Вадим Юрьевич Панов

Кто-то просит прощения

© В. Панов, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *



Все персонажи данной книги вымышленные, любые совпадения с реально живущими или жившими людьми, а также с любыми событиями, имевшими место в действительности, являются случайными.


Байкал, мыс Рытый

Это моя история.

И она – только для меня.

Я бы с удовольствием поделился ею – своей историей, с широкой публикой, ведь она в должной мере интересна и поучительна, однако пока получается так, что я навсегда останусь единственным читателем и единственным критиком литературного произведения, которое каждый вечер читаю перед сном. В своей голове. Читаю по несколько страниц книги, которая никогда не будет написана.

Книги о моей жизни.

Её не существует, но я держу её в руках, чувствуя приятную тяжесть «толстого» романа, вдыхаю ни с чем не сравнимый запах только что пришедшего из типографии тома и улыбаюсь, проводя пальцами по обложке. Я не могу увидеть её в деталях, ведь я не художник, знаю только, что обложка строгая, но привлекающая внимание. Я доволен ею и любуюсь всякий раз, когда книга оказывается в моих руках, то есть каждый вечер. Я открываю книгу каждый вечер, но не специально – так получается само, благодаря давным-давно появившейся привычке. Каждый вечер я открываю книгу и читаю свою жизнь. Не перечитываю подряд, от корки до корки, а перелистываю страницы, выбирая отдельные эпизоды или главы, в зависимости от настроения, и погружаюсь в них. В прошлое, ставшее буквами на страницах неизданной книги.

Моей книги.

Которая никогда не будет написана.

Я так и не стал поклонником компьютерных игр, хотя когда-то увлекался ими, как многие мои друзья и сверстники. Я смотрю только нашумевшие фильмы и сериалы – исключительно для того, чтобы поддерживать бессмысленные, но нужные светские беседы. Я люблю театр, но придирчив к актёрской игре и оригинальности пьесы, терпеть не могу нелепое «осовременивание», когда классические пьесы бездарными постановками обращают в глупый фарс, и потому посещаю театры не часто. И книги постепенно превратились для меня в главное и любимое времяпрепровождение. Я на них не зациклен, но читаю много, выбирая не то, что на слуху, а то, что по душе, и старательно избегаю мемуаров, особенно от ещё живых авторов – чтобы не «наслаждаться» безудержным самолюбованием, перемешанным с публичным перетряхиванием грязного белья, что так нравится широкой публике. Кроме того, в мире не осталось людей, историю жизни которых мне хотелось бы знать, тем более в их собственном исполнении. И тут возникает забавная коллизия, поскольку мою книгу можно назвать именно мемуарами. А я читаю её каждый вечер… Без самолюбования, но с большим интересом. Вновь и вновь переживая эпизоды, из которых сложена моя жизнь. Честно описанные эпизоды: поверьте, этот нюанс необычайно важен. Я не выставляю себя в выгодном свете, не пытаюсь ни за что оправдаться и не скрываю того, чего стыжусь – ведь каждому есть чего стыдиться. Я рассказываю как есть, поскольку искренность – основное и единственное достоинство мемуаров. Моя книга искренняя, и поэтому она никогда не будет напечатана.

В ней слишком много признаний, которые нельзя делать.

В ней слишком много деталей, которые нельзя обнародовать.

В ней слишком много эпизодов, о которых должны знать только их участники.

И сейчас я пишу для своей книги ещё один такой эпизод.

Я поворачиваю голову и смотрю на мужчину лет сорока или сорока пяти, сидящего слева от меня. Я не знаю, как его зовут, и никогда не узнаю. Я вижу его лицо – круглое, мясистое лицо простого человека, вижу привычные к труду руки и предполагаю, что его зовут Степан. Не знаю зачем предполагаю, возможно, именно потому, что это не имеет никакого значения. Мужчина одет по-походному: синяя непродуваемая куртка с большим количеством карманов, тёмно-зелёные рабочие штаны на лямках и коричневые непромокаемые ботинки. Одежда не новая, но добротная. Как и рюкзак. Мужчина спиной привалился к камню, а правым боком – на рюкзак. Он даже не сидит, а полулежит, и если бы не свесилась на грудь голова, можно было подумать, что он любуется невидимым в ночи Байкалом.

Мужчина кажется спящим, присевшим отдохнуть и задремавшим после долгого перехода, но это не так. Мужчина двадцать минут как мёртв.

Это я его убил.

6 августа, суббота

– Это уже Иркутск, да?

Учитывая, что прошло минут двадцать с тех пор, как самолёт стал снижаться, причём именно Иркутск являлся конечной точкой маршрута, вопрос сидящей у иллюминатора девушки прозвучал несколько странно. Однако её сосед, усатый мужчина в светлой рубашке-поло, улыбнулся и подтвердил:

– Совершенно верно, Лера, вы видите Иркутск. Но пока пригороды, если можно так выразиться.

– А где Байкал? – продолжила расспросы девушка, разглядывая землю с высоты птичьего полёта. – С той стороны, да? Я выбрала место с неправильной стороны? Нужно было садиться справа?

Вопросы на мгновение поставили собеседника в тупик, но затем мужчина догадался, что до сих пор Иркутск оставался для темноволосой красавицы лишь точкой на карте, не более, причём на карте мелкого масштаба, на которой город казался расположенным совсем рядом с озером, и через секунду Лера подтвердила его догадку:

– Я всегда думала, что Иркутск стоит на Байкале.

Ну, да, точно, карта мелкого масштаба, а возможно, вообще глобус и большая точка на нём. География редко становится для школьников любимым предметом, а уж география родной страны – тем более. Девушка же была совсем молоденькой, окончившей школу год или два назад, и училась она, судя по вопросам, не то чтобы хорошо. Во всяком случае, географии.

– Иркутск стоит на Ангаре, – нашёлся наконец мужчина. И на всякий случай добавил: – Ангара – это река.

– А Байкал?

– Байкал – озеро. Самое глубокое на Земле.

– Это я знаю, – отрезала девушка. – Где оно? Почему не видно, раз оно очень большое? Реки я видела, а Байкал где? С той стороны самолёта? Я ведь об этом спрашиваю, неужели непонятно?

Мужчина замолчал, потому что ему как раз всё стало понятно, и в разговор вступил третий попутчик – сидящий у прохода парень в чёрной футболке.

– От Иркутска до Байкала примерно семьдесят километров. Это до Листвянки.

– Что такое Листвянка? – поинтересовалась Лера. То ли девушка не считала контекст, то ли не захотела считывать.

– Листвянка – это посёлок, – ответил парень. – Он находится в том месте, где Ангара вытекает из Байкала.

– Как неожиданно, – подняла брови Лера. – Я думала, Ангара в него впадает. Это ведь реки впадают в моря и озёра, разве нет?

– Ну… – Молодой человек широко улыбнулся – а что ещё ему оставалось? – и ответил уклончиво: – Иногда случается наоборот.

Усатый кашлянул и опустил голову.

Парень же продолжил смотреть попутчице в глаза.

Он заприметил симпатичную девушку ещё в зале ожидания Шереметьева, чуть не задохнулся от радости, увидев, что они с Лерой оказались соседями по ряду, но не сумел завязать знакомство: девушка сухо представилась, исключительно из вежливости ответив на его предложение познакомиться, затем попросила у стюардессы плед, предупредив, что есть не будет, отвернулась к иллюминатору и сладко проспала всё путешествие, что удаётся далеко не всем. Леру разбудила стюардесса – когда самолёт пошёл на снижение, и у молодого человека оставалось совсем мало времени, чтобы произвести на попутчицу впечатление.

– А почему они не построили Иркутск на Байкале? – продолжила расспросы девушка. – Было бы красиво: там озеро, там город. И река вытекает отсюда – туда. Можно было бы поставить мост, такой же, как во Флоренции – с разными магазинами, лавками, спа-салонами и пускать на него туристов. Можно за деньги, а можно и так, чтобы покупали что-нибудь. В Иркутске есть мосты?

Мужчины переглянулись, после чего усатый неуверенно ответил:

– Да. – Очень неуверенно, поскольку после высказываний попутчицы он уже ни в чём не был уверен, даже в существовании моста, по которому каждое утро ездил на работу.

– Видите, построили мосты, но не там, где это имело смысл. – Девушка вздохнула. – Всё у нас так: ничего не могут заранее как следует продумать. Чтобы на века, как во Флоренции. И не приходилось потом спрашивать, почему так получилось?

– Ну… – Молодому человеку очень хотелось сказать то, что он думает, но поскольку надежда на интересное знакомство всё ещё сохранялась, он выбрал нейтральную тему для продолжения разговора: – Лера, вы надолго в Иркутск?

– Пока не знаю, – после короткой паузы ответила девушка.

– По работе?

– К жениху.

Ответ должен был смутить собеседника, однако молодой человек не сдался, решив, что столь незатейливым способом его пытаются отшить.

– Сами из Москвы?

– Разве не похоже, что я из Иркутска? – удивилась Лера.

Конечно, не похоже, особенно в свете только что состоявшегося диалога. Однако ответил молодой человек дипломатично, в последний раз попытавшись прорвать оборону понравившейся красотки:

– По вам видно, что вы из столицы.

– А вы внимательный, – рассмеялась девушка. – Я – из столицы, как и мой жених. Он здесь в командировке.

Второе упоминание мужчины, сделанное нарочито уверенным тоном, поставило крест на надеждах парня. Усатый, с интересом прислушивавшийся к разговору, сочувственно вздохнул, а молодой человек грустно уточнил:

– Решили не дожидаться его дома?

– Не терпелось увидеться.

– Повезло ему…

– Ну и надо же где-то начинать отпуск, – продолжила девушка, оставив без комментариев последнее замечание. – Почему не на Байкале?

– Понятно.

И сам ответ, и тон, которым он был произнесён, показали, что знакомства не будет. Ни слова больше.

После приземления молодой человек выскочил из самолёта одним из первых. За ним последовал усатый, бросив напоследок: «Всего хорошего». Девушка же спешить не стала. Осталась в кресле, разглядывая через иллюминатор нехитрый аэропортовский пейзаж и изредка бросая взгляды на толкающихся пассажиров, вышла последней, забрала багаж – большой чемодан ей помог снять с ленты усатый попутчик, и вышла в зал.

– Аркадий!

– Лера!

Разумеется, он встречал её с цветами, как иначе? И, разумеется, сначала обнял и покружил в воздухе. И крепко поцеловал.

– Наконец-то!

Идеальная встреча, как в кино.

– Я очень рада тебя видеть, – прошептала девушка, немножко удивляясь тому, что говорит правду, что действительно влюбилась в этого обаятельного, весёлого и умного мужчину. К тому же – отличного любовника. Влюбилась по-настоящему. Влюбилась настолько, что примчалась к нему через всю страну.

– А я – счастлив. Счастлив видеть тебя. – Аркадий вновь поцеловал девушку. – Счастлив, что ты прилетела… ко мне.

– К тебе.

Они не могли оторваться друг от друга и долго, минут пять, просто стояли посреди небольшого зала аэропорта, не обращая внимания на снующих вокруг людей. Они соскучились. Они, наконец-то, встретились. И окружающий мир исчез из их восприятия.

Минут на пять. Примерно…

А затем Аркадий посмотрел на чемодан и шутливым тоном осведомился:

– Это весь твой багаж?

– Я налегке, – рассмеялась в ответ Лера. – Если что-то понадобится…

– У тебя это будет, – не дал ей закончить Аркадий. – У тебя будет всё, что ты захочешь.

– А если я захочу много?

– Значит, будет много.

Деньги у него водились, это девушка поняла при первой же встрече. Аркадий ими не швырялся, тратил столько, сколько нужно, со спокойным достоинством, и было видно, что тратит не последнее. А вот машина – здесь – оказалась скромной, всего лишь «Toyota Camry», и без водителя.

– Такую выдали, – усмехнулся Аркадий, перехватив взгляд Леры. – А водителя я на сегодня отпустил.

– Чтобы он не мешал?

– Чтобы он не увидел, как я набрасываюсь на тебя на заднем сиденье.

– А ты собираешься наброситься на меня на заднем сиденье?

– Набросился бы. Поэтому и сел за руль.

Она счастливо засмеялась и вновь поцеловала мужчину. Очень крепко. Многообещающе.

* * *

Августовская ночь опускается быстро и всегда темна. Её переполняет предосенний мрак, густой, как чёрные мысли, и ожидание скорого холода. Но именно ожидание, потому что в начале месяца августовская ночь ещё тепла, согретая жарким июлем и таинственно улыбается, обещая привычные летние приключения. Но под пологом совсем не летней тьмы. Глубокой тьмы, в которой звёзды кажутся особенно яркими, особенно – падающие звёзды, а ожидание близкой осени обостряет чувства до отточенности опасной бритвы.

Август именно такой.

И в чернильной тишине его ночей можно с беспечной лёгкостью творить всё, что угодно. Абсолютно всё…

– Чего ты копаешься? – громко спросил Шумахер.

Бочка остановился, тяжело опёрся на лопату, задрал голову, пару секунд раздумывал над неожиданным вопросом, после чего догадался:

– Ты прикалываешься, что ли?

– Это игра слов, – объяснил Шумахер. – Согласись – удачная.

И расхохотался. Стоящие рядом девушки Шумахера поддержали, но приглушённо – атмосфера их немного нервировала. Нет, не мистическое дыхание августовской ночи, а разрытая могила на старом иркутском кладбище, возле которой они стояли. Осквернённая могила нервировала, но одновременно возбуждала, вызывая ощущение соучастия в недозволенном, даже преступном действии, идущем вразрез с законом и моралью. Возбуждала запретным, может, не очень желанным, но сладким плодом, вкус которого ярко оттенял принятый недавно алкоголь. Возбуждала тем, что они плюнули на общепринятое, почувствовав себя сильными. И свободными. Готовыми на всё.

Съевшими запретный плод.

Однако его сладость не затуманила голову, заставив позабыть обо всём на свете, в смехе девушек слышались нервные нотки, распознав которые, Шумахер понял, что действие алкоголя ослабевает, и протянул подругам початую бутылку:

– Согрейтесь.

– С удовольствием!

Первой выпила Ангелина, за ней большой глоток виски сделала Кристина, вытерла губы тыльной стороной ладони и громко рассмеялась:

– А ведь и правда игра слов! Забавная!

На этот раз её смех звучал намного естественней, чем пару минут назад, что вызвало у Шумахера довольную улыбку.

– Кому смешно, а кому не очень, – проворчал из ямы вернувшийся к работе Бочка.

– Ты сам предложил развлечься, – напомнил Шумахер.

– Я был пьян.

– Теперь протрезвел?

– Вполне.

– А мне тут нравится, – неожиданно произнесла вновь приложившаяся к бутылке Ангелина.

Шумахер улыбнулся ещё шире, но прокомментировать заявление не успел.

– Сначала, конечно, показалось странным, но теперь… – Ангелина сделала ещё один глоток, отдала бутылку подруге и облокотилась на ближайший надгробный камень. – Сфотографируй меня!

Кристина рассмеялась.

Девушки знали, что Бочка и Шумахер периодически «навещают» кладбища, но впервые оказались на их «развлечении». Были с ними, когда Бочка вдруг предложил «докопаться до какой-нибудь могилы», и с радостью согласились составить ребятам компанию в их предприятии. Из-за любопытства и, конечно, изрядно выпитого. Трезвея, начали нервничать, но сейчас, по мере того как алкоголь восстанавливал утраченные позиции, девушки окончательно раскрепостились: бродили меж могил, тыкали пальцами в «смешные», на их взгляд, фамилии, пинали венки, сломали старый крест и закрасили несколько фотографий чёрной краской, воспользовавшись прихваченным Бочкой баллончиком – раскопка могилы дело небыстрое, время у девушек было.

– Сфотографируй меня!

Шумахер поднял мощный фотоаппарат и сделал несколько кадров. Потом ещё. И ещё. Девушка постепенно заводилась, и кадры становились всё более и более «горячими».

– Нравится? – спросила Ангелина, поднимая руки так, чтобы застёгнутая на одну пуговицу блузка открыла чёрный бюстгальтер.

– Ты же знаешь, что да.

– Тогда не останавливайся.

– Что ты имеешь в виду?

– Фотографируй! – Ангелина дождалась очередной вспышки, расстегнула блузку и поставила ногу на невысокую могильную плиту. – И так!

– С удовольствием. – Шумахер сделал несколько снимков, подошёл к девушке и мягко провёл рукой по её бедру.

Ангелина прильнула к молодому мужчине и крепко поцеловала в губы. Крепко и горячо. И так долго, что сделавшая ещё глоток виски Кристина рассмеялась и спросила:

– Вас сфотографировать?

– Лучше сразу видео, – пробормотал увлёкшийся Шумахер, чьи руки мягко скользили по телу девушки.

– Пошла жара, – прокомментировала Кристина.

Ангелина захихикала, но в этот момент штык лопаты ударился во что-то твёрдое и Бочка сообщил:

– Докопался.

– Быстро ты… – с лёгким сожалением протянул Шумахер, поцеловал Ангелину и вернулся к могиле: – Гроб?

– Гроб, гроб, – подтвердил Бочка. – На кой ляд они его так глубоко зарыли? Заколебёшься, пока докопаешься.

– Надо было человека нанять, – хихикнула Ангелина, поправляя задранный Шумахером бюстгальтер.

– Вижу, вы время зря не теряли, – заметил Бочка.

– Выбирайся из ямы – и тебе достанется.

– Обещаешь?

– Конечно, милый.

– Это старая могила? – неожиданно спросила Кристина.

– Крест древний, вокруг всё заросло… конечно, старая, – ответил Шумахер, не глядя на девушку. – А в чём дело?

– Я вдруг подумала… – Кристина коротко вздохнула. – Там же будет череп? Не голова?

– А что не так с мёртвыми головами? – поинтересовался в ответ Шумахер.

– Они вонючие и гнилые, – помогла подруге Ангелина. И сморщила носик. – Лучше череп. К тому же он прикольнее.

– Череп, череп, – сообщил из ямы Бочка. Он как раз сломал крышку гроба и вытащил «сувенир». – Лови.

И бросил добычу вверх.

– Ой!

Не ожидавшая подобного Кристина резко подалась назад, и череп поймал Шумахер. Рассмеялся и сунул его Ангелине:

– Подержи. – А сам наклонился к осквернённой могиле. – Вылезай.

– Руку дай.

Бочка выкинул из ямы лопату, с помощью друга выбрался на поверхность и плюнул в могилу:

– Счастливо оставаться.

Шумахер поддержал друга и сделал глоток из бутылки.

– Мне оставил? – спросил Бочка.

– Конечно. – Шумахер отдал бутылку, в которой оставалось не меньше трети виски, и перевёл взгляд на девушку: – Что скажешь?

– Неплохой экземпляр, – оценила Ангелина, вертя в руках череп. – Сгнил не сильно, крепкий.

– Зачем он вам? – тихо спросила Кристина, которая всё ещё стояла в шаге позади.

– Думаешь, мы в зал черепа из кабинета анатомии принесли? – Бочка вопросительно изогнул правую бровь. – Или ты решила, что это пластиковые китайские поделки с «Али-экспресса»?

– Если так, то за кого ты нас принимаешь? – поинтересовался Шумахер.

– Так все те черепа… – Кристина была по-настоящему удивлена.

– Из могил, – подтвердил Бочка. – Все черепа, которые ты видела в зале – настоящие.

– И когда-то были людьми…

– Когда-то все мы были людьми, – обронил Шумахер.

Сказал, вроде, небрежно, полушутя, однако тон получился таким, что Бочка бросил на друга удивлённый взгляд. Но промолчал.

– Интересно, кем он был? – продолжила Кристина, глядя на череп, с которым продолжала забавляться подруга.

– На табличке было имя, можешь поискать её и узнать, – предложил Бочка.

– Это имя, просто имя, не более, – девушка помолчала. – Неужели вам всё равно, какие дела за ним стоят?

– За именем?

– За именем и за человеком.

– Это была самая обычная, ничем не выделяющаяся могила, – ответил Бочка. – А значит, дела за тем, кто в ней лежит, стоят самые обычные: родился, учился, женился, где-то работал, умер. Всё.

– Теперь лежит без головы, – хихикнула Ангелина.

– Плевать, – добавил Шумахер.

– Всем плевать, – вздохнула Кристина. – А мне всё равно интересно, кем он был? Мужчиной или женщиной? Хорошим человеком или плохим? Чем занимался? Как умер?

– Зачем тебе это знать? – не понял Бочка.

– Мы вскрыли его последний дом и отняли голову… Мне кажется, следует проявить хоть капельку уважения, – ответила девушка.

– Зачем уважение тому, для кого всё закончилось? – искренне удивился Шумахер. – Он гнил здесь десятки лет, и за всё это время им заинтересовались только мы. Есть повод порадоваться.

– Нам?

– Ему.

– Его башке будет намного веселее в нашем зале, чем в сырой земле, – громко рассмеялась Ангелина. Затем поцеловала череп в лоб и прижала к груди. – Вспомни, как это было, дурашка.

– Кажется, кто-то завёлся, – игриво заметил Шумахер.

– Давно уже, – не стала скрывать Ангелина, продолжая тискать череп. – Когда ты меня лапал у могилы.

– Я всё слышал, – вставил своё слово Бочка.

– На самом интересном месте ты заорал, что докопался до гроба. Очень не вовремя.

– А то что?

– А то всё могло зайти очень далеко. – Ангелина задрала блузку.

Кристина закатила глаза. Шумахер сделал маленький шаг к Ангелине, но девушка подбежала к покосившемуся кресту и попросила:

– Фотографируй! – Положила череп на левую ладонь и уставилась в пустые глазницы.

– Какой кадр!

– Может, поедем уже? – спросила Кристина, которую стало тяготить пребывание на кладбище.

– Сейчас поедем, – пообещала Ангелина.

Но вместо того, чтобы направиться к машине, она насадила череп на крест, вновь расстегнула блузку и приняла вызывающую позу.

– Фотографируй!

Шумахер издал одобрительное восклицание и поднял фотоаппарат. Бочка же обнял Кристину и предложил бутылку:

– Ещё глоток. Чтобы стало весело… как всем.

– Иди ко мне, – позвала подругу Ангелина. – Почувствуй себя ведьмой!

– Расслабься, – прошептал Бочка. – Сегодня такая ночь…

«Такая ночь…»

Они уже нарушили массу запретов и нарушат остальные. Если, конечно, осталось что нарушать. Они давно вышли за рамки, а здесь, на кладбище, просто переступили через очередную черту, и вседозволенность туманила головы сильнее алкоголя. Им было хорошо.

Кристина сделала глоток крепкого виски и засмеялась. Легко, по-настоящему. Через голову стянула майку, под которой не оказалось ни бюстгальтера, ни топика, и встала рядом с подругой.

– Мы – ведьмы!

И ответила на жаркий поцелуй Ангелины.

– Какой кадр!

Ангелина сбросила блузку, бюстгальтер и шорты. Кристина последовала её примеру и теперь на девушках оставались только трусики.

– Кажется, мы зря не брали их с собой раньше, – пробормотал Бочка, завинчивая на опустевшей бутылке пробку. Оставлять её здесь он не собирался. – Я уже забыл об усталости.

Впрочем, сейчас они с Шумахером готовы были позабыть обо всём на свете – слишком уж горячей получалась фотосессия.

– Мы – ведьмы!

– Да! – поддержал девушек Шумахер.

Но остался на месте, не мешая Ангелине и Кристине резвиться. Остался, несмотря на то, что позы и движения «ведьм» становились всё более призывными. Не откровенно зовущими, но обещающими – девушки знали, как реагируют на них спутники, и давно позабыли о смущении.

– Ночь! Кладбище! Череп! – провозгласила Ангелина.

Она присела перед извивающейся под неслышную музыку подругой, провела руками по бёдрам и стала медленно стягивать трусики.

– Я – ведьма! – воскликнула Кристина, обеими руками поднимая над собой череп. – Вы сделали меня такой! И теперь трепещите!

Шумахер продолжал фотографировать, а Бочка почувствовал, что оставаться сторонним наблюдателем ему осталось недолго – не выдержит. Он медленно, не желая торопиться, расстегнул на рубашке пуговицу, затем ещё одну, понял, что замечен – Ангелина ему улыбнулась и провела языком по губам, расстегнул следующую…

И вздрогнул, услышав изумлённый возглас:

– Что вы здесь делаете?!

«Развлекаться» они приехали на старое и довольно большое кладбище, на территорию проникли через пролом в заборе, могилу выбрали на дальнем краю и надеялись остаться незамеченными. Но, видимо, слишком увлеклись, и громкие голоса, а также вспышки фотоаппарата привлекли внимание местного работника. Или же сторож чересчур хорошо относился к своим обязанностям и не пренебрегал ночными обходами. Но как бы там ни было, старик ошибся, решив, что одного его появления будет достаточно, чтобы хулиганы ретировались. И если девушки среагировали «как положено»: Кристина взвизгнула, Ангелина выругалась, обе похватали одежду и поспешили спрятаться за могилами, то их спутники, убедившись, что сторож явился один, повели себя совсем не так, как застигнутые на месте преступления вандалы.

А может, именно так…

– Вали отсюда, дед! – рявкнул Шумахер. – Такую кайфушку обломал, скотина!

– Что я сделал? – растерялся сторож.

– Проваливай! – Шумахер поднял с земли выроненный девушками череп и показал его старику: – Убирайся, пока я и тебе башку не оторвал, придурку!

– Да что… да вы… – До сторожа только сейчас дошло, что «весёлая» компания не только фотографировалась среди могил, но вскрыла одну из них. И вид развороченного захоронения заставил старика рассвирепеть. – Да что вы такое творите?

Дикость происходящего привела сторожа в неистовство, и он, не помня себя, бросился на Шумахера. Девушки завизжали. Но если Кристина крикнула:

– Не надо!

То Ангелина завопила:

– Дай ему!

И радостно запрыгала, когда Шумахер дал – хладнокровно встретил старика прямым левой, не позволив приблизиться и схватить себя. Удар получился жёстким, нокаутирующим. Пропустив его, сторож даже не вскрикнул – мешком осел, несколько мгновений, покачиваясь, постоял на коленях, а затем навзничь упал на землю. А подскочивший Шумахер несколько раз ударил его ногой:

– Скотина! Сволочь! Всё испортил!

– Оставь его, – буркнул Бочка.

Но Шумахер не услышал или наплевал – продолжил избивать пребывающего без сознания старика до тех пор, пока друг его не оттащил.

– Оставь!

– Он всё испортил!

– Это его работа.

– Так пусть не работает! – Шумахер поправил сбившуюся рубашку и выругался. – Я его на следующий раз учу, старого подонка! Чтобы больше не смел нам мешать!

– В следующий раз он полицию вызовет. – Бочка помолчал: – Если, конечно, останется на такой опасной работе.

Шумахер ударил старика ещё раз, плюнул в него, развернулся и молча пошёл к пролому, через который они влезли на кладбище. У машины задержался, велел девчонкам лезть в салон, а сам взял Бочку за рукав и негромко спросил:

– Может, вернёмся?

– И сбросим его в могилу? – хмыкнул тот. – Прикинь, старик очнётся и увидит, что лежит в яме…

– Сначала лопатой врежем. Так, чтобы не очнулся.

То, что Шумахер говорит серьёзно, Бочка понял мгновенно. Вздрогнул, отрицательно покачал головой, открыл багажник, положил в него лопату и демонстративно захлопнул крышку.

– Что не так? – раздражённо спросил Шумахер.

– Сейчас мы – хулиганы, – ответил Бочка, не глядя на друга. – А если забьём его до смерти, то полицейские начнут кладбища пасти и нас конкретно искать.

– Затаимся на время.

– Зачем отказывать себе в удовольствиях? – Бочка выдал нервный смешок и кивнул на девушек: – И не забывай о свидетелях. Они ведь не дуры, всё поймут… Нам это надо?

Последний аргумент стал для Шумахера решающим. Он пробурчал что-то неразборчивое, но явно недовольное, дёрнул плечом, показав, что согласен, и пошёл к водительскому месту:

– Поехали ко мне. Дача как раз пустая, зависнем на пару дней.

И бросил Бочке череп.

11 лет назад, август

Я всегда любил читать исторические романы.

Даже в детстве и юности, когда мы читаем особенно много и читаем очень разное.

В то время многие мои сверстники увлекались фэнтези, героями меча и магии, бесстрашно нападающими на драконов и побеждающими их… Сейчас я говорю о тех сверстниках, которые читали, а не погрузились в компьютерные игры – их привлекала яркость волшебного мира, определённо выигрывающая при сравнении с обыденностью реальной жизни. Я тоже не прошёл мимо этого литературного направления, однако сильного впечатления оно на меня не произвело. Не могло произвести, поскольку предложенная авторами условность оказалась слишком сказочной и мне приходилось заставлять себя принять её. А где есть усилие, там нет плавности вхождения в авторский мир, и по этой причине фэнтези не смогло меня увлечь. К тому же магия, которая в небольших количествах украшает книгу, для многих писателей превратилась в костыль, которым они подпирают своё неумение выстроить сюжет. Или же с её помощью они скрывают своё дремучее невежество. Исторические книги – совсем другое дело, поскольку описываемые в них события имели место быть. Всё это действительно происходило. Писатели, безусловно, приукрашивают или усиливают некоторые эпизоды, в противном случае они не были бы писателями, однако не способны изменить главного – это было. Женщины гибнущего Владимира действительно пытались спастись в Успенском соборе – и умерли в нём. Женщины Вайнсберга действительно вынесли своих мужей на плечах, а Конрад III их не тронул – потому что дал слово. И оставленная Москва действительно горела, а Наполеон смотрел на неё и понимал, что он пришёл – но не завоевал.

Настоящее.

Я всегда ставил его выше любого вымысла, не умея и не желая сопереживать выдуманным героям. Ведь в реальности, которая кажется обыденной, происходило и происходит множество вещей, достойных толстого, умного романа. Это я знаю точно.

И тогда же, в детстве, меня заинтересовал вопрос, ответ на который я, в силу недостаточного опыта, не смог отыскать сам: почему прижатые к стене воины, находящиеся в крайне невыгодном, не грозящем смертью, а гарантирующим смерть положении, начинали драться с ещё большим ожесточением?

Да, некоторые сдавались, история знает и такие примеры, но ни один из этих случаев не стал образцом для подражания. Сложившие оружие спасли свои жизни, но героями не стали, не могли стать. Они просто выжили, отказались сражаться в безвыходной ситуации, выбрали самый логичный путь, но что помешало другим поступить так же? Почему капитан Руднев повёл «Варяг» в безнадёжное сражение против японской эскадры? Почему Беляев, капитан канонерской лодки «Кореец», отправился в прорыв вместе с «Варягом», хотя у «Корейца», в отличие от быстрого крейсера, не было даже мизерных шансов на удачу? Почему защитники Брестской крепости умирали от жажды и ран, но продолжали сражаться в полном окружении?

Почему?

Я спросил у отца и услышал неожиданный ответ:

«Гордость».

Неожиданный, потому что в те годы я ещё не знал, насколько важным является для человека это чувство. Для настоящего человека.

«Гордость?» – переспросил я.

«Гордость» – подтвердил отец.

«Но ведь плен – это возможность спастись. Какая может быть гордость, когда на кону – жизнь?»

«Гордость – это и есть жизнь, сын. И только она даёт человеку надежду».

«А если надежды нет?»

«Надежда есть всегда. До тех пор, пока ты сам определяешь свою судьбу, сам принимаешь решения – у тебя есть надежда. Отдав себя в чужие руки, ты можешь рассчитывать только на милость. А если враг твой дикий и подлый, знающий только ненависть и злобу, то милость его станет для тебя унижением и пыткой. Надежда всегда впереди, и чем выше твоя голова, тем дальше ты видишь…»

Надежда.

Она не умирает последней – она есть всегда. А умирают те, кто перестаёт верить. Перестаёт надеяться. Ведь что бы мы ни делали, к чему бы ни стремились – нас ведёт надежда.

Пусть даже на несбыточное.

///

То лето выдалось в Иркутске жарким. Дождливым, но жарким. В июле температура частенько забегала за тридцать градусов, и лишь начавшиеся в конце месяца грозы принесли старому городу долгожданную и очень приятную свежесть. Август обещал стать таким же, однако его первые дни выдались прохладными, намекающими, что осень не за горами, и сегодняшние плюс двадцать четыре воспринимались с радостью, позволив вновь одеться легко. Но поскольку предстояла поездка на Байкал, да ещё с ночёвками, то собирающиеся на площади Кирова ребята о тёплых вещах не забыли, и их рюкзаки были достаточно объёмными.

А шорты – короткими.

Именно такие выбрала первая пришедшая к месту встречи участница экспедиции – очень короткие джинсовые шорты, с торчащими карманами. Они идеально сочетались с белыми кроссовками и белой футболкой и прекрасно смотрелись на длинноногой загорелой девушке, роскошные чёрные волосы которой были собраны в большой хвост. Из-за него, а другую причёску девушка делала редко, её пытались прозвать Кобылой – в девятом классе, когда она перешла в другую школу. Завистливые одноклассницы принялись взахлёб обсуждать, что хвост называется «конским», надеясь, что к симпатичной новенькой приклеится обидная кличка, но потерпели неудачу, поскольку мальчики, бывшие основной целью этих заходов, сказали, что во-первых, причёска новенькой идёт; во-вторых, завистницы и сами раньше не брезговали собирать волосы на затылке, ну, у кого было что собирать; и мальчики стали звать новенькую так, как её звали чуть ли ни с детского сада – Зеброй, к чему девушка давно привыкла и не обижалась. Бессмысленно обижаться, имея фамилию Зеберг. Только нервы тратить.

Зебра приехала к месту встречи раньше всех и, когда на небольшой парковке остановился «Mitsubishi Pajero», быстро допила газировку, бросила банку в урну и улыбнулась вышедшему из машины Доктору:

– Привет!

– Привет! – Они обменялись быстрым дружеским поцелуем. – Я думал, что буду первым.