– Змеи, – прошептала она. Дворец был заполнен существами, которые выглядели как люди, но имели сердца змей.

Ачарья, конечно, ее понял. Он бы понял это даже без связи, потому что знал – то, что отличает людей от чудовищ, на самом деле находится у них в душе.

Эта связь была одновременно и похожа и непохожа на ту связь, которая была у нее с Хемлатой. Ачарья не пытался отгородиться от нее. Скорее, он доверял ей самой держаться на надлежащей от него дистанции. Она чувствовала, что он считает эти узы мерзостью и ему ненавистно, что ради спасения ее жизни пришлось прибегнуть к таким методам. Как он все это объяснит, когда вернется в гурукулу? А она сама, что она скажет Ирфану и Нимайе?

Она потрогала татуировку на своей шее. Голубая бабочка сначала превратилась в черного ворона, а теперь и в белого голубя. Когда она уже избавится от нее раз и навсегда?

Ачарья наклонился вперед.

– Когда мы доберемся до гурукулы, я избавлюсь от нее.

Она облизнула губы.

– Долг.

– Ты найдешь способ его выплатить, – сказал он. – А возможно, тебе и не придется этого делать. Ведь во всем этом, по крайней мере частично, есть и моя вина. Мне жаль, что я появился так поздно.

Дакш открыл тыквенную флягу с водой и протянул ее Катьяни. Его лоб нахмурился, глаза были полны беспокойства.

Айрия, почему ты так беспокоишься обо мне? Ее губы дрогнули, и на сердце стало легче. Она села и пила до тех пор, пока тыквенная фляга не опустела. Затем она прислонилась плечом к скамейке, стараясь не касаться ран на спине. У Катьяни кружилась голова, но у нее было слишком много вопросов, чтобы хранить молчание.

– Как вы узнали о судебном процессе? – спросила она.

– Анонимное письмо, – ответил Дакш. – Мы вышли из гурукулы сразу же, как только прибыл почтовый голубь.

– Я не ожидал, что принц будет тебе мстить, – сказал Ачарья. – И определенно не так скоро, иначе я бы вообще не оставил тебя с ним.

– А как насчет пятнадцати лет назад? – спросила она, не глядя на него. Не желая чувствовать его вину, но позволяя ему почувствовать ее гнев.

Ачарья заерзал на своем месте:

– Что в прошлом, то в прошлом. Я не могу этого изменить.

– Я просто хочу знать, что произошло, – сказала она.

– Конечно, – сказал он. – Твой дедушка пришел ко мне и сказал, что ты была похищена его врагами, Чанделами. О связи мы узнали уже гораздо позже. Сначала мы даже не знали, жива ли ты. Малва и Чандела воевали, и я решил не вмешиваться.

– Почему они похитили меня? – спросила Катьяни. – Что они надеялись получить?

Ачарья покачал головой:

– Я не знаю. Возможно, изначально они намеревались использовать тебя в качестве заложника, но позже королева передумала. Я не проводил расследование, и теперь сожалею об этом. Но я всегда держался подальше от политики. Я сохраняю нейтралитет, и все королевства соперничают за то, чтобы отправить своих принцев ко мне на обучение. Это позволяет мне прививать нравственные ценности гурукулы будущим правителям. Так что я надеюсь, что с каждым последующим поколением количество войн, которые приносят столько страданий простым людям Бхарата, будет все меньше и меньше.

– Это работает? – спросила она, не потрудившись скрыть сарказм в своем голосе.

Он задумался:

– Трудно сказать, пока я жив. К тому времени, когда гурукулу возглавят мои сыновья, они смогут об этом судить.

Катьяни взглянула на Дакша. Его лицо снова было непроницаемым. Этот человек был загадкой. Он нес ее на спине под проливным дождем вниз по нескольким сотням скользких ступенек. И все же даже Ачарью она понимала лучше, чем его, и дело было не только в связи. О чем ты думаешь, Дакш? Чего ты хочешь? Ты был так зол на всех них из-за меня. Все дело только в чувстве справедливости или же дело в чем-то еще? Ей хотелось бы знать ответы на свои вопросы. Ей хотелось, чтобы это было так же просто, как если бы она схватила его за воротник и потребовала ответов.

Экипаж резко остановился, и кучер закричал.

Катьяни охватило ощущение дежавю. Несколько месяцев назад она, Айан и Бхайрав подверглись нападению яту по дороге в гурукулу. Казалось, это было целую вечность назад. Тогда у нее все еще были два ее брата, а сама Катьяни даже не знала, кто она такая на самом деле.

Дакш выпрыгнул из кареты, и она услышала лязг вынимаемого из ножен меча. Ачарья последовал за ним и, опираясь на посох, спустился на землю.

– Оставайся внутри, – приказал он, прежде чем захлопнуть дверь.

Черта с два она останется внутри. Руками она протащила себя по полу, толкнула дверь и высунула голову наружу.

Ее глазам предстало удивительное зрелище.

Перед экипажем стояла прелестная молодая женщина. У нее были волнистые черные волосы, большие блестящие глаза, гладкая оливковая кожа и пухлые красные губы, изогнутые в соблазнительной улыбке. В носу у нее было серебряное кольцо, а одета она была в красное сари, открывавшее ее плоский живот, и тонкую блузку без бретелек, которая мало что оставляла воображению. Едва ли так выглядит человек, который может заставить мужчину кричать. Если, конечно, не считать криков удовольствия, если ему повезет.

Так что Катьяни была озадачена реакцией всех троих сопровождающих ее мужчин. Кучер юркнул под карету и лихорадочно начал читать молитву. Дакш встал в оборонительную стойку, сжимая свой меч обеими руками. Ачарья, стоявший позади него, вцепился в свой посох, словно утопающий за бревно. Катьяни почувствовала его страх, и это было очень странно. Ачарья не боялся никого и ничего. За исключением, по-видимому, сексуальных женщин.

– Прошло так много времени с тех пор, как мы последний раз виделись, Махавира.

Голос женщины был медовым, шелковым. Она надула губы, отчего стала выглядеть еще великолепнее.

– И вот мы встретились, а ты ведешь себя, словно незнакомец. Ты что, не собираешься даже поздороваться со мной?

– Привет, – сказала Катьяни, когда стало ясно, что мужчины слишком ошеломлены, чтобы ответить.

Женщина перевела взгляд на Катьяни, и на ее лице появилось восторженное выражение. Она хлопнула в ладоши.

– О, вот это сюрприз. Кто у нас здесь?

Возвращайся внутрь, Катьяни.

Она воспротивилась приказу Ачарьи и выползла из кареты, держась за ее стенки, чтобы устоять на ногах.

– Меня зовут Катьяни, – сказала она женщине. – Рада с вами знакомиться.

Это даян, глупая ты девчонка! А теперь возвращайся.

Ох. Ох.

Женщина откинула голову назад и рассмеялась. Ее рот был красным, зубы белыми и заостренными.

– Махавира, дорогой. Твое беспокойство неуместно. Я бы никогда не причинила вреда невинной девушке, особенно с таким благостным именем. А вот тебя я жду уже очень долго.

– Мое время еще не пришло и не придет ни сегодня, ни завтра и еще многие дни после этого, – мрачно сказал Ачарья. – Убирайся!

– Ты такой злой, – пожаловалась женщина. – Как насчет улыбки или… – ее язык высунулся изо рта – … поцелуя?

Ачарья содрогнулся.

– Прими свой истинный облик, даян, – приказал он и ударил своим посохом по лесной подстилке. Белая молния зигзагом вырвалась из посоха и ударила женщину в грудь. Та отступила на шаг, и на мгновение Катьяни испугалась, что ей может быть больно.

Но она снова рассмеялась, и ее рот искривился, обнажив зубы.

– Тебе нравится моя истинная форма больше, чем эта? – спросила она. Ее голос стал глубже и теперь напоминал рычание. – Будь по-твоему, Ачарья.

Она начала увеличиваться в размерах, и теперь возвышалась над ними. Ее кожа потемнела, а волосы, собранные в толстую косу, доходили до земли. Ее ногти удлинились, превратившись в черные изогнутые когти, а глаза стали темно-красными. Ее ноги вывернулись назад, а сама она воспарила в нескольких дюймах над землей.

Даян предстала перед ними в своем истинном обличье. Как у ее покровительницы, богини Кали, у даян была эбеновая кожа и малиновые глаза, она была столь же свирепа. По венам Катьяни разлился страх. Она боялась не за себя, а за Дакша и его отца. Свершится ли месть даян сегодня?

Ачарья поднял свой посох, но даже Катьяни знала, что это бесполезно и что ему следует присоединиться к кучеру под экипажем, ибо богиня любила и защищала своих чудовищных последовательниц.

Длинная коса даян взметнулась и выбила посох Ачарьи из его руки. Прежде чем кто-либо из них успел среагировать, коса схватила меч Дакша. Он мрачно вцепился в него, полный решимости не отпускать, но коса обвилась вокруг его живота и отбросила юношу в сторону.

Желудок Катьяни сжался. Он ранен? Подавляя собственную боль, она заковыляла к нему. Он пошевелился и застонал, но прежде, чем она успела схватить его или приказать спрятаться, он, пошатываясь, поднялся на ноги и бросился мимо нее к даян, навстречу верной смерти.

Ее захлестнул ужас.

– Остановись, Дакш, – попыталась она закричать, но с губ сорвался лишь шепот. Он не остановился бы, даже если услышал бы ее. Мощные руки даян сомкнулись на шее Ачарьи. Она подняла его над землей, на ее устрашающем лице читалось выражение злорадного восторга. Ачарья попытался освободиться от ее хватки, но смог лишь дернуть ногами.

Дакш опустил свой меч на косу даян, но она вывернулась и хлестнула его по лицу. Он вскрикнул и отшатнулся назад. Коса обвилась вокруг его шеи и сдавила, душа его.

Катьяни не могла в это поверить. Оба мужчины умирали у нее на глазах. Белый голубь, вытатуированный у нее на шее, трепетал. Меч Дакша упал на землю; руками он отчаянно пытался снять с горла косу даян.

Она боролась с паникой, которая угрожала полностью ее захлестнуть. Она должна была их спасти. Успокойся, – сказала она голубю. – У меня есть идея.

Она упала на колени перед даян и склонила голову.

– Миледи, я прошу минуту вашего внимания, – прохрипела она.

– Говори, дитя, – сказала даян, ни капли не ослабляя хватку. Лицо Ачарьи побагровело, он уже почти не мог сопротивляться.

– Прошу вас, сохраните жизни этим двум мужчинам. Я буду очень вам признательна. Я связана узами с Ачарьей Махавирой, с их помощью он спас мне жизнь. Я в кровном долгу перед ним. Если сейчас вы его убьете, мой долг никогда не будет выплачен. Моя душа навсегда останется связана с его душой, и мне страшно об этом думать. Однако если вы пощадите его благодаря моему вмешательству, то долг будет выплачен. Узы распадутся, и я буду свободна от него навсегда.

Катьяни не знала, сколько в этом было правды, но мысль о том, что Ачарья умрет, пока они все еще связаны, была ужасающей; это было бы все равно что умереть самой, только в конце концов ее душу не ждало освобождение.

– Хм.

Хватка даян ослабла, и оба мужчины начали судорожно хватать ртом воздух.

– А как же моя клятва? – потребовала она. – Я долго ждала, чтобы высосать жизненную силу из его жалкого тела. Разве я не должна получить то, чего желаю?

– Конечно, миледи. Это его судьба, и он хорошо это знает, – сказала Катьяни, испытывая слабость от облегчения, когда поняла, что даян действительно ее слушала. – Но, быть может, не сегодня? В конце концов, что такое время для такой, как вы, последовательницы могущественной богини Кали?

Даян ухмыльнулась и бросила Ачарью. Он упал на землю дрожащей, стонущей кучей. Коса выпустила Дакша из своей хватки и смела его прочь с дороги. Катьяни чуть не заплакала от облегчения. Все ли с ним было в порядке? Она подавила свой порыв это проверить.

– Благодарю вас, миледи, за вашу доброту.

– О, во мне нет ни капли доброты, – сказала даян, осматривая свои когти. – Но ты доставляешь мне удовольствие. Тебя назвали в честь моей любимой богини. Как я могу сказать тебе «нет»? Но у меня есть одно условие.

– Пожалуйста, скажите мне, – попросила Катьяни, но сердце ее в этот миг ушло в пятки. Чего могла потребовать даян?

Осторожнее, Катьяни, – мысленно сказал Ачарья, все еще задыхаясь.

– Ничего сложного, – продолжила даян, и ее улыбка стала шире. – Просто ты не должна больше вставать между мной и моей добычей. В следующий раз, когда я нападу на Ачарью, ты не придешь ему на помощь.

– Я согласна, – сказала Катьяни, зная, что у нее нет выбора в этом вопросе, и это было вполне справедливо. По правде говоря, она почувствовала облегчение. Даян могла попросить ее о чем угодно.

– Тогда быстрее освободись от него, дитя, потому что в следующий раз, когда я его увижу, то непременно убью.

Но это было еще не все. Им с даян нужно было прояснить кое-что еще.

– Не могли бы вы, пожалуйста, сохранить жизнь и его сыну, – сказала она смиренным тоном. – Я буду зажигать богине лампаду каждую ночь в течение года и одного дня.

Краем глаза она увидела, как Дакш, прислонившись к стволу дерева, пристально на нее смотрит. Ее щеки вспыхнули. Отвернись, – яростно подумала она. – Притворись, что ничего не слышишь.

– Так или иначе, для меня он не имеет никакого значения, – сказала даян. – А для тебя?

Катьяни застыла, пойманная в ловушку. Даян внимательно ее слушала. Как и Дакш. Ей страстно хотелось убежать от его пристального взгляда. Она заметила, что Ачарья, несмотря на всю боль, слушает ее с нескрываемым интересом. Внутренности Катьяни скрутило от смущения.

– Я хотела бы иметь возможность это выяснить, – осторожно сказала она. Дакш тихо охнул от удивления.

Даян захихикала:

– Какой чудесный ответ! Подойди, позволь мне благословить тебя.

Катьяни дрогнула. Благословения даян не так уж сильно отличались от проклятий. Она подползла к ней на коленях и склонила голову.

Даян опустила свою чудовищно когтистую руку и тяжело положила ее на макушку Катьяни.

– Что мне тебе пожелать? – размышляла она. – Благословения священников скучны и ничего не стоят. Они любят повторять, «пусть ты будешь матерью ста сыновей». Какая женщина в здравом уме может этого желать? А еще они часто благословляют на долгую жизнь. Какая польза от долгой жизни, если ты не делаешь с ней ничего интересного?

– Долгая жизнь меня вполне устроит, – сказала Катьяни. Ее прошиб холодный пот.

– Да, но чего ты хочешь сильнее всего?

Катьяни подумала обо всех тех мужчинах в зале суда – стражниках, данданаяке, заседателях, о так называемом судье. О том, с какими алчными выражениями лиц они смотрели на то, как она раздевалась, готовясь принять свое наказание.

– Я хочу справедливости. Я хочу отомстить.

– Ах. Но справедливость и месть – это не одно и то же. Чего жаждет твоя кровь?

Таной, с отвращением отворачивающийся от нее. Рева, которая солгала и разрушила ее судьбу. Бхайрав, выносящий приговор, зная, что она невиновна. Верховный судья, объявляющий сотню ударов кнутом Ченту милосердным решением. Люди, которым она доверяла. Люди, которых она любила. Люди, которые дали клятву служить правосудию и которые сделали прямо противоположное. Кровь застучала в ушах Катьяни. Они должны были заплатить за то, что сделали.

Даян издала счастливый вздох:

– Это мне по душе. Да будет так. Пусть ты добьешься отмщения, к которому стремишься, или умрешь, пытаясь.

Тяжесть исчезла с головы Катьяни. Она подняла глаза.

Даян исчезла. Дакш сидел, прислонившись спиной к стволу дерева, сжимая свой меч, и смотрел на нее с задумчивым, озадаченным выражением, которое заставило ее поежиться. Он казался невредимым, и это было главное.

– Я сказала это только для того, чтобы спасти твою шкуру, – сказала она ему ровным голосом. – Перестань на меня так смотреть.

Она с трудом поднялась на ноги, стараясь не морщиться. Ее спина горела огнем. Мокрые и отвратительные бинты прилипли к телу. Прихрамывая, Катьяни подошла к Ачарье, все еще лежавшему на земле, и ткнула его в плечо.

– Я знаю, что вы живы, Ачарья. Пожалуйста, встаньте. Я не думаю, что смогу вас нести.

Дакш вскочил на ноги.

– Я это сделаю, – сказал он хриплым голосом.

– В этом нет необходимости.

Ачарья приподнялся на локте, массируя шею.

– Я все еще могу пользоваться своими ногами.

Дакш помог ему сесть в экипаж и пошел за его посохом.

Катьяни заглянула под повозку и заметила кучера.

– Можешь вылезать. Она ушла.

Он выполз, дрожа.

– Ты была такой храброй, – дрожащим голосом произнес он. – Я никогда раньше не видел, чтобы кто-то сражался лицом к лицу с даян.

– Видел, лежа вниз лицом? – усмехнулась она. – Не смеши. Я просто воззвала к лучшему, что в ней есть.

Кучер бросил на нее взгляд, который ясно дал ей понять, что он считает ее слова нелепыми. Он взобрался на козлы, бросая через плечо нервные взгляды.

Дакш нашел посох и, вернувшись, встал перед ней.

– Что? – спросила она, чувствуя себя не в своей тарелке.

Он колебался:

– Могу я помочь тебе забраться внутрь?

– Нет.

Она отвернулась, чтобы он не видел выражения ее лица, и залезла в экипаж. Ачарья с задумчивым видом сидел у окна. Дакш последовал за ней и положил посох рядом со своим отцом. Экипаж тронулся с места, и они покатились прочь от места, где могла случиться смертельная схватка.

Дакш предложил ей еще одну флягу с водой; она выпила ее, а затем села, прислонившись боком к стенке кареты. У нее перед глазами плясали темные точки. Прошло четыре дня с тех пор, как она в последний раз ела. Ее духовная сила сгорела дотла, превратившись в тлеющий уголек. В ее памяти, там, где раньше хранились драгоценные моменты, теперь зияли оставленные Ченту дыры. Злобная тварь. Катьяни задрожала от гнева, вспомнив его злорадный, холодный голос. Она должна была отомстить. Такое оружие не должно существовать в этом мире.

– Ты выплатила свой долг, – сказал Ачарья. – Пришло время разорвать связь.

– Это может подождать день или два, – сказала Катьяни. – Пока я немного не поем, не поменяю повязки и не почувствую себя лучше.

– Как только мы вернемся в гурукулу, – решительно сказал Ачарья, – я разведу огонь.

– Если ты уверен, – пробормотал Дакш, наморщив лоб.

– Какой огонь? – спросила Катьяни, садясь.

– Конечно, я уверен, – отрезал Ачарья, игнорируя ее. – Я чувствую, как это пытается вырваться наружу. Это ужасно. Я слишком чувствителен к такого рода магии.

– Я скучаю по своему мечу, – сказала Катьяни. – Каждый раз, когда кто-то меня раздражал, я могла направить на него свой меч и заставить прислушаться.

Они посмотрели на нее с застывшим на лицах удивлением.

– Какой огонь? – повторила она, довольная, что привлекла их внимание.

– Связь была создана с помощью жертвоприношения духовной силы, – сказал Ачарья. – Чтобы ее расторгнуть, я должен принести подобную жертву.

– Королева всегда говорила, что мы обе будем знать, когда придет время разорвать связь, – сказала Катьяни.

Ачарья пренебрежительно махнул рукой:

– Она солгала тебе. Ты ничего ей не должна, и все же она год за годом держала тебя подле себя.

Его слова прожгли ее насквозь, словно яд. Да, королева солгала ей. Но, конечно, не во всем. Королева могла похитить ее и держать в заложниках, как пленницу. Но она создала связь, и Катьяни смогла жить той жизнью, которая у нее была.

Или, возможно, Катьяни просто хотела в это верить. Какова бы ни была правда, она умерла вместе с Хемлатой.

Вскоре Ачарья задремал, прислонившись головой к оконной раме. На его шее, там, где сомкнула свои длинные пальцы даян, остались красные отметины. Катьяни могла чувствовать призрак этой боли на своей собственной шее. И она не сомневалась, что при следующей встрече с даян ему не выжить.

Дакш порылся в сумке и достал апельсины, чтобы они могли поесть.

Катьяни бросила на него укорительный взгляд.

– У тебя все это время была еда? Я умираю с голоду.

Его губы дрогнули.

– Еще пару часов назад ты спала.

Он очистил один апельсин и протянул ей.

– И уж прости, что мне было не до этого, когда нас пыталась убить даян.

Катьяни отправила в рот дольку апельсина, и по ее языку разлилась божественная сладость. Она никогда не пробовала ничего вкуснее. Девушка быстро доела первый апельсин и стащила еще один очищенный фрукт у Дакша из рук как раз в тот момент, когда он собирался его съесть.

– Не за что, – сказал он, приподняв брови.

– Я не благодарила тебя, – невнятно произнесла она с набитым апельсином ртом.

– Я представил, что ты это сделала. Я всегда представлял тебя гораздо более вежливой, чем ты есть на самом деле.

И он пристально оглядел ее, как будто на самом деле представлял нечто гораздо большее. Ее бросило в жар.

– Я не могу понять… – начала она, сохраняя легкомысленный тон. – Почему вежливость так переоценивают. Я уже говорила, что скучаю по своему мечу? Сейчас я могла бы просто наставил его на тебя и потребовал все твои апельсины.

Дакш подавился долькой, и ему пришлось прерваться, чтобы выпить воды из единственной оставшейся фляги. Он поднял свой меч и протянул его ей.

– Вот, одолжи мой.

Что? Духовные воины, такие как Дакш и Уттам, ревниво относились к своему оружию, никто другой не мог его брать. А золотой меч Дакша был известен во всем Бхарате. Она не могла поверить, что он предложил его ей. Но юноша, казалось, был совершенно серьезен. Она осторожно взяла меч у него из рук, провела пальцами по серебряным ножнам, украшенным резьбой в виде надписей на санскрите. По ее телу пробежала дрожь. Казалось, что, прикасаясь к мечу, она прикасается к самому Дакшу. Она вытащила клинок из ножен на один дюйм – ровно настолько, чтобы увидеть его огненное сияние, – а затем снова вложила в ножны и вернула юноше.

– Ты не хочешь обнажить мой меч? – спросил он разочарованно.

Она подавила смешок. Если сейчас дать волю смеху, он сотрясет ее тело сильнее, чем движущийся экипаж, и заставит плакать от боли в спине.

– Есть так много ужасных шуток, которые я могла бы сейчас отпустить, – сказала она. – Но я не буду. Не потому, что мне не нравится смотреть, как ты краснеешь, а потому, что я не в том состоянии, чтобы смеяться.

Он озадаченно посмотрел на нее, а затем на свой меч, как будто в нем и заключался секрет ее веселья.

Это было невыносимо. Катьяни сжала губы, но все равно фыркнула от смеха. Она скрестила руки на груди и смотрела на спящего Ачарью до тех пор, пока не почувствовала себя достаточно спокойной, чтобы снова взглянуть на его сына. Он ел дольку апельсина с той же серьезностью, с какой делал все остальное в этой жизни.

– Что смешного? – спросил он, нахмурив брови.

– Ты, – сказала она, пытаясь сохранить самоконтроль.

– Ты невозможна, – сказал он. – Неужели ты никогда не можешь быть серьезной? Ты получила ужасные раны и столкнулась с даян. Тебе, должно быть, очень больно. Как ты все еще можешь смеяться?

– Только представь, Айрия, я через столько прошла, а ты все еще можешь заставить меня смеяться. Этот редкий дар есть только у тебя.

– Дакш, – сказал он.

– Что?

– Ты можешь называть меня Дакш.

Она уставилась на него. Он попросил ее перестать называть его по почетному званию. Помнил ли он тот день, когда она впервые это сделала? Тогда он поцеловал, как будто прежде его сдерживала лишь формальность. Поцелуй навсегда запечатлелся на ее губах; она все еще чувствовала его вкус. Ее пальцы взлетели к губам. Щеки Катьяни вспыхнули, и она разозлилась сама на себя. Это она должна была привести его в замешательство. А не наоборот.

Ачарья пошевелился.

– Мы близко? – пробормотал он. Катьяни опустила руку и отвернулась, глубоко вздохнув со смешанным чувством облегчения и досады из-за того, что их прервали.

– Я проверю, – с готовностью сказал Дакш и высунулся, чтобы поговорить с кучером. – Три часа, – доложил он минуту спустя, – если только мы не столкнемся с новыми проблемами.

Ачарья вздохнул:

– Ничто больше в Нандоване меня не беспокоит.

Катьяни украдкой взглянула на него. Действительно ли даян была его любовницей? Обещал ли он на ней жениться? Или просто заставил ее поверить, что этот брак возможен? Она чувствовала, что, думая о даян, он испытывал лишь вину и печаль. Но она не могла узнать, что случилось на самом деле, если только он сам ей не скажет, что было столько же вероятно, как то, что небо упадет им на головы.

Остальная часть поездки, к счастью, прошла без происшествий. Веталы и яту, возможно, и не могли бы сравниться с Ачарьей и его сыном при обычных обстоятельствах, но встреча с даян их обоих истощила, а Катьяни едва могла сидеть прямо.

Они прибыли к воротам гурукулы поздно вечером. Воздух, влажный в преддверии дождя, был насыщен ароматом созревающих фруктов и овощей. Свет заходящего солнца поблескивал на пагоде.

У Катьяни возникло такое чувство, как будто она вернулась в прошлое. Здесь, в этом месте, она была в безопасности, могла прийти в себя и спланировать месть, на которую ее благословила даян. Ее больше не волновали жесткие правила и нелепое время для купания. Это место осталось последним среди всех мест в Бхарате, где она могла – пусть и ненадолго – почувствовать себя как дома. Ачарья сделает все возможное, чтобы безопасно снять узы, и она наконец будет свободна. Свободна. Эта мысль заставила ее почувствовать себя так, словно она воспарила в нескольких дюймах от земли.

Толпа старших учеников хлынула вперед, чтобы их поприветствовать. Впереди всех шел Варун, такой же худой и с таким же торжественным выражением на лице, как и всегда.

– Все в порядке, Ачарья? – спросил он, бросив быстрый взгляд на нее и белого голубя на ее шее. Другие ученики поклонились Ачарье и посмотрели на нее со смесью беспокойства и любопытства.

– Все в полном порядке.

Ачарья нахмурился и потряс рукой, словно хотел стряхнуть паука.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Я не вижу никого из первокурсников, – сказала Катьяни, избавляя Варуна от необходимости отвечать на этот вопрос. Очевидно, Ачарья не собирался рассказывать им о даян.

– Я отправил их домой пораньше, – сказал Ачарья. – Мы не знали, как долго нас не будет и в каком состоянии мы тебя найдем,

Катьяни с облегчением выдохнула. Она боялась, что придется встретиться с Ирфаном и Нимайей и ответить на все их вопросы.

– Приготовьте жертвенный костер, – приказал Ачарья. Ученики поспешили прочь, а Дакш отвел Уттама в сторону. Вероятно, он собирался ввести его в курс дела. Катьяни представила себе, каким мог бы быть их разговор:

Дакш: «Отца сегодня чуть не съели».

Уттам: «О нет, что случилось?»

Дакш: «Мы встретили даян».

Уттам: «Как же вы оба остались живы?»

Дакш: «Катьяни смогла отсрочить нашу смерть, пообещав даян, что в следующий раз она сможет перекусить папой. А моего освобождения она добилась, намекнув, что я могу быть ей интересен».

Уттам: «Что именно ей может быть интересно?»

Дакш: «Я не знаю. Мой меч?»



Катьяни подавила смешок и ускорилась, пытаясь поспеть за широкими шагами Ачарьи. Они вошли в хорошо знакомый ей внутренний двор гурукулы. Один из учеников складывал дрова перед главным зданием. Варун склонился над землей и чем-то ее посыпал. Сагар стоял позади него, держа в руках корзину с фруктами. Жертвенный костер. Ее желудок скрутило от смеси страха и надежды.

– Это будет больно? – спросила она Ачарью.

– Да, – сказал он. – Приготовься.

О, отлично. Как будто за всю свою жизнь она пережила мало пыток. Было ли ей больно, когда Хемлата создала связь? Катьяни ничего об этом не помнила. Возможно, это было к лучшему.

Им навстречу, озабоченно наморщив лоб, вышла Атрейи. Катьяни поклонилась ей, стараясь не наклоняться слишком сильно, чтобы ненароком не упасть.

– С возвращением, дитя.

Атрейи положила руку ей на голову:

– Я не ожидала увидеть тебя снова так скоро. Считай это место своим домом столько, сколько тебе потребуется.

От ее доброты Катьяни на глаза навернулись слезы. Она сморгнула их и попыталась улыбнуться:

– Спасибо вам, Айрия.

Атрейи повернулась к Ачарье:

– Что случилось?

Как можно более кратко Ачарья рассказал ей о суде, наказании и своем вмешательстве.

Атрейи нежно положила руку на плечо Катьяни и посмотрела на ее спину. То, что она сумела почувствовать с помощью своей духовной силы, должно быть, сильно ее встревожило.

– Мне нужно немедленно позаботиться об этих ранах.

– Сначала огонь, – прохрипел Ачарья, сжимая правую руку в левой. – Или у меня может возникнуть искушение отрубить себе руку.

На его правой ладони была татуировка в виде белого голубя.

– На самом деле связь не имеет никакого отношения к вашей руке, – сказала Катьяни. – Это лишь метка. Связь возникает между душами.

– Ты думаешь, я этого не знаю? – огрызнулся он. Катьяни промолчала. Эти узы с каждой минутой все больше беспокоили Ачарью. В конце концов, это была запрещенная магия, а Ачарья всю свою жизнь твердил о нравственности. Само существование этой связи, должно быть, причиняет ему душевную боль.

К ним подбежал Варун.

– Ачарья, приготовления завершены. Я посоветовал использовать смесь сала и сандалового дерева. Кто разожжет огонь?

– Я сам это сделаю.

Ачарья направился к костру.

Яма была наполнена ароматно пахнущими ветками. Вокруг костра Варун на скорую руку соорудил алтарь, выложив квадрат из белого риса и лепестков календулы. Рядом с ямой были расставлены тарелки из салового дерева, наполненные фруктами, цветами, листьями и орехами. Быстро сработано, – подумала Катьяни. Похоже, они уже привыкли к неожиданным просьбам Ачарьи.

Варун зажег веточку сандалового дерева и протянул ее своему учителю.

– Отойдите, все вы, – приказал Ачарья. – Не ты, – раздраженно добавил он, когда Катьяни направилась вслед за остальными.

Дакш и Уттам подошли к ним со спины.

– Могу я чем-нибудь помочь? – спросил Дакш.

– Нет, не можешь.

Ачарья глубоко вздохнул:

– Если после того, что сейчас случится, я буду не способен выполнять свои обязанности, то до тех пор, пока я не приду в себя, управление гурукулой переходит к моему старшему сыну Уттаму. Следуйте за ним, как следовали бы за мной.

Ученики пробормотали свое согласие, но на их лицах читалось беспокойство. Катьяни казалось, что ее сердце подскочило до самого горла. Она беспокоилась о боли, которой могла подвергнуться сама, так как не думала, что для Ачарьи вообще существует какая-либо опасность. Но он сказал, что придется принести жертву, чтобы разорвать эту связь.

– Вам будет больно? – спросила она неуверенным голосом.

Он фыркнул:

– Если я этого не сделаю, мне будет гораздо, гораздо больнее. А теперь помолчи.

Когда солнце опустилось за горизонт, он наклонился вперед и, распевая мантры, разжег костер. Ветки затрещали, и аромат горящего сандалового дерева поднялся в воздух, возбуждая чувства.

– Сядь, – приказал он, и Катьяни подчинилась. Скрестив ноги, она опустилась у алтаря. Он сел напротив нее и продолжал петь, попеременно бросая зерна риса в огонь и брызгая на него каплями воды.

Катьяни уставилась на пламя, и на нее накатила тяжелая волна усталости. Белый голубь на ее шее тревожно затрепетал. Скоро, – сказала она себе. – Скоро ты будешь свободен. И никто и никогда больше не заберет тебя у меня. Сначала им придется меня убить.

Ее похитили, связали и передавали от одного к другому, как пешку. Но больше такого не повторится. Больше никто не сможет ее использовать. Она подумала о взбалмошной и непостоянной голубой бабочке; о темном и опасном вороне; о чистом и миролюбивом голубе. Все они были разными, но все они принадлежали ей. Когда связь наконец разорвется, они смогут вернуться домой, к ней.

Сумерки сгустились, превратившись в ночь. Ачарья продолжал бубнить. Неужели он намеренно растягивает ритуалы и лекции, чтобы всех помучить? Катьяни подавила зевок. Она была так измучена, что могла бы заснуть прямо сейчас. Ей нужно быть осторожной, чтобы не упасть лицом в жертвенный огонь. Это весьма разозлило бы Ачарью, да к тому же лишило бы ее кожи на лице.

Как раз в тот момент, когда она решила, что может, не засыпая, ненадолго прикрыть глаза, Ачарья погрузил свою правую руку в огонь.

Боль пришла мгновенно. Катьяни схватилась за горло и попыталась не закричать. Белый голубь парил над пламенем, в панике хлопая крыльями в поисках безопасного места.

Здесь. – Она протянула свою ладонь. – Ты принадлежишь мне.

Белый голубь устремился к ней и врезался в ладонь – комочек мягких перьев с бешено бьющимся сердцем. Она обхватила его обеими руками, и ее взгляд затуманился. Наконец-то. Частичка души, которая была украдена у нее в младенчестве, вернулась. Она была свободна. Свободна. Она заплакала, и ее слезы упали на маленькую голубку. Промелькнул черный клюв, взмах ярко-голубого крыла, и птица растворилась в ее ладони.

Мир вокруг снова обрел четкость. Языки пламени в темноте. Напряженные фигуры у костра. Обеспокоенный Дакш, наклонившийся прямо к ней. Ачарья, вынимающий свою обожженную, иссохшую правую руку из пламени.

И боль в спине. Пронзительная, визжащая боль, которая заглушила все остальное. Катьяни упала на землю. Ее руки и ноги дрожали, она не могла дышать.

Она поняла, что тогда имел в виду Ачарья и что он сделал. Все это время он использовал связь, чтобы поглотить часть ее боли. С разрывом связи этот щит исчез, и она в полной мере почувствовала на себе все последствия Ченту.

Она свернулась калачиком и укусила себя за запястье, чтобы не закричать. Сильные, нежные руки подняли ее и унесли прочь от огня. Кто-то поднес к ее носу ароматную салфетку. А потом не было вообще ничего. Долгое, очень долгое время.

Глава 15

Прошло несколько дней. Они были легче, чем ночи. Когда наступала тьма, ее навещал зверь, который садился ей на спину и рвал когтями кожу до тех пор, пока Катьяни не начинала рыдать и биться в агонии. Иногда ей удавалось заснуть, но только для того, чтобы увидеть во сне Айана, стоящего на противоположной стороне от огромной трещины в земле. Она протягивала к нему руку, но трещина превращалась в бездну и, прямо перед ее полным ужаса взглядом, поглощала его целиком. Он медленно падал, и его глаза были полны боли и замешательства. Как ты могла позволить мне умереть?

От этих видений она просыпалась в поту и, дрожа, тянулась за чашкой воды, но не всегда находила в себе силы сделать глоток. По иронии судьбы ей выделили ту же хижину, в которой она жила с принцами. Несмотря на опасения Атрейи, Ачарья настоял на том, чтобы для исцеления ей предоставили личное пространство. Она была благодарна ему за это. Ей не хотелось каждую ночь беспокоить женщин своими криками.

Дакш часто к ней заходил. Каждый раз она говорила ему, чтобы он убирался. Она не хотела, чтобы он видел ее такой жалкой и сломленной. Ее гордость не могла этого позволить, а гордость – это все, что у нее осталось в этом мире.

Однажды она очнулась от полуденной дремоты и увидела, что он, мокрый, прислонился к стене у входа в хижину. Шел дождь, и теплые струи воды проносились по двору, принося в хижину запах мокрой земли. Дакш смотрел наружу, не обращая внимания на свою промокшую одежду и волосы.

– Почему ты здесь? – спросила она. Ее язык казался опухшим и неповоротливым. Спина ужасно болела, одежда была липкой от пота.

Он повернулся и неуверенно ей улыбнулся.

– Гулмохар расцвел. Идет дождь, но лес все равно выглядит так, словно он в огне.

– Уходи, – пробормотала она. Она ненавидела, когда он видел ее такой, больной и слабой, а она даже не могла отпустить какую-нибудь колкость.

Он кивнул:

– Я вернусь завтра.

– Не стоит, – сказала она, но он уже ушел.

Только тогда она заметила ветку огненно-красных цветов на своем подоконнике. Гулмохар, дождевой цветок, который расцветал в разгар сезона муссонов. Это вносило немного красок в ее унылую, темную комнату, и ее настроение поднялось. Мир, в котором были такие яркие цветы, мир, в котором к ней приходил кто-то вроде Дакша, был не так уж и плох.

Катьяни лежала на животе на своем коврике, и ей казалось, что ей в плоть впиваются тысячи иголок. Она была окутана тишиной – вечной тишиной, которую никто больше не потревожит. В ее голове больше не звучал ничей голос, ей никто не указывал, что нужно делать. Никто не следил за каждым ее движением, за каждой ее мыслью. Никто не манипулировал ею изнутри. Это стоило всей боли в мире.

Атрейи приходила каждый день, чтобы нанести заживляющие мази и сменить повязки на спине Катьяни. Женщина объяснила, что для того, чтобы выросла новая кожа, потребуется несколько недель. А пока что спина так сильно чесалась и горела, что ей приходилось избегать и солнечного света, и дождя.

Винита приходила и пересказывала ей мифы, что само по себе было бы просто замечательно, если бы у женщины не был столь безэмоциональный голос и мрачный вид. Катьяни казалось, что это вполне могло бы послужить своего рода наказанием. Шалу и Барха приносили еду, которая, однако, часто оставалась несъеденной. По просьбе Катьяни ей принесли лампаду. Независимо от того, как девушка себя чувствовала, она каждую ночь зажигала ее во имя богини Кали. Она не забыла данную даян клятву.

Однажды Шалу принесла ей самый ужасный суп, который Катьяни когда-либо пробовала, – смесь коры, травы, лепестков и чего-то похожего на скопления червей, но, по-видимому, это все же были грибы. Она осторожно поднесла ложку ко рту, но, попробовав, чуть не выплюнула жижу обратно.

– Ты пытаешься меня отравить, – обвинила она Шалу.

Девушка, глядя на выражение лица Катьяни, усмехнулась:

– Это особый лечебный суп для увеличения как физической, так и духовной силы. Мне было приказано оставаться здесь, пока ты не съешь все до последней ложки.

– Нет, нет, пожалуйста, я тебя умоляю…

Но Шалу была непреклонна. Она заставила Катьяни съесть всю тарелку, дразня ее, как непослушного малыша. Вкус у него был ужасный, но Катьяни действительно почувствовала себя лучше. Правда, отчасти это наверняка было связано с облегчением от того, что с супом было покончено.

Она спрашивала об Ачарье, но ей говорили лишь то, что он выздоравливает. Ее преследовали воспоминания о его иссохшей руке. Пожертвовал ли он своей рукой, чтобы разорвать узы? Или это было физическим проявлением более глубокой потери?

Время перестало иметь для нее значение. Она потеряла счет дням. Дождь заливал двор, кваканье лягушек и жужжание насекомых наполняло ночной воздух. Катьяни продолжала видеть сны об Айане, иногда и о Хемлате с Шамшером. Забыв о своей вражде, они стояли за барьером из шипов и улыбались ей. Но, как бы девушка ни старалась, она не могла до них дотянуться.

Настал день, когда Атрейи сказала, что бинты больше не потребуются. Спина Катьяни зажила, и она могла свободно выходить на улицу.

Катьяни отказалась покидать хижину. На нее навалилась ужасная усталость, как будто ничего из того, что она могла бы сделать, не имело значения. Девушка лишь принимала пищу и зажигала лампаду. Она не могла понять, в чем причина. Но мысль о попытке вернуться во внешний мир заставляла ее чувствовать себя так, словно ей на грудь опускали огромный камень.

Через несколько дней ее навестил Ачарья. Он выглядел ужасно старым и худым, а его правая рука была затянута в белую хлопчатобумажную перчатку.

– Ачарья.