Кэти Райх
Могильные секреты
Глава 1
— Я мертва. Они и меня убили.
Слова пожилой женщины пронзили мое сердце.
— Расскажите, пожалуйста, что произошло в тот день.
Мария говорила настолько тихо, что мне приходилось напрягаться, чтобы понять ее испанский.
— Я поцеловала малышей и ушла на рынок. — Глаза опущены, невыразительный голос. — Я не знала, что больше их не увижу…
Она переходила от какчикела
[1] к испанскому, полностью изменяя лингвистические конструкции, от вопроса к ответу. Перевод не помогал притупить весь ужас этого рассказа.
— Когда вы вернулись домой, сеньора Ч\'и\'п?
— Поздно. Надо было продать бобы.
— Дом уже горел?
— Да.
— Семья была внутри?
Она просто кивнула.
Я посмотрела на этих людей. Старая женщина майя, ее сын средних лет, молодой антрополог Мария Пэйз вспоминали ужасные вещи. В моей душе гнев и горе вызывали настоящую бурю.
— Что вы сделали?
— Мы их похоронили. Быстро, до возвращения солдат.
Я более внимательно посмотрела на старую женщину. Ее лицо было сморщенное и напоминало коричневый вельвет. Руки огрубели, а в косе было больше седых, чем черных волос. Голову прикрывал яркий платок, рисунок которого из красных, розовых, желтых и синих нитей на самом деле старше самих гор. Один край платка хлопал на ветру.
Женщина не улыбалась, не хмурилась, и к всеобщему облегчению, ни на кого не смотрела. Я понимала, что если она взглянет на меня хотя бы мельком, то боль которую она испытывает, передастся мне и будет просто невыносимой. Может она это тоже понимала, поэтому избегала смотреть нам в глаза.
А может это было недоверие. Возможно, вещи которые она видела, понуждали ее не быть откровенной с незнакомыми людьми.
Чувствуя головокружение, я перевернула ведро и села на него, осмотрелась.
Мы находились на высоте шесть тысяч футов на западном высокогорье Гватемалы, на дне крутого ущелья. Деревня называлась Чупан-Йа и находилась посередине гор, в ста двадцати пяти километрах к северо-западу от Гватемала-Сити.
Вокруг, словно пышная зеленая река, растекался лес с островками полей и садов. Тут и там ряды искусственных террас спускались вниз по холмам как гигантские зеленые водопады. За самые высокие пики зацепился туман, размывая контуры гор как на картинах Моне.
Я редко выдела такую красоту. Грейт-Смоуки-Маунтин. Гатино, Квебек под светом северного сияния. Рифовые острова у побережья Каролины. Вулкан Халеакала на заходе солнца. Окружающая прелесть сейчас делала мою работу еще труднее.
Моя работа судебного антрополога предполагает раскопки и изучение мертвых. Я идентифицирую сожженные, мумифицированные, разложенные останки и просто скелеты, которые в противном случае просто остались бы безымянными захоронениями. Иногда идентификация может быть только родовой — белая женщина, двадцати лет. Иногда я могу подтвердить личность, а в других случаях я могу узнать даже как человек умер, или чем труп был искалечен.
Я привыкла к последствиям смерти. Я знаю как она пахнет, выглядит и что значит. Я научилась абстрагироваться от эмоций, чтобы работать по своей специальности.
Но эта старая женщина прорвала все мои барьеры.
Меня окатила очередная волна головокружения. Это высота, сказала я себе, наклонив голову пониже и вдыхая глубже.
Хотя мои основные места работы Северная Каролина и Квебек, где я служу судебным антропологом в обеих юрисдикциях, я добровольно согласилась приехать на месяц в Гватемалу в качестве временного консультанта Фонда Криминалистической Антропологии в Гватемале. Фонд работал над поиском и идентификацией останков пропавших в 1962–1996 годах, во время одного из самых кровавых конфликтов в латиноамериканской истории.
За неделю пребывания здесь я уже узнала многое. Цифры без вести пропавших колебались от ста до двухсот тысяч человек. Большая часть резни была выполнена гватемальской армией и военизированными организациями. Большинство из убитых — крестьяне, многие из которых — женщины и дети.
Как правило, жертв расстреливали или резали мачете. Не всем деревням так повезло как Чупан-Йа. Здесь у них было время спрятать своих мертвых. Но чаще, тела хоронили в безымянных братских могилах, топили в реках или оставляли останки под руинами домов. Семьям никто не давал никаких объяснений, никто не вел никаких списков пропавших, и вообще не было никаких записей. Комиссия ООН по историческим расследованиям назвала эту резню «геноцидом майя».
Родственники и соседи называли своих пропавших «десаперасидос»
[2]. Фонд пытался их, или вернее, их останки найти. Вот я и приехала оказать помощь в поисках.
В Чупан-Йа солдаты и гражданские патрульные вошли августовским утром 1982. Испугавшись, что их обвинят в сотрудничестве с партизанами, все мужчины деревни сбежали. Женщин и детей согнали в сараи. Доверяя военным, а скорее всего, просто испугавшись, женщины подчинились. И когда всех женщин собрали, их насиловали в течение многих часов, а затем убили вместе с детьми. Каждый дом в деревне был сожжен дотла.
Выжившие рассказывали о пяти массовых захоронениях. Двадцать три женщины и несколько детей, по словам сеньоры Ч\'и\'п, лежали на дне колодца.
Женщина продолжала свой рассказ. За ее спиной я видела конструкцию, что мы возвели над колодцем, чтобы сохранить от дождя и солнца наши раскопки. На металлических прутах висели чехлы от камер, рюкзаки, остальное накрыто непромокаемым брезентом. Коробки, ведра, совки, кирки, щетки, и контейнеры лежат, там же где мы оставили их рано утром.
Границы раскопок были огорожены веревками. Внутри ограждения без дела сидели три представителя Фонда, а за веревками каждый день собирались местные жители и молча наблюдали за работами.
Тут же находились полицейские, которым было приказано прикрыть раскопки.
Мы уже почти нашли доказательства, когда нас остановили.
В почве уже проявлялся прах и пепел. Цвет сменился с красного на могильно черный. Мы нашли пучок детских волос, фрагменты одежды, малюсенький кроссовок.
Боже мой! Неужели действительно родные этой старой женщины лежат тут, всего в нескольких дюймах ниже слоя на котором мы остановились?
Пять дочерей и девять внуков. Расстреляны, разрублены и сожжены в их доме вместе с соседними женщинами и детьми. Как человек может вынести такую потерю? Что жизнь может предложить ей кроме бесконечной боли?
Переведя взгляд обратно на окружающую природу, я разглядывала полдюжины ферм, словно вырезанных в листве. Стены из необожженного кирпича, черепичные крыши, вьющийся дымок из труб. В каждом грязном дворе имелся деревянный туалет и парочка тощих дворовых псов. У тех, кто побогаче, были куры, худосочная свинья и даже велосипед.
Две дочери сеньоры Ч\'и\'п когда-то жили на хуторке, что находился на полпути к восточному склону. Другие — на вершине, там, где сейчас стояли припаркованные машины Фонда. Эти женщины были замужем, но она уже не помнила их возраст. Их детям тогда было три дня от роду, десять месяцев, два, четыре и пять лет.
Самые младшие ее дочери остались в живых. Сейчас одной одиннадцать, другой тринадцать.
Семьи, связанные сетью тропинок и генов. Их мир — эта долина.
Я представила как сеньора Ч\'и\'п возвращалась в тот день. Наверное, спускалась по той же самой грязной тропе, по которой наша команда каждый день спускается и поднимается. Она продала свои бобы. Она, наверное, была счастлива.
А тут такой ужас!
Двадцать лет недостаточно чтобы такое забыть. Всей жизни не хватит!
Я задавалась вопросом — как часто она их вспоминала? Их призраки сопровождали ее каждый раз когда она тащилась на рынок, по той же самой дороге, как в тот страшный день? Скользили за окном, которое она каждый вечер прикрывала тряпкой? Снились ей? Они улыбались и смеялись, как при жизни? Или виделись ей окровавленные и сожженные, такие, какими были когда она их нашла?
Зрение затуманилось, я снова опустила голову и уставилась в грязь под ногами. Как люди могут такое вытворять с себе подобными? С беспомощными и несопротивляющимися женщинами и детьми? Где-то вдалеке послышался раскат грома. Секунды, а может и годы спустя, наш разговор застопорился и непереведенный вопрос повис в воздухе. Когда я подняла глаза чтобы посмотреть на Марию и ее переводчика, то увидела что он смотрит на холм позади меня, а Мария по-прежнему не поднимает взгляда от своих сандалий, рука прижата к лицу, пальцы собраны в жменьку, как у младенцев.
— Матео вернулся, — сказала Елена Норвилло, член Фонда из провинции Эль Петен. Я обернулась посмотреть, когда она встала. Остальные члены нашей команды наблюдали за происходящим из палатки.
По одной из многочисленных тропинок рассекающих холм, спускались двое мужчин. Первый был одет в синюю ветровку, выцветшие джинсы и коричневую кепку. Хотя мне и не было хорошо видно с этого места, но я знала что на кепке была вышита аббревиатура Фонда. Шестеро из нас носили идентичные кепки. Второй был в костюме и при галстуке, в руках он нес разборной стул.
Мы все наблюдали как эти двое аккуратно пробираются через заросли чахлой кукурузы, окруженной посадками других зерновых, стараясь ничего не помять. Бобы, картофель. Для нас это мало, а для хозяев поля это заработок и еда.
Когда мужчины приблизились на двадцать ярдов, Елена крикнула:
— Вы сделали?
Матео поднял вверх палец, показывая что все нормально.
Судебный запрет о приостановке раскопок выдал местный мировой судья. Согласно его интерпретации о порядке эксгумации, никаких работ нельзя проводить в отсутствии представителя судебных властей, гватемальского эквивалента окружного прокурора. Посетив раскопки рано этим утром и не найдя никакого судьи на территории, он остановил работы. Матео ездил в Гватемала-Сити чтобы решить эту проблему.
Он подвел мужчину прямо к двум солдатам Национальной гражданской полиции и показал документы. Коп постарше опустил свой автомат, взял бумаги и, склонив голову, углубился в чтение. Черный ствол его оружия отбрасывал блики при свете дневного солнца. Его напарник стоял, расставив ноги, и явно скучал.
Старший коп, переговорив с человеком в костюме, вернул бумаги Матео и согласно кивнул, пропуская их.
Деревенские стояли молча и с интересом наблюдали как Хуан, Луис и Роза здоровались. У колодца к ним присоединились Матео со своим спутником. Подошла и Елена.
Проходя мимо палатки я взглянула на сеньору Ч\'и\'п и ее взрослого сына. Мужчина хмурился, ненависть буквально лилась из него. Кого он ненавидел? Тех, кто перебил почти всю его семью? Или тех, кто пришел из другого мира, чтобы побеспокоить их кости? Или же власти, которые даже эту попытку прикрывают? Или себя, за то, что выжил в тот страшный день? Его мать стояла без движения, с застывшим лицом.
Матео представил спутника как Роберто Амадо, представителя окружного прокурора. Городской судья постановил, чтобы Амадо присутствовал при эксгумации. Он останется с нами до конца, будет наблюдать и делать записи, подтверждая качество нашей работы для суда.
Амадо обменялся рукопожатием с каждым из нас, прошел в угол палатки, развернул стул и сел. Матео тут же стал раздавать приказы.
— Луис, Роза, пожалуйста, просеивайте аккуратно. Темпи и я будем рыть. Хуан будет убирать землю.
У Матео был небольшой шрам V-образной формы на верхней губе, который, когда он улыбался, превращался в U. Сегодня этот шрам был узким словно шип.
— Елена, записывай и фотографируй. Опись скелетов, всех предметов, фото-регистрация. Каждая молекула должна быть зафиксирована.
— Где Карлос и Молли? — спросила Елена.
Карлос Мензес был членом аргентинской организации по правам человека, который сотрудничал с Фондом, начиная с его формирования в 1992. Молли Каррауэй, археолог, недавно прибыла из Миннесоты.
— Они перевозят для нас еще один грузовик. Нам потребуется дополнительный транспорт для оборудования и артефактов, когда мы будем уезжать отсюда.
Он посмотрел на небо.
— Через пару часов, или через три часа, если повезет, будет буря. Давайте найдем этих людей, до того как еще случится какая-нибудь законная хрень.
Я собрала совки и сложила их в ведро, привязанное к длинной веревке. Матео спрятал бумаги в сумку и повесил ее на стальной прут. У него были черные глаза и такие же черные волосы, а сам он был похож на пожарный гидрант — низкий и крепкий. Его мускулы напряглись как канаты, когда они с Луисом натягивали тент над ямой, где проводились раскопки.
Матео шагнул на первую ступеньку земляной лесенки, которую мы вырыли, чтобы спускаться на дно ямы. Край ступеньки поехал и ссыпался на два метра ниже, прямо на дно котлована. Спуск Матео вниз сопровождало тихое шуршание осыпающейся земли.
Когда он, наконец, добрался до дна, я спустила ему ведро и плотнее застегнула куртку. Три дня, проведенные здесь не прошли даром. Май прекрасен в горах, но холод из-под земли проникает буквально вам в душу. Каждый вечер, покидая Чупан-Йа, я была промерзшей до костей.
Я стала спускаться вслед за Матео, осторожно, боком ступая на ступени. По мере снижения в котлован, вокруг становилось темнее и мой пульс участился.
Матео подал мне руку. Наконец спустившись на дно, я оказалась в яме не больше шести футов в диаметре. Стены и пол были гладкими, пахло сыростью и гнилью.
Сердце бешено стучало, и по спине скатилась капля холодного пота.
Всегда такие узкие и темные места!
Я отвернулась от Матео, делая вид, будто чищу свою лопатку. Руки сильно дрожали.
Закрыв глаза, я отчаянно боролась с приступом клаустрофобии. Вспомнила свою дочь. Кэти-малышка. Кэти в Университете Вирджинии. Кэти на пляже. Я вспомнила о своем коте, Бёрди. Мой дом в Шарлотте. Моя квартира в Монреале.
Я начала свою игру: первая песня, которая придет на ум. Нейли Янг, «Полная луна». Я стала вспоминать строчки из песни.
Дыхание постепенно восстановилось и сердечный ритм пришел в норму.
Я открыла глаза и взглянула на часы. Пятьдесят семь секунд. Не так хорошо как вчера. Лучше чем во вторник. Гораздо лучше, чем в понедельник.
Матео уже опустился на колени, аккуратно счищая слой земли. Я принялась за работу в противоположном углу ямы. Следующие двадцать минут мы работали молча, перетирая и проверяя каждый дюйм земли, ссыпая проверенную грязь в ведра.
Различные объекты стали попадаться все чаще. Осколок стакана, кусочек металла, обугленная деревяшка. Елена тщательно записывала каждый найденный предмет.
Сверху до нас доносился шум: шутки, просьбы, лай собаки. Время от времени я посматривала туда, наверх, просто чтобы убедится что я живая.
Сверху на нас смотрели лица. Мужчины в шляпах гаучо, женщины в традиционных платках и дети, цепляющиеся за их юбки. Детишки глядели на нас круглыми, черными глазенками, надежно спрятанные в разноцветных нарядах своих матерей. Я видела спектр всех цветов, переливающийся на их щечках, черных волосах и смуглой коже.
В очередной раз взглянув наверх, я заметила маленькую девочку, уцепившуюся маленькими пальчиками за оградительный канат, висевший над ее головой. Типичный ребенок для этих мест: пухлые щечки, грязные босые ноги и волосы, стянутые в хвостик.
Болезненный укол в сердце.
Девчушка была примерно того же возраста что и одна из внучек сеньоры Ч\'и\'п. У нее в волосах блестели заколки, очень похожие на ту, что мы нашли.
Я улыбнулась ей. Она отвернулась и прижалась лицом к маминой ноге. Женщина погладила ее по голове.
По словам свидетелей, там где мы копали, должна была быть выгребная яма. Ее начали, но не закончили. В ту страшную кровавую ночь солдаты ее превратили в братскую могилу.
Могилу для таких же людей, которые теперь несут здесь бессменную вахту.
Я продолжила копать охваченная яростью.
Сконцентрируйся, Брэннан! Направь свою злость на поиск доказательств! Делай то, что можешь.
Спустя десять минут моя лопатка стукнулась обо что-то твердое. Отложив ее, я принялась разгребать грязь руками.
Предмет оказался тонким, как карандаш, со скошенным концом и поврежденной поверхностью. К кончику прилегала маленькая округлая кость.
Я присела на корточки и стала изучать свою находку. Бедро и обломок таза. Кость ребенка не старше двух лет.
Я взглянула наверх и наткнулась на пристальный взгляд малышки. И снова она спрятала лицо. Однако в этот раз она слабо улыбнулась в ответ, выглядывая из складок маминой юбки.
Господи боже!
Глаза обожгли навернувшиеся слезы.
— Матео, — позвала я тихо.
Я показала ему косточку и он подошел ко мне.
Почти по всей длине этой маленькой косточки виднелись следы сажи. Дистальный конец был практически белым, что свидетельствовало о сильном горении.
Какое-то время мы молчали. Потом Матео пересилил себя и печально сказал:
— Мы нашли их.
Матео поднялся и повторил фразу для всех. У края ямы собралась вся наша команда.
В голове пронеслись мысли: Кого мы нашли, Матео? Мы нашли жертв, но не их убийц. Каковы шансы, что кто-нибудь из этих узаконенных правительством мясников понесет наказание?
Елена кинула нам фотоаппарат и пластиковый маркер с номером 1. Я установила его на земле и сделала несколько снимков.
Мы с Матео вернулись к работе. Через час меня сменили, а еще через час отдыха я опять спустилась в яму.
Буря задерживалась, а земля рассказывала нам свою историю.
Ребенок был из последних зарытых в этой тайной могиле. Под ним и вокруг были найдены остальные. Некоторые сильно обгорелые, других огонь едва коснулся.
К вечеру обнаружилось семь тел и было найдено пять черепов. Трое взрослых, по крайней мере, двое подростков. Номер первый — ребенок. Оценить возраст остальных было просто нереально.
На закате я сделала открытие которое буду помнить всю оставшуюся жизнь. Больше часа я работала над скелетом номер пять. Я сложила череп и нижнюю челюсть, очистила позвоночник, ребра, таз и конечности. Нашла кости ног и ступней среди останков соседнего тела.
Скелет был женский. Глазные впадины были с разбитыми краями, скулы гладкие и тонкие, сосцевидное отверстие височной кости маленькое. Нижняя часть скелета укутана в остатки сгнившей юбки, идентичной тем, в каких стоят женщины наверху. На одной фаланге виднелось заржавевшее обручальное кольцо.
На разваленной грудной клетке, в скрещенных костях рук, можно было разглядеть какой-то сверток. Его ткань отличалась от кофты, была сильно запятнана и цвета давно уже выцвели, но я все-таки смогла разглядеть рисунок. Очень осторожно подняла уголок и, просунув пальцы, потянула за ткань.
Когда-то, работая в своей Монреальской лаборатории, меня попросили исследовать найденный на берегу озера мешок со всем его содержимым. В этом рюкзаке я нашла несколько камней и кости, настолько тонкие и хрупкие что я подумала это птичьи. Но это оказались останки трех котят, которых сунули в рюкзак с камнями и утопили. Мое отвращение было настолько сильным, что мне пришлось выбежать из лаборатории и пройтись несколько миль, прежде чем я смогла продолжить работу.
Внутри свертка скелета № 5 я обнаружила кучку позвоночных дисков с миниатюрной грудной клеткой. Ручки и ножки размером со спичку. Малюсенькие челюсти.
Новорожденная внучка сеньоры Ч\'и\'п.
Среди тонких как бумага черепных фрагментов была и пуля 556 калибра, как раз как штурмовые ружья солдат.
Я помнила свое состояние когда исследовала котят, сейчас мне было в сто раз хуже. Здесь не было улиц, где бы я смогла выгулять свою злость. Я стояла уставившись на горстку малюсеньких костей и пытаясь представить того урода что нажал на курок. Как он мог спать после этого? Как он мог смотреть людям в глаза?
В шесть Матео приказал закругляться. Наверху воздух пропах надвигающимся дождем, и пульсации молний уже прорезали темные тучи. Местные разошлись.
Быстро работая, мы накрыли яму, уложили инструменты, которые не забирали с собой. Пока все это делали, по тенту начали стучать первые крупные капли холодного дождя. Судебный представитель Амадо ждал нас с непроницаемым лицом и со сложенным стулом под мышкой.
Матео расписался во многочисленных журналах полицейской охраны и мы двинулись по тропинке проложенной через кукурузное поле, идя друг за другом как возвращающиеся домой муравьи. Мы только начали долгое восхождение на холм, как разразилась настоящая буря. Сильные, холодные струи били меня в лицо, рвали волосы и одежду. Взрывалась молния. Грохотал гром. На сумасшедшем ветру деревья и стебли кукурузы изгибались в разные стороны.
Через несколько минут тропа превратилась в темную скользкую реку грязи. Все чаще и чаще ноги мои соскальзывали и я бухалась коленями в эту жижу. Я ползла наверх, правой рукой хватаясь за растения, левой — стараясь удержать сумку с инструментами, ногами пытаясь удержаться в скользящем грунте. Темнота наступившего вечера и грохот бури почти лишили меня зрения, но я все же еще слышала других идущих впереди и позади меня. Они вырисовывались белыми тенями каждый раз как полыхала молния. От напряжения ноги меня еле держали, легкие горели.
Миллион лет спустя мы, наконец, преодолели путь наверх и я потащила себя на клочок суши где двенадцать часов ранее мы оставили свои машины. Я укладывала лопатки в кузов пикапа, когда, едва слышный сквозь шум ветра и дождя, раздался звонок мобильного Матео.
— Кто-нибудь может мне помочь? — прокричал он.
Поскальзываясь на мокрой грунтовке, я схватила его рюкзак, вынула телефон и приняла вызов.
— Вы все еще на месте? — спросили по-английски. Я узнала Молли Каррауэй, свою коллегу из Миннесоты.
— Собираемся уезжать. Дождь льет как из ведра! — кричала я в трубку, смахивая капли дождя с лица.
— У нас сухо.
— Ты где?
— Недалеко от Сололы. Мы поздно уехали. Слушай, кажется за нами следят.
— Следят? — не поверила я.
— У нас на хвосте от самого Гватемала-Сити сидел черный седан. Карлос попытался предпринять парочку маневров, чтобы оторваться, но этот парень прилип к нам как банный лист.
— Видели кто был за рулем?
— Не совсем. Стекла тонированные и…
Я вдруг услышала звук громкого удара, крик, и шуршание, будто телефон уронили и он прокатился по земле.
— Боже мой! — издалека раздался голос Карлоса.
— Молли? — кричала я в трубку.
Мне слышны были только какие-то неразборчивые слова.
— Молли, что там такое?
Крики. Снова удар. Помехи. Сигнал автомобиля. Громкий хруст. Мужские голоса.
— Да что случилось? — мой голос от волнения поднялся на целую октаву.
Нет ответа.
Громкий приказ и в ответ голос Карлоса:
— Да пошел ты!
— Молли! Скажи что там у вас происходит! — я практически орала, так что все наши прекратили загружать машины и уставились на меня.
— Нет! — Молли Каррауэй взывала из параллельной вселенной и голос ее был таким тихим и далеким. — Пожалуйста, нет!
Два отдаленных хлопка.
Снова крик.
Еще два хлопка.
Тишина.
Глава 2
Мы нашли Карлоса и Молли в восьми километрах от Сололы, что более чем в девятистах милях от Гватемала-Сити и в тридцати — от места раскопок.
Всю дорогу пока мы тряслись по грязной и каменистой грунтовке, которая соединяется с шоссе, дождь шел без перерыва. Машины по очереди завязали в грязной жиже и людям приходилось выходить под дождь и освобождать колеса. Толкать машины приходилось по уши в грязи, так что после этого люди садились обратно уже обмазанные с головы до ног, как туземцы Новой Гвинеи для воинственного обряда.
Обычно путь занимал двадцать минут, но сегодня мы ехали почти час. Я сидела вцепившись в ручки, тело болталось из стороны в сторону, а желудок подкатывал к горлу. Хотя никто из нас не задавал никаких вопросов, мы с Матео все же думали об одном и том же. Что случилось с Карлосом и Молли? Что мы там найдем? Почему они так опоздали? Что их задержало? За ними правда следили? Кто? И где их преследователи теперь?
Там, где дорога из долины соединяется с шоссе, сеньор Амадо вышел из джипа, пересел в свою машину и уехал. Было очевидно, что судебный представитель не желает оставаться в нашей компании дольше, чем нужно.
Всю дорогу из долины нас преследовал дождь. Через пятнадцать минут мы заметили на обочине машину Фонда с включенными фарами и открытыми нараспашку дверями. Шрам Матео превратился в букву U и он радостно толкнул меня в плечо. Я выскочила из машины даже раньше, чем он полностью заглушил мотор, и внутри у меня все сжималось от страха.
Невзирая на ливень и темноту ночи я заметила темное пятно на приборной доске со стороны водителя. Он увиденного кровь в жилах застыла.
Карлос сидел, скрючившись за рулем, ноги и голова повернуты наружу из открытой двери, как будто его затолкали внутрь. Его голова и рубашка были цвета дешевого вина.
Пятна крови были повсюду: сидение, педали, его джинсы. Все было в крови.
Молли сидела на пассажирском сидении, одна рука на ручке дверцы, вторая спокойно лежала на бедре. Словно поломанная кукла в странной позе — ноги сложены вместе, голова наклонена неестественно низко. Спереди на ее куртке виднелись два кровавых пятна.
Дрожащими пальцами я прикоснулась к ее шее. Пульса нет. Я проверила пульс у Карлоса — тоже ничего.
Господи боже! Сердце бешено плясало в горле.
Приблизился Матео и настоял чтобы я еще раз проверила Молли. Я потянулась сквозь открытое пассажирское окно и нащупала кисть — ничего. Снова и снова я скользила пальцами по бледной коже ее шеи, отчаянно пытаясь услышать хоть слабый пульс. Матео стоял рядом и что-то кричал в телефон.
На четвертой попытке мне удалось все-таки нащупать едва слышимый и совсем слабый ритм биения ее сердца. Это был даже не пульс, а дрожание, но оно все-таки было.
— Она жива! — крикнула я.
Возле меня стояла Елена с широко открытыми глазами. Она открыла дверь и я взяла Молли на руки. Поддерживая ее, я расстегнула на ней куртку, подняла свитер и увидела два кровоточащих отверстия. Расставив ноги пошире для баланса, я прижала к ранам бинты, молясь чтобы это помогло ей добраться до больницы.
Моя собственная кровь уже шумела в ушах. Сотня ударов в минуту, нет, даже — тысяча.
Я разговаривала с Молли, шепча ей на ухо, что все будет хорошо, умоляя ее не оставлять меня. Руки уже занемели, ноги давно дрожали, позвоночник кричал от боли и напряжения.
Остальные суетились вокруг, пытаясь оказать поддержку хотя бы словом. Мимо проносились машины, люди с любопытством смотрели в нашу сторону, но не желали участвовать в чем-либо что может случится по дороге в Сололу.
Лицо у Молли было обескровленным. По краям ее губы уже подернулись синим. Я заметила, что на ней осталась золотая цепочка с маленьким крестиком, наручные часы. Стрелки показывали восемь двадцать. Я поискала мобильный, но не нашла.
Так же внезапно, как и начался, прекратился дождь. Где-то завыла собака, ей вторила другая. Запела ночная птичка.
Вдали я, наконец, заметила красный свет сигнала.
— Они уже здесь, — прошептала я Молли. — Крепись, девочка. С тобой все будет хорошо.
Все пальцы у меня уже пропитались кровью.
Красный свет приближался и разделился на два огонька. И вот, через пару минут к нам уже подъезжали скорая и полицейская машины. Красные огни погасли, из машин выскакивали люди с бледными лицами.
Парамедики осмотрели Карлоса и Молли и увезли их в больницу Сололы. За ними поехали Луис и Елена. После короткого допроса всем было разрешено вернуться в Панаячель, где мы остановились на время раскопок. А Матео уехал в полицейский участок Сололы, давать показания.
Наша команда жила в отеле «Санта Роза», недорогой гостинице на Авенида ель Фруталь. Едва войдя в свой номер, я тут же скинула всю мокрую от дождя и крови одежду и встала под душ, радуясь что Фонд оплатил дополнительно и горячую воду. Хотя я и не ела ничего кроме сендвича с сыром и яблока с полудня, пережитый страх и напряжение напрочь отбили желание ужинать. Я завалилась в постель с тяжелыми мыслями о жертвах в Чупан-Йа и в страхе за Молли и Карлоса.
В ту ночь мне снились кошмарные сны. Кусочки детского черепа, пустые глазницы, кости рук сжимающие квипил[3], забрызганный кровью грузовик.
Казалось, от жестокой смерти нет спасения ни днем, ни ночью, ни в прошлом, ни в будущем.
* * *
Я проснулась от чириканья попугаев и мягкого серого света проникшего через шторы. Что-то было не так. Но что?
Воспоминания вчерашнего вечера накатили на меня холодной удушающей волной. Я свернулась в клубок и пролежала так несколько минут, борясь со страхом нового дня.
Затем вынырнув из-под одеяла, я провела сокращенный утренний ритуал пробуждения и оделась.
За столом внутреннего дворика уже потягивали свой кофе Матео и Елена. Их фигуры четко виднелись на фоне розовых стен. Я присоединилась к ним и сеньора Саминес поставила передо мной мой кофе, тарелочку хуэво ранчерос[4], и для всех бобы, картофель и сыр.
— Desayuno?[5] — спросила она.
— Si, gracias.[6]
Я добавила сливок и посмотрела на Матео. Он перешел на английский.
— У Карлоса одна пуля в голове, вторая в груди. Он мертв.
Кофе во рту после этих слов сразу превратился в яд.
— Молли дважды стреляли в грудь. Операцию она пережила, но сейчас в коме.
Я поглядела на Елену. Вокруг глаз у нее образовались бледно-лиловые круги, радужка из-за недосыпания была красной.
— Как это случилось? — снова обернулась я к Матео.
— Говорят, Карлос сопротивлялся. В него стреляли с близкого расстояния снаружи.
— Вскрытие будут проводить?
Он посмотрел мне прямо в глаза и промолчал.
— Какой мотив?
— Ограбление.
— Ограбление?
— Здесь бандиты настоящая проблема.
— Молли сказала мне, что за ними следили от самого Гватемала-Сити.
— Я сказал им об этом.
— И?
— Молли белокожая шатенка. Натуральная гринго. Копы считают, что еще в Гватемала-Сити их заприметили как туристов и вели до удобного места, где создали аварию.
— На открытом пространстве главного шоссе?
Матео ничего не ответил.
— На Молли остались украшения и часы.
— Полиция не нашла их паспортов и кошельков.
— Давай-ка разберемся. Значит, воры два часа их преследовали и забрали только кошельки, оставив при этом драгоценности?
— Да.
— Это типично для ограбления на дороге?
Он поколебался прежде чем ответить.
— Может их спугнули?
Синьора Саминес принесла мне яйца. Я задумчиво ковыряла вилкой блюдо. Карлоса и Молли убили из-за денег?
Я, которая приехала в Гватемалу, страну с правительством погрязшем в бюрократии, с жуткими бактериями витавшими в воздухе, таксистами-мошенниками и уличными карманниками, вдруг удивляюсь вооруженному ограблению?
Америка считается лидером по убийствам с применением огнестрельного оружия. У нас улицы и даже рабочие места — это поле боя.
Подростков убивают за дорогие кроссовки, жен за не вовремя поданный ужин, студентов за то, что обедают в студенческой столовой.
Ежегодно более трехсот американцев умирают от пуль. Семьдесят процентов убийств совершаются при помощи огнестрельного оружия. Каждый год NRA[7] скармливает народу пропаганду оружия. Оружие распространяется, и резня продолжается. Нынешние законы не препятствуют ношению оружия. Это даже на руку чиновникам.
Но в Гватемале?
Картошка для меня была на вкус прессованного дерева. Я отложила вилку и взялась за кофе.
— Так они думают, что Карлос вышел из машины?
Матео кивнул в ответ.
— Зачем же его запихнули обратно?
— Оставленная на обочине машина привлекает меньше внимания, нежели труп на дороге.
— А ты тоже думаешь, что это ограбление?
Матео сжал челюсти несколько раз и ответил:
— Такое случается.
Елена прочистила горло, но ничего не сказала.
— И что теперь?
— Сегодня Елена подежурит в больнице, а мы продолжим раскопки. — Он вылил остатки кофе в траву. — И мы все будем молиться.
* * *
Моя бабушка говорила, что пить печаль глотками тяжелая физическая работа. Она еще верила, что жабы вызывают бесплодие, но это уже другая история.
Следующие шесть дней наша команда глотала мегадозы этого бабушкиного эликсира. Мы работали от заката до рассвета, таская вверх и вниз по тропе инструменты, просеивали и перетирали, спускали и поднимали ведра земли.
По вечерам мы брели из нашей гостиницы в один из ресторанов, расположенных вокруг озера Атитлан. Я наслаждалась этими краткими передышками. Темнота уже скрывала воду и скрадывала очертания далеких вулканов, но я все же слышала запах рыбы и водорослей, шелест волн, бьющихся о деревянные причалы. По пляжу гуляли туристы и местные. Проходили женщины майя с невообразимыми головными уборами, завязанными в узлы. Издалека слышались звуки ксилофона. Жизнь текла своим чередом.
Иногда мы ужинали в полной тишине, не имея сил для беседы. В другие вечера мы обсуждали нашу работу, вспоминали Карлоса и Молли, город который на время стал нам пристанищем.
История Панахачеля столь же красочна как текстиль, продающийся на его улицах. Давно, еще когда воинов племени цутуджил победили испанцы, это было поселение индейцев какчикели, основанное предками нынешних жителей. Позже, францисканцы построили в Пана церковь и монастырь, и использовали эту деревню как центр миссионерства.
Дарвин был прав: жизнь полна случайных возможностей. Одна группа теряет, другая находит.
В шестидесятых и семидесятых городок стал приютом для всевозможных гуру, хиппи, и прочих отщепенцев. Слухи о том, что озеро Атитлан было одной из немногих «энергетических воронок» в мире, привели к притоку космических целителей и ясновидящих.
Сегодня Панахачели это смесь коренных майя, современных гватемальцев и выходцев с Запада. Здесь есть роскошные отели и дешевое жилье, европейские кафе и забегаловки, супермаркеты и уличные базары, традиционные платья майя и майки европейцев, мексиканская народная музыка и Мадонна, колдуны майя и католические священники.
К вечеру среды мы закончили копать в Чупан-Йа. В целом, мы нашли двадцать три тела. Среди костей мы так же обнаружили тринадцать патронов и два сломанных лезвия мачете. Каждая кость и предмет найденный нами был запротоколирован, сфотографирован, упакован и запечатан, и ждал отправки в лабораторию Фонда в Гватемала-Сити. Антрополог записал двадцать семь историй и взял образцы ДНК у шестнадцати семей.
Тело Карлоса было направлено в морг Гватемала-Сити, где вскрытие трупа подтвердило мнение местной полиции: смерть произошла от выстрела с близкого расстояния.
Молли все еще оставалась в коме. Ежедневно один из команды ездил в больницу Сан Хуан де Диос в Сололе, дежурил у кровати и возвращался с сообщением что никаких изменений в ее состоянии не происходит.
Полиция не обнаружила ни одной улики, не выявила ни одного свидетеля, не нашла никаких подозреваемых. Расследование продолжалось.
После ужина в среду я сама поехала к Молли в больницу. Два часа я сидела держа ее за руку и поглаживая по голове. Я очень надеялась что сам факт моего присутствия поможет ее душе выплыть в реальность из того места куда она ушла. Иногда я разговаривала с ней, вспоминая проведенное вместе время в прошлые годы, до того как Гватемала снова нас свела. Я рассказывала ей о прогрессе в Чупан-Йа и говорила о том, как важна она для продолжения работы. А иногда я просто сидела молча, слушая приглушенный гул ее сердечного монитора и молясь за нее.
В четверг утром мы загрузили грузовики и джип под безразличным взором сеньора Амадо и отправились по крутой дороге из Панахачеля в столицу. Небо было безоблачным, озеро блестело как синий атлас. Солнечный свет проникал сквозь прозрачные листья и блестел в паутине на ветвях.
Когда мы уже были высоко над озером Атитлан, я пристально смотрела на горы на противоположной стороне.
Вулкан Сан-Педро. Вулкан Толиман. Вулкан Атитлан.
Закрыв глаза, я про себя прочитала еще одну молитву любому богу, который ее услышит.
Позвольте Молли жить.
* * *
Штабквартира Фонда располагалась в Зоне 2 Гватемала-Сити. Построенная на полоске земли между крутыми ущельями, окруженная прекрасными лесами, когда-то это была территория богачей. Однако старая главная площадь здесь знавала и лучшие времена.
Сейчас это район где государственные учреждения и частные фирмы, соседствуют с жильем, построенным на присосках. В конце Кале Симеон Каньяс виднелся Национальный бейсбольный стадион. Автобусная остановка была вся изрисована граффити. Уличные торговцы предлагают фаст-фуд с ручных тележек и из вагончиков. В одном найдешь Пепси, в другом — Колу. Тамала, чучитос, простые хот-доги, хот-доги чуко. Грязные. С авокадо и капустой.
Лаборатории и офисы Фонда находились в бывшем частном доме на Симеон Канас. Двухэтажное здание с бассейном и огороженным внутренним двориком, стоит на перекрестке четырех улиц недалеко от похожего здания, где располагается Отдел похищений и борьбы с организованной преступностью.
Подъезжая к участку, Матео притормозил и посигналил. Через секунду вышла молодая женщина с совиным лицом и длинными темными косами. Она распахнула ворота. Мы въехали и остановились справа от входной двери. За нами остановились еще один грузовик и джип. Женщина закрыла и заперла ворота.
Вся команда выбралась из машин и начала разгружать инструменты и картонные коробки, каждая из которых была помечена надписью даты, места и номером захоронения. На протяжении недель мы проверяли каждую кость, каждый зуб и любой найденный предмет. Идентифицировали и устанавливали причину смерти жертв в Чупан-Йа. Я очень надеялась что мы закончим здесь до того как в июне мне нужно будет возвращаться. Я как раз возвращалась уже за третьей коробкой, как меня отвел в сторону Матео.
— У меня есть к тебе просьба.
— Конечно.
— «Чикаго Трибьюн» планирует сделать статью о Клайде.
Клайд Сноу один из великих людей в моей профессии, основатель специализированной отрасли судебной медицины.
— Да?
— Один журналист хочет взять у меня интервью о том, как работа старика помогла нам здесь. Я пригласил его несколько недель назад и начисто забыл.
— И? — обычно я отказывалась от общения с прессой.
— Он в моем офисе. Очень взволнован от того, что ты здесь.
— Откуда он узнал, что я в Гватемале?
— Наверное, я упомянул об этом.
— Матео!
— Ладно, я ему сказал. Иногда мой английский не очень хорош.