– Хорошая мысль. Но кто, по-вашему, захотел бы здесь сидеть?
Она окинула его взглядом и, пошире распахнув глаза, подалась вперед.
– Многие женщины, если у них есть хоть капля здравого смысла.
Не слишком утонченный ход, зато вполне эффективный. Картер ощутил зарождающееся возбуждение, вовсе не думая с ним бороться.
– Я рад, что место досталось вам.
Заметив, что уже пробудила в нем определенный интерес, Никола чуть отстранилась и сделала глоток кофе; не стоит слишком выдавать свое нетерпение.
– Как вам здесь? Скучаете по девушкам Лондона?
– В данный момент нет, – усмехнулся Картер, получая удовольствие от ни к чему не обязывающего флирта. Со Стеф не клеилось, и он не знал, в чем причина. Здесь же все казалось ясным и понятным.
– Не хотите продлить этот момент?
– В любое время, как только пожелаете.
* * *
Войдя в столовую, Стеф сразу же заметила за столиком Картера и Николу. Картер посмотрел в ее сторону, и Стеф одарила его долгим тяжелым взглядом, а потом резко отвернулась. И без того ясно, что здесь происходит. Она закусила губу, борясь с желанием расплакаться. Вот так всегда. Стеф нравилась мужчинам, однако, устав от ее сдержанности, они бросались в объятия других женщин, наподобие Николы Джексон.
Взяв себе кусок пиццы и салат, Стеф в одиночестве села за столик. С мрачным видом поедая ланч, она то и дело поглядывала на сидящую неподалеку парочку. Никола над чем-то хихикала, на лице Картера светилась улыбка Чеширского кота, как будто он не мог поверить в свою удачу.
Вскоре Никола встала и вышла из столовой через дверь в другом конце комнаты. Картер отправился в противоположном направлении и, проходя мимо столика Стеф, кивнул ей и улыбнулся.
– Похоже, ты неплохо провел время, – саркастически заметила она.
– Да. А это проблема?
– Нет, просто слишком предсказуемо.
– О чем ты?
– Не ты первый, не ты последний.
– У-у, какой кошмар, – насмешливо протянул Картер. – И что? Она явно знает, как хорошо провести время. – Он многозначительно выделил голосом слово «она».
Уязвленная этим замечанием, Стеф резко отвернулась. Картер направился к выходу, сожалея о своей жестокости.
* * *
Закончив дневные дела, Саймон Хардиман прошел в темную кухню Гартвейт-холла через старую облупившуюся деревянную дверь и достал из холодильника банку светлого пива. Потом направился в небольшую гостиную, куда не пускали посторонних, и устроился в кресле у окна, из которого открывался вид на холмы. Неровный вечерний свет падал на усеянный овцами зеленый склон с известняковыми стенами.
Когда им с Кэролайн приходилось трудно, уже один этот вид помогал вернуть веру в то, что все их усилия того стоили. А еще – воспоминания о времени, когда он преподавал в средней школе. Оно воспринималось почти как тюремное заключение; звенел звонок, и в кабинет неохотно вваливались тридцать с лишним подростков. Отпив пива из банки, Саймон окинул взглядом холмы, глубоко вздохнул и нахмурился. По правде говоря, он беспокоился о Кэролайн: в последнее время она, казалось, устала от борьбы и постоянно выглядела подавленной.
Войдя в гостиную, жена со вздохом опустилась в стоящее напротив кресло.
– Привет, – ободряюще проговорил Саймон, но она едва ответила. – Ты в порядке? – немного помолчав, спросил он.
Кэролайн вздохнула.
– Да, просто устала, вот и все. Обычное дело. Ты починил окно?
Прошлой ночью кто-то пытался проникнуть внутрь через окно кабинета на первом этаже.
– Да, конечно. Наверное, следует сообщить в полицию, но мне даже думать не хочется о даче показаний и заполнении кучи бумаг.
– Интересно, что им было нужно?
– Кто знает? Возможно, просто обычный воришка, – предположил он. Кэролайн не ответила. – Не бойся, мы справимся. Скоро начнутся занятия в школах. Осенью нас завалят заказами. Будем работать не покладая рук. – Жена лишь молча подняла на него взгляд. Саймон всегда с оптимизмом смотрел в будущее, и Кэролайн черпала в этом силу. – Просто взгляни туда. – Он указал на холмы. – Все это чего-то стоит, верно? Вряд ли мы смогли бы просто уехать и вернуться в город.
Бросив взгляд в окно, Кэролайн выдавила из себя слабую улыбку.
– Не смогли бы, ты прав. Но сейчас в деревне после всего случившегося царит слишком напряженная атмосфера…
– Тем больше нам повезло жить здесь, вдали от всех.
– Да. Полагаю, я приду в себя, когда в школах начнутся занятия и к нам хлынет поток гостей. Кстати, забыла сказать: помнишь ту группу, что я на днях водила по поместью?
– Ты имеешь в виду тех недовольных?
– Да. Похоже, они все-таки прониклись. Утром позвонили и сделали заказ. Раньше к нам не приезжали из того района. Если все пройдет хорошо, возможно, они порекомендуют нас другим школам.
– Здорово! Значит, ситуация постепенно налаживается. Я же говорил – главное не сдаваться, и все будет хорошо.
– Если людей не отпугнет случившееся в Бернтуэйте.
– Вряд ли. В любом случае мы с тобой никак не связаны с этим делом – вот что самое важное.
– И все же мне станет легче, когда полиция перестанет кишеть на каждом углу.
– Может быть. Главное – не переживай.
Поднявшись с кресла, он обнял ее за плечи. Потом они целовались и наблюдали, как солнце садится за холмы.
* * *
На обратном пути из Скиптона Олдройд заехал в деревеньку Киркби-Андерсайд, лежащую в нескольких милях от Харрогейта, чтобы повидаться со своей сестрой Элисон. Воспитанный в англиканской вере, он постепенно отдалялся от церкви и наконец застыл в вечно изводящем его состоянии агностического сомнения. Олдройд гордился тем, что решал трудные головоломки, но понимал – главная загадка самой жизни неразрешима. К счастью, когда он совсем уж падал духом, сестра, его духовный советник, оказывала неоценимую помощь. Однако Олдройд все же завидовал тем, кто крепко держался за свою веру или, напротив, был убежденным атеистом.
Будучи старше брата на три года, Элисон раньше Джима поступила в Оксфорд, где изучала теологию. Она обладала сильной волей и мятежным характером, однако уже с раннего возраста твердо придерживалась собственных принципов. Стала вегетарианкой до того, как это вошло в моду, и еще подростком активно участвовала в различных многочисленных кампаниях. В шестом классе она угрожала бросить школу, потому что пятерки были всего лишь частью «буржуазного образования для тех, кто хочет иметь постоянную работу, хороший дом и двоих и более детей». К сожалению, этот пренебрежительный комментарий вызвал ожесточенные споры, поскольку четко выражал чаяния родителей Олдройда в отношении собственной дочери.
Потом в один из выходных Элисон исчезла в своей комнате. Чуткий школьный учитель подарил ей книгу о Треворе Хаддлстоне, англиканском монахе из общины Воскресения в Мирфилде, в промышленном районе Уэст-Райдинга. В книге рассказывалось о борьбе Хаддлстона против апартеида в Южной Африке в середине двадцатого столетия и о лежащих в ее основе возвышенных догматах англиканской веры. Элисон лишь однажды вышла из комнаты, чтобы спросить Джима, где находится Мирфилд, а также различные города в Южной Африке – сестра не слишком ладила с географией. Наконец, в воскресенье днем она выбралась из добровольного заточения и объявила, что стала христианкой, будет изучать в университете теологию, а затем вести кампанию, в том числе и за возведение в духовный сан женщин. В тот же вечер она собралась в местную церковь на вечернюю службу.
Мать порывалась броситься наверх и обыскать комнату дочери, чтобы выяснить, какие наркотики та принимала, но отец, несмотря на потрясение, понял, что это меньшее из зол. К примеру, ранее Элисон хотела переехать в коммуну, возглавляемую гуру Махараджи-как-то-его-там, где члены брили голову и постоянно пялились в кристаллы.
Вопреки всем ожиданиям, Элисон ни разу не отступила от этой новой цели. Ее энергия нашла духовный ориентир. Теперь в школе она вела себя совсем по-другому, и учителя лишь разводили руками, как и служители местной англиканской церкви Святой Марии. Олдройды числились среди прихожан, хотя Джим с отцом нечасто посещали службы. После того как Элисон категорически отказалась ходить в воскресную школу, потому что «там рассказывают лишь истории об Иисусе и его друзьях, а они мальчики», служители смотрели на нее совсем другими глазами. Внезапно в их среде появилась нетерпеливая, напористая девочка-подросток, желающая принимать во всем активное участие и постоянно вовлекающая церковь в проводимые социальные кампании. Элисон их утомляла, сама же она считала церковников немолодыми и скучными.
Многие вздохнули с облегчением, когда Элисон уехала в Оксфорд, причудливые шпили которого манили ее обещанием глубоких теологических исследований. Окончив учебу, она на некоторое время занялась аспирантурой, потом, в типичной для себя манере, внезапно все бросила и решила, что ее вера требует практических действий.
Элисон много лет работала в различных благотворительных и общественных организациях, потом, в конце прошлого столетия, получила духовный сан и стала одной из первых женщин-священников. Она принадлежала к либеральной ветви Церкви, резко критикуя буквалистскую теологию евангелистов и старомодный консерватизм заурядных традиционалистов, поэтому на собраниях епархии ее часто считали не слишком приятным собеседником. Нынешний епископ Рипона и Лидса был от нее в ужасе. Олдройд полагал, что он просто боялся за свое место.
Поднявшись по крутой дороге, Олдройд увидел деревню, возвышающуюся над Нижним Уорфдейлом; на гребне холма виднелся шпиль собора Святого Варфоломея. Элисон начала свое служение в центральных районах Лидса, но задавала слишком много неудобных вопросов об обязанностях Церкви бороться с бедностью и участвовала во множестве противоречивых кампаний, так что ее заставили переехать в более тихое место. Не будь она в то время столь измотана личными проблемами и не нуждайся в «отдыхе в сельской местности», который она до сих пор считала временным, Элисон ни за что бы не согласилась. По мнению Олдройда, именно в реакции на подобные проблемы и крылась сила сестры и глубина веры, поддерживавшая ее, когда прочие наверняка бы сдались.
Все началось много лет назад, когда Элисон с мужем Дэвидом, преподававшим в университете, обнаружили, что не могут иметь детей. Это знание больно ударило по ним обоим. Они взяли себе воспитанника, но по какой-то неизвестной Олдройду причине так его и не усыновили. Затем, пять лет назад, у Дэвида выявили рак поджелудочной железы. Заболевание зашло уже далеко и протекало очень агрессивно – он не прожил и года. Вспомнив о нем, Олдройд ощутил болезненный укол в сердце. Он был очень близок с мягким, тихим, мудрым Дэвидом, который зачастую единственный мог предостеречь Элисон от каких-либо необдуманных действий.
Сама же Элисон была для Олдройда не только сестрой и духовной наставницей, но, как он и сказал Картеру, его Майкрофтом. Ее замечания не раз позволяли взглянуть на ситуацию под другим углом и помогали довести дело до надлежащего завершения.
Олдройд проехал мимо церкви и резко повернул налево, на подъездную дорожку, ведущую к дому приходского священника. Под колесами машины захрустел гравий, сквозь который упорно пробивались сорняки; тонкоствольные рододендроны, росшие по краям дорожки, клонили вниз ветви, почти задевавшие лобовое стекло. Просторный, красивый дом священника, выстроенный в георгианском стиле, будто сошел со страниц Джейн Остин, но, конечно, принадлежал совсем другой эпохе. Ни Элисон, ни англиканская церковь не располагали временем или необходимыми ресурсами, чтобы поддерживать здание и окружающие его сады в первозданном великолепии. От эдвардианского теннисного корта осталась лишь ровная лужайка с одной стороны дома, в задней части сада сохранились разбитые теплицы и полуразвалившиеся сараи, в которых когда-то держали лошадей.
Дверь дома распахнулась, и Олдройд оказался в крепких объятиях крупной женщины в очках, с короткими седеющими волосами.
– Джим! Рада тебя видеть. Что случилось в последнее время? Ты даже не звонил! Входи!
Олдройд вошел внутрь, миновал широкий холл с винтовой лестницей и оказался в кухне. Элисон поставила чайник, и оба сели за стол.
– У тебя усталый вид. Работа или семья?
– Понемногу и то и другое.
Подробностями личной жизни Олдройд делился только с Элисон. Вопреки обыкновению, он выглядел неуверенным в себе и нервно барабанил пальцами по столу. Ему хотелось поговорить с сестрой о Джулии, но для нее эта тема тоже была непростой, и Олдройд сперва рассказал о Роберте и Луизе, а уж потом переключился на их мать.
– На днях я видел Джулию, – наконец проговорил инспектор. – Она приезжала в Харрогейт, просто поболтать. – Он покачал головой. – Честно говоря, не вижу в том никакого смысла. Мы продолжаем встречаться – вроде как чтобы обсудить Роберта и Луизу. На самом же деле просто мило беседуем, потом Джулия уходит. Похоже на короткое свидание, хотя я даже не представляю, о чем она на самом деле думает.
Элисон испытующе взглянула на него.
– Может, все так и есть. Вряд ли она отказалась от тебя, Джим. Джулия до сих пор желает тебя видеть, но пока не понимает, как быть дальше. Начни снова ухаживать за ней, приложи усилия, покажи, что на самом деле хочешь ее вернуть…
– Она и так об этом знает.
– В теории. Ты любишь жену, но готов ли на практике дать ей то, в чем она нуждается? – Одна лишь Элисон могла читать Олдройду нотации. Он явно смутился от слов сестры. – Ты ведь знаешь, чья вина в случившемся. Я уже говорила об этом, и ты прекрасно понимаешь, что все так и есть. Над отношениями нужно работать, нельзя воспринимать их как должное.
– Да, я знаю.
– Но сможешь ли ты измениться?
– Как? – В тихом голосе Олдройда слышались отчаянные нотки. Пусть он сам затронул тему брака – от этого она не стала менее болезненной.
– Ты знаешь как: поставь на первое место отношения с женой, а не работу. Беда этой протестантской страны в том, что, когда речь заходит о злополучной трудовой этике, протестантство предстает во всей красе. – Закипел чайник, и Элисон встала, чтобы заварить чай. – Конечно, дело в потребительстве. Усерднее трудитесь, зарабатывайте больше денег, тратьте их, снова работайте и так далее. Тем временем мы постепенно разрушаем здоровье и сложившиеся отношения. Взгляни-ка сюда.
Подойдя к пробковой доске, Элисон сняла прикрепленную к ней открытку – карточку «Христианской помощи», на которой были изображены бегущие по дорожкам крысы, а внизу шла надпись: «Работайте усерднее, покупайте больше товаров, до счастья рукой подать».
Олдройд улыбнулся и хмыкнул.
– Великолепно. Но моя проблема в том, что работа бесконечно меня увлекает. Как только погружаюсь в дело, я уже не могу оторваться. Чувствую свой долг довести его до конца.
Олдройд вспомнил, что очень часто задерживался в участке допоздна и работал в выходные. А что еще оставалось, если убийца разгуливал на свободе и благополучие других людей зависело от того, насколько быстро Олдройд сможет его поймать? Но потом он осознал, что отчасти действовал эгоистично, не позволяя другим в большей степени участвовать в расследовании. Слишком часто Олдройд воспринимал дело, над которым работал, как личную борьбу с преступником, и не желал делегировать ее другим.
Элисон поставила на стол две кружки чая и тарелку с шоколадными пирожными.
– Дело здесь не только в долге, верно? – Она, казалось, прочитала его мысли. – Ты гордишься тем, что сам раскрываешь дело, даже если остальным приходится страдать. Ладно, – Элисон указала на пирожные. – Это «Справедливая торговля»
[14]. Попробуй, они превосходны. Надеюсь, ты еще покупаешь товары с их логотипом?
– С тех пор как мы расстались, я несколько отклонился от принципов. Нельзя же все время возиться с покупками, когда готовить приходится лишь на одного, верно?
Элисон кивнула.
– Я понимаю, о чем ты. Совсем не то же самое, что покупать продукты для семьи. – Она вдруг замолчала, и оба невольно задумались о своем нежеланном одиночестве. – Лучше расскажи, что происходит в твоем увлекательном мире работы. Ты что-то говорил об утомительном деле…
Олдройд принялся за чай.
– Да, дело Джинглин-Пот. Вероятно, ты о нем уже слышала.
– Да, и видела тебя в местных новостях. Тебе повезло. Мне нечасто выпадает возможность посмотреть телевизор. Мужчину нашли мертвым в пещере, потом убили еще одного спелеолога… Звучит странно.
– Очень. Думаю, излишне говорить, что теперь, когда делом заинтересовались СМИ, суперинтендант постоянно стоит у меня над душой.
– Так чем ты сегодня занимался?
– Съездил в Скиптон, раздобыл у Гилберта Рамсдена старую книгу о пещерах.
– В его магазине всегда есть к чему присмотреться. Я нашла там несколько малоизвестных книг по теологии. Помнишь, как папа брал нас с собой и мы играли в прятки в маленьких комнатках и коридорах?
– Да. В то время нас не слишком интересовали книги… Ладно, все же надеюсь, что сумею найти в этой хоть какие-то подсказки. Полагаю, эта тайна может уходить корнями в прошлое.
– Не исключено. А мотив?
– В них нет недостатка. В Бернтуэйте трудно отыскать того, кто не желал бы Аткинсу смерти.
– Независимо от обстоятельств убийства, очевидно, что его тщательно спланировали, – задумчиво проговорила Элисон. – Такое преднамеренное насилие свидетельствует о безмерной ненависти. – Олдройд тут же подумал о рогоносцах-мужьях и людях, пострадавших от финансовых махинаций. – Возможно, они ощущали угрозу и поэтому решили от него избавиться, – продолжила Элисон. – Порой люди весьма неожиданным образом расправляются со своими мучителями. Знаешь, в этих деревушках творится многое. Кстати, пару лет назад неподалеку отсюда был один случай. Как-то летним вечером тихая старушка вышла из дома, пересекла деревню и вошла в сад к мужчине примерно ее возраста, а потом быстро вонзила ему в спину садовые ножницы. Тот умер мгновенно. Оказалось, в последние сорок лет он ее чем-то шантажировал, уже не помню, чем именно, и просто выдвинул непомерное требование. Никто ничего не подозревал, у нее же постепенно все это копилось внутри и в один прекрасный момент выплеснулось наружу. У каждого есть свой предел терпения. Нас удивляет, когда подобная грубость и жестокость исходят от какого-нибудь благородного человека, но только потому, что представители этого класса по большей части защищены от реальных стрессов и живут очень спокойной жизнью, отсюда и вежливые манеры. Однако если отбросить внешний лоск – по сути мы те же животные, которые, если их спровоцировать, могут наброситься, чтобы себя защитить.
– Наверное, именно поэтому Агата Кристи добилась такого успеха, сделав местом действия историй о мисс Марпл маленькие уютные деревушки, – заметил Олдройд. – Насилие в столь аккуратной обстановке шокирует лишь сильнее… Как твой приход?
– Все по-прежнему, довольно тихо. Типичное сельское захолустье, которое почти не затрагивают события внешнего мира. Возможно, стоит устроить здесь убийство, чтобы оживить обстановку. Сейчас, в период отдыха, меня это даже успокаивает, но посмотрим, что произойдет, если я решу немного расшевелить ситуацию.
Олдройд заметил блеск в глазах сестры.
– К примеру, заделаешься лесбиянкой и начнешь проповедовать об однополых браках?
– Не совсем, – рассмеялась Элисон. – Скорее склоняюсь к тому, чтобы объединить этот приход с другим, в центре Лидса, и начать более активно участвовать в кампаниях «Христианской помощи» и «Оксфам». Знаешь, когда я только приехала сюда, здесь даже не было киоска «Трейдкрафт».
– Меня это не удивляет. Жизнь в подобных деревушках сродни фантазии. С таким же успехом бедные районы Лидса могли бы находиться не в пятнадцати, а в сотне миль отсюда, а Африка вообще на другой планете.
– Вот-вот. Конечно, здесь живут милые, добродушные люди, которым церковь должна всячески содействовать, но никто не запрещает испытывать их веру на прочность. Посмотрим, как поведут себя жители, если привычное комфортное существование окажется под вопросом.
– Я уже жду сенсационных заголовков в «Черч таймс». «Из йоркширской деревни изгнан священнослужитель, обвиненный в ереси и проповедовании доктрин социализма».
– Звучит забавно. – Элисон снова рассмеялась.
Разговор вновь переключился на семейные дела, и вскоре Олдройд с неохотой решил, что пора возвращаться в участок.
– Сегодня вечером заседание местного комитета, – проговорила Элисон, провожая его к выходу. – Не знаю, выдержу ли я утомительные споры о том, кому поручить уход за клумбами и нужны ли в церкви помощники – конечно, как я настаиваю, обоих полов.
– Все это лишь часть гобелена, – поддразнил Олдройд, потом бросил взгляд на тянущийся к Богу церковный шпиль, изящный черный силуэт которого четко выделялся на фоне неба. – Знаешь, печально, если из таких вот деревушек исчезнут англиканские церкви. Их будет не хватать.
– Вряд ли тебе стоит беспокоиться. В подобных местах они продержатся дольше, чем в городах, где, если мы не изменимся, вскоре рискуем потерять почти всех прихожан.
– Думаешь, старая добрая англиканская церковь сможет скоро измениться? Мне всегда казалось, что она способна поменять курс не быстрее «Титаника», пытавшегося избежать столкновения с айсбергом. Пусть уже слишком поздно, но все галантно соберутся на палубе и отдадут честь, когда корабль пойдет ко дну. Полагаю, большинство церковников старше шестидесяти предпочли бы гибель церкви ее изменению.
Элисон пожала плечами.
– Может быть. Поживем – увидим. – Казалось, она настроена крайне оптимистично. – Не стоит совершать ошибку, приравнивая христианство к англиканской церкви или любой другой конфессии. Все они в значительной степени созданы людьми и, возможно, даже пережили свое время, но, если вдруг исчезнут, Божьи замыслы никуда не денутся.
– Он движется неисповедимыми путями, где творит чудеса Свои.
– Вот-вот.
К сожалению, сейчас у Олдройда не было времени расспрашивать, какими сестре видятся эти замыслы.
* * *
Тем же вечером, когда уже стемнело, в задний двор дома Дэйва Аткинса прокрались два человека. Не переставая спорить и шикать друг на друга, призывая к тишине, они подобрались к задней двери, где застыли и украдкой огляделись по сторонам. Потом один достал отвертку и с силой постучал по стеклянной панели.
– Вдруг дверь не просто на защелке? Она может быть закрыта на другой замок.
– Тогда мы хрен попадем внутрь. Но Дэйв не парился со вторым замком.
Он снова стукнул по стеклянной панели, и та разлетелась вдребезги. Осколки стекла с неожиданно громким звуком посыпались внутрь.
– Черт тебя возьми, тупой ублюдок! Зачем ты стучал так сильно?
– Заткнись, не сильно я… Ладно, пойдем. – Говоривший сунул руку в образовавшуюся щель на панели и тут же быстро ее отдернул. – Вот черт!
– Ты че, порезался, придурок? Говорила же, будь осторожней.
– Отвали. Посмотрел бы я, как бы ты справилась. – Он вновь осторожно просунул руку в отверстие и пошарил за дверью. – Вот так! – Повернул другой рукой ручку, и дверь открылась. – Слава богу. А теперь быстро пошли!
Обе фигуры скрылись в доме и тихо закрыли за собой дверь. Они прошли в маленький коридор, подальше от двери, и включили фонарик; луч света осветил лица Гэри и Кэрол из соседнего дома.
– Черт, Гэри, страх какой… Пойдем лучше отсюда.
– Успокойся, глупая сучка. – Гэри посасывал запястье, оцарапанное о зазубренное стекло. – Мы просто немножко осмотримся.
– Ты знаешь, где Дэйв это хранил?
– Есть одна мысль, но я неуверен.
– Че? Когда я согласилась, ты пел совсем по-другому.
– Тише ты, черт возьми! – прошипел Гэри. – Доставай фонарик.
Кэрол сунула руку в карман.
– А вдруг полиция уже это нашла? Мы же не знаем, что оно до сих пор в доме.
– Ну так давай посмотрим. Загляни в тот шкаф в коридоре. А я пойду наверх.
Кэрол неохотно открыла дверцу шкафа; грузный Гэри поплелся вверх по лестнице. Сперва оттуда доносились характерные звуки: он то и дело спотыкался и на что-то наталкивался, бормоча при этом проклятия. Несколько минут спустя Гэри позвал громким шепотом:
– Поднимайся сюда. Кажется, я нашел!
– Так неси вниз и давай посмотрим!
Гэри спустился по лестнице, и Кэрол, кажется, понравилась его находка.
– Ладно, давай выбираться… Вот черт! Быстро выключи фонарик!
Все вокруг вновь погрузилось во тьму. Гэри и Кэрол застыли, услышав доносящийся снаружи звук. Кто-то приближался к двери!
– Что за черт! Она открыта, – пробормотал чей-то голос, и в коридоре раздались шаги. Спрятаться они не успели. Вдруг зажегся фонарь, и в тишине прозвучал тихий смех. – Черт возьми, похоже, меня опередили…
В тусклом свете они рассмотрели бородатое лицо и мощную фигуру Сэма Картрайта. Он окинул взглядом робко жавшуюся друг к другу парочку.
– Вы ведь живете по соседству? Жжете эти благовонные палочки и тому подобную хрень?
Включив фонарик, Гэри осветил неожиданного гостя. При виде громадной фигуры любое желание спорить мгновенно испарилось. К тому же Сэм застал их в весьма компрометирующей ситуации. Молчание, казалось, лишь подбодрило Картрайта. Он посветил фонариком в лицо Кэрол.
– Эй, осторожней! – буркнула она.
– Надо же, дорогуша… Да у тебя в лице больше булавок, чем мать цепляла мне на подгузники. – Он указал фонариком в сторону Гэри. – Значит, это его заводит? Куда еще ты навешала себе железок? – И он разразился громким, непристойным хохотом.
– Послушайте, – начал Гэри, но Картрайт его перебил:
– Что вы вообще здесь забыли?
– Мы могли бы задать вам тот же вопрос, – парировал Гэри, пытаясь перейти в наступление.
– Что ж, ладно. – Картрайт несколько поутих. – Этот ублюдок Аткинс задолжал мне денег, и я решил прийти и попытаться что-нибудь отыскать. Не собираюсь платить хапугам-адвокатам, чтобы получить свое. Думаю, легавые все отсюда забрали.
Кэрол и Гэри быстро переглянулись. Вот и выход.
– Нам Аткинс тоже задолжал, – солгал Гэри.
– Ты что-то нашел?
– Ни пенни. Если хотите, можете сами попробовать.
Картрайт покачал головой.
– Нет смысла. Не удивлюсь, если до нас здесь уже кто-то побывал. Наверняка мерзавец был должен половине деревни.
– Да, – подтвердила Кэрол. – Если вы никому ничего не скажете, то мы вас тоже не видели. Договорились?
– Ну в полицию стучать точно не пойду. – И, повернувшись, Картрайт вышел из дома.
Кэрол и Гэри облегченно вздохнули.
При выходе из маленького садика Картрайту показалось, что в кустах через дорогу прячется какая-то фигура, но он решил не обращать внимания. Сейчас Сэм находился не в той ситуации, чтобы разбираться с другими нарушителями.
* * *
Выйдя из полицейского участка, Стеф Джонсон села в «Мини Купер» и поехала домой. Несмотря на любовь к Харрогейту, она решила переехать подальше от семьи и, скопив денег, за непомерную цену купила небольшую квартиру в одном из новых прибрежных районов Лидса. Расстояния в пятнадцать миль вполне хватало, чтобы обрести независимость, при этом не теряя контакта с матерью и сестрой, с которыми у Стеф были очень близкие отношения.
Отчасти эта близость сложилась в результате невзгод. Когда Стеф исполнилось двенадцать, а ее сестре Лизе всего десять, отец после нескольких лет пьянства и насилия ушел из семьи. Даже сейчас она с содроганием вспоминала три последних года, которые он прожил дома. Вечерами они с Лизой прятались в спальне, с ужасом ждали прихода отца и гадали, в каком тот будет настроении. Порой он становился сентиментальным и, благоухая пивом, покрывал дочерей слюнявыми поцелуями. Даже сейчас при воспоминании об этом Стеф ощутила, как что-то тревожно сжалось в груди. В другие дни отец с грохотом распахивал входную дверь и начинал кричать, едва войдя в дом. Тогда Стеф с Лизой прятались под одеялами и притворялись спящими – отчасти из страха, отчасти из боязни, что он может их ударить.
По правде говоря, отец редко поднимал на них руку, но мать поколачивал регулярно. Обычно на следующее утро ее лицо и руки пестрели новыми синяками, но она никогда не жаловалась – лишь просила дочек не волноваться, объясняла, что отец ее любит, просто немного выпил и разозлился.
Однажды ночью до Стеф донеслись громкие крики. Попросив Лизу никуда не выходить, сама она, не в силах больше терпеть, прокралась вниз и застала на кухне ужасную сцену.
– Не надо, Кевин! – Мать с рассеченной губой со слезами на глазах хватала отца за руку.
Заметив, что отец держит кухонный нож и, судя по всему, намеревается пустить его в дело, Стеф закричала, и взрослые резко повернулись к ней. Никогда ей не забыть той ужасной картины. Отец от потрясения, казалось, пришел в себя, бросил нож, грубо протиснулся мимо нее и поднялся по лестнице в спальню. Рыдающая мать съежилась на полу. Наверное, надо было подойти, но Стеф, слишком потрясенная ужасной сценой, лишь развернулась и поспешно бросилась к себе в комнату. Лизе она сказала, что все в порядке, выключила свет и тихо плакала в темноте, лишь на рассвете провалившись в сон.
Стеф до сих пор корила себя за ту ночь. Она пыталась убеждать себя, что в двенадцать лет вряд ли могла справиться с ситуацией, однако чувствовала, что подвела маму, не подошла к ней, когда бедняжка больше всего нуждалась в дочери. Возможно, своим внезапным появлением Стеф спасла ей жизнь, однако та ужасная ночь и осознание того, что могло бы произойти, на долгие годы отдалили их с матерью друг от друга. Даже сейчас Стеф не слишком откровенничала с ней на эту тему, не пыталась объяснить, что тогда чувствовала, но, по крайней мере, упоминание тех событий уже не считалось запретным.
Меньше чем через год после случившегося отец ушел из семьи и, ко всеобщему облегчению, уехал обратно в Лондон. С тех пор они практически не общались, лишь обменивались открытками и подарками на Рождество и дни рождения.
Пережитое в детстве глубоко травмировало Стеф, и даже сейчас, в двадцать пять, она не заводила длительных отношений с мужчинами, поскольку не доверяла им. Она словно видела в них отца и всегда прекращала отношения, как только те грозили перерасти в нечто серьезное, поскольку в глубине души верила, что может разделить судьбу матери.
Поднимаясь на холм мимо замка Хэрвуд и въезжая в деревеньку с таким же названием, Стеф думала об Энди. С момента приезда она обращалась с ним просто ужасно и сейчас ощущала досаду вкупе с чувством вины. Несмотря на привлекательную внешность, Энди ничуть не задавался по этому поводу, обладал чувством юмора и даже подшучивал над собой. К сожалению, он слишком сильно напоминал Стеф отца – такого же красивого светловолосого лондонца. Вот почему она замыкалась в себе и вела себя отстраненно, а Энди наверняка недоумевал, в чем же успел провиниться. Но Стеф просто не могла ответить взаимностью парню, столь похожему на человека, много лет портившего ей жизнь. Все осложнялось тем, что Энди ей по-настоящему нравился, и Стеф злилась, становилась раздражительной. Похоже, своим поведением она окончательно его оттолкнула. Теперь молодой человек, судя по всему, переключил внимание на другую женщину…
Вскоре сельский пейзаж остался позади, за окном машины теперь проплывал пригород Лидса. Вздохнув, Стеф попыталась мыслить позитивно. Пережитое в детстве в значительной степени повлияло на ее решение поступить на службу в полицию. Уже тогда она видела, какую ужасную власть сильные имеют над слабыми, и страдания матери вызывали в ней жгучее чувство несправедливости. Возможно, с помощью работы Стеф пыталась бороться с пережитыми в детстве семейными неурядицами. Ну и что? Она любила свою работу и знала, что хорошо справляется. Старший инспектор Олдройд тоже так думал. Стеф безмерно уважала его способности и даже слегка благоговела перед ним, как и все прочие, однако за годы работы не раз видела под личиной талантливого детектива уязвимую сторону. Она любила его и воспринимала почти как отца.
Возле Западного Йоркширского театра Стеф застряла в пробке, но уже довольно скоро припарковала машину в подвале переоборудованного в жилое здание склада, в котором находилась ее квартира. Войдя внутрь, включила музыку и сварила кофе. А потом потягивала напиток, стоя у окна и глядя на освещаемую вечерним светом реку Эйр. На набережной в уличных кафе сидели люди. Пусть и не Венеция, но вполне приятный вид, особенно если учесть, во что всего за несколько лет превратился грязный заброшенный участок реки.
Стеф снова подумала об Энди. Возможно, сама судьба давала ей шанс. И как теперь быть?
* * *
В тот вечер, вернувшись домой, Олдройд открыл бутылку красного вина и сунул в микроволновку лазанью из «Маркс энд Спенсер». Он любил хорошую еду и теперь, живя один, сожалел, что так и не научился сносно готовить. Впрочем, его кулинарных способностей хватило на салат из помидора, огурца, рукколы и красного лука. А еще по дороге домой он купил небольшой багет.
Олдройд довольно быстро покончил с трапезой – трудно есть медленно, когда не с кем поговорить. Для него половина удовольствия от еды заключалась в беседе. Заметив, что начал поправляться, в последнее время Олдройд перестал есть десерты, но не смог с такой же легкостью отказаться от красного вина. Он налил себе еще бокал и отнес в гостиную вместе с позаимствованной у Гилберта Рамсдена книгой.
Чтобы создать расслабляющий фон, Олдройд поставил компакт-диск с фортепианными сонатами Моцарта и начал внимательно рассматривать книгу. Тяжелый переплет и толстые – по сравнению с современными книгами – страницы лишь усиливали ощущение возраста. Олдройду всегда нравились старые книжные магазины, в них царила какая-то особая атмосфера. Вспомнить хоть букинистическую лавку старика Торнтона на Брод-стрит в Оксфорде, всегда наводящую на мысли о Диккенсе, где было много впечатляющих старых томов вроде этого.
Он открыл книгу на первой странице и прочитал предисловие, написанное типичной изысканной викторианской прозой.
«Итак, я пришел к выводу, что подземные исследования, имевшие место в недавнее время в пещерах Йоркшира, следует документально осветить для потомков. В связи с чем я, в присущей мне манере, которая, надеюсь, будет сочтена скромной и предельно серьезной, взял на себя смелость сделать вышеупомянутые записи и представить их миру».
Дальнейший текст, к радости Олдройда, оказался написан в столь же многословно-формальной, неторопливой манере, навевающей мысли о другой эпохе, когда ритм жизни был гораздо более медленным. Он начал читать, выборочно останавливаясь на многословных, цветистых описаниях сельской местности йоркширских долин. Водопад Гордейл-Скар автор изобразил весьма натурально.
«Посетителю надлежит пройти по тропе вдоль ручья, которая в сырую погоду может стать невероятно грязной, но стоит проявить упорство, и он будет вознагражден. Нужно только завернуть за угол, и взгляду откроется поистине впечатляющая картина, вдохновившая поэта Уильяма Вордсворта и художника Дж. У. Тернера. Внушающие благоговейный трепет скалистые утесы, с которых капает вода, нависают над темной, узкой тропой, а впереди вода каскадами льется сквозь отверстие в скале и стекает по огромному валуну на пол разрушенной пещеры. Воображение трепещет при одной лишь мысли о том, как этот самый поток протекал через огромный темный туннель, чтобы дальше, после мрачного путешествия по глубинам подземного мира, спуститься в отрадные, заросшие травой поля, полные света и спокойствия».
Что ж, этот малый явно обладал воображением и огромным энтузиазмом. Олдройд нашел раздел, где сэр Уильям начал описывать местные пещеры; судя по всему, в то время они не слишком хорошо были известны во внешнем мире.
«Эти пещеры, или “выбоины”, как их часто называют в этом регионе, были известны местным жителям на протяжении веков и внушали некоторый страх, считаясь пристанищами фей и гоблинов или воротами в нижние миры. Многие из них не имеют горизонтальных входов, лишь устрашающие вертикальные отверстия на склонах холмов. Эти шахты часто скрыты густой вересковой порослью и низкорослыми деревьями. Неосторожный путешественник, сам того не ведая, может оказаться всего в нескольких шагах от шахты, уходящей в темноту на сотни футов».
Затем Инглби рассказал, как начались спелеологические изыскания – он называл их «подземными исследованиями», – в которых заметную роль играл Джозеф Хавертуэйт, местный кузнец, нанимаемый сэром Уильямом подковывать лошадей и чинить железные изделия во всем поместье. Викторианский джентльмен явно высоко ценил умелого работника.
«Мистер Хавертуэйт меня безмерно восхищает. Примечательно, что его способности лежат в нескольких областях. Он искусен не только в своем ремесле кузнеца, но и в исследовании пещер, в котором проявляет мужество и непревзойденную стойкость. Также, на мой взгляд, он одаренный поэт. Его стихи не нашли бы признания в известных литературных кругах, потому что он использует диалектный язык, распространенный в среде местных крестьян. Несмотря на это – точнее говоря, именно поэтому, – его стихи обладают необычайной силой и правдоподобием. Несколько примеров я включил в настоящий том».
Мысленно одобрив подобную защиту местного поэта, Олдройд продолжил поиски сведений, способных помочь в расследовании, и наконец, читая о снаряжении, которым пользовались первые исследователи, нашел нечто полезное.
«Мистер Хавертуэйт всегда неутомимо искал решения для удовлетворения постоянно существующей потребности в приспособлениях, способных улучшить наши спелеологические исследования. Однажды он изготовил небольшое изогнутое железное устройство, по форме напоминающее толстый крюк. Мистер Хавертуэйт приспособил его для крепления веревок таким образом, чтобы исследователь с большей безопасностью мог пользоваться более длинными. Замысел состоял в том, что эти железные части крепились к стене пещеры и к ним привязывались веревки. При подготовке к крутому спуску он прикреплял к крюку лестницу и страховочную веревку, на случай если лестница упадет».
Поднявшись, Олдройд вышел в прихожую, где висела куртка, порылся в кармане и достал пластиковый пакет с ржавым куском железа, найденным на месте преступления, – убежденный, что это важная улика, он повсюду таскал вещицу с собой. Судя по всему, к ним в руки попало одно из «железных устройств» Хавертуэйта. Но как оно оказалось в Отстойнике?
Олдройд продолжил чтение – и, к счастью, ответ не заставил себя долго ждать.
«Впервые мистер Хавертуэйт воспользовался этими устройствами для исследования Уинтерс-Джилл».
Олдройд ощутил, как участился его пульс. Уинтерс-Джилл всплывала в их разговоре с Саймоном Хардиманом. Система пещер, смежная с Джинглин-Пот.
«Экспедиция закончилась трагической гибелью мистера Альфреда Уокера. К сожалению, он не единственный встретил смерть. Год спустя умер также мистер Гарольд Лэзенби. Ни одно из тел до сих пор не нашли. Сам я никогда не принимал участия в исследованиях Уинтерс-Джилл. Мистер Хавертуэйт всячески меня отговаривал, рассказывал об опасности, и я склонен верить его словам. В конце концов даже самые доблестные исследователи перестали спускаться в эту пещеру».
Олдройд поднял глаза от книги. Значит, вот как… Любопытно. Теперь он понял, на что намекал Рамсден.
К сожалению, на этом записи сэра Уильяма Инглби по поводу Уинтерс-Джилл закончились. Но ведь должно же быть что-то еще. Может, зацепки кроются в стихах Хавертуэйта?
Олдройд отыскал раздел, содержащий творения поэта, написанные на местном диалекте. В них причудливо смешались одоподобные восхваления пейзажа долины и фрагменты странных диалогов, к примеру разговор между пастухом и овцой, не желающей пастись на определенном холме. Потом на глаза попалось жуткое сочинение о том, каково это – спускаться в глубокую шахту по ненадежной деревянно-веревочной лестнице, которую описывал сэр Уильям, имея в запасе лишь одну из «страховочных веревок» на случай, если лестница сломается.
ВО ТЬМЕ НАД БЕЗДНОЙ
Коль лестница рухнет вниз,Надежда спастись одна –Держись за веревку, друг,Пусть не подведет она!Вот тонкая эта нить,Качаясь, танцует во тьме,Она – твой единственный шансВернуться домой к семье.Крепка ли веревка в руках?Способна ли жизнь уберечь?Иль станет петлей палача,В которой ты встретишь смерть?Заметят несчастье друзья?Помогут взобраться наверх?Подтянут, чтоб вновь ты сумелСтупить на земную твердь?Иль ты соскользнешь во тьмуИ эхом раздастся крик,Неровные камни на днеПогибелью станут вмиг?И ты замедляешь спуск,Чтоб лестницу сохранить.Желания нет совсемВо тьме над бездной парить.
Прочитав эти строки, Олдройд и сам ощутил головокружение. В грубых рифмах и нарисованных простыми словами образах крылась некая сила, казалось поразительным образом переносящая читателя в зияющую пустоту пещеры.
Он упрямо продолжал листать толстые коричневые, заплесневелые от времени страницы и просматривать текст в поисках связанной с его теорией информации и через некоторое время наткнулся на короткий любопытный стих, похожий на загадку.
Говорят мужчины, может быть, не лгут:Дьявольский проход проведет сквозь тьму,Из Уинтерс-Джилл прямо в Джинглин-Пот.Правда или нет? Кто ж их разберет.Навостри ты уши, но в оба смотри –Все, кто побывал там, в основном мертвы.
– Да! – не в силах сдержаться, торжествующе вскричал Олдройд.
Наконец-то хоть какое-то подтверждение. Прямой намек на то, что в пещеру Джинглин-Пот вел и другой путь. Несмотря на уклончивые фразы Хавертуэйта, Олдройд не сомневался в своих выводах. Наверное, связующий проход обнаружили еще в первые дни исследования Уинтерс-Джилл; скорее всего, он существует по сей день, просто-напросто неизвестен современным спелеологам.
Олдройд снова прочитал стихотворение. За язвительным йоркширским юмором, казалось, крылось что-то зловещее. Возможно, все дело было в суеверии об Уинтерс-Джилл, ходящем в среде спелеологов, о котором упоминал Хардиман. Да взять само название Дьявольский проход. Конечно, оно могло просто быть напоминанием о том, что пещеры ассоциировались со злом, однако Олдройд чувствовал – за ним скрывалось нечто большее.
Это название предупреждало о настоящей опасности.
Глава 6
Считай, что идешь ты на верную смерть, Если в Иббет-Перил захочешь вдруг слезть.
Звонок мобильника прорезал тишину ночи. Картер потянулся к лежащему на тумбочке телефону и посмотрел на время. Половина третьего утра. Все еще окутанный туманом сна, на миг он запаниковал, но потом заметил имя звонившего и с улыбкой взял трубку.
– Привет, Джейсон!
– Привет, приятель. Как дела?
– В порядке. – «Просто отлично», – мысленно добавил он и ухмыльнулся, когда лежащая рядом Никола перевернулась на другой бок. – А ты как?
– Как обычно: пьян и без гроша в кармане. Что за ночь!
– Полагаю, ты только что вернулся. Где был?
– В центре города. Сперва в «Мэлоунз», туда завезли шикарное чешское пиво; заметь, по пять фунтов за бутылку. Немного перекусил, потом двинулся в тот маленький бар возле Лэмбс-Кондуит и бо́льшую часть вечера провел там. А затем завалился в клуб или в два… может, в три. – Он рассмеялся. – К тому времени все уже стало словно в тумане.
– Подцепил кого-нибудь?
– Не, не нашел подходящих. По крайней мере, из доступных. Вокруг вьется слишком много тощих парней с худыми ногами и задницами. Лица гладкие, на груди ни волоска… На вид лет по семнадцать, но женщины от них без ума.
– Хочешь сказать, что старые толстые волосатые засранцы вроде тебя их уже не привлекают?
– Эй, полегче! Ты и сам не образец стройности. Кстати, как у тебя там? Дохнешь от скуки в Йоркшире? – Он произнес последнюю фразу, нелепо пародируя йоркширский акцент.
– Вообще-то нет. – Картер взглянул на Николу, которая снова заснула. – Мне повезло больше, чем тебе.
– Вот ублюдок! Быстро ты управился… Сразил йоркширских девушек изысканными лондонскими манерами?
– Ну одну-то точно, – Картер понизил голос. – Пока больше ничего не скажу.
– Почему? Что за… А-а, ты сейчас с ней в постели, похотливый ублюдок?
– Тсс! – зашипел Картер.
Джейсон хрипло рассмеялся в трубку.
– О, Энди, сделай это еще раз, – пропищал он, изображая женский голос. – Засунь в меня свой длинный лондонский член…
– Заткнись! – громким шепотом посоветовал Картер, но сам захихикал, не в силах сдержаться.
Джейсон, давясь от смеха, еще громче прокричал в трубку:
– О, Энди! Я никогда не кончаю так с йоркширцем. Я…
Картер нажал отбой, заканчивая разговор.
Никола снова пошевелилась.
– Кто это был? – сонным голосом спросила она, лежа спиной к Картеру.
– Просто приятель из Лондона. – Он снова рассмеялся и покачал головой. Джейсон, как всегда, в своем репертуаре.
Внезапно Картера охватили смешанные чувства. Кольнула ностальгия по прежней жизни в Лондоне, но, опустив глаза, он уткнулся взглядом в собственный толстый волосатый живот. Ему уже под тридцать, расцвет молодости прошел. Неспособность Джейсона завлечь женщину стала своего рода тревожным сигналом.
Картер взглянул на лежащую рядом фигуру и ощутил отвращение к самому себе. Сколько можно вести себя словно мальчишка и спать со всеми подряд? Многие мужчины с радостью ухватились бы за возможность лечь в постель с такой привлекательной женщиной, как Никола, но, несмотря на мальчишеские шутки с Джейсоном, этот опыт не принес никакого удовлетворения. Меньше всего на свете ему хотелось превратиться в унылого мужчину лет сорока, пытающегося завлечь женщин в барах.
Неожиданно перед мысленным взором возник образ Стеф, и Картер снова горько пожалел, что в последний раз так с ней разговаривал.
* * *
Когда в пятницу утром Картер прибыл в участок, ему позвонил инспектор Крейвен.
– Передайте старшему инспектору, что я проверяю кое-какие зацепки, связанные с женой Аткинса. Сообщу, как только что-нибудь узнаю.
– Значит, вы с ней уже беседовали?
– Да, ездил в Бернли. Ее слова похожи на правду, и все же, думаю, она что-то скрывает.
– Удачи в поисках.
– Спасибо. Еще я только что получил подтверждение некоторым сведениям, которые она сообщила о Хелен Уитакер.
– О жене того, кто нашел тело?
– Да. Похоже, ее брат погиб в пещере в результате несчастного случая и Аткинс тоже там был. Возможно, вы с шефом захотите копнуть поглубже… Кстати, как он? Со всей этой шумихой в прессе давление все возрастает.
– Думаю, неплохо. Он пока не пришел. А вчера ездил в Шипли, вроде бы в книжный магазин.
– В Скиптон. Что он там делал?
– Искал что-нибудь насчет исследования пещер.
Крейвен рассмеялся.
– Должно быть, побывал в магазине Гилберта Рамсдена… Это лучшее место для подобных поисков. Забавный старикашка, держит книжный магазин неподалеку от канала. У него полно старых заплесневелых книг на разные темы, но в основном о Йоркшире.
– Местные жители явно гордятся своей частью мира, – заметил Картер.
– О да. Страна самого Бога, как мы любим ее называть. Если вы останетесь здесь надолго, то почувствуете то же самое. Ладно, еще созвонимся.
«Страна самого Бога», – усмехнулся Картер. Не слишком скромное название.
В этот момент в кабинет вошел Олдройд с большой, тяжелой на вид книгой в руках.
– Энди, ты выглядишь несколько усталым, – заметил он. – Напряженная ночь? – Поднял книгу. – Здесь есть кое-что интересное. Хочу показать вам со Стеф.
Картер не очень представлял, как этот древний том мог помочь им в расследовании, но не стал задавать вопросов.
– Хорошо, сэр, – только и сказал он. – До вашего прихода я разговаривал с инспектором Крейвеном. Он узнал кое-что важное о Хелен Уитакер. Возможно, вам захочется с ней побеседовать. – И Картер рассказал начальнику о несчастном случае.
– Хм-м-м… интересно, – протянул Олдройд. – Она об этом не упоминала?
– Нет, ни слова.
Олдройд положил на стол книгу и взглянул на часы.
– Ну, нет смысла тянуть время. Возможно, зацепка очень важна. Нам с тобой стоит съездить к ней прямо сейчас, совещание по делу проведем позже. Отправь сообщение Стеф.
Олдройд часто действовал спонтанно. Вскоре детективы уже ехали в долину; маршрут постепенно становился для Картера привычным. По дороге они обсуждали новые сведения.
– Ну, мы не знаем мотивов Сильвии Аткинс, сэр, – проговорил Картер. – Она могла рассказать Бобу про Хелен Уитакер, только чтобы попытаться возложить на нее вину, а еще отвлечь внимание от себя.