— Женщина.
Лео ерошит волосы, а это означает, что он в бешенстве.
— Она сказала, из какого она издания?
Я поворачиваюсь к кофемашине и нажимаю кнопки.
— Нет.
— А ты спрашивала?
— Нет.
— Что конкретно она сказала?
— Хотела узнать, каково это — жить в доме, где произошло убийство. — Я резко замолкаю, гадая, заметил ли он, что я практически в точности повторила его фразу насчет той женщины в Харлстоне: «Она хотела узнать, каково это — жить в деревне». Теперь мы оба соврали.
— Она что-нибудь еще говорила?
— Нет. — Я с любопытством поглядываю на него. — А что?
— Ничего.
Он уходит, я сажусь за стол. Что-то не сходится. Лео как-то болезненно отнесся к моему выдуманному журналисту. И вчерашняя его реакция, когда я только предъявила ему претензии, была чрезмерной. Казалось, будто он сейчас в обморок упадет. И его объяснение, будто он не сказал про убийство, потому что в этом доме безопасно, звучит неубедительно.
Я отправляюсь в кабинет и закрываю за собой дверь. Со вчерашнего вечера он не просто рабочее место, но и мое пристанище. Кровать снова превратилась в диван, аккуратно сложенное одеяло лежит в шкафу, потому что работать посреди беспорядка я не могу. Я сажусь за стол. Надо позвонить Джинни, и еще от Евы сообщение пришло — проверяет, все ли в порядке. Я пишу Еве, что все нормально и что мы увидимся после выходных. «Если я срочно понадоблюсь, дай мне знать. Целую», — отвечает она, и я думаю, как мне повезло — подружиться с человеком, живущим рядом с моим домом. Дом. Снова это слово отдается в голове. Станет ли он когда-нибудь моим домом?
Я звоню Джинни.
— Как ты? — спрашивает она.
— Не особо.
— Поговорила с Лео?
— Да, он сказал, что не стал мне говорить, потому что очень хотел купить этот дом и понимал, что, зная про убийство, я не соглашусь. И тут он прав. — Я делаю паузу. — Только вот причина, по которой он так нацелился на этот дом, не кажется мне убедительной. Он сказал, что здесь огороженная территория, куда никто посторонний не может попасть без приглашения. Мол, его преследуют некоторые клиенты.
— То есть ему угрожали, что-то в этом роде? — спрашивает Джинни.
— Не знаю. Он раньше никогда этого не говорил. Знаю, что иногда он не отвечает на звонки или сбрасывает их, едва ответив. И еще один раз к нему в Харлстоне привязалась какая-то женщина, хотела поговорить с ним на улице напротив моего коттеджа. Лео сказал, она не клиентка, но явно был встревожен сильнее, чем следовало бы.
— Ну и чем вчера кончилось?
— Я спала на диване в кабинете и сегодня тоже тут сплю.
— Мне действительно жаль, Элис.
— Спасибо, но все хорошо. Или будет хорошо.
Я вешаю трубку, гадая, а будет ли между нами все хорошо, между мной и Лео? Я никогда больше не смогу спать в этой спальне, зная, что там произошло. Само по себе это не проблема: мы можем переехать в гостевую спальню, а Лео оборудует себе в нынешней спальне тренажерный зал — вместо гаража, где он занимается сейчас. Но вот о том, чтобы делить с ним постель, я и подумать не могу. И кстати, почему Томас Грейнджер вообще расследует это убийство? Он сказал, что работает от имени клиента, и потом что-то насчет того, что брат клиента обвинен в убийстве, которого не совершал. Очевидно, его клиент — брат или сестра Оливера; из-за этого я ощущаю некий скепсис по поводу восстановления справедливости, о котором он говорил. Обычное дело, когда члены семьи не верят в виновность близких, однако это не значит, что те невиновны.
Я ищу в телефоне недавно сделанный скриншот фотографии Нины. Ее длинные светлые волосы собраны в небрежный узел, тонкие золотистые пряди обрамляют уши. Она выглядит счастливой и беззаботной, и меня пронзает знакомая грусть.
— Кто это с тобой сделал, Нина? — шепчу я. — Оливер?
Она смотрит на меня в ответ, улыбаясь уголком рта. Будто говорит: «А это ты сама догадайся».
Я изучаю фотографию, пытаясь найти сходство с Ниной. Ничего похожего; у моей Нины волосы были темнее, чем у этой, и темнее, чем у меня. Моя сестра хотела, чтобы меня тоже звали Ниной. Ей было три, когда я родилась, и она так упорствовала, что родители разрешили ей выбрать имя для меня. И она выбрала — из своей любимой книги, «Алиса в Стране чудес».
Оставшуюся часть выходных мы с Лео избегаем друг друга и держимся в разных углах кухни, когда оказываемся там в одно время. Ведем себя крайне вежливо, как малознакомые люди. Когда он сообщает мне, что идет играть в теннис с Полом, я с трудом скрываю удивление. На его месте мне было бы стыдно показываться на людях. Потом я осознаю, что, кроме Евы и Уилла, во всем комплексе никто не знает, что Лео не рассказал мне об убийстве.
Я наверстываю не сделанную в четверг и в пятницу работу и к вечеру воскресенья заканчиваю первое чтение книги.
И уже раздвигаю диван, когда Лео стучится в дверь.
— Спасибо, что не уехала, — говорит он, помогая мне с подушками.
— Может, и уеду. Я еще не решила, что буду делать.
Лео кивает.
— На этой неделе я буду мотаться в Бирмингем каждый день, так что по ночам ты не будешь одна. Если останешься, — говорит он.
— Спасибо, — отвечаю я.
Я и забыла, что до четверга должна была остаться одна.
Мы стелем постель; я закрываю за Лео дверь, потрясенная иронией ситуации. Это должно было стать нашим новым стартом, шансом — после окончания контракта в Бирмингеме зажить как нормальная пара, встречаться каждый вечер после работы и обсуждать прошедший день. Если даже мы сейчас прорвемся, вдруг потом не получится? Вдруг окажется, что мы не способны жить вместе, видеться каждый день? Может, наши отношения столько продержались лишь потому, что мы большую часть недели проводили порознь?
Я уже почти сплю, когда вдруг вспоминаю, что нужно взять одежду на утро. С пятницы я носила то, что взяла из поглаженного, но все это уже в стирке. Чистая одежда в спальне, куда я идти не хочу.
Я пишу Лео сообщение:
«Перед уходом принеси мне, пожалуйста, одежду из спальни и оставь на стуле в холле. Белые шорты, красное платье, джинсы, две белые футболки, две синие футболки и четыре комплекта нижнего белья. Еще белые кроссовки и голубые сандалии с золотым ободком. И носки. Спасибо».
Выключаю телефон и ложусь спать.
Глава 14
Я ПРОСЫПАЮСЬ СРЕДИ НОЧИ С КОЛОТЯЩИМСЯ СЕРДЦЕМ. Что-то разбудило меня — не знаю что. Я лежу не двигаясь, задержав дыхание, вся напрягшись, и пытаюсь сообразить. Потом до меня доходит. В комнате кто-то есть, и я инстинктивно понимаю, что это не Лео.
Лампы над диваном нет, только на столе. Мне страшно пошевелиться, страшно открыть глаза, которые мечутся под закрытыми веками. Где он? Я разве не должна услышать его дыхание, различить какое-то движение? Ничего — лишь ощущение, что кто-то на меня смотрит. Наконец, когда не двигаться и не дышать уже не остается сил, ощущение чьего-то присутствия исчезает.
Сдерживаемое дыхание со свистом вырывается из меня; судорожный вздох нарушает удушающую ночную тишину. Подождав, пока сердце успокоится, я выпрастываю ноги из-под одеяла. Я чувствую себя слишком уязвимой, чтобы вылезти из кровати, поэтому протягиваю руку к столу и включаю лампу. Слабый желтый свет не достает до углов, но я вижу, что в кабинете никого нет. Дверь слегка приоткрыта, и я не могу вспомнить, закрывала ли я ее перед сном или нет.
Я встаю с кровати и хочу уже позвать Лео, но меняю решение. Я и сама справлюсь. С колотящимся в горле сердцем я включаю свет в холле. Делаю глубокий вдох и, набравшись смелости, с напускной уверенностью прохожу по комнатам нижнего этажа и везде включаю свет. На стуле в холле навалена одежда: Лео, должно быть, принес ее, пока я спала, чтобы не делать этого утром. Я поднимаюсь наверх, проверяю его кабинет и гостевую спальню. Дверь в нашу спальню закрыта. Мягко нажимаю на ручку и открываю ее. Легкий скрип — и я задерживаю дыхание, ожидая, что Лео сейчас проснется и спросит, кто здесь. Но ничего не происходит. Заглядываю внутрь: Лео спит крепко, дыхание глубокое и ровное.
Я спускаюсь вниз и вижу ее. Белая роза, срезанная в нашем саду, лежит на подоконнике рядом с входной дверью. Я сухо улыбаюсь сама себе, удивляясь: неужели он думает, что я сдамся так просто? Несу розу в кухню, открываю мусорное ведро и выбрасываю.
Вернувшись в кабинет, я оставляю свет включенным и не прикрываю до конца дверь, чтобы не лежать в темноте. Готовлюсь к бессоннице, но вдруг обнаруживаю, что уже рассвело и Лео уехал в Бирмингем.
Утром от Евы приходит сообщение: «Кофе?» Смотрю на часы: уже девять, но сегодня можно начать работать попозже. Отправляюсь к ней; Ева открывает, одетая в белый тренировочный костюм, жуя тост с толстым слоем арахисовой пасты.
— Я сегодня пять миль пробежала, так что мне можно, — говорит она, протягивая мне свою тарелку. — И тебе можно, потому что у тебя были дерьмовые выходные. Или не дерьмовые?
Я беру тост и иду вслед за ней на кухню.
— Что касается Лео, конечно, дерьмовые. Но плюс в том, что я смогла хорошо поработать. Отвлеклась от всего, и это приятно.
— Значит, смогла находиться в доме?
— Да, но я спала внизу, в своем кабинете.
Ева отставляет тарелку, усаживается на разделочный стол и снова ее берет.
— А как все прошло с Лео?
— Мы держимся на расстоянии. Я пытаюсь понять, что происходит. У меня смешанные чувства. Кажется, надо бежать из этого дома, бежать от Лео. Но он сказал, мы должны создать новые воспоминания.
Ева смотрит на меня, склонив голову набок:
— И что ты думаешь?
— Я не уверена. Прозвучит, наверное, странно, но с тех пор, как он это сказал, я чувствую, будто должна остаться ради Нины. Я словно как-то связана с ней. Когда я вернулась домой в четверг, я прямо-таки ощутила ее присутствие. Можно сказать, видела ее в гостиной с Оливером, в кухне. И когда я думаю, что ей пришлось вынести, — тихо прибавляю я, — любые мои трудности кажутся ерундой. Может, Лео и прав. Может, единственный способ избавить дом от кошмара — это создать новые воспоминания.
— Хорошие вибрации вытесняют плохие — звучит вполне логично, — отвечает Ева. — Присядешь?
— Прости, — говорю я, осознав, что мерю шагами кухню, и выдвигаю себе стул. — Лео должен был остаться в Бирмингеме до четверга, как обычно, но решил каждый день возвращаться домой, чтобы я не оставалась ночью одна.
— Как мило с его стороны.
— Ева, а ты что бы сделала на моем месте?
— Ну, если бы я была в состоянии — а ты вроде бы справляешься, — то осталась бы на некоторое время и посмотрела, как все пойдет.
— Мне было бы гораздо легче, если бы я могла ко всем зайти и объяснить, что я не знала об убийстве до переезда. Но я думаю, это будет выглядеть странно.
— Ну, если ты этого хочешь, я могу сказать Тамсин и Мэри, а они скажут ближайшим соседям, и так далее, и не успеешь оглянуться, как все уже будут знать, — отвечает она. — Хочешь, чтобы я это сделала?
— Да, пожалуйста. Мне правда важно, чтобы люди знали, что я не бесчувственная. — Тут меня пронзает новая тревожная мысль: — Но что они подумают теперь, когда узнают, что я знаю об убийстве и спокойно продолжаю жить в доме? Даже если потом я уеду?..
— Они и так уже считают, что ты знаешь. И решили, что ты очень храбрая, вот и все. К тому же мало кто может себе позволить съехать и болтаться где-то еще в ожидании, пока дом продадут, так что это они тоже поймут. Твой коттедж сдается, ты не можешь сейчас туда вернуться. И почему тебя так заботит, что думают люди?
— Не хочу, чтобы меня сразу же начали сторониться.
Ева хохочет:
— Никто не собирается тебя сторониться!
— Так, значит, если я приглашу тебя, Тамсин и Мэри на ланч в среду перед вашей йогой, вы придете? — спрашиваю я, сама себе удивляясь, потому что на самом деле не собиралась их приглашать.
— Конечно, придем! Мы же приходили к тебе на вечеринку, помнишь?
— Хочу еще и Кару пригласить, но не уверена, что она тут бывает днем. Она, кажется, говорила, что в «Гугле» работает?
— Да, программистом. Работает целыми днями, так что ее только по выходным можно поймать.
— Значит, будем вчетвером.
Вскоре я ухожу. Ева сказала, что я могу поработать у нее, однако если я собираюсь остаться в этом доме, то должна привыкать быть одна.
— Что бы ты сделала, Нина? — бормочу я, глядя на фотографию сестры на холодильнике. — Осталась или ушла?
Ответа нет. Лишь абсолютная неподвижность пустого дома.
Я решаю не читать книгу дважды, а сразу приступить к работе. Перевод требует сосредоточенности, и теперь я должна занять мысли чем-то еще, помимо убийства.
День проходит на удивление быстро. Лео, вернувшись домой, из кожи вон лезет, чтобы извиниться и загладить вину.
— У тебя красивые волосы, — говорит он, глядя на косу, которую я заплела, чтобы волосы не мешали работать.
— Спасибо.
Лео вздыхает.
— Скажи, что мне сделать?
— Не знаю. Я даже не уверена, что это возможно. Как я могу доверять тебе, если ты скрывал от меня такую важную вещь?
Очень неприятно чувствовать, что я несправедлива. Но рассчитывать, будто я упаду в его объятия после одного извинения, — это тоже слишком. Он предлагает сделать мне ужин, но я отказываюсь, и он, наскоро перекусив, исчезает в своем кабинете. Про розу в ведре он ничего не говорит — наверное, не заметил.
В доме очень тихо, слишком тихо. А я ведь не рассказала Лео о том, как ночью мне показалось, что в комнате кто-то есть. Надо бы пойти вслед за ним. Однако я не хочу, чтобы он подумал, будто я ищу предлог, чтобы продолжить разговор. В любом случае здесь никого не было. Это мне померещилось — оттого, что я все думаю про убийство.
Глава 15
Я ПОРУЧАЮ ЕВЕ ПРИГЛАСИТЬ МЭРИ И ТАМСИН НА ЛАНЧ, и все трое приходят вместе к двенадцати, с цветами из сада Мэри и бутылкой вина. Они в шортах и футболках, и я в своей струящейся юбке миди чувствую, что слишком расфуфырилась.
— Заходите, — говорю я, отодвигаясь от двери, чтобы их пропустить.
Ева и Мэри заходят, а Тамсин в нерешительности топчется на пороге, и в эти неловкие секунды я думаю, что у нее остались какие-то предубеждения против меня и совместного ланча.
— Прости, — говорит она. — Просто этот дом всегда напоминает мне о Нине.
— Конечно. — Я сочувственно киваю, и мне хочется протянуть руки и обнять ее, но тут она поспешно переступает порог.
— Как ты? — спрашивает Мэри, обнимая меня. — Это, наверное, было ужасно — узнать про Нину вот так. Не представляю даже, что ты чувствовала.
— Злость и страх, — отвечаю я, провожая их в сад. — Хотела сразу уехать, думала, что не смогу остаться.
— Но ты по-прежнему здесь, — с нажимом говорит Тамсин.
Если кто-то и склонен меня осуждать, то это Тамсин. Я поворачиваюсь к ней:
— Да, здесь. Пока что. — Я осторожно улыбаюсь. — Я надеялась, ты расскажешь мне о Нине. Я никогда больше не смогу спать в спальне наверху, но, если она была здесь счастлива, мне станет чуть легче.
Лицо Тамсин проясняется.
— Да, она была здесь очень счастлива.
— Может, побеседуем за ланчем? — спрашивает Ева. — Просто нам на йогу надо уходить в час сорок.
— Да, я помню, — отвечаю я. — Я сделала киш с лососем и салат. И есть клубника на десерт. Надеюсь, подойдет?
Мэри улыбается:
— Звучит отлично!
Стоит один из тех ясных дней, что так часто выпадают в середине сентября; солнце в саду припекает. Легкий бриз доносит к нам на террасу божественный аромат ярких флоксов, усиливая иллюзию продолжающегося лета. Хочется задать столько вопросов о Нине, но я сдерживаюсь и расспрашиваю Мэри про ее мальчиков, а Тамсин про ее дочек, Эмбер и Перл.
— Красивые имена, — замечаю я.
Она улыбается:
— Спасибо. Надо тебе присоединиться к нам в среду после обеда, тогда ты с ними сама познакомишься.
— Я с удовольствием, — отвечаю я; мне приятно, что приглашение исходит от нее. — Я их видела только издали.
Дождавшись, пока все рассядутся перед пустыми тарелками, я говорю:
— Я знаю, что Нине было тридцать восемь, и еще Ева говорила, она работала психотерапевтом. И все, в общем-то.
Тамсин смахивает невидимые крошки с безукоризненно белой футболки.
— Она любила свою работу, любила помогать людям. У нее для всех находилось время, ты всегда мог пойти к ней с любой проблемой. Она очень мне помогла.
— А Оливер? Он чем занимался?
— Работал в логистической компании, — отвечает Мэри. — Не помню точно, чем именно он занимался, но он много ездил за границу.
— Они были счастливы вместе?
— Да, очень.
— Вот только… — Я делаю паузу. — Он ее убил.
Тамсин глядит на меня через стол:
— С кем ты говорила?
— Ни с кем, — поспешно отвечаю я. — Знаю только то, что писали в новостях.
— Тебе этого недостаточно?
Я краснею, смутившись от внезапной перемены атмосферы; температура словно упала градусов на десять.
— Я просто пытаюсь понять, какой она была, — отвечаю я, надеясь вернуть непринужденность. — Ева упоминала, что она была довольно интересным человеком и организовала вашу группу по йоге. У нее были увлечения?
Не сработало.
— Какая теперь разница? — холодно начинает Тамсин. — Это уже не имеет значения.
Ненавижу приплетать свою сестру, но сейчас другого выхода нет. Я отодвигаю стул, и Ева беспокойно поднимает на меня глаза.
— Все в порядке, — говорю я. — Иду за клубникой. И тарелки заодно унесу.
В кухне я разбираюсь с тарелками, достаю клубнику из холодильника и снимаю с дверцы фотографию Нины.
— Ева говорила о моей сестре? — спрашиваю я у Тамсин, поставив перед ней клубнику и усаживаясь на место.
Тамсин ерзает на стуле.
— Да, говорила. Мне жаль.
— Вот она. — Я протягиваю фотографию.
Мэри тянется за снимком, берет его.
— Красивая.
— Можно посмотреть? — спрашивает Ева. Смотрит на фото, потом переводит взгляд на меня: — У нее глаза как у тебя.
— Да. — Я поворачиваюсь к Тамсин и Мэри: — Ева, наверное, говорила, что мою сестру звали Ниной. Я знаю, что это глупо, но с тех пор, как она умерла, мне необходимо знать все о других Нинах.
— Ничего глупого, — отвечает Мэри и улыбается. — Не знаю, как твоя Нина, а наша любила фотографировать неожиданно. Иногда бывало неприятно, потому что она заставала тебя в неудачный момент — за едой, например, с открытым ртом или когда жуешь.
— Или когда слишком много выпил и у тебя уже мутный взгляд и красный нос, — говорит Ева, изображая этот самый взгляд, и я смеюсь.
— Но хорошие фотографии она тоже делала. — Мэри смотрит через стол на Тамсин. — Моих детей, например, и твоих тоже, да, Тамсин?
— Да. — К моему смятению, глаза Тамсин наполняются слезами. — Я все еще тоскую по ней.
— Прости, — виновато говорю я. — Не следовало тебя о ней расспрашивать. Просто мне хочется — ну, не знаю, — сделать ее реальной, почувствовать, какой она была. Вдруг это поможет мне решить, оставаться тут или нет?
Тамсин тянется за салфеткой и сморкается.
— Надеюсь, ты останешься. Хорошо, что в доме опять кто-то живет и он не стоит как мавзолей.
— Спасибо! — Я оживаю, потому что ее слова прозвучали очень искренне.
— Ева говорила, ты узнала об убийстве от журналиста? — продолжает Тамсин.
— Да, все так.
Она берет сумку и, порывшись в ней, достает новую пачку салфеток.
— А что точно она сказала?
— Спросила, каково это — жить там, где произошло жестокое убийство, — отвечаю я, припоминая, что я говорила Еве, потому что не хочу попасться на лжи.
— И это все?
— Да. Я сказала ей, что не понимаю, о чем она говорит, и она посоветовала мне погуглить убийство Нины Максвелл.
— Она сообщила свое имя? Из какого она издания?
— Нет. — От вопросов Тамсин мне становится не по себе. Она знает, что я лгу?
— А откуда ты знаешь, что она журналистка?
Она знает, что я лгу.
— Я… я не знаю, я предположила это, потому что кто еще это мог быть?
— Тамс! — мягко говорит Мэри. — Хватит. Элис уже не по себе от твоих вопросов.
— Прошу прощения. Я просто терпеть не могу, когда суют нос не в свои дела, опять вытаскивают все на свет, когда мы только-только сумели с этим сжиться.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — легким тоном предлагает Ева. — О Рождестве, Хеллоуине или как мы пойдем к Мэри на ужин в пятницу. — Она смотрит на нее: — Ты же нас приглашаешь, Мэри?
Мэри смеется:
— Спасибо, что напомнила. Тамсин, Элис, вы свободны в пятницу вечером? Я Еве вчера говорила про ужин, и они с Уиллом свободны. Надеюсь, вы тоже.
Тамсин не отвечает — смотрит в окно, погрузившись в свои мысли.
— Тамсин, вы с Коннором свободны в пятницу? — снова спрашивает Мэри, чуть громче.
— Что? — Тамсин встряхивает головой, словно разгоняя в ней туман. — Да, а что?
— На ужин ко мне придете?
— Да, будет здорово, спасибо.
— А ты, Элис? Вы с Лео свободны?
— Думаю, да.
— Дашь мне знать, когда поговоришь с ним?
— Да, спрошу его сегодня вечером.
Вскоре они уходят, и я, убирая со стола, размышляю о приглашении Мэри. Я бы пошла с удовольствием, потому что не хочу упустить шанс побыть в дружеской компании, к которой принадлежали Нина и Оливер. Мне интересно понаблюдать за отношениями пар, увидеть, как они общаются друг с другом, узнать их всех получше. Есть вещи, которые я не до конца понимаю: например, почему они утверждают, что Нина и Оливер были так безоблачно счастливы. Если это правда, почему он убил ее? Вспомнив, как Ева говорила, что Лорна все видела, я решаю зайти к ней.
У себя в кабинете я переодеваю футболку, которую умудрилась запачкать соусом, беру ключи со столика в холле, открываю входную дверь — и оказываюсь лицом к лицу с Томасом Грейнджером.
Глава 16
ОН ИСПУГАЛСЯ НЕ МЕНЬШЕ МЕНЯ. Роняет руку, поднятую было к звонку. И отступает назад, будто ждет выволочки.
— Простите, мисс Доусон. — Он примирительно поднимает ладонь: — Я ухожу, все в порядке.
— Подождите минуту, — отвечаю я, и он останавливается, уже свернув к подъездной дорожке. — Вы говорили, что расследуете убийство Нины Максвелл.
Он поворачивается ко мне:
— Верно.
— Почему сейчас, когда прошло больше года после ее смерти?
— Я расследую его с тех пор, как ее муж покончил с собой. Но пришлось сделать перерыв, потому что я не мог получить нужную информацию. Ведь я частный детектив, персона нон грата для полиции.
— А какая информация вам нужна?
Он смотрит мне в глаза, выдерживает мой взгляд. В прошлый раз было так же, я вспомнила. Мне хочется отвести глаза, но я не могу. Его взгляд словно завораживает.
— Боюсь, я не готов обсуждать это, стоя на пороге.
Сейчас или никогда. Если я не приглашу его войти, он больше не вернется. Я открываю дверь шире.
— Благодарю. — Он входит в холл. — Я очень признателен вам за то, что вы согласились поговорить.
Я веду его через гостиную, удивляясь, как это я впустила в дом незнакомца. Пусть он и элегантно одет — легкий костюм, бледно-голубая рубашка без воротника, — однако он может быть убийцей. Может быть убийцей Нины. Я достаю из кармана телефон, держу его в руке. Предлагаю ему стул, но сама остаюсь стоять у дверей. На случай, если потребуется быстро выйти.
— Хочу извиниться еще раз — я, наверное, ошеломил вас на той неделе, когда рассказал об убийстве, — говорит он. — Я даже не представлял себе, что вы не в курсе.
— Я поняла.
— Надеюсь, обошлось без неприятных последствий.
— Разумеется. — Я не собираюсь рассказывать, что Лео все от меня скрыл и мы теперь почти не разговариваем. — Мы с мужем решаем, что делать. — И ему не обязательно знать, что мы пока не женаты. — Пока не можем понять, как чувствуем себя теперь в этом доме.
— Понимаю.
— Думаю, вам следует начать сначала. Откуда вы узнали, что у нас вечеринка?
— Боюсь, я не могу вам сказать.
— Почему это?
В ответ он молча пристально смотрит на меня.
— Вы тут с кем-то общаетесь?
— Нет, ни с кем.
Он ждет, что я продолжу, и, не дождавшись, кивает:
— Давайте просто скажем, что я узнал это из приглашения, которое вы разослали.
Я не сразу соображаю.
— Вы хакнули группу в вотсапе?
Он не говорит ни «да», ни «нет»; я даже не уверена, что можно хакнуть группу в вотсапе. Не буду больше давить: все равно не скажет.
— Так почему вы решили заявиться без приглашения? — спрашиваю я.
— Это было некрасиво, признаю. Но я пытался получить доступ к дому больше года. Один раз притворился потенциальным покупателем, но риелтор от меня не отходил, так что мне не удалось сделать то, что я надеялся, — осмотреть комнату, где произошло убийство. Не имея представления о месте преступления, сложно разработать альтернативную версию случившегося той ночью. — Он легонько улыбается: — Тот факт, что меня пасли все время, пока я находился в доме, лишь укрепил мою веру в то, что брат моего клиента невиновен в убийстве Нины Максвелл. Думаю, у агентства есть указание от полиции быть начеку со всеми, кто проявляет интерес к дому.
Мое любопытство возрастает. Я подхожу к ближайшему стулу, сажусь на него верхом.
— Зачем им это?
— Вероятно, они надеются, что настоящий убийца вернется на место преступления и как-то выдаст себя.
— Но ведь полиция считает, что убийца мертв, разве нет? Что дело закрыто?
— Согласно моим источникам, нет. — Он замечает, что я нахмурилась. — Да, любой частный детектив, как и журналист, имеет источник в полиции. Часто один и тот же. И мой источник говорит, что следствие еще ведется. — Он делает паузу. — Могу я узнать: когда вы смотрели дом, все было примерно так же?
— Муж смотрел его без меня. Я увидела его только после покупки.
Грейнджер пытается скрыть удивление, но я успеваю заметить:
— Так что насчет нашей вечеринки?
— Я надеялся проскользнуть незамеченным, — улыбается он. — Не подумал, что вы пригласили только тех, кто живет здесь. И как только понял это, ушел.
— А моя соседка, женщина, которая пустила вас, она пожилая и очень расстроилась, что так вышло. Разволновалась, когда узнала, что вы не из числа моих друзей.
— Простите. Еще раз. Я надеялся, что будет большая вечеринка и я проскользну в ворота вслед за кем-нибудь.
— А как вы вошли сейчас? Снова докучали моим соседям?
Томас качает головой:
— Я собирался позвонить в домофон в надежде, что вы согласитесь выслушать меня. Но кто-то вошел передо мной и пустил меня. Хотелось сказать ему, что следует быть осторожней; но если бы он захотел поступить правильно, ему пришлось бы захлопнуть калитку прямо перед моим носом, а люди обычно так не делают, они слишком вежливы. Когда я приходил в прошлый раз, я зашел в ворота вслед за машиной… Не знаю, состоите ли вы с мужем в каком-нибудь совете жильцов или как это называется, но вам следовало бы поговорить об этом и, возможно, сменить код. Я видел через его плечо, какой код он набирает.
— Простите, но я все же не понимаю, зачем вы здесь сегодня.
Он ерзает на сиденье.
— Поверьте, я бы не беспокоил вас, если бы время не поджимало.
— Что вы имеете в виду?
На его лицо набегает тень.
— У моей клиентки проблемы со здоровьем. И она намерена восстановить доброе имя брата, пока еще это возможно. — Он делает паузу, я вижу, что в нем происходит внутренняя борьба. — С Хелен я учился в университете, — продолжает он, преодолев себя. — Оливера я не знал, он был на пять лет младше, но уже тогда я понимал, как много он для нее значит. И когда она сказала, что не верит, что он виновен в убийстве Нины, я почувствовал, что не могу отказать.
Я сочувственно киваю, сестру Оливера мне отчаянно жаль.
— Почему она убеждена, что убийца не он? — спрашиваю я. — Никто не захочет плохо думать о близком человеке. Может, ей просто не верится, что ее брат способен на убийство.
— Я так поначалу и думал. Неприятно это говорить, но я, как ни ужасно, посмеивался над Хелен, потому что, судя по моему опыту, это убийство полностью укладывалось в шаблон преступления на почве страсти. Однако многие уверяли, что Оливер Максвелл был добрейшим и нежнейшим из мужчин и обожал Нину. Циники уверяют, будто он покончил с собой, поскольку не выдержал содеянного. Но те, кто его знал, считают это доказательством его горя: он не только не мог жить без Нины, но и не сумел смириться с мыслью о ее страшной гибели.
Тогда к какой категории отнести Еву, Тамсин и Мэри? Он знали Оливера и описывали его как милейшего человека. И все же верили, что он убил Нину. Почему?
— Подождите — вы сказали «преступление на почве страсти»?
— Да. — Он делает паузу. — По-видимому, у Нины была любовная связь.
Я смотрю на него:
— Любовная связь?
Он подвигается вперед на сиденье. Бледная, почти прозрачная кожа отчетливо контрастирует с темными волосами.
— Да.
— С кем?
— Это я и пытаюсь выяснить.
— Но почему?
— Потому что я думаю, что этот человек может быть виновен в ее убийстве.
Мои мысли мечутся.
— А полиция знает, что у нее была любовная связь?
— Да.
— Ну, тогда они, очевидно, выяснили, кто он, и уже исключили его из подозреваемых.
— Полагаю, что так, — соглашается он.
— Видимо, если Оливер знал о ее любовной связи, то у него был мотив для убийства.
— Вот только, судя по словам тех, кто хорошо его знал, он бы никогда не причинил ей вреда.
— Не понимаю, с чего вы решили, что я могу вам как-то помочь. Я ведь только переехала.
— Именно поэтому я и прошу вашей помощи, — доверительно отвечает он. — Когда Хелен попросила меня заняться убийством, я пытался разговаривать с теми, кто здесь живет. Однако принимали меня хоть и не враждебно, но очень и очень неприветливо. Потому я и не остался на вашей вечеринке. Выглянул в кухонное окно, увидел знакомые лица — ваших гостей — и решил, что лучше уйти, пока меня кто-нибудь не заметил… А вы Нину не знали, ни с кем тут еще не сблизились, поэтому вы — незаинтересованная сторона. Знаю, что прошу слишком многого, но если вдруг вы что-то услышите — ну, в разговорах соседей, — то не могли бы вы сообщить мне?
Я встаю.
— Простите, не могу.
— Понятно, — отвечает он со слабой улыбкой и, поднявшись, протягивает мне руку. — Спасибо, что уделили мне время. До свидания, мисс Доусон.
Рукопожатие — крепкое, надежное. Я невольно чувствую доверие — и в то же время разочарование: он хочет вынудить меня обмануть людей, с которыми я надеюсь подружиться. С учетом обстоятельств мне понятно, почему он спешит разобраться в этом деле, — ради сестры Оливера, пока еще есть время. Он явно из тех, кто готов на многое ради друга, однако не станет подавать тому ложных надежд или браться за безнадежный случай. Грейнджер признал, что поначалу посмеивался над сестрой Оливера.
Так что же заставило его передумать?
Глава 17
ЕДВА Я ПРИСТУПИЛА К РАБОТЕ, КАК У МЕНЯ КОНЧИЛСЯ МАРКЕР. У Лео в кабинете точно есть несколько штук, так что приходится идти наверх. Нелегкожить с призраком Нины. На последней ступеньке я замираю. Жить с призраком Нины.