Глава шестая.

Удивительно, а может даже невероятно, но после того, как бравая команда авантюристов покинула скалу и легла на курс к нужным островкам, судьба благоволила им настолько, что им не встретилось каких-либо неприятностей. Даже больной тощей акулы не попалось — их плавники неведомой здоровости взрезали волны поодаль, но к плоту зубастые хищники подходить не стали. Впрочем, возможно их отпугнул слишком уж мощный аромат соленых водорослей нукко и невероятной силы вечно пьяных пиратов.

Авантюристы прибавились в числе — и все эти решения приняла Тефнут, не забывая оглядываться на большого высокомерного босса и каким-то одной ей лишь ведомым способом угадывая его отношение к тому или иному потенциальному кандидату.

Шизуля осталась с ними — но она буквально прошла по грани, умудрившись наделать столько ошибок из-за собственного характера, что Тефнут действительно была готова удавить ее собственными руками. Но ведьма прониклась и поняла. Не с первой попытки — но поняла. Более того — по признанию удивленной Тефнут под конец именно Шизуля проявила себя лучше всех, играя больше не в нападении, а в защите, что ведьмам обычно не свойственно. Зеленая мокрая утопленница действительно могла создавать глубокие и полные жидкой грязью ямы — слишком большие и слишком глубокие для ее мизерного по игровым меркам уровня. В этих ямах укрывались от наседающих врагов подраненные члены группы и приходили там в себя. Всем кроме Блэка это даже понравилось, тогда как мускулистого парня приходилось заталкивать туда силком. Ему, видишь ли, не нравились исходящие от булькающей холодной грязи пронзительные смешки. И чего такого в хихикающей тебе в ухо грязи, верно? За время вылазок в мокрые пещеры Шизуля поднялась на два уровня, а судя по ее невероятно довольному грязному лицу еще и прокачала как минимум одно заклятье. Или проклятье… — да, проклинать она умела, но ее проклятья были слишком слабы и воздействовали только на регенерацию и восстановление выносливости. Ей было предложено пять процентов от общей добычи — на первое время.

— А хвост у него есть?

Блэк, и он же Черноблэк Тьма, тоже стал частью их компании. Высокий и крепкий, он выбрал для себя топор и башенный щит, мимоходом обронив, что в реале занимается тем же самым, только там покровавее будет — этим он ненадолго заставил впасть Тефнут в ступор, пока она пыталась сообразить, где же это в реальном мире мужики могут кроваво махать топорами. Оружием он действительно владел хорошо — и речь не о купленных и прокачанных навыках. Люц наведался с ними в последнюю ходку и долго время наблюдал за действиями сработавшейся группы. Он и подтвердил своей верной помощнице — Блэк действительно обращается с щитом и топором так, будто владеет ими уже очень долгое время. Они ему привычны. И удары он наносит так, как должно, а не как большинство начинающих игроков. Правильной и во многом реальной технике ближнего боя учат везде, но тут ощущался немалый опыт. Блэк принял предложение Тефнут мгновенно. Не стал даже торговаться за свой процент от общей добычи, согласившись на обеспечение зельями и на скупые три процента на первый месяц, а там посмотрим.

— О да. У всех верблюдов есть хвост.

Бульчик. Весельчак с изъеденной тоской душой. Горький пьяница, способный перепить любого пирата. Он отлично показал себя в пещерах — хотя тут и не было у Люца сомнений, ведь он знал кем являлись эти человеческие развалины в прошлом. Бульчик согласился примкнуть к авантюристам в обмен на один процент от добычи и постоянный доступ к рому, что и было ему дано.

— А какой он?

— Верблюжий хвост?

За время путешествия их плот опускал парус и останавливался дважды. В первый раз они провели чуть больше получаса под крутым боком боевого клипера Разящий Закон, принадлежащего страже Акальроума. Клипер занимался патрулированием прибрежных вод. Обычно такие корабли никогда не останавливаются ради беседы с какими-то там плотогонами. Но Люц подал парой грязных флажков несколько никому кроме него непонятных сигналов и шедший им навстречу клипер вдруг начал сбрасывать ход, а затем повернулся и лег в дрейф. С палубы сбросили веревочный трап, и будущий король с удивительной ловкостью поднялся по нему. Вскоре на плот спрыгнуло два стража, споро обвязавших бочки с солеными водорослями, после чего их с помощью магии сонного волшебника доставили в трюм. Люц некоторое время провел в беседе со старшим помощником, щеголявшим в отдраенной до блеска серебристой кольчуге и кипенно белом плаще. О чем они говорили авантюристы так и не узнали — зато позднее это выведала Тефнут и сделал свои выводы касательно некоторых инвестиций и вложений в торговые сделки. Стражи на пиратов смотрели грозно, но обошлось без кровопролития и вскоре, пополнив кое-какие припасы, плот отправился дальше, в то время как моментально разогнавшийся клипер уже таял на горизонте. Выручка с продаж водорослей была пятикратной и первые серебряные монеты прошли по жадным рукам авантюристов. Свою долю Люц оставил себе, а затем выразил царское недовольство тем, что всякие там мокрые ведьмы претендуют на добычу. Возмущенная кикимора пошла в атаку и еще долго плот оглашался взаимными оскорблениями.

Тициана шепотом спрашивает у меня:

— На что похож хвост верблюда?

Второй раз плот задержался на тот же срок бок о бок в большим рыбацким баркасом. Рыбаки были рады продать часть утяжеляющего их улова, перегрузив на бревна плота сетчатые узлы с еще живой серебристой рыбой. Проинструктированная Люцем и усвоившая новые знания Тефнут не забыла выторговать у рыбаков бесплатное заклинание охлаждения, действующее два часа. Этого было достаточно — по ее расчетам, до финала их путешествия оставалось чуть больше трех часов. Рыба стухнуть не успеет.

Я пугаюсь и руками изображаю что-то длинное, червеобразное.

Оставшиеся часы она и Люц провели за чтением Вестника Вальдиры, изредка делая кое-какие выписки в блокнот пламенной кошки. Следом рядом с этими строчками появлялись вереницы цифры, показывающие сколько следует вложить в это дело средств и какую отдачу можно ожидать и когда. Иногда Люц, прочитав следующие пару страниц, уловив видимую только ему связь между никак внешне не связанными событиями, вносил поправки и тогда цифры менялись в большую или меньшую сторону. Когда на горизонте появились очертания темных холмов, исчерканные страницы чуть ли не дымящегося блокнота несли на себе десять предложений по выгодным для них вложениям, а также список из пяти важных дел. Всем этим придется заняться Тефнут, о чем она уже была оповещена и ничуть этим не огорчилась. Более того — девушка блаженствовала. За время этого морского перехода она получила от Люца столько полезных знаний, что ее даже не огорчила лавина неизменных насмешек. Подкравшаяся — как ей казалось незаметно — Шизуля тоже много слушала, но особо заинтересовавшейся не выглядела, откровенно скучая.

Она продолжает:

Когда плот подошел к стоящему на мелководье крохотному островку, украшенному почти бесплотными песчаными холмами с крохотным оазисом между ними, Люц кивнул своей помощнице:

— Хвост у верблюда длинный и тонкий, похож на веревку, не такой, как у лошади.

— Отправляйся.

— Теперь я знаю, что такое верблюд, — довольно улыбается Лука, а потом хватает себя за штанишки: — Мне нужно пописать.

— Шизулю с собой забираю — ей надо поднять умения. Как и мне.

— Ох… Ну, хорошо… Но где?

— Забирай и Блэка.

— В канал, — решительно объявляет мальчуган, и я думаю о туристах, которые находят экзотичным сидеть на обгаженных собаками мостовых и болтать ногами в воде, смешанной с мочой, илом, водорослями и мусором. Плюс ко всему там плавают вонючие черные водяные крысы.

— Я научился неплохо! — осклабился воин с топором — Деньжат дашь, босс? Хочу купить топор потяжелее. Я пока не заработал… но мне бы в долг.

Мы втроем (вчетвером, если считать собаку) стараемся занять позицию на самом верху моста. Попутно мы убеждаемся, что это место невероятно популярно у туристов, гондольеров и венецианцев, которые, вероятно, имеют обыкновение собираться тут в любое время суток. Мое внимание привлекает витрина захудалой лавчонки копеечных псевдодревностей. За собой слышу удивительно громкий и продолжительный звук — это Лука мочится в канал сквозь железные перила.

— Возьми у Тефнут. Кошка! Помнишь, что нужно сказать в лавке при заказе свитков телепортации, чтобы вернуться именно сюда? — поинтересовался Люц.

— На что она смотрит? — спрашивает он, имея в виду меня.

— Помню — кивнула девушка, с плеском спрыгнув в воду и зачерпнув со дна пригоршню песка, отправив ее в обычную миску — Не забуду.

— Там магазин старых вещей, — отвечает Тициана.

— Тогда вперед. И не задерживайтесь.

— Ты уж извини, пожалуйста, что я отвернулась, — ядовито замечаю по-английски.

— Может сначала остров проверим? Вдруг тут агры…

— Островок пуст — буркнул будущий король.

Тициана бросает на меня быстрый, понимающий взгляд. Хотела бы я снова встретить Луку, когда ему исполнится лет двадцать, — такого же свободного, раскованного и горделивого, уверенного, что весь его город в его полном распоряжении и что он может по-хозяйски помечать его, на каждом углу выхватывая из ножен свой член.

— Откуда ты…

Удовлетворив потребности, мы спешим назад, к джелатерии на Кампо Санто-Стефано. Лука, которого тащит, поторапливая, Тициана, обращается ко мне:

— Отправляйтесь уже. И не забудь купить чего-нибудь вкусного!

— Когда мне будет четыре года, я пойду в большую школу!

Троица игроков растворилась во вспышке телепортации, а Люцериус, встав в надменной позе на краю плота, задумчиво смотрел на зеленый оазис между холмами. Это место должно принести ему немало золота, ведь здесь обитают очень интересные жирные улитки, а среди них ползает особь редкостной панцирной красоты… Хотя эта улитка совсем из иной породы и ценна в первую очередь своим драгоценнейшим и очень хрупким панцирем…

— Потрясающе! — реагирую я. — Когда? В сентябре?

— Нет, в феврале следующего года, — поясняет Тициана.

Слабый в уровнях игрок первым бесстрашно сошел на берег. А чего бояться? Ведь тут особое место. И даже песок здесь необычен. И на самом деле, стоило только ступить на песок, как он громко зашелестел и окрасился в зеленый. Так за широко шагающим Люцем и потянулись большие зеленые отпечатки. При этом воздух над каждым следом начинал светиться ему в тон — и таким образом за игроком тянулись светящиеся зеленые колонны высотой в полтора метра. За пошедшими следом пиратами и лохром потянулись ряды светящихся желтых колонн. Будь среди них не очистившийся от грехов агр — его следы оказались бы красными, невзирая на любую маскировку. Там впереди покачивались верхушки пальма и лиственных деревьев, но не прошло и минуты, как их листва сменила цвет на ярко-желтый, будто на островке внезапно наступила осень. Так островок реагировал на появление любых чужаков — будь они игроки или «местные». Но этим особенности этого клочка суши не заканчивались — здесь не работала маскировка. Вообще никакая. На берегу еще можно было как-то скрыть свои чары мощными артефактами, но стоит войти на территорию оазиса, и вся «таинственность» с тебя спадет. Именно поэтому сюда и калачом золотым не заманить ни одного скрывающего свои уровни и прочие важные данные крутого игрока. Островок назывался Крупицей Истины. Если собранной с него пригоршней песка швырнуть в скрывающего свои данные игрока, они тут же откроются чужим взорам, но работает эта уловка лишь единожды. И если первый раз ты осыплешь игрока песком и получишь не только его ярость, но и данные, то во второй и последующие разы тебя будет ждать лишь его кипящая ярость. Многие знают этот секрет. Но откуда узнать сыпали на кого-нибудь таинственного такой песочек раньше или нет? Вот и по сию пору находятся новички, что вдруг совершают «нападение» на мирно прогуливающегося знакового игрока Вальдиры, осыпая его светящимся песком…

— Не могу поверить, что он еще такой маленький, у него просто бездна обаяния!

В центре островка имелся родник и питаемая им лужица крохотного озерца, выглядящего как осаженная пальмами и плакучими ивами продолговатая капля. Вода чистейшая. Один ее глоток дарит усиление всех характеристик на двадцать процентов и сроком на час — но тоже лишь единожды за всю игровую жизнь. Люц неспеша наполнил несколько кожаных фляг и уронил их на песок. Лохр взглянул на своего господина так умоляюще, что Люц со вздохом милостиво кивнул и в следующий миг болотник уже плюхнулся в озерцо и принялся плескаться, смывая с себя едкую соль.

— Лука очень независимый, и у него потрясающая выдержка. Его мать в этом возрасте была точно такой же, — невозмутимо замечает Тициана.

У джелатерии мы обнаруживаем группу уличных музыкантов из Румынии с аккордеонами, скрипками и акустическими гитарами. Они развлекают толпу и собирают монетки в пластмассовый стаканчик из-под мороженого. Лука тут же устремляется вперед, становится рядом с ними и выдает потрясающий танец робота — то двигается угловато, как машина, то резко замирает. Потом он бежит к отцу, который все еще сидит в соседнем кафе. Отец забирает его, так и не взглянув на Тициану, хотя одна молоденькая девушка из его компании, болезненного вида, очень бледная, вежливо здоровается.

Усевшись на берегу, будущий король прислонился спиной к пальме и принялся осматриваться, оценивая плацдарм будущих действий. Улиток хватало. Жирные особи достигали размеров кулака взрослого мужчины. Их панцири представляли собой нечто идеально правильную ало-черную полосатую спираль, а уровни колебались между пятым и сороковым, полностью завися от размеров. Потратив не меньше четверти часа, Люц приказным рыком выгнал отмывшегося лохра из воды, оторвав его от рыбалки — рыба тут водилась, но мелкая, костистая и полностью обыкновенная. Когда Корнш приволок видавшую уже виду бамбуковую клетку, Люц закинул ее за плечи, велел слуге оттащить на плот фляги и спрятать в сундук, а сам двинулся вдоль озерца, то и дело нагибаясь и подхватывая с песка сразу по несколько улиток. Он выбирал мелких — тех, что гарантировано не окажут сопротивление. По сути, он здесь не ради охоты и набивания следующего ранга «Улитколов». Это ждет его на острове лохров — равно как и продуманный набор уровней и умений. Раз уж судьба улыбнулась ему, то он не имеет ничего против того, чтобы задержаться среди лохров подольше. А здесь он ради одной жирной и ценной добычи, что может появиться в любой момент, выдавая себя свечением шипастого массивного панциря…

Когда мы усаживаемся за столик в джелатерии, мальчишка подбегает к нам попрощаться. На секунду он шумно плюхается рядом с Тицианой (отец по-прежнему угрюмо не смотрит в нашу сторону) и снова мчится к отцу. Тот сажает Луку на плечи, и вся компания снимается с места. Лука восторженно машет нам рукой.

Спустя час клетка была полна доверху и о ужине можно было не волноваться — улиточьего мяса хватит на всех. Люц не забывал, что требования пиратов хоть просты и легко выполнимы, но постоянны, а повидавшие жизнь моряки не из тех, кто любит и умеет ждать. Ему только пиратского бунта на борту не хватает…

— Это его отец, — произносит Тициана. — Он очень любит Луку и хорошо о нем заботится.

Клетку Люц отдал улыбающемуся лохру, успевшему неплохо так налопаться свежатинкой и не забыть закусить ползучей добычей. Корнш смело атаковал сорокауровневых улиток, начиная с броска нескольких увесистых камней, а затем доставая заточку и переходя в ближний бой. Действовал он быстро и умело. Наевшись, лохр наполовину зарылся в мелкий песок у кромки берега и пополз в нем, поднимая быстро оседающую муть. Сделав полный круг, он, радостно посмеиваясь, вручил господину семь больших радужных ракушек.

— Но он не очень хорошо ведет себя по отношению к тебе.

— Деньги! — гордо оповестил Корнш — Тебе!

— Это потому, что я мать его…

— Молодец — кивнул Люц, убирая радужную добычу в рюкзак — Молодец…

— Ты мать его бывшей подруги, с которой… — Я изображаю в воздухе большой крест. — Ну и что? Если ты вежлив только с избранными людьми, значит, в принципе ты поганец.

Ракушки на самом деле служили вполне себе официальной денежной валютой — одной из многих дополнительных в Вальдире и далеко не самой удивительной. Эта «мелочь» была Люцу не нужна, но он точно не был из тех придурков, кто покажет верному слуге свое пренебрежение его стараниям.

— Ну, а как твои дела? — лаконично спрашивает Тициана.

— Придет время, и ты будешь восседать на золотой скамеечки у моего величественного золотого трона — пообещал Люцериуса просиявшему лохру.

— Все хорошо. Извини, что я плохо одета, я занималась спортом.

— А там будет озеро?

— Нет, ты скажи мне, где ты выучилась итальянскому? Я не понимаю, как это можно, если ты целыми днями сидишь взаперти и работаешь?

— Будет.

— Сама не понимаю. Думаю, благодаря продавцу газет, который торгует рядом с моим домом. Он говорит не переставая, а утром, когда я сплю, мой мозг, наверное, все записывает.

— И рыба?

— Невероятно! — Тициане нравится мой рассказ. — У меня есть знакомая американка, она здесь уже полтора года, а говорит хуже, чем ты. Она говорит по-итальянски только тогда, если очень нужно.

— И рыба.

Мы заказываем напитки, и Тициана спрашивает меня о книге. Я вкратце рассказываю ей.

— А…

— Копай деньги дальше, Корнш.

— Да, мой король!

— Знаешь писательницу Донну Леон, она пишет детективы? — задает она вопрос.

Лохр снова зарылся в мелководье и самозабвенно забулькал там. Люц знал, что прямо сейчас уровень удовлетворения жизни Корнша растет быстрым скачками. А чем выше шкала этой удовлетворенности, тем меньше шансов, что Корнш однажды решит покинуть своего повелителя. Такая шкала есть у любого «местного», хотя далеко не всех из них можно нанять. Впрочем, некоторые предложат пойти с тобой без всякой награды — если твои деяния придут им по душе. Часто так поступают юные ученики паладинов из «местных».

— Конечно, — отвечаю я.

— А ко мне почему-то привязалась ехидная мокрая ведьма — недовольно пробормотал Люц.

— Она одна из моих лучших подруг. Она пишет о Венеции. Она американка. Но уже много лет живет здесь.

Он хотел добавить еще пару острых блистательных слов, но тут высокая трава в нескольких шагах от озерца зашелестела и Люц поспешно опустился на колени в песок, чтобы воззвать к духу лоа. Для этого он зажег пучок смоченной водой сырой травы и, морщась от запашистого дыма, зажег черную и белую свечи, поставив их по бокам тлеющего пучка. Куриное коричневое яйцо жалобно треснуло и излило свое содержимое на тлеющую траву. Подув, чтобы пламя не угасло, игрок высыпал пару щепоток красной хны и когда вспыхнуло искристое пламя, он дважды ударил себя ладонью по висящему на груди амулету гри-гри. В ушах раздался сонный невнятный шепот — лоа откликнулся на зов и требовал вкусностей. И вскоре они последовали — у Люца под рукой была целая клетка заранее пойманных улиток, которые и пошли на прокорм прожорливому лоа.

— Она знаменитость!

— Так недолго и бокором стать — усмехнулся игрок, жестом выгоняя лохра из воды.

— Да, у нее большой успех. Но работает она как лошадь. Я ее знала еще до того, как она прославилась, и я видела, сколько ей приходится работать.

Вовремя. Едва ноги Корнша покинули воду, на берег выползла улитка размером с голову орка. Ее мясистое тело было цвета сливочного масла, а панцирь… он представлял собой настоящее произведение искусства и больше всего походил на полупрозрачную башню с торчащими вверх остриями стеклянных мечей. Не корона — но близко. Улитка была тридцать шестого уровня и встречалась в разных местах Вальдиры, но мало кто знал — да почти никто — что лишь в некоторых особых уголках цифрового мира панцири этого вида невероятно красивы, особенно хрупки и весьма символичны для родовитых дворян одной из рас.

— Я везде вижу ее книги, — восхищенно замечаю я, вспоминая, что Джиневра как-то за ужином тоже упоминала Донну: «Триллер — прекрасная форма романа, это ящик, в который ты можешь положить все что хочешь — хочешь, урок истории, хочешь, историю любви. Просто нужно следить, чтобы концы сошлись с концами».

Полагаясь на собственные умения и навыки, а еще на силу сытого и довольного лоа, Люц вошел в воду одновременно с улиткой. Они встретились на середине крохотного озерца, достигающего до пояса полуорку. Наклонившись, он с головой погрузился в воду, сомкнул ручище на полыхающем в воде невероятном панцире и медленно выпрямился, избегая любых рывков и поспешности. Этот панцирь столь хрупок, что одно неверное движение — и он разлетится мелкими осколками, а улитка обернется хищным острозубым и ядовитым слизняком, эволюционируя до сотого уровня. Тогда это озерцо станет его могилой под охраной злобной твари — тогда погибнет и наблюдающий с бережка Корнш…

Я передаю квартирную плату и получаю расписку. Тициана настаивает, что она заплатит в кафе.

Несколько томительно долгих мгновений и… улитка сначала втянула усики, а затем и сама медленно убралась в свой потемневший на воздухе домик. Осторожно шагая, Люц выбрался на песок, поместил добычу в клетку и только тогда сделал первый шумный вдох. О да…

— А ты в следующий раз, — говорит она.

Он свое дело сделал. Теперь оставалось только ждать. Но как можно ждать на пустой желудок?

Мы прощаемся, и я удаляюсь очень довольная. Только в Венеции деловая встреча с агентом по недвижимости может превратиться в поход за морковкой/повозкой и увенчаться чудесным аперитивом с болтовней о литературе.

Повернувшись к слуге, Люц скомандовал:



— Тащи хворост! Будем жарить зефир и улиток…

Первые признаки приближения осени — дневные грозы и повышенная влажность. Недолгая прохлада наступает только в начале вечера. В одну из суббот дождь льет без остановки, солнца не видно, зато постоянно грохочет гром.

— Ф-у-у-у-у-у…

Как-то вечером, когда я шла домой с куском пиццы, капля соуса попала мне на брюки — в результате все встречные с неодобрением посматривали на пятно. По Лондону разгуливай хоть вся в крови, с воткнутым в шею ножом — никто и глазом не моргнет.

— А ну не пререкаться с королем! А то ведь я могу заставить есть угрей…

Одерживаю несколько маленьких лингвистических побед: покупаю билет в оперу, завожу разговор с продавщицей и приобретаю у нее майку.

— Вкусно!

Начинаю подозревать, что в кондитерских кафе, куда я захожу, на меня смотрят как на посмешище. Только бизнесмены всюду ходят по одному, а чем я отличаюсь от них? — одна и всегда в розовых, как у клоуна, брюках и белой рубахе, своей дорожной одежде. Заказываю кофе в «Tonolo», и официантка что-то говорит обо мне своей коллеге, сидящей за кассой. До меня доносится: «Видишь эту девушку, она всегда…» Я оглядываюсь на них, встречаюсь глазами с кассиршей, та вспыхивает и опускает взгляд.

— запеченных с яблочной карамелью…

— Фу-у-у-у-у!

По дороге домой натыкаюсь у церкви Фрари на друга Мары Дарио. Мне нравится венецианский обычай голосить «Чао!» и расходиться. Такая форма приветствия дает мне ощущение легкости и целостности жизни: нет необходимости вести долгие разговоры, ведь завтра мы все опять увидимся.

Вряд ли Корнш знал, что такое «яблочная карамель», но вот слово «запеченные» ему точно не понравилось и он сморщился подобно жухлому яблоку, а затем запрыгал и затряс головой, будто пытаясь вытряхнуть из грязных ушей эти ужасные слова. Но про приказ своего короля он не забыл и вскоре среди кустов послышался хруст собираемого им хвороста. Вспомнивший о главном Люц поспешно дополнил свой приказ:

Однажды вечером я гуляю одна в толпе на Рива дельи Скьявони, рядом с Сан-Марко. Вода с моей стороны, совсем близко — светлая, просторная. Из общего шума выделяю мальчишечий голос, снова и снова повторяющий одни и те же слова. Мы находимся на одном из невысоких, забитых туристами мостов. Он твердит:

— Собирай только сухие ветки с земли, Корнш! Зеленых не ломай! Деревья не трогай!

— Уходи, уходи, что ты здесь забыла, скройся, иди отсюда!

— Да, мой король! — лохр был не из тех персонажей, кто задает лишние вопросы.

Мальчишка местный, лет десяти, один, без компании. Внешность самая обычная — коренастый, с невыразительными чертами лица, в майке и длинных шортах. Он нависает над съежившейся на земле нищенкой-румынкой. Ей не меньше семидесяти, вся в пыли, спина так сгорблена, что лицом она почти упирается в землю. Руки расставлены, одна сжимает пластиковый стаканчик с несколькими монетками. Жара стоит дикая, но старуха надела на себя все, что у нее есть, всю одежду. Одежда черная, голова замотана платком. Мальчишка наклоняется над ней так, что их лица разделяют лишь несколько дюймов. На его лице застыла ненависть. Старуха что-то бормочет, плачет и непрестанно кланяется, но мальчишка не отстает — наоборот, придвигается ближе.

Его простенькая цифровая душонка радовалась, когда ему удавалось понять приказ и в четкости его исполнить — это хватало для счастья. Будь на его месте кто поумнее — начал бы задавать вопросы.

— Уходи, убирайся отсюда. Ты что, не слышишь? Исчезни. Иди отсюда. Убирайся!..

Вскоре на пиратском плоту, среды давящих храпака пьяных пиратов, рядом с отрубившимся боцманом, стоически ждавшего возвращения капитана и только затем упавшего вместе с бутылкой, два удивительных жителя Вальдиры разожгли пламя в глиняном очаге и принялись за трапезу. Один с хрустом и утробным рыком дожирал мелкую сырую рыбешку, жадно выскребая ее когтистыми пальцами из драного сетчатого мешка. Второй, весь поободравшийся, поизносившийся, но все еще яркий и удивительно величественный, гордо держа голову, сидел на корточках и держал у огня конец палки с насаженной на него большой зефириной. Люц сам не замечал, но он бормотал нескладную считалку, с детства любимую им и младшим братом, придуманную их мамой.

Меня тошнит от отвращения, но не только к этому сопляку, демонстрирующему явное желание ударить, — мне одинаково отвратительны и его наглая бравада, и мой собственный страх. Как же он ведет себя с женщинами в собственной семье? Если в десять лет парень без колебания готов вот так подойти к чужому человеку — к женщине, в буквальном смысле лишенной всего, и не просто подойти, а подойти на мосту средь бела дня, в присутствии множества людей со всего мира, — что же с ним станет к двадцати годам? Самое ужасное, что я ничего не предпринимаю. Я просто замираю от омерзения и страха. Мимо проходит старик, он нагибается, бросает пятьдесят центов в стаканчик нищенки и недобро смотрит на мальчишку. Но тот его игнорирует.

— Раз, два, три — и быстро прокрути.





Четыре, пять и шесть — новый оборот довесь.

В последнюю неделю августа вдруг вспышка сильной сухой жары, которая сопровождается сказочными, нежными, абрикосовыми рассветами. Пахнет сухим деревом и гарью, по вечерам свет спокойный, серый. Я разбираю прекрасный, понятный, только что опубликованный перевод «Колокола» Айрис Мёрдок (на итальянском «La Campana»). Читать легко еще и потому, что оригинал я знаю почти наизусть. Просыпаюсь, чтобы услышать (но не разбуженная ими!) разговоры людей на кампьелло и диалог бестолковой шавки Луны с ее бестолковой хозяйкой.



— Тяв! Тяв! Тяв-тяв-тяв!

Пусть сахарок густеет, а зефирка золотеет,

— Shhhhh, Luna, piano, piano, shhh, andiamo, Luna, — звучит надтреснутый, умоляющий голос.



— Тяв-тяв-тяв-тяв! Тяв! Тяв!

Черный нам бочок не нужен и горчинку не хотим!

— Shhhhh, Luna, piano, andiamo, piano…



На несколько дней возвращается из своей киноэкспедиции Стефания, но мы обе так увлечены работой, что наше общение напоминает перестрелку двух реактивных истребителей. Она звонит мне в тот момент, когда я выбираюсь ненадолго в «Gobbetti», чтобы перевести дух и подкрепиться. Рыжеволосая продавщица издали улыбается мне: «Капучино, большой!» Я теперь здесь своя, местная, и это мой обычный заказ. Еще я заказываю кростата — вкусный песочный пирожок с начинкой из тертого миндаля. Эх, были бы у них еще столики со стульями, а не эта полочка для одного локтя, но это все-таки Венеция. Здесь не любят, чтобы клиенты засиживались.

И скорее меж печений мы зефирку поместим.



Вечером договорились встретиться со Стеф. Пока есть свободное время — прогуливаюсь. Высоко на балконе одного из домов у церкви Фрари — неряшливый тип лет тридцати. Широко расставив ноги, он сидит на пластиковом стульчике и поглядывает вниз через перила. Когда мимо проходит женщина, он издает ртом резкий, громкий звук. Женщина непроизвольно вскидывает голову, и он отпускает похабные шуточки.

Чуть прижмем — и в рот отправим!

Через десять минут получаю деньги в банкомате на Кампо Сан-Бартоломео. Рядом со мной возникают два молодых шриланкийца, они громко, издевательски зовут: «Кис, кис, киссссс». Я торопливо выхватываю из банкомата деньги, но они еще какое-то время преследуют меня, забегая вперед и поворачиваясь. Все это продолжается, пока я не сворачиваю на другую улицу.



Чавк и нямк и чмачный нявк!

Замечаю Мару и Стеф у вокзала и бегу им навстречу. Сегодня — я предвкушала это целую неделю — мы идем смотреть «Гарри Поттера и узника Азкабана». Фильм демонстрируют в открытом кинотеатре на Кампо Сан-Поло. Там установлен огромный экран, перед которым ряды сидений, и все это оцеплено защитным барьером. Снаружи — билетные кассы. Я вызываюсь постоять в очереди. Работают несколько киосков, перед каждым вытянулась в линию очередь возбужденных в предвкушении зрелища людей — здесь целые семьи, подростки и дети, есть несколько туристов. Пока мои подруги выкуривают по последней сигарете, я забегаю в симпатичный магазинчик на площади, где продают серьги из полудрагоценных камней. Покупаю простые сережки из нефрита для мамы. Продавщица приветливая, говорит тихо, она вовлекает меня в разговор, и поначалу я умудряюсь перепутать все на свете.



— Вы итальянка или… О, я слышу. Просто иногда невозможно понять, в Венеции всегда так много иностранцев… А вы студентка, изучаете язык? — спрашивает она.

Да… это были удивительные времена. Они были бедны как церковные мыши, от всего имущества остался крохотный домишко с одной комнатой и всеми удобствами снаружи. Мать тащила двух сыновей на себе, успевая и на работе, и по дому. Они рано повзрослели, рано научились помогать матери, а затем давать всем отпор и защищать друг друга до последнего. Еще тогда они поклялись, что всегда будут очень сильными и невероятно богатыми. Они торжественно поклялись друг дружке, проговаривая эти слова липкими от приставшего зефира губами.

— Нет, я писатель.

Все сбылось…

— А! И вы приехали сюда, чтобы найти…

И все было хорошо ровно до тех пор, пока он, возомнивший себя слишком умным и важным, не позволил себе расслабиться, за что и поплатился.

— Кусок заплатки.

Мама… мудрая мама всегда их учила — не играйте с огнем, дети. Не играйте.

Да, приехали… Я-то хотела сказать, что ищу здесь тишины и покоя, а получилось…

Огонь коварен. Огонь зол. Бойтесь огня.

Она оставляет мой промах без внимания. Расспрашивает, откуда я приехала, вздыхает и говорит:

Она говорила это, держа мягкие и пахнущие дешевым порошком руки на их дрожащих от нетерпения плечах — в руках уже были палочки для зефира, на столе лежал огромный пакет, а пламя в жаровне как раз стало идеальным. Но она настаивала — помните, дети, что вы как вот эти зефирки. Стоит приблизиться слишком быстро — и пламя вас обуглит и сожжет. Она говорила это таким серьезным тоном, что они невольно запомнили каждое ее слово. И позднее, уже во взрослой жизни, это детское знание не раз выручало его заставляя вовремя учуять опасность, чтобы тут же отойти и не сгореть. Будь то новый ресторанный бизнес с высокой кухней или сеть простеньких кафешек, будь то инвестиции в глубоко модернизированные фермы или покупка акций нового гиганта по производству лекарств… будь то опасная дружба с харизматичными новыми приятелями, за чьими улыбками чувствовался влажный блеск криминала… Он всегда умел отойти сам и оттащить за шиворот всегда чуть мешкающего братишку.

— Если вы живете в Лондоне, значит, весь мир перед вами. В Венеции все не так.

Он всегда помнил эти три основных правила.

— Почему? Здесь очень оживленно. — Я показываю на площадь, где как раз начинают зажигаться огни в зрительном зале, а люди толпятся, покупая билеты и мороженое.

Будь сильным. Будь богатым. Не играй с огнем и бойся его.

— Да, — произносит продавщица, — здесь принято выходить на улицу ближе к ночи. Уличная жизнь тут хороша.

Но однажды он нарушил собственные принципы, вдруг решив, что теперь никто не сможет причинить ему вред. Сначала он заигрался с огнем, нарушив интересы страшного существа, а затем проигнорировал всевозможные сигналы о том, что палящий огненный жар уже совсем близко…

Я присоединяюсь к Маре и Стеф. Мы занимаем свои места (на самом верху) и обнаруживаем, что наши соседи — тринадцатилетние подростки, они болтают без умолку, хохочут и постоянно бегают за кока-колой и чипсами.

— Нрав дракона — прошептал Люц, глядя на темнеющую зефирку.

Начинается фильм. Мара шикает на ребят, а потом комментирует мне:

— Эй! — сильная рука Тефнут отвела палку в сторону, не позволив лакомству превратиться в уголь. С шумом подув, она схватила зефирину зубами, пару раз жеванула и широко улыбнулась — Боже… этот вкус детства… Тебе жарили в детстве зефир, король?

— Обожаю шикать на людей в кино.

— Ты съела мою зефирку…

Подростки продолжают шуметь. Стеф тоже шипит на них:

— Я спасла ее от огня! — возразила девушка, не зная, насколько сильно она сейчас попала в одолевшие полуорка мысли. Он вздрогнул, но она не заметила, будучи занятой насаживанием на палку новой порции — Вот тебе сразу две. Жарь и мне и себе. И вообще — для чего еще нужны друзья, как не от спасения зефира из огня, верно? Ну и тебя заодно спасу — она широко улыбнулась и осеклась, увидев потемневшие глаза Люца — Эй! Ты чего! Лохр одолел? А ну хватит тут плотву жрать! Иди вон там окуньков возьми свежих.

— Простите за грубость, заткнитесь!

— Госпожа моя! — пропищал Корнш и бросился обнимать ее блестящими от чешуи ладонями, но получил законный отпор и поспешил к указанному свертку.

Они извиняются, но продолжают в том же духе. Весь сеанс мы тихо возмущаемся и ерзаем на сиденьях.

— Ты там что-то говорил про дракона? — спросила Тефнут, усаживаясь рядом — Расскажешь? Наши все равно пока не закончили, а вот я уже все — навыки прокачала, заклинания закупила, все остальное по списку тоже.

— Это потому, что мы попали в сектор для молодежи, — говорит Мара. — Обычно я сажусь в центре, только со взрослыми.

— А послание?

Фильм великолепный — куда мрачнее и умнее, чем две предыдущие серии. К своему стыду, признаюсь, мне нравятся все мальчики-актеры, вследствие чего показываемую историю я воспринимаю сквозь призму легкого эротизма.

— То, где надо было завернуть средних размеров жемчужину в бумажку с посланием и пихнуть все это в горло булькающей от изумления желтой ракушке на дне акальроумского фонтана Пяти Истин и Двух Желаний?

Пока идут титры, Стеф и Мара пытаются договориться, куда мы пойдем дальше.

— Да.

— «Postali», — предлагаю я, пока мы пробираемся по ступенькам вниз.

— Я впихнула. Не верю, что ракушка пережила это насилие, но это уже проблемы самой ракушки и ее психотерапевта…

— «Postali» — по-любому лучшее место, — оценивает предложение Мара. — Всегда подходит.

— Отличная работа, кошка.

— И мы должны сходить туда. Потому что каждый раз, как я прохожу мимо, хозяин со мной здоровается, — добавляю я. — Такой седой…

— Давай уже! Рассказывай какую-нибудь очередную страшилку. Как раз стемнело, вокруг храпят пираты, там вон Голлум рыбу жрет сырую и глазами светит в ночи… жуть!

— Роберто. Да, он очень приветливый. И немного… — Мара делает жест, словно хватает что-то. Жест напоминает атакующую змею.

— Он Корнш.

— Сексуальный мужчина, — оживляется Стеф.

— Да знаю я. Тут блин не ошибешься — на фоне нашего лохра Голлум выглядит Аполлоном… Что там о драконе? Эй! Зефир тащи!

— Он старый, — целомудренно заявляю я, хотя только что, при обсуждении фильма, дискредитировала себя, спросив: «А вы обратили внимание на сексуальные аспекты?»

Вовремя выдернув лакомство, полуорк неохотно поделился с жадной спутницей — пора бы давно уж объявить зефир угощением лишь для королей, а кто против пусть горестно кричит зуффа-мукку под лезвием гильотины. Ну а пока приходится делиться сквозь душевную боль…

— Но он неплохо сохранился, — решает Мара.

— Не дракон — вздохнул Люц — Нрав дракона. Что ты знаешь о нем?

После первого стаканчика мы со Стеф ощущаем потребность остаться в одиночестве и переходим на ее половинку венецианского бисквита; я провожаю ее до дома по безлюдному Каннареджио.

— Эй! Я тут благодарная слушательница. А ты оратор в драной тоге…



— Ладно… с собеседником даже лучше. Я не учел главного. Я не учел главное — кому именно мы встали на пути…

— Дай угадаю — дракону.

В конце августа я замечаю: а) так похолодало, что впору куртку надевать; б) туристов стало намного меньше, на кампьелло почти целый день никого нет. Изменились рассветы — стали красно-золотые, с темными полосами, отдаленные. Закаты, наоборот, приблизились и наступают быстро. Луна тут всегда оранжевая или красная, редко белая. Звезды такие близкие и яркие, что похожи на детский рисунок, а когда на них смотришь, они и вправду подмигивают: большие, веселые и блестящие, над самыми крышами. Любителя музыки из моего квартала осень вдохновляет, теперь он днем и ночью слушает сентиментальную флейту, фортепьянные и органные концерты… меланхоличная душа. К моему списку людей, которых я слышу ежедневно, добавляются еще несколько: некто, кто по целой минуте громко размешивает сахар в своем вечернем чае, — сначала тридцать секунд возит ложечкой по дну чашки, а потом тридцать секунд звонко бьет по стенкам. Представляю, каково это жить с таким человеком до конца жизни. Развод!

— Правильно. Но кто такой дракон?

Мы встречаемся со Стефанией и идем ужинать в «Muro», наимоднейший сверкающий ресторан в нью-йоркском стиле. Это на моей стороне от Риальто, рядом с рыбным рынком. Стильный бар, стильная лестница, стильные стулья, стильные люди. Возникает странное ощущение, когда смотришь сквозь стеклянные стены на большую пустынную площадь, древние камни, колонны и воду Каналетто. Такое соседство нового и старого мне кажется не слишком удачным. Я заказываю кусок мяса — вместе с мясом приносят чудовищный, с черной ручкой, тесак убийцы, чтобы это мясо резать. Нож настолько претенциозен и при этом настолько неудобен, что мы со Стеф покатываемся со смеху.

— Не поняла?

Торопливо обмениваемся новостями. Стефания страшно вымоталась, в последние дни они с шестью коллегами ездили на тесном грузовичке по стране, сопровождая актерскую труппу.

— Кто такой дракон, кошка? — чуть невнятно повторил Люц, срывая зубами зефирину с ветки.

— Я обнаружила, что продюсеру приходится быть еще и психологом. Когда у тебя проблемы с режиссером, ему нельзя сказать: «Слушай, ты ведешь себя как полный говнюк и всех уже задолбал». Приходится говорить: «Возможно, членам съемочной группы было бы проще понять задачу, если бы вы не заглядывали постоянно в камеру, потому что они уважают ваше мнение и могли бы поговорить непосредственно с вами».

— Смеешься?

— Ты дипломат!

— Опиши мне дракона.

— Ну а ты, Бидиша? Когда окончишь книгу? Чем еще занимаешься?

— Так это все знают! Гигантская летающая ящерица! Иногда огнедышащая. Покрытая толстенной и почти непробиваемой чешуей. Очень живуча. Быстра. ПО легендам жадна до злата, хотя в Вальдире это и не так чтобы прямо так, насколько я знаю. Но тут много видов дракона — синие, зеленые, красные, желтые, полосатые, белые… вроде как есть даже легендарный золотой. Вот же повезло кому-то такого пета отхватить! И сам он, наверное, игрок крутой и умный. Но ты о драконах спрашивал… они считаются одними из самых страшных врагов. О! Еще есть мертвые драконы — костяные. Их могут создать и даже сделать своими петами лишь самые могущественные некроманты. Ммм… Драконы могут плеваться ядом и огнем, хотя про огонь я уже говорила… они изображены на многих гербах… рыцари хвалятся их отрубленными головами или плачут над собственными изжеванными задницами… рыцари они ведь такие — либо лыбятся, либо рыдают… ну еще могут нюхать платочки запашистые — чистой воды извраты, да? Ведь как не крути, а если ты сладострастно так нюхаешь какой-нибудь предмет дамского…

— Готовлюсь к марафону.

— Кошка!

Именно к этому я и готовлюсь в результате своих тренировок. Марафон будет в конце октября.

— Да еще на публике!

— Нет, в самом деле? — спрашивает Стеф.

— Кошка!

— Да. Мне нравится получаться медали.

— Им дали как символ — а они нюхают! НОрмальыне вообще?! Если где на картинке вижу — так аж трястись начинаю!

— Иногда мне кажется, ты больше католичка, чем я… Слишком целеустремленная, готова отказать себе во всем…

— Кошка!

— Ну, физическая усталость от марафона мне будет наградой за страдания в процессе тяжелого умственного труда!

— Говорю же — они главные извраты Вальдиры! А все косят на некромантов и ведьм!

Подруга подавляет зевок:

— Все… отдай зефир и уходи…

— Может, потому что я уроженка Средиземноморья, мне необходимы хотя бы три недели отдыха в году: поехать в горы, проветриться, переключиться, побыть на природе. Ладно, пусть две недели или десять дней. Это помогает мне восстановиться. Хоть недельку ничем не заниматься и чувствовать себя просто телом, физическим телом.

— Да я тебе душу выплеснула! И предостерегаю — рыцарям не верь! Стоп… а на том изображении с золотым драконом на его спине вроде как рыцарь сидел… Все! Все! Поняла! Про драконов… да я почти все тебе рассказала, что знала. Ну, само собой, во многих величайших романах драконы являются грозными и главными противниками. Еще они бывают вполне себе разумными. Некоторые драконы могут превращаться в людей — но только не в рыцарей, о нет! Слышала, что они крайне похотливы и неутомимы в…

— Зачем ты убавляешь время? Ты заслуживаешь полных трех недель отдыха, — твердо заявляю я.

— Неправильно!

Рассказываю о своем новом любимом месте отдыха — церкви Фрари, и мы сворачиваем на одну из излюбленных тем: о достоинствах уединенной жизни, посвященной размышлениям и созерцанию.

— Все же утомимы?!

Реплика Стефании:

— Ты перечислила кучу всего… но так и не описала дракона, кошка — медленно произнес Люц, глядя в пламя — Попробуешь еще раз?

— Я тут болтала с подругой, которая сняла документальный фильм о женском монастыре в Риме. Фильм называется «Служение».

— Лучше я тебя послушаю — а то так весь зефир профукаю…

— Ух! Расскажи.

— Но при этом ты назвала немало качеств присущих…

— Странно, что многие монахини не смогли толком объяснить, почему они там. А половина из них лесбиянки. Монахиня говорит, и это сразу заметно. По крайней мере четыре из них точно лесбиянки. Потому что режиссер — ее зовут Мариэлла — просто необыкновенная красавица. Ты с ней встречалась в Лондоне, помнишь?

— Драконам? Так их и описывала…

— Да. Она красива, но… — Мы обе инстинктивно поднимаем руки вверх. — У нее лицо такое жесткое, будто каменное.

— Драконьему нраву — поправил ее игрок и подбросил хвороста во взметнувшееся пламя.

— И они все ее хотели, — заканчивает свою мысль Стеф. — Они гомосексуальны, но не хотят это признать, вот и уходят в монахини…

Жадные дымные языки с шипением ударили по ночной тьме, убив нескольких ночных насекомых, на свою беду подлетевших слишком близко к костру. Люц получил пару единиц опыта.

— Я думаю, так часто бывает. И с монахами тоже. Я уверена, у всех у них есть свои тайные фантазии, — вставляю я. — А что им еще делать в монастыре? Подмести? Отполировать статуи Иисуса?

— Дракон — это не толстая чешуя, не острые когти, не страшные клыки и даже не огненное дыхание. Все это ничто, если не обладаешь самым главным — драконьим нравом. Душа дракона — вот что главное. А все остальное не более чем оружие или грозные атрибуты.

— По большому счету, жизнь у них хорошая.

— Так только ты и думаешь — с сомнением произнесла девушка — Задай любому тот же вопрос, что и мне — и он даст такое же описание. Крылья, огонь из пасти, девственницы в пещере и куча кровавого золота…

— Да уж, в миру жить труднее.

— Так не будь любой! Будь умной, кошка! У правителей хватает страшног оружия, но он убивает не острым мечом, а тяжелым приказом!

— Надо признать, у меня с этим миром постоянные нелады, — признает Стеф.

— Не заводись — тихо попросила Тефнут — Просто рассказывай.

— У меня тоже. Но знаешь, вместо того чтобы целиком уходить в закрытый мир, мне кажется, было бы проще найти себе удобную квартиру.

— Люди издавна знают о нраве дракона. Просто потому, что те, в ком живет душа дракона смотрят на мир совсем иначе, кошка.

— А к ней — много денег, — добавляет она.

Ты когда-нибудь слышала про древнего законодателя Драконта, он же Дракон?

— А еще профессиональное признание, хорошие друзья и чтобы была интересная работа, но не слишком много.

— Не-а. Но он точно не из списка миллионеров — так бы знала.

— Но в Италии не так просто попасть в монастырь, — задумчиво произносит Стеф. — Там предпочитают людей с образованием, тех, кто изучал философию вместе с богословием. Нужно сдать серьезный экзамен. Подготовка к нему занимает два года.

— Он создатель так называемого кодекса Дракона. Он законодатель. И многие из придуманных и оформленных им законов по сию пору существуют пусть и в более мягкой форме — и мы живем по ним. Драконт ввел жесточайшие наказания за любые провинности. Украл колосок с поля — смерть! Посягнул на имущество богатея — смерть! Казнили за любое преступное деяние — а преступность сего деяния определял Драконт. Говорят, первая версия этого кодекса была написана кровью казненных…

— Серьезно? В Англии монастыри буквально зазывают послушников. Но никто не идет. Я читала про это.

— Жуть!

— Мариэлла говорила, там была одна интересная девушка. Молодая, когда-то работала в документальном кино — я хочу сказать, она абсолютно такая, как мы. В один прекрасный день эта девушка пришла в монастырь на конференцию по искусству, и ей так понравилась атмосфера, что захотелось прийти еще раз, поговорить. Через год она уже была готова отказаться от мирского…

— Эти законы уничтожили немало людей. Но главная их особенность — кодекс Драконта превратился в канон. Раньше законы были устными и можно было до хрипоты спорить о тяжести вины преступника, трактуя любую мелочь в ту или иную сторону. Но Драконт сделал так, что любые споры закончились. Так повелел дракон — и так было…

— И теперь она монахиня.

— Хм…

— Да, она стала монахиней.

— Драконт был обычнейшим человеком. Не герой. Обычный бородатый мужичок — мимо такого пройдешь и не заметишь. Но в душе этого человечка жил настоящий безжалостный дракон, что с легкостью обрек на смерти сотни не особо виноватых бедняков — большая часть его законов угрожала именно им. Но в этом суть истинного дракона — он всегда защищает богатство… Плюнь в сторону дракона — и ему плевать. Но рискни украсть лишь один медяк из его сокровищ или одно из десятков тысяч гниющих на ветвях спелых яблок в его садах… и тебя распнут на дыбе! Вот кто такой дракон, кошка! Драконы всегда стоят на страже своих интересов и никогда не прощают посягнувших даже на мизерную их часть. Умрешь!

— Даже жалко. Какая потеря, какая потеря! — говорю я. — Могла бы стать оскароносным режиссером, снимала бы кино про торговцем живым товаром. А вместо этого теперь протирает каждый день столы в монастырской столовой.

— Эй-эй… это ведь было в древние времена… В те времена еще даже не все боги вроде как родились…

К этому моменту приносят заказанные нами блюда, и мы приступаем. Еда средненькая.

— Истинных драконов хватало в любые времена и эпохи! Влад Цепеш. Он же Влад Дракула.

— В Венеции тысяча церквей, — заговаривает Стеф, — я побывала во всех и не почувствовала… ничего. Да! Это же очень простое правило двойного отрицания.

— Вампир граф Дракула?!

— У меня то же самое. В некоторых церквях, по-моему, духовного даже меньше, чем в художественной галерее, а ведь предполагается, что там должна быть какая-то особая атмосфера, — говорю я. — Единственные места, где я что-то чувствую, — это музеи и… книжные магазины. Иногда, правда, церковь Фрари, особенно когда там монахи. О, и еще: когда я сижу в «Caffè Causin», на улице, и пью маккьято[21]…

— Влад сын Дракона и сам дракон. Любитель тактики выжженной земли и массовых жесточайших казней. Колосажатель Влад Цепеш. Человек с душой злобного дракона, навеки вошедший в историю и ставший легендарным. Человек, воплотивший в себе множество черт истинного дракона — злопамятство, мстительность, неумение прощать, огненную ярость, безумную жестокость и открытое наслаждение страшными муками своих врагов, жадность до денег и власти, нежелание подчиняться кому-либо или чему-либо… Все это — описание души дракона.

— А я что-то ощущаю в базилике Сан-Марко, среди всего этого золота. А еще в мечетях и в греческих православных церквях… Но мне кажется, это все скорее из-за убранства!

— Это описание како-то маньяка… Но я поняла и прониклась… а еще есть примеры?