— А почему? — спросил Джозеф.
– Сматываться надо. Государь-император не простил мне отставки, велел схватить меня.
Не в силах встать, таращусь на него застывшим взглядом, как пойманная за шкодной выходкой первокурсница. В глазницах маски — та же темнота, что снаружи. Железной хваткой паладин берет меня за руку, рывком поднимает на ноги. Я не могу сопротивляться, хоть и знаю, что будет дальше. Я не могу даже стоять — подгибаются колени.
— А потому, что сегодня я поверила в то, что ты действительно любишь меня.
Кешка мигом собрался, подхватив у вешалки мешки с костями. Портье долго вел их по коридорам второго этажа, потом по лестнице спустил в подвал, где они долго кружили, идя по щиколотку в грязной, вонючей воде. Наконец они поднялись вверх на несколько ступенек. Портье несколько раз дернул запертую снаружи на навесной замок дверь. Потом потарабанил в неё. Через несколько минут кто-то подошел и, провернув в заржавевшем замке ключ, распахнул дверь.
«Святой Чучо» выходит обратно в Окно. И падает в бездну, увлекая меня за собой.
– А! Це ты, Максимыч!
Внутренний голос подсказывает мне, что левитация тут не сработает.
– Кому ж ещё быть?
Дерзкий оглянулся по сторонам – они оказались напротив Прудков, небольшого садика, возникшего на месте бассейна, из которого в петровские времена вода Лиговского канала по керамическим трубам подавалась в Летний сад. Попрощавшись с услужливым Максимычем, Дерзкий с Кешкой двинулись к Лиговке.
Что-то теплое осторожно погладило щеку.
– Ты что-то про квартиру говорил, в которой вчера ночевал, – напомнил беглый каторжник мальчику. – Где она, чья?
Я приоткрыла глаза. Надо мной бежали облака.
– На Васильевском…
Несколько мгновений я бездумно смотрела в небо сквозь ресницы. Потом осторожно вдохнула, возвращаясь к жизни.
– Отлично.
Запахи — терпкие, сложные, вкусные. Полынь, лаванда, чабрец... Ароматы высокогорья приятно щекотали нос. Я чихнула и проснулась.
– Соня в ней живет.
Спину кололо что-то колючее. Пригревало солнце, но тело застыло под шерстяным плащом. Ни руки, ни ноги не слушались, было больно шевелить даже шеей. Я чувствовали себя такой разбитой, будто в самом деле только что свалилась с высоты.
– Кто такая?
– Но я же рассказывал. Барышня, что от полиции меня спасла.
Довольно долго я лежала, завернувшись в плащ, и смотрела в уютное голубое небо, упиваясь мгновениями такого редкого ощущения безмятежного счастья — просто от того, что живу. Где-то поблизости раздавался голосок напевающей Эризы, плеск воды и металлический лязг. Утреннее нежаркое солнце подмигивало в ветвях. Шевелились зеленые листья, покачивались алые лепестки. Русло пересохшей горной реки, где мы вчера остановились на ночлег, заросло кустами цветущего олеандра. Даже не верилось, что мы всё в тех же пустынных и мрачных горах.
– Прекрасно! То, что надо. Она одна живет?
Какая рань! Еще и полудня нет!
– С кухаркой и горничной.
Я приподнялась на локте. Ну конечно. Компания давно уже проснулась. Вот они, неудобства совместного путешествия. Между прочим, я никого не приглашала идти со мной — и уже вынуждена подстраиваться...
– То, что надо!
Дерзкий свистнул проезжавшему мимо извозчику. Тот остановился:
К завтраку меня дожидаться явно не стали. Эриза домывала утварь в чахлом ручейке, в который в это время года превращалась горная речка. Хассим и Альва, расположившись по обе стороны костра и не глядя друг на друга, занимались каждый своим делом. Альва рассеянно полировал меч. Хассим красовался в новом плаще.
При виде плаща я скривилась с досады, чувствуя желание зажмуриться. Перед выходом из башни я попросили Альву выдать Хассиму какую-нибудь одежду, поскольку из Альсиена парень сбежал в одной рубашке. Альва и выдал. Точнее, он предложил Хассиму выбирать самому, и выбор был вполне закономерным. Бархатный плащ, складками падающий до земли, ослепительно-багрового цвета. В этом чудовищном плаще Хассим бросался в глаза, словно лесной пожар. Вдобавок ему не шел цвет: в ярко-красном он казался бледным как смерть. Почему бы ему не взять нормальный бурый мурабитский плащ с прорезями для рук, как у меня или Альвы? Я посмотрела на нынешнего хозяина башни Полной Луны, сидевшего у костра с мечом на коленях. Хорошо все-таки, что шрам от заклинания и пылающий глаз не видны обычным зрением. Была бы такая дивная парочка с Хассимом...
– Тпру! Куды, ваше благородие?
Одна только Эриза в своем кожушке, шароварах и мягких сапогах на шнуровке выглядела нормальным человеком.
– На «Ваську»!
Я остановила взгляд на лице Альвы. Лицо? Или маска, украшенная моим экзорцизмом? Такая маска, которую не смогло пробить даже сильнейшее заклинание...
– Куды именно? «Васька» большая…
Меня внезапно снова одолели сомнения.
– Адрес назови, – велел Кешке Дерзкий.
Интересно, кто наслал на меня тот сон про Окна? Сама Башня? Или Альва?
– Пятая линяя, десятый дом.
И зачем на самом деле он ведет меня в Ронгу?
– Что? Босяк тоже с вами? – удивился извозчик.
– С нами. Тебе, желтоглазый, не все ли равно, кого возить?
— Эй, Хассим! — Я подошла к парню, на ходу доедая завёрнутое в лепешку холодное мясо. — Я, конечно, понимаю твое простонародное стремление ко всему яркому и кричащему. Но ты сам не понимаешь, во что превратится вся эта роскошь после десятка ночевок в горах? Или после первого же дождя? Альва, зачем ты выдал ему бархатный плащ? Не мог предложить что-то попроще?
– Тогда рупь.
Ее имя несколько раз упоминалось в документах предварительного расследования. Жанетта Роос. Отыскать в интернете человека с таким необычным именем наверняка не составит труда.
— Бархат очень практичен, — лениво возразил Альва. — Поглощает свет. Ночью ходить скрытно — то, что надо.
– Поехали.
И я не ошибся. Номер телефона я не нашел, зато легко обнаружил данные переписи населения. Она по-прежнему жила в Бандхагене, где когда-то выросла Сара.
— Но не багровый же!
* * *
— Какая в темноте разница?
Пока я записывал адрес, подошла очередь и в медконсультации. Пожилая женщина коротко ответила на мои вопросы. По поводу температуры беспокоиться не стоит. Маловероятно, чтобы она была связана с несчастным случаем. Спасибо и до свидания.
Дворник, увидев Кешку, встал у парадной двери как часовой, ноги на ширине плеч, а метла, словно ружьё, на плече:
Я повернулась к Хассиму.
— Удивительно, как у нее все просто, — сказал я Люси, закончив разговор.
– Куды прешь? Не велено больше пущать.
— А под ним что? Покажи.
Вообще-то мой опыт показывал, что люди, дающие медицинские советы по поводу детей, страдают отсталостью. Когда вскоре после рождения Беллы сестра кормила ее у меня в конторе, я глазам своим не поверил. Соски кровоточили, а по ее щекам текли слезы.
– Но почему? – удивился Кешка.
Хассим картинно откинул за плечи полы плаща. Там обнаружилась вполне приличная черная стеганая куртка.
«Они говорят, обязательно надо кормить, — сказала сестра. — Иначе навредишь ребенку».
– Домна Петровна сказала, что ложки ты украл. Вот почему.
— М-да. Как-то слишком скромно, не так ли?
– Это правда? – спросил у мальчика Дерзкий.
Как выяснилось, множество вещей, которые на первый взгляд кажутся вполне разумными, на самом деле опасны для жизни. Пустышки, заменители грудного молока, режим еды и сна. Все, что могло облегчить повседневную жизнь, было под запретом. Когда Белла потом стала моей и не сестре, а мне самому пришлось ходить с ней в детскую консультацию, все, можно сказать, переменилось.
Я покосилась на Альву — тот как раз отвернулся в другую сторону.
– Вранье.
Я услышал уйму всякой чепухи.
— Мне кажется, к такому дивному плащу чего-то не хватает. Например, украшения...
– А ну-ка пропусти, – приказал каторжник дворнику, и тот неожиданно для самого себя подчинился. Может, потому, что голос у Дерзкого был командным, а может, потому, что на миг в глаза ему заглянул и ужаснулся.
Белла «не удовлетворяла кривой веса».
— О, моя цепь! — обрадовался Хассим, хватая амулет. — А я думал, что потерял ее!
Чванов с Кешкой поднялись на второй этаж, мальчик с удовольствием покрутил ручку звонка. Домна Петровна открыла дверь, увидела Кешку, но сказать ничего не успела – Дерзкий сунул ей два пальца левой руки в нос, а правой ткнул в живот револьвер:
Белла не ползала.
Альва вскинулся, резко развернулся...
– Ну и кто ложки у барышни украл?
И разве я не знал, что Белла ни в коем случае не должна прикасаться к продуктам, содержащим сахар?
— Все, прошу прощения! — Я картинно раскланялась не скрывая торжествующей улыбки. — Снимать уже поздно. Маяк запущен.
– Не знаю, – залепетала она. – Может, кухарка…
— Какой еще маяк?! — воскликнули Альва и Хассим в один голос.
В конце концов я прижал эту окаянную фашистку из детской консультации к стенке и во всю глотку рявкнул, что, если она еще хоть раз сунется со своими идиотскими советами, я вырежу на ее жирной заднице здоровенную кривую веса и посыплю сахаром. Горячо советую каждому родителю поступить так же. Ведь с того дня у меня не было с детской консультацией вообще никаких проблем. Вероятно, большей частью оттого, что теперь на эти дурацкие проверки Белла ходит с няней или с Марианной.
– Сундук твой где?
— Возвращающий оборотню человеческий облик. Теперь, Альва, мы управляем превращением Хассима вместе. Ты превращаешь его в белколака, я — обратно в человека. Мне так будет спокойнее. Справедливо, как считаешь?
– В кухне.
Я подозревал, что того, кто изо всех сил старается засадить меня за убийство, вряд ли сильно напугает угроза посыпанной сахаром кривой веса на заднице. Я безнадежно проигрывал, и это не давало мне житья. Можно играть на какую угодно валюту, но лишь тот, у кого преимущество в информации, уйдет из-за стола с выигрышем. Иначе говоря, чтобы продолжить работу, мне необходимо побольше конкретных данных.
Лицо Альвы застыло. В глазах на миг полыхнула ярость. Но только на миг. Потом он ухмыльнулся.
– Веди туда.
Люси покосилась на листок, где я записал адрес мамаши Бобби и Сары. Жанетта Роос. По-видимому, Телль — фамилия отца.
— Переиграла меня! Но как?
Дерзкий велел открыть сундук не только горничной, но и кухарке. Обеим воровкам и в голову не пришло, что их вещи будут досматривать, поэтому искомые ложки лежали у них на самом верху.
— Что думаешь делать? — спросила Люси.
— Подумай.
Услышав какой-то шум, Соня отложила книгу и пришла на кухню:
— Съезжу в Бандхаген, навещу мамашу Бобби и Сары. Выясню, не знает ли она, куда подевался ее сынок. Разузнаю, в каких отношениях Сара была со своим экс-бойфрендом и с папашей. И спрошу про сестру.
— Сейчас...
– Что тут происходит?
Люси недоверчиво смотрела на меня.
Альва встал и прошелся туда-сюда вдоль ручья. Я на всякий случай следила за ним.
– Они сказали, что я ложки украл. А это они сами, – кинулся к ней Кешка.
— С ее папашей? Считаешь, все эти убийства его рук дело?
Если что — мне его не одолеть, тем более сейчас, когда он с Альфинуром...
Соня заглянула в сундуки:
— Ничего я не считаю. Но с чего-то ведь надо начать. Иначе я вообще не сдвинусь с мертвой точки.
— Я уже обдумывал способы обратного превращения и видел только один вариант, — сказал он, останавливаясь. — Амулет, который по приказу глушит любую магию. В том числе и магию превращения, тем самым разрывая связь оборотня с хозяином. Но где источник? Своего резерва тебе не хватит, а в Мураби у тебя такого источника не может быть в принципе...
– И вилки тут.
Я загадочно склонила голову набок.
Обе воровки бросились на колени.
— Что же такое упомянутый тобой маяк? — продолжил Альва. — Чтобы вернуться из состояния зверя, нужен очень сильный призыв. Традиционно им служит обычная физическая боль. Если твой амулет, например, по приказу раскаляется...
Белла рисовала цветы на белом листе бумаги. Пластырь у нее на лбу казался непомерно большим. Я осторожно погладил ее по волосам.
– Барышня, простите, бес попутал, – рыдая, заявили они.
— Этот способ годится для обычных, стихийных оборотней. В нашем случае боли будет мало, — сказала я. — Но за идею спасибо, добавить можно. Несложно и для страховки не помешает.
– Не выгоняйте! – добавила кухарка.
— Побудешь немного с Люси? — спросил я. — Мне надо съездить повидаться с одной старушкой.
— Добавить к чему? Что ты придумала? Какой механизм управления?
– И барину с барыней не говорите, – попросила Домна Петровна.
— Ты вернешься? — забеспокоилась Белла.
— Э, я не расслышал, что ты там сказала про боль? — встрепенулся Хассим.
– Мы больше не будем! – хором закончили они.
Когда я ответил, в горле у меня стоял комок:
Я улыбнулась.
Соня поджала недовольно губки.
— Я никогда тебя не оставлю. Никогда.
— А мне зачем выкладывать карты? Подумай по дороге. Эриза, Хассим! Собираем вещи и пошли!
– Вы уволены! Обе! Брысь отсюда, немедленно. А это кто? – спросила она Кешку, указав на Дерзкого.
– Мой папа. Он генерал. Он от царя сбежал.
23
Увидев на лице девушки недоумение, Дерзкий, щелкнув по-военному каблуками сапог, произнес:
Вдоль русла ручья мы шли еще два дня. Пересекли обширную необитаемую долину, удивительно мирную с виду. Наверно, потому что тут не было ни людей, ни демонов. Только цветущие луга и порхающие над ними бабочки. Миновали заброшенную пасеку, заночевали в пустом домике без крыши. Его стены не хранили никакой памяти о прошлом — не больше, чем звериная нора или птичье гнездо. Потом Хассим вывел нас на отлично сохранившуюся дорогу. Это было удачно, потому что идти нам предстояло снова вверх, через перевал. К вечеру третьего дня зеленые луга остались далеко позади. По обе стороны дороги нависали чёрные утесы, угрожая обвалом. На утесах рос сосновый лес. Серые разветвленные корни, облепленные комьями земли, нависали над головами, как щупальца осьминогов. Я заметила, что Эриза перестала напевать и старается держаться ко мне поближе. Да мне и самой становилось не по себе. Не люблю такие места, уж очень они удобны для ловушек. Если кто-нибудь нападет, с дороги никуда не деться.
– Я всё вам сейчас объясню.
Дом был пятиэтажный, километров двести в длину. По крайней мере, такое он оставлял впечатление. Плевать, что сегодня воскресенье. Меня загнали в угол, и думал я только об одном: как бы поскорее взять опасную ситуацию под контроль. Стоял у запертого подъезда и звонил по домофону. Дорога в Бандхаген оказалась неожиданно долгой. Сперва целую вечность добывал в прокате приличный автомобиль. Потом замучился настраивать навигатор. Ладно, если Жанетты Роос нет дома, посижу поблизости, подожду. Слишком много сил я потратил на эту затею, чтобы уехать ни с чем.
Впереди раздались голоса. Альва и Хассим остановились и о чем-то заспорили.
– Что ж, попробуйте.
Но ждать не пришлось. Жанетта Роос ответила меньше чем через минуту. Судя по голосу, она много лет курила и прикладывалась к бутылке. Точно так же звучал бы и голос Марианны, не наведи она порядок в своей жизни.
— Что такое? — спросила я, подходя.
– Ну не на кухне же…
— Что вам нужно? — послышалось из динамика.
— Да ничего, — раздраженно отозвался Хассим. — Наш амир демонов, видите ли, решил, что я не гожусь в проводники! Раньше годился, а тут вдруг перестал!
– Да, да, пройдемте в столовую.
— Я хотел бы поговорить с вами, — сказал я, представившись. — О вашей дочери Саре. И о сыне, о Бобби. — Значит, вы журналист? Sorry, с журналистами не разговариваю.
Я удивилась. Хассим уверенно вел нас всю дорогу. Альва, который, по его словам, бывал в Ронге раньше, ни разу его даже не поправил.
В армейские времена Чванов пользовался успехом у женщин и ловко умел вешать лапшу на их прелестные ушки. Портреты Герцена, Чернышевского и Дарвина, украшавшие столовую в Сониной квартире, вкупе с её короткой прической дали подсказку, как надо действовать. Он плотно закрыл дверь и, сев за стол, прошептал:
На миг я испугался, что она повесила трубку, но ее выдало тяжелое дыхание.
— Спроси его, что там, на перевале, — сказал Альва.
– Я политический, сбежал с каторги.
— Я адвокат, как только что вам сказал. Нам необходимо поговорить.
— Что там, Хассим?
Кешка изумленно уставился на него:
— С какой стати? Сара умерла, нет ее в живых. Если вам было не все равно, могли бы и раньше прийти.
— Понятия не имею! Просто знаю, что эта дорога правильная!
– Так ты не генерал?
Заморосил дождь. Мелкие противные капли падали на шею. Напоминая о том, что душ я так и не принял. — К сожалению, я не имел чести защищать вашу дочь, — сказал я, изо всех сил стараясь не перейти на крик. — Но пару недель назад ко мне в контору явился Бобби, попросил глянуть на ее дело. С тех пор произошли кой-какие события, заставившие меня задуматься, по своей ли воле Сара призналась в убийствах. Я не отниму у вас много времени. Но мне очень хотелось бы получить ответ на несколько важных вопросов.
Я, прищурившись, вгляделась в вечерний сумрак. Теперь, после слов Альвы, мне показалось, что на горе лес что-то слишком непроглядный. Перед глазами на миг возникли прозрачно-черные перепончатые крылья. Я мигнула — видение исчезло.
– Нет, всего лишь штабс-капитан. Твоя мамка звала меня генералом в шутку.
Из домофона не доносилось ни звука.
— Там застава, — сказал Альва. — Сторожевая башня на границе княжества Ронга. Очень близко отсюда.
На глазах Кешки появились слезы.
— Алло? — в конце концов окликнул я.
Мы все замолчали, вслушиваясь в лесную тишину. Но вокруг только ветер шелестел в сосновых кронах.
– Ну что ты плачешь? – изобразил нежность в голосе Дерзкий.
— Вы сказали, к вам приходил Бобби? — спросила Жанетта Роос. — Бобби, Сарин брат?
— Думаешь, там кто есть? — с сомнением спросила я. - Тут целые деревни стоят пустые, а уж сторожевой пост... Наверняка там просто кучка развалин. Ну, пара призраков...
– Потому что не генерал. Я так в это верил!
— Да.
— А если нет?
– Зато я жив, здоров и разыскал тебя. Вот вытащим мамку из тюрьмы и отсюда уедем.
Она опять замолчала.
— Тогда заплатим пошлину и войдем как законопослушные путники. Неужели найдутся такие глупые стражники, которые откажутся пропустить компанию чародеев?
– А за что вас отправили на каторгу? – спросила Соня.
Потом замок щелкнул.
Но Эризе моя идея не понравилась.
– За агитацию среди солдат.
— Ладно, заходите, — сказала Жанетта Роос.
— Может, стоит уйти с дороги и обойти заставу? Мне почему-то кажется, так будет лучше...
– И к чему вы призывали?
— Куда ты сойдешь? — хмыкнул Хассим. — Ты что, белка — по скалам скакать?
Если Эйвор, помощница Тура Густавссона, жила в этаком кукольном доме, то Жанетта обитала в старом наркопритоне. Кто-то сделал храбрую попытку декорировать его полудохлыми геранями и выгоревшими на солнце вышивками в кривых рамках.
– Ни к чему. Просто обучал их грамоте, объяснял им, что все люди равны и произошли от обезьяны, а некий господин Александр Николаевич Романов – узурпатор и никаких прав на руководство нашей страной не имеет, как, впрочем, не имели этих прав его предки… Кто-то из солдат донес командиру полка. Меня судили и отправили в Сибирь.
— Белка у нас ты, — не удержалась я. — Что думаешь, Альва?
– Но почему об этом не писала эмигрантская пресса?
Мой университетский наставник, старый профессор, упорно не уходивший на пенсию, давным-давно порекомендовал мне врать только в самых крайних случаях. Люди видят, что ты врешь, и обижаются. Поэтому я не стал говорить «как у вас тут красиво», а молча прошагал за Жанеттой прямиком на кухню, где она собиралась со мной побеседовать. Трясущимися руками она закурила сигарету и стала возле кухонной вытяжки. Меня так и подмывало сказать, что если она не намерена включать вытяжку, то может стоять на кухне где угодно. Но я предпочел оставить сарказмы при себе. — Расскажите про Бобби, — сказала она.
— Разделимся, — предложил он. — Мы с белобрысым пойдем вперед. Причем он — первый. Вы за нами...
– Потому что следствие и суд были секретными, и отправили меня на каторгу якобы за убийство.
В кратких словах я сообщил о наших встречах. О билете, который он мне передал, и о том, что мы решили. — Он слышал меня по радио, — сказал я. — Знал, что меня интересовало дело Сары. Поначалу я колебался, но теперь вник в материал и понимаю, что вы, ее родные, очень и очень разочарованы. Печально видеть, насколько плохо полиция выполнила свою работу.
— Почему это я первый?!
– А как вам удалось сбежать оттуда? – спросила Соня.
Я сделал паузу, подождал, пока она потушит сигарету в мойке. Не мог отделаться от впечатления, что она не то выпивши, не то под кайфом. Впрочем, трясучка и странные движения могли быть и симптомом нервозности или какой-то нервной болезни. Но встретившись с ней взглядом, я волей-неволей пришел к другим выводам. Потому что взгляд у нее был ясный и твердый.
На меня она смотрела словно бы с состраданием. — Понятно, откуда берутся такие, как вы, — сказала она, смерив меня взглядом с ног до головы. — И не надо говорить мне, что́ вы думаете об этом районе Стокгольма или о моей квартире. Я и так знаю. Однако вижу, что говорите вы искренне. Похоже, вас всерьез интересует Сара и тот ад, через который она прошла.
Лора сняла со своей шеи серебряную цепочку, на которой было подвешено небольшое золотое сердечко, составленное из двух половинок.
Я согласно кивнул:
— И теперь, Джозеф, — сказала тогда она, — мое сердце будет принадлежать тебе.
Глава тринадцатая
— Да, именно так.
Она легко разделила две половинки сердечка и одну протянула парню.
1871 год
— Скажите, вы правда думаете, что Сара солгала, когда взяла на себя эти пять убийств?
— Спасибо, Лора, эта половинка твоего сердца будет теперь всегда со мной.
— Да.
На лице Джозефа блуждала счастливая улыбка — ему не хотелось оставлять воспоминания.
Прошедшая ночь была самой счастливой в жизни Анатолия Чванова – Любаша с дикой страстью исполнила все его прихоти и желания. А наступивший день оказался самым черным и ужасным. Проснувшись, Любаша угостила его шампанским, а потом, указав на колье, украшавшее её обнаженную фигуру, спросила:
Ее тон меня удивил. Казалось, сама она куда меньше уверена в невиновности дочери.
Дэйл Купер пристально смотрел на Джозефа. Тот, наконец, понял, что все-таки ему нужно ответить хоть что-то. И не важно, поверят ему или нет. Главное было — хоть что-то сказать. И он тяжело промолвил:
– Милый, а почему ты не купил к нему сережки?
— Интересно. В таком случае у вас, надо полагать, есть объяснение, почему она лгала?
— Я не знаю, сэр. Я не могу вам этого сказать, в самом деле не могу.
По правде говоря, на них не хватило денег, а отпустить украшения в кредит в лавке не согласились.
Мне не нравилось, что я сижу, а Жанетта стоит.
Донна Хайвер сбежала по лестнице из своей спальни в гостиную. Посреди гостиной у низкого стола, в инвалидной коляске сидела ее мать с большим альбомом на коленях. Она что-то аккуратно раскрашивала маленькой кисточкой на большом листе. Донна остановилась в нескольких шагах.
– Говорят, что вы и так всем должны, – объяснил ювелир причину своего отказа.
— Подозреваю, что ей угрожали, — ответил я. — И, как мне кажется, угроза касалась и ее сына.
— Доброе утро, мама, что опять очень сильно болят ноги? — спросила девушка.
Жанетта и бровью не повела.
Это было сущей правдой. Любаша постоянно требовала подарки, и за какой-то месяц Чванов спустил на них всё свое состояние, а вчера подписал вексель на немыслимую сумму под невероятные проценты. Полученных денег хватило на колье, лихача и ужин с шампанским в трактире, где пела Любаша. Повезло ещё, что она согласилась поехать к ней на квартиру, потому что за гостиницу платить было нечем.
— Здравствуй, родная. Как видишь, я опять сижу в инвалидной коляске.
— Как вы думаете, что случилось с вашим внуком Мио? По-вашему, полиция права? Сара убила не только себя, но и его тоже?
– Почему молчишь? – Любаша обняла Чванова за шею.
— Мама, а почему ты меня не разбудила. Ведь мне сегодня утром нужно было идти к шерифу. Он хотел со мной поговорить, — сказала Донна.
Трясущиеся руки Жанетты снова схватились за пачку сигарет. Ей удалось достать еще одну.
– Я забыл про сережки. Куплю сегодня.
— Утром позвонили от шерифа и сказали, что сегодняшняя встреча отменяется.
— Не знаю я, чему верить, — хрипло сказала она. — Не знаю, есть ли у вас дети, но сама я даже мысли такой не допускаю. Не верю, что моя дочь могла убить собственного ребенка.
– Ловлю на слове. А теперь уходи. Мне нужно поспать после нашей безумной ночи.
Донна удобно устроилась рядом с матерью на низком мягком пуфике.
Она щелкнула зажигалкой, закурила. Дым в кухне стал еще гуще. Когда выйду отсюда, от меня будет разить крематорием.
– Я тоже бы не прочь…
— Мы тебя не разбудили потому, что хотели, чтобы ты хорошо отдохнула. Ведь ночью ты так сильно плакала во сне…
— Как вы думаете, почему она покончила с собой? — спросил я. — Почему прыгнула с моста Вестербру и даже не попыталась сбежать?
– Нет, шалунишка. С тобой я не высплюсь. А вечером мне выступать.
Донна с удивлением посмотрела на мать, как бы не веря ее словам. Но взгляд миссис Хайвер был полон любви и внимания к своей дочери.
Жанетта устало покачала головой:
— Это правда, мама?
На лестнице Чванов вывернул все карманы в надежде найти случайно затерявшийся двугривенный, но кроме подписанного векселя на пятьдесят тысяч рублей, ничего не нашел. Пришлось идти в меблированные комнаты на Невском пешком. Коридорному он приказал разбудить в четыре пополудни, рассчитав, что за двадцать минут он приведет себя в порядок, а за сорок дойдет до Коломенской, где жил брат. В пять тот обычно обедает, а значит, удастся наконец-то поесть. Ведь, кроме бокала шампанского, Любаша ничего более не предложила.
— Кто бы знал… Кто бы знал…
— Знаешь, дочь, мы так переживаем за тебя, — миссис Хайвер взяла руку дочери, погладила ее ладонь и легонько сжала, — мы с отцом очень переживаем за тебя,
Дворник Прокопий, предупредительно распахнув перед ним парадную дверь, тут же протянул руку.
Если не ошибаюсь, она смягчилась. Поэтому я продолжил вопросы:
Донна.
– Обещали вернуть двугривенный, ваше благородие, – напомнил он.
— Насколько я понял, у Сары были проблемы с отцом. — А у кого их не было? — с сухим смешком сказала Жанетта.
— Мама, я думаю, что ты поймешь меня. Это, может быть, тебе покажется очень странным. Получается, что я должна грустить, а у меня совсем другое на
Неделю назад в прошлый свой визит Чванов убедил брата одолжить ему тысячу, на которую в тот же день был куплен перстень с сапфиром для Любы. Но тысяча была дана в сотенных купюрах, никакой бы «ванька» сдачи с «катеньки» не дал бы. Поэтому Чванов и «стрельнул» деньги у Прокопия, мол, мелочи нет.
Смех перешел в глухой кашель, долгим эхом отозвавшийся в легких.
строение.
– Потом, потом, – отмахнулся от дворника офицер.
— Он был настоящий садист, — сказала она, откашлявшись. — Первоклассный домашний тиран.
— Что ты говоришь, дочка? Я никак не могу тебя понять, дорогая.
Дверь открыла кухарка Дарья. Принимая фуражку с перчатками, похвасталась новой косынкой:
— Говорят, он продавал Сару своим дружбанам. Это правда?
— Знаешь, мама, мне кажется, что я одновременно вижу и прекрасный сон и ужасный кошмар.
– Аленькую выбрала. На Коломенской ни у кого такой нету.
Жанетта жадно затянулась сигаретой.
Дочь и мать несколько мгновений внимательно смотрели в глаза друг друга.
— Это личное, — коротко бросила она. — Но правда.
После сытного обеда братья прошли в гостиную и закурили.
Между ними были очень хорошие отношения и Донна привыкла рассказывать все свои самые сокровенные переживания матери. А женщина относилась к дочери с большим пониманием и уважением. Она всегда ее выслушивала, всегда помогала нужным советом. А если она не могла подсказать правильное решение, то просто поддерживала дочь своим участием.
А что предприняла ты как мать? — хотелось крикнуть мне.
– Денег больше не дам, – ни с того ни с сего сказал Александр.
— Отец мне сказал, что вчера ночью ты ушла для того, чтобы встретиться с Джозефом.
Но я промолчал. Одному богу известно, какие сражения случались в этой квартире.
– Я разве прошу? – попытался улыбнуться Анатолий, до того будучи уверенным, что и на этот раз выманит хотя бы полтысячи.
— Но это между нами, мама, — Донна погладила по руке миссис Хайвер.
— Что происходило, когда она уехала в США? Он и там устраивал ей проблемы?
– И правильно делаешь. Потому что не дам.
— Ну конечно, дочь, это все останется между нами, — женщина приготовилась услышать что-то очень сокровенное, очень тайное от своей дочери. И она боялась лишним словом или движением помешать дочери поделиться с ней секретом.
— Лора и Джозеф встречались последние два месяца, но об этом никто кроме меня не знал, — сказала Донна, пристально глядя в глаза матери. — Он так хорошо влиял на нее. Но ты, мама, даже не представляешь, насколько Лора запуталась. Вчера ночью я обязательно должна была его увидеть. Ведь мы с Джозефом были