ОДИН
Дэвид Арчер, Блейк Баннер
Перевод: Колыжихин А. ака Kolyzh (май\'2023)
Пролог
Доктор Эдвард Улисс Хэмптон прочитал достаточно трудов по психоанализу Фрейда, чтобы понять, что мы никогда не преодолеваем тот ущерб, который они наносят нам в детстве. Багаж, который мы берем с собой в могилу, — это тот же самый багаж, который родители вручают нам сразу после рождения. Такие мысли крутились у него в голове, когда он спешил домой по улице Сто Нино, чтобы покормить кошку. Он думал о смерти. Его собственной, многих других.
И о Феликсе.
На улице было темно, хаотичное нагромождение одно-, двух- и трехэтажных зданий, загроможденных диссонирующими террасами, классическими балюстрадами и витыми коваными решетками окон, все заросло пальмами и платанами. Он не поднимал головы и не обращал внимания на бежевые стены, которые он так ненавидел; бежевые стены, которые стояли рядом с розовыми стенами над голубым фасадом магазина на углу, напротив стальных ворот с их дикими остриями. Все, все в Маниле было для Эдварда диссонирующим хаосом, и его ненависть проникала в бездонную тьму внутри него. Ему нужно было уехать. Ему нужно было сбежать.
Его собственный дом, ярко выбеленный, с ярко-зеленой гофрированной черепицей, стоял за железным забором, утыканным острыми остриями копий, а за ним росли различные виды пальм, плантаций и огромное каучуковое растение, что делало доступ невозможным, если вы не входите в ворота, а затем в дверь, обе из стали.
Эдвард вставил ключ в замок и вошел в свой двор. Закрыв ворота и снова заперев их, он быстро ввел код безопасности в клавиатуру рядом с воротами, но был обеспокоен тем, что экран не загорелся. Ему придется позвонить в компанию, как только он войдет в дом.
Он поднялся по трем белым мраморным ступеням к белой стальной двери и повторил операцию: толкнул дверь, шагнул внутрь, поспешно закрыл ее со щелчком, а затем ввел код безопасности. Хотя и здесь он увидел, что экран был темным. Тем не менее, обе двери были плотно закрыты, и, вероятно, дело было лишь в повторном подключении.
Дом был под сигнализацией, и сам он чувствовал себя в безопасности. Он усмехнулся про себя древней шутке, которой никогда ни с кем не делился.
Он направился на кухню, думая, как всегда, о своих родителях и их предательстве. Прошло уже более пятидесяти лет, но, как он часто напоминал себе, человек никогда не преодолевает ущерб, нанесенный ему родителями. Он положил ноутбук в портфеле на рабочую поверхность и, взяв кружку и банку растворимого кофе, сделал знающее лицо и кивнул, помешивая ложечкой. Он знал, что у него был неразрешенный Эдипов комплекс. В свои первые пять лет он пытался завладеть своей матерью со всей силой и яростью молодого воина. Но его отец… Он коротко рассмеялся и потянулся за сахаром. Его отец не пытался остановить его. Да и не пытался. Его отец ушел, запутавшись в простынях различных внебрачных постелей, смеясь и крича через плечо: \"Она вся твоя, Эдди!\".
Предательство, на каждом шагу предательство. Ведь она не была полностью его, с едкой болью подумал он, помешивая кипяток. Он принадлежал ей, но она принадлежала каждому хрюкающему неандертальцу, который забредал в их дом.
А он, Эдвард Улисс Хэмптон, был полностью, эмоционально искалечен на всю оставшуюся жизнь. Преданный до мелочей, с тяжелым замком на каждой двери.
\"В голове нет времени\", — сказал он вслух и нахмурился, гадая, где же Фродо.
Он позвал его по имени в пустом, безмолвном доме. Горел только свет на кухне, но, как он всегда говорил, дом был под сигнализацией, а сам он чувствовал себя в полной безопасности. Шутка прозвучала немного пустовато, когда он вошел в темный холл, где сквозь армированное стекло в стальной двери пробивался слабый свет с улицы.
\"Фродо!\"
Предательство, подумал он. Кошки не предадут тебя. Они такие, какие есть. Нужно быть человеком, чтобы предать тех, кто любит и зависит от них. Предательство — это все, чему его научили отец и мать. Предательство гораздо сильнее, чем измена. Предать собственного сына, свою плоть и кровь.
\"Это непростительно\", — сказал он вслух. Он никогда не предаст Фродо, а Фродо никогда не предаст его. Он никогда не предаст свою страну, своих друзей, своих коллег. Бедняжка Мэрион промелькнула у него в голове. Бедная Мэрион.
Он открыл дверь в спальню и услышал тоненькое мурлыкающее мяуканье, когда Фродо спрыгнул с кровати и рысью прибежал на маленьких мягких лапках, чтобы погладить его по голове.
\"Ты был здесь весь день, глупый кот? Ты заставил меня поволноваться, Фродо. Что ты здесь делал?\" Фродо вцепился ему в лодыжки, и в этот момент Эдвард Улисс Хэмптон заметил темную фигуру, полузаметную на фоне тусклого свечения окна спальни.
\"Кто, черт возьми…?\"
Он увидел сине-желтую вспышку за миллисекунду до того, как услышал тихий плевок. Расплавленный свинец впился ему в грудь. Это не отбросило его назад и не повалило на пол, просто было очень больно. Он услышал, как сам сказал: \"Ой…!\", и тень плюнула еще раз, а потом и в третий раз.
Его ноги стали очень слабыми, и он медленно, неустойчиво опустился на пол. Его живот и руки были мокрыми. Он сел на ковер и прислонился спиной к стене. У него не осталось сил, чтобы почувствовать тревогу, но он неожиданно почувствовал очень, очень грусть по всем тем прекрасным вещам, которые он так и не сделал.
А потом он ничего уже не чувствовал.
Глава Первая
Начался хор на рассвете. Шумная, настоятельная болтовня десяти тысяч мельчайших пернатых существ, порхающих среди листвы самолетов и дубов, которые делали Адамс-стрит \"лиственной\". Он поднялся от массового стрекотания до великолепного крещендо, когда серый предрассветный горизонт окрасился акварельной синевой. Затем мир словно зевнул и растянулся, и я сел.
Я натянул плавки, спотыкаясь, спустился по лестнице и залез в свой крытый бассейн. Я сделал несколько заплывов, стараясь не дышать, потом пять минут стоял под холодным душем. Десять минут с тяжелым мешком, сто отжиманий, пятьсот приседаний, еще один холодный душ, и я был готов к завтраку.
Это была моя утренняя рутина. Так было до тех пор, пока я был готов помнить, а это было недолго. В жизни, где царит хаос, важно иметь твердый распорядок, особенно завтрак. Завтрак, говорила моя бабушка, настраивает тебя на весь день. Иногда я сидел в четырехдюймовой грязи, а в ста ярдах от меня находилась дюжина мужчин, решивших меня убить, и завтракал жареной ящерицей. В такие моменты я вспоминал свою бабушку и ее советы.
Те парни подумали, что я убегу, и пошли за мной через джунгли, оставляя четкие следы, потому что они торопились. Поэтому я смог подобраться к ним сзади и застать их врасплох, выпустив две гранаты и тридцать патронов 223 калибра со скоростью девятьсот выстрелов в минуту\".
На кухне Мэнни Пакьяо лежал на корзине для хлеба и наблюдал за мной с плохо скрываемым презрением. Если рутина — причина того, что я до сих пор жив, то мой кот, вероятно, причина того, что я до сих пор холост.
\"Какого черта! Кому какое дело, правда, Мэнни?\" Я отрезал от буханки два куска цельнозернового ржаного хлеба и бросил их в тостер: \"Брак все равно переоценен\".
Я дал ему ломтик ветчины из холодильника и занялся приготовлением полпинты крепкого черного кофе.
\"Как только ты впускаешь женщину в свой дом, ты начинаешь терять вещи. Ты тянешься за своим шампунем. Его там нет, потому что она нашла для него лучшее место. Ты ищешь свою M16, а она нашла для нее лучшее место. Если бы Эдип уделял больше внимания своей бабушке, — сказал я Мэнни Пакьяо, размахивая ножом для масла, — то, возможно, у него и сегодня были бы глаза\".
Кофейник булькнул. Я почувствовал запах кофе. Зазвонил мой мобильный. Я посмотрел на экран. Шесть тридцать утра. Офис. Я ответил.
\"Что?\"
Голос на другом конце был похож на темный кусочек шоколада, который слишком пьют, и на который наплевать.
\"Алекс, детка, я тебя разбудила? Мне кажется, что мне должно быть не все равно\".
\"Что тебе нужно, Лавлок?\"
\"Я еду в офис. Старик расстроен и хочет, чтобы ты тоже был там\".
\"Я завтракаю.\"
В ее голосе была богатая, теплая улыбка, когда она сказала: \"И я действительно чувствую, что мне должно быть не все равно, Алекс. Мне действительно не все равно, Алекс\".
Я нахмурился на Мэнни Пакьяо. Его глаза были томно непристойными. Ему тоже было все равно.
\"Хорошо, я уже еду\".
Я повесил трубку и сел завтракать.
ODIN располагался на восемнадцатом этаже здания Содружества по адресу 1300 Wilson Boulevard в Арлингтоне, штат Вирджиния. Тот факт, что в здании Содружества нет восемнадцати этажей, не был проблемой для большинства людей, которые, в любом случае, понятия не имели, что такое ODIN или что означает аббревиатура. Это было Бюро демократической разведывательной сети, совместное предприятие Соединенных Штатов, Великобритании, Канады, Австралии и Новой Зеландии — так называемых \"Пяти глаз\".
Она начинала как сеть обмена разведданными, но благодаря значительному бюджету и масштабам возможностей по сбору разведданных быстро превратилась в агентство, способное и готовое браться за работу, от которой другие отказывались.
Я оставил свой Aston Martin DBS на подземной парковке на 17-й улице и поднялся на специальном лифте на верхний этаж. Я прошел через сканеры безопасности в вестибюле, а затем прошел по длинному, безликому коридору в помещение, которое в ODIN обычно называли вестибюлем.
Здесь стены были бежевыми, ковер — голубым, стояла пара непримечательных диванов, пальма в горшке и кулер с водой. Из единственного маленького окна открывался вид на парк Свободы и башни-близнецы Росслин. За ними виднелись Потомак в том месте, где он поворачивает на юг, остров Теодора Рузвельта и горизонт Вашингтона.
В вестибюле также была дверь. На вид она была не слишком привлекательной, хотя под безвкусной кремовой внешностью скрывался стальной лист толщиной в два дюйма, который можно было открыть только изнутри. Я ввел свой код на клавиатуре рядом с дверью, позволил зеленому лазеру считать мой глаз и приложил ладонь к экрану. Дверь с тихим шипением щелкнула, и меня впустили.
Оттуда я пошел по второму проходу, огибая поворот, и попал ко второй такой же двери. После ввода второго кода и повторного считывания биометрии я получил доступ в так называемый офис Владыки, или, как его называли те, кто имел доступ, Валгаллу.
В прихожей Валгаллы находился кабинет Лавлок. В нем не было окон, он был пуленепробиваемым, а некоторые говорили, что и бомбонепробиваемым. Ее большой дубовый стол стоял рядом с большой красной дверью, которую она охраняла своей жизнью.
Сейчас она сидела за этим столом с холодными глазами из-под капюшона, слегка насмешливым ртом с очень полными губами и аквилинным носом, который делал ее похожей на черную египетскую богиню. Она смотрела, как я вхожу в комнату, и вскинула на меня изящную бровь.
\" Ты опоздала\".
\"Я никогда в жизни не опаздывал\".
\"Он не в хорошем настроении\".
\"Когда ты позволишь мне пригласить тебя на ужин?\"
\"На следующий день после того, как я разведусь, а это будет примерно в то время, когда ты сойдешь в могилу\". Она провела длинным темным пальцем по кнопке на своем столе, которая открывала дверь: \" Алекс, — сказала она, — это одна из тех встреч, на которые ты, вероятно, придешь раньше. Вероятно\".
Она подмигнула мне и нажала на кнопку. Большая красная дверь с мягким щелчком открылась.
\"По крайней мере, — сказал я, наклонившись через стол и прошептав ей на ухо, — я не буду пускать слюни на своих внуков и заставлять привлекательных молодых женщин менять мне подгузники. Ты же, с другой стороны, будешь страдать и от того, и от другого\". Я подошел к двери и толкнул ее.
Кабинет был достаточно большим, чтобы быть небольшой квартирой, и изысканно обставлен. Он был покрыт ковром глубокого бордового цвета Wilton, стены обшиты панелями из дуба Тюдоров, комод из красного дерева был английским XVII века, а кресла у открытого камина были оригинальными Chesterfields 1930-х годов. Вид из окна каким-то образом включал Потомак, мемориальный мост Теодора Рузвельта и мемориал Линкольна.
Тот \"он\", о котором ранее говорила Лавлок, сидел за огромным дубовым столом девятнадцатого века с зеленым кожаным бюваром и наблюдал за мной из-под двух бровей, которые вполне могли бы сойти за внушительные усы. Он был известен только как Шеф (с большой буквы \"Ш\") или иногда как Нерон, потому что ходили слухи, что однажды он поджег ресторан, потому что был так возмущен плохим обслуживанием. Возможно, это было неправдой, но смысл подобных слухов в том, что они могут быть правдой. И все, кто знал Нерона, соглашались, что это действительно может быть правдой.
Его рост составлял шесть футов шесть дюймов в ботинках, а вес, по моим оценкам, был около четырехсот двадцати фунтов. Часть из них составляли мышцы. Большую часть составляла очень хорошая еда.
В этот момент каждая его унция выглядела взбешенной. Он прорычал:
\"Ты когда-нибудь был на Филиппинах?\".
\"Не нарочно\".
\"Не надо быть лицеприятным. Садись\".
Я сел в удобное кресло напротив него и скрестил одну ногу на другой. Я сложил руки на коленях и стал ждать. Шеф тоже ждал, выгнув бровь и проявляя очень мало терпения.
\" Ты собираешься ответить мне, Мейсон, или мне придется взвесить доказательства, чтобы решить, говорил ли ты правду или пытался пошутить?\"
\"Я никогда не был на Филиппинах, сэр\".
\"Это\", — сказал он с большой точностью, перелистывая страницы папки, лежавшей перед ним, — \"прискорбно\". Он вздохнул, сканируя страницы глазами: \" Конечно, вы знаете, я полагаю, что Китай — это проблема\".
Я сузил глаза и поднял подбородок. Мне стало интересно, как это часто случалось с тех пор, как я был прикомандирован к ODIN, намеренно ли шеф говорит подобные вещи. Трудно было сообразить, как ответить, не передергивая. Шеф поднял глаза от папки и хмуро посмотрел на меня.
\"Мне известно, — осторожно сказал я, — что китайцы уже некоторое время ведут агрессивную экспансию, сэр. Вскоре после того, как в Советском Союзе наступила гласность, и они начали либерализировать свою экономику. Совсем недавно они скупали большую часть инфраструктуры стран третьего мира в рамках так называемой схемы \"Пояс и путь\". А потом, конечно, возникает вопрос об их амбициозной космической программе, кибертерроризме, шпионаже и вмешательстве в британские и американские выборы…\".
Я прервался, удовлетворенный тем, что прозвучало хорошо информированно и без шуток. В комнате воцарилась тишина. Шеф сказал: \" Ты закончил?\".
\"На данный момент да, сэр\".
Его взгляд вернулся к папке на столе: \"На большинство вопросов, Алекс, можно кратко и удовлетворительно ответить \"да\" или \"нет\". Вам не нужно впечатлять меня тем, что вы читаете газеты. Я ожидаю этого от вас. Если бы я не считал вас достаточно умным и хорошо информированным…\". Он сделал паузу в чтении на несколько секунд, вздохнул и заключил: \"…вас бы здесь не было\".
Он откинулся в своем большом кожаном кресле и посмотрел на меня: \"Китай — это проблема по всем причинам, которые вы назвали, и по многим другим, о которых вы не знаете. Я не сомневаюсь, что есть причины, о которых мы все не знаем. И это еще одна причина, по которой они являются проблемой\".
Он протянул пухлую руку через стол и нажал кнопку.
\"Лавлок, принесите кофе\". Он взглянул на Мейсона: \" Вы будете кофе.\" Он снова посмотрел на свой палец, все еще лежащий на кнопке: \"Также круассаны, горячие, без начинки. Будьте проворны.\"
Я сказал: \"Если мне не изменяет память, Манила находится в тысяче семистах семидесяти милях от Пекина, что примерно равно расстоянию от Манхэттена до Розуэлла, Нью-Мексико. Кроме этого, сэр, мне трудно найти какую-либо интересную связь между Филиппинами и Китаем\".
Нерон многозначительно хмыкнул: \"Ты тратишь слова впустую. Сунь Цзы сказал: \"Поэтому искусный полководец покоряет войска противника без боя; он захватывает его города, не осаждая их; он свергает его царство без длительных операций в поле\". Нападение с помощью стратагем, параграф шесть. Параграф седьмой: \"Со своими силами он оспорит господство в империи, и таким образом, не потеряв ни одного человека, его триумф будет полным. Это и есть метод атаки с помощью стратагемы\". Искусство войны. Ты должен прочитать ее\".
\"Я включу ее в свой список, сразу после \"Дневника Бриджит Джонс\". Если позволите заметить, сэр, для человека, который не хочет тратить слова попусту, вы не торопитесь перейти к делу\".
Дверь открылась, и вошла изысканная Лавлок с подносом кофе и корзинкой горячих круассанов. По мнению шефа, добавлять масло в хорошо приготовленные круассаны означало позолотить лилию и поэтому не разрешалось. Негласная угроза заключалась в том, что если вы все-таки намажете круассан маслом, он может прийти и сжечь ваш дом. Он отпихнул Лавлок пухлой рукой, она подмигнула мне и ушла, а он раздал превосходный черный кофе и горячие круассаны.
\"Вам нужно понять, как думают китайцы, Алекс. Они тонкие, у них за плечами тысячелетия высокоразвитой культуры. Для меня загадка, что Марко Поло был итальянцем, а не китайцем\". Он засунул в рот круассан и задумался, глядя, как я потягиваю кофе: \"Дело в том, что война между Западом и Китаем неизбежна\".
Я изогнул бровь: \"Серьезно?\"
\"Я никогда не шучу, Алекс, поэтому я должен быть серьезен. Это просто вопрос времени. Фукидид, анализируя Пелопоннесскую войну между Афинами и Спартой, заметил, что эта война была неизбежна, потому что устоявшаяся держава всегда будет стремиться подрезать крылья развивающейся. Соединенные Штаты были естественным наследником Британской империи и унаследовали этот имперский трон в 1947 году. С тех пор мы правим западным миром и большей частью третьего мира. Теперь Китай набирает силу с угрожающей скоростью, причем делает это очень агрессивно. Поэтому мы и наши союзники спешно пытаемся оградить ее. Но у нас это не очень хорошо получается\".
Он замолчал, жуя и размышляя, с чашкой на полпути ко рту. Через мгновение я спросил:
\"Правильно ли я понимаю, что вы беспокоитесь о том, что китайцы собираются развязать войну…\"
Шеф нетерпеливо покачал головой: \"Они уже ведут войну, Алекс. Они уже воюют с нами\".
Я улыбнулся и кивнул, начиная понимать: \"Без нашего ведома\". Я прочитал: \"Искусный вождь покоряет войска врага без боя. Он захватывает их города без осады и низвергает их царства без сражений в поле\". Итак, они воюют с нами, но мы об этом не знаем, поэтому не сопротивляемся. Нам понадобилось восемь лет, чтобы отреагировать на схему \"Пояс и путь\". Хорошо, я понимаю, но что-то должно было случиться, иначе я был бы у вас здесь восемь лет назад, а не сейчас\".
Шеф кивнул своей огромной головой и сказал что-то вроде \"Умф\", потому что его рот был полон. Он осушил свою чашку и, наполняя ее, сказал: \"Мы наблюдали за ними. Неэффективная политика, граничащая с имбецилизмом и преступной халатностью, но чем могущественнее становится Пентагон, тем неохотнее он использует свою власть, если не видит реального физического насилия. А наши секретные службы так заняты погоней за исламскими террористами, что не замечают тигра, который только что вошел в комнату\". Он ткнул в меня толстым пальцем: \"Я уже давно считаю, что Пекин финансирует исламских террористов, чтобы отвлечь наши службы, пока они готовят полномасштабное нападение\".
\"И подозревая это нападение, вы следили за Пекином\".
\"Естественно\".
\"И хорошим местом, откуда можно наблюдать за Пекином, не бросаясь в глаза, является Манила\".
\"Естественно\".
\"Вы хотите, чтобы я поехал в Манилу наблюдать за Пекином вместо вас?\"
\"Видишь, Алекс? Ты начинаешь хорошо, но увлекаешься собственным умом и заходишь слишком далеко. Неужели ты думаешь, что за последние десять лет у меня в Маниле не было человека, который следил бы за Пекином? У меня уже давно есть ячейка в Маниле со связями в Пекине и других частях Китая\".
\"Но…?\"
\"Эта ячейка исчезла\".
Мы смотрели друг на друга в течение десяти секунд, что является очень долгим временем, чтобы смотреть на кого-либо, пока, наконец, я не сказал: \"Когда вы говорите \"исчезла\", что именно вы имеете в виду?\"
\"Я имею в виду, что мой куратор в Маниле исчез с радаров. Он не звонил, не включал аварийные протоколы, его никто не видел, а его команда из четырех агентов ушла на дно, и их невозможно найти, черт возьми! Как ты думаешь, о чем я?\"
\"У нас есть еще кто-нибудь в Маниле?\"
\"У нас есть несколько чиновников в полиции. Мы не владеем ими, но они сотрудничают. У ЦРУ там есть полевой офис, и они сотрудничают, до определенного момента. Но нечто подобное наносит ущерб нашей репутации, и я не хочу обращаться к ним за помощью без крайней необходимости\". После этого он добавил: \"У Моссада там тоже есть отделение, но они не всегда готовы сотрудничать\".
Я был удивлен, и мои брови сказали об этом: \"У Моссада есть офис в Маниле?\".
\"Я только что сказал вам, что китайцы финансируют исламских террористов. В Маниле есть большая мусульманская община. Естественно, \"Моссад\" интересуется Китаем и Филиппинами. Последнее, что я знаю, это то, что мой куратор нашел источник в посольстве, который он использовал. Он сказал, что получил интересующую его информацию. Куратор должен был проинформировать меня и пропал с экранов радаров. Вот и все, что я знаю\".
\"И что вы хотите, чтобы я сделал?\"
\"Я хочу, чтобы вы отправились в Манилу, выяснили, что случилось с моим куратором — вернули его проклятый ноутбук! Одному Богу известно, какая информация на нем! И выяснить, что это за информация, которую он должен был передать мне\".
\"И это все?\"
Шеф вскинул бровь и прорычал: \"Если ты чувствуешь, что это слишком много для тебя…\"
\"Мне понадобится досье и все те имена, которые вы старательно избегали упоминать\".
\"Естественно\".
\"Когда мне уезжать?\"
\"Завтра в полдень, двенадцать пятнадцать, если быть точным, с Ана Юнайтед\". Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнул юмор: \"Это не ссылка на способ, которым вы полетите, а название авиакомпании, All Nippon Airlines, которая вступила в партнерство с United\".
\"Мне нравится эта игра, сэр, когда я пытаюсь угадать, забавляетесь ли вы\".
\"Вы прибываете в восемь пятьдесят пять утра по местному времени, после изнурительных двадцати часов сорока минут. Вам следует взять книгу. Я бы посоветовал что-нибудь из Джека Керуака или Аллена Гинзберга. Кто-нибудь из поколения \"битлов\". Они всегда быстро усыпляют меня\".
\"Вам все еще смешно, сэр?\"
\"Не думаю, что я что-то упустил. Лавджой даст вам все необходимое. Вы можете идти.\"
Глава Вторая
За неделю до этого и за восемь тысяч пятьсот пятьдесят пять миль, в понедельник, 26 апреля, Марион Джеймс разговаривала с матерью по мобильному телефону. Она сидела на крошечной террасе бара \"Счастливая пчела\" на улице Сан-Рафаэль, рядом с прачечной \"Ледяной щит\", где можно было не только постирать одежду, но и купить чистую питьевую воду. По другую сторону кирпичной стены рядом с баром находилась заброшенная фабрика с бамбуком и пальмами, буйно растущими из стен, и беспорядочно расставленными ржавыми металлическими бочками. Одна из этих пальм пощекотала ей затылок, и она рассмеялась тем смехом, которым люди отмахиваются от завуалированных упреков.
\"Конечно, я скучаю по тебе! Но мне здесь нравится, мама. Я имею в виду, я бы не осталась здесь, если бы мне не нравилось, не так ли?\".
Стоицизм боролся с тревогой в голосе ее матери, и она проиграла.
\"Я знаю, дорогая, просто прошло так много времени. Ты сказала, что вернешься домой шесть месяцев назад! Потом ты пропустила Рождество, теперь Пасху. Ты уверена, что все в порядке? Мы с твоим отцом очень скучаем по тебе. И мы волнуемся!\"
Марион откинулась в кресле и боролась с комком в горле: \"Я знаю, мама, я тоже по вам скучаю…\"
\"Ну тогда, — голос ее матери приобрел просительный тон, — если дело в деньгах, мы с твоим отцом можем оплатить билет, а когда ты будешь здесь…\"
\"Нет, честно, мама, дело не в деньгах. Правда, как я уже сказала, это работа\".
\"Но, конечно, они могут дать тебе пару недель, чтобы съездить домой и повидаться с семьей\".
Марион посмотрела вниз на свои бледные ноги и ступни в синих пластмассовых шлепанцах, и ей вдруг стало жаль обыденной разумности пригородной Англии. Она прикусила губу и вытерла слезы с глаз тыльной стороной пальца.
\"Понимаешь, это не обычная работа, мама. Это посольство. Есть всевозможные вопросы безопасности и прочее\".
\"Но, конечно, ты не участвуешь в этой стороне дела, Ронни. Ведь ты даже не китаянка!\".
Она улыбнулась старому прозвищу: \"Нет\", — сказала она с небольшим, влажным смешком: \"Нет, конечно, нет, но они должны работать по расписанию и тому подобное, и если они говорят, что ты должна работать, ты не можешь отказаться\".
Ее мать замолчала, и они сидели в тишине вместе, хотя их разделяло шесть тысяч семьсот миль. Наконец ее мать сказала: \"Я твоя мать, милая. Ты уверена, что рассказываешь мне все?\".
Марион исказила лицо и сильно укусила себя за палец. Она боролась с дыханием, сделала глубокий, дрожащий вдох и сказала: \"Конечно, мама\".
\"Тогда почему ты плачешь, Ронни? Слушай, если у тебя проблемы, если есть какие-то проблемы, мы с папой здесь, чтобы помочь. Почему бы тебе просто не сказать мне…?\"
\"Честно, мама. Нет никаких проблем\". Она заставила себя говорить бодро: \"Просто, ты знаешь, каково это на новой работе. Ты застреваешь на всех работах, которые никто не хочет делать, на всех сверхурочных, которые никто не хочет делать. Хотя в долгосрочной перспективе это будет здорово для моего резюме, мама. Я имею в виду, китайское посольство! Я смогу найти отличную работу, когда вернусь домой, с таким опытом\". Ее мать вздохнула. Марион быстро сказала: \"Слушай, я лучше пойду. Мне нужно возвращаться на работу. Я позвоню тебе позже или завтра\".
\"Поговори с ними на работе, ладно, дорогая? У тебя должен быть начальник или что-то в этом роде. Скажи ему, что твоя семья хочет тебя видеть\".
\"Я сделаю это, мама, обещаю. Я люблю тебя\".
\"Я тоже тебя люблю, Ронни. Оставайся в безопасности, дорогая\".
Она повесила трубку, и внезапно наступила огромная, всеобъемлющая тишина. Внутри бара две женщины кричали, как смеющиеся попугаи, потом проехал двухтактный мотоцикл со снятым глушителем, заставив птиц на деревьях взлететь. Четверо худых детей в шортах забыли свой синий мяч и начали бить и пинать друг друга, крича на тагальском языке. Но все это не нарушало огромной тишины, которая повисла вокруг Марион после того, как умолк голос ее матери.
Она сидела несколько минут, глядя на два пластиковых пакета с продуктами, которые лежали на полу рядом с ее стулом. Если она будет осторожна, они доживут до конца недели, но ей будет трудно заплатить за квартиру за май.
Она достала из кармана мобильный телефон и уставилась на экран. Он не показывал ничего нового, не давал никакой надежды. Она обратилась к адресной книге и нашла Эда. Он сказал ей никогда не звонить ему, но он не оставлял ей выбора, и она смотрела, как ее палец, словно чужой, навис над его номером, а затем нажал кнопку вызова. Звонок прозвенел шесть раз, и она уже собиралась повесить трубку, когда на линии раздался его голос.
\"Я думал, что просил тебя никогда не звонить мне\".
\"Эд, я не могу так больше продолжать. Я только что разговаривала с мамой…\"
\"Пожалуйста! Пощади меня! Мы так не ведем дела. Ты понимаешь, насколько это рискованно?\"
\"Нет, Эд, ты должен выслушать меня\".
\"Прекрати использовать мое имя! Ты с ума сошла?\"
\"У меня почти нет еды на неделю, и я не смогу заплатить за квартиру. Ты сказал, что собираешься заплатить мне!\"
\"Марион! Прекрати немедленно!\"
Ее голос стал пронзительным: \"Так что же мне делать? Как я должна питаться? Где я должна жить?\"
\"Заткнись!\" Она замолчала: \"Ты сама виновата, — продолжал он, — что изначально попала в такую ситуацию\".
\"Я знаю, Эд, но я не могу идти по улицам. Я умру в течение недели. Моя мама уже говорит о том, чтобы приехать сюда и забрать меня домой. Ты должен мне помочь\".
\"Хорошо. Мы должны уйти с линии. Слушай, мы встретимся. Во вторник, встречаемся в одиннадцать тридцать в Национальном музее, в галерее номер один, знаешь такую? Религиозное искусство семнадцатого-девятнадцатого веков. Когда увидишь меня, сделай вид, что ты меня не знаешь. Остановитесь и полюбуйтесь одним из святых. Если мы будем поняты, я случайно остановлюсь рядом с тобой, и мы обсудим статую или картину. Это понятно?\"
\" Ты думаешь, что сможешь мне помочь?\".
\"Да, но ты не должна мне больше звонить. Ты даже не представляешь, насколько это опасно\".
\"Хорошо, я не буду, но ты не должен меня бросать\".
Он повесил трубку, и она снова осталась в этой пронизывающей, всепроникающей тишине.
Она допила колу и поняла, что ее руки слегка дрожат. Она была близка к панике, но сказала себе, что Эд справится. Он все уладит. Он не оставит ее на произвол судьбы. Он позаботится о том, чтобы с ней все было в порядке. Кроме всего прочего, она была нужна ему. Ему нужна была ее память.
Она поднялась и прошла триста ярдов по Сан-Рафаэлю и Санта-Ане до Сан-Хоакина, чувствуя, как тревога закручивается в ее нутре и вызывает тошноту. Она повернула налево и короткими шагами направилась к детской поликлинике и обилию деревьев, которые частично скрывали разрушающийся многоквартирный дом напротив ее квартиры. С каждым шагом ей все больше казалось, что она входит в тюрьму. Куда бы она ни посмотрела, везде видела выкрашенные в белый цвет железные решетки: на окнах, на дверях, на террасах и балконах. В каждом доме, мимо которого она проходила, ей казалось, что дверь сделана из крашеной, облупившейся стали.
Скрежет и шлепанье ее резиновых шлепанцев вдруг громко зазвучали в ее ушах, как панически бьющееся сердце. Банда мальчишек в шортах остановила свою игру в уличный футбол, чтобы посмотреть, как она проходит мимо. Она отчетливо осознавала, что выделяется на их фоне из-за очень бледной кожи и светлых волос. Она прошла мимо овощного ларька, бакалейной лавки и кофейни, которые занимали угол улицы под огромным грязным зонтиком от кока-колы. Зонт дополнялся грязным тентом из кусков пластика, прикрепленных к импровизированному деревянному каркасу. Под ним, в его тени, женщины, делавшие покупки, приостановились в своем визгливом разговоре, чтобы посмотреть на нее. Мужчина с пивным животом и в футбольной футболке Аргентины высунулся из кафе, держа в руках бутылку пива, чтобы посмотреть, как она вставляет ключ в железную дверь и входит внутрь.
Она взбежала по деревянной лестнице без коврового покрытия, отперла белую дверь в свою квартиру, захлопнула ее за собой и побежала на кухню, где бросила продукты на маленький складной стол из формики, опустилась на стул из формики рядом с ним и разрыдалась. Она не закрыла лицо. Ее руки сжались в маленькие розовые кулачки на коленях, и она уставилась на стопку грязных тарелок в раковине, на мух, которые нагло перебирались на них, на накопившуюся грязь на оконных стеклах, и она стонала и выла так, как не стонала с шести лет. Но теперь не было мамы и папы, которые могли бы обнять ее и сказать, что все будет хорошо. Теперь не было мамы и папы, потому что теперь она не могла сказать им, что случилось. Она не могла сказать им, что случилось, потому что все не будет хорошо.
Она не могла никому рассказать, кроме Эда.
Она осторожно раскачивалась взад и вперед, нижняя губа сжалась над зубами, лицо было залито слезами, и она повторяла снова и снова: \"О, Боже, что мне делать? Господи, помоги мне, что мне делать?\".
В конце концов, она удалилась в спальню, свернулась калачиком под одеялом и погрузилась в сон. Она проспала почти двенадцать часов и встала в полночь, чтобы поставить в духовку частично размороженную пиццу. Когда все было готово, она вернулась в постель и снова заснула до семи утра. Затем она встала, постаралась принять душ и привести себя в приличный вид и отправилась на работу в китайское посольство.
Там ее начальник, мужчина в плохо пошитом синем костюме и с жестокими глазами, накричал на нее и сказал, что она похожа на бродягу. Она не может работать в китайском посольстве как бродяга, поэтому ей лучше купить себе новую одежду до завтра. На что она кивнула, промолчала и продолжила работу.
В течение трех раз ее начальник подходил к двери ее маленького кабинета и заглядывал внутрь. Каждый раз Марион делала вид, что не замечает его, и сосредоточивалась на экране компьютера. В конце концов он ушел.
Неделя пролетела незаметно. Она сделала уборку в квартире, постирала и отгладила свой синий костюм, уложила волосы. Постепенно продукты в холодильнике заканчивались. Надежда на то, что во вторник может прийти помощь, поддерживала ее, и по мере приближения выходных отчаяние стало сменяться если не оптимизмом, то, по крайней мере, осторожным мужеством. Эд поможет ей, сказала она себе, потому что в противном случае она может доставить ему много неприятностей, и он это знал. Но она не знала, хватит ли у нее смелости встретиться с ним лицом к лицу и бросить ему вызов. С другой стороны, то, чего не могла добиться одна лишь смелость, могло сделать отчаяние.
В понедельник она попросила у своего начальника отгул на вторник. Он накричал на нее, назвал ленивой шлюхой и пригрозил уволить, но вместо этого дал ей выходной, сказав, что ей придется работать сверхурочно без оплаты, пока не будут наверстаны восемь часов.
Она вернулась домой, где ела вареный белый рис и плакала, пока не упала на кровать и не накрылась одеялом, чтобы погрузиться в жалкий сон.
Она проснулась в панике в семь утра от рева маленьких мотоциклов на улице, постоянных криков филиппинцев, говорящих одновременно, и визгливого смеха женщин. Она села, с горячим, подергивающимся беспокойством в животе, и побежала в ванную, где попыталась вызвать рвоту, но не смогла, потому что желудок был пуст.
Она почистила зубы, приняла душ, оделась и посмотрела на часы. Было только восемь двадцать. Оставалось еще три часа. У нее не было денег на pousse-pousse, не говоря уже о такси, так что придется идти пешком. Она прикинула, что идти придется не меньше четырех миль, а это добрых полтора часа. Она могла бы начать прямо сейчас.
Она вышла из своей квартиры, дошла до Бони-авеню и повернула на север по грязной улице с беспорядочным клубком перекрещивающихся воздушных кабелей, покосившихся телеграфных столбов и разбитых тротуаров. За последний год она возненавидела этот город, и поэтому, идя, видела только то, что ненавидела: старые, но не старинные здания, их некрашеные стены, грязные от пыли, неухоженные, граффити, беспорядочные знаки, расставленные где попало и как попало, шумный, грязный транспорт, не уважающий ни пешеходов, ни дорожные знаки. Все это наполняло ее гневом, разочарованием и ненавистью. И пока она шла, она молилась богу, в которого не верила, чтобы Эд смог помочь ей сегодня.
И если он поможет — она погрузилась в ходячую мечту — если он поможет, она выплатит все, что должна, тут же позвонит матери и примет ее предложение о билете домой. Может быть, они смогут прислать ей несколько сотен фунтов, и она сможет купить новую одежду, сделать прическу, провести последнюю ночь в приличном отеле, принять нормальную ванну и спать в приличной постели с чистыми простынями.
Она улыбнулась, увидев себя выходящей из аэропорта Хитроу, где ее ждут мать и отец, машущие ей рукой. Может быть, Бобби, ее брат, тоже приедет, ведь прошло столько времени, а она была так далеко. Они поселят ее в ее старой комнате, пока она не найдет работу и собственное жилье. Они вернулись бы к прежней рутине: ранний подъем, помощь маме на кухне, воскресный ужин…
Она сказала себе, что никогда не будет говорить с ними о том, что произошло, но в мыслях она видела, как завтракает с мамой, и все выплескивается наружу, мама обнимает ее, а она рыдает и умоляет о прощении.
У Нью-Панадерос она повернула налево и рассеянно отметила про себя, что вся Манила похожа на один огромный промышленный район. Теперь она шла на юг, к мосту Ламбинг, перекинутому через реку Пасиг. Во встречном направлении проехала белая \"Тойота\", ехавшая слишком быстро, виляя с полосы на полосу. Она нахмурилась, проклиная филиппинских водителей.
Неожиданно для себя она вспомнила ту ночь у залива, когда она выпивала в убогом ночном клубе на улице Адриатико. Она мысленно видела каждую черточку его интерьера. Ей было скучно и хотелось домой, она уже тогда думала о том, чтобы отказаться от восточного приключения и вернуться в Лондон.
Ее близкими друзьями тогда были Мэтт и Сьюзен. Каждая деталь их одежды была свежа в ее памяти, как будто она смотрела на них сейчас. Все, что они делали той ночью, все места, где они побывали, были яркими и живыми. Она покачала головой, пока шла. Они все были пьяны, смеялись, танцевали, а потом к ней подошел молодой американец.
Она не танцевала. Он спросил ее, почему. Она ясно слышала его голос в своей голове. Все ли с ней в порядке? Он протянул ей руку. Его звали Дон. Ему тоже не нравилось такое шумное место, сказал он. Он пришел с друзьями, но это была не его стихия. Если бы ему нужны были такие вещи, он бы остался в Лос-Анджелесе, верно? Верно.
До этого момента он стоял, но теперь сел.
\"Эй, — сказал он с большой, дружелюбной, красивой улыбкой, — не хочешь посмотреть на настоящую филиппинскую ночную жизнь?\"
Она подняла на него бровь и рассмеялась: \"Я не уверена, что хочу\".
Он тоже рассмеялся: \"Нет, это не то, что ты думаешь. Они собираются в таких убогих барах, пьют пиво и играют в филиппинский маджонг. Игра отличная, ты действительно в нее погружаешься, они от нее без ума. И эй! По крайней мере, ты можешь услышать свои мысли. Мы можем выпить пару кружек пива и поиграть, а потом я отвезу тебя домой, как безупречный джентльмен. Честь скаута\".
Он так и сказал. Честь скаута. Она помнила каждое слово.
Он казался таким приятным и таким надежным, что она согласилась.
Сама того не замечая, она дошла до улицы Генерала Луны. Она свернула на нее и пошла вниз, мимо Собора Славы к музейному комплексу. Она пришла рано, как и ожидала, поэтому прошла в небольшой сад напротив музея, который выходил на поле для гольфа, нашла скамейку и села. Ноги болели от долгой ходьбы, но она почти не замечала этого.
Ее мысли вернулись к той ночи. Она часто задавалась вопросом: если бы она отказала Дону в тот вечер, где бы она была сейчас? Возможно, дома, в Лондоне; возможно, замужем, с ипотекой, думая о детях.
Но все это, все эти надежды, потенциал, возможности для счастья — все это — все — было стерто из ее жизни, уничтожено из-за одной игры в маджонг.
Глава Третья
В этот самый момент, в четырех с половиной милях от этого места, если считать по полету ворона, когда он летит немного восточнее юго-востока, Бао Лю, или, как говорят китайцы, Лю Бао, сидел в маленькой комнате на Катипунан-авеню, уставившись на экран портативного компьютера. Программное обеспечение не было ему знакомо, и это было его первой проблемой, потому что, прежде чем начать думать о взломе компьютера, ему нужно было узнать, что такое операционная система и как она работает.
Сначала казалось, что она основана на технологии Apple, но как только он начал ее исследовать, появились всевозможные защитные системы, не имеющие ничего общего с Apple. На самом деле это было похоже на то, чего он никогда раньше не видел.
Это беспокоило его не только потому, что это усложнило бы его работу, но и потому, что его начальник дал ему понять, что эта работа настолько важна, насколько это вообще возможно. Он сидел в кресле рядом с его столом и наблюдал за ним спокойными, ничего не выражающими глазами.
\"Вам нравится ваша работа здесь, в посольстве, Бао? Работаете также на новом факультете, таком молодом! Не многим таким молодым, как вы, выпадают такие возможности\".
\"Да, господин Ванг. Я очень счастлив здесь и очень благодарен\".
\"Вы понимаете, что мы даем вам сложную работу, чтобы помочь вам самосовершенствоваться\".
\"Да, господин Ванг, я очень благодарен\".
Господин Ван кивнул, а затем добавил: \"Эта работа важна не только для вас. Она важна для Чжун Гуо, — улыбка тронула его тонкие губы и едва заметно скривила уголки глаз, — Тьян Чао, нашего Небесного Царства, Бао. Вы понимаете это?\"
Бао кивнул: \"Да, господин Ванг\".
Улыбка исчезла с лица господина Ванга: \"Это может иметь далеко идущие последствия для вашей семьи, вашей матери, вашего отца и для вашей девушки. Вы планируете жениться в декабре, я прав?\".
Ванг дал тонкой, подразумеваемой угрозе несколько секунд на осмысление, а затем улыбнулся Бао так, что кровь отхлынула от его лица.
\" Выполняйте эту работу хорошо, Бао, и вы сможете обеспечить своей девушке и своей семье счастливое, процветающее будущее. Вы находитесь на развилке жизненного пути, Бао. Решите эту проблему, и перед вами откроется много-много дверей. Провал…\" Господин Ванг покачал головой. Неудача, как он предполагал, была тем, о чем он не хотел говорить.
Но Бао казалось, что все двери для него не открыты, а закрыты. Ведь не зная операционной системы, как он мог надеяться попасть внутрь?
Его голова раскалывалась, а глаза болели. И все же, возможно, была какая-то надежда. Если это была не совсем другая операционная система, а просто другое программное обеспечение, установленное на систему Apple, как программа-паразит, работающая внутри операционной системы и изменяющая ее, не заменяя, то, возможно…
Он подался вперед, с горячим страхом и тревогой в мозгу, и начал печатать.
* * *
Всего в пяти милях к югу и востоку Джей Хоффстаддер сидел в своем современном, минималистском офисе с видом на парковку Юридического отдела. За ним сквозь густую листву деревьев виднелись крыши Ромуло Холла. Он смотрел и размышлял о планах. Он задавался вопросом, почему Эд не связался с ним, как должен был. Как долго он должен ждать? Это было совершенно не в его духе, а Эд всегда был в своем стиле. Этот факт значительно усиливал его беспокойство. За два с лишним года, что он работал с Эдом, Эд ни разу не опоздал.
Так пришло ли время приводить план в действие?
Джозеф Хеллер говорил: \"Ничто никогда не работает по плану\". Он не ошибался. Сам акт запуска плана порождает хаос и изменяет его еще до того, как он начался.
\"В чем же тогда, — спросил он вслух, — смысл плана?\"
Он осознал, что постукивает пальцами в такт песне \"Breathe\" из альбома Pink Floyd \"Dark Side of the Moon\": \"Все, к чему ты прикасаешься, и все, что ты видишь, — это все, чем будет твоя жизнь\".
Смысл плана в том, чтобы дать вам знать, куда вы идете, и обмануть вас, заставив поверить, что вы знаете, как вы туда попадете.
Зуммер вывел его из задумчивости, и он поднял трубку внутреннего телефона. Это была его секретарша.
\"Да, Мэй\".
\"К вам инспектор Херардо Баккей, доктор Хоффстаддер\". Он почувствовал жжение в кишках, но скрыл его и сказал: \"Впустите его, пожалуйста\".
Дверь открылась, и вошел стройный мужчина в плохо пошитом, блестящем сером костюме. Джей встал и улыбнулся, протягивая руку.
\"Джерри, рад тебя видеть. Как дела?\"
Инспектор взял протянутую руку и пожал ее один раз без энтузиазма. Его английский был хорошим, с небольшим акцентом.
\"Мне стало лучше, Джей. Как Глория и дети?\" Он произнес это как формулу и сел без спроса.
\"Хорошо, они в порядке. Что я могу для тебя сделать, Джерри?\"
Глаза инспектора остановились на окне, а его пальцы барабанили бессознательную дробь по ручке кресла.
\"Вы знаете доктора Эдварда Хэмптона\". Интонация не была вопросительной.
Джей знал, что вопрос вполне вероятен, но даже в этом случае он не был к нему готов. Чтобы скрыть свое беспокойство, он улыбнулся и сказал: \"У вас есть время выпить кофе?\".
Инспектор улыбнулся в окно, затем повернулся к Джею. Улыбка говорила о том, что он знал, что потряс его: \"Да\", — сказал он, — \"было бы неплохо\".
Он смотрел, как Джей нажимает кнопку интеркома: \"Мэй, принеси нам кофе, пожалуйста\".
\"Сейчас, доктор Хоффстаддер\".
Инспектор Херардо Баккей продолжал выжидающе смотреть на Джея. Джей нахмурился и улыбнулся одновременно: \"Эдвард Хэмптон, Эд, да, конечно. А что?\"
\"Когда вы видели его в последний раз?\"
Джей почесал ухо: \"Точно не знаю. Он не самый общительный член сообщества эмигрантов. Должно быть, около месяца назад? Кажется, я помню, что он был на мероприятии в Департаменте международной торговли. Это ведь его сфера деятельности, не так ли?\". Инспектор Херардо Баккей не ответил. Он просто наблюдал за Джеем со следами улыбки в глазах. Джей нахмурился: \"Если вы скажете мне, в чем дело, возможно, я смогу вам помочь\".
Взгляд Баккея переместился на край стола Джея. Он протянул руку и осторожно коснулся его, как будто не был абсолютно уверен, что он настоящий.
\"Доктор Хэмптон — это то, что мы называем интересным человеком\".
Хоффстаддер рассмеялся, затем, видя, что это было воспринято не очень хорошо, стал серьезным: \"Эд? Серьезно?\"
Теперь в глазах инспектора Баккея был след раздражения.
\"Вы будете удивлены, Джей, тем, каких людей мы находим интересными. Академики и дипломатический персонал — одни из тех, кого мы находим наиболее интересными. Кажется, что они всегда занимаются вещами, которые не совсем связаны с их заявленной работой. Доктор Хэмптон попадает в обе эти категории\".
Джей кивнул: \"Да, я знаю, что он был прикреплен к посольству США в качестве советника по торговле. Меня удивило то, что вы считаете его интересным. Вряд ли я могу представить кого-то менее интересного!\"
Инспектор проигнорировал это замечание: \"Как за человеком, представляющим интерес, мы наблюдали за ним. И за последние тридцать шесть часов он исчез\".
Хоффстаддер сел вперед: \"Исчез?\"
\"Да, Джей, исчез\".
Джей глубоко вздохнул и медленно поднял плечи: \"Я хотел бы помочь тебе, Джерри, но, как я уже сказал, я очень мало общался с Эдом. Это было больше похоже на знакомство по кивку, чем на что-то еще\".
Дверь открылась, и вошла Мэй с подносом с кофе, сливками и сахаром. Она поставила его, улыбнулась инспектору и ушла. Джей налил, и тишина стала тяжелой и неуютной. Передавая Баккею его чашку, Джей сказал:
\"Джерри, что у тебя на уме? Мы знакомы уже несколько лет, и надо быть слепым, чтобы не заметить, что тебя что-то беспокоит\". Он сделал глоток своего кофе и выдержал взгляд полицейского. Отставив чашку, он продолжил: \"Я уже говорил тебе, что мы с Эдом были знакомы, и в последний раз я видел его, — он сделал паузу, — думаю, около шести недель назад. Если важна точная дата, я могу попросить Мэй уточнить, когда была эта конференция\".
Инспектор Херардо продолжал следить за его лицом, как будто наблюдал за сценой, разыгрывающейся на экране телевизора: \"Мы знаем, когда была конференция, Джей\".
Джей покачал головой: \"Нет\", — сказал он и поднял указательный палец правой руки: \"Нет, я говорю ложь…\"
Баккей поднял бровь: \"Ложь?\"
\"Это манера речи, выражение. Я видел Эда совсем недавно. Наверное, неделю или десять дней назад. Он позвонил и спросил, не могли бы мы встретиться для беседы в каком-нибудь баре\". Он нахмурился, словно в раздумье: \"Скайро\", кажется, он назывался, на Калаян-авеню\".
\"Что он хотел?\"
Джей рассмеялся: \"Денег! Он знал, что я близок с профессором Карло Пангаланганом, деканом юридического факультета, и хотел, чтобы я потянул за ниточки, чтобы получить для него почетную кафедру на факультете. Я сказал ему, что не могу этого сделать. Я выпил виски, он выпил газированной воды, и мы разошлись в разные стороны\".
Инспектор Баккей несколько раз кивнул, затем вздохнул и сел вперед, поставив локти на колени и уставившись в пол.
\"Позволь мне рассказать тебе, что у меня на уме, Джей\".
\"Конечно. Если я могу помочь, знай, я помогу\".
Баккей поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с глазами Джея, и улыбнулся: \"Что у меня на уме: почему ты мне лжешь?\"
Джей нахмурился: \"Успокойся, Джерри\".
\"Где доктор Хэмптон?\"
\"Понятия не имею\".
\"Ты привлечешь много нежелательного внимания, Джей. Ты этого не хочешь\".
\"Будь я проклят, Джерри! Ты мне угрожаешь?\"
\"Я не угрожаю тебе, Джей. Я предупреждаю тебя как друг\".
Джей глубоко вздохнул и откинулся в кресле. Он молился о том, чтобы правильно выбрать время. Он со вздохом выпустил воздух и закрыл глаза.
\"Хорошо, Джерри. Я буду откровенен с тобой. Ни для кого не секрет, что война с наркотиками на Филиппинах очень тяжелая. У нас безоружных женщин застреливают на улицах, детей полицейские загоняют в подворотни и убивают, местных чиновников расстреливают в тюрьме без суда и следствия. Независимо от прав и виноватых, для американского академика среднего класса это довольно тяжелые вещи\".
Инспектор Баккей покачал головой: \"И что?\"
\"У Эда, — Джей пожал плечами и развел руками, — эмоциональные проблемы. И единственное, как он мне сказал, что он может спать большую часть ночи, — это если он под кайфом. Ему нужна конопля, и он хотел узнать, могу ли я достать ее для него. Я сказал ему, что ни за что. Я не собираюсь подвергать свою семью риску, чтобы достать ему наркотики. Я сказал ему, чтобы он пошел к врачу\".
\" Ты хочешь сказать, что доктор Хэмптон торговал наркотиками?\"
\"Нет, Джерри! Я говорю тебе, что у него были проблемы со сном, если он не мог выкурить косяк!\".
Инспектор Херардо Баккей положил руки на колени и встал.
\"Мой совет тебе, Джей, как другу, — будь очень осторожен с теми, с кем ты общаешься в ближайшие несколько недель. Мы будем наблюдать\".
Он ушел, не допив кофе и не попрощавшись. Общение без помощи языка было ясным. Он не мог рассчитывать на то, что дружба инспектора Херардо Баккея вытащит его из горячей воды, если он по неосторожности в нее попадет.
Эта мысль вызвала выброс адреналина в его животе, и он потянулся к телефону. Голос его секретаря сказал: \"Да, доктор Хоффстаддер?\".
\"Мэй, соедините меня с моей женой, хорошо?\"
\"Сейчас, доктор Хоффстаддер\".
Он положил трубку и откинулся в своем огромном кожаном кресле. Небо над листвой над Ромуло-Холлом казалось странно неподвижным. Это напомнило ему тот случай, когда он принимал кислоту в колледже в Нью-Йорке. Тогда у него тоже было ощущение полной неподвижности и безвременья, что время — это вызванная химикатами иллюзия, которая скрывает бесконечность других реальностей, сосуществующих с этой. На этот раз в нем нарастал ужас от того, что некоторые из этих реальностей могут внезапно стать неприкрытыми. Реальность, например, оказаться в филиппинской тюрьме.
Телефон напугал его, и он сел вперед, чтобы поднять трубку.
\"У меня ваша жена на первой линии, доктор Хоффстаддер\".
\"Спасибо, Мэй\". Он нажал на первую линию: \"Привет, дорогая\".