Вернувшись в комнату, она села, прислонившись к стене, и уставилась в пустоту, абсолютно неподвижная. За окном на ветке без листьев висел ярко-оранжевый плод хурмы. Коричневая птица прилетела откуда-то и села на ветку. Хурма упала.



Сонджу знала, что её ждёт. То же, что ждало всех женщин после свадьбы – бесконечное послушание мужу и его семье. О послушании она знала не понаслышке. В пятом классе учитель японского ударил её по рукам бамбуковой тростью перед всем классом лишь за то, что она ответила ему на корейском вместо японского. Два быстрых удара обожгли ладони. Когда она попыталась сжать руки, пальцы согнулись только наполовину. Закусив губу, она заставила себя не плакать. Пока она шла на место, одноклассники-корейцы опускали глаза, избегая её взгляда. В горле встал ком. Сев на место, она выпрямила спину и с вызовом вздёрнула подбородок, не отрывая взгляда от учителя. Под столом она яростно тёрла мыслекамень в кармане, остро чувствуя каждый потревоженный нерв в распухшей ладони. Она хотела запомнить эту боль. Она хотела запомнить этот гнев. Начиная с этого семестра, она превзошла всех японских учеников в классе в каждом школьном предмете.

Доказать, что она ничем не хуже японцев, было легче, чем бросить вызов собственной матери. И всё же, оглядываясь назад, она осознала, что бросала этот вызов в течение многих лет, пока мать об этом даже не подозревала: в церковном саду, окружённом стеной, под деревом стояла длинная скамейка. Они с Мису нашли этот уголок однажды после школы, когда гуляли довольно далеко от дома. Место было тихим, туда почти никто не ходил, кроме улыбчивого светловолосого священника. Дорожки, вымощенные кирпичом, были всегда чисто подметены, а вечнозелёные кустарники круглый год пестрели разными цветами. Однажды в саду появился мальчик. Он приходил почти каждый день, так что они втроём быстро стали друзьями. Он был всего на год старше и помогал Сонджу и Мису с домашней работой. Они играли в игры и болтали, а потом шли домой. Это была самая счастливая часть её школьных будней.



В день смотрин мать вошла в комнату, проигнорировала заплаканные глаза Сонджу и велела ей переодеться в традиционное корейское платье. Безапелляционно заявила:

– Ты выйдешь за этого человека. Его семья владеет обширными фермерскими угодьями, а все сыновья получили университетское образование.

Когда мать ушла, Сонджу очень старалась не расплакаться. Она начала считать про себя, меряя комнату шагами и периодически спотыкаясь о длинную юбку. Когда она почти досчитала до четырёх тысяч, мать послала за ней.

Сонджу вошла в кабинет матери и села на колени, опустив глаза. Мать предполагаемого жениха наблюдала за каждым её движением. Она велела Сонджу повернуть лицо сначала в одну сторону, потом в другую, как будто рассматривала товар на полке. Затем она кивнула матери Сонджу в знак одобрения.

Вернувшись в комнату, Сонджу села в самом дальнем от двери углу и обняла колени, раскачиваясь взад-вперёд. Как она будет жить без Кунгу? Все её мечты и планы на будущее включали Кунгу. Закрыв глаза, она вспомнила их первую встречу в восемь лет – и каждый его жест, каждую улыбку, которую видела с тех пор. Она представила его длинные пальцы, широкий лоб и мягкий рот, вспомнила его глаза, в которых без всяких слов читались его мысли и чувства. Будто наяву она услышала его спокойный голос – то, как медленно, вдумчиво он произносил слова, и его тихий смех. Она так его любила!

Но её мечты и планы начались задолго до него. Однажды она увидела, как её японские одноклассники разглядывают страницу журнала и хихикают. Когда она спросила, можно ли и ей посмотреть, один из них велел ей самой сделать копию и указал куда-то вправо. В трёх кварталах от школы она обнаружила маленький книжный магазин, где её поприветствовал на японском мужчина средних лет. Она схватила журнал с фотографией американцев: на переднем плане был изображён улыбающийся мальчик, с обожанием смотревший на девочку. На следующей странице были фотографии танцующих мальчика и девочки. Они выглядели настолько счастливыми и беззаботными, что Сонджу сказала себе: её будущее тоже может быть таким.

На шестой день после смотрин родители объявили дату свадьбы: двадцать пятое февраля, за два дня до её двадцатилетия. Она снова вернулась в угол своей комнаты и заскулила, как побитое животное. Заперлась и отказалась присоединяться к сестре и брату за обедом, так что служанке пришлось поставить поднос с едой рядом с её дверью.

Она вспомнила, как впервые почувствовала любовь. Ей было пятнадцать. Они сидели с Кунгу на скамейке в саду. Она показала ему статью в японском журнале и дала прочитать.

– Ты уже прочитал ту часть, где говорится, что американцы сами выбирают себе супругов?

Он кивнул.

– Это ведь отличная идея! – сказала она, улыбаясь. – В таком случае я выбираю в супруги тебя, Кунгу.

Его ответ удивил её:

– И я выбираю в супруги тебя, Сонджу.

Они посмотрели друг на друга, краснея. По пути домой в тот день она закусила губу, обнимая себя за плечи в попытках сдержать свою радость. Проходили дни и недели, и её воображение всё распалялось. Однажды ночью она смотрела на лунные лучи, падающие в окно, и представляла, что стоит в этом тусклом свете в роскошном зелёном саду. Кунгу шёл к ней, обдавая её ароматом лёгкого летнего бриза. Она подошла к нему. Белые лепестки цветов поблёскивали в свете луны, как серебро. Тогда Кунгу посмотрел ей в глаза и обнял. С тех пор каждую ночь она снова и снова думала об этой картине, обнимая себя и представляя себя в объятиях Кунгу.

От мечтаний её отвлёк звонкий голос младшего брата, раздавшийся со двора:

– Матушка, значит, семья нашего зятя выращивает рисовые деревья?

«Зятя»? Сонджу резко выпрямилась. Она услышала, как мать хмыкнула в ответ:

– Рис не растёт на деревьях, это трава. Ты ешь рис трижды в день всю свою жизнь и даже не знаешь, откуда он берётся.

Сонджу сжала мыслекамень в руке до побелевших костяшек пальцев.

Маари. 1947 год

Когда поезд остановился, железные колёса заскрежетали о рельсы, как будто отказываясь тормозить. Одной рукой Сонджу поправила традиционный головной убор, а другой приподняла сверкающий церемониальный плащ и платье, вставая на ступеньку на выходе из поезда. Жар двигателя и едкий запах жжёного угля заставили её помедлить и отвернуться. Мать поторопила её:

– Это короткая остановка.

В тот момент, когда ноги Сонджу коснулись земли, двое мужчин в традиционных одеяниях подбежали к ней со свадебным паланкином на плечах и присели в нескольких метрах от неё. Паланкин был расписан драконами с открытыми ртами и красными языками: эти драконы как будто выпрыгивали из пятен зелёной, синей и золотой краски. Благословение на удачу? Больше похоже на угрозу, подумала Сонджу про себя.

Она увидела дюжину деревенских женщин в длинных корейских платьях, и прежде чем она успела перевести дыхание, сильные руки подхватили её с каждой стороны, проводив к узкой двери паланкина. В тесной повозке Сонджу поправила своё объёмное платье и подумала о том, как же всё это странно. В Сеуле вместо раскрашенного ящика невесту бы вёз арендованный блестящий чёрный седан. Казалось, она участвует в какой-то пьесе о старой Корее, вот только всё происходило в действительности. По сигналу одной из женщин главный носильщик гаркнул:

– Раз… два…

На счёт «три» паланкин подняли. С каждым шагом носильщиков по крутому склону его подбрасывало и раскачивало. Сонджу вдавила пальцы ног в пол изо всех сил, чтобы не крениться вперёд. Она держала голову скромно опущенной и следила за выражением своего лица, а также избегала смотреть прохожим в глаза – даже смеющимся и скачущим деревенским детям, следующим за паланкином.

По левую сторону от себя на неровной земле Сонджу заметила участки заледенелого снега – последние следы зимы, которые не удалось пока победить солнечным лучам. Вокруг, сколько хватало взгляда, простирались только пустые, безжизненные фермерские угодья. Ни магазинов, ни рынков, ни офисных зданий, ни мощёных дорог. Неужели именно этого хотели её родители для своей дочери? Разве они не понимали, что это неправильно? Тогда она вспомнила: они пытались таким образом держать её подальше от Кунгу. Сонджу сжала зубы.

Участники свадебной процессии, следующей за паланкином, приглушённо переговаривались. Время от времени Сонджу слышала отчётливый сеульский акцент своей матери. Сонджу смотрела на сцепленные перед собой руки. Месяц назад сестра проводила её до букинистического магазина, в котором она часто встречалась с Кунгу ещё в школе. Она надеялась увидеться с ним там и попрощаться, но после получаса ожидания попросила владельца магазина передать ему записку. Даже сейчас образ Кунгу с её запиской в руке вызывал ком в горле.

Паланкин, подпрыгивающий и наклоняющийся то в одну сторону, то в другую, вынесли на широкую грязную дорогу, затем внесли на холм и поднялись с ним до большого внешнего двора на высоком плато. В конце двора стоял дом с несколькими бумажными дверями и длинным узким крыльцом. Пока паланкин несли к дому, запахи мяса, курицы, рыбы, овощей и риса на пару становились всё сильнее.

– Невеста здесь! – закричал мальчик, промчавшийся через открытые ворота из тёмного дерева.

Несколько людей выглянули из-за двойных ворот, ещё прежде чем паланкин достиг внутреннего двора. Люди теснились вокруг, как сельди в бочке. Они толкались, вытягивали шеи и перешёптывались на тягучем центральноюжном диалекте:

– Современная женщина из Сеула, как я слышала. Из янбан[1].

– Аристократка, значит?

– Надеюсь, эта городская не так высокомерна, как сам знаешь кто.

– Как думаешь, она красивая?

– Я бы сказала, у неё необычная красота. Большие глаза, тёмные брови, густые ресницы.

– Прямой нос с высокой переносицей, широкий рот и квадратная челюсть.

– Знаешь, как говорят: у женщин с высокой переносицей – сложная судьба.

– Тише! Сегодня ведь её свадьба.

Когда паланкин остановился в центре двора, две женщины в одинаковых синих шёлковых платьях вышли из толпы и помогли Сонджу сойти на землю. Сонджу подняла дрожащие руки в традиционном жесте невесты – правая рука поверх левой, ладонями вниз, правый большой палец слегка касается лба. Перед входом в здание все трое сняли обувь, после чего женщины проводили Сонджу в переднюю, где стояло множество людей. Толпа разошлась в стороны, Сонджу и две женщины прошли к середине большой гостиной. Она мало что видела, кроме мысков своих украшенных вышивкой мягких туфель под длинной красной юбкой. Женщины подвели её к свадебному столу, и одна из них велела ей опустить руки на пояс. Всё ещё не поднимая взгляда, она вдруг обнаружила, что стоит рядом с женихом перед полной комнатой старых людей в традиционной одежде. Они сидели в ряд, скрестив ноги, и наблюдали.

С другой стороны от жениха над комнатой разнёсся громкий голос:

– Свадебная церемония начинается! Невеста должна поклониться жениху дважды. Жених должен один раз поклониться невесте.

Она опустилась на пол в формальном поклоне. Поднявшись, она бросила быстрый взгляд на жениха в насыщенно-фиолетовом одеянии и чёрном головном уборе. У него было мальчишеское гладко выбритое чистое лицо с коротким носом и острым подбородком. Он был приземистым – ненамного выше её самой. И он был для неё незнакомцем.

Как было велено, они с женихом встали бок о бок и поклонились его родителям, её родителям и другим родственникам в первом ряду. Затем голос велел выйти вперёд двум женщинам.

– Теперь невеста поклонится своей первой невестке, вдове старшего сына. Отныне она станет твоей Первой Сестрой. Затем она поклонится второй невестке, жене старшего из выживших сыновей Второго Дома. Отыне она станет твоей Второй Сестрой.

Встав на колени для поклона, Сонджу взглянула на старшую невестку, чьё землистое лицо, казалось, никогда не знало улыбки. Это была худая высокая женщина за тридцать с традиционной для замужних женщин причёской – волосы гладко зачёсаны спереди и забраны в низкий тугой пучок. Все деревенские женщины, которых Сонджу видела по пути, носили такие же причёски, за исключением младшей невестки, у которой была короткая стрижка до подбородка.

Когда с поклонами было закончено, Сонджу официально стала членом семьи Мун. Начиная с этого момента, её будут звать Женой Такого-то Мужа, Невесткой Такой-то Свекрови и, в конечном итоге, Матерью Такого-то Ребёнка, но никогда – Ё Сонджу. Она стала всего лишь приложением к другим людям без собственной личности.

Хотелось расплакаться. Она почувствовала рядом движение: люди вокруг вставали и садились обратно. На столы приносили еду. Перед каждым присутствующим ставили тарелки и миски. Щёлкали палочки для еды и звенели ложки. Какие-то женщины пытались убедить её поесть, но поскольку Сонджу была невестой, в основном её не трогали. Убаюканная нестройными голосами и смехом наряду с запахами людей, еды и алкоголя, она размышляла о том, как сильно её жизнь будет отличаться от того, что она себе представляла, и каково ей будет находиться вдали от всех событий в Сеуле.

Вероятно, прошло несколько часов, потому что дневной свет начал тускнеть. Кто-то уже кланялся и прощался, когда родители Сонджу тоже встали, чтобы уйти. Она стояла в передней и смотрела, как они прощаются. Её мать бросила на неё единственный взгляд, повернулась спиной, дотронулась до своей нефритовой заколки в волосах – и вскоре исчезла, пройдя через сад и двойные ворота. Сонджу подумала: родители бросили её, как ненужный багаж, оставив в гостях у незнакомцев. Какой стыд! Ярость затмила даже чувство страха, боли и тоски.

Закусив губу, она вернулась на своё место в комнате, где гости разговаривали друг с другом. Она опустила взгляд на горы и долины блестящих атласных складок своей юбки и подумала о простых временах, когда она дружила с Мису и Кунгу. В средней школе она однажды спросила Кунгу, лгал ли он когда-нибудь своей матери. Он ответил:

– Нет. Она говорит, что нужно иметь смелость всегда оставаться честным и действовать в соответствии с совестью. Только тогда в конце жизни у меня не будет сожалений.

В тот день, глядя на юношу, который никогда не лгал, Сонджу пообещала себе, что больше не соврёт снова. Она хотела стать достойной его дружбы. И вот к чему это её привело: её брак – сплошное надувательство. Ей придётся лгать, если её спросят, почему она вышла замуж за человека гораздо ниже своего статуса и живущего так далеко от Сеула. Она снова разозлилась на мать за то, что та поставила её в такую ситуацию.

Внезапно её плеча кто-то коснулся – она чуть не подпрыгнула от неожиданности. Оказалось, Сонджу не заметила, что уже стемнело, а комната почти пуста.

– Ты, наверное, ужасно устала, – Вторая Сестра улыбнулась и помогла Сонджу встать.

Сонджу проследовала за ней в другую комнату, где под низко висящей лампочкой лежал белый хлопковый матрас – так называемый йо. Сонджу отвернулась от кровати к противоположному концу комнаты, где у стены стоял большой шкаф и два одинаковых свадебных сундука, которые её мать прислала сюда неделей раньше.

Невестка помогла ей снять головной убор и верхнее одеяние. Когда Сонджу поблагодарила её, от долгого молчания собственный голос застрял где-то в горле и прозвучал чуждо. Поколебавшись, она сглотнула и, взглянув на невестку, спросила:

– Что дальше?

Бросив быстрый взгляд на Сонджу, Вторая Сестра ответила с улыбкой:

– Твой муж скоро придёт, – она показала на подушку на полу. – Можешь подождать здесь.

Сонджу медленно села на подушку рядом с красным одеялом. Мать столько говорила о браке – но так и не сказала ей, чего ожидать в первую брачную ночь. Взглянув на йо, затем на невестку, она спросила снова, на этот раз с лёгкой дрожью в голосе:

– Что дальше?

Брови женщины на долю секунды удивлённо взлетели вверх. Затем она запоздало улыбнулась.

– Согласно традиции, в первую брачную ночь муж разденет тебя. Будет кровь – знак того, что ты девственница и брак консумирован.

Почему у неё должна пойти кровь? Месячные закончились две недели назад. Неужели свадьба в этой деревне включала в себя какой-нибудь ритуал с порезами? Её дыхание участилось. Прежде чем Сонджу успела спросить, Вторая Сестра сказала:

– Я постелила для тебя дополнительную простыню на йо. Испачканную простыню желательно сохранить: наша свекровь может спросить о ней, – на мгновение она сжала ладонь Сонджу. – У тебя руки дрожат. Я бы побыла с тобой ещё, но, думаю, твой супруг уже ждёт.

Она отвернулась и прошла к двери.

Сонджу впилась ногтями в свои ладони, чтобы руки прекратили трястись, и сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула. Невестка помедлила, взявшись за ручку двери. Потом ушла, напоследок оглянувшись через плечо.

Вскоре после этого Сонджу услышала, как мужчина у двери прочистил горло. Жених в своих голубых мешковатых штанах, завязанных на щиколотках, прошёл в комнату, уже без верхнего одеяния и головного убора, который был на нём раньше. На ярко-синем жилете над голубой рубашкой виднелись четыре янтарные пуговицы, блестевшие на свету с каждым его шагом. Сняв жилет, он неловко улыбнулся, а потом выключил свет. Сел на йо, притянув Сонджу к себе. Хватка у него была сильная – на мгновение она испугалась. Он начал распутывать завязки на её свадебной блузке и юбке – сначала на верхних, потом на нижних. Она осталась в одном белье. Он уложил её на матрас и стал возиться в темноте с оставшимися завязками. Отпрянув от его прикосновения, она прикрыла грудь одеждой.

Он прошептал:

– Иди сюда.

Прижав её к груди, он снова занялся её нижним бельём. Она оттолкнула его руку.

– Прошу, не надо.

– Так положено людям в браке, – ответил он. – Просто… лежи смирно.

Развязав её нижнюю рубашку, он потянул ткань вверх. Она опустила её вниз. Дыхание его было жарким и влажным. Он развязал завязки на своём и на её белье, затем задрал её нижнюю юбку до пояса и стянул с неё трусы. Она согнула колени, но он заставил её выпрямить ноги. Затем он навис над ней, повозился и развёл её бёдра ладонью. Его плоть коснулась её плоти. Она ощутила давление – и резкую боль. Беззвучно ахнув, она вцепилась в йо.

Он толкался, кряхтел, толкался, кряхтел, и так далее, снова и снова. Потом застонал и перестал двигаться. Наконец он скатился с неё на матрас. Густая жидкость текла у неё по бёдрам на простыню. Так много крови. Наверное, он порвал её изнутри. И этот запах мужчины совсем рядом, такой горький и непривычный – это было невыносимо. Она вытерла кровь простынёй и сдвинулась на самый дальний край йо, поспешно натянув бельё. Отвернувшись на бок, она тихо плакала, потому что не смогла его остановить. Потому что не смогла остановить свою мать.

Они молчали полчаса или больше. Ни один из них не двигался. Затем его рука схватила её за плечо и перевернула её на спину. Он снова навалился на неё. Она просто лежала – тело её было напряжено, а руки сжаты в кулаки. Снова пришло давление.

– Больно!

Вскрикнув сквозь зубы, она села и почувствовала, как он придвигается ближе с протянутой рукой. Она отодвинулась, поправила своё бельё и завязала шнуровку на несколько узлов сразу. Подождала, пока он перестанет двигаться. Легла обратно на край йо, повернувшись к мужу спиной: между ног пульсировала боль. Она закрыла глаза и представила Кунгу в лунном свете, в саду, почти наяву ощутив его запах, который всегда напоминал ей о раннем лете. Её муж захрапел. Чувствуя его на расстоянии вытянутой руки, она задумалась, насколько аморально думать о другом, когда её муж так близко.

Но что ещё оставалось у неё теперь своего?

Банный день

На следующее утро Сонджу, проснувшись, обнаружила, что всё ещё судорожно цепляется за своё нижнее бельё. Она села, отвернувшись от йо, и, подтянув колени к груди, поморщилась от пульсирующей между ног боли. Одеяло зашуршало. Она оглянулась через плечо и встретилась с оценивающим взглядом мужа.

– Ты рано проснулась.

Он сел, потягиваясь и улыбаясь, как будто между ними ничего не произошло. Когда он упёрся ладонью в йо, чтобы встать, она отвернулась. Чувствуя его взгляд спиной, она сжала в кулаке ткань своего белья спереди. Слушала, как он одевается.

Прежде чем выйти из комнаты, он сказал:

– Дорогая, я пойду умоюсь. Потом я буду завтракать с отцом на мужской половине дома. Когда будешь одета и готова, мы вместе поклонимся моим родителям.

Ласковое обращение – так скоро, хотя они были практически незнакомцами… Вспомнив прошлую ночь, она закрыла глаза в отвращении. Как только дверь за ним закрылась, Сонджу приподняла край одеяла. На неё с белой простыни смотрело большое пятно засохшей крови с коричневатыми краями: знак того, что она сломана и никогда уже не будет прежней. Она сложила простыню и положила её в шкаф, гадая, все ли её ночи теперь будут такими же ужасными, как предыдущая.

Через несколько минут служанка принесла таз с тёплой водой и мочалку. Вымывшись, Сонджу переоделась в синюю атласную юбку и жёлтую атласную блузку с высокой талией. Она открыла обклеенные бумагой двери и вышла на веранду. Перед ней был коричневый сад с дорожкой, а за ним – низкий холм. Где-то неподалёку младшая невестка говорила служанке следить, чтобы дети не заходили в дом. Вернувшись в спальню, Сонджу села на матрас, ожидая, пока кто-нибудь скажет ей, что делать дальше. Она смотрела на двери и окна, через которые лился утренний свет: выстеленный бумагой пол отсвечивал жёлтым. Свежие обои со светло-розовыми цветами казались ей чересчур оптимистичными.

Служанка принесла небольшой столик для завтрака. Сонджу поела немного говядины и редисового супа с рисом.

Когда она закончила, в комнату вошла Вторая Сестра и спросила с улыбкой:

– Как ты себя чувствуешь?

Эта невысокая красивая женщина с безупречной кожей и тонкими чертами лица, казалось, всегда улыбалась. Сонджу сжала руки на коленях и ответила:

– Я в порядке. Благодарю.

– Твой муж и его родители закончили завтракать. Я провожу тебя на мужскую половину дома, если ты готова. Каждое утро нужно кланяться родителям вместе с мужем. Так положено.

– Каждое утро?

– Пока твой муж не вернётся в университет.

На мужской половине свёкры Сонджу сидели рядом. Она впервые видела их так близко: оказалось, что муж унаследовал от матери короткий нос и острый подбородок, а от отца – плавные скулы и большие глаза, хотя улыбка, сиявшая в его глазах, была его собственной. После поклона Сонджу свёкор сказал:

– Мы так рады, что ты здесь. Знаю, тебе, наверное, сложно привыкнуть к деревне после большого города. Твои невестки помогут тебе приноровиться.

Свекровь добавила:

– Повторяй за ними и учись тому, как управлять хозяйством. Пока твой муж не выпустится из университета и не начнёт работать, ты останешься здесь.

Сонджу, вероятно, выглядела ошеломлённой, потому что муж повернулся к ней:

– Я постараюсь приезжать домой на выходные, – сказал он так, будто делал своим приездом ей одолжение. Всё ещё глядя на Сонджу, он сказал родителям: – Мы вас оставим. Скоро придут гости.

В спальне он, сверкнув улыбкой, схватил Сонджу за руку, притянув к себе. Она быстро отвернулась и, высвободившись, отошла на несколько шагов. Он усмехнулся, как будто её реакция его забавляла. Продолжал её разглядывать.

– Мне нравится, как ты выглядишь и как ты двигаешься.

Ей было всё равно. Она хотела только, чтобы он оставил её в покое. Сонджу вышла через веранду во внутренний двор и пришла к большой кухне, где обе невестки готовили. Они не замечали её, пока она стояла в дверях.

– Я могу чем-то помочь, пока гости не пришли? – спросила Сонджу.

Младшая невестка повернулась к ней, улыбнувшись. Махнув рукой, она сказала:

– Нет-нет, ты ведь невеста! Тебе не нужно работать на кухне на следующий же день после свадьбы. Помогать с готовкой сегодня будут женщины клана и жёны работников. Скоро придут первые гости. Жаль, Чинвон сейчас в Большом Доме: она бы всё здесь показала.

– Кто такая Чинвон? – спросила Сонджу.

Вторая Сестра указала подбородком на старшую невестку:

– Её дочь.

Старшая невестка, будто не слыша, безо всякого выражения на лице продолжала ложкой накладывать рис из железного котелка в большую миску.

По дороге к веранде Сонджу увидела мужа Второй Сестры, спускающегося из передней. На нём был костюм в западном стиле – свитер под пиджаком и шерстяные брюки, как носили многие мужчины с современным образованием. Он был выше её мужа и походил лицом на своего отца. Поприветствовав Сонджу, он почтительно ей поклонился и расслабленно направился к мужской половине дома.

Вернувшись в спальню, она задумалась над тем, что семья мужа от неё ожидает. Она никогда не работала на кухне, но уже сейчас было очевидно, что ей придётся быть там со своими невестками. В целом она не возражала: так можно будет заняться хоть чем-то – а ещё это повод избегать мужа, который, казалось, постоянно стремился её схватить. Её размышления прервал шёпот служанки из-за двери: она сказала Сонджу, что её ожидают в гостиной.

Весь день приходили гости. Было много поклонов. Служанки накрывали на стол, гости уходили, служанки убирали со стола и накрывали его снова. Сонджу сидела, держа руки на коленях, опустив глаза, и только произносила обязательные вежливые фразы, когда к ней обращались. Её муж, с другой стороны, всё никак не замолкал:

– Да, я буду работать на правительство после выпуска. Как вы знаете, моя жена из Сеула, и я надеюсь получить там работу. Я буду проектировать дороги и мосты.

Один из гостей кивнул.

– Да, нам нужно больше дорог и мостов. Только подумайте, как изменились наши жизни после строительства Ханганского моста и железной дороги.

Другой гость возразил:

– Японцы пользовались ими, чтобы красть наши ресурсы.

Свёкор сказал:

– Они отбирали наши угодья и наш рис, чтобы кормить своих людей.

Деверь добавил:

– А ещё они забрали наши бесценные реликвии.

– И не только их, – сказал гость, вытянув руку и потрясая указательным пальцем, – лидеры, которых они пытали и убивали, были нашими национальными сокровищами.

Ещё один гость сказал:

– Они отказывались ставить наших людей на высокие должности, – он повернулся к деверю Сонджу и сказал: – Прямо как случилось с тобой. Как только они ушли, тебя сразу повысили до вице-президента в банке.

Сонджу знала, что это правда. Японцы заботились о своих. Они жили отдельно от корейцев. Японская девочка, учившаяся с Сонджу в одном классе – та самая, которая пришла проведать её, прежде чем они с семьёй вернулись в Японию, – всегда уважительно относилась к корейцам и никогда не называла их чосендзинами, и всё же она никогда не приглашала Сонджу в гости. Затем Сонджу вспомнила, что эта одноклассница родилась в Корее. Теперь, как и её японская подруга, она стала чужой в собственной стране.

Гости всё ещё разговаривали. Один сказал:

– Японцы ушли, но теперь наша страна разделена на Север и Юг. Мы не просили об этом Советский Союз и Америку. Это наша страна.

Потом беседа свернула на тему семьи и земледелия, а Сонджу подумала: их нация должна быть благодарна Америке. Однажды Корея объединится снова, но если бы Япония не сдалась, как долго Корея оставалась бы под её гнётом? Как долго к корейцам бы относились, как к людям второго сорта?

Если бы только Корея переняла у Америки ещё и её прогрессивные взгляды…

Ранним вечером гости ушли, а члены семьи разошлись. Служанки убрали со столов. Когда Сонджу закончила складывать подушки в углу гостиной, служанка привела в переднюю двух маленьких детей. Девочка поймала взгляд Сонджу и подёргала мальчика за руку.

Сонджу вышла во внутренний двор, чтобы познакомиться с ними. С кухни к детям поспешила Вторая Сестра.

– Поклонитесь своей новой тётушке.

Когда они низко поклонились, мальчик взял мать за руку и спрятался за её юбкой, робко оттуда выглядывая.

Сонджу наклонилась, чтобы быть на одном уровне с ним, и спросила:

– Как тебя зовут?

– Мун Чхулджин.

– Сколько тебе лет?

– Четыре.

Сонджу повернулась к девочке:

– Как тебя зовут?

– Мун Чина.

Она показала два маленьких пальчика. Сонджу улыбнулась и кивнула. Вдалеке засвистел поезд. Мальчик, как будто в надежде поймать этот звук, побежал обратно к дому – сестра семенила за ним.

Вторая Сестра сказала:

– Твой муж уедет в воскресенье, чтобы вернуться к учёбе. После этого тут станет потише.

Разве он не должен был сказать ей лично о своём отъезде в воскресенье? Поверх плеча младшей невестки Сонджу увидела высокую девочку-подростка, которая прошла через ворота. У девочки было живое лицо с резкими чертами: прямой узкий нос, пронзительные близко посаженные глаза, тонкие губы.

Она подошла к Сонджу и склонила голову в приветствии.

– Как поживаете, Младшая Тётушка? – затем повернулась ко Второй Сестре. – Я поем и вернусь в Большой Дом.

Значит, это была Чинвон, дочь старшей невестки. Смелая девочка. Вместо того чтобы просить разрешения, она просто объявляла о своих намерениях.

Когда муж Сонджу пришёл в их спальню той ночью, снял одежду и уселся рядом с ней на йо, она сказала:

– Сегодня я узнала, что ты возвращаешься в университет в воскресенье. Может быть, ты будешь говорить мне о вещах, касающихся меня, заранее, чтобы я не узнавала о них от кого-то ещё?

Он выключил свет и лёг на йо.

– Ты ведь знаешь, что я должен вернуться в университет. Как я и сказал, я постараюсь приезжать домой на выходные.

Что это сейчас было? Она открыла рот, чтобы повторить свою просьбу, но тут он притянул её к себе. Его дыхание и жадное тело снова оказались слишком близко. Где-то вдалеке раздался протяжный скорбный вой – какой-то зверь страдал от боли. Зажмурившись, Сонджу ждала, пока это прекратится. Когда его потное тело наконец скатилось с неё на матрас, она повернулась набок. Вой замолк. Она слушала, как муж храпит. Затем сдвинулась на самый край йо, где было прохладнее. Закрыв глаза, она видела перед собой Кунгу: он шёл к ней, и лицо его озарялось улыбкой. Она улыбнулась в ответ.

Третий день брака прошёл точно так же, как и предыдущий: гости приходили и уходили. На четвёртый день, когда ушёл последний гость, Вторая Сестра, вытерев руки об фартук, пришла к Сонджу в комнату:

– Я уже уложила детей. Твой муж сейчас со своим отцом. Мы можем помыться и поболтать в бане.

Сонджу хотела отказаться. Мысль обнажиться перед едва знакомым человеком приносила дискомфорт: даже её родная сестра не видела её без одежды. Но ей хотелось с кем-то поговорить. Так что во влажной жаре бани они избегали смотреть друг на друга, раздеваясь, и в молчании намыливались и ополаскивались. Затем, прикрыв грудь руками, они зашли в горячую воду, которая доходила им до плеч.

После обмена неловкими улыбками младшая невестка спросила:

– Мне нравятся твои волосы. Они от природы такие волнистые?

– Да. Каждый новый учитель обвинял меня в нарушении школьных правил. – Также её обвиняли в тщеславии из-за этой «завивки». – Кстати, – сказала Сонджу, – Первая Сестра к нам не присоединится?

– Нет. Когда я её спрашивала раньше, она только качала головой, так что больше я об этом не заговариваю. Она не очень-то общительная. И не понимает шуток. К тому времени, как я заканчиваю объяснять шутку, она уже перестаёт быть смешной.

Она рассказала о старшей невестке не только это. Свёкор отправил старшую невестку в школу-интернат для девушек через несколько месяцев после свадьбы, чтобы она получила школьное образование. Она вернулась через год, тогда же, когда её муж окончил Сеульский национальный университет. Чинвон родилась ещё спустя год. Работа её мужа требовала много путешествовать по правительственным проектам, и в одной из гостиниц по дороге он подхватил туберкулёз и умер.

– Как долго она была замужем?

– Четыре года. Когда я выходила замуж, она была вдовой уже шесть лет.

– Что её ждёт, учитывая, что она овдовела так рано?

Вторая Сестра вылезла из ванной. Сонджу последовала за ней, забыв даже прикрыть обнажённое тело.

– Она будет растить дочь и проживёт здесь всю свою жизнь.

Пока они по очереди тёрли друг другу спины влажной тряпкой, Сонджу думала: то же самое может случиться и с ней, если она станет вдовой – такова цена замужества. Что-то в ней изменилось от этой мысли. Она почувствовала не страх, но смутную пока решимость.

Сонджу вернулась в спальню и обнаружила своего мужа спящим на йо с торчащей из-под одеяла ногой. Она наблюдала за мужчиной, с которым связала её судьба. Возможно, он, как отец, тоже считает важным образование для женщин?

Проснувшись утром, он сказал:

– Ты хорошо спала прошлой ночью. Кажется, ты уже приспособилась к жизни здесь.

– Я ходила в баню со Второй Сестрой. Это помогло расслабиться. А ещё я узнала, что Первая Сестра ходила в школу-интернат после свадьбы, – она улыбнулась. – Я бы хотела поступить в университет.

– Тебе и без университетского образования хорошо, – сказал он пренебрежительно. – Ты уже и так образована лучше, чем большинство женщин. И училась в Женской школе Ихва.

– Речь не о том, хорошо мне или нет. Это то, чего я хочу.

– Говоришь, как Вторая Сестра. Она тоже говорит, что хотела учиться в университете, – он посмотрел на неё и усмехнулся. – Ты теперь замужем, так что брось эти мысли.

Она отвернулась от него, стараясь дышать ровно и глубоко. Как только он вышел из комнаты, Сонджу вышла на веранду с одеялом в руках. Она встряхнула его изо всех сил, затем повторила это действие несколько раз, пока её руки не заболели, а злость не улеглась. Убрав на день матрас и одеяло, она достала свой мыслекамень из сундука и долго тёрла гладкую поверхность, думая о Кунгу.

Несколько минут спустя Вторая Сестра пришла в спальню, улыбаясь, и спросила, есть ли у неё одежда, которую служанкам нужно постирать. Сонджу передала несколько вещей и сказала:

– У нас с тобой есть кое-что общее. Мой муж сказал, ты хотела пойти в университет. Ты всё ещё думаешь об этом?

Та опустила голову. Молчание затянулось, Сонджу пожалела, что спросила. Вторая Сестра медленно подняла лицо, затем посмотрела на Сонджу стеклянными глазами:

– Лучше об этом не думать. Я выиграла стипендию и хотела изучать вышивку в Японии. Я хотела заниматься искусством, – на лице её появилась грустная улыбка. – Я не вышивала с самой свадьбы. Меня постоянно отвлекают.

Сонджу наклонилась к ней.

– Я буду помогать тебе с домом. Может, однажды мы сможем вышить что-нибудь вместе. Я не очень хороша в этом: ты могла бы меня научить.

Служанка объявила, что прибыли гости. Сонджу и её собеседница держались за руки, глядя друг другу в глаза, затем неохотно разъединили руки. Вторая Сестра поспешила на кухню, а Сонджу – в гостиную, чтобы выглядеть достойной невестой в глазах гостей.

В перерыве между гостями Сонджу с мужем возвращались в спальню. Во время одного из таких перерывов он сказал:

– Ты хорошо держишься перед гостями. Они явно тобой впечатлены. И правильно, учитывая, из какой ты семьи.

Он упоминал её семью в каждом разговоре, как она заметила. Она натянуто улыбнулась в ответ. Увидит ли она когда-нибудь в нём то, что могло бы ей понравиться? Она подумала над этим мгновение и решила, что, возможно, не совсем к нему справедлива: в конце концов, она его почти не знает.

Той ночью на йо муж схватил её за руку.

– Посиди со мной, – сказал он. – Я не увижу тебя целую неделю.

Когда она села, он притянул её ближе и потёрся бёдрами о её бельё. Она задумчиво посмотрела на него. Не самое плохое лицо. Даже симпатичное, если подумать. Он – её муж: со временем они начнут понимать друг друга лучше, и, возможно, она почувствует к нему что-то иное. Стоит попробовать сделать этот брак лучше для них обоих. Думая об этом, она спросила:

– Мы когда-нибудь станем в браке равными партнёрами?

Он резко поднял голову. Затем спросил со смешком:

– Вот как, значит, думают в Ихве?

Скрывая раздражение и разочарование от необходимости объяснять свою точку зрения, она сказала:

– Я верю, что для семьи лучше, если у женщины и мужчины есть равное право голоса в браке.

– Ты моя жена. Вот кто ты.

Она выпрямилась и с новообретённой осознанностью возразила:

– А ты – мой муж. Если мы не равны, значит, я хуже тебя. Никто не хочет быть хуже другого.

Вместо ответа он попытался уложить её на спину. Она стряхнула его руки, встала и вышла на веранду, чтобы остыть. С самого детства она мечтала однажды сделать для других людей что-то, что существенно улучшит их жизнь. Она верила, что способна на это, и знала, как важно отстаивать своё мнение. Но все эти четыре дня муж только и делал, что принижал её.

Этот брак явно потребует больших усилий.

Холм

На веранде было тихо. Муж Сонджу уехал в Сеул на следующий вечер. В сером вечернем свете Сонджу мерила веранду шагами. Последние шесть дней она была заперта в этом доме с его родственниками, в месте, где она никого не знала. Раньше брак был для неё всего лишь размытой идеей. Теперь она понимала, что ей не стоит терять бдительности, чтобы муж и его семья не поглотили её целиком.

На следующее утро, не зная, чем заняться, она надела одно из платьев в западном стиле, которые привезла с собой, и направилась на кухню – убить время за повседневными, рутинными делами. Остановившись в дверях, она спросила Вторую Сестру, может ли помочь сегодня на кухне.

Вторая Сестра мельком глянула на её платье и продолжила готовить завтрак. Положив на поднос ложку и палочки для еды, она повернулась к Сонджу и улыбнулась.

– Знаю, что ты могла бы сделать. Ты можешь отнести завтрак нашему свёкру. Ему это понравится.

Она снова бросила быстрый взгляд на её платье, доходившее Сонджу до середины икры. Стоило признать: каждая женщина в деревне носила традиционную длинную юбку и верх с длинными рукавами. В прошлом Сонджу надевала традиционную одежду только на особые случаи, когда нужно было встретиться со старшими членами семьи. Она знала, что длинная юбка мешает заниматься повседневными делами.

На следующий день, войдя на кухню, Сонджу заметила, что Вторая Сестра тоже одета в платье в западном стиле и шерстяные чулки. Наверное, это платье было у неё всё это время, просто она не осмеливалась его носить. Сонджу это позабавило, и она решила, что это хороший знак: возможно, она сумеет привнести в этот дом некоторые перемены. Чтобы проверить эту догадку, она спросила буднично:

– Я бы хотела увидеть деревню. Может, прогуляемся завтра?

Вторая Сестра добавила миску риса и подогрела алкоголь на подносе.

– Давай подождём решения свекрови.

Сонджу спрятала улыбку: она знала, что свекровь, услышав о том, что она хочет прогуляться, решит, что её новоявленная невестка, будучи замужем всего шесть дней, уже начинает заявлять о своих правах. И это было уже кое-что.



Кроме прислуживания свёкру, Сонджу было совершенно нечем заняться – разве что приветствовать редких гостей и обедать со Второй Сестрой. Во время одного из таких обедов она узнала, что из трёх служанок одна всё время занималась детьми, а другие две мыли овощи, фрукты и посуду вдобавок к стирке одежды и уборке всего дома. Ещё четверо слуг-мужчин жили в комнатах, выходящих во внешний двор. Трое из них работали в поле с издольщиками. Четвёртый, старый слуга, оставался в доме, чтобы выполнять поручения семьи и заботиться о состоянии дома. В помещениях для слуг имелась маленькая кухня, где служанки готовили для себя и для мужчин. Это не слишком отличалось от того, к чему привыкла Сонджу. У её семьи было только двое слуг и две служанки в доме, поскольку полевые работы выполнялись не в Сеуле.

Вторая Сестра сказала:

– Мы с Первой Сестрой занимаемся в основном готовкой еды и починкой одежды.

– Я не привыкла заниматься ни тем, ни другим, но я научусь, – сказала Сонджу, гадая, чем же они занимаются помимо работы.

Если бы она знала, что здесь не достать книг, то привезла бы их с собой.

Наконец на десятый день брака Вторая Сестра сказала, что свекровь разрешила Сонджу посетить старейшин клана этим утром.

– Нам нужно для этого одеться в традиционную одежду, – сказала Вторая Сестра, – пока деревенские не привыкнут видеть нас в платьях западного кроя.

После завтрака Сонджу в сопровождении Второй Сестры впервые вышла из дома. Посреди внешнего двора она остановилась, чтобы вдохнуть свежего воздуха, пахнущего холодной землёй – ей нравился этот аромат. В конце двора начинала змеиться красноватая дорога, взбирающаяся на холм, на вершине которого стояли скелеты высоких деревьев – а над ними простиралось бесконечное небо. Когда-то Сонджу верила, что её будущее будет таким же безграничным. Глаза её увлажнились, но она быстро запрокинула голову.

– Только взгляни на это небо. Такое огромное. Думаю, я могла бы стать поэтом.

Она продолжала моргать. Когда глаза высохли, она опустила голову.

– Я не вижу в небе ничего поэтичного, но рада, что видишь ты, – в голосе Второй Сестры слышалась улыбка.

Они спустились по крутому склону справа и прошли вдоль длинного кирпичного забора. Младшая невестка сказала:

– Сначала мы посетим хозяина Большого Дома, главу клана. Он сидел рядом со свёкром на твоей свадьбе.

Она объяснила: у деда их свёкра было трое сыновей. Хозяин Большого Дома – сын первого сына, свёкор – сын второго, соответственно, хозяева Второго Дома и Маленького Дома – сыновья третьего. Примерно тридцать лет назад хозяин Большого Дома оставил фермерские угодья под присмотром своего брата и переехал в Сеул, чтобы следить за образованием сыновей клана. Три года назад, когда муж Сонджу сдал экзамен на поступление в Сеульский национальный университет, хозяин Большого Дома вернулся в Маари.

Снова повернув налево, они вышли ко впечатляющего размера двойным воротам. Пройдя через них, они ступили на каменную тропу, вьющуюся вдоль склона. На каждом уровне стояли отдельные дом и сад. По широким каменным ступеням они поднялись на самый верх.

Служанка, завидев их приближение, подошла, поклонилась и поспешила в главный дом, чтобы объявить:

– Пришли две госпожи из Второго Дома.

В переднюю вышла жена хозяина. Широко им улыбнулась, приветствуя, и провела на мужскую половину дома, где за низким столом сидел глава клана. Морщины на его лице выдавали хорошую жизнь и спокойный темперамент. За ним висел на стене огромный свиток со стихотворениями, написанными широкими мазками кисти. Каждый предмет обстановки в этой просторной комнате свидетельствовал о не выставляемой напоказ роскоши – ничего блестящего, аляповатого или слишком выделяющегося на общем фоне.

Визит закончился тем, что Сонджу официально признали частью клана.

Сонджу и Вторая Сестра навестили ещё несколько семей, пропустив только самые маленькие дома. На следующий день планировалась прогулка по внутренней части деревни.

Когда они приблизились ко внешнему двору Второго Дома, Сонджу спросила:

– Когда я перестану считаться невестой?

– Когда свекровь разрешит тебе покидать дом без сопровождения.

На следующий день они с Сонджу снова пошли по узкой дорожке из красной глины, но на этот раз свернули налево, пройдя мимо скопления небольших кирпичных домов, затем – дальше по дороге, мимо общественного колодца, где несколько женщин стирали одежду.

В середине хорошо утоптанной дороги они остановились возле плавного склона с двумя дюжинами курганов. На восточной стороне росли старые сосны – их стволы и ветви тянулись к разъеденным временем могилам. Вторая Сестра сказала:

– Эти могилы принадлежат предкам клана. Они поселились здесь около четырёх сотен лет назад.

Предки Сонджу были похоронены на окраине Сеула, но здесь, где мёртвые находились так близко к живым, наверняка имелось немало историй о привидениях в длинных робах, восстающих из могил ночами.

Они продолжили прогулку и достигли плато, где десятью метрами ниже, на широком поле, было разбросано несколько одноэтажных современных построек. Младшая невестка указала на них:

– Хозяин Большого Дома приказал построить эту начальную школу. Большинство учителей – дальние родственники клана, или по крови, или через брак.

– Там работают женщины? – спросила Сонджу высоким от волнения голосом.

– Да, две. Но они не отсюда.

В школе кто-то играл на органе. Сонджу посмотрела в том направлении, откуда раздавалась музыка. Сказала:

– Я бы хотела стать учительницей. Но мои родители считали, что работать могут только женщины из бедных семей. И всё же мне хотелось бы преподавать.

Вторая Сестра повернулась и обвела пейзаж перед ними широким жестом:

– Деревня простирается далеко за пределы этих холмов. Большая часть деревенских – наши родственники. Чем ближе они живут к Большому Дому, тем ближе они к ним по крови. Все в деревне знают друг друга, даже те, кто не связан с кланом кровно, так что при появлении чужаков люди начинают волноваться.

Сонджу молчала, заправив непослушную вьющуюся прядь за ухо. Вторая Сестра взглянула на неё.

– Что до твоего желания преподавать… Такие идеи мы, женщины, хороним навсегда, когда выходим замуж, – сказала она, избегая её взгляда. – По крайней мере, здесь.

Они развернулись и без единого слова направились домой.

Справа от них северный край плато нависал прямо над фермерскими полями, размеченными тропками. На одном участке крестьянин в изношенной одежде возделывал почву: его кожа задубела под суровым солнцем за многие годы, а его послушный бык тянул плуг. Из каминных труб с крыш домов на другой стороне угодий лениво поднимался дым, растворяясь где-то в небе и оставляя после себя запах жжёной соломы. Дыхание Сонджу замедлилось. Она представила, как жила бы в одном из таких домов: безо всяких оград и заборов, которые могли бы её сдержать, без ворот, которые запирали бы её внутри, и отвечала бы только перед самой собой. Здесь она была свободна мечтать, о чём вздумается.

Тем вечером при свисте поезда она направилась на кухню и, поставив на маленький столик еду и чай для двоих, отнесла всё в спальню. Стала ждать. Семья уже поужинала.

Муж пришёл в комнату и спросил, как у неё дела. Она посмотрела на него. Его лицо, его запах, даже его голос всё ещё казались странно чужими. Поставив сумку на пол, он сел за стол. Вытер лицо и руки тёплой влажной тряпицей, которую она положила на поднос. Они тихо поужинали вместе. Затем она выставила столик за дверь, чтобы его забрала служанка.

Она заговорила первой.

– Вчера мы со Второй Сестрой посетили старейшин. А сегодня ходили в деревню. Там много интересного – например, школа для всех детей, независимо от социального статуса…

Он взял книгу из сумки и стал листать страницы.

– Я же с тобой разговариваю, – сказала она.

– Пф! – Не поднимая взгляда от книги, он спросил: – Мне что, каждый раз надо отвечать, когда ты говоришь?

– Да. Тебе бы не понравилось, если бы я тебя игнорировала.

– Но я-то говорю о важных вещах.

– Я тоже говорю о важных вещах – делюсь с тобой своими мыслями и эмоциями.

Он всё ещё смотрел в книгу, а не на неё. Она чувствовала, что не заслуживает такого обращения. «Я же не сказала ничего плохого», – пробормотала она себе под нос.

– Возможно, я тоже иногда нахожу скучным то, что ты мне рассказываешь, – заметила она. – Но я всё равно слушаю, потому что для тебя это важно.

Затем она подошла к сундуку с вещами и достала оттуда потрёпанный англо-корейский словарь с загнутыми уголками страниц и один из журналов Life, которые взяла с собой из дома. Пролистала страницы. Мать заставила её выйти за этого человека, и вот как всё обернулось, подумала она с досадой.

– Ты читаешь по-английски?