В отделении милиции творились содом и гоморра. «Почему меня не поставили в известность? – грохотал майор Скобарь. – Что за самовольство, Куренной? Кто тебя надоумил? Не этот ли… как там его?!» Гнев начальства удалось погасить. С утра пораньше выехала группа для задержания гражданки Решетниковой. Егора Литвинова привели в чувство, заковали в наручники и доставили на допрос. Он шатко поднимался по лестнице под охраной трех милиционеров, презрительно фыркал, держал осанку.6c9dab

«Допрашивайте без меня, – распорядился Скобарь, – потом доложите».

В принципе Литвинов держался неплохо, подавленным не казался. Презрительная гримаса не сходила с его лица. Он сидел на табурете, выпрямив спину, смотрел в точку перед собой. Его одежду на всякий случай осмотрели и прощупали. Ничего инородного не нашли – ни колюще-режущих предметов, ни ампулы с ядом. На рядового уголовника этот парень не тянул. Он был неплохо образован, знал, что такое воспитание, как притвориться интеллигентом. Это интриговало.

Но во время допроса он почти ничего не сказал.

– Ваши фамилия, имя, отчество? – выспрашивал Куренной. Но задержанный лишь загадочно улыбался, не отрывая глаз от дальней стены. Синяк под глазом достиг максимальных размеров и перекрыл половину лица. Глаз превратился в щелку, но это не мешало преступнику сохранять невозмутимость. Он пришел в себя, смирился со своей участью и уже знал, как будет себя вести. В любом случае за содеянное светил только расстрел.

– Вы не можете сообщить свою фамилию, имя и отчество? – Куренной проявлял буддийское терпение. – Откуда вы прибыли? Каким образом получили фальшивые документы? Мы сделали запрос в институты, где вы якобы обучаетесь. Странное дело, таких студентов в списках не нашли. Чьи задания вы выполняли? Каким образом вы общались с руководителем банды? И самый интересный вопрос: кто он?

На этом месте задержанный засмеялся – холодным неестественным смехом. Глаза (вернее, глаз) продолжали источать холод.

– Я сказал что-то смешное? – удивился Куренной. – Ладно, как хотите. Решительно отказываетесь говорить, гражданин Литвинов? Хорошо, нам без разницы. Мы и так знаем, на кого вы работали. – Куренной блефовал, причем экспромтом, неумело, мог бы изобразить что-то более убедительное. – Не хотите жить, гражданин Литвинов? Странно, вы не похожи на человека, уставшего от жизни. Плодотворное сотрудничество с органами позволит сохранить вам жизнь.

– Ладно, хватит, – наконец подал голос задержанный и брезгливо поджал нижнюю губу. – Кончай этот цирк, начальник. Все равно убьете, знаю вас. Веди в камеру, не видишь, устал я. На том свете договариваться будем.

– Хорошо, вас уведут, – согласился Куренной, – но, боюсь, не в камеру. Прости, дружок, но в камеру ты попадешь только после чистосердечного признания. В подвал его, – распорядился Куренной. – Там с тобой, приятель, тщательно поработают. Не наш метод, согласен, но государство должно защищаться от таких, как ты.

В глазах задержанного мелькнуло беспокойство, но на лице оставалась все та же непроницаемая маска. Уводили его те же трое, руки преступника были скованы за спиной. Его спустили на середину лестничного марша, конвойные не ожидали сюрпризов. Двое шли впереди, один сзади. Внезапно Литвинов резко повернулся. Бросился обратно, пригнув голову. Он протаранил конвоира, тот от неожиданности отпрянул, схватился за перила. Литвинов запрыгал через ступени. Оперативники только вышли из коридора – пока закурили, обменялись мнениями о происходящем… Никто не понял, почему он бежит назад. А когда поняли, было поздно. Милиционеры закричали. Горин бросился на перехват. Литвинов уже был наверху, торжествующе глянул на Горина, без усилий перевалился через перила, задрав ноги. «Так вот зачем ему наверх, – сообразил Горин, – здесь выше…» Высота второго этажа была небольшой, но если грамотно падать… Литвинов падал головой вниз – на каменный пол. Хрустнули шейные позвонки. Он умер мгновенно, лежал, раскинув конечности, в нелепой позе, в выпуклом глазе светилось торжество. Все присутствующие застыли в оцепенении. Затем с негодующими воплями кинулись вниз.

«Медиков вызывайте!» – закричал кто-то из милиционеров. Лучше выдумать не мог. «Да ладно, Анисимов, от смерти не лечат…» Люди мрачно смотрели на новоявленного мертвеца. Павел не верил своим глазам. Что-то черное забиралось в душу, проснулись отчаяние и безысходность. Будто оглушенный – он смотрел и не мог отвести глаз. Продолжалась надоевшая сказка про белого бычка… Молча подошел майор Скобарь, покачал головой. Начали шушукаться оперативники, милиционеры.

– Не расстраивайся ты так, Павел Андреевич, – покосился на него Куренной. – Посмотри на себя, слезу сейчас пустишь. Плохо, конечно, да и бес с ним. Теперь эти сволочи никого не ограбят и не убьют…



Улизнуть из дома Ксения Решетникова не успела. Милиционеры окружили участок. Пожилая женщина на вопрос, где ее дочь, сделала испуганные глаза и заявила, что дочери нет. Лучше бы молчала – врать не умела категорически. Гражданку Решетникову нашли в подвале, в пустой бочке. Она свернулась в три погибели и плакала. Слезы впечатления не произвели. Гражданку извлекли из бочки и привезли в отделение. Она узнала Горина, взмолилась: «Вы знаете меня, Павел, за что арестовали?!» Истерику перетерпели, напоили водой. Ксения осунулась, как-то постарела.

– Вынужден сообщить, Ксения Георгиевна, – сухо сказал Павел, – что мы взяли банду некоего Егора Литвинова, и ее участники уже чистосердечно сознаются. Очередь за вами. Чем больше расскажете, тем меньше получите. В случае плодотворного сотрудничества есть вероятность, что вас возьмут на поруки.

Ксения пела как соловей. Ей очень жаль, она не виновата, ее заставили свернуть на скользкую дорожку. А вообще она активная труженица и сознательная комсомолка. И понятия не имела, чем занимались эти люди. Они просто пользовались ее доверчивостью! Да, с Егором Литвиновым она держала связь, иногда встречались, Ксения передавала парню информацию. Зачем – она якобы не знала. Видимо, не слышала ни про Госбанк, ни про битву на кирпичном заводе. Генезис ее грехопадения Горина не интересовал – только факты. Иногда заходил другой паренек, Алексей; иногда они встречались в людном месте, например на рынке.

Павел с тоской слушал ее словоблудие, ловил себя на мысли, что просто мечтает треснуть даму по голове.

– Кто главарь банды? – оборвал Горин пустой треп. – Не эти горе-студенты. Кто над ними? Колись, Ксения Георгиевна, не испытывай мое терпение.

Девица снова глотала слезы, божилась, что больше никого не знает. Какой главарь? Она знает только Егорку Литвинова и его дружков – Алексея, Родиона и Григория. Хоть чем поклясться может – хоть знаменем комсомола, хоть Господом Богом нашим!

– Не ври, Ксения. – Горин терял терпение. – Кто поручил тебе охмурить меня – тогда, во время похорон Екатерины Усольцевой? Ты же не сама напросилась в подружки к Лиде Беловой?

– Так Егорка и попросил. – Девица шмыгала носом. – Пришел за полночь, в окошко стукнул и… попросил. Мамаша-то у меня глуховатая и в комнату ко мне не заходит…

И снова умоляла верить ей, ведь она никогда не врет, зачем ей это нужно? Если товарищ следователь хочет знать про какого-то «главаря», почему не спросить у самого Егорки или его приятелей? Может, ее отпустят домой? Павел смотрел на девицу и чувствовал, как возвращается подавленность. Эту сучку можно было хоть вверх ногами подвесить – все равно ничего не скажет. Потому что действительно не знает. Главарь не дурак поддерживать с ней связь. Должен понимать, что в случае провала сдаст его со всеми потрохами…

– Ладно, Ксения, заткнись, – осадил он девицу. – Ты являешься членом банды, преступила закон и будешь привлечена к уголовной ответственности. Отныне твой дом тюрьма, к маме не вернешься… надеюсь, никогда. Если вспомнишь что-нибудь важное, милости просим на беседу.

Ее уводили, плачущую, трясущуюся от страха. Расстрел этой дуре светил весьма отчетливо. В отделе властвовала озадаченная тишина. Состояние – какое-то двоякое. Казалось, в воздухе витала недосказанность. Банда ликвидирована, воскреснуть не должна, город может облегченно вздохнуть и спать спокойно. Осталась сущая «мелочь», и подходы к ней оказались обрублены. Кто «мозговой центр», повелевающий преступной группой? Уйдет от ответственности? Заляжет на дно, передохнет, потом соберет новую банду – и все заново: массовые убийства, грабежи, непоправимый урон социалистическому государству…

В конце рабочего дня Куренной собрал людей, лично распечатал бутылку водки, разлил по стаканам.

– Взяли, товарищи. И ты, Горин бери, нечего делать отсутствующий вид. Ты друзей, знаешь ли, заводи, а враги сами заведутся. Давайте. Мы проделали важную работу, банда уничтожена. Дай бог, и вторую часть работы закончим.

Выпивали, немного смущенные, жевали горбушку. Чего-то действительно не хватало, не давало расслабиться, почувствовать вкус победы.

– Все, по домам, утро вечера мудренее. – Куренной сунул пустую бутылку в мусорную корзину. – Горин, лично тебе разрешаю спать до обеда. А то смотреть на тебя страшно, лопнешь сейчас от злости…

Полночи он вертелся как на иголках, выстраивал в памяти события последних недель, искал, за что зацепиться. Вскакивал, хватался за пепельницу, курил. Был один эпизод, который не давал покоя. Милиция там вроде прошлась, но сделала работу поверхностно, без души…

Глава 14

На часах было 10:02, когда он вышел из переулка на улицу Тургенева и приблизился к знакомому дому. Под ложечкой неприятно сосало. Погода испортилась, похолодало, набежали тучи. Лето в этом году могло бы быть и сострадательнее к населению. Павел постоял у калитки, проверил зачем-то прибитый к ограде почтовый ящик. Нахлынули воспоминания – именно то, что сегодня не требовалось. Он не стал заходить на участок, переулком выбрался на параллельную дорогу, подошел к задней калитке. Какое же число тогда было? Он мысленно подсчитал: 15 июня, пятница, примерно то же время дня. Справа за углом, на другой стороне дороги, – проходная кожевенной фабрики, слева – бетонный забор. Единственный в нем просвет – метрах в ста, потом опять забор. Дорога пустая, но иногда по ней что-то проезжает. Прохожие – большая редкость – ведь слева только два участка, дальше пустыри, свалки, обрыв городской черты. Но человек, убивший Катю, не мог искушать судьбу, он должен был мгновенно исчезнуть. Оставался только этот переулок – слева. Просил же оперов проработать этот вопрос! Куренной уверял, что проработали… Он двинулся влево, не пересекая дорогу. В принципе преступник мог зайти на соседние участки. Нет, не мог – задняя калитка имелась только у Кати, у остальных – сплошная ограда. Оставался только этот узкий переулок между заводскими корпусами и чем-то заброшенным, «постиндустриальным»…

Горин, озираясь, шел по переулку. Метров двести – и забор с левой стороны оборвался. Справа – тянулся дальше, в бесконечность. Слева была канава, забитая мусором, поваленные секции забора, жесткий кустарник. Вряд ли преступник туда свернул – зачем? Его никто не преследовал, он просто спешил добраться до параллельной улицы. Стоит ли ноги ломать? То, что он задумал, было безнадежно. Столько времени упущено! Но Горин упрямо шел. Снова клочки забора, та же мусорная канава. В глубине – заброшенное автотранспортное предприятие, остовы грузовых машин. Далее овраги, где немцы расстреливали людей, уличенных в связях с подпольем… К переулку под прямым углом примыкал забор из штакетника, такой же потянулся вдоль дороги. Возникли чахлые огороды с едва взошедшей картошкой. Здесь располагались два участка, частные дома. Калитка болталась на соплях, такое ощущение, что отворилась силой мысли…

В последующие полчаса он брал на измор местных жителей, требовал невозможного. Люди недоуменно разглядывали его странное удостоверение, пожимали плечами. Как можно вспомнить события двухнедельной давности, если не помнишь, что было вчера? Их уже опрашивали – тоже давно. Ужасы войны все прекрасно помнили – период оккупации, бесконечный террор, как выживали в нечеловеческих условиях… Это навечно – каленым железом в мозгу отпечаталось. А вот то, что вы просите, молодой человек… Он не терял надежды, обходил дома, задавал вопросы, просил подумать – не отвечать сразу. Люди думали, многие искренне хотели помочь. Пожилая женщина вспомнила, как мимо ограды проходили рабочие… впрочем, это было на прошлой неделе. Одноногий мужик в тельняшке предложил выпить – тогда память точно заработает. Он уже выпил, но память не улучшалась. Редко тут ходят люди. В основном знакомые, из окрестных домов, а чтобы посторонние… Разве что заблудится человек.

Дальше был пустырь, замшелые сараи. Вихрастый пацан лет тринадцати гонял по пустырю консервную банку. За пустырем переулок обрывался, а вместе с ним и последняя надежда. Павел сменил направление. Пацан забеспокоился, стал бочком откатываться вместе с банкой.

– Подожди, не убегай, – попросил Горин, – просто вопрос. Читать умеешь? – Он развернул перед носом мальца листок, увенчанный печатью.

– Милиция, что ли? – испугался шкет. – Не, мужик, даже не проси, не знаю ничего.

– Да ты хоть выслушай. Звать как?

– Ну, Антохой кличут… – Пацан как-то скис, стал ковырять носком драного ботинка зазубренную банку.

– Откуда ты, Антоха?

– Оттуда, – кивнул пацан на участки в глубине пустыря. Они тонули в овраге, и тамошние обитатели при всем желании не могли ничего видеть.

– Часто здесь отираешься? Ну, один или с другими пацанами.

– И че. – Малолетка «независимо» шмыгнул носом.

Павел доходчиво изложил обстоятельства, попросил собеседника напрячь свою мощную детскую память.

– Ты че, дядя, с дуба рухнул? – резонно вопросил отрок. – Две недели прошло – и каким местом я должен это помнить?

– Да, пожалуй, – вздохнул Горин. – То есть не поможешь?

– Не-а.

– Ну, извини, Антоха, будь здоров. Привет родителям, или кто там у тебя. – Он повернулся к парню спиной, побрел с пустыря.

– А че расстроенный такой? – спросил в спину пацан.

– Да есть причина, – вздохнул Павел. – Этот вурдалак хорошую женщину убил. А этой дорогой бегством спасался. Теперь никто найти его не может.

– Ух ты, – глаза мальчишки зажглись, – а так и не скажешь.

– Что не скажешь, – кольнуло что-то под лопатку.

– Денег дашь?

– Бери, не жалко. – Павел вернулся, протянул рубль.

– Обижаешь, – фыркнул Антоха. – За такие деньги я тебе и «здрасте» не скажу. Ты меня, мужик, чем-нибудь серьезным заинтересуй.

– Вымогаешь у милиции? – Павел прищурился.

– Ну, как знаешь, – вздохнул мальчишка. – Это тебе надо, а не мне.

– Такая устроит? – Горин показал краешек червонца.

– Сойдет, – обрадовался малолетний вымогатель. – Давай. – Он протянул грязную ладошку. – Сразу давай, а то знаю вас, милиционеров, – подразнишь, а потом фигу.

Купюра перекочевала в карман рваных штанов. Пацаненок приободрился, он становился важной персоной.

– Да не бойся, мужик, не сбегу. А то устроите облаву, а у меня мамка вся на нервах, дед недавно помер – папаня ее, стало быть. В пятницу, говоришь, это было?

– В пятницу, – согласился Горин, – две недели назад.

– Ну, видел я, как мужик проходил, – заявил Антоха, – оттуда и туда. – Он провел дугу указательным пальцем.

– Врун ты, Антоха. Признайся, с ходу сочинил? Ведь все равно проверить не смогу.

– А ты по себе не мерь, – возмутился отрок. – Я честный, между прочим. Если уж решился что-то сказать, то только правду. Ты сам сказал – пятница. А в четверг две недели назад дед мой помер – говорю же тебе, бестолковому. Утром преставился – что-то с сердцем, доктор так сказал. Маманя в слезы, в морг увезли, а рано утром обратно – в дом. Бабы набежали, все ревут, мужики водку глушат, дышать нечем. Сказали, что гроб весь день в доме простоит – традиция такая. Мне маманя сама говорит: тикай, мол, Антоха, нечего тебе тут делать… Вот и маялся весь день, лишь бы домой не возвращаться. Банку гонял, в ножички сам с собой играл. Пацанов, как назло, тогда не было…

Волнение усиливалось. Пацан трещал, как попугай: мол, видел странную фигуру. Примерно в указанное время – на часы не смотрел. Быстро прошел мужик, по сторонам не смотрел – и был таков. Одет во что-то длинное, до пят, капюшон на голове. Запомнил – потому что день был такой… памятный.

– Опиши его. – Нервы рвались, он дрожал от волнения.

И снова ушат холодной воды! Не запомнил Антоха его внешность! В тот день, может, и помнил, а вот сейчас, по прошествии двух недель… Просто серое пятно. Худой или толстый – под балахоном не видно. С ростом тоже неясно, фигурант сутулился, к тому же с пустыря прохожих в переулке видно только по пояс…

– Издеваешься? – разочарованно выдохнул Горин. – И что мне делать с твоими показаниями? Прошел мужик – это я и без тебя знаю. По фотке сможешь определить?

– Ну, не знаю, можно попробовать… Подожди, я же главного тебе не сказал, – вспомнил Антоха. – На следующий день я этого дядьку в городе видел, где-то в центре, уж не помню где. Еще подумал: это же тот самый…

– Запутал ты меня, – признался Павел. – Как ты мог его видеть, если не помнишь, как он выглядел?

– Так это я сейчас не помню, – парировал «свидетель», – времени-то сколько прошло. А тогда помнил. Машина еще была, и баба молодая вместе с ним. Стояли, разговаривали, потом в машину сели. «Эмка» у них была, светлая такая. Ей-богу, не вру, мужик, зуб даю.

– Бабу хоть запомнил? – выдохнул Горин.

– Бабу – запомнил, – заулыбался Антоха. – Баб я хорошо запоминаю. Бабы они такие – ух… А мужиков зачем запоминать? Они одинаковые, не интересно.

– Так описывай скорее, Антоха.

Пацан описывал женщину, причем делал это со смаком, с подробностями. А спина покрывалась липким потом. Дышать становилось трудно. Антоха смотрел на него с удивлением. Рука машинально потянулась в карман, извлекла купюру не очень крупного достоинства, пацан забрал ее, начал пятиться от странного остолбеневшего мужика…



Кира появилась под вечер, во время обсуждения предстоящих мероприятий. Павел оборвал свою пламенную речь, и весь отдел изумленно воззрился на беглую больную.

– Мамочка, явление народу… – пробормотал Виталик Мамаев. – Кира Сергеевна, а вы уверены, что уже выздоровели?

– Так, я в порядке, – заявила девушка. Она держалась неплохо, смотрела строго. А легкую бледность можно было списать на радость от встречи с коллегами. – И этой темы попрошу больше не касаться. Не потерплю ни острот, ни сочувствия. Что за тайная вечеря? Вадим, рассказывай.

Повествовали с Куренным в два голоса – один бы с такой задачей не справился. Бледное лицо Киры вытягивалось от изумления.

– Вот так вираж… – пробормотала она, уставившись на Горина распахнутыми глазами. – Братцы, я с вами, даже не спорьте. Дело-то нехитрое – схватим этих упырей. Навалимся всем миром…

– Есть сложности, – перебил Куренной. – Упыри перебрались в Антоновку и сейчас находятся там. Если что-то почувствуют, сбегут. Брать их надо именно там, а не в городе, чтобы не пострадали посторонние. Будем работать по плану. Вливайся в коллектив, Кира Сергеевна, но старайся не бежать впереди паровоза и знаменем не размахивать…



Две машины с наступлением темноты въехали в поселок. Антоновка спала под шапками яблонь и рябин. На деревенской улице было тихо, люди уже попрятались по домам. Действовал только уголовный розыск – шесть человек. Остановились за несколько участков до нужного, погасили огни. Люди выгрузились, бесшумно устремились вдоль ограды. Частный дом с четырехскатной крышей прятался за ветвями. В поселке стояла тишина, лишь где-то на другом конце деревни лениво брехала собака. В доме за плотными шторами горел свет. Слава богу – на месте упыри… Исследовать устройство калитки пришлось в темноте. Ничего сложного, дернуть посильнее, и запор отвалится.

– Горин, входим вдвоем, – прошептал Куренной. – Вы трое, обходите дом, следите, чтобы в окна не полезли. Кира, держись сзади, прикрывай тылы, мало ли что…

Но войти не успели. Чем-то выдали себя. От сильного удара изнутри распахнулись створки ворот! Взревел двигатель. Мелькнул размытый силуэт – «привратник» бросился к машине, хлопнула дверца. Автомобиль рванулся, вылетел с участка – светло-серый ГАЗ-М1, водитель сделал крутой вираж, заднюю часть автомобиля занесло. Покатился в крапиву Виталик Мамаев – еще чуть-чуть, и его бы отшвырнуло бампером. Водитель удержал виляющую машину, она помчалась по устланной щебенкой деревенской дороге.

– Огонь по колесам! – взревел Куренной.

Не сразу справились с ситуацией, бросились на дорогу, вытаскивая пистолеты. Вот вам и легкое задержание! Захлопали выстрелы. Машина уносилась прочь. Запело железо – попали в бампер. «Эмка» дала крен, сместилась к обочине, но снова водитель справился с управлением, выжал до упора газ. Оперативники продолжали стрелять, но в этом уже не было смысла. Звонким матом ругалась Кира – вот доверь мужикам важное дело!

– По машинам! – закричал Куренной. – Догоним, не уйдут, сволочи!

Где они, эти машины?! Сами же оставили их черт-те где! Спотыкаясь, побежали со всех ног. Как их раскусили? Видимо, раньше надо было фары гасить. А преступники были готовы, сидели «на чемоданах»… Пока добежали до машин, светло-серая «эмка» уже выехала из деревни. Куренной запрыгнул за руль, его руки тряслись, ключ не попадал в замок зажигания. Завелся двигатель, простуженно затарахтел. Горин повалился рядом на пассажирское сиденье, сзади хлопнула дверца – забралась Кира. Остальные рассаживались во вторую машину.

– Невероятно, столько времени потеряли… – ругался Куренной.

Автомобиль помчался, разгоняясь. Второй развернулся, пристроился в хвост. Замелькали деревья, дома. Ускорили движение тучи на ночном небе. Мелькнула околица. Куренной утопил педаль подачи топлива до отказа в пол – и захватило дух.

– Держитесь!

– Вадим, ты охренел… – Кира подпрыгивала на заднем сиденье, ей не за что было схватиться.

Но дистанция, кажется, сократилась. Машина преступников неслась по проселочной дороге. Справа за лесополосой находилось Чудское озеро, слева – заброшенные сельхозугодья, вдалеке чернел лес. Впрочем, уже не далеко, лес приближался. Куренной припал к стеклу, впился взглядом в дорогу. Любое неверное движение – и машина уйдет с колеи, будет долго и весело кувыркаться…

Впереди погасли огни – выключили фары! Преступники пошли на отчаянный риск. Павел до боли в глазах всматривался в полумрак. Возможно, у преступников возникли неполадки с автотранспортом. Или поняли, что рано или поздно их догонят. Они съехали с дороги, потряслись по полю к лесу. Их трудно было заметить, но острый глаз заметил!

– Вадим, уходи с дороги, за ними!

Куренной круто вывернул баранку. Машина с душераздирающим скрежетом перевалила через канаву, запрыгала к лесу. Вторая «эмка» под управлением Шурыгина тоже свернула. Куренной ударил по тормозам, высунулся:

– Кузьмич, стой!

Оперативники остановились, распахнулась дверь.

– Что хочешь, Михалыч?! – проорал Шурыгин.

– Давайте назад, на дорогу! Обогните лес, ждите на той стороне! Массив небольшой, километра два в поперечнике! Они наверняка пойдут лесом!

– Понял, командир…

Куренной снова ударил по газам. Мотор стал захлебываться. А у преступников он, похоже, окончательно сломался – их машина остановилась, не доехав метров сорока до опушки. Две тени отделились от застывшего автомобиля, бросились к лесу. Куренной зарычал от ярости, вцепившись в баранку. Машина разогналась, он проглядел крутую кочку – «эмка» взмыла в воздух, рухнула на задние колеса. В оси что-то явственно хрустнуло.

– Все, приехали, – проворчал Куренной. – К машине, пошли, пошли…

Эти двое уже пробились через кустарник, исчезли в осиннике. Каких-то пару жалких секунд не хватило! Оперативники побежали, вытянувшись в цепь, и попадали, когда из-за деревьев загремели выстрелы. Стали беспорядочно палить в ответ. В лесу хрустел валежник, ломались сухие ветки. Видимо, опушку уже не контролировали. Куренной поднялся первым, чтобы перебежать пространство. Не рассчитал, отмерил лишнего, и пуля подбила на излете! Он захрипел и завозился в траве. Гневно вскричала Кира, выпустила несколько пуль и покатилась к начальнику. Павел тоже поднялся, выпустил всю обойму, пробежал несколько метров и залег, перезарядил ТТ.

– Вадим, ты чего? – пробормотала Кира, ощупывая Куренного. – Не пугай меня…

– Что, испугались? – простонал капитан. – Не можете ничего без старшого? А придется… Выше колена попали, суки, вроде навылет… Давайте сами дальше, только осторожно… Отвяжись, Кира, все нормально, жгут наложу, повязку сделаю, дождусь вас. Только давайте без героизма, хватит одного меня…

Умирать он, судя по всему, не собирался. Кира, тяжело дыша, поползла, вжимаясь в землю. Павел докатился до нее, сжал за локоть.

– Не спеши. Поживем еще, Кира Сергеевна… Я их отвлеку, а ты давай в лес…

– Договорились… Учти, у нас патронов осталось с гулькин нос…

Это частности. Их положение и без этого становилось отчаянным. Куренной совершил ошибку, отправив людей в обход. Где теперь эти люди? А преступники здесь, в этой части леса… Павел перекатился, вскочил на колено, дважды выстрелил туда, где в последний раз видел вспышку. В ответ прилетели несколько пуль, простучал автомат – немецкий МР-40. Вот так сюрприз… Павел заскрипел зубами, еще раз выстрелил, бросился вперед. Заметил краем глаза, как параллельно движется Кира. Вбежал в лес, повалился боком за ближайшее дерево. Захрустел валежник, кто-то убегал в глубь чащи. Горин подскочил, перебежал за соседнее дерево. Шедшая справа Кира запуталась в ветках кустарника, стала выбираться. Оторвала от себя колючки, прыгнула за дерево – и вовремя: по ней уже бегло стреляли. Кира не пострадала, пули отбивали кору от толстой осины. Павел видел стрелка! Фигура в чем-то светлом отделилась от дерева, стреляла с вытянутой руки. Второй оперативник оказался для нее в слепой зоне. Павел произвел два выстрела, тщательно прицелившись. Стрелок повалился, не издав ни звука. Павел подбежал, пригибая голову, рухнул на колени. Женщина в светлом плаще (другого, видимо, не нашла) лежала, разбросав руки. Даже в темноте было видно, как из раскроенного затылка вытекает кровь. Павел сглотнул. Подбежала Кира, села на корточки.

– Вот и умница, Горин…

Павел прислушался. Человек убегал. Это следовало пресечь, не ждать, пока он просочится через парней Куренного. А те его проворонят как пить дать, еще и потери понесут! Павел полез через скрещенные ветки, на опасных участках прикрывая лицо руками. Открытые пространства преодолевал бегом. Кира сопела, наступала на пятки. Павел упустил тот момент, когда оборвался шум, издаваемый убегающим человеком. Нога провалилась в пустоту, он не удержался, покатился, по счастью не выпустив пистолет. Прогремела очередь, оторвав от дерева приличную ветку, усыпанную листвой. Кира катилась вслед за ним. Они оказались в какой-то чаще, устланной травяным ворсом. Кира поднялась, стала стрелять в темноту. Иссякла обойма. Павел схватил ее за плечи, повалил. Сам поднялся, открыл огонь. Фигура, выросшая из-за развесистого дерева, успела отпрянуть. Сердце тоскливо сжалось. Добро пожаловать в капкан. Безнаказанно выбраться из этой ямы уже не получится…

Рядом дрожала Кира. Девушка молчала, видимо, пришла пора подумать.

– Ты в порядке? – прошептал он.

– Я-то в порядке, – огрызнулась Кира, – только патроны кончились.

– У меня осталась парочка.

– Хоть что-то… – Кира потянулась, подтащила к себе короткую, унизанную сучками корягу, отдаленно смахивающую на булаву. Самое время переходить на подножные виды оружия…

– Попались, Павел Андреевич? – прозвучал из-за развесистой осины голос с ироничными нотками. Горин промолчал. – Сочувствую, – продолжал мужчина. – У вашей спутницы боеприпасы точно кончились. У вас еще есть, но мало, верно? Один, два патрона? От силы три. У меня же полный рожок. К сожалению, гранату не припас, а то давно бы распрощались с вами. В принципе вам повезло, добились своего, вывели монстра на чистую воду… Что с Кларой Ильиничной?

– Я ее убил, Иван Валентинович.

– Жалко, – поцокал языком доктор Мясницкий. – Клара Штраубе была интересной женщиной и грамотным специалистом, не боялась экспериментировать. Мне будет ее не хватать.

– Ваша фамилия, полагаю, тоже не Мясницкий?

– О нет, что вы. – Голос преступника как-то странно зазвенел. – Доктор медицины, штурмбаннфюрер СС Макс Линдер – к вашим услугам. Имею польские и русские корни – весьма отдаленные, отсюда знание языка и умение приспосабливаться к вашим диким условиям.

– Вот сука… – прошептала Кира.

Павел крепко сжал ее руку.

– Позвольте предположить, герр Линдер, – он говорил, а сам обдумывал сложившуюся ситуацию, искал выход, – вы не только хороший специалист, но и талантливый актер. Способны органично влиться в любую среду, не так ли? Это вы проводили опыты над людьми в подвалах Вознесенского монастыря. Но здесь вы не жили, приезжали из другого города. В противном случае вас бы запомнили, как и вашу подручную…

– Отчасти вы правы, Павел Андреевич. Филиал нашего института находился в Алейске, это в тринадцати километрах от Вдовина. Но именно здесь проводились самые интересные опыты. Я экспериментировал с препаратами и, надо признаться, добился прорыва по многим направлениям психиатрии. Это не связано с лечением больных, – доктор ехидно засмеялся, – скорее наоборот.

– И теперь вы продолжаете свои изыскания уже в качестве главврача советской клиники. Выводите, так сказать, на мировой уровень советскую психиатрию. Представляю, сколько людей вы довели до полного полоумия… Что случилось в феврале сорок четвертого, герр Линдер? Могу предположить. Получили ранение и не смогли уйти вместе со всеми? Затаились, отсиделись в логове, затем всплыли, кардинально изменив внешность, обзавелись фальшивыми документами, легендой.

– Примерно, – допустил собеседник, – подробности опустим, они не интересны.

– Рискну допустить, что на вас вышли представители одной из западных разведок – скажем, британской. Сами бы вы не потянули фальшивые документы, легенду и так далее. Но не хотелось на них работать, верно? Хотелось простора для души, свободы. Вы задумали бежать – скажем, в одну из западных стран. Нужны деньги, нужны свои люди на границе – да что там, целый перечень условий. Эстония – рядом, но она, к сожалению, советская. Вы умный человек, понимали, что долго веревочке не виться, вас раскусят… Идея стать руководящей и направляющей силой банды – не скажу, что гениальна, но недурна. Кто эти четверо «студентов», которые выполняли за вас грязную работу? Кстати, вы в курсе, что все они мертвы?

– Серьезно? – Доктор манерно вздохнул. – Не знал. Но это уже не важно. Сегодня вечер вопросов и ответов? Хорошо, извольте. Молодые бойцы армии Власова – мотивированные, целеустремленные люди. Они искренне ненавидели ваш строй. Уйти со всеми тоже не смогли – по ряду независящих от них причин, отсиделись, залечили раны, набрались злости…

– Они же совсем юны…

– Почему? Не такие уж дети. Двадцать, двадцать два, двадцать четыре года… Во время войны они служили в диверсионном подразделении – разумеется, не в советском, получили необходимые навыки, умели работать головой…

– И банда, как говорится, в сборе. Целое лето могут действовать безнаказанно – или сколько там длится трудовой семестр после сессии? Дерзкие ограбления, убийства, похищения и пытки людей. Предпочитали брать драгоценными камнями, украшениями, но можно и советскими дензнаками, которые также неплохо трансформируются в брюлики… Удушение струной – это ваш фирменный стиль? Катя Усольцева, Каплины, отец Мефодий… Раскололись Каплины, рассказали, где спрятали свои сказочные богатства? Думаю, да, в противном случае их убивали бы медленнее. То же касается и отца Мефодия, сберегшего мелочишку на старость…

– Вы правы, иногда участвовал в этих забавах – разминал, так сказать, старые кости. – Он не смущался, говорил, смакуя каждое слово. – Представьте себе, Павел Андреевич, испытываю бурную радость, убивая русских. А также евреев, татар и так далее. Хотите спросить про вашу женщину – я имею в виду Екатерину Усольцеву? Удивительное совпадение, согласитесь. На нем мы все и погорели. Отец Екатерины тайно сотрудничал с оккупационными властями. Акцентирую слово «тайно» – широкой общественности об этом неизвестно. Трудился на железной дороге, сдавал подпольщиков и сочувствующих вашей власти. Есть документы, это подтверждающие. Что и позволило держать Екатерину на крючке. Формально дети не отвечают за деяния отцов, но фактически… Вы живете в этой стране, знаете. Отец скончался по причине здоровья, ушел, так сказать, от ответственности – и все это удовольствие улеглось на хрупкие девичьи плечи. Я давал Катюше кое-какие препараты, угнетающие психику, – в разумных, конечно, дозах. Они давали наркотический эффект, вызывали привыкание. Спал ли я с ней? Конечно же, спал. – Доктор засмеялся. – Но основная ее функция состояла в получении информации. Как некстати вы пришли в тот день… Пришлось устранить вашу невесту, не взыщите. Она рассказала о вас, пока вы ходили вдоль дома. Могла стать неуправляемой. В общем, поступил логично. Это не я ее убил, Павел Андреевич, это вы ее убили. Позднее решил и вас устранить – на всякий случай. Но произошла та некрасивая история с Глистой. Сделал паузу, отправил к вам через Егорку Ксению Решетникову – устранить вас никогда не поздно. Стало любопытно. А потом вы с Машей Душениной пришли ко мне в больницу – смех, да и только… Нельзя, к сожалению, просто так убивать милиционеров. Это может аукнуться. Вашу невесту я навещал регулярно, приходил в темное время, с западной стороны улицы Тургенева, принимал все меры, чтобы остаться незамеченным, менял внешность – включая очки, усы и, господи помилуй, накладную бороду… – Преступник снова засмеялся. – Сами говорите, что я хороший актер. Но участвовал в такой дешевой оперетте…

– Хотите сказать, что за этот год вас никто не признал?

– Никто, – подтвердил доктор. – Новый образ, что вы хотите? Другая прическа, в принципе иное лицо. Назначение главврачом – вообще любопытная история. Признаюсь, без вмешательства внешних сил не обошлось…

– Смерть Елены Витальевны – ваша работа?

– Ошибка Клары Ильиничны. Предельно глупая история. Споткнулась, выронила поднос с лекарствами – и непроизвольно выругалась по-немецки. Говорит, Елена Витальевна орала как ненормальная… прошу простить за каламбур. Создалась реальная опасность – у больной случались прояснения сознания. Пришлось действовать быстро и творчески, Клара Ильинична справилась. Санитар, слава богу, отсутствовал в течение десяти минут. Событие, вы знаете, повлекло значительные неудобства для многих людей…

– Это она в монастыре за мной следила?

– Без понятия. Но возможно. Думаю, чувствовала исходящую от вас опасность. У Клары была потрясающая интуиция. В итоге так и вышло, вы ее застрелили…

Павел медленно поднимался, держа пистолет на вытянутой руке. Размытый силуэт оторвался от многоствольной осины. Затаила дыхание Кира. Горин выстрелил дважды. До чего обидно! Этот демон все чувствовал – убрался за дерево. Горин рухнул в траву, заскрипел зубами. Застонала Кира. Он схватил ее за руку, но она вырвалась: дескать, больше с тобой не играю! Захрустели ветки, донесся смех.

– А вот и не подловили, Павел Андреевич. Ладно, поболтали и хватит. Сейчас я подойду. Никуда не уходите, слышите?

Подошвы заскрипели над самой головой. Горин упер в землю пятку, чтобы броситься. Бесполезно, но вдруг? Человеческий силуэт вырастал из полумрака, делался четче, объемнее. Павел напрягся. Вдруг что-то просвистело над головой – Кира бросила корягу! Злодей отстранился, коряга пронеслась возле уха. И все же неловкое движение, нога скользнула с откоса. Мясницкий глухо выругался. Второго приглашения не требовалось. Горин метнулся наверх, схватил его за ногу и резко дернул. Пролаял автомат – пули рассыпались веером над головой. Мясницкий потерял равновесие, второй рывок повалил его на землю. Горин с ревом бросился на противника, отправил в нокаут мощным ударом в скулу. Мясницкий клацнул зубами. Но как-то быстро пришел в себя, стал сопротивляться. Узловатые пальцы потянулись к горлу. Бессилен оказался без своей струны? Павел ударил головой – в переносицу. Боль расколола череп. Преступник потерял сознание. Но Горин бил дальше, наносил удар за ударом, разбил нос, губу, содрал кожу над глазом – и, возможно, убил бы, не вздумай Кира вступиться за фашистского недобитка. Она схватила его за плечи, стала оттаскивать.

– Все, Павел, хватит, он нужен живым. Этому подонку есть что рассказать…

Горин отшвырнул от себя безвольное тело. Трясло, как на полюсе. Кира обнимала его, что-то бормотала, но это едва улавливалось.

– Здорово ты придумала с этой корягой… – насилу выговорил он.

– А что тебя удивляет? Умная женщина всему найдет применение в хозяйстве…

– Эй, вы где?! – вопил знакомый голос.

Затрещали сучья под ногами. Коллеги-оперативники обогнули лесной массив и спешили на выручку. Кира нервно засмеялась.

– Вот ведь молодцы, знают, когда прийти…



Последующие события помнились смутно. Мясницкого привели в чувство, связали руки за спиной и погнали из леса. Подобного исхода преступник не ожидал, потрясенно помалкивал и лишь отдувался. Куренной наложил на ногу жгут из собственного ремня, перевязал рану рубашкой. Он сидел на кочке вблизи опушки и глухим голосом матерился. Когда из леса потянулись люди и стало ясно, что все живы, слегка повеселел, стал требовать костыль. Его отправили в больницу первым же «рейсом».

На опушку прибыл наряд милиции – грохот в округе стоял такой, что стражи порядка не могли остаться в стороне. Штурмбаннфюрер СС убыл с многочисленной охраной в город. Вынесли из леса женский труп, озадаченно его разглядывали. Кира с трудом волочила ноги, приходилось ее поддерживать.

– Ну, и зачем вы сбежали из больницы, Кира Сергеевна? – допытывался Виталик Мамаев. – Ведь нездоровы еще, сразу видно.

Кира огрызалась, а Горина разбирал какой-то подлый смех.

Утро было сизым, туманным, трещала голова, ныли все кости. Но настроение было на удивление сносным. Снова ругался майор Скобарь: «Доколе будет продолжаться эта самодеятельность?!» Ворвался в кабинет и высказал все, что думает по этому поводу.

– Банду уничтожили, преступников поймали – это хорошо. Но почему не сообщаете своему начальству о предстоящих мероприятиях?!

«Потому что вас тоже подозревали, Юрий Евдокимович», – чуть не сорвалось с языка. Павел забеспокоился: пронзительный взгляд начальства адресовался именно ему.

– Я не понял, Юрий Евдокимович, а почему вы мне это выговариваете? Я не начальник уголовного розыска.

– Да, вы не начальник, товарищ капитан, – язвительно отозвался начмил. – Но вы его замещаете, пока из госпиталя не вернется товарищ Куренной. А там посмотрим. Так что примите к сведению все, что я сказал. И сделайте нужные выводы. Приказ о вашем назначении я подпишу позднее.

Долговязый майор напоследок фыркнул и покинул помещение. Присвистнул Виталик Мамаев и с изумлением воззрился на новое начальство. Хмыкнул Шурыгин, изобразил загадочную улыбку умудренного жизненным опытом человека и извлек портсигар. «Это, знать, переворот», – пробормотал Леонтий Саврасов. Кира ничего не сказала – ее отправили домой, долечиваться. А уж она бы точно не промолчала.

Лишь в восьмом часу вечера Павел избавился от тягот службы и нагрянул к Душениным. Маша открыла дверь. Симпатичное личико озарилось улыбкой. Она припала к его груди, подняла светящееся лицо, подставила губы для поцелуя.

– Ба, какие люди! – объявил, входя в прихожую, Игорь Леонидович Душенин. – Вы прямо к ужину, Павел Андреевич. Проходите, можете не разуваться. Давненько не имели честь вас видеть. Маша уже извелась.

– Да что ты такое говоришь, отец! – рассердилась девушка и покрылась густым слоем румянца.

В десять вечера, сытый, весь расцелованный, он добрался до дома на улице Кленовой. Знакомая фигура отделилась от единственной уцелевшей в районе лавочки.

– Ну наконец-то! – вскричала Кира. – Хорошо, не буду спрашивать, где тебя носило. Ты свободный человек в нашей свободной стране. – Она схватила растерявшегося мужчину за руку, повлекла к подъезду. Кира неплохо выглядела этим вечером – мытая, с блестящими волосами, одетая почти в гражданку. Только на левом боку выразительно выпячивались «издержки профессии». Она была чертовски хороша в своей экспрессии. – Шевели ногами, Горин, не тормози, – бормотала девушка. – Извини, должна напроситься к тебе гости. Ты уже неделю держишь меня на голодном пайке! – Она втолкнула мужчину в подъезд.

Горин поднимался по лестнице, растерянный, снедаемый противоречиями. Все становилось сложным и запутанным. Предстояло принять очень важное решение. Но явно не сегодня. И он уже с трудом понимал – какое…