— Ого, ты действительно разбираешься. Не возражаешь, если я присяду?

Никита вскочил на ноги, вертанул мечом фигуру «два колеса», которую кузнец Иван показал, и бросился на девушку уже всерьез, намереваясь проучить проказницу, – ну не по шлему со всей дури молодецкой, конечно, но уж плашмя клинком по мягкому месту – это непременно. Как только меч из ее руки выбьет.

Фиахра посмотрел на нее, затем на место рядом с собой.

Однако меч Любавы выбиваться не пожелал. Никита рубанул сплеча по клинку соперницы – но тот предательски вильнул в сторону, уходя влево от тяжелого удара вместе со своей хозяйкой. Увлекаемый инерцией, Никита сделал шаг вперед – и, как сом на острогу, насадился низом груди на яблоко меча, всаженное коротко и умело на манер разбойничьего ножа.

— Это свободная страна, — ответил он, хихикнув.

Дыхание перехватило, в глазах слегка потемнело. Несмотря на это, Никита все же махнул мечом наудачу…

Бриджит не поняла, шутит он или нет.

Похоже, впустую. Клинок рассек воздух, а синеокая девка возникла откуда-то справа вместе со своим мечом. Который уже опускался Никите прямехонько на шею. Никита чудом успел подставить свой клинок – да куда там! Своим же мечом, принявшим удар, по шее и получил.

Медленно сев, она оглядела комнату.

Рукоятка вывернулась из ладони. Никита ткнулся носом в землю. Выдохнул, сплюнул вязкую слюну, тряхнул головой, отгоняя радужные круги перед глазами, и перевернулся на спину.

— Какое у тебя тут милое местечко.

Любава стояла над ним, нарочито медленно занося меч для завершающего удара. Где-то сбоку раздавались одобрительные голоса дружинников.

— Ага, здесь все мое, полностью! Но для всех места не хватит. Так что тебе придется спать со мной в одной постели! — Фиахра снова хихикнул.

Ах, так! Ладно!..

Бриджит попыталась улыбнуться ему в ответ.

Никита рванулся вперед, подхватил девку под коленки, навалившись всем телом, толкнул.

— Ты давно здесь?

Любава упала навзничь. Меч отлетел далеко в сторону. Никита рванулся снова, подмял под себя девушку, перехватил горло рукой. Ну что, дружинница, как она, хватка лесного охотника, привычного к тугому луку? Чувствуется под кольчужным воротником? Это тебе не железной палкой махать…

— О да, о-о-очень давно, только… я не совсем здесь.

– Проси пощады!

— Не здесь?

И осекся, наткнувшись на взгляд бездонных глаз. Мольбы в том взгляде не было, как и злости. А вот тоска была – не на поверхности, глубже, намного глубже. Скрытая, запрятанная так, что и сама бы не вдруг себе в ней призналась. А Никита разглядел. Как-то сразу, с одного взгляда.

— Ага. Я в Америке с Сарой-Джейн Крэнстон, — он произнес это имя нарочито помпезным тоном. — Мы как Ромео с Джульеттой. О нас даже собираются снять фильм! — он заговорщически склонился к ней, заставив ощутить кисломолочный запах своего дыхания. — Говорят, Колин Фаррелл проявил интерес.

И она про то поняла.

Фиахра постучал себя пальцем по носу и вернулся к просмотру телевизора.

Колыхнулся синий омут – и Никиту как ушатом ледяной воды окатили. «Пощады проси… Вот дурень! Глядишь, попросила бы, кабы могла…»

— Тебе здесь одиноко?

Рука невольно разжалась.

А зря.

— Уже нет. С тех пор, как у меня появился «Скай Спортс»[95]. Мне нравится Джонни, он разрешает смотреть спорт. Он был электриком когда-то, и таким же — ха-ха! — и остался.

Тяжелая окольчуженная рукавица дружинницы врезалась Никите в подбородок. Парня приподняло и отбросило назад. Рука Любавы метнулась к мечу…

— Это хорошо.

– Хватит!

— Ага. Джонни намного лучше старого злого Боба. Который уже умер.

Крик воеводы остановил притупленное острие меча в ладони от незащищенной груди Никиты.

Фиахра отвернулся и уставился в пол. Бриджит понятия не имела, о чем он думает и думает ли вообще. Возможно, за годы изоляции его мысли запутались так, что превратились в ничто. Вдруг он поднял на нее свои большие проникновенные глаза. И где-то там, в глубине этих глаз, она сумела разглядеть поблекший мерцающий взгляд кинозвезды, похороненный тридцатью годами немыслимо жестокого обращения.

Хватит так хватит.

Фиахра заговорил тихим голосом, из которого вдруг исчезли неприятно-визгливые нотки:

Девушка отошла на шаг от поверженного противника, однако меч не опустила. Взгляд синих глаз снова был холодным и внимательным. Да и не показалось ли Никите? Когда огреют тебя железной полосой по затылку, еще и не то привидится.

— Ты… будешь моим особым гостем?

Никита тяжело поднялся с земли, пряча глаза, скинул шлем с подшлемником, отдал девице и надел шапку обратно. Справный воин, нечего сказать, – от девки схватил по самое не хочу. Еще немного – и бабы коромыслами по городу гонять начнут.

Бриджит ласково похлопала его по колену:

Краска стыда заливала уши. Больше всего Никите сейчас хотелось провалиться под землю. Или убежать. Но бежать нельзя – не по-мужски. Тогда вообще засмеют, хоть совсем из лесу не выходи. «А это кто? А это Никитка-охотник, тот, что бегать горазд. Его как-то баба в детинце палкой охаживала, так он от нее шибко ловко убег, не догнала». А еще противно саднил подбородок, по которому прошлась обшитая железом рукавица. Хорошо, хоть зубы целы…

— Ну конечно.

Воевода подошел к поединщикам.

И тут он на нее набросился.

– Неплохо, Любавушка, – произнес с расстановкой. – Только помни: когда ворог повержен, это еще не значит, что он убит.

Звякнула цепь, костлявые руки сомкнулись на горле Бриджит. Длинные тонкие пальцы Фиахры обвились вокруг ее шеи, лицо превратилось в маску безумной ярости. В одно мгновение Бриджит оказалась прижата к дивану, ее руки понапрасну царапали тонкие, но полные крепких мышц предплечья Фиахры. Она ощущала давление на дыхательные пути, зловоние его рта, видела глядевшие на нее безумные глаза, наполнившиеся жаждой крови. В поле зрения поплыли маленькие амебы света…

Любава кивнула, кинула вопросительный взгляд.

Хёрл с размаху врезался в лицо Фиахры. Он слетел с Бриджит так же быстро, как напал. Она услышала, как он отползает в угол с животным воем. Задыхающаяся Бриджит упала на потертый ковер перед телевизором, в ушах гудела кровь.

– Иди, – сказал воевода. – С копьем теперь поработай.

Пол рухнул на колени рядом с ней и обхватил руками ее лицо.

Девушка кивнула вторично и направилась обратно к стойке с оружием.

— Ты не пострадала?

Воевода повернулся к Никите:

Она качнула головой, растирая руками горло и чувствуя, как сильно дрожат ее пальцы.

– Ну, понял, что такое воинская наука?

— Иди сюда, псина обосранная…

Никита потер подбородок, не зная, куда девать глаза.

Бриджит обернулась и увидела Банни с Мэйбл в руках, стоявшего над Фиахрой, который опять прятался за тренажером.

– Понял.

— Не надо! — прохрипела она.

На пальцах было мокрое. Никита лизнул машинально. Солоно… Кровь… А на душе горько – хоть волком вой. И не в том вовсе дело, что девка-дружинница по шее накостыляла и морду разбила. Это так, довесок к главному. Главное – оно там, за забором воеводина дома…

Банни взглянул на нее, потом опять на Фиахру, всем своим видом выразив сомнение. Каждая клеточка его существа явно противилась желанию Бриджит.

– Понимаю я, парень, что у тебя на душе, – угрюмо сказал воевода. – Все понимаю. А ничего поделать не могу. Твой брат – большой человек в городе, а ты кто? Не могу я породниться…

— Не надо! — повторила она более твердо.

– С голодранцем? – чуть не выкрикнул Никита.

Банни поднял хёрл над головой.

Воевода нахмурился.

Позади вдруг раздался металлический щелчок.

— Не надо.

Все обернулись и увидели Герри Фэллона, стоявшего в дверях с пистолетом в руке.

— Не надо.

Глава пятьдесят вторая

Второй раз за сутки Пол смотрел в дуло пистолета. Его возросший опыт знакомства с этим ощущением еще не привел к безразличию. Но по-настоящему пугало не оружие. А лицо за ним. Даже глаза. Один взгляд в глаза Герри Фэллона — и все о нем становилось ясно. В этих глазах не было ни страха, ни сомнения, ни беспокойства — одна холодная звериная уверенность. Он сделает все, что сочтет нужным, и даже не станет тратить время на раздумья.

За спиной Фэллона маячило лицо, слишком хорошо знакомое Полу. Вернее, не само лицо, а его выражение. Шакалья ухмылка Джонни Кэрролла была привычна ему с детства. Он видел ее на лицах десятков мелких пронырливых детей, стоявших за спинами всех хулиганов-переростков, с которыми ему когда-либо доводилось сталкиваться на улице. Воспоминание вызвало ощущение вкуса крови во рту. Большинство людей говорят, что терпеть не могут хулиганов. Но в данный момент Пол осознал, что по-настоящему ненавидит ту шпану, которая торчит за спинами плохишей, сияя от радости, что в этот раз докопались не до них.

Тот факт, что Кэрролл тоже держал пистолет, не имел особого значения. Чтобы убить их, вполне хватит одного Фэллона.

Взгляд Герри был прикован к Банни, который все еще держал над головой клюшку, готовый ударить ею Фиахру.

— Брось хёрл.

— Зачем? — спросил Банни.

— Ты разве не заметил пистолет?

— Заметил. Но я должен поверить, что существует вероятность развития событий, которая не предусматривает моего убийства?

Фэллон пожал плечами.

– Ты вот что, парень. Ты мне здесь не ори и гонор свой не показывай. У меня того гонора в разы больше будет. И не только его. Я те не Любава. Дам раз по темечку – не обрадуешься.

— Нет.

— Тогда, если ты не против, я бы хотел вколотить в эту псину хоть немного хороших манер перед тем, как умру.

– Да уж, это вы все здесь можете, – произнес Никита через силу. А что еще скажешь? Все уже сказано. И все ясно.

Фиахра заскулил, обхватив голову руками.

— Тогда сделаю по-другому, — сказал Фэллон, перенацеливая пистолет на Бриджит. — Только пальцем его тронь, и я выстрелю ей в живот. Сможешь понаблюдать, как она умирает. Медленно.

Банни перевел взгляд с Фэллона на Фиахру, потом на Бриджит и бросил хёрл на пол.

— Ну, если ты хочешь получить от этого максимум удовольствия…

Фэллон указал на дверь кладовой.

— Вы не могли бы встать вон там, пожалуйста?

Пока они, шаркая, вставали на указанное место, Фиахра выскочил из своего укрытия, звякнув цепью, и спрятался за спиной брата. Из его носа — кажется, искривленного после свидания с Мэйбл, — текла кровь. Фиахра попытался вытереть ее предплечьем, но лишь сильнее размазал по бороде. У Пола скрутило живот, когда он это увидел, и закружилась голова. Не смотри, сказал он себе. Сосредоточься на чем-нибудь другом. Оставайся в игре.

Он повернулся и сделал шаг к воротам.

Фиахра пригнулся почти к самой земле и затеребил брата за штанину.

– В дружину не возьму, – задумчиво сказал воевода, глядя парню в спину. – А в поход – может быть. В пути не только оружные воины, но и стрелки могут понадобиться. Да и неча тебе здесь в Козельске торчать, душу себе изводить. Подале – оно всяко лучше будет…

— Герри, Герри, я говорил, никаких гостей без Герри. Я говорил, говорил, разве не говорил? Я говорил!

Никита остановился, не веря своим ушам. Оборотился медленно, боясь спугнуть, растерять услышанное.

Чтобы не смотреть на Фиахру, Пол сосредоточился на лице Герри Фэллона, поэтому заметил, с какой гримасой отвращения старший брат отодвинул ногу.

– Ты правду говоришь, дядька Федор?

— Знаю, Фиахра, знаю.

Воевода невесело усмехнулся:

— Я говорил, говорил.

– Ты слышал, парень.

— Всё в порядке.

И добавил:

— А они… — лицо Фиахры засияло, когда он улыбнулся им через всю комнату, — особые гости, Герри?

– Да и мне что-то здесь тошнехонько в последнее время. Так что…

Фэллон долго смотрел на брата с непроницаемым выражением лица.

Договорить воеводе не дали.

— Конечно.

– Федор Савельич, на тракте конные люди, – раздался над головой обеспокоенный голос дозорного со смотровой площадки. – Много. Отсель не видать кто.

Фиахра захлопал в ладоши и радостно завопил.

Воевода мигом забыл и про свои, и про чужие беды.

— Тихо! — рявкнул Фэллон.

– Смотри лучше, кто там! Ордынцы?!

Фиахра послушно приложил палец к губам и умолк, все еще светясь от детского восторга.

От громового голоса воеводы дозорного словно ветром отнесло к другому краю площадки. Через мгновение он вновь свесился через деревянные перила.

Фэллон повернулся к Кэрроллу.

– Да не, вроде не ордынцы. Идут медленно. Людей десятка четыре верховых. И обоз.

— Выключи, — сказал он, кивнув в сторону телевизора. — И сходи за его вещами.

Воевода повернул голову к Никите.

Кэрролл кивнул, не мешкая выключил телевизор и пошел по туннелю к выходу. Фэллон вновь посмотрел на брата.

– Похоже, брат твой, Игнат Васильевич, прибыл с торговым поездом. Не кручинься, парень. Вот ярмарку отгуляем – да в поход. Пошел я обозы встречать.

— А ты приведи себя в порядок.

Фиахра подбежал к кровати и вытер лицо полотенцем, валявшимся возле раковины — к огромному облегчению Пола.

Федор Савельевич направился к воротам. Никита, глядя вслед удаляющейся кольчужной спине воеводы, присел на бревно – голова еще слегка кружилась после удара, немного дрожали ноги, непривычно давила на голень резная рукоять нового засапожного ножа, сместившаяся в драке.

— Значит, вы двое и есть Малкроун и Конрой? Много о вас наслышан.

Спина воеводы скрылась за воротами. Никита наклонился, поправил нож за голенищем.

— Ага, — кивнул Пол. — Ящер Макнейр передавал тебе привет.

– Отгуляем, дядька Федор, – прошептал он. – И ярмарку отгуляем, и свадебку братца моего, коли он ту свадьбу до отъезда нашего торопить станет, – а он станет, я его знаю. Тогда и евонные похороны тоже отгуляем. А опосля – и мои…

— Значит, он все-таки говорил?

* * *

Пол горько рассмеялся.

К городу шли обозы.

— Ты параноидальная сволочь. Он не сказал ни слова, по крайней мере ничего, что имело бы хоть какой-то смысл.

Многочисленные груженые подводы, крытые сверху плотной тканью, сопровождали вооруженные витязи в побитых и грязных доспехах. Редкое это дело – чтоб у русского витязя доспех не вычищен был. Значит, недалеко от града бой приняли, не до чистки было, шли без привала, торопились засветло домой вернуться.

— Тогда как вы здесь оказались?

Несколько наспех перевязанных воинов сидело на подводах, но каждый, как мог, храбрился и прикрывал раны одеждой или кольчугой, вздетой поверх повязки – не дай бог, подумают родичи, что последние часы воин доживает, бросятся спасать и торжественный миг встречи испортят.

— По необходимости, — ответил Пол. — Если ты решил убить нас любой ценой, чтобы защитить свой маленький секрет, то единственный выход — узнать его до того, как ты нас найдешь.

А к воротам уже со всех сторон бежали люди. Не от любопытства – у многих родные ушли с обозами торговать в далекие земли. И вот вернулись. Только все ли?

— Понятно, — пожал плечами Фэллон. — Но что сделано, то сделано. Слезами горю не поможешь. Я не мог рисковать местонахождением брата.

Мигом у ворот собралась толпа. Бабы, выискивая глазами своих, прижимали к губам платки. Узнавали в обросших бородами бывалых ратниках голобородых юнцов, год назад отправившихся в дальний поход. Кто-то продолжал искать – не находил, но к обозам броситься боялся – нельзя, покуда воевода самолично гостей не встретит. Пока князь из пеленок не вырастет и в силу не войдет, многими делами в городе заправляет княжий пестун – воевода Федор Савельевич. В том числе и встреча честь по чести дорогих гостей, среди которых много незнакомых лиц появилось, – тоже его занятие.

Пол подпрыгнул от неожиданности, когда Банни вдруг расхохотался. Глаза Фэллона раздраженно сузились.

Воевода степенно вышел за ворота, прошел по деревянному подъемному мосту, перекинутому через глубокий ров, и остановился. Рядом встала дочь Настя с хлебом-солью в руках.

— Я сказал что-то смешное?

– Хоть бы умылась, – сердито шепнул воевода. – Перед людьми стыдно.

Банни вытер слезы с глаз.

Настя потупила заплаканные глаза. Прошептала:

— Ага, это охеренно смешно на самом деле. Я только что догадался. Действительно, волшебная сказка.

– Прости, батюшка.

— Можешь попробовать нас просветить.

Воевода еле слышно вздохнул. Хотел сказать: «И ты прости, дочка», да не дали.

— Голлум действительно никогда не покидал страну, поскольку Сара-Джейн Крэнстон так и не вышла из этой комнаты, — Банни повернулся к Бриджит и Полу. — Читали сказки братьев Гримм? У них не бывает прекрасных принцев. Зато чудовищ хоть отбавляй — на любой вкус.

Впереди обоза шагал высокий человек в песцовой шапке и дорогом кафтане, видимо, специально для торжественной встречи накинутом поверх доспеха. В отличие от кольчуги и нагрудника, кафтан был новым и чистым. На кольчуге же виднелось наспех затертое бурое пятно. И железная пластина на груди была ощутимо помята.

На секунду в пещере повисла тишина.

Фэллон посмотрел на брата, который спокойно сидел на кровати и таращился на выключенный экран телевизора, словно ничего вокруг не замечая.

Во все времена торговала Русь. И в спокойное время, и в лихую годину. Как иначе? Издревле особо богата была русская земля пушным зверьем. А серебра было мало. Вот и шел основной обмен в заморских странах – меха на серебро. Без гривны какая торговля? И катались купеческие обозы-караваны по всему свету, порой платя не мехами, а кровью за звонкие заморские монеты. Потому как вдоль торговых путей постоянно шныряют разномастные шайки лихого люда, промышляющего опасной охотой. Много разбойников перевешано вдоль тех трактов, много отчаянных голов осталось валяться в пыли на радость воронам – а все, поди ж ты, не переводятся охотники до чужого добра…

Обоз остановился. Человек шагнул вперед и поклонился.

— Он не виноват, — сказал Фэллон. — Мы с раннего возраста поняли, кто он такой, — в смысле я и мама. Наше с ним детство нельзя было назвать счастливым, но… Вначале были животные. Он творил с ними разные мерзости. Мама пыталась с ним говорить, я воспитывал силой. Ничего не помогло. Темная сторона оказалась сильнее. Но вы же знаете, какими бывают матери: она никак не могла принять его таким, какой он есть. Мы думали, он перерастет это, особенно когда повзрослеет и на него начнут вешаться женщины. В какой-то степени так и случилось, просто иначе. Произошел один… инцидент, после которого мне пришлось отправить его в Глазго[96]. Я даже позаботился, чтобы ему оказали помощь, но…

– Здрав будь, воевода.

— Он все проебал, и твои друзья вернули психбольного обратно, — закончил за него Банни.

– И тебе здоровья, Игнат-купец, – ответил Федор Савельевич. – Хлеб-соль, с возвращением. Легок ли был твой путь?

— Ага, — кивнул Фэллон. — Восточно-европейская проститутка. К счастью, ее смерть никого особо не взволновала.

– Дошли с Божьей помощью, – ответил Игнат, машинально проведя рукой по вмятине на нагруднике.

— Ага, — согласился Банни с горечью в голосе. — Какое счастье, когда все удачно складывается.

Воевода посторонился, пропуская дочь. Настя подошла, протянула каравай. Игнат отломил кусочек, обмакнул в соль, но, прежде чем отправить в рот, понюхал хлеб и зажмурился от удовольствия.

Фэллон продолжил рассказ, совершенно проигнорировав замечание Банни:

– Вот теперь верю, что дошли, – сказал он и поклонился вторично. – Земной поклон тебе, град Козельск! И вам, братья мои и сестры!

— Мы с Ящером занимались подготовкой к передаче выкупа, думая, что Фиахра сам справится с заложницей. К тому времени он пару лет прожил без срывов, ничего не вытворяя, — Фэллон взглянул на брата с отвращением. — Ящер вернулся первым и увидел ее… Вернее, то, что от нее осталось. И тут же подался в бега.

Толпа ответила радостным многоголосьем, вверх полетели шапки.

— Сообразительный парень, — сказал Банни. — Ты бы убил его не моргнув, чтобы прикрыть свое маленькое чудовище.

– Здрав будь, Игнат!.. Здорово!.. О тебе забудешь, как же!.. А и забудешь – ты ж о себе напомнишь!..

Положенный предками ритуал встречи странников был окончен.

— Ну, ты же знаешь, как говорят, — ответил Фэллон, — «семья есть семья». То, что он связался с нами, ничего не меняло. В детстве были только мы с братом и наша мама. А я пообещал ей, что буду о нем заботиться. Я не мог этого изменить, как ты понимаешь… но он зашел слишком далеко и стал опасен. Ему нельзя было позволить выйти в мир. Он бы обязательно совершил такое еще раз, и тогда бы все выплыло наружу. Я бы утонул вместе с ним, и это убило бы нашу мать.

Народ ринулся через мост. Десятки рук хлопали по плечам усталых ратников и купцов, хватали под узцы лошадей и влекли их к воротам. Выли бабы – большинство от счастья, найдя своих, но кто-то и от горя, узнав страшное. Таких утешали, как могли.

Господи, подумал Пол, почему все преступные психопаты так любят своих милых старушек-мамочек?

Но все же вернувшихся было больше. Усталых, обветренных, битых дождями и стрелами лихого люда, многое повидавших в дальней дороге, но возвратившихся к стенам родного города.

— Значит, — сказал Банни, — ты запер маленького уродца здесь и придумал историю для отвлечения внимания.

Обоз медленно втягивался в ворота. Но не только русские телеги были в том обозе. Чужие повозки, крытые плотными цветастыми тканями, ехали позади. Люди в странных, незнакомых одеждах шли рядом с теми повозками.

— А «Заложница любви», — подхватила Бриджит, — результат наваленной кучи дерьма.

Но никто не удивлялся гостям. Многих разных людей из иных стран повидали горожане за прошедшие годы, когда в Козельск на ярмарку начал съезжаться торговый люд. Правда, нынче Игнат привез каких-то уж совсем странных – но ему виднее. Не первый год в дальние края с обозами ездит, потому и главой над торговым поездом вот уж в третий раз был назначен. И вернулся. А это в торговом деле самое сложное – вернуться. Потому как пути-дороги нынче ох какие неспокойные.

В этот раз рассмеялся Фэллон.

На смотровую площадку княжеского терема вышла княгиня с маленьким ребенком на руках. На плечи княгини был наброшен пурпурный плащ, отороченный горностаевым мехом. Золотой обруч, украшенный жемчугом, лежал на голове молодой женщины поверх черного вдовьего платка, скрывающего волосы.

— Ага. Я рассказал Брофи основу, он придумал остальное. Видите ли, он кое-что нарыл самостоятельно, поэтому я выдал ему эксклюзивную историю в обмен на сотрудничество — конечно, нагнав на лошка страху. А ведь наша маленькая сказка действительно понравилась публике, да?

Нянька подошла сзади и набросила на плечи княгини теплый воротник из шкурок редкого темного соболя.

— Говорят, Колин Фаррелл проявил интерес, — вмешался Фиахра, не отрывая взгляда от собственных пальцев.

– Ветрено, матушка. Сама застудишься и дитенка застудишь.

Взглянув на Бриджит, Пол увидел, что она тоже на него смотрит. Кажется, оба подумали об одном и том же: несчастный старик в горах Уиклоу, ведущий одинокую жизнь в большой доме, так и умрет в неведении.

– Спасибо, Петровна, – еле слышно сказала княгиня, кутаясь в соболиный мех и крепче прижимая сына к груди. – И правда, зябко нынче.

— А ты молодец, — сказал Банни. — Быстро оправился от первой неудачи и сделал отличную карьеру в области криминального паскудства. В этой стране нет ни одного героинового передоза, к которому ты бы не имел отношения.

Ей было вряд ли больше тридцати. Красивая женщина с истинно княжескими чертами благородного лица, да только бледна и глаза припухли от слез. Около года назад уехал на охоту с малой дружиной муж ее, князь козельский, да так и не вернулся. Ни весточки, ни слуха. Может, ордынцы, может, лихие люди постарались – кто знает. Степь свои тайны раскрывает неохотно. Ждала, не хотела верить. Лишь недавно черный вдовий платок надела, как нового князя на свет родила. А все ж надеялась – а вдруг…

— Ох, избавь меня от мелочного морализаторства. Разве не ты вчера скинул собственного начальника с третьего этажа?

– Игнат с обозами вернулся, слава те Господи, – перекрестилась нянька.

Пол посмотрел на Банни.

Глаза княгини заблестели. Всхлип утонул в песцовом меху. Княгиня повернулась и чуть не бегом метнулась обратно в терем.

— Эй, это что, была не шутка? Ты действительно кого-то выбросил из окна?

– Ой, дура старая! – нянька прикрыла рот морщинистой ладошкой. – Только дитятко чуток забываться стало – и тут я со своим языком!

Банни сердито взглянул на него в ответ.

И бросилась вслед за княгиней…

— Да нет же! Он уже был снаружи, я просто уронил его с балкона.

К Игнату вразвалочку подошел купец Семен Васильевич в высокой бобровой шапке и теплой медвежьей шубе, раскинул руки:

— А, ну это совсем другое дело!

– Ну, здорово, братко!

— Имей в виду, именно эта крыса сливала вон той мрази все, что о вас узнавала полиция. А еще опекала его тридцать лет подряд.

– Здорово!

Фэллон ухмыльнулся.

Братья обнялись.

— Ну, скорее двадцать пять. Великий Финтан О’Рурк стал настоящей удачей. Как только мы нашли друг друга, наша маленькая команда стала успешно сотрудничать, к радости всех заинтересованных сторон.

– Ох и заматерел ты, Семен, зараз и не обхватишь!

— Ага. А еще он помогал следить, чтобы никто не приблизился к твоему секретику.

Игнат взял брата за плечи и чуть отодвинул от себя.

— Я сказал ему, что у меня здесь «распределительный центр». У него хватило ума не интересоваться подробностями. Я доверял ему, вернее, знал, как он ценит свою жопу, а он понимал, что у меня хватит сил прибить ее к стене, — Фэллон покачал головой и ухмыльнулся так, словно делился приятными для него воспоминаниями. — Вначале он не особо осторожничал в грязных делах. Никто не ведет себя так тупо, как самоуверенные умники.

– Дай-ка я на тебя посмотрю. Заматерел, заматерел! А пошто в мехах-то? Весна, чай, на дворе.

— И все это время, — добавил Пол, — ты скрывал под скалой мерзкую семейную тайну. Гадая, когда она тебе вылезет боком.

– Не люблю, когда зябко, – поежился Семен. – Да и положение обязывает. Ты лучше скажи, много ли нам товару наторговал?

— Честно говоря, после первых нескольких лет я уже не особо переживал. Единственное, я не ожидал, что у Ящера не хватит ума оставаться мертвым до конца.

– На ярмарку хватит, чтоб лицом в грязь не ударить, – улыбнулся Игнат. – И еще останется.

— Ну, знаешь, — сказал Банни, — к концу жизни многие становятся сентиментальными.

– Это хорошо, – кивнул Семен. – И то хорошо, что ты аккурат к весенней ярмарке успел. Гости из русских градов, тех, что Орда мимо обошла, по пути в Новгород к нам заглянули. Не сегодня-завтра собирались торгови́ще[78] зачинать – а тут еще и ты…

В дверях появился Кэрролл со спортивной сумкой в одной руке и пистолетом в другой. Увидев его, Фиахра возбужденно заулыбался.

Мимо них нескончаемым потоком тащились телеги и повозки с товарами. Усталые волы, влекущие груженые подводы, почуяв запах сена и стойла, стали быстрее перебирать копытами.

— Сейчас вы как раз в таком положении, — заметил Фэллон.

С одной из телег спрыгнул рослый воин в ордынских кожаных доспехах, не иначе, взятых с бою. На плечах у него был наброшен сильно потертый плащ-каросс, сшитый из шкур невиданных животных. В правой руке воин держал копье с наконечником-лезвием необычной каплевидной формы, заточенным с двух сторон, в левой – небольшой круглый щит, обтянутой толстой шкурой животного, живущего далеко за Срединным морем[79]. Рог этого зверя, который он, судя по байкам ярмарочных брехунов, таскал на носу, торчал из центра щита.

— Я только что понял еще кое-что, — сказал Банни, глядя на Кэрролла. — Главный секрет легенды о Герри Фэллоне: почему люди, с которыми он не сходился во взглядах, всегда бесследно исчезали.

Но не только оружие воина было необычным. Его лицо под полукруглым шлемом кочевника было абсолютно черно. Как и его руки, сжимающие оружие. Воин подошел, встал на шаг позади Игната и застыл, словно статуя.

Фэллон, казалось, слегка смутился.

Семен опасливо покосился на странного воина.

— Ну, если я не могу решить маленькую проблему Фиахры, то ее хотя бы можно эффективно использовать. За эти годы у него побывало немало особых гостей для угощения. В этих полях зарыто чертовски много трупов.

– А это кто такой? – спросил он тихо. – Пошто личиной черен? Сажей, что ли, измазался? Или ты, прости Господи, черта к себе на службу взял?

Ну вот и все. Нельзя сказать, что это стало сюрпризом. Пол знал, что произойдет, но старался об этом не думать. Они все умрут здесь, и, скорее всего, не быстро. Они станут игрушками в руках чудовища, погребенного под «Скалой». Не самый веселый способ уйти в мир иной.

Игнат рассмеялся.

Пол не знал, действительно ли перед смертью должна пролетать перед глазами вся жизнь, но с огромной долей кристальной ясности такой момент настал.

– Да нет. За Срединным морем, которое Итиль-река питает, земля есть – так там все люди и ликом, и телом черны. Встретил я его на пути зело далече отселе. Ну, подсобил ему немного – он один супротив полудюжины бился. Назвался воином. Тогда еще по-нашему не разумел, знаками показывает, мол, его жизнь теперь мне принадлежит. Я ему толкую – да ладно тебе, ничего ты мне не должен. Он же – ни в какую. С тех пор от меня ни на шаг.

— Перед тем как произойдет то, что… должно произойти, мы можем с ней перекинуться парой слов наедине? — спросил он, указав на Бриджит.

– Во диво-то! Чего только на свете не бывает!.. А это что такое? – вытаращил глаза Семен. – Ты, братко, в заморских странах цельное дерево прикупил? Нешто у нас своих деревьев мало? В лесу сколько хошь и бесплатно. Али забыл?

— У меня тут что-то вроде расписания, — ответил Фэллон. — Что бы ты ни хотел сказать, говори сейчас. Не надо никаких перешептываний.

На специально построенной длинной телеге пара волов тащила длинную струганую лесину с углублением на конце. Вслед за этой телегой шли еще несколько, крытых сверху дерюгами от дождя и любопытных глаз.

Пол посмотрел на Бриджит. Она нервно улыбнулась ему в ответ. Ужас, который просыпался в нем, он наблюдал и в ней. А еще он видел, как она борется с этим чувством; как пытается контролировать ситуацию и не позволяет ей контролировать себя.

– И на кой тебе такая здоровая ложка? – посмеиваясь, продолжал допытываться у брата Семен.

— Та… — он оглянулся на четырех мужчин, наблюдавших за ними, — та партия в «Риск», которую мы сыграли пару вечеров назад…

– То не ложка, – серьезно ответил Игнат. – То мой дар городу. Машина иноземная. Прямо через стену в ворога может камни или иные снаряды метать.

Бриджит, кажется, смутилась.

– А то у нас на стенах самострелов мало, – осуждающе покачал головой Семен, покатал на языке непривычное слово. – Ма-шина… А ты у веча спросил, нужен городу такой дар? Твоя машина места займет с две избы, а тут у нас и так развернуться негде.

— Та, которую мы так и не закончили…

– Машина разборная, – спокойно ответил Игнат. – Время придет – глядишь, пригодится.

Она смутилась еще больше, а потом покраснела, когда до нее дошло.

– А глядишь, и не пригодится, – продолжал ворчать Семен. – Помяни мое слово, только зря наше общее дело в расход ввел.

— Я хочу, чтобы ты знала: я действительно хотел доиграть…

– Тот расход на меня запишешь, – ровно ответил Игнат. Семен отмахнулся.

— Ничего страшного. Ты просто устал.

– Вот, сейчас начнем рубели[80] считать. Ты просто в будущем дары городу поменьше размерами выбирай. Еще пара таких даров – и наши с тобой подворья в посад[81] переносить придется.

— Нет, я не про это… Я испугался, потому что слишком сильно хотел выиграть, ну ты понимаешь…

Телеги прошли. Вслед за ними потянулись повозки, крытые слегка выцветшими от ветра и дождей тканями необычной расцветки. Рядом с повозками шагал невысокий человек в цветном халате, шитом из дорогой канчи[82]. Его плоское лицо с раскосыми глазами было бесстрастно, словно вылеплено из желтой глины. На поясе у человека висел длинный прямой меч.

Бриджит кивнула, и в комнате надолго воцарилась тишина.

– А энтого ты не иначе как в Орде прихватил? – кивнул на человека Семен.

— Они что, говорят о сексе? — не выдержал Банни.

– Тоже нет, – ответил Игнат. – То не ордынец. То человек из страны Кара, по-нашему выходит Поднебесная.

Пол покраснел и уставился в пол.

– Я смотрю, ты с собой иноземцев со всего света собрал, – хмыкнул Семен. – Эти тоже все из-за Срединного моря?

— Господи, Банни!

— Какой мудак называет это «Риском»? — изумился Кэрролл.

Действительно, через город шли что повозки, что люди рядом с ними, ранее в Козельске невиданные. На голове одного из гостей были намотаны какие-то тряпки, причем намотаны плотно, на манер шапки. Другой гость на тонконогом злом жеребце был горбонос, одет в короткополую черную куртку, обшитую дорогой кольчугой, широкие штаны и сапоги с загнутыми кверху носами. На его поясе висел длинный кинжал, отделанный серебром и драгоценными камнями. Волов, впряженных в повозки, и своих молчаливых слуг погонял гость громко, гортанно и отрывисто. Ему вторили два чернобородых соплеменника, ехавшие чуть позади и одетые попроще.

— Ну-ка заткнись на хуй! — рыкнул Банни, указав на него пальцем. — С твоими художествами давно понятно, что романтика — это не твое.

– Любопытен ты шибко, братец, – рассмеялся Игнат. – Скажу лишь одно – это люди. Как и мы с тобой. Они к нам в пути пристали, так вместе и ехали всю дорогу. В городах торговали, на пропитание себе зарабатывали. И нам сподручней – чем народу больше, тем товар сохраннее что у них, что у нас. Время сам знаешь какое, на дорогах неспокойно. А пока вместе ехали, они помаленьку по-нашему разуметь стали. Особливо вон тот.

Фиахра хихикнул, и Банни тут же указал на него.

Игнат кивнул на человека в тюрбане.

— А что касается тебя…

– Летопись пишет, учен за морем, да и лекарь наизнатнейший. Так что после баньки да за столом сам у них все и расспросишь.