извращенными, испачканными, развратными, не богоугодными. Для этого ли ты жила, к такому ли стремилась, готова ли к милой для тебя по грехам и страстям твоим компания ненавидящих тебя злых духов?

Вспомните как разумен и собран человек в момент выхода из транспорта, не делает лишних движений, не промахивается мимо перил руками, а ногами мимо ступенек, не сталкивается с другими, знает где выход, не проезжает свою остановку, всегда выходя туда, где с большой долей вероятностью предполагается ближайшее, нужное его будущее, в которое настолько верит, что не испытывает смущения и страха. Совсем другое в его голове, если та же дорога и тот же выход ведет в больницу на плановую операцию — непривычные мысли овладевают им. Каков же он, если путь его лежит в прокуратуру к ожидающему его прокурору для допроса и далее, скорее всего, суд, заключение, тюрьма. Сколь же серьезнее всего перечисленного конец земного существования, к которому все пребудут рано или поздно. Как же мы готовимся к операции или допросу, переживаем, проклинаем то, что нас к этому дню привело, стараемся освободиться от опасного и ненужного, надеемся на лучшее, молимся, между прочем, обещая в сердцах, чуть ли не храм построить, а о последнем дне и думать не думаем никогда, словно живем вечно.

Почему готовые и ожидающие упокаиваются, словно засыпают, а смерть грешников люта (здесь о духовном состоянии)?! В сон уходит плоть, для полного восстанавления каждой своей клеточки, на сей раз в совершенстве вечного: «Плоть и кровь Царствия Божия не наследят, доколе во плоти живем, отлученные от Христа. Аще же и умрем, но оживем для Вечности» * («Акафист об упокоении усопших» Кондак 12). Расщепляясь в своем уничижении пред жизнью конечной, к праху отходя, преобразуется тело в остаточную генетическую память о себе, чтобы в тайне Божиего мироздания измениться до идеала. Когда же трубы Ангелов призовут к Страшному суду, отдавшаяся через гниение плоть на волю Создателя, говорящего: «Се Аз введу в вас дух живота и дам на вас жилы и возведу на вас плоть и простру по вам кожу» * («Акафист об упокоении усопших» икос 11), узрит тогда что вместе с ней: «Воскреснут мертвые и восстанут сущие во гробех и возвеселятся живущие на земле, яко восстанут телеса духовные, светло прославленные» * («Акафист об упокоении усопших» икос 11). Се тайна и уже не будет чудом, хотя и в мгновение ока, ту же плоть, для той же души, но в новом формате предоставит Господь Бог. К измененному телу не готова душа в прежнем, еще допредсмертном состоянии, обуянная грехами и страстями, но может очиститься либо в блаженстве света Божиего, если горазда принять его, либо пройдя через мытарства, либо не подлежа очищению такому представится ей крайняя возможность быть очищенной в бесконечности страданий, через огнь неугасимый, что еще большая тайна — ибо прежде чем возжелать Духа Святого, надо покаяться, что самостоятельно сама гибнущая душа не может.

Не верится? И что же здесь не вероятного? Не понятно, зачем все это? Этот вопрос возникает бесконечно, поскольку входит в лексикон человека не для выяснения правды или истины, а для поиска слабых мест в позиции оппонента, ибо ответ: «Так Богу угодно» — никогда еще не удовлетворял в пустую любознательных. Кто знает, может быть, как предполагали некоторые еще на земле: чтобы возместить на Небесах треть ангелов, павших вместе с сатаной. А может, чтобы наполнить меру, необходимую Богу для исполнения своих благодеяний, что кажется мудрствованием, достойным ограниченности человека и его, так же, находящегося в скованных границах своей конечности сознания в отношении понимания Вечности. А может быть не важно Господу сколько душ праведных станут сопричастными Любови Его, для чего Он и восхотел сотворить Адама. Господь же самодостаточен в своем сущестовании — ибо и причина этого Он Сам!..

Что я могу сказать вопрошающему обо мне самой? Где бы я не была, я всегда остаюсь личностью, полной мыслями, обладающей, чувствами, талантами, опытом всей своей жизни, памятью — я не могу забыть, ничего из своей земной жизни, видя доподлинно все в свете, а не мутным в полумраке самооправдания, воспринимаю ее, как должно совестливому человеку, опираясь на заповеданное Богом, ничего не оправдывая из своих вин и не опровергая Божиего — Истину и нельзя опровергнуть. Я знаю, за что страдала и почему и чему радуюсь, осознаю причины бывших скорбей и восторга от осознания принятого моего покаяния, обладая полной мерой опыта, предоставленной прежним существованием и теперешним его понимаем, храню его по обязанности. Знания этого бесконечны здесь это не пугает — я часть их, а потому применяю любое, будто всегда этим пользовалась. Бесконечное будущее многообещающе и оно у меня есть! Именно по личностям, их индивидуальным сформировавшимся «Я», их качествам узнавала я другие души, так же узнавали он меня. Я до сих пор осознаю себя единой со своей плотью, но ее отсутствие естественно. Прежний мир меня совершенно не притягивает, в нем нет ничего соблазнительного или способного искусить, и если возвращаться в него на некоторое время, то только ради того, чтобы исполнить волю Создателя, как сейчас.

Ангел:

— Да, суть человеческого сознания сплошь противоречива. Начиная от разницы отношения, к кому-то в сравнении с отношением к себе. Мало кто способен, оставаться справедливым к окружающему миру, при этом не требуя справедливости к себе. Нет человека, не желающего быть крепким, здоровым, много знающим, опытным, долгоживущим, но что делает большинство, к чему прикладывает усилия? К тому, что сокращает жизнь, лишает здоровья, нарушает целесообразность существования. Многоопытных и прозорливых не слушают и даже не слышат, а весь жизненный опыт не распространяется дальше работы, дома, маленького интереса, приносящего удовольствие. Имеющийся ошибки не учат людей, история не рассматривается, как наставление предыдущих поколений, считается, что прошлое не может быть применимо ни к чему в настоящем. Изучающие, анализирующие, делающие выводы из прошлого, не меют сильного голоса, поскольку принято слушать тех от кого зависишь, угождая тем, кто сильнее, именно поэтому неординарность всегда в цене, хотя и повторяет уже когда-то произошедшее. Человек боится потерять любимых, родственников, нужных людей, расположенных к ним начальников, работу, удобные обстоятельства, но при этом совершенно не опасается богооставленности, жизни вне Бога. Потеря усопшего, дорогого сердцу еще оставшегося жить, ввергает последнего в уныние и глубочайшую печаль, что понятно и не удивительно при уверенности конечности сущетсвования этой жизнью. Но лишь представится одна из возможностей, которые иногда случаются, и я тому неоднократный свидетель, явления души упокоившегося, как происходит диалог: «Как ты там?» — «Здесь блаженство, малую часть которого я не поменяю и на все блага земного мира!». А когда, кто-то из живущих, набравшись эгоистического стремления, преклонив суть своей души перед дьяволом, попытается сделать подобные встречи насильственными для души, то должен прежде знать, что и само её возвращение в этот мир на миг неприятно, а если и предпринимается, то ради вразумления или проявления любви в надежде сподвигнуть, к чему-то важному, скажем, к церкви. Если спириту является нечто, представившись душой вызываемого, знайте — бес перед вами, и единственная его цель — завладеть вашей душей. Эти злые твари не властны над душами сами по себе, но всегда действуют через соблазн и искушение даже там, с одним, наверное, исключением — если душа не набрала равную им полноту зла, хотя и это все тайна, изречь и раскрыть, которую человекам не возможно, из-за ограниченности разума и затуманенности ума.

Конечно, любая раскаявшаяся душа, ни за что не согласиться вернуться в свою плоть и на минуту! Может ли это не произвести впечатление, объясняя совершенно иные условия существования после состоявшегося перехода, при которых и сама мысль о мимолетном временном возвращении неприемлема. Только спасение другой души может быть причиной явления в мир вещественный по благословлению Божию для окончания какой-то миссии, связанной с той же причиной.

Скажу тебе, человек, что по своему опыту неопровержимому, ты в разные периоды своей жизни бываешь совершенно разный. Привыкая судить других по одному только случаю и отрезку его жизни, ты не согласен с этим в отношении самого себя. Думай, зачем тебе дается этот опыт? Не для того ли, что бы к концу своего земного пути осознать неконченность в предстоящей смерти, неверность своего мнения о себе, как только о плоти и разуме, но задуматься о духовной своей половине, снизведенной тобой до мизера, забытой, но еще не оставленной Богом, ради твоего возвращения к нему, через покаяние. Сколько душ я сподвигал к обращению к Богу, своими молитвами, упрашивая Господа дать умирающему последний шанс, просветив его на болезненном смертном одре, когда уничижается плоть, и сам Господь держит отходящего в мир Небесный на Своих «руках». Если бы те самые родственники, которые потом так печальны, помогли бы душе очиститься, не обманывали страдальца, говоря ему неправду о его положении, если бы не боялись смутить разговором о приходе слуги Божиего, о необходимости Таинств Соборования, исповеди и Причащения Святых Тайн, если бы они понимали, как их предки, что нет страшнее участи, чем покинуть этот мир не исповеданным и причащенным, сколько бы легче было этим душам! А если, хотя бы из любви к усопшему, пусть и не по своей вере, страдающий из-за разлуки родственник, зашел в церковь ради поминальной молитвы с принесением «бескровной жертвы», и прочитал бы дома соответствующие коротенькие правила, чем облегчая участь души упокоившегося, успокоился бы и сам.

Почему человек так старательно отворачивается от своего Создателя, разве неприятно быть сотворенным Богом, в какой-то мере носить в себе Его образ, в силу чего иметь предназначение вечной сознательной жизни? Неужели проще поверить в бред о происхождении собственной плоти, души и духа от примата и гордиться этим, хотя и само ученое человечество давно опровергло и саму мысль об этом? Как может человек себя убедить в том, что именно он хозяин в своих жизни, благополучия, того, что ему предназначено? Почему тогда ты не чувствуешься себя хозяин своей кончины, не знаешь ее дня, предстоящих ни твоих болезней, радостей, перемен, несчастий? Почему причиняя боль другим, отнимая чужое, решая чужую участь, ты не можешь этого избежать сам, будучи «хозяином своей жизни»? Разве ты не видишь, что это не самообман? Где конец причинно-следственным связям и начало случайностям, которые отвергает даже философия? Разве не закономерно все произошедшее в твоей жизни, при обращении твоего взгляда со смертного одра в прошлое, разве не должно было быть твое положение и состояние на этой черте именно таким, каким ты его вдруг осознал? Разве может быть твоя жизнь пустой и бесполезной, если у тебя не было и минуты свободного времени? Или ты не знал, куда его деть?! Что осталось тебе, сейчас прощающемуся с этой жизнью? Все осталось кому-то, что, скорее всего, не оценят и уж точно применят ни так, как тебе кажется правильным! Но что же будет с тобой?! Даже те, кто всю жизнь боролись с Богом, эти страшные нечестивцы * (Карл Маркс — Мордыхай Леви; Вольтер; Блавацкая, коммунисты, революционеры, многие другие), видели свой путь, свои труды, все прошедшую жизнь пустой, называя ее «большой ошибкой», они видели предстоящий за «гробом» Свет, понимая, что не смогут иметь к Нему никакого отношения. Смерти грешника люта, даже в бессознательном состоянии, а праведника легка и спокойна даже на пытках. Помни в своем неверии и опасении, что тебе может что-то не проститься, что Господь ввел первым в Рай, покаявшегося разбойника, и неверцу дает облегчение по раскаянию, убеждая в том, что его ждет встреча доброго и светлого, а не пустого и злобного.

А ведь всего-то не нужно дать больному возможность претерпеть благодатное изменение, связанное с новым осмыслением своего жизненного пути и покаянным предстоянием перед Вечностью. Слушайте, что возглашают еще на земле святые Божии: «Чем больше у самого порога к вечной жизни пострадал ты от своей болезни, тем в большую заслугу милосердный Бог вменил бы эти страдания» * (Протоиерей Евгений Попов). Жалость к больному и на этом основанные попытки обманом (ложь во спасение) ли или преждевременным прерыванием его жизни (эвтаназия) — они лишение его последнего шанса прийти к Богу и не человеку решать быть этому или нет! Такому «помощнику» Господь всегда говорит: «Кровь твоя на главе твоей» * (Вторая книга царств Гл.1,Ст.16), ведь и жизнь человека и его здоровье — суть дары Божии, принадлежащие только Ему, а значит, только Господь вправе ими распоряжаться, «…претерпевший же до конца спасется» * (Святое Евангелие от Матвея Гл..24, Ст.13)…

Душа:

— О как же мы, обретаясь пришельцами плотью на материальной земле, забываемся о своей зависимости от Проведения Божия. Слишком прямолинейно и близоруко мыслящие существа, мы не можем по-иному. Ну как сомневаться в том, что снег холодный, а кипятком заваривают чай, мыло смывает грязь и дезинфицирует, солнце греет, дождь мокрый — на этом простом, быстро полученном опыте, возгордившись, мы основываем и более сложное, к юношескому возрасту хорошо понимая, как добиться своего в малом, но не видя верного в Великом. Дальше — больше, и вот мы уже знаем, что деньги дают возможности, привыкшим к ним, нам начинает казаться, что они дают и свободу — это, как раз тот момент, когда нужно бежать в церковь, ибо именно, как раз в этот момент мы принимаем полностью порабощение ими, поменяв свободу внутреннюю, духовную, никому не подвластную, на раболебствование перед «золотым тельцом». Души быстро сдаются, не будучи духовно укрепленными, плоть сама стремится к наслаждениям и запросто принимает ради них любые условия, в чем мера быстро утрачивается, а на острие угла быстро водружается девиз: «Все продается и все покупается!». Человек даже не осознает свою попытку купить духовность за деньги, и конечно то, что он принимает за нее, очень быстро продается. У кого можно купить ценою золота? Бог лишь дарует! Человек возводит храмы, но не для Бога, а имени себя, крича об этом везде. Стены соборов «одеваются» в иконы, но лики с них взирают в молчаливом опровержении такой веры. Те, кто пришел в священство ради материальных благ, частые гости и лучшие друзья в таких домах, «покупающих блаженства», и рядом с такими душами, готовят их для геенны. Церковные службы леденеют от привкуса присутствующей корысти и равнодушия. Внешнее не соответствует внутреннему, да и внутреннее уже опустело, заместившись притворством. А ведь мы появились на свет Божий с плачем, я помню этот день, часто слезы сопутствуют нашему взрослению — я помню каждый из таких моментов. Господь часто ввергает нас в скорбь, опрокидывает в томление души, и я томилась особенно тогда, когда плоть, после наслаждениях страстями, страдала болезнями!

Каждого ждет предсмертный страх, если это не произойдет неожиданно или во сне. Слезы возмущали плоть, останавливали бессердечный поток мышления, возвращая сердце в минорную тональность, в котором оно поворачивалась на восток, начиная различать Свет, говоря: «Господи, Ты мне так нужен!», но не проходило и минуты, как в нетерпении восклицало, вторя беспечному разуму: «Где же Ты, когда так мне нужен?!» — будто Бог, создан нами для пришествия на помощь по первой нашей необходимости! Забвение и неприязнь, как новые обои, в спешке наклеиваемые на толщу старый, ложатся на стенки нашего сердца, за которыми прячется и душа, и совсем отворачиваемся, когда случается то, что человек характеризует, как: «Счастье улыбнулось!», — забывая, что улыбка даже не действие, а всего лишь тень эмоции, возможно направленная и не сторону Бога. Не видя Создателя, не умея плотскими очами замечать и Его знаков, направляющих душу к спасению, мы доверяемся прочности нашего благоденствия, своей зыбкой независимости, кажущейся определенности завтрашнего дня, когда и кругам на воде доверять можно больше!

Как больно падать на твердое, страшно лишаться привычной комфортности, привыкать бродить нищим, признаваться своим знакомым о своей наступившей несостоятельности вам, человеку горделивому, давно порабощенному деньгами и эгоизмом, хотя в падениях нет ничего ни плохого, ни хорошего, лишь полезное, поскольку после каждого, способный подняться, становится сильнее и опытнее.

Часто мы стремимся заиметь чужое, приобрести не нужное, выменять поддельное, кому-то принадлежащее на свое настоящее, мы стремимся казаться, а не быть, в конечном итоге виде себя уже не таким, какие мы есть, а такими, какими хотим казаться, и только злополучие, постигшее нас, возвращает на грешную землю, от удара о поверхность которой, разбегается большая часть поверивших, так же, как и мы в обман. Остаются только не обманувшиеся, кому не важно, чем мы кажемся и чем владеем, потому, что они любят нас настоящими. Мы несчастны, потому что не умеет ценить и хранить имеемое, приукрашивая идиллию, поскольку кому-то кажется, что она должна выглядеть по-другому, а потом меняем ее действительно, вырывая с мясом из своего счастья любовь, бросая ее, как ошметки помоев под ноги обстоятельствам, которым уступаем, даже без боя. Мы делаем это не совсем сами, по чьей-то подсказке, которая не может быть полезной, ибо мы отвернулись от Бога, а значит, подсказчик из другого лагеря, который мы предпочли, заткнув уста и своему Ангелу и своей совести. «Бог хотел вести человека; но человек преступил волю Божию, возмечтал идти против Бога и за то был осужден Богом на страдания», мы думали будет иначе в нашем случае! Но! Но…, «скорби в руке Проведения Божия часто бывают средством врачевания душ наших». Скорби не нужны самому Богу, но необходимы человеку, но скорбящий и ропщущий на Бога, разве что-то приобретает от этого?! Он сам ведет себя к бесполезной смерти, которая и обрывает его страдания — для таких смерть реальность!

Неприятие страданий, испытаний, ропот — прямая дорога к отчаянию в мучающих вопросах: «За что?»; «Почему я?»; «Зачем?» — отчаяние же страшнейший из грехов, который мы и не принимаем за таковой, но жалеем себя и любого в таком положении, вместо того, что бы спасать из него, спасаясь сами. Не «Где же ты Ангел?!» — но напротив: «Приди и спаси меня Ангел мой!». Какой он, наш друг? Кто это узнает, пока живет на земле, важно, что он всегда рядом…

Ангел:

— Да, мы видим людей, видим всех, а не только тех, кто находится под нашим началом, мы видим и чувствуем вас так же, как видят теперь души ваших упокоившихся родственников. Не думайте, что узнав, какие вы настоящие, они переменили к вам отношение. Когда я говорю «настоящие», я имею в виду и каждую из мыслей, будь они хорошие или плохие в отношении них. Они знают теперь ваши рассуждения, причины скандалов, осуждения, мотивы поступков, все несправедливости и корыстные желания в отношения них, как на ладони, но они все так же любят вас, радуются каждому успеху, печалятся неприятностям и болезням. Они молятся за вас, даже, если вы не читаете за них молитв, в надежде, что почувствуете, хотя бы их отголосок в изменившийся благодаря их усилиям вашей жизни к лучшему. Конечно, в их молитвенных призывах к Богу в отношении вас нет мыслей о богатстве, благополучии семьи, рождения ребенка или материальной прибыли. Они молят о главном — спасении вашей души, даре покаяния, о появлении вас в церкви, о прозрении, о вразумлении, о том, что поможет вам прийти к Богу. Именно поэтому у вас появляются желания зайти в храм, пусть для начала ради них: поставить свечку за упокоение, заказать молебен, просто постояв у иконы Спасителя, излить из сердца нестерпимую скорбь — таков часто первый шаг. Там вас ждет Господь, рядом всегда ваш Ангел — нет места радостнее для него, чем это. Печаль не быстро покидает нас, ведь человек очень неустойчив в душевной преданности, изменчивой и забывчивой — ни раз еще вы отвернетесь, уступит суете искушениям, слабостям, страстям, но в каждую минуту можно погибнуть, а можно и спастись! Когда Господь положит конец этой цикличности, разделив ваше тело и душу, ведомо только Ему, и лишь готовый всегда к этой минуте, может быть спокоен, что любое мгновение окажется наиболее подходящим. Что даст тебе это знание, человек? Воспримешь ли ты его именно так или просто неплохо написанным текстом? Вспомнишь ли в тяжелые минуты болезни, когда задумаешься о своей кончине? Не важно, что будет до, но важно, что будет, когда ты решишь, признать неопровержимо бьющее в твоей груди желание, вырвать из нее жало, содержащее все твои вины, вырвать с корнем, бросив к основанию евхаристической чаши с Кровью Христовой, пусть это будет даже первая исповедь — достаточно и одной, но как же редко рабом Божиим удается вовремя принести ее перед своим уходом из этого мира. Откладывая, не имея желания, уверенности, не испытывая рвения, сомневаясь в себе и в Боге, в успехе, в милосердии, что и родственникам не дает мотива для действий, а в результате спешащий священник, является к моменту, когда умирающего покинули не только силы, но и сознание. Ждут в ужасе родственники, с надеждой ожидает чуда слуга Божий, трепещет и душа вот — вот отделяющаяся от плоти, еще могущая отчистится и спастись, если придет в себя человек…, но как часто Чаша остается непочатой, а Тело Господне не вкушенным, душа же в ужасе покидая свою плоть, стремиться на встречу с муками, сопровождаемая одной мыслью: «Неужели за столько лет своей жизни в этом тлене я не нашла и нескольких минут для покаяния и спасения, кроме последних?!». В памяти своей, витая над землей первые дни, она со счета сбивается, считая дела, которыми была испещрена ее жизнь, и только тогда понимает, что ни одно не было важнее, чем исповедь и Причастие Святых Тайн, чего она так и не успела сделать! В каждую минуту можно спастись и в каждую погибнуть! Минута, час, день — сколько их проносится за эти часы по упокоению мимо нее?! Ужасается она, сопереживает Ангел, так же вспоминая и рассказывая ей о своих усилиях и попытках привлечь ее внимание, остановить, предупредить, направить, но выбор почти всегда был иным, а его работа тщетна. Кого винить? Из нас, Ангелов, каждый винит себя! Мечется душа между жалостью к себе и гневом от понимания своего нерадения к Господу. В незаметных для нее метаниях, отбивает мы нападки злых духов — что-то решится лишь волею Создателя — Ему говорить «прииди» или «изыди»!..

Душа:

— Знай, еще не расставшийся на время со своей душой человек, что внушаемая тебе боязнь о кончине твоей, ничто иное, как происки диавола. Нет ничего нового в его планах: заставить тебя не думать об этом, постараться помочь оправдаться перед самим собой, затуманить разум, чтобы ты не смог и подумать о своих желаниях, как о страстных и греховных, одновременно направить твою критику от себя во вне, для осуждения других окружить тебя ненужной суетой, переживанием о будущем, внушить его зависимость только от тебя, заставить бояться больше болезни, нищеты, неуважения, старости, неожиданных обстоятельств, той же смерти, нежели богооставленности и нераскаянности. Никогда бес не даст тебе понять о том, что жизнь твоей души перейдя от временного к вечному, вознесет ее в небеса — выше падшего ангела Денницы (сатаны), где именно ее свойства решают будущее, и где она сама определяется радоваться ей или скорбеть. Острие же света Ангел Божий — тот, кто поставлен Господом ради оборонения твоего. Он говорит тебе об ожидаемой Вечности, напоминает о временности испытания земного, краткости его, не одинокости твоей, о небессилии твоем, находящегося под охраной легиона Светлых Духов и только одном условии, при котором это все действует — боголюбии!

Если ты, человек в жизни своей избегаешь к услугам лжи, подлостей, не бываешь порочными, надменными и своенравными, предающими по первой нужде, винишь себя, а не другого, делаешь другим то же, что хотел бы и себе, то сердце твое готово и хочет воспринять чистое и святое, нет в тебе грязи и скверности, какими являются любые погрязшие в пороках и страстях, даже не подозревающие о своей греховности, вопрошающие в гордыне: «Где же мой защитник?! Если нет его, если я не чувствую его, значит нет ни Ангела ни Бога!».

Заметь человек, какая разница в тебе, в интонации твоих мыслей, в сути слов тобой произносимых на свежем воздухе природы в ее целомудрии и неповрежденности, среди смрада городского в суете и нервозности урбанизации, и в церкви. В злобе, гневе и развращенности своей ты сквернословишь и хулишь Божию Матерь, хоть и не знаешь часто этого, в миру, но стоит тебе попасть в храм, и те же ругательства застывают, не доходя до твоих уст. Под взорами с икон святых праведников, то-то затрепетала огрязнившаяся и поизносившаяся душа твоя, предчувствуя возможность мгновенной кары, как молния метущаяся на лицо земли с неба, сметая попавшего на своем пути грешника в геенну огненную. Почему так? Да потому, что защита ощущается тобой только явная, видимая, но не возможная, а тем более отступившая, а вот ополчившиеся против тебя силы Небесные, уже поднимающие душу твою на острия ответственности пред Богом ощущаются плотью вполне реально, будто еще при жизни отрывают от нее, иссохшую без спасительных «Тела и Крови» Христовых, бессмертную часть твою человеческую.

Ты приходишь в храм с мыслями, что поверишь, если почувствуешь, какое-нибудь мистическое воздействие в этих стенах, но попадая не в состоянии отвязаться от помыслов, то и дело хулящих это место — крепко держат тебя грехи и погибель. Почему так? Тебе не понятны смиренные люди, кланяющиеся старушки, крестящиеся старики и молодые, почтение, с которым относятся к священнику, кажущемуся тебе обычным человеком, какой он и есть на самом деле — грешный, мятущийся в суете, борющийся в себе с самим собой, но рукоположенный во священство и проводящий Святого Духа, что тебе не возможно. Ты вошел в церковь и вышел из нее с одинаковыми чувствами, удивился этому и отошел с уверенностью в пустоте Дома Божиего, а не наполненностью его Создателем, но Господь во всем, однако нигде не дано Его ощутить без веры. Что ты хотел там увидеть, то и нашел. Ты приходил за ощущениями, требуя чудес, но они уже были во множестве в твоей жизни и ты их не заметил или заметив, забыл. Ты приходил взять или оставить? Что ты приносил или явившись с пустым сердцем, удивился его ненаполненности и по выходу? Господь «начальник тишины» и с нее начинается мир в душе любого. А ты пришел в праздности, ни разу не поработав Богу, с обвинениями другим и оправданием себя. Где твоя молитва, в чем твое покаяние — гордость и тщеславие затмили их. В поисках еще чего-то, ты попадаешь на капище, здесь не нужно раскаяния и жертва не в твоем «духе сокрушенном», а в вещественном приношении — мертвому идолу и мертвая жертва, здесь место страстям и слава гордыни, тут не нужно скорбеть ибо бесы требуют разврата души, а не ее спасения. Ты уходишь познав ощущения и мистическую энергетику экзальтированных жрецов. Здесь все осязаемо и плевать на духовность, но что бы принять от Господа, нужно познать Его, а чтобы принять от врага рода человеческого, нужно только от вернуться от Бога. Что ты ищешь тишину и успокоение, что приведет к радости на смертном одре, или бурю эмоций, экзальтацию, смятение чувств, соблазнительные там-тамы, бередящие душу азартом и лихорадочным возбуждением, но что пожнешь ты в вечности, с чем встретишь кончину, кого выберешь в духовном мире? Прежде, чем зайти в храм, обратись к Отцу Небесному с молитвой, дабы принял тебя в Свои объятия и научил открыть створки твоего сердца навстречу, ибо: «И сказал: для того-то и говорил Я вам, что никто не может прийти ко Мне, если то не дано будет ему от Отца Моего» * (Святое Евангелие Гл. Ст.65)…

Ты спросишь: «Как можно беседовать с Ангелом, когда ни разу не слышала моя душа ни его голоса, ни его вразумления, ни разу я сам не чувствовал его помощи, да и саму свою душу то ни разу не видел и не слышал — только близкие люди, да те, кому заплатил, помогут и спасут!». Честно говоря наше существование души и плоти не было очевидным. Совесть прорывалась и чувствовалась какой-то независимой единицей — так и идентифицируется по началу душа разумом, но мы не дружили, даже не замечали друг друга, не нуждались ни в общении, ни в отношениях, просто пользуясь тем, что обреталось из того вещественного мира. Не могло быть случайным ощущение, прорывающееся через чувства и интуицию человека из мира духов, хотя бы в виде чудес, имеющихся в памяти каждого. Куда уж здесь узреть духовным оком Ангела?!

Все же беседа между нами состоялась уже буквально на смертном одре — для человека это был сон, для меня для меня раскрывшаяся явь. Когда уходит человек из земного мира, слышится слившийся голос его и души, вот-вот освобождающейся. Обе эти ипостаси уже понимая насколько не важен был покидаемый мир, пытаются зацепиться каждый за свое: плоть за материю, душа за духовное, в обращении к Ангелу, не бываемое в эти минуты безэмоциональным или безсердечным. Крик души — это об этом, срывает все маски, открывает неожиданно перед человеческим существом доподлинно тайну его бессилия, видя которую грешник в испуге просит вернуть его на землю, для покаяния, а праведник радуется окончанию трудного путешествия. Быстро глохнет голос праха, оставляя душу наедине прислушиваться в ожидании ответа. Он всегда бывает. Стоит только услышать его, и поблагодарить за поддержку, как польется беседа о чистоте душевной, истине, благотворительности, милосердии, любви, благочестии, что неминуемо вызовет сожаление и скорбь об утраченных возможность совершать подобное при жизни. Тут душа осознает свою личность, теперь отчетливо предстоящей перед ней и Ангелом. Часто это вызывает разочарование.

Что бы не случилось подобного, прислушайся к своей совести еще при жизни — она не говорит одна, но Ангел твой всегда вторит ей в унисон. Услышь голос его своим сердцем, но не разумом — он здесь не помощник. Не вздумай обосновать или объяснить его присутствие рядом с собой, он дух света — ищи его там, где чисто, а не только светло. Душевным миром и спокойствием наполняется душа, когда появится осознание отсутствия одиночества — Господь с тобой и Ангел всегда рядом, но воинствующий враг злобы не может допустить и мысли о пришедшем осознании тобой такого союза, без того, чтобы не испоганить чистоту и не смешать свет с тенью. Обязательно он вобьет в любое подобное духовное богатство кол гордыни, эгоизма, тщеславие, чем постарается испортить любое доброе начало. Возмущая спокойствие твое, соблазнит он мыслями почестей, прельщая ум целой, быстро развивающейся приятной льстивой историей, с примесью последующего растущего не только уважения, но богатства, известности, возможностей. Берегись обольщения, но внимай с прилежностью пока еще не прерванной беседе Ангела своего, береги эту связь, ищи ее непрестанно, он всегда рядом и ты и только ты его постоянная и неотступная забота. Не ошибись: кроме как в обращении совести голоса Ангела нет больше нигде, все остальное не от Бога. Ни мать, ни отец, никто в этом мире не может думать и заботиться о тебе, как он, никто не предан тебе более него, никто не сможет в любом месте, без обид, нанесенных тобой же, пламенно просить Бога о тебе, а вымолив прощение и очередной шанс, не попросит ничего взамен, не потребует для себя времени, но всегда ожидает рядом.

Знай, что нечаянный луч света, пронзающий сгущенную внутри тебя бурю недоразумения, растерянности, несчастья, рассеивающий печали и даже отчаяние, ни что иное, как его усилия. Верь, что одним только подобным лучом, он способен наставить твою волю на путь Истины, внушив страстное желание, сначала, прислушаться к Закону Божиему, а потом и следовать ему.

Конечно, это не его личный дар, хотя и его личные усилия, — это глагол Божий, возвещенный тебе Вестником. Сохраняй уверенность в присутствии его, ибо страстность наша способна восстановить в нас, посредством беспечности и рассеянности, прежние пути для соблазнов, потому старайся никогда не препинать и не запирать для Ангела своего возможности блюсти тебя, совестливить, поправлять и останавливать через свое сердце. Если перестал понимать чей это голос или от куда помыслы, вызывающие сомнения, прибегни для сравнения к Заповедям Божиим и пойми где Истина, а где подделка. Где Богу угодно — всегда Ангел!

Ангел:

— Как просто человек видит малое зло в других, имея прежде в себе более худшее. Малая часть зла в ком-то, прикрывает для взора его совести большее в себе самом. Сколько может человек смаковать разговоры о случайном убийстве где-то кем-то, не позволяя трогать в себе самом внутриутробное убийство своего чада, медленное и ужасно приводимое уничтожение личности и духовности своей супруги ежедневными моральными истязаниями, равнодушие его к своим детям, в это время, сподвигает их к соблазнам, вот-вот и они станут наркоманами; он смолчит не убедив своего родственника остановиться в размышлениях о своем бесполезном бытии, стараясь избегать чужих трагедий, и тот покончит с собой, хотя всего-то нуждался с теплом своевременном участии. Здесь же и равнодушие к родителям, оставленных без его помощи, а возможно и злое к ним отношение, поборы, обвинения, гнев, изливаемый беспричинно, станут причиной их преждевременной кончины, а отказ от них в дни, когда старики будут нуждаться в помощи, нежелание потратить на их здоровье деньги, отложенные на свою туристическую поездку, оставит их брошенными на произвол судьбы и тяжелую, болезненную смерть в страданиях. Список длинен, но разве он может лечь в основу самообвинения, когда можно перенести гнев с себя на другого, и за счет него вырасти в своих глазах, показаться самому себе хорошим и, даже благородным.

Лишь бы не я, говорят те, кто пытается не замечать, оправдывать, а то и поддерживать современный геноцид, называя героями и страдальцами погибающих вокруг себя несчастных, вместо того, что бы назвать тех, кто проводит его, убийцами! Не так ли Господь отнесется к каждому?! По словам и делам твоим будешь судим, по тому хорошему, что мог и не сделал, и плохому, от чего не отказался, но поддерживал. Не более ли виновен допускающий равнодушно зло, творящего его по неведению? Кто что призывает, то к нему и приходит! Кто что поддерживает, то его и поглощает! Желаемое другому, всегда оборачивается к тебе сторицей! Слепотой и глухотой не оправдаешься, ибо зло из злой половины сердца твоего исходит, так же, как и добро из доброй. Храни одну часть запертой, пользуясь другой, прислушиваясь к советам совести и голосу Ангела своего, ибо по слабости своей и неразумию ты вполне и добро со злом способен перепутать по проискам дьявола.

Мир ваш во зле лежит, соблазниться просто, спастись, уповая на Бога, а душой за Ангела, можно. Страшишься ты потерей имеемого, боишься ли остаться голодным или быть несправедливо обиженным — на все воля Божия, бояться же нужно оказаться на другой стороне — ибо Господь возместит здесь или после кончины, за зло же причиненное, возмездие так же обязательно сторицей и тебе, и роду твоему. Потомки твои будут страдать, если, как и ты отвернутся от Бога — ибо Господь от своего не отказывается, а на чужое попускает.

Не бойся потери ребенка, он обретен самим Спасителем, ибо нет им места в Царствии Небесно кроме, как рядом с Ним. Забирая от родителей, Он огораживает их от испытаний, скорбей и возможной гибельной участи. Не бойся, душа твоего чада в руках Божиих покоится, и нет чище и доходчивее до Спасителя о тебе молитвы, нежели молитва твоего безвременного ушедшего от тебя сына или дочери. Души людей, которых ты любишь, узрят и встретят тебя уже завтра, а пока помни: все хорошее по их молитвам, все плохое в твоей жизни по твоему бездушию, и разница этих двух сторон дана тебе, для осознания добра и зла, а потому и в скорби и в радости найди минутку, уединись и закрыв глаза, обратись к Господу: «Слава Богу за все, слава Богу за все, слава Богу за скорбь и за радость!».

Душа:

— Мне казалось, что у меня много времени, с рождения нашего, мы с плотью были совершенно неразлучны, но с каждым днем все больше расходились, имея мало общего. Беда в том, что моё знание в своем бессмертии передалась разуму, как уверенность в том же и в отношении тела! И эти убежденность и самонадеяние воспринялись мною, как лучший и удобнейший подход к жизни. Либо плоть возьмет верх над душой, либо душа возымеет власть над телом. Обе из разных миров, и принять полностью чужой не могут — именно это и должно человека, как симбиоз материального и духовного, сподвигать к пониманию того, что раз существует и одно, и второе, то, естественно существуют и два мира, соответствующие обоим ипостасям. Глупо исходить в своем существовании из временного, стоя перед лицом Вечности. Людям не кажется странным покупать теплые вещи летом для зимы, хотя оба времени года непродолжительны. Но как бы они поступали, если бы лето было всего раз в жизни, а затем сменилось бесконечной зимой? Наверное, не стали бы тратить все свои средства на товары для лета, построили бы теплый дом, не стали бы приобретать водные лыжи, велосипеды, шезлонги. Но разум прекрасно разбираясь во временном, то есть в том, что имеет ограничение, как и он сам, но не в состоянии осознать и принять безграничное, от того и неверие, непонимание, несерьезное восприятие. Разум обязан примерить в себе и плоть и душу, рассудочность — не допустить противоречий между ними, ум, пропуская через себя — показать в окружающем мире божественное лицо Создателя, присутствующее во всем. Но что происходит на самом деле каждому известно. Кажется, что такая мощь, как союз души и Ангела, просто не может, не имеет право права быть проигрышным перед лицом зла, которое бессильно, не имея власти над человеком. Так оно и было бы не вмешайся в их отношение тело с жалом греха. «Зачем тогда душе тело?» — спросит любой здравомыслящий человек. Кто знает? Возможно потому, что любое знание рано или поздно воплощается, а возможно вопроса такого не появилось бы никогда, если бы праотец наш Адам, через свой поступок не принял бы, несущую смерть поврежденность. Ведь логично, когда бессмертная душа существует в бессмертном теле, а не в смертном. Но видимо тогда, как мы имеем возможность убедиться и сейчас, дарованная свобода не могла позволить достигнуть совершенства посредством духовного развития человеку, и он пошел другим путем, где, как ему показалось, не нужно ни ждать, ни сил прикладывать. Не поверив своему Отцу Небесному, выбрав другой путь, оказавшийся не только тяжким, долгим, возможным для преодоления ни в течении одного поколения, а десятков тысяч, передающим этот опыт духовный вместе с жалом смерти, на что не способны оказались не то, что целые народы, но и все забракованное в начале бытия Богом человечество, уничтоженное всемирным потом, кроме праведного Ноя с семейством. Зачем к душе нужно тело? Как убеждены все души, сроднившиеся со своей плотью и потерявшие по упокоению ее на время, ожидающие воссоединения — одно без другого не может достичь совершенства, без того, что бы стать настоящей свободной и независимой личностью с пониманием того, что обладание этим не только дар, но и заслуга, через напряжение собственных сил, энергии, приобретенная не только благодаря Жертве Бога Самим Собой, но и собственными, что всегда повышает цену, и играет большую роль в бесконечности!

Для того, вместе с жалом смерти Адаму и каждому последующему его потомку, дано Господом время, дабы научиться ощущать свою конечность и приближение к ней, дабы и душа, осознавая грядущие расставание с плотью и последующий Суд над проведенным вместе временем, имела потенции и мотивы к вразумлению разума, контролю желаний, сдерживания страстей. Зная слабость только рожденного духовного начала, Бог приставил каждому такому союзу Ангела — Хранителя. Большего ни предположить, ни сделать нельзя, все остальное зависит от этих ипостасей и милости Отца Небесного. Ужасно признаваться, но с таким справиться быстро развращаемому человеку невозможно! Душа, забыв о своем бессмертном предназначение, увлекается смертоносным, принимая и в себя это противоестественное для себя жало, словно торопясь к гибели духовной, теряет в себе Божественное начало. От того не получается гармонии между душой и телом, что они меняются не одномоментно и совершенно индивидуально, что обеспечивало бы родственность в одинаковости стремлений. Поэтому, думай душа о своем Ангеле, помня о своей участи после кончине плоти — именно в этих думах всегда слышится голоса совести и Хранителя твоего, ибо сея «волна» для того и предназначена.

Ангел:

— Если бы ты, человек, хотел жить действительно дольше, то, прежде всего, знал тайну времени: ход времени, как бы замедляется в молитве и во всем богоугодном, мало того, ради этого, Господь устраивает все остальное в жизни молитвенника, таким образом, что стройность его существование удобна, рациональна и в разы целесообразнее. Со временем приходит, чувство меры, понимание очередности, радость от осознания наполненности и полезности собственного существования, суета отступает на последний план, оставаясь вне границ его существования. Ты приблизишься к Небу, где сами суета и нецелесообразность не существуют. И поэтому такому человеку легок переход из мира вещественного в мир духовный, он готов, поскольку ничего ценного на земле его не держит, но большинство дел имеют основанием духовное начало, вложенное в него. Подумай, ведь если нечего терять тебе в одной стране, то и переезд в другую тебе будет просто приключением. Если твое богатство помещается в твое сердце, то не там ли и интерес твоей жизни, и то, с чем ты не сможешь расстаться ни при каких условиях, но именно от туда душа забирает все, что накопленное тобой, и слова эти не о плотском «моторе», гоняющем кровь, а о духовном органе, где копится доброе и злое, где происходит борьба твоя за самого себя, где на бессмертных скрижалях написаны заповеди Божии, и «подписан» с каждым договор о его спасении, от которого вы, очарованные злом, люди, так часто отказываетесь, предпочитая тьму.

Будь действительно ангел смерти и занимай я его место, то прекратил бы свое существование, не выдержав ужаса прохода через себя первого человека, созданного для бессмертия. Сколько прошло уже сквозь этот «туннель», сколько в муках ожидает вечного приговора, скольким предстоит еще разочаровать своих Ангелов — Хранителей, все совместное существование которых с человеком и проходит в основном в огорчении от ежедневно упускаемых возможностей спасения. Упустить по незнанию и отказаться в уверенности — разное настолько, насколько не одинаковы жизнь и существование; переход и кончина; надежда и безнадежье!

Факт прекращения жизни первого человека, прорвав плевру возникшей границы между миром духов и вещественным миром, прорвал, словно метеорит атмосферу земли, и бесплотную сущность личности каждого из Ангелов Света. До тех пор, пока будет происходить подобное с рождающимися на земле, неизбежны и печаль по гибели, и радость о прощении, в нашем мире бестелесных духов.

Душа:

— Чем ближе человек к духовному перевоплощению и возмужанию, тем больше противоречия между ним внешним и внутренним: если внешний может еще лукавить, злорадствовать, осуждать, делая это по привычке, то внутренний еще громче сопереживает, ищет доброе, опровергает свою же ложь, делая это совершенно откровенно и убедительно, умудряясь заставлять прислушаться к себе и даже исправить свое отношение внешнего. По себе помню, в этом мало комфорта — голос совести неудобен, пока не принимается спасительным. Обладая странным воздействием и возможностью одним своим обращением показать несправедливость и отчистить от нее, притом, что внутри самого человека, помимо внутренней его самости, то и дело, кто-то убеждает в том, что очиститься сложно, а измениться и вовсе вредно, да и зачем тратить ограниченные силы и время, когда лучше и приятнее отдыхать и наслаждаться. Нас просто было испугать, совершенно ничего не доказывая, притом, что для доброго дела требовалось масса причин и доказательств, злое, как бы само возрастало в нас, прежде всего, несогласием, не важно с чем и почему. Наверное, нашему эгоизму было важно что-то представлять из себя в своих глазах, а для этого проще всего не согласиться с чем-то, сделав вид имеющегося у тебя другого мнения; осудить, кого-то без всяких доказательств; встав выше и надменнее кого-то, пользуясь чужими возможностями при отсутствии своих. Чем слабее мы были и ничтожнее, тем выше нам хотелось было взлетать, а на деле падать. Власть нельзя почувствовать, делая доброе, но только ущемляя других. Гордыня величава в своей властности, но сомнения в этом делают ее ущербной. Только сильные ведут за собой, слабые же чужими усилиями заставляют выступать впереди себя. Слабый говорит не: «мне нужно», а «нам», чтобы в чужих глазах увеличить силу и значимость, и не «мы добились этого», а «я победил», чтобы подняться в своем тщеславии. Сильный же не опасается говорить, не сомневаясь в своих возможностях, не опасаясь поражений, ибо способен подняться вновь, от себя лично, но всегда констатирует «мы сделали это вместе», ценя заслугу каждого. Человек, знающий Бога, говоря об успехе всегда упомянет первую заслугу Господа, отметив, что без Него он ничего сделать не может, а любое деяние воплощается лишь по милости Создателя и Его помощи. Все действия человека, какими бы они не были сегодня, завтра окажутся с неожидаемым привкусом, ничто не может быть доделано до конца, поскольку всегда все имеет последствия и не кончается. Человек не в состоянии планировать будущее четко, поскольку не может предвидеть всех обстоятельств, так же как и враг человеческий непрозорлив. Провидение Господне — только Оно содержит в себе все времена, и если Господу угодно помочь человеку в его деле, то всегда все учтено и ни о будущем, ни о прошлом, которое тоже изменчиво, благодаря бесчестью человека, заботиться не нужно — Господь управит по воле Своей.

Но как заставить человеку самого себя пустить в свои планы Провидение Божие, учитывая и свои желания? Только через веру, понимание и смертную память — какие бы не были планы его, неизменным будет именно этот пункт личного упокоения, а значит, не от своих желаний и страстей нужно отталкиваться, а от единственного известного в будущем — своей кончины, соизмеряя свои действия только с одним эталоном: угодно Богу творимое им или нет. От Своего Господь не отказывается, чуждое же Ему, рано или поздно, всегда претерпевает крах. Ни каждому доступно найти человека, обыкновенно духовного отца, способного давать всегда верное благословение, но получив его, ответственность уже не на вас, а на благословившем, если, конечно, не было в просьбе о благословении лжи и лукавства.

Ангел:

— Человек грешный для Вечности, как пылинка, даже не имеющая своей тени, не способная отразить и малого отсвета луча солнечного, такой и заметен то лишь при разделении души с телом своей выделяющейся энергией, проходящей из временного в вечное. Именно такая душа боится, воображаемого ей ангела смерти, раз и навсегда должного уничтожить все в ней и ее саму. Промежуток времени, сам предназначенный для исчезновения, с последним прошедшим через него, разве может быть он чем-то страшен?! И как прекрасна звезда души праведника, взлетающая на небосвод Вечности! Что для нее временное расставание с плотью? Счастье для такой встреча со Христом, радость Ангелам, прибыток драгоценный к Царствию Небесному, земному защита, потомкам заслуга до тысячного колена!

Если бы каждый человек прикладывал бы хотя бы половину усилий потраченных на добывание наслаждений для тела, удовольствия для тщеславия, пищи для гордости, ради стремления быть самим собой и познания себя, давно бы наступило благоденствие в самодостаточности и любви. А человечество, все еще не научившись, на уроке своего первопредка, пытается изо всех сил форсировать предопределенность в попытке сломать давно установленную последовательность жизни и кончины. Как можно с помощью какого-то колдовства или даже эликсира сделать плоть бессмертной, когда она предназначена для «замены», и что эта попытка будет для и так бессмертной души, уже порядком подуставшей в этом мире, да и участь которой подвластна только Богу?! Совершенное избавление плоти от греха — единственная дорога к ее бессмертию, но таков Был только один Христос, принесший бессмертие человеческой ипостаси в Жертву, испытав мучительное человеческое на бессмертной Божеской. Неважно, веришь ты в это или нет, слышишь или нет, видишь ли знаки, ощущаешь ли любовь и милосердие Божие, главное, что бы ты понял, что все это имеет значение только для тебя, как личности, которая может с перешедшей твоей душой в очевидное вечное, слиться с другими личностями в радости, а может разделить с иными горести и мучения, ибо личность, вместе с ее неповторимой индивидуальностью, сама по себе гораздо большее, нежели просто плоть, и каждый рано или поздно ощущает через нее и свою душу свое бессмертие, относя это ощущение не к духу, а плоти по неразумности своей.

Душа:

— Если говорить по человечески, то с самого рождения необходимо, еще ребенку, объяснить, что «приятые» правила обоих миров и материального, и духовного начинают действовать на душу и тело с момента появления их на свет Божий. Не важно отношение этих двух ипостасей к пунктам и канонам законов, действующих и там, и там. Если все «за» и «против» работают безотносительно рабов Божиих и не подвластны изменениям или отмене на земле: не зависнет падающий с высоты человек над самой землей, не обойдется живой организм без влаги, не возгорится пламя без «пищи», не испарится вода без жара, и если все это ничто для духовного мира, то Бог, будучи духом и есть единственный законодатель над всем, а значит, все законы везде подчиняется ему, и потому: ни устоит ничто перед Господом и не откажется Он от своего.

Ангел:

— Я был среди «встречавших» и «служивших» Христу, восторгаясь той возможностью, что была у его «друзей» и «братьев» по плоти человеческой, как он называл уверовавших в Себя, свидетельствующих о Нем. Я бы все отдал ради нескольких минут такой близости к Богу, жертвующего собой ради тебя, человек — и как ты этого можешь не ценить, как это ты способен потерять, как за это можно быть неблагодарным?! Я был там в этот великое утро, встречу и каждого из вас в ваш день — если бы помнили об этом дне, все с первого до последнего, то не смогли бы быть никем иным, кроме праведников. Я бы не хотел бы остаться человеком на большее время! Ибо сомневаюсь, что смог бы пройти этот путь с той честью, о которой так много здесь сказал. Нам не нужна крепость веры и надежды, мы в Господе и видим Лик его всегда, вы же несчастные лишены этого по своей вине, но уверовав не видя, можете стать выше нас, как это может быть, я не знаю, но видел и подтверждаю, что возможно, ибо Господь дает каждому желающему: «приди и пей из источника Жизни вечной»!

Душа:

— Как хотелось мне сказать, когда могла еще ощущать в юношестве: «Господи! Научи меня исправить в себе то, что ненавижу я в других!», — но очень быстро перестав замечать в себе необходимое для исправления, я начала впитывать в себя и более худшее и гораздо более злое. Мир во зле лежит, но я и плоть моя, настолько возлюбили удовольствия и комфорт, что боясь потерять их, опасались даже задуматься о том, что же есть противовес соблазну, а не имея сил отказаться от него, не хотели и взглянуть в сторону Создателя, ибо Его печальный любящий взгляд о нашей погибели с Креста, виделся нам осуждением, хотя и не было в этом жертвенном взгляде ничего, кроме любви! Мы судим по себе, но как это можно применять к Богу?! В замен, хотя бы одной попытки задуматься об этом взгляде, мы предпочитаем договориться со злом, уже живущим в нас, совершенно не понимая, что любая с ним отношения — это осознанный переход на его сторону, а значит, не признание этой Жертвы, отказ от надежды и спасения через Неё. Нам кажется, что стояние на стороне противоположной добру, даже спиной ко злому нашему началу, не одно и то же, что творить зло. За счет такого, кажется бескровного откупа, оно существует в нас и вокруг нас, и обязательно, в свое время возьмет с каждого поддавшегося свой оброк, не заплатить который не получится.

«А знаешь, почему тебя посещало и до сих пор посещает такое безнадежие?» — спросил меня «Встречный» Ангел, зная, чем ободрить меня. «Почему же?» — скорбно поинтересовалась я, еще не зная своей временной участи, но предполагая ее ужасной. «Потому, что сам враг человеческий, вселяющий в тебя эту безнадежность, безнадежен!» * («Враг вселяет безнадежие потому, что сам безнадежен…» Светитель Феофан Затворник)…

МЕРТВЫЙ

«Князь Василий Темный сказал ослепившему его: «Ты дал мне средство к покаянию» (Из записей св. святителя Луки (Войно-Ясенецкого)


Иногда кажется, что время настолько торопится, что единственной его задачей может быть, попытка, как можно быстрее иссякнуть. О как же это верно при приближению нашего жизненного пути к своему интимному концу. Упокоение всегда интимно, даже если смерть при этом насильственна — так думаем мы, поскольку никто не может даже представить всю предстоящую к испытанию нами гамму переживаний — но это ни так! Мы не смогли бы вынести и малой части силы подобных эмоций, бывающих даже в процессе нашего существования, если бы с нами их не разделял наш Ангел — Хранитель. Умирающего всегда держат за нетленную руку его души тот, кого он удостоился: Ангел или бес. Кого выбрали его труды и усилия видно по последним минутам.

Как же хочется в такие минуты сказать отходящему в мир иной: «Примирись с Богом перед последним шагом из временного в вечное, но прежде будьте готовы к этому, ибо экспромт здесь возможен только по милости Создателя! Мы не замечаем Бога, когда Он нам помогает, спасает, несет на руках, облегчая наши испытания, воспитывает, вразумляет, но мы обращаем внимание на Его отсутствие, когда сами совсем отворачиваемся от Него. Ищите Его и обраящете!».

Наверное, человек появляется на свет Божий с одной только мыслью: «Как бы мне успеть сделать все, ради чего я появился!» — конечно, его успокаивает Ангел, с которым ему только суждено связаться, через Таинство Крещения, на всю жизнь или навсегда, если она окажется праведной. Он говорит о Боге, о том, что все с Ним возможно, говоря об этом, а точнее думая одними мыслями, эти двое чувствуют присутствие своего Создателя, ибо там, где двое говорят о Боге, он всегда между ними.

Да! Они говорят, но один из них очень быстро забывает и суть, и текс, и смысл, а затем и Того, Кто был совсем недавно рядом. Как можно «успеть», отказавшись в чужой, неизвестной стране без поводыря слепому, или встав на более удобную широкую дорогу, думать, что идешь по нужной, более узкой и кажущейся очень трудной? Как можно так обманываться, ведь, что бы перейти на другую дорогу, нужно сойти с прежней.

Мы не видим Господа, отвернувшись от Него, не думаем о нем; не ощущая Его любви и заботы, огорчаем Ангела, уверенные в том, что если мы не можем найти Бога во внешнем мире, Его нет вовсе, в то время, как Господь всегда внутри нас. Слыша это, мы отказываемся и от всех внешних проявлений, от Его слуг и друзей, живущих рядом с нами, отталкивая их и избегая храмов, мы не в состоянии услышать и подсказываемое ими о необходимости искать себя самого, а ведь не познав себя, как можно узреть Бога!

Что же в этом удивительно, когда в самом начале жизни, человек забывает, с чем и зачем появился в этот мир, забыв свое начало, мы думаем, что у не имеющего его, нет и конца, сильно разочаровываясь к смертному одру ни тем, что всю жизнь прожили без Бога и не знаем, как к Нему придти, а тем, что не сделали чего-то, о чем и вспомнить не может, уходим в небытие нашего сознания, теряя известную нам и более любимую нами свою ипостась — тело, неожиданно оставаясь душой, которая почему-то должна понести справедливое возмездие по Закону, о которым, якобы, мы не знали.

А ведь не столько скоротечен век человека, сколько велико и быстро, выбранное нами падение!

* * *

— Марина Никитична, зайди пожалуйста ко мне…

— Иду, Захар Ильич…, доброе утро, кстати.

— Ух ты! Не может быть, ты к правилам хорошего тона привыкаешь никак…

— Дааа… Всю ночь читала…

— Опять «ужастики»?

— Страшнее…

— Заинтриговала…

— Библию… — Красноречивое молчание почти разбило трубку стационарного телефона вдребезги… Лагидзе, откашлявшись, молвил почти шёпотом:

— Между нами… — я тоже… — Не дослушав до конца Марина вылетела из своего кабинета, направившись очень быстрым шагом в другое крыло здания…

— Это я, Захар Ильич, разрешите!.. — Шерстобитова добежала через минуту через весь корпус в предчувствии, чего-то невероятного.

— Заходи, пожалуйста…, ты на метле, что ли?

— Не…, сегодня на своих…, ну что там?

— Открытия научные ждут нас не на проторенных дорожках, они в основном там, куда никто не захаживает, куда никто не смотрит…, а впрочем…, их и под носом лежащими никто не замечает… — Ученый потер раскрытой ладонью переносицу, размял ее большим и указательным пальцем, будто всю ночь она держала тяжелые очки, и взглянув исподлобья на вошедшую, показал кивком головы на стопку листов формата «А» четыре:

— Вот что это, как думаешь? Пробегись взглядом, через пятнадцать минут пойдем к Буслаеву… У него, кстати, активность упала… — Начав быстро читать, не ожидая такого текста, женщина поинтересовалась, сквозь захватившие ее мысли:

— Это от куда?

— Наш «Гомер» всю ночь строчил…, хотя ребята говорят…, просто полулежал ничего не делая… В общем от него, и чего с этим делать, ума не приложу…

Перед глазами пробегали строки, будто бы диалога о возвышенном, призывающие к Богу, покаянию, «держании» своего ума в аду, прибегании к «смертной памяти», еще многое, о чем она никогда и не думала:

— Но тут о психиатрии то…, о психиатрии то вообще ничего!

— Во именно… Хотя весьма интересно…

— Мягко говоря…, а мне можно копию?

— И можно… и нужно…

Уже, идя по коридору, Лагидзе, в напряженной задумчивости, произнес:

— Наверное, это для монастыря было бы важно, а для нас…, если…, мы просто вложим в отчет об исследовании…, и все… Группу из таких уникумов нам не собрать, а без группы, то есть, без хоть, какой-то статистики, возможности сравнить и возвести в ранг закономерности или исключительности ничего путного не выйдет. Но что же с ним…, как взломать эту загадку? Как думаешь?

— Вам тут виднее, Захар Ильич, но то, что к этому нельзя подходить массово — однозначно, значит, необходимо изучать, как феномен…

— Феномен, то феномен…, только чем нам его… того?… — В подвале за открывшейся тяжелой дверью, вошедших встретили два великана с маленькими головами. Увидев Марину, они с радостью и даже детским восторгом подбежали к ней, как маленькие щеночки, произнося только одно слово: «Мааамааа»… — она улыбнулась, обоих погладила по голове, дав каждому по небольшой шоколадке, на что академик проиронизировал:

— Ага, еще штанишек на лямках не хватает и чепчиков на головах. Почему они к тебе так прониклись? Хотя, ты же единственная женщина, которая тут бывала…

Все вчетвером стояли у большого стекла, глядя на лежавшего совершенно без движения длинноволосого седовласого человека с широко открытыми глазами, «заметенными снегом». Подняв трубку с аппарата, Лагидзе произнес:

— Это я. Ну что там наш «Гомер», что-то он не шевелится?

— Нууу…, активность мозга почти ноль, только то, что поддерживает основные функции организма…, пульс 45, будто спит, давление 60 на 90, будто нормальное состояние гипотоника, вообще такое впечатление, что его кто-то за эту ночь подремонтировал, мы кровь посмотрели… — как у ребенка, хотя до этого все анализы за последние пол года…, ну в общем невероятное что-то…

— Принял…, наблюдайте, если что, сразу сообщайте…

— Вы пока там?…

— Ну а где же… — Положив трубку, он включил микрофон в боксе и, постучав слегка, поинтересовался:

— Кирилл Самуилович, доброе утро! Вы как себя чувствует… — Человек глубоко вздохнул и медленно выдохнув, будто ожидал именно этой минуты, произнес:

— Это не важно, а главное ненадолго. Нам пора…, и мы сожалеем, что не смогли вам помочь в ваших исследованиях. На самом деле вам это совершенно ни к чему, гораздо полезнее «дневники». Марина Никитична, вы знаете кому их передать — сделайте это не задумываясь… — Лагидзе, повернувшись, посмотрел на подчиненную, сделал движение головой, означающее: «Да неужели?», затем отвернулся обратно и поинтересовался:

— А почему «ненадолго», и что значит «мы», вы как-то очень изменились, Кирилл Самуилович?…

— Его уже давно нет, с момента ослепления…, а не надолго, потому, что нам пора…, а «мы» — по дневникам поймете… Уходя, мы оставим один ответ, на мучающую вас загадку, она сможет укрепить крепость веры уверовавших, направить задумавшихся о Боге к Нему, дать надежду подошедших к кончине…

— Но кто вы тогда?! Хоть… — Он не успел договорить, как от тела исшел сноп настолько по яркости ослепительного света, устремившегося сквозь бетонный потолок вверх, что прежде чем ослепить на малое время людей за ним наблюдавших, словно рентгеновским лучом просветил тело покойник.

Через секунды зрение начало возвращаться и перед ними предстало, будто осевшее в своем объеме тело, лицо немного осунулось, приняв более знакомые буслаевские черты:

— Прах к праху… — Почему-то произнесла Шерстобитова, наложив на себя крестное знамение, дополнив:

— Царствие тебе Небесного!..

Быстро сориентировавшись Лагидзе уже кричал в трубку требуя отмечать и параллельно докладывать ему все изменяющиеся физические параметры Буслаева. Ответ на что услышал:

— Сердце остановилось иии…, странно…

— Что странно… Не молчите!

— Мозг тоже мертв, хотя минут пять то, как минимум должен еще жить… Хм… Температура тела падает быстро — уже двадцать пять по Цельсию, а всего минута прошла — так не бывает! Если только…

— Что?!

— Если только оно уже не было до этого и его лишь снаружи чуть подогрели…

— Вы думайте, прежде чем…

— Виноват! Захар Ильич, но это датчики…

— Ладно, мы должны войти в бокс… Посмотрите, что с составом воздуха…

Воздух бокса оказался ионизирован, будто сразу после грозы, запах свежести с привкусом, какого-то цветочного микса, которым хотело вдыхать непрерываясь. Оба вошедших, дышали полной грудью, забывшись, закрыв глаза, наслаждались этими мгновениями, пока в громкоговорителе не прозвучало:

— Захар Ильич, датчики показывают, что тело…, даже не знаю…

— Ну что еще?

— Сохнет, что ли, будто мумифицируется… А у вас то чего, на экране вы все закрыли… — Лагидзе, сделав шаг в сторону, открыл видимость камере, способной увеличивать — тело Буслаева, то есть видимые его части, на глазах сморщивались, сжимались, постепенно лишаясь подкожной жировой прослойки и жидкости, благодаря чему рельефность проступала сквозь желтеющую, принимающую вид пчелиного воска, кожу.

— Вы фиксируете?

— А как же… Страшновато как-то… У вас то все в порядке?… — Марина, легко перенося, после своей продолжительной практики в профессии судмедэксперта, не смогла не съязвить:

— Да мне то что, я в памперсах, а вот… — Она посмотрела на совершенно побелевшего лицом Захара Ильича, никогда не видевшего настоящих мумий, да и вообще к трупам относящегося с брезгливостью, как любой нормальный человек, и заметив начинающие искривляться тонкие синеющие губы шефа, выхватила заранее приготовленный, еще для Буслаева, шприц, понимая, что находящийся в нем раствор, наиболее подходящее средство для этой минуты, поставила укол прямо в шею. Главный психиатр пошатнулся, но удержавшись на ногах, закрыл лицо одной рукой, второй облокотившись о стену, начал постепенно приходить в себя.

Через пять минут, как в чем не бывало, Захар Ильич, раздавал команды, то и дело снующим научным работникам, фиксировавших особенности останков. Были вызваны другие специалисты, в том числе и радиологи, ибо исшедшая ярким снопом света неизвестная энергия оставила след на простыне, прикрывавшей тело усопшего, чем-то похожий на след «Туринской Плащаницы», обвивавшей тело Христа. Уже сидя за чашечкой крепкого кофе и рассматривая аккуратно свернутую ткань, обложенную со всех сторон пакетами с буслаевскими артефактами Лагидзе задумчиво произнес, обращаясь к Марине, но так, что бы слышали все присутствующие:

— Ну что Марина Никитична…, задали нам с тобой задачу?

— Да что-то даже не знаю, с чего начать…, но такое впечатление, что не нам здесь начинать, а нам… теперь заканчивать… Интересно, ааа…, он…, ну Буслаев…, тот…, или те, кто называл себя «мы», что имел в виду, говоря об ответе на загадку…, ни это ли?… — Закончила она, кивая на сложенную ткань:

— Ведь, на сколько помню, нам в академии, вспоминая это чудо Воскресение Христа, преподавали, что сам процесс возникновения этих отпечатков, причем в негативе! Так и остался неизвестным…

— Возможно…, а ты хочешь сказать, что на нашей, прости Господи, «плащанице», то же негатив?

— А как же! И заметьте какая прозорливость Проведения Божия — нет отпечатка лица, но имеется в все остальное… То, что в туринском отпечатке Лика Господа подробно не рассмотреть и это навсегда для этого материального мира останется загадкой!

— Жаль, что не смогли мы поработать дальше, из имеемого для психиатрии мало пользы, «дневники»…, надеюсь «они» были правы, и ты действительно знаешь, что с ними делать, а копию же мы, как и положено, включим в отчет и погрузим со всем остальным в сундуки для последующих за нами потомками. Но почему же «мы»?!

— Судя по дневникам «они» — это душа и Ангел, слившись вместе они и дали такой сноп света, хотя не знаю…, может быть, это только кажется, что…

— Ничего нам не кажется… Ты, кстати, знаешь, что видео не зафиксировало этот свет и мы с тобой единственные…, ну не считая, конечно, тех двух санитаров-гигантов, свидетели этого чуда…, и, между прочем, с лиц этих двух парней улыбка до сих пор не сходит — оба, как два очарованные истукана, сидят и крестятся… Что с ними делать?…

— Я предложу Владыке определить их в какой-нибудь монастырь…

— У-гу, как это только оформить?

— Господь управит…

— И то верно…

— Господи помилуй!

— Вы что уверовали!

— Да нет…, то есть…, возможно…, это очень впечатляет…, и конечно, нет сомнений…, но я вспомнил — у нас же еще один пациент…, там внизу…

— Ннн-да…, помните, что сказал о нем Буслаев, ну или то, что в нем — «в монастырь»…

— Может быть, но он же как-то не у нас вроде бы числиться…

— В монастырь…