Наталья Александрова
Золотое сердце Вавилона
© Н. Александрова, 2022
© ООО «Издательство АСТ», 2022
– И представляешь, мама, директор вынуждена была со мной согласиться!
Произнеся эти слова, муж оглушительно рассмеялся. Глаза его при этом стали узкими, как у китайца, а рот, наоборот, ненатурально растянулся, как у клоуна, и я поскорее зажмурилась, чтобы не видеть его смеющимся. И сам смех – высокий, дробный, как будто рассыпали по столу мелкий горох, – едва не заставил меня передернуться. Перед глазами возникла эта самая куча гороха – сухого, червивого… с детства ненавижу гороховый суп!
– Сыночек мой, – нежно проворковала свекровь. – Ты, как всегда, на высоте!
Я поскорее открыла глаза, чтобы не видеть жуткий горох. И тотчас перехватила взгляд свекрови. Иногда было забавно наблюдать за тем, как меняется этот взгляд. Если свекровь смотрела на своего сыночка, то в глазах ее всегда сквозили немое обожание, ласка и нежность. Если же свекровь смотрела на меня, то все было совсем не так. Взгляд ее становился сладким, как сахарный сироп. Причем сироп не от вишневого варенья или, скажем, черничного. Нет. А от варенья, например, из зеленых кабачков. Когда-то давно мать один раз сварила такую гадость и больше уже никогда так не делала, потому что есть это было невозможно, так и скисли три банки в буфете.
Если же свекровь ненароком забывалась или мне удавалось перехватить ее взгляд, когда она думала, что ее никто не видит, то во взгляде этом было легкое презрение вкупе с настороженностью. Свекровь меня не то чтобы опасалась, но постоянно была начеку. Держала, в общем, руку на пульсе.
Раньше, года полтора назад, то есть почти сразу после того, как я вышла замуж, меня это даже забавляло. Теперь же было просто противно.
Муж наконец перестал смеяться и не то чтобы сильно похорошел, но смотреть на него можно было без содрогания. Правда, недолго, потому что он стал пить кофе, налитый мамой. Кофе был слабый, да еще разбавлен молоком и приторно сладкий, муж пил его из большой кружки, блаженно жмурясь, отчего глаза его снова сделались узкими щелочками. Еще он громко причмокивал и сглатывал.
Против воли я воочию увидела, как бурда, именуемая в этом доме кофе, проходит через его горло, падает в пищевод… что там дальше?.. желудок, кажется…
Я так резко вскочила со стула, что он упал с оглушительным грохотом на пол.
– Тонечка, ты кофе будешь? – нарочито ласково спросила свекровь.
– Нет, лучше чай, – сквозь зубы ответила я и положила в чай два ломтика лимона.
– Тебе нехорошо? – встревоженно спросила свекровь. – Болит что-нибудь?
– Все в порядке, – я глотнула горячего чая, обожглась и немного пришла в себя, – подавилась просто.
Свекровь посмотрела так пристально, что мне захотелось показать ей язык или прыснуть чаем, как в детстве мы баловались водой. Положение спас муж.
– Мамуля, можно мне еще кофе? – спросил он, и свекровь тут же переключилась на своего обожаемого сыночка.
Я откусила лимон, скулы тотчас свело от кислого, зато тошнота отпустила. Страх свекрови был написан у нее на лбу огромными буквами: она боялась, что я забеременею. Ребенок ей был не нужен – это создало бы дополнительные проблемы. Она так боялась его появления, что была не в силах этого скрыть.
Тошнота появилась несколько месяцев назад. Вот также утром я сидела за завтраком напротив своего мужа и смотрела, как он ест манную кашу.
Манную кашу я тоже ненавижу с детства, просто терпеть не могу. Не подумайте, что я такая капризуля, просто у каждого нормального человека есть две-три вещи, которые он не выносит. Физически не выносит. Моя подружка Ленка Соловьева, к примеру, терпеть не может кипяченое молоко, даже запаха его не переносит. Если у соседей сбежит молоко, то ей прямо плохо делается. Даже к врачу ее в детстве водили, врач сказал – такое явление называется идиосинкразией. Вроде как аллергия, только психологическая.
И вот сидела я тогда напротив мужа и старательно отводила глаза от его тарелки: мало того что он ел манную кашу, главное – как он ее ел. Сначала делал в каше небольшую ямку, и свекровь наливала туда ложку растопленного масла. Потом он аккуратно посыпал кашу сахаром, тщательно следя, чтобы ненароком не попало в масло. Дальше, полюбовавшись на свою ювелирную работу, начинал осторожненько проедать в каше ходы и дорожки, как мыши делают это в сыре, если, конечно, им улыбнется удача и посчастливится наткнуться на целую головку сыра.
Свекровь с улыбкой умиления смотрела тогда, как ее ненаглядное сокровище возится с кашей, а муж при этом еще и непрерывно говорил. Пересказывал свои сложные и высокие отношения с директором школы, последними словами ругал завуча, отпускал нелицеприятные замечания об учителях.
Муж работает учителем в средней школе, которая находится у нас во дворе. Преподает русский язык и литературу. Свекровь глубоко убеждена, что его в школе ценят, потому что он – замечательный преподаватель. Впрочем, она считает, что ее сыночек замечателен во всем. Я же с некоторых пор думаю, что просто в школе так не хватает учителей, что мало-мальски приличный непьющий мужчина котируется там на вес золота.
В процессе своего монолога, потому что свекровь только поддакивала и улыбалась, муж уронил ложку, она упала на стол, и вот, глядя на ошметки манной каши на клеенке, я вдруг почувствовала, что сейчас меня вырвет. Вот прямо сюда, на ту же клеенку.
Едва хватило времени, чтобы выскочить из-за стола и добежать до ванной. Там я умылась холодной водой, и тошнота отступила. Муж ничего не заметил, но свекровь посмотрела на меня с тревогой.
Следующий раз это снова случилось за завтраком, на этот раз муж ел оладьи с малиновым вареньем и снова непрерывно говорил, пересказывая в лицах явление в школу комиссии из роно. В процессе разговора он выронил изо рта кусок оладьи, и, увидев, как он шлепнулся на тарелку, разбрызгивая вокруг капли малинового сиропа, я снова была вынуждена выбежать из-за стола.
Муж опять ничего не заметил, а свекровь перехватила меня на выходе из ванной и спросила вполголоса, не беременна ли я. Я помотала головой и поскорее ускользнула на работу. По дороге прикинула по датам и уверилась, что беременность наступить никак не могла, уж не так часто мы с мужем занимаемся сексом. Тест тоже ничего не показал, и на душе у меня полегчало, но, с другой стороны, всякое могло случиться, и я взяла у Ленки Соловьевой телефон ее гинеколога – не хотелось идти в районную консультацию.
Доктор внимательно меня выслушала и осмотрела, сказала, что по ее части все в порядке, и назначила обследование и анализы. В общем, я оставила в этой клинике кучу денег и получила бумажку, в которой было написано, что я здорова и не беременна. Тошнота по утрам, однако, продолжалась с завидным постоянством. Свекровь бесконечно приставала с расспросами, и даже моя справка ее не слишком успокоила.
Если бы она знала, как страстно я не хочу ребенка от ее сына, она бы так не изводилась.
Я продолжала теряться в догадках, что это на меня нашло, пока в один прекрасный день меня не осенило: все дело в муже. В самом деле, глупо было бы думать, что так на меня действует обычная еда. Ну, ненавижу я манную кашу, так ведь не ем же ее! И ежедневно перед моими глазами проходит множество различных продуктов разной степени привлекательности и свежести. Именно проходит, то есть непрерывно движется по ленте транспортера.
Я работаю кассиршей в продуктовом магазине. Не в большом супермаркете, где порядка и чистоты побольше, а в обычном сетевом магазине. Ходят к нам пенсионеры и вообще небогатые люди, ошибочно думая, что у нас дешевле. Может, конечно, и дешевле, но качество гораздо хуже.
Вот вчера одна бабуся взяла с полки рваный пакет с сахарным песком, да еще и разбила туда банку с томатным соусом. Все это оказалось возле моей кассы, так я и глазом не моргнула!
Рядом с нашим магазином находится «Макдоналдс», и я спокойно отношусь к запаху сомнительных подгорелых котлет – привыкла уже. Так что еда была ни при чем, все дело в муже. А тошнило меня именно за завтраком потому, что к совместному нашему ужину я приползаю настолько усталая, что мне уже все до лампочки – как он там ест, о чем разговаривает с мамашей…
Со временем я научилась успешно сдерживать позывы тошноты, в таких случаях помогают лимон или клюква. В общем, если у Ленки Соловьевой идиосинкразия на кипяченое молоко, то у меня – на собственного мужа.
Вы спросите, отчего я не пытаюсь устранить источник раздражения? Казалось бы, чего проще – если видеть его не можешь, тошнит тебя от него, наружу выворачивает, а детей у вас нет, так разойдитесь красиво, и дело с концом!
А куда мне деваться? Снимать квартиру? С моей зарплатой кассирши это нереально. Или же разменивать эту вот, где мы живем с мужем и свекровью?
Но тут все не так просто. Точнее, все сложно. А с моей невезучестью и глупостью почти невозможно. Да что там «почти» – совсем никак.
Я повернулась к свекрови спиной и допила чай с лимоном.
– Тонечка, ты не опоздаешь? – спросила она. – Витюша-то не торопится сегодня…
Можно подумать, что когда-нибудь торопится! Сам хвастался, что ходит только ко второй паре, с завучем воевал, но своего добился. А сейчас лето, экзамены, так что он вообще не каждый день в свою школу таскался. Репетиторством не занимался из принципа, говорил, что настолько хорошо объясняет материал, что не понять его может только полный дурак, а такому и репетиторство не поможет. Ну, теперь школьники пошли продвинутые, все экзаменационные задания из Интернета скачают.
Ладно, меня от этих школьных терминов тоже тошнит. И от сладкого голоса свекрови. Ишь как выпевает: сыночек, Витюша, а то еще: Витеночек! Вообще-то его зовут Виталий. Мамаши двоечников так и спрашивают по телефону: «Можно Виталия Евгеньевича?» Ненавижу.
Самое главное, что ненавидеть и злиться можно в данном случае только на себя, потому что по большому счету муж ничего плохого мне не сделал. Хорошего, кстати, тоже, но это вопрос субъективный, здесь у каждого свое мнение. Его мамаша убеждена, что само присутствие ее сына в моей жизни уже должно меня радовать до колик в животе. Или до тошноты.
Усилием воли я отогнала от себя эти мысли, потому что они приведут только к тому, что я и вправду опоздаю на работу. А менеджер Зойка такая стерва, выдумала систему штрафов, за каждые пять минут опоздания снимает проценты с премии.
Не подумайте, что все это время я стояла столбом и занималась самокопанием. Нет, я успела между делом одеться и накраситься, торопливо всунула ноги в босоножки и выскочила из дома. Только на лестнице услышала, как капли дождя стучат по металлическому подоконнику, и вернулась за зонтиком. Хотела надеть кроссовки, но сообразила, что на мне юбка; в общем, пока искала джинсы, да еще шнурок запутался… Время катастрофически поджимало, я бегом спустилась по лестнице и налетела на почтальоншу.
– Девушка, вы ведь из двенадцатой квартиры? – спросила она, исподлобья разглядывая меня.
– Ну да! – я застыла на пороге.
– Гусакова А. А. – это, случайно, не вы? – она смотрела с непонятным недоверием.
– Ну, я… – нетерпеливо повторила я. – А в чем дело?
– Это вы, значит, к Шерстоуховым въехали, – констатировала она.
Шерстоуховы – это мой муж и свекровь. Когда я выходила замуж за Виталия, решила не менять фамилию, не нравилась она мне. Свекровь согласилась, и только потом я поняла почему.
– Соседка их, значит, будете… – не отставала почтальонша.
Въехала я в двенадцатую квартиру почти два года назад и теперь уже не соседка, а жена, член, можно сказать, семьи. А почтальонша про это не знает, потому что писем мне никто не пишет и газет я не получаю. И посылок мне никто не шлет.
– Слушайте, я на работу опаздываю! – не выдержала я. – Что вы хотели-то?
– Я-то ничего не хотела, – мгновенно обидевшись, сказала почтальонша, – а вам, между прочим, письмо пришло, заказное. А если вы и взять его не хотите, так я тогда извещение в ящик опущу, а вы сами в отделение наше приходите.
– Ой, мне некогда! – вскричала я. – Давайте сейчас!
– А я не нанималась письма заказные просто так носить, – тетка вошла в раж, – ноги отваливаются!
Я поняла все правильно и полезла за кошельком. Почтальонша выдала мне желтый конверт с напечатанным адресом. Все верно: Казанская улица, дом пять, квартира двенадцать, Гусаковой А. А.
Вместо обратного адреса стоял смазанный штамп, я разглядела только слово «нотариус».
Запихивая конверт в сумку, я посмотрела на часы и охнула – теперь я точно опоздаю!
Маршрутка ушла, пришлось ехать на автобусе, и народ так давился, что нечего было и думать достать из сумки конверт. Я плотно прижала сумку к груди и на всякий случай волком зыркнула на мужичка с бегающими глазками, отиравшегося рядом.
– Девушка, – тотчас закричал он, – вы что это так на меня смотрите?! Вы что это подумали?
– Отвали! – посоветовала дородная тетя, стоящая рядом. – Отвали, козел, а то как врежу!
Мужичка как ветром сдуло. Казалось бы, в такой толпе не повернуться, а вот поди ж ты…
На рабочее место я опоздала на пятнадцать минут.
– Рекорд! – с непонятным выражением прошептала Катерина, сидевшая за соседней кассой. – Слушай, Зойка уже изошла на дерьмо, мало тебе не покажется…
В магазине по утреннему времени народу было немного. Хоть пенсионеры и ранние пташки, сейчас многие подались на дачу, на огороды.
Я прошла прямо в зал, не заходя в подсобку, чтобы не сталкиваться с менеджером, поэтому переодеться не успела. Нам полагается форма – уродские белые блузки с красным воротником и логотипом магазина на кармашке. Летом в ней жарко, а зимой – холодно, но начальство распорядилось, и приходилось носить.
К моей кассе нетвердой походкой подошел мужичок со следами сильного похмелья на лице. В руках он держал две бутылки пива. Рабочий день начался.
Официального обеда у нас нет, но каждые два часа полагается перерыв на десять минут – освежиться, покурить кому надо, можно кофейку выпить или съесть что-нибудь, если успеешь. Рыжая Зойкина голова появлялась в зале, на меня она не смотрела, но весь персонал прекрасно знал, что наша Зоя никогда ничего не забывает и ничего никому не прощает. Как говорят, она не злопамятная, просто злая и память у нее очень хорошая.
Я ждала своего перерыва с нетерпением – переодеться нужно и посмотреть, что же там, в заказном письме. Все-таки от нотариуса, не каждый день такие письма получаю…
Но когда прибежала довольная Катерина и кивнула мне – иди, мол, пока кофе не остыл, наша Зоя выскочила, как чертик из табакерки, и встала у меня на пути.
– Гусакова! – прошипела она. – Могу я поинтересоваться, куда это ты намылилась?
– У меня перерыв, – кротко ответила я.
– Никуда не пойдешь! – рыжая ведьма подошла ближе и схватила меня за рукав. – Ты опоздала на двадцать минут, значит, будешь без перерыва работать!
– Но, Зоя, мне в туалет надо…
– Потерпишь! – припечатала эта сволочь, и в голосе ее прозвучало неприкрытое злорадство.
– Ну, знаешь! – мне действительно было нужно, а еще вдруг накатила такая злость, что даже заломило в висках.
Я с грохотом задвинула кассу и выскочила в зал. Немногочисленные покупатели уже поглядывали в нашу сторону с опасливым любопытством, одна женщина на всякий случай отошла подальше. Зойка не посмела ничего сказать, но направилась за мной с таким видом, что я опасливо оглянулась на бегу.
Она перехватила меня в раздевалке.
– Можешь не переодеваться! – визгливым голосом заорала она. – Ты уволена!
– Как так? – я растерялась. – За одно опоздание?
– Да ты работать не умеешь нисколько, покупатели жалуются, у тебя недостача вечно!
Насчет недостачи она врала, не было этого, а покупатели всегда жалуются, бабки вечно всем недовольны, им угодить невозможно, хоть в лепешку расшибись.
– Но Зоя… – я решила спустить скандал на тормозах, уж очень не хотелось начинать изнурительные поиски работы. Сейчас лето, с этим будет трудно, не в ларек же идти…
– Не смей мне тыкать и Зоей звать! – орала рыжая ведьма. – Я с тобой водку не пила!
Что, интересно, она имеет в виду? Что я на работу пьяная прихожу? Или под забором валяюсь?
Я взглянула ей в лицо и поняла, что мирного разговора у нас не получится.
– А как мне к тебе обращаться? – огрызнулась я. – Зоя Ивановна? Или вообще мадам Желудева? И хватит орать уже! Вычти там за опоздание сколько положено и не мешай работать!
– Я сказала – ты уволена! – она успокоилась. – Нам такие дуры в магазине не нужны!
– Магазин не твой, ты такой же наемный работник…
– Пошла вон! – У меня еще сильнее заломило в висках от ее крика. Да, похоже, вместе нам с Зойкой больше не работать.
– Расчет давай! – я отвернулась к своему шкафчику.
– Завтра в главном офисе получишь! И сегодня до конца дня отработаешь!
– Вот уж фиг тебе! – рявкнула я. – Уволена так уволена! Хоть сама за кассу садись!
Если бы она сказала еще хоть слово, я бы выдрала ей рыжие волосенки. Но Зойка посмотрела мне в глаза и ушла молча. Собралась я быстро, не было у меня никаких вещей, в этом магазине я работала всего-то меньше полугода.
С Катериной простилась издалека – у нее была очередь, и пошла себе на улицу. Миновала «Макдоналдс», автобусную остановку, химчистку и парикмахерскую.
Что делать? Куда податься? Если домой, то свекровь сразу начнет спрашивать, почему я не на работе, потом будет утешать фальшивым слащавым голосом. Мужу-то все равно, он только о своем всегда рассказывает.
Я увидела вывеску кафе и решила посидеть и отдохнуть немного. Заодно и кофе выпью, а то на работе не получилось.
В кафе было мало народу, потому что время завтрака давно прошло, а время обеда еще не наступило. Было полутемно и прохладно. Я заказала большую чашку капучино и кусок творожного торта. Играло негромкое ретро, никто мне не мешал, я отхлебывала кофе и раздумывала о своей жизни.
Вот вроде бы не уродина и не полная дура, а жизнь все время подкидывает такие подлянки, от которых я не могу опомниться и опускаюсь все ниже и ниже. Что сегодня орала эта стерва Зойка? Что я вообще ничтожество, ничего не умею и даже для такой простой работы ума у меня не хватает. Ну, положим, на восемьдесят процентов это все вранье, но почему она прицепилась именно ко мне? Другие тоже опаздывают, и покупатели на них жалуются, но крайней почему-то оказалась я.
Мы жили с родителями втроем, ни братьев, ни сестер у меня нет. Бабушек-дедушек я тоже не помню. Жили так себе, не было в наших отношениях особенной нежности и любви. Когда я закончила школу, мне надоели вечные материны попреки – дармоедка, мол, эгоистка и лентяйка – и я решила пойти работать. Закончила секретарские курсы и тут же нашла работу в одной маленькой фирме.
Но проработала там недолго, потому что фирма очень быстро разорилась. Я устроилась в другую фирму, уже по знакомству, но пришлось уволиться через два месяца, потому что начальник расстался со своей постоянной любовницей и начал вязаться ко всем подряд. Когда он три раза в течение одного дня ущипнул меня за попу, я возмутилась и подала заявление.
В приличное место меня не брали – я плохо знала компьютер, кофе заваривала отвратительно, да и одевалась бедновато, в меру своих финансовых возможностей. Словом, украшением приемной служить никак не могла, а работать не умела.
Наконец мне вроде бы повезло – начальник попался немолодой и невредный, прощал мне ошибки в работе, жалел даже. Сам он был одинокий, дети давно уехали не то в Израиль, не то в Америку, а жена все время болела. Хороший, в общем, был дядька, оплатил мне компьютерные курсы, все уговаривал учиться. Я относилась к нему с уважением, если надо было задержаться – никогда не отказывалась. За добро нужно платить добром.
И вот сидели мы как-то вечером, он мне диктовал что-то – ему срочно надо было успеть к утру, и в офис явилась его жена. Оказалось, что она больна психически и по полгода проводит в сумасшедшем доме. А сейчас ее временно выпустили. Но не потому, что она нормальная, просто у них мест мало, очередь из психов большая.
В общем, увидев меня наедине с мужем, тетя устроила грандиозный скандал, орала так, что на улице было слышно. Пыталась выдрать мне волосы и выцарапать глаза, шеф ее еле удержал. Но сам пострадал – она стукнула его дыроколом, да так сильно, что пробила голову до крови. Хорошо, что подоспела охрана. И главное, никто ведь и понятия не имел, что она сумасшедшая, все подумали, что она застала нас с шефом за чем-то этаким. Короче, их растащили, а шефа хватил инфаркт прямо тут же, в кабинете.
Умер он в больнице через два дня. Женушке его ничуть не попало – она предъявила справку из психбольницы, а меня таскали в полицию на допросы. Работа в фирме, естественно, накрылась медным тазом, да еще и слухи обо мне пошли разные, в общем, с секретарством пришлось на этом завязывать.
Мать, кажется, поверила в то, что ненормальная жена шефа застала нас тепленькими, во всяком случае, все время твердила, что дыма без огня не бывает и что нечего было торчать с ним вечерами, лучше бы дома сидела и по хозяйству что-нибудь полезное сделала.
Нервы мои были ни к черту, и как-то мы крупно поругались. Скандалили мы и раньше, то есть мать заводилась с полуоборота по какой-нибудь ерунде. Обычно ее унимал отец – просто говорил тихо: «Таня…» И смотрел при этом строго. Его она слушалась.
В этот раз все было сложнее, они выставили меня из комнаты и о чем-то говорили там вполголоса. Мне было ничуть не интересно, и я ушла к себе, чтобы поплакать в подушку.
Было ужасно себя жалко – угораздило же вляпаться в такую историю. Теперь соседи смотрели на меня косо, а родная мать в сердцах обозвала неприличным словом. И главное, совершенно без основания! Хотелось послать их всех подальше и уйти. Но куда? Был у меня парень еще со школы, но в последнее время мы с ним как-то разбежались. А после той истории, когда умер шеф, он со мной и разговаривать не стал. Ну, не больно-то и хотелось.
Отец тогда пришел ко мне в комнату и сказал, чтобы я поступала учиться. Он советовал на бухгалтера – профессия востребованная, и учиться не пять лет, как в институте. Мне было все равно, и я выбрала техникум, где готовили бухгалтеров.
А когда закончила его, то отец неожиданно умер – что-то там у него оказалось не в порядке внутри, сделали операцию, но неудачно, не вышел из наркоза.
Если вы думаете, что общее горе сблизило нас с матерью, то глубоко ошибаетесь. Стыдно признаться, но особого горя я не испытала. Как я уже говорила, в отношениях у нас в семье не было теплоты и нежности, хотя отец меня никогда пальцем не тронул, не ругал сильно и даже заступался иногда перед матерью.
С матерью отношения разладились окончательно, и когда она предложила разменять нашу трехкомнатную квартиру, я согласилась без долгих колебаний. Она провернула все на удивление быстро, я въехала в первую же попавшуюся однокомнатную квартирку в обычном доме. Себе она выбрала что-то получше, но меня в гости не приглашала, сказала, что мы друг с дружкой ужиться не можем, поэтому она надеется, что видеться мы больше не будем.
Я только пожала плечами и подумала, что все к лучшему, буду сама устраивать свою жизнь.
Разобравшись кое-как с обустройством квартиры, я принялась за поиски работы. И тут начались сложности, потому что никто не хотел брать бухгалтера без опыта работы и без рекомендаций.
В конце концов я встретила одну девицу из техникума, звали ее Ульяна. Во время учебы мы с ней мало общались, как-то не пришлось. Пересеклись только один раз, на первом курсе меня пригласил на вечеринку один парень, на которого, как выяснилось, эта Ульяна имела виды. Я об этом понятия не имела и еще удивлялась, что она весь вечер смотрит на меня волком. С тем парнем мы повстречались некоторое время и расстались без взаимных обид, мне было с ним неинтересно, скучноватый оказался тип и очень самовлюбленный.
Через какое-то время их с Ульяной стали видеть вместе, и она теперь при встрече смотрела на меня с превосходством. Я только плечами пожимала – да ради бога, совет да любовь.
И вот примерно через полгода после окончания техникума мы с Ульяной случайно столкнулись в Пассаже. Сделали вид, что обрадовались, выпили кофейку в галерее. Она сообщила, что выходит замуж, я пожаловалась, что не могу найти работу. И тут глаза ее блеснули, и она сказала, что может мне в этом деле посодействовать, якобы ее соседка только что уволилась из одной коммерческой фирмы, там срочно ищут бухгалтера, и меня возьмут по ее, соседкиной, рекомендации. Оклад приличный.
Я ужасно обрадовалась, потому что деньги подошли к концу, а к матери по этому вопросу нечего было и думать обращаться. Но сделала серьезное лицо и спросила, отчего уволилась соседка и почему сама Ульяна не идет работать в эту фирму, раз место такое хорошее и оклад приличный. Ульяна ответила, что соседка нашла другое место, еще лучше, а она сама работать после замужества вообще не собирается, муж будет ее содержать.
В эту фирму меня и вправду взяли охотно. Фирма была небольшая, я довольно быстро освоилась, потому что на первых порах в бухгалтерии не было ничего сложного. Директор, он же хозяин фирмы, в офисе не появлялся, всем заправляла его зам, Оксана Григоренко – крупная такая деваха, всего у нее было много, даже чересчур: и волос, и голоса, и фигуры. Оксана несколько раз в месяц носила документы директору на подпись, а я занималась бухгалтерией.
Так прошло несколько месяцев. Не то чтобы мне очень нравилась работа, но я притерпелась к Оксане и немножко расслабилась.
И вот после сдачи очередного квартального отчета меня вызвали в налоговую инспекцию, и там незнакомая баба, не та, с кем я имела дело раньше, сказала, что в фирме огромная недоимка по налогам. Я смотрела на нее непонимающими глазами, тогда она ткнула пальцем в соответствующую графу ведомости.
– Ах, это… – я перевела дух, – так у нашей фирмы же налоговые льготы. Еще с позапрошлого года!
Баба уставилась на меня абсолютно неживыми прозрачными глазами и сказала, что была проверка и что все справки о налоговых льготах оказались липовыми. То есть бухгалтерские документы фальшивые, а это, милая девушка, уголовно наказуемое деяние. Забыв проститься, я бросилась к Оксане. Та выслушала меня недоверчиво – дескать, я все наверняка путаю по своей неопытности и бестолковости, потом взяла документы и пропала до конца дня. Я пила поочередно то кофе, то валерьянку, потом появилась Оксана и заперлась со мной в кабинете. Она закрыла окно, отключила телефон и только тогда сообщила мне вполголоса, что все верно, злоупотребления имели место, все справки о налоговых льготах фальшивые.
– Ты знала! – вскричала я, наконец-то прозрев.
– Не ори! – спокойно ответила она. – Если я что-то и знала, то с меня спроса никакого. Я в этой фирме никто. А право подписи у тебя и у директора.
Далее оказалось, что директор, он же владелец фирмы, давно уже проживает на Кипре, и Оксана передавала ему документы с оказией, иногда и сама летала на выходные. У него таких маленьких фирмочек было несколько, он проворачивал какие-то дела, деньги перекачивал или еще что, Оксана сказала, что мне это не важно. А важно то, что за это полагается тюрьма. А поскольку директор со своего Кипра возвращаться не собирается, то сидеть буду одна я.
На такой минорной ноте мы с ней простились до утра.
Не стану рассказывать, как я провела эту ночь. То есть сначала, придя домой, я позвонила матери. Больше некому было звонить. Но как только она услышала мой гнусавый от слез голос, заорала в трубку, чтобы я оставила ее в покое, чтобы не портила ей жизнь и так она достаточно от меня натерпелась. И бросила трубку.
Скажу сразу, тогда меня спасло только то, что в доме не было никаких сильнодействующих лекарств. В противном случае я наглоталась бы таблеток и не сидела бы сейчас здесь, в кафе, терзаясь воспоминаниями. Может, и к лучшему…
Я позвонила Ульяне, чтобы она помогла мне разыскать ее соседку. Потому что по всему получалось, что моя предшественница на посту бухгалтера прекрасно знала все, что творилось в этой фирме. Потому и уволилась.
Ульяна очень удивилась моему звонку, сказала, что про соседку ничего не знает, потому что живет сейчас у жениха, у нее скоро свадьба. Когда же я по дурости выболтала ей, что у меня неприятности, в голосе Ульяны послышалась такая радость, что я поскорее повесила трубку. То есть, запоздало поняла я, это она нарочно меня подставила, предложив сомнительное место. Ну вот что такого плохого я ей сделала? Парня увела? Так он потом все равно к ней вернулся!
Однако предательство Ульяны не настолько меня ранило, как разговор с матерью. То ли я уже притерпелась, то ли не ждала от Ульяны ничего хорошего.
В общем, утром Оксана снова заперлась со мной в кабинете и заявила, что вопрос с налогами можно решить. Только нужны деньги. Причем большие. Не для того, конечно, чтобы заплатить недоимку, а для того, чтобы укротить ту самую налоговую бабу. А большие деньги нужны потому, что она уже к этому делу внимание привлекла. И теперь не только ей заплатить нужно.
С замиранием сердца я спросила сколько. Оксана оглянулась на дверь и шепотом назвала сумму. Я сразу успокоилась – таких денег у меня не было. Не было даже половины. Да что там, и четверть такой суммы я собрать ни за что не могла.
Никогда в жизни не водилось у меня денег. С родителями жили мы бедновато, зарабатывала я мало, едва хватало на одежду и кое-какие развлечения, богатых родственников не было.
– Продавай квартиру, – посоветовала Оксана, – в противном случае – тюрьма. Там тебе квартира точно не понадобится.
Я вспомнила прозрачные, абсолютно неживые глаза налоговой бабы и поняла, что на снисхождение рассчитывать не приходится.
Оксана очень быстро все организовала, буквально за неделю квартирка моя оказалась продана, а так как по закону человека нужно куда-нибудь выписать, то я оказалась владелицей крохотной темной комнатушки в старом доме на Казанской улице. Матери я про перемену места жительства не сообщила.
И начался следующий этап моей невезучей и скучной жизни, про который тоже не хочется вспоминать.
Внезапно мне стало так плохо, что захотелось упасть головой на стол и зарыдать. А потом биться головой о стену и выть. Я даже удивилась – с чего это вдруг? Зойка нахамила, уволили меня из магазина? Так не в первый раз такое происходит. Можно бы и привыкнуть. Не к кому обратиться, не у кого просить помощи или хотя бы простого утешения, потому что хоть и есть у меня по документам муж, но он, говоря прямо, – форменный козел, тряпочный урод и законченный придурок. А может быть, я другого и не заслуживаю?
Слезы подступили к глазам, и я полезла в сумку за платком. И тут под руку попался желтый конверт. Я совсем про него забыла!
Я достала конверт и повертела его в руках. Все правильно, адрес мой, и фамилия моя, и инициалы – Гусаковой А. А. Это я, Антонина Алексеевна, только по отчеству никто еще меня не называл. И не будут называть, если дальше все пойдет в прежнем духе.
Отчего-то я медлила открывать конверт. Хотя очень хотелось узнать, что же там такое. Очевидно, я боялась разочарований. И так за всю жизнь накопилось их у меня множество.
Я оглянулась по сторонам. Народу в кафе прибавилось – подошло время ланча, однако никто на меня не смотрел, как обычно, я никого не интересовала. Что ж, я привыкла.
Из надорванного конверта я вытащила лист бумаги. Отпечатано на принтере:
«Уважаемая госпожа Гусакова!
Государственный нотариус Винетутов Б. Б. приглашает Вас 12 июня сего года к 15.00 в свою контору, находящуюся по адресу: ул. Восстания, дом 25, для ознакомления с условиями завещания. Если Вы не сможете явиться к означенному времени, просьба заблаговременно сообщить об этом по телефону…»
Далее был указан номер и стояла подпись. А потом печать именная: «Нотариус Винетутов Б. Б».
Я отложила письмо и тяжко вздохнула. Какое завещание? Кто мне мог что оставить?
После смерти отца прошло несколько лет, завещание давно потеряло силу. Да и не могло после него остаться ничего ценного. Как я уже говорила, жили мы бедно. Отец работал инженером-наладчиком, в моем детстве много ездил в командировки, потом перестал, потому что, по его собственным словам, все развалилось и нечего стало налаживать. Так, перебивался кое-как. Мать же никогда толком не работала, то есть чтобы получать серьезную зарплату. То брала группы продленного дня, то вела при ЖЭКе кружок мягкой игрушки, была даже какое-то время приемщицей в химчистке и администратором в зубной поликлинике. Вечно она пилила отца, что в доме нет денег. А он отмалчивался, только иногда, когда она очень уж расходилась, говорил тихо: «Таня…» – и она почему-то успокаивалась.
Я тупо смотрела на письмо, пока меня не осенило, что сегодня как раз двенадцатое июня, так что нотариус Винетутов ждет меня в три часа. А сейчас уже четверть третьего. Улица Восстания отсюда не так далеко, успеть можно. И даже паспорт у меня в сумочке оказался совершенно случайно, забыла выложить. Хорошо, что свекровь не видит, она вечно ругается, что я документы с собой таскаю…
Выходит, хорошо, что меня уволили, а то Зойка, стерва рыжая, ни за что не отпустила бы с работы. Я причесалась, подкрасила губы и поспешила на улицу Восстания.
В приемной нотариуса было жарко и душно.
Вдоль стены стоял диван, обитый потрескавшейся искусственной кожей, и несколько жестких офисных стульев. Над диваном висела репродукция картины – море, покрытое барашками волн, бригантина, скользящая по этим волнам под всеми парусами, а над ней – летящие в неизвестном направлении дикие лебеди.
На диване, на разных его концах, чтобы случайно не соприкоснуться, сидели мужчина и женщина и смотрели в разные стороны. По всему было видно, что это муж и жена в последней стадии развода. Между ними чувствовалось такое напряжение, что воздух потрескивал, как перед грозой.
На стульях сидело еще несколько человек, все были очень озабочены. Еще одна озабоченная женщина быстро ходила по приемной взад-вперед, как тигр в клетке, и то и дело нервно поглядывала то на часы, то на дверь нотариуса.
Вдруг эта дверь приоткрылась, оттуда выглянул серьезный молодой человек с розовыми, светящимися на солнце ушами и внимательно оглядел приемную.
– Я, я! – бросилась к нему нервная женщина. – Я первая! Я уже давно жду!
– Фамилия? – осведомился, судя по всему, помощник нотариуса.
– Курослепова! Я записывалась на двенадцать…
– Обождите! – молодой человек бесцеремонно отодвинул ее от двери. – Вас вызовут! А Гусакова есть?
Все завертели головами. Даже муж и жена на диване взглянули друг на друга.
– Я Гусакова! – призналась я, сделав шаг вперед.
– Заходите! – молодой человек чуть отступил в сторону, приглашая меня в кабинет.
– Как же так? – возмущенно запыхтела нервная женщина. – Она только что пришла и уже заходит, а я записывалась на двенадцать и все еще дожидаюсь…
– Вас вызовут! – и молодой человек громко захлопнул дверь у нее перед носом.
Я оказалась в кабинете нотариуса.
Нотариус выглядел как-то странно. Казалось, он не родился и вырос, как все остальные люди, а был создан искусственно путем сложения двух разных людей. Причем сложили их не очень аккуратно, наспех, должно быть, перед самым Новым годом.
Правая половина нотариуса была спокойная и неторопливая. Правая рука, как и положено, спокойно лежала на столе, придерживая стопку документов, правое плечо было неподвижно, в нем ощущалось чувство собственного достоинства. Левая же сторона была какая-то суетливая и беспокойная: рука то и дело подергивалась, пальцы нервно барабанили по столу или вдруг снимали с пиджака невидимую пушинку. Даже левое плечо то и дело приподнималось, словно выражая недоумение.
Но заметнее всего разница левой и правой половин проявлялась в лице нотариуса. Правая сторона была неподвижна и спокойна, как лесное озеро на закате, левая же непрерывно гримасничала – уголок рта то приподнимался, изображая кривую усмешку, то печально опускался, щека подергивалась, левый глаз хитро щурился или смущенно опускался. Даже цвет глаз был разный: правый – блекло-голубой, левый – откровенно карий.
– Борис Борисович, вот госпожа Гусакова, – доложил нотариусу его помощник и отступил в сторону, чтобы шеф мог меня как следует разглядеть.
– Очень, очень рад! – проговорил тот, вежливо приподнимаясь мне навстречу.
Точнее, только его левая, суетливая половина сделала попытку подняться, но правая ее удержала. Видимо, посчитала, что это ниже ее достоинства.
– Да, мне пришло вот это письмо, – проговорила я, положив перед нотариусом злополучный конверт. – Но я думаю, это какая-то ошибка… вряд ли это…
– Позвольте… – нотариус взял письмо, пробежал его глазами и взглянул на меня своим правым, солидным глазом. – Нет никакой ошибки. Все правильно. Я пригласил вас для того, чтобы ознакомить с завещанием вашей родственницы, госпожи Вальдшнеп.
– Вальдшнеп? – удивленно переспросила я. – По-моему, это такая птица…
Что-то такое говорил муж про тургеневские «Записки охотника», к нему завуч как раз прислала проверяющего из роно на этот урок. Вот там, у Тургенева, они все стреляли вальдшнепов.
– Насчет птицы ничего не знаю, – правая половина лица нотариуса строго нахмурилась, посчитав мое замечание неуместным, левая же ехидно ухмыльнулась. – Валерия Львовна Вальдшнеп, моя клиентка, оставила законное распоряжение, поручив мне разыскать свою племянницу Антонину Алексеевну Гусакову, то есть вас, и ознакомить ее, то есть вас, со своей последней волей…
– Но у меня никогда не было тети с такой фамилией! – перебила я нотариуса. – Если на то пошло, у меня вообще не было никакой тети. И дяди тоже. У меня из родственников только мать…
Тут я запнулась, припомнив, как мать орала в трубку, чтобы я оставила ее наконец в покое, что она меня знать не желает.
– Насчет дяди ничего не скажу, – строго проговорила правая половина нотариуса. – А последняя воля вашей тети Валерии Львовны заключается в том…
Он (точнее, его правая половина) неторопливо достал очки в тонкой золотистой оправе, водрузил их на нос, придвинул к себе документы, которые аккуратной стопкой лежали справа на столе, и строгим, официальным голосом зачитал:
– «Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Вальдшнеп Валерия Львовна, завещаю принадлежащий мне на правах собственности антикварный магазин, расположенный по адресу: Шестая Советская улица, дом семь, а также находящуюся в том же доме квартиру своей племяннице Гусаковой Антонине Алексеевне…» Вы – Антонина Алексеевна Гусакова? – осведомился нотариус, оторвав взгляд от завещания и подняв его на меня.
– Да, это я… – пролепетала я, потрясенная услышанным, и положила перед ним паспорт.
– Все верно. – Он перелистал страницы паспорта (правой рукой, конечно), тщательно сверил фотографию с оригиналом и вернул мне документ. – Все верно, это вы, и вы можете на законном основании вступить в права собственности.
– Магазин и квартира?.. – протянула я задумчиво. – Вы говорите, что теперь это мое?
– Совершенно верно. Разумеется, после выполнения ряда обычных процедур.
Значит, я смогу переехать в эту квартиру и больше не видеть, как муж пьет по утрам кофе, точнее, ту бурду, которую он называет этим словом? И больше не слышать, как он смеется, словно рассыпая по столу лущеный горох? И больше не слышать приторный голос свекрови и не ловить подозрение в ее взгляде?
Это слишком хорошо, чтобы быть правдой!
Разумеется, все это несбыточные мечты. При моей невезучести и бестолковости окажется, что квартира вовсе не квартира, а собачья конура, а магазина и вовсе нет… Или просто объявится настоящая племянница этой самой госпожи Вальдшнеп, меня назовут самозванкой и выгонят в шею.
– Но вы вступите в права собственности только в том случае, если выполните одно условие… – дудел нотариус.
Ну вот, так я и знала!
Эта несуществующая тетка наверняка придумала какое-нибудь немыслимое условие. Я должна пойти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что…
– Вы не должны продавать магазин, – говорил Винетутов, при этом левая половина его лица скривилась, а левый глаз развратно мне подмигнул. – Вы должны вступить в права наследства и вести дело, как вела ваша… гм… тетя. И жить в той самой квартире.
Вот как? Да я только об одном и мечтаю – чтобы было куда уйти от мужа и свекрови! Чтобы у меня была собственная крыша над головой! Господи, неужели это возможно?
– Я согласна, – как можно спокойнее произнесла я.
Дальше мне дали подписать какие-то бумаги и выдали дубликат завещания. Потом нотариус передал меня с рук на руки молодому человеку с розовыми, светящимися на солнце ушами, который заставил меня трижды расписаться в прошнурованной тетради и еще что-то заполнить.
– Курослепова! – крикнул он, провожая меня.
Нервная тетка рванулась в кабинет, задев меня плечом и даже не извинившись.
Дома свекровь встретила меня удивленно:
– Что случилось, Тоня? Почему ты так рано?
После посещения нотариуса я машинально поехала домой, не взглянув на часы. Оказалось, что было всего шесть часов, а я обычно возвращалась не раньше половины десятого.
– Так… – отмахнулась я, – так получилось…
– Ты не заболела? – свекровь выглядела обеспокоенной.
– Да нет же! – я повысила голос. – Просто в магазине все кассы отключились, какой-то электронный сбой. Вот, пока кассы чинят, нас отпустили.
Она удовлетворилась моим объяснением, еще извинилась, что есть в доме нечего, – у Витюши, мол, педсовет перед выпускным вечером, он придет попозже.
– Да ладно! – есть мне не хотелось. А хотелось поразмыслить над тем, что случилось со мной сегодня. Посмотреть на завещание, подержать его в руках, а то как-то не верилось.
Но об этом нечего было и думать, потому что уединиться здесь было негде. Хотя квартира и большая, но планировка какая-то странная. Две большие, светлые комнаты, когда-то смежные, выходили окнами на улицу. Дверь между ними заколочена и заклеена обоями. Раньше в комнатах жили мать и сын, теперь в одной из них находилась наша с мужем спальня.
То есть это только на словах, потому что на самом деле в комнате жил муж. У него там стоял огромный письменный стол и старинная бронзовая лампа, а еще шкаф с книгами – разумеется, с классической литературой и учебниками. Еще был большой шкаф, забитый вещами, в основном старьем, место которому на помойке, но когда я заикнулась, что хорошо бы шкафчик разобрать, а лучше вообще все выбросить, свекровь впала в ярость.
Справедливости ради следует отметить, что такое с ней случалось редко, поэтому я отступила. Места в шкафу не было, да и брезговала я запихивать свою одежду на старые полки, поэтому хранила все свое барахло в той самой комнатке, в которую меня вселили после продажи однокомнатной квартиры.
Можно считать, что в ней я и жила.
Комнатка площадью семь с половиной метров находилась в конце коридора, рядом с туалетом. Да еще и форма у нее была какая-то неправильная – не квадрат и не прямоугольник, а буквой «Г». Единственное окно выходило во двор-колодец, так что в комнате всегда было темно.
Помню, когда я в первый раз увидела свое жилье, то хотела выброситься из этого самого окна.
А что? Одним махом решить все проблемы.
Не получилось, потому что я не смогла открыть окно – шпингалеты до того проржавели, что без инструментов не справиться. Но у меня под рукой не оказалось никакого инструмента, так что на этот раз обошлось.
Я подышала воздухом через форточку и вышла на кухню знакомиться с соседями. Не то чтобы мне этого хотелось, но нужно же было как-то существовать в коммунальной квартире.
Разумеется, я была готова к тому, что соседи встретят меня в штыки. Еще бы, до сих пор в этой комнатухе никто не жил, мать с сыном привыкли, что у них как бы отдельная квартира. И вот, здрасте – вселили меня. Но после того, как в будущем у меня маячила зона, что мне были какие-то соседи?
Встретили меня настороженно, но приветливо. Свекровь, тогда еще будущая, даже чаем напоила, сразу стала звать Тонечкой. Сынок ее был вежлив, держался скромно.
После того как меня подставили, я поняла две вещи: никому нельзя доверять и самое главное – никому нельзя про себя ничего рассказывать. Чем меньше люди про тебя знают, тем лучше. А тем более незнакомые люди. Так что с соседями я держалась ровно, на вопросы отвечала односложно, на кухне старалась не задерживаться.
Однако будущая свекровь упорно расспрашивала меня о жизни и постепенно выудила-таки, что я одинока, с матерью отношения не поддерживаю, замужем никогда не была, родственников не имею.
Я тогда потихоньку отходила от шока, работать устроилась за небольшие деньги администратором в задрипанный салон красоты и вечерами хотела только одного – чтобы все оставили меня в покое. Не нужны мне были шумные сборища, вечеринки с громкой музыкой и праздники в ресторанах. Хотелось лечь на диван, накрыться одеялом и так лежать, ни о чем не думая.
Так я и проводила выходные – щелкая пультом маленького телевизора, который привезла с собой из той, прежней своей квартиры. Я не успела толком обзавестись хозяйством, так что вся мебель поместилась в эту крошечную комнатку.
Соседи меня не беспокоили. Музыку не включали, у них вообще была только радиоточка на кухне, свекровь тихонько слушала новости и передачу «Литературные чтения». В остальное время в квартире стояла мертвая тишина. Телефон звонил редко, только ближе к концу четверти мамаши начинали интересоваться успехами своих отпрысков. Не ходили к свекрови соседки за солью и спичками, не толклись у ее сына ученики, не забегали на огонек коллеги-учителя. Мне в ту пору даже нравилось такое положение вещей.
Виталий был очень дружен с мамой. Они никогда не ругались, не ссорились, она-то его обожала и не скрывала этого, да и он относился к ней очень хорошо. Помню, я даже как-то позавидовала слегка – вот, близкие, родные люди, любят друг друга, так и должно быть. Не то что в нашей семье…
Моя мать не поздравила меня даже с днем рождения. Да я и сама вспомнила о том, что мне исполняется двадцать четыре года, только накануне. Ленки Соловьевой не было в городе, с остальными друзьями мы как-то в последнее время разошлись.
Зато свекровь тогда оказалась на высоте. Она увидела букет, который подарили мне девочки на работе, и тут же развила бешеную деятельность. Испекла на скорую руку торт – помню, он так и назывался «Гости на пороге», послала сына в магазин за бутылкой вина и подарила мне шелковый розовый шарфик. Виталий еще принес по собственной инициативе коробку моего любимого бельгийского шоколада.
Что-то случилось тогда со мной, когда мы сидели за столом на кухне и Виталий улыбался, сидя напротив, а его мать все подкладывала мне еду на тарелку.
Никто раньше так не суетился вокруг меня, никто не хлопотал, не спрашивал, удобно ли мне сидеть, не дует ли от окна и не пышет ли жаром от плиты. Было приятно, что кто-то о тебе заботится.
Прошло какое-то время, свекровь все продолжала меня опекать, угощала обедом, предлагала пользоваться ее стиральной машиной и наконец завела прямой разговор, смысл которого сводился к тому, что отчего бы мне не выйти замуж за ее сына? И привела кучу аргументов за: Виталик – хороший, добрый человек, не пьет, не курит, профессия уважаемая, а что денег маловато, так зато с работы не уволят, учителя всегда нужны. С жилищными условиями все будет хорошо: после свадьбы оформляем общий ордер, и будет у нас отдельная квартира в центре.
Не то чтобы я не догадывалась о ее планах, просто как-то не придавала им значения, как уже говорилось, была тогда не в лучшей форме. И не ожидала, что она так сразу возьмет быка за рога. Я думала, что ее сынок будет долго за мной ухаживать, в кино водить, в театры, цветы дарить и разговаривать о литературе.
Что ж, против такого времяпрепровождения я не возражала, заодно и образовательный уровень свой повысила бы. Но свекровь взяла все в свои руки, видно, знала своего сыночка, что он будет тянуть кота за хвост и ни на что не решится.
Я тогда несколько растерялась и пробормотала, что мы с ее сыном совсем не знаем друг друга и что я должна подумать. Она отвела взгляд, но я успела заметить, как сверкнули ее глаза.
У себя в каморке я подумала, что единственный аргумент против брака – это то, что я Виталия не люблю.
То есть он мне даже, пожалуй, нравился – мягкий такой, вежливый, не рвач, не хам, не урод. Старше меня на двенадцать лет, так ведь не на тридцать же! А за что мне бороться? За свою независимость? Да я вас умоляю! Кому она нужна-то? Сейчас я одна как перст, а если заболею, воды подать и то некому!
Короче, через два месяца мы с Виталием расписались в загсе, и теперь я могла объяснить свое согласие на этот брак только умственным затмением.
Довольно скоро я поняла, что мой муж – полный и окончательный дурак, несмотря на высшее образование и знание русской литературы. Уж на что я умом никогда не блистала, но тут просто клиника! Еще и ужасающий болтун, какой-то словесный понос на него находил! Ну, возможно, это профессиональное… В постели с ним было тоже невыносимо скучно. Одно хорошо – в этом плане он оживлялся нечасто.
Свекровь перестала надо мной квохтать, но, в общем, вела себя прилично, особенно после того, как мы сделали общий ордер на квартиру. Все было не так уж плохо, пока меня не начало тошнить.
– Тоня, ты отдыхаешь? – свекровь постучала в дверь. – Помоги мне окно вымыть, а то голова что-то кружится…
– Иду! – я не могла не признать справедливость ее просьбы, все же надо иногда что-то и по хозяйству сделать, – Иду, Зинаида Марковна!
Бумаги я сунула за подушки дивана в надежде, что свекровь туда не полезет. Она вообще в эту комнату редко заходила.
Наутро я поднялась рано, как будто нужно было идти на работу. Завтрак уже ожидал на столе, сегодня были сырники. Муж положил на тарелку четыре сырника и оглядел стол. Свекровь выставила сметану, мед, черносмородиновое варенье и шоколадную пасту. Муж на минуту задумался: очевидно, перед ним встала невероятно сложная проблема выбора, затем просветлел лицом и положил на сырники большую ложку варенья.
Я отвернулась на мгновение, а потом увидела, что сверху муж полил варенье сметаной, тщательно все перемешал, попробовал и добавил ложку меда.
Я подумала, что если он положит в это месиво еще и шоколадную пасту, то я встану и уйду, даже чай не буду пить. Муж попробовал, сосредоточенно кивнул и начал есть, непрерывно болтая. Я достала из холодильника апельсиновый сок, ужасно кислый, и отхлебнула полстакана. Помогло.
Выйдя из дома, я позвонила в главный офис. За расчетом велели приезжать к двенадцати. Тогда я заскочила в салон красоты – тот самый, где когда-то работала администратором, и мастер Марьяна была так любезна, что приняла меня прямо сразу.
Салон считался так себе, летом работы у них было мало. Марьяна сделала мне стрижку и осветлила волосы, так что в главный офис я приехала при полном параде. Пускай видят, что у меня все отлично!
Денег выдали за полмесяца, я перекусила в кафе и решила ознакомиться со своей новой собственностью. Что время зря терять?
Я сверилась с запиской.
Все правильно – Шестая Советская улица, дом семь.
Но никакого антикварного магазина здесь не было – был круглосуточный продуктовый, и еще какой-то магазинчик со странным названием «Лоскут», и пельменная, возле которой разговаривали о жизни два глубоко нетрезвых человека.
Я опасливо покосилась на них, отошла в сторонку и еще раз осмотрела фасад дома номер семь, однако и с этой позиции ничего похожего на антикварный магазин не наблюдалось.
Ну да, чего-то подобного я и ожидала. Мне с самого начала показалась подозрительной вся эта история – начиная с письма и заканчивая разными глазами нотариуса Винетутова. И вообще, с какой стати я, при своем удивительном невезении, должна получить какое-то наследство от несуществующей тетки?
Я уже решила уйти. Единственное, что меня удерживало, – домой ужасно не хотелось. Просто до тошноты. Потому что придется сообщить свекрови, что меня уволили с работы. Она, конечно, ничего такого прямо не скажет, но подожмет губы и начнет говорить в пространство, ни к кому в общем не обращаясь, что некоторые несерьезные личности не могут ужиться в коллективе исключительно из-за своих амбиций и плохого характера.
Я вас умоляю, какие еще амбиции! Но спорить со свекровью глупо. Так что выхода, похоже, у меня не было. Не могла же я болтаться по улицам, вон и дождик накрапывать начал…
В это время из подворотни выбежала мелкая кудлатая собачонка, за которой, на другом конце поводка, едва поспевала такая же мелкая кудлатая старушка.
– Стой, Матильда! – безуспешно взывала хозяйка к своей питомице. – Стой, кому говорят! У тебя совесть есть, тунеядка беспардонная?
Собачонка не обращала на ее слова никакого внимания. Она, не разбирая дороги, неслась вперед к одной ей известной цели. На пути у нее оказалась я, и Матильда кинулась мне в ноги. Я шагнула в сторону, пытаясь избежать столкновения, собачонка обогнула меня, опутав мои ноги поводком, и истерично залаяла, пытаясь освободиться. Поводок, зацепившийся за мои ноги, не пускал ее, и Матильда захлебывалась визгливым лаем.
– Заберите вы свою каракатицу кривоногую! – выпалила я в сердцах и наклонилась, чтобы распутать поводок.
Хозяйка Матильды, которая только что почем зря костерила свою непослушную собачонку, мгновенно встала на ее сторону.
– Сама каракатица! – огрызнулась она, бросаясь на помощь истеричной собачонке. – Сама кривоногая! Стоишь тут как каланча пожарная! Понаехали тут…
Я растерялась от возмущения. Уж как хотите, но кривоногой меня еще никто не называл! Может, я и не красавица, но ноги у меня длинные и стройные, с этим до сих пор никто не спорил. И насчет того, что я «понаехала», – тоже полное вранье. Я в этом городе родилась и выросла, знаю его как свои пять пальцев… ну, почти.
– Сама понаехала! – выплеснула я на вредную старуху свое возмущение. – Вместе со своей шавкой!
Та уже успела распутать поводок и теперь бережно прижимала Матильду к груди, что-то ей озабоченно внушая. Однако на мои слова она немедленно и бурно отреагировала. Опустив непослушную собачонку на тротуар, чтобы та не мешала энергично жестикулировать, она подбоченилась, гневно вскинула подбородок и выпалила визгливым, скандальным голосом: