Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
***
«Неиссякаемый поток вдохновения. История расцветает в каждом слове».
La Dépêche
***
Брюно Комб покинул работу, где занимался статистикой, чтобы окунуться с головой в современную литературу.
Тираж его бестселлера «Только если ты захочешь» во Франции превысил 50 000 экз., что стало событием для всей Европы.
Международную известность Брюно Комб получил после выхода романа «Потому что это был ты…», ставшего отправной точкой для «нового изящного стиля» французской «litérature romantique».
***
Всем тем, кто разделяет наши жизни,
Всем тем, кто занимает наши мысли,
И тем, кого мы любим беззаветно,
И кто хранит нас мудростью своей,
И тем, кого мы никогда не встретим,
И тем, кого желали и любили,
И тем, кто нам протягивает руку,
Кто к будущему нас ведет бесстрашно,
Кто знает наши горести былые
И нас готов согреть в беде и в стуже,
Всем тем, кто нам встречается случайно
на ненадежном жизненном пути…
Величайшая в мире любовь возникает тогда,
когда два воображения встречаются
и до последнего сопротивляются реальности.
Ромен Гари
Глава 1
Та зима…
Та зима пахла воспоминаниями и ностальгией по времени, которое на твоих глазах превращается в прошлое. Бывает такая странная усталость: она целиком овладевает нами и тянет в бездонную пропасть сомнений.
* * *
Стояло субботнее февральское утро; иней покрывал пашни и обочины дороги на бескрайней равнине Бос[1], которая тянется к югу от леса Рамбуйе[2].
Солнце нагревало открытые участки, и купы дубов окутывал легкий туман, который медленно поднимался и таял над кронами деревьев.
Мурлыкание двигателя кроссовера, музыкальное «Радио FМ», на котором Жан-Жак Гольдман пел свою сладкую «Чужую жизнь»: «Без ласк и тепла теперь жить суждено, Любовь, что была, забыта давно…», развлекали Камиллу на однообразно прямой трассе в тумане этой короткой ночи.
Она бросила взгляд на счетчик: оставалось чуть больше двадцати километров.
Впрочем, можно было и не проверять: она ездила по этому маршруту сотни раз и знала его наизусть: Рамбуйе, шоссе А11, выезд на Орлеан, автотрасса № 154.
Камилла жила с мужем Ришаром и двумя детьми, Ванессой и Люком, в просторном доме в коммуне Сен-Реми-ле-Шеврёз, недалеко от Версальского дворца.
Традиционные парижские пробки сменились до воскресного вечера кратким затишьем. Утро субботы было самым подходящим временем для поездок.
Камиллу ждали к обеду родители мужа, и она совершенно не собиралась приезжать раньше времени, разве что на несколько минут.
Минуты на часах сменились двойным нулем, показав 11.00.
«Приеду слишком рано!» – подумала она и досадливо нахмурилась, ища глазами место для парковки.
Камилла притормозила и остановилась на одной из многочисленных дорожек, тянущихся вдоль трассы № 154; ей захотелось пройтись. Температурное табло показывало минус один градус.
Она была мерзлячкой и в обычное время ни за что не вышла бы из машины ради прогулки, даже закутавшись. Но в это утро Камилла без колебаний надела свою кожаную куртку и подняла меховой воротник. Бережно взяла шарф из тонкого кашемира, лежавший на пассажирском сиденье, приложила к щеке светло-голубую шерсть и несколько раз вдохнула слабый аромат, который источали волокна шерсти – древесный, пряный запах, ни мужской, ни женский: «Цветы Баха»[3].
Ей хотелось захмелеть от этого запаха; она закрыла глаза и, зарывшись лицом в шелковистые складки, медленно, глубоко его вдохнула. Потом обернула шарф вокруг шеи и, завязав его свободным узлом, застегнула куртку на молнию.
Сын, растянувшись во весь рост на заднем сиденье, спал глубоким сном. Камилла осторожно, стараясь не хлопнуть дверцей, вышла из машины.
Она шла, подставив лицо солнцу и полузакрыв глаза, хотя на ней были темные очки.
На обочине дороги она присела на старый пень, который уже успел порядком прогнить и покрыться толстым слоем мха.
Не прошло и нескольких минут, как Камилла почувствовала неприятный холодок на ягодицах: сквозь плотную голубую ткань ее выцветших джинсов просочилась влага. Посмотрев себе за спину, она увидела ниже спины весьма необычное и заметное украшение: две великолепных симметричных пятна зеленого цвета. Она расхохоталась, представив себе, какую физиономию скорчит свекровь, когда это увидит. Можно было переодеться и предстать перед свекрами в том виде, который больше соответствовал их представлениям о приличиях, но сегодня это ее совершенно не заботило, она хотела быть самой собой. Ну и ладно, она останется в запачканных джинсах, и плевать на нелестные замечания.
Ее взгляд долго блуждал по горизонту, а лицо несколько раз омрачалось грустью. Постороннему она показалась бы одновременно спокойной и измученной, уверенной и робкой.
Камилла взглянула на айфон, чтобы узнать время, и обнаружила пропущенный звонок от мужа и его сообщение. Она торопливо прочла его:
«Родители тебя ждут, надеюсь, ты не опоздаешь».
«А ты меня ждешь? «Целую», «чмок», любое другое нежное слово… неужели я прошу слишком многого?» – подумала она, чувствуя не разочарование, а лишь раздражение.
Нажав кнопку 3 и кнопку 1, она без колебаний удалила сообщение.
Камилла встала и, смахнув прилипший к джинсам мох, направилась к машине, где крепко спал ее сын. Она не решилась разбудить его заранее, хотя знала, как он не любит, когда бабушка набрасывается на него, норовя задушить в объятиях.
Потому что Люк был очаровательным восьмилетним мальчуганом… но только не в момент пробуждения.
Она повернула ключ зажигания и прежде, чем тронуться, сняла куртку и кашемировый шарф, на мгновение задержав его в руках. Снова вдохнула его особенный аромат и положила на соседнее сиденье. Затем включила заднюю передачу и выехала на автотрассу № 154.
* * *
Вот уже несколько месяцев Камилла не притрагивалась к коллекции из разных духов, которые неизменно дарил ей муж по праздникам. В ванной на полочке стояли «Шанель», «Диор», «Ив-Сен Лоран», а справа от них гордо возвышался флакон коричневого стекла емкостью 30 миллилитров с круглой бежевой этикеткой и надписью: «Утёсник, василёк, граб, белый каштан, лиственница, горчичное зерно, олива».
– Что это за духи? – однажды декабрьским утром спросил Ришар, глядя на их отражение в зеркале.
Вместо ответа Камилла спросила:
– Они тебе не нравятся?
Поколебавшись, он пояснил:
– Не знаю… как это сказать… у них странный запах.
Затем новый вопрос:
– Написано, что они якобы «преобразуют внутренние ресурсы в позитивную энергию» – ты сама-то этому веришь?
Мгновение молчания, смущенный взгляд; на свой вопрос Ришар ответил сам с присущей ему «широтой» взглядов – особенно когда разговор выходил за рамки рационального:
– Надеюсь, ты не веришь в эту чепуху!
Камилла опустила голову и принужденно улыбнулась.
– Нет, конечно, – сказала она с досадой.
Ей не хотелось пускаться в заведомо бесплодную дискуссию.
– Сколько ты за них заплатила? Кстати, ты их купила или это подарок?
Она ответила без особой уверенности:
– Тридцать пять евро. Мне… их посоветовала Амели…
– Как, тридцать пять евро? Да это просто смешно! Ты знаешь, сколько стоят духи, которые тебе дарю я?
– Знаю!
– Да еще и Амели тебе их посоветовала!
Он покачал головой и сказал с досадой:
– Та самая подружка, которая из адвокатов ушла в цветочницы – скажите на милость, какая карьера!
Подавив раздражение, Камилла спросила Ришара:
– Тебе никогда не приходило в голову подарить мне что-нибудь другое?
– Я же знаю, что ты любишь духи, – возразил он.
Не отвечая, она высушила волосы, накрасилась, затем пошла в спальню и надела платье, разложенное на кровати. Вернувшись в ванную комнату, она затянула на талии ремень, провела пару раз рукой по каштановым волосам, и они свободно легли ей на плечи.
Потом взяла с полки флакон коричневого стекла, приложила его к шее и дважды нажала на распылитель.
Глядя в зеркало, она придирчиво осмотрела свой макияж в бежево-золотистых тонах и слегка похлопала пальцами вокруг глаз, словно надеялась разгладить возникшие морщинки.
Торопливо поцеловав мужа, она уже на пороге заметила мимоходом:
– Знаешь, сюрпризы я тоже люблю!
Он как раз заканчивал бриться и, удивленный словами жены, пробормотал:
– Что?.. Это ты к чему?
Она повторила спокойно и немного устало:
– Я люблю духи… но сюрпризы я тоже люблю.
Прошло несколько секунд в молчании.
– Тебе нечего сказать?
Даже не пытаясь успокоить жену, он возразил с апломбом:
– Сюрпризы? Я просто боюсь тебя разочаровать. Духами, по крайней мере, ты точно будешь довольна.
Вопреки обыкновению, Камилла не сдержалась, ответив довольно грубо и насмешливо:
– Ну, разумеется, откуда тебе знать, что я люблю, мы ведь знакомы всего каких-нибудь двадцать лет!
Ришар вспыхнул:
– Что ты хочешь этим сказать?
Она продолжала:
– Может быть, в этом вся причина!
С все возрастающим раздражением Ришар повысил тон:
– Не понимаю! К чему ты клонишь?
– Я вижу, что ты ничего не понимаешь, и меня это не удивляет. Перевожу на простой язык: двадцать лет – это слишком долго, ты перегорел, вот и всё!
Она выдержала растерянный, удивленный взгляд Ришара. Он промолчал и отвернулся.
Камилла знала, что он больше ничего не скажет, да и не настаивала.
Он всегда увиливал от разговора, избегал откровенности и боялся обсуждать конфликты. «Все это вздор из журнала «Психология», – любил повторять он снисходительным тоном.
Сидя на кровати, Камилла помассировала икры и надела туфли-лодочки. Бросив взгляд в сторону мужа, она накинула пальто и вышла из спальни.
Хлопнула входная дверь, и Камилла поехала на свое первое свидание.
Она уже опаздывала.
Глава 2
Фамильное гнездо
Какое странное место – фамильное гнездо!
Своими звуками и запахами из детства оно тебя успокаивает, но в то же время настойчиво погружает в прошлое, мешая оставаться самим собой.
* * *
Последний прямой отрезок пути, несколько поворотов, и Камилла остановилась перед «Старыми липами», – «фамильным гнездом», как любила называть его Мариз, ее свекровь.
Это было красивое буржуазное поместье восемнадцатого века с многочисленными, тщательно ухоженными цветниками, не оставляющими места никакой импровизации. Все было подметено, вычищено граблями, подчинено строгой геометрии, из которой не позволялось выбиться ни одной травинке. Если бы, не дай бог, трудолюбивый, но уже немолодой Юбер не предвосхищал указания своей хозяйки, Мариз по десять раз на дню вызывала бы его с требованием немедленно взяться за газонокосилку, грабли или секатор.
Прошел двадцать один год с тех пор, как Камилла впервые переступила порог этого дома сентябрьским утром 1992 года, когда Ришар пригласил ее познакомиться с родителями.
Внутреннее убранство дома полностью соответствовало саду: все было вылощено, начищено до блеска под недремлющим оком хозяйки. Жена Юбера Матильда официально значилась «экономкой» – должность, которую определила ей Мариз, называя ее так при каждом удобном случае.
Матильда тридцать лет терпела этот напыщенный титул, но в конце концов привыкла к нему.
Ведением дома она занималась по долгу службы, но ее стихией была огромная кухня, в которой медные котлы соседствовали с самыми современными кухонными комбайнами. Здесь она могла давать волю своему воображению, изобретая блюда подчас неожиданные, но изысканные. Мариз вовсю пользовалась талантом Матильды, приглашая к себе местную знать и землевладельцев. Она знала, что гости будут в полном восторге.
* * *
Матильда и Юбер испытывали к Камилле особую привязанность. Они познакомились с ней в тот самый день, когда ее, застенчивую молодую женщину, официально представили семейству Мабрек. У них не было детей, и с годами их привязанность к ней усилилась, превратившись в почти родительскую любовь.
Камилла потеряла отца в тот год, когда поступила на третий курс юридического факультета.
У Юбера и Матильды она нашла поддержку, которую долго и тщетно искала у матери. Слишком увлеченная своим горем и постоянными жалобами на жизнь, та была неспособна стать дочери опорой.
* * *
Внезапно проснулся Люк: продолжая лежать, не открывая глаз, он сонно спросил:
– Мам, когда мы приедем?
Камилла бросила взгляд в зеркало заднего вида и успокоила сына:
– Скоро, дорогой, смотри – мы уже въезжаем в деревню.
Не спеша потянувшись, Люк резко выпрямился и спросил мать:
– А мои кузены там будут?
– Конечно, – успокоила она его.
Вопрос сына вызвал у Камиллы тревогу и ощущение безысходности.
Ей снова предстояло участвовать в семейном сборище, которое Мариз устраивала несколько раз в год для троих сыновей с их женами и детьми. Все были уже на месте, в том числе Ришар с Ванессой – их шестнадцатилетней дочерью.
Всех гостей поселили в тех частях дома, где когда-то находились детские каждого из братьев. Мариз и Максим, ее муж, серьезно перестроили дом, чтобы никто не чувствовал себя ущемленным: в распоряжении каждой семьи были две спальни, туалет и ванная комната.
Камилла сослалась на важную встречу с клиентом, чтобы свести общение с дотошной свекровью и Клементиной – своей противной золовкой – до одного вечера; полтора дня было вполне достаточным испытанием для ее нервов.
На самом деле она провела пятничный вечер с Амели и Сабиной – своими верными подругами. Они дружили еще во время учебы на факультете права и с тех пор регулярно встречались в кафе на Елисейских Полях, где шутки, смех и взаимная откровенность каждый раз возвращали Камиллу в атмосферу беззаботности, которой она больше нигде не находила.
Ришар мог без труда проверить, действительно ли у нее была деловая встреча; они оба работали адвокатами в их общем агентстве, которое открыли сразу после свадьбы. Но его уже очень давно не заботил рабочий график жены, впрочем, как и ее настроение. Однако он по-своему любил ее.
Максим, свекр Камиллы, услышал скрип шин по гравию, когда машина въехала на широкую аллею, ведущую к дому с каменной лестницей. Он вышел на широкое крыльцо и издалека сделал знак своей невестке ехать на крытую парковку, туда, где ровными рядами, как на стоянке супермаркета, уже выстроились другие машины.
Но Камилла никогда и не стремилась парковаться прямо перед домом. Мариз тут же распорядилась бы отогнать автомобиль на подобающее ему место и послала бы Юбера с граблями удалить следы шин на щедро посыпанной гравием аллее.
Только привилегированные гости, приглашенные на званые обеды, имели право парковаться прямо у подножия каменной лестницы.
* * *
Максим был производителем зерна и владельцем нескольких сотен гектаров земли на равнине Бос в департаментах Эр-э-Луар и Луар-э-Шер. Он унаследовал эти земли от матери и управлял ими вместе с одним из сыновей.
Уже достигнув пенсионного возраста, он по-прежнему руководил сельскохозяйственными рабочими, контролировал процесс жатвы и заготовку тысяч тонн пшеницы и овса.
Эмерик, его старший сын, выступал в роли «зернового трейдера». Он изучал мировые рынки зерна, продавал свое зерно и даже покупал чужое при подходящей конъюнктуре, если это сулило прибыль. Сидя за компьютером, он простым щелчком мыши перебрасывал сотни тонн зерна с азиатского рынка на американский, и суммы на банковских счетах семейного предприятия увеличивались на десятки тысяч евро.
Его офис находился недалеко от башни Монпарнас, в здании с обшарпанным фасадом. Все остальные помещения на этаже занимали склады обуви, одежды и сумок «Прада».
Клементина, его жена, занималась сбытом товаров этой марки в парижском регионе. Она делила свое время между магазином на улице Монтень и регулярными поездками в другие бутики, не упуская из виду Клелию – их двадцатилетнюю дочь, которая только что успешно перешла на четвертый курс медицинского факультета.
* * *
Эван, младший из сыновей, был на десять лет моложе Ришара. Он совершенно не был похож на своих братьев – ни внешностью, ни интересами. С мая по октябрь он работал официантом в ресторанах на лангедокских пляжах.
В остальное время года он путешествовал со своей подругой и их пятилетними близнецами. К концу октября, когда последние пенсионеры покидали террасы кафе и залы ресторанов, они переезжали со своего старого трейлера на яхту, которая стояла в Порт-Камарге.
Подруга, молодая женщина скандинавского происхождения со славянским именем Калинья, жила с Эваном уже семь лет, оставив в Стокгольме родителей и занятия архитектурой.
Они познакомились летом 2006 года. Калинья с семьей проводила трехнедельные каникулы в Гро-дю-Руа – приморском курорте в окрестностях Монпелье.
Однажды вечером Эван заметил восхитительно красивую молодую девушку, одиноко сидевшую за столиком на террасе соседнего бара. Она потягивала гранатовую газировку, полулежа на стуле и наслаждаясь щедрыми лучами средиземноморского солнца. Он недолго колебался – ровно столько, чтобы успеть поставить поднос на стойку, – сразу же подошел к ней и завязал разговор.
Эван не знал, в чем причина – в ее ярко-голубых глазах, длинных белокурых волосах или крошечном кислотно-розовом бикини, но он почувствовал, что его неумолимо тянет к ней.
Спустя десять дней родители молодой женщины вернулись в Швецию. Предполагалось, что она присоединится к ним через две недели, но любовники уже все для себя решили: она не вернется в Стокгольм. По крайней мере, до будущего года, когда будет знакомить своего друга со страной и родными.
Эван, обаятельный молодой человек, подкупал своей искренностью и простотой и никогда не повышал голос. Двое его братьев послушно выполняли требование родителей строить карьеру, да и сам он до восемнадцати лет никогда не восставал против их сурового и вполне традиционного воспитания. Он даже получил степень бакалавра естественных наук с отметкой в дипломе «очень хорошо», но годы, проведенные в лицее, были для него невыносимым мучением. Через несколько дней после объявления результатов он спокойно объявил родителям, как о чем-то совершенно естественном, что учиться дальше он не желает.
Мариз едва не задохнулась от неожиданности и гнева! Как это один из ее сыновей посмел отвергнуть то, что она предусмотрела для его же блага? Всю ее программу! Это было как раз то, чего Эван не любил: жизнь как хорошо разработанный маршрут.
Мариз восприняла это как мимолетную причуду, которую легко устранить вразумляющим разговором. Но будущее показало ей, как жестоко она заблуждалась.
Камилле нравились и Эван, и его подруга; они редко виделись, но всегда поддерживали связь. Калинья, уезжая к родителям, летала в Стокгольм через Париж. И пользовалась этим, чтобы провести несколько дней в долине Шеврёз. Благодаря Камилле она открыла для себя самые красивые места французской столицы. Их поездки, в том числе и ночные, раздражали Ришара, но молодые женщины не обращали на это никакого внимания. С годами они сблизились еще больше и доверяли друг другу самое сокровенное.
Когда Камилле было необходимо излить душу, Калинья оказывала ей неоценимую помощь. У нее был редкий дар – слушать, не давая оценок. Ее советы, всегда разумные, разрешали самые запутанные ситуации. Она была свободна от предрассудков, а несовершенное владение французским языком позволяло ей высказывать свои мысли, не выбирая слов. Это часто заставало Камиллу врасплох, и она не раз говорила подруге:
– Если бы со мной так разговаривал кто-нибудь другой, он схлопотал бы оплеуху!
– За что? – недоумевала Калинья, и ее большие голубые глаза округлялись от удивления.
– Ни за что… хотя нет, вот за что: ты умеешь несколькими грубыми, но точными словами ткнуть меня носом в мои собственные противоречия.
– А!.. Может быть… Я просто говорю то, что думаю.
– Что мне в тебе нравится – ты говоришь правду, просто правду, и хотя ее не всегда приятно слушать… это здорово!
* * *
Юбер первым подошел к крытой стоянке:
– Привет, как дела?
Искренняя, радостная улыбка осветила лицо Камиллы.
– Все хорошо… а у тебя? – спросила она, целуя его.
– Да так, помаленьку, – ответил он, по привычке пожав плечами. – Ну, давай, открывай багажник, я возьму твои чемоданы.
– Юбер!
Люк бросился ему на шею, и старому садовнику пришлось отступить на шаг, чтобы устоять и не рухнуть на машину Эмерика.
– Покажи, покажи мне скорее твою сокровищницу, – нетерпеливо повторял Люк.
«Сокровищница» была не что иное, как мастерская, в которой Юбер хранил весь свои садовый инвентарь.
Неторопливым шагом к ним подходил Максим; его лицо не выражало никаких эмоций.
Опустив мальчика на землю, Юбер легонько шлепнул его, словно желая подбодрить.
– Давай, поцелуй дедушку.
Улыбка Люка стала напряженной, он подошел к Максиму и осторожно поцеловал его. Землевладелец держался так же скованно, как и его внук.
Люк, исполнив свой долг, направился вместе с Юбером к «сокровищнице».
– Я покажу тебе свои новые инструменты.
Юбер не скрывал радости. Прежде чем уйти, он сказал Камилле:
– Не беспокойся, мы ненадолго.
– Ради бога, развлекайтесь!
Максим подошел к невестке, которая не сделала ни шага ему навстречу. Положив руку ей на плечо, он слегка коснулся губами ее щеки.
– Привет, Камилла, доехали хорошо?
– Да, спасибо.
– Забрать твои чемоданы? Я вижу, Юбер забыл про них.
– Спасибо, я справлюсь сама.
На этом разговор закончился. Максим не настаивал и присоединился к жене, которая в это время накрывала к обеду стол вместе с Матильдой и Клементиной.
Камилла поспешила скрыться в своей комнате, чтобы переодеться; объятия – искренние или не очень – можно оставить на потом.
Ванесса, надев наушники, увлеченно барабанила большими пальцами по клавиатуре своего смартфона и даже не услышала голоса матери. Лежа на кровати, она с азартом «чатилась» в своей новостной ленте в «Фейсбуке».
Камилла вошла в комнату и громко сказала:
– Привет, дорогая!
Ванесса выдернула наушники и, недовольная тем, что ее прервали посреди разговора с сотней виртуальных друзей, буркнула в ответ:
– Ага… привет.
Она встала, чмокнула мать и снова бросилась на кровать, схватив своего электронного друга.
– Ванесса, ты бы лучше пользовалась хорошей погодой, а не кисла в комнате!
– Мама, но там холодрыга! И потом, я сейчас с друзьями обсуждаю важные вещи.
Камилла вздохнула.
– Не знала, что «обсуждать» можно молча.
Дочь ее уже не слышала. Ее палец порхал по клавиатуре, ставя лайки.
Очередной чрезвычайно важный пост погрузил ее в глубокие раздумья: «Как оттаять лобовое стекло, когда у вас нет скребка и вы опаздываете». Пост сопровождался селфи приятеля ее лучшей подруги, который гордо позировал за рулем автомобиля с бутылкой горячей воды в руке.
– Ты не видела отца?
Никакого ответа; громкие звуки песни «Я убегаю» Мэтра Гимса заглушали голос матери.
Камилла не стала повторять вопрос, решив, что лучше примет душ и переоденется; приближался час обеда.
Ришар вошел в комнату, когда его жена, еще в нижнем белье, приглаживала щеткой влажные волосы.
– Я видел твою машину, ты давно приехала? – спросил он, ища взглядом дочь.