Михаил Смоленский

Милицейские истории: невыдуманные рассказы о милиции и без милиции. Миниатюры









От автора

Уважаемые читатели!

Вы держите в руках книгу, состоящую из моих рассказов о милиции, рассказов моих товарищей милиционеров об их службе в милиции и обо всем, что с ней связано. В этих коротких рассказах уместилось достаточно много удивительных подробностей о службе в милиции и о жизни в стране, которая называлась Союзом Советских Социалистических Республик. Я тогда сам служил в милиции, и многое из написанного в этой книге произошло непосредственно со мною или с людьми, которых я хорошо знал. Мы тогда были очень молоды, полны сил и энергии, и нам казалось, что весь мир принадлежит нам. Мы жили под влиянием идей, которые нам вкладывали в голову с детских лет, а потом тщательно следили, чтобы они там оставались в неизменном виде до самого нашего последнего дня. Но мы быстро научились читать между уже написанных строк. Мы в совершенстве овладели искусством скрывать свои настоящие мысли и прятать серьезные чувства за иронией. Юмор был нашим спасением, позволившим сохранить в себе способность к состраданию и милосердию, а свою душу защитить от омертвения. Он стал нам защитой — и одновременно оружием в нашей борьбе за справедливость.

Книга снабжена фотографиями людей, чьи действия в ней описываются. Всмотритесь в эти лица. Многих уже нет с нами, но память о них живет в их поступках.

При написании этой книги очень хотелось, чтобы читатели, узнав из неё о нашей жизни, быте и мотивации наших действий, поняли нас правильно.

С уважением, Михаил Смоленский

Жизнь, подаренная дважды

Это было в апреле 1974 года. Участковый инспектор милиции Ленинского ОВД г. Ростова-на-Дону Анатолий Власенко находился на своем рабочем месте, в опорном пункте милиции по адресу ул. Шаумяна, 67 и работал с бумагами, составляя планы на следующий день. Было уже темно, время около 21–00. Вдруг к нему в комнату вбежал работавший в ЖЭУ сантехником Александр Гудков и сообщил, что из выгребной ямы дворового туалета в доме 74 на улице Шаумяна раздается детский крик. Анатолий подорвался с места и бегом туда. Во дворе указанного дома стоял туалет, построенный из кирпича. А полом служила бетонная плита с двумя небольшими круглыми отверстиями, куда и отправляли человеческие экскременты. Посветив себе фонариком, через это отверстие он увидел маленького человечка, который слабо попискивал и слегка шевелил ручками и маленькими ножками. Он не тонул, так как на фекалиях образовалась корка, и его вес не смог её пробить. Но все могло быстро измениться. Нельзя было терять ни минуты, но как его достать? Отверстие небольшое, человеку не протиснуться. И расширить его можно разве что только отбойным молотком. Так просто эту бетонную плиту не возьмешь. Вызвать кого-то на помощь? Но пока она появится, ребенок уже погибнет… Тут ему в голову пришла спасительная идея. Во дворе была натянута бельевая веревка. Он быстро срезал её и, сделав на конце петлю, стал опускать в отверстие. Участковому удалось накинуть петлю на торчащую ножку, затянуть, и он стал медленно поднимать малыша. Анатолий очень боялся, что ребенок зацепится за край отверстия и сорвется. Про себя он его попросил: мол, малыш, если жить хочешь, то проскользни, пожалуйста. И малыш как будто услыхал его. Он проскользнул. Это оказался мальчик. Очень маленький, с торчащей, плохо оторванной пуповиной. От слабости он уже не кричал, а тихо, жалобно попискивал. Но он был живой.



Анатолий Власенко



Кто-то из соседей принес простыню, и младенца завернули в неё. Тут подъехала вызванная кем-то из соседей бригада медиков, и ему сразу начали оказывать помощь. Спросили, как зовут спасителя, и он сказал: «Анатолий». И в бумаги записали мальчика Анатолием. И увезли. Через две недели Анатолий Власенко позвонил, поинтересовался, как его крестник. Оказался здоровеньким. Будет зарегистрирован, а впоследствии и усыновлен с именем Анатолий.

Анатолий Ефимович Власенко много лет проработал в милиции: и участковым, и в ОБХСС, и во вневедомственной охране. В милиции закончил службу полковником милиции, а затем служил в спецвязи и закончил службу там, уходя в отставку в звании генерал-майора. Но когда я попросил его вспомнить что-то героическое или просто памятное, с чем ему пришлось столкнуться за долгие годы службы и чем он мог бы гордиться как достижением, то он вспомнил именно историю спасения этого маленького человека, которому он второй раз подарил жизнь. «Спасением этого живого существа, — сказал он, — я горжусь больше любого своего достижения на службе».

Призрак мента

В ноябре 1982 года, после окончания Ростовского института сельскохозяйственного машиностроения, я поступил на службу в милицию и был направлен участковым инспектором милиции в Промышленный РОВД г. Новочеркасска. До прохождения специальных сборов, после которых присваивали звание лейтенант милиции, мне присвоили звание старшина милиции. Жил я в г. Ростове-на-Дону и каждое утро на электропоезде ехал к месту службы, а вечером возвращался домой. В 1982 году впервые в СССР ввели переход на зимнее и летнее время, да ещё и город Ростов-на-Дону перевели в другой часовой пояс, якобы для экономии электроэнергии. (Из другого часового пояса Ростов-на-Дону вернули уже через год, а вот от ежегодных переходов с летнего на зимнее время и обратно отказались только через тридцать лет, поняв всю бесперспективность и глупость этой затеи.) Но тогда благодаря этим новациям в зимнее время утром часов этак до 9-30 было ещё темно.



Михаил Смоленский в 1981 году



И вот где-то в конце ноября в одно «прекрасное», очень темное, холодное утро я, как обычно, сел на «семичасовую» электричку на станции «Сельмаш» и через несколько минут спокойно заснул, как делал это всегда, благо за окном была просто жуткая темень. Всё как обычно. И меня всегда какая-то неведомая сила буквально перед остановкой «Хотунок» будила, и я, проснувшись, быстро выходил. Но в этот раз меня эта чертова сила разбудила немного раньше. И, ещё толком не проснувшись, услышав: «Осторожно, двери закрываются», я подскочил как ужаленный и пулей вылетел из вагона на остановку. Двери закрылись, и электричка уехала. «Успел», — подумал я. Проснувшись окончательно, посмотрел перед собой, но местность какая-то незнакомая. Огляделся я вокруг и понял, что вышел на одну остановку раньше, чем мне надо. За моей спиной в темноте светилась проходная НЭВЗ (Новочеркасского электровозостроительного завода), а передо мной был сильно заросший парк, слегка запорошенный первым зимним снежком. И ни одного фонаря. Темень, ну хоть глаз выколи! Ни черта не видно.

Я примерно понимал, что идти надо влево. Но куда? Парк как лес. Тут, на мое счастье, выглянула луна, и заросшие дорожки между кустами и деревьями, засыпанные первым снегом, стали хоть как-то просматриваться. И я не спеша пошел. Иду по парку, а куда — пока не ясно. Фонари все разбиты, ни одной горящей лампочки. Только луна. Очень красиво, но как-то тревожно. Больше всего в этой ситуации я боялся выглядеть смешным. Начнут в отделе вышучивать. Следопыт ростовский! Заблудился в трех шагах от милиции! Смех. И так в милицейском деле новичок, знаний ни черта, чувствуешь себя недоделанным каким-то, а тут ещё шуточки назревают.

Поэтому я очень обрадовался, когда впереди себя увидел спину идущего человека, который на правом плече нес небольшой картонный ящик, придерживая его рукой! Я устремился к нему, вытянув в его сторону руку, и негромко окликнул: «Эй! Товарищ! Подождите!» Но в ночной тишине это моё обращение прозвучало весьма громко. Мужчина всем корпусом повернулся, и его лицо исказила гримаса очень сильного страха! Я бы даже сказал, животного ужаса! Очевидно, он был так напуган увиденным, что я сам перепугался, даже оглянулся посмотреть, что он такое там увидел, кем или чем он так напуган. Никого сзади не было, и, повернувшись обратно, я с удивлением увидел, что этот мужик уже бежит от меня сломя голову, перепрыгивая через кусты. Инстинктивно я тоже побежал в его сторону и ещё раз крикнул: «Товарищ! Стой!» Внезапно этот «товарищ» отшвырнул ящик и вообще помчался как ветер. Миг — и его не стало!

Добежав до брошенного ящика, я остановился и открыл его. Там лежали аккуратно упакованные электроутюги. Десять штук. Несмотря на мою неопытность, я всё понял. Меня обуял дикий хохот. Я несколько минут хохотал как сумасшедший. Эти электрические утюги, видимо, тайком были вынесены из цеха товаров народного потребления завода НЭВЗ. Проще говоря, украдены! У государства. Судя по их количеству, дело тянуло на кражу государственного имущества, что обеспечивало от 3 до 7 лет лишения свободы. И тогда я образно представил, что увидел этот несчастный мужик, повернувшись на мой окрик. Он увидел «Мента». С ярко сияющей в свете луны огромной желтой кокардой и золотыми широкими старшинскими полосками вдоль всего погона, тот неумолимо приближался к нему с протянутой рукой, чтобы схватить его. А вместе с «ментом» надвигались как минимум лет пять лишения свободы. Он увидел камеру и тюремную решётку. А за решёткой он явно увидел себя. Вот что он увидел. Поэтому и рванул как сумасшедший… Меня опять обуял смех.

Отсмеявшись, я огляделся и увидел силуэты домов. Уже светало, и можно было сориентироваться, куда идти.

Взвалив ящик на плечо, я принес его на работу. Теперь я мог спокойно рассказать об этом событии. Конечно, о том, что, выйдя из электрички, я не сразу нашел дорогу к РОВД, скромненько умолчал. Зато в красках описал лицо мужичка, который на мой оклик обернулся. Ржали все! Да, это было смешно. Со временем я понял, что это не смешно, а скорее очень грустно. Простой утюг в стране уже был дефицитом, и его купить было нельзя, а можно было только украсть.

Обратная сторона славы убийцы

Когда я поступил на службу в Промышленный РОВД г. Новочеркасска участковым инспектором милиции, мне определили участок, в который входил поселок вокруг крупного городского предприятия — Новочеркасского электродного завода (НЭЗ). На участке проживало много ранее судимых и ещё больше алкоголиков всякого рода. Постоянные драки и скандалы, а отсюда и жалобы друг на друга. Но алкоголики оказались для меня не самой большой проблемой. Хуже было с самовольными переносами заборов. Просыпается утром сосед, а за ночь забор на 10–15 сантиметров перенесли. Крик, шум, угрозы. Судиться они не хотели — мол, хлопотно, да и непривычно для советского человека — ну и бегом с жалобой к участковому. А межевания ни у кого нет. И каждый о своей правоте кричит. Ищешь, на кого из двоих проще нажать, и — вперед. Или забор переносится назад, или остается как есть, но никто не жалуется.

А с одним типом просто беда оказалась. Он был своеобразной «легендой» поселка. Или скорее «антилегендой». Его боялись, ненавидели и, похоже, завидовали одновременно. Трижды судим за убийство. И трижды отсидел. Первый раз он убил соседа во время ссоры. Дали ему тогда 7 лет. (По Уголовному кодексу РСФСР в то время за убийство без отягчающих обстоятельств максимальный срок — 10 лет лишения свободы.) Через 4 года он вернулся домой по досрочному освобождению за хорошее поведение в местах лишения свободы. Через пару лет в ссоре с мастером на заводе ударил его трубой и убил. Труп утопил в речке. Судили его второй раз и дали уже 9 лет. Через 6 лет вернулся досрочно — за хорошее поведение в местах лишения свободы. И через три года опять в драке убил соседа. Получил 9 лет, которые уже отсидел полностью. Когда я прибыл на участок, он уже около трех лет был на свободе и делал всё, что хотел. То забор перенесет, то оскорбит кого-то. На замечания был один наглый ответ: «Четвертым быть хочешь?» Естественно, желающих не находилось. И он уходил, посмеиваясь. Лет ему было около 50. Здоровенный был такой мужик. И работал грузчиком на электродном. Там тоже его все боялись как огня. Жалобы на него письменные мне не поступали, но устно мне на него по очереди пожаловался, наверно, каждый житель поселка. Я его вызвал к себе повесткой, которую отнес посыльный, но этот тип не пришел. А моему посыльному сказал в присутствии нескольких человек, что если участковому что-то от него надо, то пусть сам и приходит. Я тогда молодой был, сильно обидчивый. Ах, ты так? Это он явно власть не уважает, решил я. А значит, и не боится. Надо это изменить. Из таких маленьких проблем появляются иногда очень большие проблемы. От событий 1962 года в Новочеркасске, когда неумелые действия властей спровоцировали заводских рабочих на восстание и пролилась кровь, нас отделяло всего двадцать лет.



Справедливость с топором



Конечно, точными сведениями об этих событиях мы тогда, в 1982 году, не располагали, но слухи по Новочеркасску ходили самые ужасные. Я себя тогда ощущал властью и не хотел, чтобы повторились кровавые события 1962 года. Я доложил всё о происходившем своему прямому начальнику, Николаю Ефимовичу Гончарову, который имел за плечами продолжительный срок службы в милиции и опыт работы, в том числе и в уголовном розыске. И он посоветовал мне найти нестандартное решение, так как доказательственная база по этому типу отсутствует: одни слова, а свидетелей, как всегда, нет. И еще я хорошо запомнил его слова о том, что убийцы, если они не сумасшедшие, в душе трусы и убивают, потому что боятся.

Я запомнил его слова, два дня думал и придумал, что надо сделать. Литературные знания помогли, прочитанные в большом количестве детективы. Восточная пословица гласит: «Собаки боятся только тени орла». Философски сказано, но я понял мысль древнего философа. И пошел к «убивцу», как его соседи называли, с двумя дружинниками из рабочих. Оделся я не в форменную одежду, а в гражданскую. Да еще вид себе придал самый что ни на есть «хулиганский». И кепочку на голову. Оба дружинника — на вид солидные дядьки. Я им ничего о своих планах не рассказал, а просто попросил постоять во дворе. А сам зашел к нему в дом. Встретил он меня с ухмылкой, но по глазам вижу, что не такой он вдруг стал смелый. Неизвестность его, видно, озадачила, а возможно, уже и напугала. Я же, ничего не говоря, молча вытаскиваю из принесенной сумки завернутый в мешковину топор и, медленно развернув мешковину, кладу его на стол. Затем достаю из кобуры пистолет и, передернув затвор, навожу на него так, чтоб ствол пистолета смотрел прямо в его лицо. Никогда не забуду этого его лица. Наглость сменилась явным страхом. Мгновенно. Трудно даже описать.

Выдержав небольшую паузу, тихо так ему говорю: «Слушай внимательно. Ты на меня напал и хотел убить вот этим топором. Мои дружинники это подтвердят. Вон они за окном стоят, но уж поверь, что всё видят. И пришлось мне от тебя, урода, защищаться. В этом закон на моей стороне. Учитывая твои три убийства, свидетельские показания народных дружинников и многочисленные жалобы жителей, я думаю, что за то, что я тебя пристрелю, меня даже наградят. Уяснил?» Он молча кивнул.

А я продолжил: «Чтоб к вечеру забор стоял на месте, а первая жалоба на тебя будет последним днем твоей жизни. Ты меня хорошо понял?»

Он молча мне кивнул, а я, больше не произнеся ни одного слова, забрал топор, медленно завернул его опять в мешковину, положил его обратно в сумку, а пистолет — в кобуру и вышел из дома. И мы ушли, оставив калитку, ведущую во двор, открытой.

Утром ко мне прибежал его сосед и сообщил, что их «убивец» явно подвинулся рассудком: сказал, что ему ночью было «божественное видение», и он изменился. Обещал уже к вечеру перенести забор на место и попросил прощения. Мужик был так возбужден, что, уходя, стал кланяться, что сильно меня смутило. Когда посетитель ушел, я не удержался, чтобы не посмотреть на себя в зеркало. Прав был Гончаров, подумал я. И хотя мое имя Михаил в переводе с древнеиудейского языка означает «Кто как бог», но думаю, дело было не в боге. Думаю, что он понял: его слава убийцы имеет и обратную сторону. И он понял, что лучше ему туда не заходить, на ту сторону. Больше я об этом «убивце» не слышал и его никогда не видел до самого своего перевода в Ростов-на-Дону.

Коммунальная жизнь

Эту историю рассказал мне мой коллега Виктор Гуйда, бывший в то время участковым инспектором милиции. Весной 1987 года его товарищ, участковый инспектор милиции Анатолий Пригодич, как-то попросил его с ним сходить по одной жалобе в дом по адресу Семашко, 46, прямо напротив здания Ростовского областного комитета КПСС. Там в одной из коммунальных квартир, в которой жило шесть семей (примерно 25 человек), градус личных неприязненных отношений уже зашкаливал. Чувствовалось, что быть беде. И вот ребята пошли туда тушить пламя личной ненависти. Пусть тлеет, но хоть бы не вспыхнуло. И что они увидели на месте? На столах на кухне стоят кастрюли с замками. Закрыты были через отверстие в крышке и ручку с двух сторон. Два замка на каждой кастрюле… А почему вызвали? Одна из хозяек в такой кастрюле борщ варила, и, когда мясо сварилось, она кастрюлю заперла и пошла в комнату за картошкой. Все продукты: картошка, крупы, специи — всё хранилось в комнатах. Никто ничего на кухне не держал. Принесла, почистила картошку и, положив её в кастрюлю, вспомнила, что не посолила борщ. Быстро побежала за солью, не запирая кастрюлю, а когда вернулась, то обнаружила, что в кастрюле, кроме овощей и мяса, варится грязная половая тряпка, которая ещё минуту назад лежала на полу под ногами! И никого рядом. Тридцать секунд — и соседи уже успели нагадить! И вот так постоянно. И поймать никого не могут. Помогите нам, родненькая милиция, пожалуйста!



Виктор Гуйда



Посмотрели ребята на эту плачущую тетку, посочувствовали и, собрав соседей, прочитали им небольшую лекцию о правилах советского общежития. Но по их «одухотворенным» лицам поняли, что это явно бесполезная трата времени. Пообещав обрушить на них, при повторении подобного, всю силу советских законов, ребята ушли, спинами ощущая злые взгляды не поверивших ни одному их слову людей.

Коммуналку советской власти за 80 лет победить не удалось.

Арест кота

Коммунальная квартира. Несколько семей в своих комнатах, но общие коридор, кухня, комната для умывания, если она была. А если не было, то на кухне и мылись. Теснота, скученность и постоянные конфликты по любому поводу. Но особенно часто конфликты между соседями возникали из-за содержания домашних животных. Одна соседка заведет собаку или кошечку, а другим это не нравится. И всё. Скандалы каждый день.



Роман Дружинин



Жизнь превращается в кошмар. И обе стороны правы. И с утра до ночи пишут жалобы: друг на друга и на участкового, не принимающего мер. А какие меры предпринять? Убить их только. Или расселить в индивидуальные квартиры. И первое и второе реально было невозможно. И участковые выкручивались как могли. Уговаривали, увещевали, пугали. Иногда доходило до курьезов. Мой коллега по работе в уголовном розыске Рома Дружинин, бывший тогда участковым инспектором милиции, после очередной жалобы на гадившего в коридоре кота пришел к хозяйке и выписал постановление о привлечении кота к административной ответственности, а затем и постановление о мере наказания этому коту: содержание под стражей в течение 15 суток. Старушка была в шоке! А он принес кота в свой опорный пункт и посадил в клетку, оставшуюся там после съеденного котами попугая. Старушка куда только ни писала на него жалобы: начальнику ОВД, в райисполком и даже в райком КПСС, но регулярно приходила кормить кота и чистить клетку. Начальство крутило пальцем у виска, требовало вернуть кота хозяйке, но Рома был непоколебим! Наконец старушка сдалась и торжественно пообещала приучить кота к лотку, причем написала об этом расписку. Это было именно то, чего от нее и хотели соседи, а она ранее была на это категорически не согласна! И кот был освобожден досрочно, за хорошее поведение. Больше жалоб на эту хозяйку и её кота не поступало.

Сортирная рапсодия, или Выборы по-советски

1983 году я как участковый инспектор милиции дежурил на избирательном участке в период выборов, обеспечивая общественный порядок. Выборы шли в Верховный Совет СССР, а избирательный участок находился в здании НИИ «Стройдормаш» по адресу пр. Буденновский, 4. Открылся участок для голосования в 6:00, а выборы проходили до 24.00. Тогда так было положено по действовавшему в то время избирательному законодательству. Мой дедушка Яша мне в юности рассказывал, что во времена И.В. Сталина уже в 6.00 перед участком стояли толпы народа, готовые голосовать, со знаменами и песнями. К 8.00 практически все успевали проголосовать. Позже приходили только те, кого не сразу отпускали с предприятий и им надо было дождаться временной подмены. В мое время такого энтузиазма уже не было, но к 20.00, как правило, народ исполнял свой гражданский долг.

Человек приходил на избирательный участок, получал избирательный бюллетень и, часто даже не читая, бросал его в урну для голосования. Можно было их получить и на всю семью, и на соседей тоже. Даже паспорт не требовали. И в этот день все прикрепленные к участку граждане уже должны были проголосовать. 100 %. Или 99,9 %. Тогда только так. За единственного кандидата в списке. Демократия!



Михаил Смоленский в 1983 году



Но в этот раз жители одного дома идти на выборы отказались. О чем и прислали коллективное письмо. Нам, присутствующим членам избирательной комиссии и мне как представителю МВД, его зачитали. Жители дома в переулке Соляной спуск извещают избирательную комиссию, что туалет во дворе их дома развалился от ветхости и они остались без туалета уже почти шесть месяцев назад! Туалетов в их квартирах нет! ЖЭУ их района обещало быстро построить новый туалет, но пока не выполнило своего обещания. Они ходили в такой же туалет, расположенный во дворе соседнего дома. Однако несколько дней назад жители этого дома повесили замок на туалет и перестали их пускать. А в ЖЭУ и в исполкоме района обещали исправить ситуацию, но ничего не сделали. Поэтому на выборы они не придут! Зачем им кого-то выбирать, если советская власть их бросила!

После прочтения этого письма наступила гнетущая тишина. Семьдесят лет советской власти! Самой лучшей в мире, как мы свято верили тогда! И это в конце двадцатого века, когда шло активное освоение космоса, атомные ледоколы бороздили просторы Ледовитого океана и прочее, прочее, прочее! А тут жители двухэтажного, хотя и небольшого, дома в центре города ходят в туалет во дворе… И этот туалет к тому же развалился, и они, эти жители, вынуждены ходить в такой же туалет, но в соседний двор, а их туда ещё и не пускают! Женщины, мужчины, старики и дети… Вся комиссия минуту стояла молча. Потом рванулись к телефонам! Выборы были ведь депутатов в Верховный Совет СССР! Это достаточно высокий уровень.

Меня сразу направили следить за порядком в этом доме, и я своими глазами увидел «торжество советской власти и преимущества социалистического метода производства»! Мгновенно появилось множество рабочих, которые быстро и ловко снесли остатки старого туалета и за два часа возвели новый, подключив его, в отличие от старого, к городской канализации. В 22.30 всё было готово! Жители радостно благодарили комиссию и дружно проголосовали всем домом. И мы в 24.00 доложили руководству о 100 % явке и, после подсчета голосов, — о 100 % поддержке народом кандидата от «родной партии и нерушимого блока коммунистов и беспартийных». Но мне, находившемуся там, возле этой «стройки века», и видевшему слезы радости людей, чьи полугодовые «сортирные» мучения закончились за три часа, до сих пор стыдно перед ними. Стыдно за власть, стыдно, что мы их довели до такого практически скотского состояния. Они радовались, что их муки окончены. А ходить ночью, зимой, на улицу в туалет со второго этажа они уже и за муки не считали.

Тогда я впервые серьезно задумался: «А как мы живем?» Эти свои мысли тогда я запрятал очень глубоко! Но смотреть на всё это мне становилось всё тяжелее и тяжелее…

Очевидное — невероятное

Заступил я как-то утром дежурным по угрозыску на сутки. Только вышел с утренней планерки у начальника уголовного розыска и зашел в свой кабинет, как сразу раздался звонок телефона. Поднимаю трубку и слышу голос оперативного дежурного по отделу Николая Ивановича Окрошко: «Смоленский, ты не забыл, что сегодня по угрозыску дежуришь? Дедушку я к тебе уже отправил!»

— Девушку? — переспрашиваю, делая вид, что не расслышал.

— Не волнуйся! С девушками мы как-нибудь и сами управимся. А тебе де-ду-шка!

«Ага, — подумал я про себя. — Справятся они с \"девушками\"! Это или \"бомжихи\", или цыганки-гадалки. Можно только посочувствовать дежурной службе. Да и мне заодно».

Через минуту стук в дверь, и заходит ветеран Великой Отечественной войны. На улице жара, но он одет в темный костюм. На груди — колодки орденов, на голове — шляпа. Возраст на вид как минимум ветерана Бородинской битвы. А может, и участника сражения у Куликова поля. Несмотря на возраст, выглядит бодренько.

— Мне нужен этот… этот… — сбившись, он нетвердым движением вынимает из кармана скомканную бумажку и разворачивает ее, пытаясь понять, что на ней написано. Увы… разобрать собственные каракули оказывается ему не под силу. Решаю прийти ему на помощь:

— Я вам нужен! Заходите! — машинально бросаю взгляд на его обувь. Такие дедушки иногда бывают в разных ботинках. Но у этого все в порядке.



Дежурный ОВД Николай Окрошко



После воспоминаний о сладостных ветеранскому сердцу временах сталинской демократии в гулаговских застенках, когда, по его словам: «Порядок был! Шаг вправо, шаг влево — расстрел! Всех к ногтю!», мы наконец добираемся до сути дела. Мой собеседник проехал на автобусе несколько остановок от улицы Текучева до «Дома обуви». Перед тем как сесть в автобус, дедушка по старой, выработанной годами традиции сунул руку в карман и убедился, что все его документы на месте. Выйдя же из автобуса, он не стал нарушать традицию и вновь полез во внутренний карман. Увы… там ничего не было.

— Может, вы их потеряли? — спрашиваю с робкой надеждой в голосе. Дело в том, что отыскать и разоблачить по горячим следам квалифицированного «щипача», то есть вора-карманника, просто невозможно. Значит, очередной «глухарь».

— Да нет же! — как-то даже радостно возражает посетитель. — Не потерял! Украли!

— Откуда вы знаете?

— А вы смотрите, смотрите! — дедушка расстегивает пиджак, — карман-то разрезан! Значит, точно украли!

Похоже, он даже гордится внезапным приключением. Будет о чем рассказать партнерам по домино… «Вот такой пресс у меня был! — он показывает пальцами толщину. — Там же все было: паспорт, военный билет, удостоверение участника войны, пенсионная книжка». Представляю, как поначалу обрадовался вор. Подумал, наверное, что у этого колхозника, приехавшего в город за покупками, в такой пачке не меньше тысячи рублей. Но затем матерился не меньше двадцати кварталов, добираясь до ближайшей урны, чтобы опустить в нее эти «богатства». Но делать нечего. Начинаю заниматься утомительной и нудной работой по восстановлению утраченных документов. Пишу справки для паспортного отдела ОВД, райисполкома, собеса, военкомата, касс аэропорта (дед сегодня вечером улетает, а без паспорта пройти регистрацию билетов маловероятно). Все это подписываю у начальства, ставлю печати в канцелярии. Прощаюсь с дедушкой, советую на всякий случай не складывать справки в кошелек, а его не прятать во внутренний карман.

— Я уже ученый! За одного битого двух небитых дают! — гордо сообщает дедушка. — Сейчас я их положу в карман, а карман застегну булавкой, и все будет нормально!

Дай Бог, как говорится. А ко мне уже новый посетитель. Точнее, посетительница. Девушка лет 18. На вид простушка. С косичками. Одета очень скромно. Кто может ею заинтересоваться? А она тихонько шепчет:

— Беда у меня, помогите…

— Что случилось?

Ситуация оказалась самой банальной. Неделю назад ее остановила на улице цыганка и, посмотрев в глаза, тут же сообщила, что у девушки болеет мать, и предложила свою помощь. У Ольги П. мать действительно лежала в больнице с тяжелым заболеванием, и девушка испытала доверие к словам собеседницы. В принципе, в этом нет ничего удивительного. Цыганки — прекрасные физиономисты и психологи. Цыганка сказала, что поможет, но надо погадать на «зорьку», а для этого нужно золото. Конечно же, завтра она его вернет. Но назавтра выяснилось, что этого золота для спасения матери маловато. Ольга встречалась с цыганкой три раза подряд в течение трех дней. Отдала два золотых кольца, цепочку с кулоном, часы и 500 рублей — все семейные накопления. Поняв, что больше у девушки ничего нет, цыганка перестала приходить на встречи. Но маме за эти дни не стало легче, Ольга забеспокоилась и поспешила к нам. Я был в шоке. Невольно спросил:

— Девушка, вы из какой деревни приехали?

— Почему из деревни? — она даже обиделась. — Я с детства в Ростове живу!

— С детства? И никто никогда не говорил, что цыганкам нельзя верить и ничего нельзя давать?

Молчит. Принял заявление и отправил домой, ничем не обнадежив. Может, в следующий раз будет осторожнее. Правда, что-то мне в это не верится.

Только ушла она, как стук в дверь. Боже мой! Опять он! Ничего не понимая, гляжу на бодро входящего ко мне на правах старого знакомого ветерана.

— Что вам, дедушка? Забыли какую-то справку?

— Да нет! Нет! — он достаточно оживлен. — Украли!

По радостному блеску глаз понимаю, что он чувствует себя героем дня.

— Не сходите с ума, дедушка! Что у вас опять украли?

— Да справки, которые вы написали! — он театрально-эффектным движением распахивает пиджак, демонстрируя мне новый разрез, но уже другого кармана.

На этот раз дедушка прямо из отдела пешком дошел по улице Текучева до проспекта Буденновский и там сел на автобус в сторону Центрального рынка. То есть поехал тем же самым маршрутом: Текучева — «Дом обуви». И, выйдя из автобуса, вновь по старой, испытанной годами традиции на всякий случай запустил руку во внутренний карман. И… правильно, там было пусто. По уже проторенной дорожке он вернулся ко мне. Вновь приходится заниматься нудной бумажной работой по восстановлению утраченных документов. Но на этот раз, чтобы обезопасить себя от еще одного посещения дедушки, договариваюсь с Иваном Задорожным, нашим водителем, что он отвезет его домой:

— Ваня, только очень тебя прошу! Не в район дома, а к самому дому. И сам лично убедись, что это чудо вошло в подъезд!

Поглядев, как машина рванула от отдела, не спеша возвращаюсь в кабинет. Если дедушке все-таки суждено сегодня быть обворованным в третий раз, то пусть уж лучше это произойдет на территории его родного Кировского района. И пусть «кировчане» сами с ним «мучаются», выписывая кучу всевозможных справок.

Ну и страна: без милиции никуда

Дела семейные, как я считал, к работе милиции имеют мало отношения. Но оказалось, что нет. Страна такая. Мягко скажем, своеобразная. Без милиции — ну никуда! В январе 1988 года моя жена Галя вышла на работу из декретного отпуска, в котором она находилась после рождения Тани, нашей второй дочки. Нас уже четверо. Вышла на работу в очень радостном настроении, но, проработав несколько дней, почему-то «скисла». А в один вечер, когда я после работы пришел домой, застал её совершенно заплаканную. На вопрос, что случилось, рассказала следующее: по окончании института она была распределена на Ростовский завод нестандартизированного оборудования П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ» и 31 июля 1981 года зачислена в инструментальный корпус № 2 инженером-технологом. 13 февраля 1984 года она была переведена в технический отдел завода инженером 3-й категории, что являлось повышением. При этом её оклад со 110 рублей поднялся до 120.



Галина Смоленская (Проскурина)



Пока она была в отпуске, произошло существенное увеличение должностных окладов, но при этом, с целью экономии, многих сотрудников управления понизили в должностях или в категорийности, то есть понизили их категории. Например, инженер 2-й категории стал инженером 3-й, и так далее. Но при этом оклады на 20–30 рублей выросли у всех. Всё это было оформлено через аттестацию сотрудников приказом министерства машиностроения, в чьем ведении было П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ». На основании этого приказа министра генеральный директор издал свой приказ о проведении аттестации, утвердил аттестационную комиссию и порядок проведения аттестации на заводах. Все сотрудники обязаны были пройти аттестацию до 31 декабря 1987 года. В это день истекли полномочия комиссии и сроки действия всех приказов. Но Галя вышла из декрета в январе 1988 года и аттестацию не проходила. В соответствии с законом после выхода из декретного отпуска её обязаны были вернуть на ту должность, с которой она уходила в декрет. Но на этой должности оклад был уже 180 рублей, что на 60 рублей было больше, чем ранее она получала. Поэтому в отделе её попросили написать заявление о её согласии перейти на должность техника-технолога 1-й категории с окладом 140 рублей, что тоже на 20 рублей больше, чем она получала ранее. Она отказалась. Её испугал не вопрос оклада, а понижение в должности до техника, где требовалось не высшее образование, а только средне-специальное. В случае перехода на другую работу могли возникнуть вопросы: почему такое понижение? Не справлялась? Когда она отказалась, её руководство вручило ей предписание о том, что через неделю будет проведена её аттестация. При этом её начальник отдела намекнул: лучше написать заявление, иначе вообще не аттестуем и уволим. Отсюда и слезы.

На следующий день я поехал в управление П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ». Показал служебное удостоверение и попросил копии приказа министра и приказа генерального директора о проведении аттестации. Получил их и внимательно изучил. После этого сел и написал от имени Гали заявление, которое попросил её зачитать в день, который они назначили для проведения аттестации. Когда в отдел, где Галя работала, пришел представитель заводоуправления и пригласил её на заседание аттестационной комиссии, она в присутствии сотрудников отдела встала и зачитала следующее: она не согласна на прохождение аттестации. Для начала пусть ей покажут приказ министра о проведении дополнительной аттестации её лично, так как действие старого приказа о проведении аттестации на всех заводах министерства закончилось в новогоднюю ночь с 31 декабря 1987 на 1 января 1988 года. Но этого мало. Нужен ещё приказ генерального директора П.О. «РОСТСЕЛЬМАШ» о новом составе аттестационной комиссии, так как срок полномочий действовавшей истек в то же время, что и приказ министра. А после предоставления этих приказов положен месячный срок на подготовку к процессу аттестации. Этот месяц она потратит на написание жалобы уже на эти приказы, так как по закону в отношении женщин, находившихся в декретном отпуске, после их выхода на работу в течение года проводить аттестационные испытания запрещено, о чем прямо говорится в КЗоТ РСФСР. Зачитав это заявление, она вручила его посланнику и гордо вернулась на свое рабочее место. Немая сцена. Я там, к сожалению, не присутствовал, но думаю, что сценка была ещё та. Как говорится, Н.В. Гоголь отдыхает, нервно куря в сторонке.

Придя в тот день с работы, Галя рассказала, что лица у присутствовавших при этой сцене после прочтения письма были «удивленно-обалделые», не хуже чем в сцене «Ревизора». И ещё она сказала, что в конце рабочего дня её вызвал главный инженер и попросил пригласить к нему мужа побеседовать. Я мог не поехать, но надо было как-то урегулировать сложившуюся ситуацию, тем более что Гале там ещё работать. Я выбрал время и поехал к нему. По полной милицейской форме. В портупее с наружной кобурой с пистолетом, в сапогах и с резиновой дубинкой на боку. Просто, изящно, устрашающе. Я ещё участковым заметил, что люди милиционера в сапогах почему-то боятся больше, чем милиционера, обутого в туфли. Психологическая, внутренняя какая-то установка.

И я по глазам этого главного инженера увидел, что сапоги — великая вещь. Сразу по приходе я ему заявил, что о переводе жены из инженеров в техники не может быть и речи. Очень вежливо он мне сказал, что мы ставим завод в тяжелое положение. Деньги бухгалтерией давно посчитаны, и повышение не должно быть более 20–30 рублей на человека. А тут целых 60 рублей. На что я ему уверенно ответил, что мы с женой понимаем это и готовы на компромисс. Отказываемся от должности инженера 3-й категории и становимся инженером без категории. Дополнительные же 10 рублей, я думаю, вы найдете. Но перехода в техники не будет. Не инициировать же мне проверку на вашем заводе, у кого и какой стал оклад и кому и на какую сумму вы предыдущий повысили. А я уже знал, что есть достаточное количество людей, кому повысили не на 20–30 рублей, а значительно больше. Вот тут он как-то сразу со мной и согласился. Я вышел из его кабинета, нарочито громко стуча каблуками сапог. Это тоже тогда производило на людей особо сильное впечатление… Инцидент был исчерпан.

Чудо в холодильнике

Как-то беседовал я с Александром Витальевичем Федоровым, служившим в 80-х годах в службе ОБХСС транспортной милиции. И поведал он мне следующую историю. Мол, к ним в ОБХСС начали поступать жалобы родителей на качество питания их детей в одной из средних школ, подшефных СКЖД. Было принято решение устроить комплексную проверку в школьной столовой с привлечением санитарного врача и телевидения. Прибыли утром в школу, опечатали столовую и сняли остатки. Сравнив по документам количество продуктов питания, оставшихся на вечер предыдущего дня, с фактически обнаруженными продуктами утром, установили, что из 8 кг печени в наличии имеется только один. На вопрос заведующей столовой, где ещё семь килограммов печени, последовал ответ: «Вымерзли! В холодильнике температура ниже нормы оказалась, а печень подвержена вымерзанию. Чудо природы». Ответ А.В. Федорова ей вызвал смех у всей телевизионной бригады, а после показа репортажа — и у всей Ростовской области: «Говорите, что мы имеем явление чуда. Так значит, по-вашему выходит, что если бы вы получили не более 7 килограммов печени, то утром не обнаружили бы в холодильнике вообще ничего? А по-моему, это не печень подвержена вымерзанию, а кто-то подвержен страсти к хищениям и воровству у детей, а у вашего чуда мы сейчас установим фамилию, имя и отчество и чудесным образом его посадим года на три. Вот это и будет настоящим чудом».



Абдусаттар Магрубджанов, Александр Пересунько и Александр Федоров



«Вот такая была история, — подытожил А.В. Федоров. — В то время было крайне необходимо не только создавать материальные блага, но и решительно их защищать. И очень много сотрудников ОБХСС были настроены именно на защиту социалистической экономики. Тогда мы ещё верили в её высокую эффективность и преимущества перед экономикой капиталистических стран. Увы. Не получилось. Время все расставило по своим местам».

Мертвая голова

Встретил как-то своего старого знакомого по совместной службе в милиции Ленинского района г. Ростова-на-Дону, Юрия Николаевича Балыкина, и услышал от него интересную историю. В 80-х он был начальником ОБХСС Ленинского ОВД г. Ростова-на-Дону, и, видно, его работа на этой должности была достаточно эффективной, так как ему предложили повышение по службе — стать заместителем начальника Ленинского отдела милиции по оперативной работе.



Юрий Балыкин



Заманчиво, но очень ответственно. Работу ОБХСС он хорошо уже знал, но в должности заместителя по оперативной работе надо было руководить не только ОБХСС, но и уголовным розыском. А это уже другой мир и другая система, в которой он никогда не работал. А ведь ему пришлось бы давать подчиненным указания — что делать, а иногда — и как. И если по линии БХСС все было ясно и понятно, то по линии уголовного розыска все было просто как в тумане. Это его первоначально сильно смущало, так как, по его словам, он не привык чувствовать себя дилетантом. А тут начальник отдела управления ОБХСС УВД Ростовской области В.Г. Гордиенко предлагал ему, в порядке поощрения, перейти к ним в управление БХСС области, обещая карьерный рост… Но, как сказал Юрий Николаевич, его все же уговорили стать замом по оперативной работе отдела.

Вначале было тяжело, но он старался вникать во все скрупулезно, не стеснялся спрашивать, если что-то было непонятно, и через некоторое время он заметил, что не только оперуполномоченные ОБХСС, но и оперуполномоченные уголовного розыска стали приходить с различными вопросами и, получив четкий ответ, уходили довольные. И на месте происшествия он стал авторитетом уже не только по должности, но и по умению организовать там работу четко и правильно, что стало приносить результат.

Однажды поступило сообщение, что возле Дворца спорта на Халтуринском обнаружен труп мужчины без головы, и Ю.Н. Балыкин выехал на место происшествия и возглавил оперативную группу, которая там уже находилась. Труп был замотан в мешковину и лежал за афишной тумбой. Они там все осмотрели, но голову его не нашли. Медицинский эксперт на месте осмотрел тело, и затем его увезли в морг, а эксперт-криминалист, следователь прокуратуры и оперуполномоченный УР осматривали само место страшной находки, но ничего подозрительного не нашли. Свидетелей тоже не было.

Юрий Николаевич присоединился к осмотру. Была глубокая осень, земля была сырая, и следы на ней были хорошо видны, но большое количество людей, проходивших возле Дворца спорта, практически всё затоптали. Но он обратил внимание, что очень много было следов от детских колясок. Следы были неглубокие, и на их фоне один след выглядел глубже, чем другие. Это запало ему в память.

Вернувшись в отдел, Юрий Николаевич что-то места себе не находил. Перед глазами так и стояли эти две глубокие полоски на сырой земле. А что если этот труп на коляске и привезли? Труп взрослого мужчины намного тяжелее маленького ребенка. Именно поэтому один след и глубже. Взяв с собой двух сотрудников уголовного розыска, он с ними выехал опять на место обнаружения трупа, нашел этот след, и они двинулись по нему. След то пропадал, то вновь появлялся и привел их к 9-этажному дому. Они начали поквартирный обход, ища женщину с маленьким ребенком и с коляской. Казалось вначале, что пустая затея. Подумалось, что не найдут, — но они нашли. Вначале были установлены все квартиры, где есть дети, которых родители вывозят гулять в детских колясках, и прошли их практически все. И одна квартира привлекла их внимание. Зайдя в квартиру, один из оперов опытным взглядом сразу обнаружил на полу признаки замытой крови. Запиралась эта женщина недолго. Семья глухонемых. Ссора, и она убила мужа. Голову отрезала и выбросила в один из четырех мусорных жбанов недалеко от дома. А тело завернула в мешковину и вывезла к Дворцу спорта. Всё.

Осталось найти голову раньше, чем вывезут мусор. Они бегом к жбанам, перевернули их все четыре и ищут голову, перебирая мусор. И вдруг Юрий Николаевич видит, что идет В.Г. Гордиенко, который там недалеко жил. Увидев Юрия Николаевича, тот со вздохом сказал: «И ты, Юра, отказался от работы в областном аппарате БХСС, чтобы по мусорным ящикам лазить?» Балыкин не знал, что ответить, но тут один из оперов нашел кулек с головой и вытащил её. Торчащие усы, широко открытые глаза и страшный оскал. Это выглядело так жутко, что у Гордиенко дар речи пропал и он шарахнулся в сторону, только его и видели. Потом он позвонил Юрию Николаевичу и сказал, что никогда не мог представить, что работа по раскрытию преступлений такая тяжелая. Но Юрий Николаевич был очень собой доволен. И по взглядам сотрудников уголовного розыска понял, что он для них уже стал своим. Впоследствии, руководя Ворошиловским ОВД г. Ростова н/Д, он сразу почувствовал, что уголовный розыск видит в нём не бывшего сотрудника ОБХСС, а опытного и авторитетного оперативника. Опыт работы заместителем начальника ОВД по оперативной работе ему очень пригодился.

Телефонное право в действии

Советское время было непростое. Много было в нем такого, что позже будет признано ошибочным, а иногда даже преступным. Чувство юмора, молодой задор и здоровый оптимизм нас тогда сильно выручали. Запомнилась мне моя командировка в город Калининград. Нами в уголовном розыске была получена информация, что интересующий нас преступник находится в этом городе, и нам указали кое-какие адреса. Время поджимало, и решили меня туда командировать, чтобы на месте с помощью местных сыщиков я организовал проверочные мероприятия. Самолет из Ростова-на-Дону вылетал в Калининград раз в неделю. Рано утром в понедельник вылетал, а вечером этого же дня летел обратно. Мы так и рассчитали, что прилечу туда, за неделю управлюсь — и домой. Время декабрь, и там очень холодно. Настоящая зима. А в Ростове-на-Дону в это время было достаточно тепло. Я ходил в кожаной куртке и в кожаной фуражке. Не промокает, но для настоящей зимы не подходит. Беру у брата дубленку и меховую шапку — и полетел.





Прилетел в Калининград и от аэропорта добрался на Советский проспект. Иду по проспекту в УВД Калининградской области и вижу гостиницу. Захожу и спрашиваю номер. У меня никто не спросил, кто я и зачем. Администратор, симпатичная женщина лет 35–40, сразу сказала, что мест нет и в ближайшее время не будет. При этом весь её вид говорил: твое место, торгаш, в гостинице на рынке. Выходя из здания, я увидел себя в зеркале. Черноволосый, кучерявый, с двумя передними золотыми «фиксами» во рту под черными густыми усами, в дубленке и шикарной меховой шапке. Типичный торговец цветами из Азербайджана. Она явно ждала, что предложу за поселение «червонец» сверху. Ухмыльнувшись, я вышел из гостиницы и пошел по улице дальше. Через несколько минут я подошел к зданию УВД Калининградской области и, войдя в него, подошел к дежурному с погонами подполковника милиции. Ему я предъявил служебное и командировочное удостоверения. Он мои документы проверил и очень внимательно выслушал, что мне в Калининграде надо. После этого сразу позвонил в уголовный розыск. Фамилию его я не помню, но что-то очень крутое и решительное, ну типа «Бахтин». Мощная фамилия. Он так в трубку и произнес: «Дежурный УВД Бахтин». С ударением на «УВД». Мол, выше только Бог. И дал указание, не выполнить которое собеседнику на другом конце провода было, наверно, невозможно. Тоном, не терпящим возражений, но достаточно вежливо произнес: «Необходимо, чтобы к 12–00 прибыл сотрудник уголовного розыска и помог приехавшему из Ростова-на-Дону товарищу». А мне он сказал: «Идите в гостиницу, она тут рядом, и поселитесь. А потом к 12–00 подойдете сюда, и вам окажет содействие наш сотрудник». Я говорю ему, что уже был там, в гостинице. У них мест нет. Дежурный опять поднимает трубку и звонит. Опять заклинание: «Дежурный УВД Бахтин». Он называет администратора по имени и отчеству. И тоном, не терпящим никаких возражений: «Вселите, пожалуйста, нашего сотрудника, командированного из Ростова-на-Дону». Причем явно его «пожалуйста» звучало мощнее любого приказа. У меня сложилось впечатление, что этого властного человека, наверно, знает весь Калининград. И знает, что обязательно надо сделать то, что он говорит. Дежурный, положив трубку, мне говорит: «Идите вселяйтесь».

Возвращаюсь в гостиницу. Опять та же администратор и те же слова: «Мест нет». А я ей заклинание: «Вам дежурный по УВД Бахтин звонил». И удостоверение под нос: капитан милиции, уголовный розыск. Её чуть удар не хватил. И через минуту у меня одноместный номер на втором этаже. Принимаю душ и иду опять в УВД. Там меня ждал уже сотрудник местного уголовного розыска, и мы с ним за два дня все проверили, все документы собрали, но, к моему большому сожалению, никого не нашли. Тот, кого мы искали, совершив новое преступление уже в Калининграде, рванул дальше, но куда — было пока неизвестно. Делать мне там было уже нечего. Но самолет в Ростов-на-Дону из Калининграда летел по понедельникам. А сегодня только утро среды. Позвонил своему начальству и получил разрешение лететь домой через Москву. Это очень хорошо. Погуляю пару дней в Москве, куплю, может, что-то необходимое. Обрадованный, я отметил командировочное удостоверение и, быстро собравшись, поехал в аэропорт. Все.



Михаил Смоленский в дубленке с женой Галиной



Но оказалось, что рано радовался. Возникла проблема. Вылететь мне надо было в Москву сегодня, но в кассе не было билетов. Ближайшие билеты были только на рейс через три дня. Я кассиру показал служебное удостоверение, сказал, что очень срочно надо, но она сказала, что не сможет мне ничем помочь. Но может дать совет. У них есть «бронь», которой может распорядиться дежурный милиции в аэропорту. Идите к нему. Если он даст команду, то мы всё сразу и оформим. Я пошел искать дежурную часть милиции в аэропорту. Нашел, но, подойдя к ней, через приоткрытую дверь услышал: «Вас много сотрудников по всему Союзу мотается, и мы всем не можем помочь улететь». И из комнаты дежурного вышел или, я бы даже сказал, почти выбежал сотрудник милиции в форме, с чемоданом в руке и с очень злым лицом. Ругнулся этак от души и ушел. Я заходить к ним в дежурку не стал, а вернулся в зал и задумался. Обратно в гостиницу меня, я думаю, пустят. Ведь им САМ «Бахтин» велел. Но что я буду делать в Калининграде четыре дня, ума не приложу.

Вначале я сильно расстроился. На 150 граммов водки в буфете, что для меня, не сильно пьющего, было очень прилично. Но выпив, я подобрел и почти смирился с пребыванием в Калининграде. Внезапно меня посетила мысль, от которой мне стало как-то весело и, я бы даже сказал, радостно. Быстро поднявшись с места, я пошел к дежурной по аэровокзалу и попросил номер телефона дежурной части милиции в аэропорту. Показал свое удостоверение, и она мне его дала. Потом я вернулся в буфет, выпил ещё кофе с булочкой, подождал, пока до вылета останется минут сорок-сорок пять, и, найдя телефон-автомат, набрал данный мне номер. Услышав в трубке: «Дежурный милиции в аэропорту, лейтенант такой-то», приложил носовой платок к мембране трубки и твердым голосом произнес уже известные мне волшебные слова: «Дежурный УВД Бахтин. Сейчас к вам прибудет сотрудник сводной бригады уголовного розыска МВД СССР, капитан Смоленский из Ростова-на-Дону. Немедленно отправьте его в Москву, пока он тут чего-нибудь лишнего не нарыл. Понятно?» И услышав «Да», сразу повесил трубку.

Выждав минут пятнадцать — двадцать, я пошел к дежурному. Когда я вошел в комнату дежурного, он с недовольным видом посмотрел на меня, но, услышав, что я «тот самый Смоленский из Ростова-на-Дону», схватил меня за руку, и мы с ним просто бегом к кассе. Времени перепроверить меня, если бы у него и мелькнула такая мысль, я ему не оставил. Там он дал указание выделить место за счет брони милиции и лично проводил меня к самолету. Только что рукой на прощание мне не помахал. Вот и так бывало.

Вредная старушка и польза «карательной» медицины

Конфликты между соседями часто возникали вообще на пустом месте. Например, одна старушка, жившая на улице М. Горького, заваливала меня жалобами на то, что ее соседи по двору сжигают бытовой мусор. Я ей пытался объяснить, что это не правонарушение. Но она предъявила мне вырезку из газеты, что сжигание опавшей листвы запрещено. Какая связь между опавшей листвой и старым деревянным диваном, набитым клопами, который изрубили и сожгли, — я так и не понял. Но старушка с маниакальной упорностью заваливала своими жалобами сначала моё начальство в отделе, затем вышестоящее начальство, райком КПСС, исполком, и когда пришла её жалоба в обком КПСС, то меня вызвал начальник милиции А.М. Шевченко и сказал: мол, он не знает, что я буду делать, но надо, чтобы поток жалоб этой сумасшедшей прекратился, пока она, эта сумасшедшая, до ЦК КПСС не добралась и меня не уволили вместе с ним.

Что делать? Я был у этой старушки уже раз пять. Вся квартира завалена стопками газет, в которых она выискивает то, что подтверждает её очередную выдумку, и пишет жалобу на соседей. Те просто от нее в бешенстве, но сделать ничего не могут. Я грустно сидел и выслушивал её очередную претензию: мол, мимо её комнаты соседи уж больно часто ходят, что весьма подозрительно.

И тут меня осенило. Я вспомнил слова начальника из его разговора со мной: «..Эта сумасшедшая». И я бегом к районному психиатру. Всё ему рассказал и привел его к старушке домой под видом своего дружинника. Мило мы с ней побеседовали, даже чайку попили. Она ему про всех соседей рассказала, про направленный на неё телескоп, который лишает её сил, и много чего еще. Через пару недель я получил у него справку, что старушка больна. Диагноз — вялотекущая шизофрения. Всё! Как гора с плеч свалилась. Как только поступала очередная её жалоба на соседей, я тут же без проверки списывал её в архив, приложив справку психиатра. А на поступавшие жалобы к вышестоящему начальству мы отвечали, что старушка сумасшедшая, состоит на учете у психиатра, и прилагали об этом справку — и нас больше по этому вопросу не беспокоили.

Сегодня никакой врач-психиатр не возьмет на себя смелость поставить подобный диагноз. Слишком часто во времена советской власти такой диагноз ставили тем, кто в чем-то был с нею, с этой самой советской властью, не согласен. Конечно, во времена правления товарища И.В. Сталина всех несогласных просто расстреливали или сажали на длительные сроки, но после его смерти, при руководстве страной Н.С. Хрущева и Л.И. Брежнева, террора уже не было, а несогласные были. Им ставили этот диагноз и закрывали в больнице для умалишенных. Запретили подобные действия в СССР в конце 80-х годов XX века. Но мне тогда это здорово помогло. Ну, явно эта старушка была сумасшедшая.

Случай в трамвае

В 80-х годах проблема с транспортом в милиции была просто ужасающая. На весь уголовный розыск района одна машина, незабываемая ВАЗ-2113 «Жигули»! Всё. Даже личных автомашин не было. Время от времени инспекторы ГАИ предлагали нарушителям правил вместо штрафа подежурить в милиции. Иногда те соглашались. Но это не каждый день бывало. Обходились.

Помню, однажды на улице Пушкинская, возле общежития автодорожного техникума, задержал подозреваемого в краже, надел на него наручники и повел в отдел на ул. Текучева пешочком. Полчасика — и мы на месте. Неоднократно так, в наручниках, задержанных я поначалу и на трамвае возил. Однажды в трамвае с Сашей Савиным мы везли задержанного наркомана, подозреваемого в краже. Так он вдруг стал кричать, что «менты» его, «невинного», задержали, и призывал на помощь ехавших в трамвае граждан. Граждане, среди которых много выпивших было, стали опасно на нас с Сашей надвигаться, возник ропот. Лица злые. Милицию ведь народ «горячо любил» и помогал только в кино. Как, впрочем, и полицию сегодня. Это я довольно быстро понял. Что было нам делать? Задержанный наш хоть и был в наручниках, но если ему дадут выскочить из трамвая, то явно сбежит. Причем вместе с наручниками. Такое не часто, но бывало. А нам с Сашкой бока намнут, не посмотрят в этой толчее на Сашкины боксерские навыки. И ещё неприятности по службе обеспечены. Тогда я, сразу скажу честно, с испугу возьми да и скажи на свою голову, что задержан этот тип не просто так, а за изнасилование ребенка. Сами, мол, еле сдерживаемся, чтобы шею ему не свернуть. Боже мой, как мгновенно изменилось настроение людей! Хорошо, что мы уже почти возле отдела были. Его чуть не убили прямо в трамвае. Мы его из трамвая еле вытащили. И, несмотря на то что он с испугу нам все о краже рассказал, но этот урок мне запомнился навсегда. Больше в трамваях я задержанных не возил.

О пользе отсутствия каллиграфии

Раскрываемость в те годы в милиции была очень высокой. Во всем мире еле до 50 процентов доходила, да и то по тяжким преступлениям, а по общим и до 30 % не во всех странах дотягивала. А у нас в СССР всегда 95–98 % была. Но как это достигалось? Конечно, все мы «химичили». Старались малозначительные или нераскрываемые преступления, мы их называли «глухари», не возбуждать. Часто ради этого сотрудники уголовного розыска шли на всевозможные ухищрения. Иногда уговаривали потерпевших слегка изменить показания или так опрашивали свидетелей, что возникали сомнения в словах потерпевшего. И вот уже кошелек не украден, а потерян, сумка становилась не украденной, а забытой, и ещё подобные измышления, часто почти научная фантастика. Даже юмор был этакий, почти черный. Например, «два рулона рубероида, лежавшие на крыше строящегося дома, были унесены ветром, причем очень далеко». Это ничего, что они весили по 30 килограммов. Торнадо ведь довольно частые гости в Ростове-на-Дону. А экзотические птицы из зоопарка — вообще потенциальные беглецы. Просто массово улетали. Очевидно, в теплые края. И змеи тоже. Правда, не улетали, а уползали. Сути это не меняло.

Но при этом и по отказным материалам мы вели опросы задержанных граждан, доставленных в отдел нарядами милиции по подозрению в совершении какого-нибудь преступления, или сами организовывали задержание по подозрению в совершении того или иного преступления, и начиналась оперативная работа с ними. Она заканчивалась передачей задержанного подозреваемого следователю, если было достаточно улик и доказательств. А если нет, то его отпускали. Все это, как правило, заканчивалось примерно в 22.00 или в 23.00, а то и глубокой ночью. В кабинете у каждого стояла раскладушка, на которой частенько и засыпали. Уже было бессмысленно добираться домой, ведь часа через 3–4 — опять на работу. Только у меня в кабинете до поры до времени стоял настоящий раскладной мягкий диван. Спать на нем было очень удобно и, я бы даже сказал, приятно.

Михаил Смоленский и А.М. Шевченко



Вот по такому распорядку и жили инспектора уголовного розыска. Так изо дня в день. Распорядок не менялся, менялись только люди, дела и события. И никогда один день не был похож на другой. Было страшно интересно! Работалось очень легко. Жены, впрочем, как бы это так помягче сказать, были «немного» недовольны. Но нас, работавших в уголовном розыске, этот темп жизни и захватывал, и придавал воодушевление. Неописуемое состояние, особенно если раскроешь неочевидное преступление. Восторг непередаваем! А если находился преступник по отказанному в возбуждении уголовного дела материалу, то счастье было двойным. И раскрытие, и на душе становилось спокойно. Ведь за «ненаучную фантастику» в отказных материалах могли и уволить из милиции или, того хуже, привлечь к уголовной ответственности. Материал хранился в отделе, и его в любой момент могли перепроверить сотрудники прокуратуры или наша вышестоящая организация. И тогда беда. Правда, по истечении трех лет материалы уничтожали. Это тоже был в уголовном розыске своеобразный праздник: «Трехлетие отказных материалов!»

В разные периоды моей работы к этим отказным материалам относились очень по-разному. Иногда помощники прокурора, перепроверив их все подряд, признавали незаконно прекращенными практически их все и возбуждали уголовные дела. Тогда процент раскрываемости, колебавшийся, как я уже сказал, примерно от 95 до 98 процентов, падал до 50–60. И тогда уголовный розыск сильно ругали на всех совещаниях, даже с оргвыводами. Иногда возбуждали не все, а лишь некоторые материалы. Тогда раскрываемость была в пределах 70–80. Это тоже плохо, но не так сильно ругали.

Я хорошо помню эти совместные оперативные совещания под председательством прокурора Ленинского района. Тогда, в начале моей карьеры, это был Григорий Степанович Кузебный. Нас всегда на этих совещаниях ругали, говорили, что нельзя укрывать преступления через отказные материалы. По очереди поднимали и требовали отчета. Указывали на недостатки и требовали исправлять ситуацию. Однажды подняли и меня. Я ожидал очень серьезного разноса, так как «отказных» у меня, как и у всех оперов, было предостаточно. Но Г.С. Кузебный как-то странно посмотрел на меня и произнес речь, которую многие из присутствовавших в тот день сотрудников хорошо запомнили. Он сказал, что вот с материалами Смоленского он, прокурор района, в некотором затруднении. Читает заявление гражданина и видит, что преступление было. Но затем следует целый ворох каких-то справок с печатями, часто ни о чём, но выглядит очень солидно. И несколько объяснений от граждан, которые он прочесть не может из-за плохого, даже, можно сказать, отвратительного почерка самого Смоленского. И затем постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, из которого он только и может прочесть результативную часть: «В возбуждении уголовного дела отказать». Да и то он скорее догадывается, что там написано, чем читает. А прочесть сам текст он не может из-за этого же почерка. Поэтому все материалы Смоленского он и не смог отменить, так как ему надо мотивировать почему, а он не знает. Но это он считает неправильным. Поэтому прошу, обратился он к присутствовавшему там начальнику ОВД А.М. Шевченко, выдать Смоленскому печатную машинку, и пусть печатает все свои бумаги. После этого мне разрешили сесть на место, и через несколько минут совещание окончилось. Но указание прокурора, пусть и устное, не было забыто. А почерк у меня действительно был отвратительный. И это несмотря на то, что я в школе еще застал перьевую ручку и у меня были уроки каллиграфии. Просто я в школе первые годы учебы, все восемь классов, учился очень плохо и в словах делал много ошибок. Правда, я очень много читал, но, быстро научившись «скорочтению» и чтению «по диагонали», я не видел слов, а только сюжетную линию. Мне при работе на заводе и службе в армии это совершенно не мешало, пока я не поступил в институт. Там мне преподаватели стали указывать на ошибки в написанных мною словах, и я, вместо того чтобы выучить правила правописания, изобрел свой почерк, где Н,И,Ш,П,Т писались одинаково. Да и другие буквы были малоузнаваемы. И ещё я не дописывал длинные слова и практически не ставил знаки препинания, кроме точек. Вообще-то часто я и сам не мог прочесть то, что написал, а догадывался по памяти. Это, конечно, «не комильфо», но при написании отказных материалов здорово выручало. А если материал раскрывался и я находил преступника, спросите вы? А вот тогда я приглашал кого-то из своих внештатных сотрудников, и я его опрашивал, а они красиво писали. Я подписывал — и в следствие. Красота.

В общем, на следующий день меня вызвал начальник милиции Александр Михайлович Шевченко и прочел целую лекцию о том, что совершенно недопустимо, чтобы я, человек с высшим образованием, умный, молодой и из интеллигентной семьи, не мог писать аккуратно, красиво, а главное грамотно. У самого А.М. Шевченко почерк был просто каллиграфический. Талант, можно сказать. Он сделал широкий жест рукой и указал на новенькую печатную машинку, стоявшую в его кабинете на подоконнике: «Вот бери её, и чтоб я больше не слышал замечаний от прокурора района». Я взял печатную машинку и с самым слащаво-ехидным выражением лица, какое только мог изобразить, и не менее слащавым голосом выразил ему свою «безмерную» радость от такого подарка и медленно-медленно, давая ему время оценить мои слова, стал отступать к дверям. А.М. Шевченко посмотрел на меня как-то настороженно и вдруг попросил задержаться и спросил:

— Смоленский! А что ты так странно на меня смотришь? И что за ехидная благодарность прозвучала?

Вот тут я ему и напомнил, что прокурор, может, и остался недоволен, что меня «очень сильно расстраивает», но мои материалы были единственными, которых он так и не отменил. Несколько секунд молчания, и слова Александра Михайловича: «Поставь машинку на место и иди работать». Больше никто не предлагал мне печатать мои постановления и учиться каллиграфии, чтобы писать красиво и понятно.

Быть или бить

Работы в уголовном розыске всегда было очень много, а вот технически в советское время мы, конечно, были обеспечены плохо. Криминалистической техники было мало, качество её было низким. Эксперты-криминалисты, такие, как с нами работавшие Юрий Нафтулин или Анна Калайдова, специалистами были очень опытными и грамотными. Они добросовестно работали и очень старались нам помочь. Вообще делали всё, что могли. Но могли они, при их техническом обеспечении в то время, немного. Практически всегда осмотр места происшествия по кражам не давал никакого результата. Ни следов ног, ни отпечатков пальцев. Ну, ничего. А как потом доказывать вину подозреваемого, если в результате оперативных разработок будет установлена личность вора?

Эксперт-криминалист Юрий Нафтулин



От негласного аппарата или путем разведывательного опроса узнать мы о его «подвигах» смогли, а вот как это доказать? Следов нет, украденное с места преступления имущество им давно уже продано неизвестно кому. И что в таком случае прикажете делать? Вот часто опера и пытались запугать или выбить показания. Я в начале своей работы сразу столкнулся с подобной практикой. И быстро понял, что это неэффективно. Да и опасно. Много очень хороших оперативников сели за решетку за подобные действия. Это явно не выход. Надо думать не кулаками.



Эксперт-криминалист Анна Калайдова



Укрепили меня в этом мнении слова одного старика, которого я с Сашей Бочкаревым вез с Главного автовокзала в наш Ленинский райотдел милиции. Его там постовые милиционеры задержали с краденым чемоданом и вызвали нас. Мы забрали его и потерпевшего и по дороге начали с дедом беседовать. Он клялся, что нашел чемодан и «хотел отнести в милицию». Но якобы не успел. Естественно, мы понимали, что он врет. И «грозно» пообещали, что вот приедем — дадим ему «прикурить», и он все расскажет. Дед хитро посмотрел на нас и сказал: «Ничего вы, сынки, не понимаете. Вот во время войны я у немцев ящик гранат спер и сразу спрятал. Они меня в этом заподозрили, задержали и отправили в гестапо. Там следователь требовал признаться, что это я украл. И они меня так зверски там били, что я кровью харкал. Но я не признался. И они меня отпустили. А вы пару раз по шее ударите, чтоб, не дай бог, следов не было, — и тоже отпустите». Я задумался. А ведь он прав. Побои — это их, преступников, уровень. Они к ним часто с детства приучены и не боятся, а только делают вид, что напуганы.

Поэтому надо быть умнее их, а не казаться умным. Наоборот, надо создать у них мнение, что ты недалекий простачок. Надо уметь их переигрывать. Это трудно, хлопотно, но зато победа приносит непередаваемое удовлетворение.

О «мелочах» и внимательности

Иногда слышишь, что все вроде сделали, но мелочи остались. Вот, кстати, о «мелочах» и пойдет речь. Опытные сыщики меня учили, что в деле вообще ничего нельзя считать мелочью. Любая обгорелая спичка, клочок бумаги и даже плевок могут оказаться серьезными вещественными доказательствами. И на месте происшествия ходить надо на цыпочках и ничего руками не трогать.

Однажды на ул. Красноармейской произошло убийство. Вроде всё просто — сосед зарезал соседа, нанеся ему множество ножевых ранений. Услышав шум, другие соседи позвонили милицию, и приехавший наряд обнаружил одного уже мертвым, а другого в шоке, но не обнаружили ножа, которым было совершено убийство. Вся квартира в крови, а ножа нет. Предполагаемого убийцу задержали, но на допросе в милиции на вопрос, чем он порезал соседа, он, будучи в ступоре, всё время повторял, что зарезал его палкой. Мы ничего не понимали и тщательно осмотрели квартиру. Нашли много всяких ножей, но нет того единственного, который нам и был нужен. Нож, который и был орудием преступления. Как сквозь землю провалился. Правда, в углу стояла обычная трость, которая, как и вся квартира, была в крови. Только не деревянная, а металлическая. Из легкого, нержавеющего сплава. Приезжало много начальства — и нашего, милицейского, и прокурорского. Все эту палку вертели в руках и ставили на место. И только утром, когда убийца пришел в себя, он сообщил, что в трости скрыт стилет, который обнажался при повороте ручки. Я поехал и изъял трость. Действительно, повернув ручку, я увидел клинок сантиметров 40 длиной, со следами крови. Но на самой трости отпечатки пальцев были уже кого угодно, кроме отпечатков пальцев преступника. Хорошо, что он признался сам. А так бы туго пришлось.

Глаз-алмаз

Помню одно убийство на улице Московской. В квартире нашли пожилую женщину, которая была забита до смерти. Вся квартира в крови. Мы стали опрашивать соседей, но они не очень нам помогли. К старушке много народа ходило. Там у нее и пили, и жили. Старушка за небольшие деньги всех принимала. Кто конкретно был у нее в последнее время, никто пояснить не мог. Зато мы недалеко от этого дома задержали двух человек: мужчину и женщину, которые, по словам соседей, часто бывали у этой женщины. Привезли их в отдел, развели по разным кабинетам и стали опрашивать, каждого по отдельности. Я еще с одним сотрудником — женщину, а ещё двое — мужчину. Задержанные ещё по дороге всё отрицали, говорили, что адрес знают, бывали там ранее, но уже давно там не появлялись. Я быстро опросил женщину, услышал, что она ничего не знает, и зашел в соседний кабинет, где опрашивали мужчину. Он тоже занял позицию, что, мол, ничего не знает. Вернулся в кабинет и продолжил с женщиной беседу. Задавал я ей всевозможные вопросы и всё на лицо смотрел, какая будет реакция. И вижу, что никакой. Тут заходит заместитель начальника уголовного розыска Анатолий Суслов, садится на стул и внимательно её слушает. А потом, как бы между делом, и спрашивает эту тетку: «А что за пятна бурые у тебя на ботинках?». И только тут мы все посмотрели на её обувь. А на её войлочных ботинках действительно бурые пятна.



Анатолий Суслов



И все. Через минуту она уже рассказывала: кто убил и за что. Вот как-то так. Очень внимательным надо было быть. Особенно к «мелочам», так как в сыске от «мелочей» часто очень многое зависит.

Часы «Ориент» как признак хорошей жизни

27 января 1986 года мне исполнилось 30 лет, и жена Галя сделала мне подарок. Накопив 250 рублей, она их мне торжественно вручила, чтобы я купил себе японские часы «Ориент». В 80-х это название ласкало слух, пожалуй, не меньше, чем такие бренды, как SHARP или Panasonic. И было очень круто засветить руку с такими часами! Часы «Ориент» были признаком настоящего стиля и безупречного вкуса их владельца, символом благополучия и успеха, и стоили они в середине 80-х годов «на руках» примерно 230–250 рублей. Причем по этой цене их можно было приобрести только в Москве. В Ростове их цена колебалась от 300 до 350 рублей. Мне жутко нравились часы с условным названием «фреза». Очень красивые. Особенно на меня произвели впечатление часы «Ориент» с золотистым циферблатом, которые красовались на запястье начальника уголовного розыска Ростова-на-Дону Виктора Ивановича Нореца. Для меня он был своеобразным эталоном стиля. Опытный сыщик, всегда элегантно и модно одетый. Я старался ему подражать в манерах, одежде и аксессуарах. Однако в Ростове-на-Дону такие часы стоили от 320 до 370. Разжиться такими часами можно было только на «часовых толкучках», так как в магазинах эти часы, естественно, не продавались. Но в Ростове-на-Дону и «часовых толкучек» толком не было. Разве что на углу пер. Семашко и ул. Шаумяна, где собиралась «фарца» (спекулянты), у которых эти часы бывали, но нерегулярно.

Виктор Норец



В Москве же специализированные «часовые толкучки» были на Ленинском (ул. Строителей) и на Шаболовке. И вот однажды, в период моего отпуска, мы с женой поехали в Москву. Там остановились у знакомых на Арбате, недалеко от театра им. Вахтангова. Утром поехали на Ленинский, и там я нашел парня, продававшего часы, которые были нужны мне. Их покупка превратилась практически в специальную операцию. Дело в том, что с собой у него были только одни, а мне, кроме своих, надо было еще трое часов. Одни заказал мой брат Женя, одни — сослуживец на моей работе и ещё одни — уже Галин коллега. А за торговлю этими часами могла получиться у этого парня на «толкучке» уголовная ответственность. За одни часы ничего бы не было, а вот несколько — это уже уголовно наказуемая спекуляция. Поэтому он пообещал через два часа привезти их на станцию метро Комсомольская, а там он будет приносить по одному экземпляру. Так и сделали. Учитывая, что я беру оптом четыре штуки, мы договорились по 230 рублей. Он приносил по одному экземпляру, я проверял их работоспособность и расплачивался. Парень забирал деньги и уходил за новыми часами. И каждый раз он оглядывался и говорил: «Только бы милиция не появилась». Мне было очень смешно. Знал бы он, кому продает, — думаю, реально обгадился бы. А я часы бы все получил даром. Но такая мысль мне тогда в голову не пришла, да и прийти в то время не могла.



Часы Ориент (фреза)



Часа полтора шли все эти смешные телодвижения. Наконец операция была завершена, и на моем запястье красовался новенький «Ориент». Я был в восторге. Впоследствии на совещаниях в уголовном розыске города я смотрел на часы на руке Виктора Ивановича, потом на свои часы — и был просто счастлив. Носил я эти часы практически не снимая десять лет и сменил их на руке уже на швейцарские часы «Омега» в день своего 40-летия. Такой подарок я себе к юбилею уже сам сделал. А часы «Ориент» хранятся у меня как память о счастливом времени моей боевой молодости.

Простить «падшего ангела»[1]

К тому времени, когда случилась эта описываемая история, я уже проработал в уголовном розыске два года. Вроде небольшой срок, но для уголовного розыска весьма солидный. Так, учась у опытных сыщиков и работая по 12–18 часов в сутки, я, что называется, «заматерел», становясь настоящим сыщиком, которому свою судьбу доверяли люди, очень разные по судьбам и характерам. Но очень похожие, пожалуй, в одном. Им иногда было очень плохо, а могло стать ещё хуже, не поддержи я их в трудную для них минуту. Иногда людям нужна помощь, чтобы не дать им совершить последний, роковой шаг. Она нужна и уже успевшим опуститься почти на самое дно, много раз судимым, и совсем «зеленым», как один молодой парень, который, как это ни странно звучит, благодаря своим золотым рукам мог начать туда опускаться. Расскажу две истории про судьбы людские, так как очень они почему-то мне сильно запали в душу.

Имен их я не помню. Не помню и фамилии парня. Память сохранила только одну фамилию. Гришин. И всё. Просто Гришин. Был он небольшого росточка, со смешно торчащими ушами из-под старенькой кепки. Сильно поношенная, но, правда, чистая одежда. Шестидесяти лет отроду он прибыл из мест лишения свободы с одиннадцатью судимостями, признанный судом особо опасным рецидивистом, и явился в наш отдел, чтобы стать на учет. А мы должны были осуществлять над ним административный надзор милиции. За малейшие три нарушения он опять отправлялся в колонию.

На дворе 1984 год. Он пришел ко мне на прием как к лицу, ответственному в Ленинском ОВД за этот самый административный надзор. Дополнительная обязанность, не освобождавшая меня от основной работы на моей зоне. Я его записал, дал подписать все необходимые документы о том, что он обязан в месячный срок прописаться и трудоустроиться. Вечером из дома ни ногой и нельзя посещать магазины, торгующие спиртным, пивные и прочие «злачные» места. Раз в неделю являться в милицию на отметку. И ещё ряд ограничений. На два года. Два нарушения — только предупреждения, а за третье — опять на зону. Понял? Он кивнул, расписался и ушел.

Буквально через два, ну, может, через три дня я получил от участкового рапорт, что он застал этого Гришина в винно-водочном отделе продовольственного магазина, покупающим вино. Сам Гришин сидел уже в дежурной части, чтобы по этому поводу получить официальное предостережение. Первый шаг к колонии сделан. Не могу ничего плохого сказать о задержавшем его участковом. Он действовал по закону, ничего не натягивал и не добавлял. Но вид этого мужичка, которого привели ко мне на беседу, меня поразил. Даже не сам его вид, а его глаза. В них стояли слезы, что ну никак не вязалось с образом отчаянного, многократно судимого, «особо опасного» рецидивиста. Не ожидая моего вопроса, он сам сказал, что всё равно дорога ему только в колонию, так что он очень хотел напиться и хоть немного забыться перед возвращением туда. Зачем ему быть здесь? Родственников уже нет. Двоюродный брат успел умереть, пока он последний раз сидел, и прописаться ему некуда. Всё, что осталось, это вернуться в колонию и там умереть. Он выразился круче: «сдохнуть». Что-то мне так его стало жалко, что, даже не разговаривая с ним, сразу набрал прямой номер директора хлебозавода, расположенного на ул. Тургеневской, 2. И, услышав его голос, представился и попросил трудоустроить этого Гришина и дать ему служебное жилье. У него много судимостей, но я за него отвечаю. Директор был мне немного обязан за раскрытие кражи на его заводе, и он согласился. От меня Гришин бегом на завод, и через пару дней он уже там работал. И маленькую комнату как служебную квартиру ему дали прямо напротив завода, в доме через дорогу. Он приходил ко мне на еженедельную отметку и был так счастлив, что я даже собой некоторым образом загордился.

Но если бы я знал, что за человек сидел передо мной, то моя гордость, пожалуй, перешла бы в истерику. Спустя месяц или два после его трудоустройства я проводил какие-то оперативно-розыскные мероприятия на своей зоне и попутно, с целью экономии времени, решил совместить несколько дел в одно и зашел к Гришину для проверки соблюдения им правил административного надзора, над ним установленного. Он был, как и положено, дома и, увидев меня, просто расплылся в улыбке. Предложил выпить чайку. А почему нет, подумал я, давай. Мигом на столе чай, варенье, какие-то булочки, сушки, сухарики. Наголодался дед в колонии, подумал я. Очень я любил эти разговоры с бывалыми людьми, старыми «сидельцами». Пусть преступники, но много в жизни повидавшие. А где сыщику опыта-то набираться? Слушал я всегда их очень внимательно и часто много полезного для себя узнавал. Налил он мне чаю, сидим, пьем. Он что-то рассказывает о своей новой работе, а я комнату осматриваю. Чисто, убрано, и пыли нет. Дед приучен к порядку и любит чистоту. Это мне нравится.

Тут мой взгляд останавливается на нескольких фотографиях в рамочках, висящих на стене. Женщины старенькие, мужчины явно крестьянской наружности. И фото трех солдат, стоящих рядом, с наградами на груди. Молодые, улыбающиеся лица. А посредине он, мой поднадзорный. Особо опасный рецидивист, многократно судимый Гришин. Уши под пилоткой солдатской так же смешно торчат, как и сейчас. Вот тут я чуть чашку с чаем из рук не выронил. На груди щупленького паренька со смешно торчащими ушами — ордена Красной Звезды и ТРИ ОРДЕНА СЛАВЫ! И медали. «Гришин, ты что, полный кавалер ордена Славы?» — не скрывая своего удивления, спросил я его. «Да», — тихо произнес он.

Его рассказ был круче любого романа. Тихий и многократно судимый воришка был фронтовым разведчиком и бойцом, как мы бы сейчас сказали, «спецназа». И начал войну с марта 1943 года, после призыва в армию. Служил во фронтовой разведке. Десятки взятых пленных, сотни полторы лично убитых фашистов. Причем ножом. Тех, кого застрелил или гранатой подорвал, вовсе не считал. За всю войну всего два ранения, и то не очень опасные. И всю войну на передовой. Счастливчик. А вернулся с неё, и кончилось счастье. Драка в ресторане, в ходе которой достал трофейный пистолет и застрелил обидчиков. Двух. Потом суд и срок. Орденов лишили — и в колонию. И началась его «романтичная» тюремная жизнь. Украл, выпил, в тюрьму! Украл, выпил, в тюрьму! И затянуло в круговорот. Только я его, можно сказать, и вытащил в последний момент. Багром! Единственный, кто помог просто так, по-человечески. Да, судьба. Потом он в 1985 году, в честь 40-летия Победы, был амнистирован и восстановлен в правах полного кавалера ордена Славы, что приравнивалось к званию Героя Советского Союза. А для меня и этот Гришин, и такие, как он, были не падшими ангелами, а ангелами-спасителями, которые своими крыльями и своими жизнями закрыли меня, еврея, от неминуемой смерти. Меня бы никогда не было, если бы не они. И по сей день, когда я пишу эти строки, я счастлив, что смог хотя бы одному из них помочь опять расправить крылья. Вот так в жизни бывает.

Живое и мертвое слово

Л второй мой «крестник», молодой парнишка, работал на заводе после армии, женился, и только ребенок в их молодой семье родился. Поругался этот парень с тещей, а та сгоряча возьми да и вызови участкового. Пришел он к ним домой, поругал их обоих и видит — на стене два кинжала висят. Спросил, где взял, а парень честный попался и говорит, что сам сделал. Участковый сразу их под протокол изъял — и на экспертизу. Признали холодным оружием, и парню за их изготовление светил срок. Материал мне отписали с резолюцией уточнить детали и передать в следствие. А там и суд.



В нижнем ряду третий слева В. Кравченко, а в верхнем — четвертый слева Л. Гончаров

Захожу утром в отделение. Получил материал — и в кабинет к себе. А у меня под дверью эта самая теща с дочерью и грудным ребенком. И в ноги пытаются упасть и обе в голос ревут. Я ещё не в теме и ничего понять не могу. Наконец они успокоились и начали рассказывать. А парень в «клетке», комнате задержанных в дежурной части. Поднял его наверх. Подробно опросил. Тут что-то во мне екнуло. Посмотрел на этого «преступника», а у того слезы на глазах. И у меня, наверно. Отвернулся к стене и рассматриваю узоры. «Да гори они огнем, эти паршивые показатели», — пронеслось в голове. Убийцы и грабители закончились? Мы победили преступность? Вот сейчас молодому человеку жизнь угробим, а вот зачем — и сами толком не понимаем. Не хочу в этом участвовать. Потом не спи ночью, ворочайся. Посоветовал ему сказать, что, мол, рассказывая участковому о ножах, пошутил. Сам их не делал, а купил у неизвестного, который их домой и принес. На стену повесил и никуда с ними не ходил. И всё. Заменили слово «сделал», которое ему всю жизнь могло исковеркать, на слово «купил» — и на том дело и закончилось, не начавшись. Одно слово — и целая счастливая жизнь.

Руки судьбы

В нашей работе были и достаточно, на мой взгляд, смешные случаи задержания преступников по «горячим следам», то есть через небольшой промежуток времени после совершения ими преступления.

Однажды два наших опера, Алексей Гончаров и Владимир Кравченко, зимой, в вечернее время, сели в трамвай на конечной остановке возле Центрального рынка, чтобы доехать на нем на Новое поселение, где находился тогда отдел милиции Ленинского района, на улице Текучева, дом 114. Вошли и стали они у двери. А трамвай тронулся и начал движение. В это время один гражданин на остановке сорвал меховую шапку у стоявшего рядом с ним и практически на ходу запрыгнул с ней в трамвай. Молниеносный грабеж или, как между собой говорили преступники, «наскок с прихватом». Никто и внимания не обратил. Двери закрылись и трамвай, набирая скорость, быстро покатился. Растерянный мужик, у которого сорвали шапку, схватился за голову и ошалело смотрел вслед уходящему трамваю, но от растерянности даже не двинулся с места. Водитель ничего не увидел, и грабитель, надев шапку на свою голову, спокойно уселся на свободное место у окна и сделал вид, что задремал. А ребята стали рядышком с ним и сделали вид, что увлечены разговором. Трамвай между тем ехал себе и ехал, пока, проехав пять остановок, не остановился на шестой, недалеко от милиции. Тут ребята прервали радостное неведение грабителя, выдернули его «за шкирку» из трамвая, заломили руки за спину, надели наручники и торжественно, с шапкой на голове, завели в отделение милиции. А тут и сообщение подоспело из отделения на Центральном рынке, куда потерпевший обратился, когда у него растерянность от ограбления прошла. Я был в это время в дежурной части и навсегда запомнил удивленное выражение на лице грабителя от того, как быстро и ловко его поймали. Случай. Не будь его, так и повисло бы это преступление среди множества других нераскрытых. Опера большие труженики, но не боги. А жаль!

Страшная месть

В 70-80-х годах XX века очень серьезной проблемой для нас, уголовного розыска Ростова-на-Дону и всей Ростовской области, был пока неуловимый маньяк, жертв которого находили в основном в лесопосадках области. Операция по его розыску получила оперативное название «Лесополоса». Его разыскивали, применяя различные оперативные методы и способы: скрытое патрулирование, засады, оперативные проверки подозрительных лиц, массовые проверки под различными предлогами определенных профессиональных групп: водители такси, водители машин скорой помощи и др. Результаты были очень скромные. В ходе этих массовых облав сотрудниками милиции было задержано много лиц, находящихся в розыске, задерживали воров, грабителей и мошенников. Но маньяк был неуловим. Мы находили пока только трупы.

Правда, один раз нам показалось, что улыбнулась удача. Ночью наряд милиции в лесопосадке на левом берегу реки Дон обнаружил девушку с множественными ножевыми ранениями, но живую. И до операции она, придя в сознание, довольно подробно описала приметы предполагаемого убийцы. Весь уголовный розыск Ростова-на-Дону подняли по тревоге и собрали в актовом зале УВД Ростоблисполкома. В 03–00 утра перед нами выступил заместитель начальника УВД Ростоблисполкома по оперативной работе полковник милиции Фетисов Михаил Григорьевич (впоследствии, в период «лихих 90-х», он в 1990 станет начальником УВД Ростовской области и проработает на этом посту десять лет, уйдя из милиции в чине генерал-лейтенанта) и зачитал ориентировку, в которой были описаны приметы подозреваемого.

Я сидел рядом с Ю.М. Колосовым и А.А. Савиным. Услышав о приметах подозреваемого, мы все трое просто, я бы так мягко сказал, «обалдели». Приметы полностью совпадали с внешностью одного уволенного из органов внутренних дел сотрудника уголовного розыска, который еще сегодня днем зачем-то приходил к нам в отдел, но мы его вежливо, но настойчиво попросили уйти. Не хочу упоминать его имени, но изначально, когда несколько лет назад мы познакомились, я думал, что это мне попался второй В.А. Аксель. Так мастерски он умел играть роль и вживаться в образ наркомана, что те принимали его за своего. Ну, просто точь-в-точь. Сколько эффектных задержаний мы с ним провели, просто не перечислить! Я даже ему завидовал. И старался подражать. Но немного не дотягивал. Играя роль наркомана, я ещё мог ввести в заблуждение обычных граждан и они могли принять меня за наркомана, но сами наркоманы — нет. Это меня огорчало, но каково же было мое удивление, когда я узнал, да и не один я, что он не играет, а является самым настоящим наркоманом. Поэтому они его за своего и принимали. А он одних сажал, а другим покровительствовал. Изъятые наркотики употреблял сам или продавал другим наркоманам. Когда это раскрылось, он был немедленно уволен из органов милиции.

Юрий Колосов



Вот его-то мы днем и видели, причем в той самой одежде, описываемой по приметам. Ю.М. Колосов тут же написал об этом рапорт, и мы передали его руководству. Как позже я узнал, сразу после подачи рапорта к нему домой была направлена опергруппа, которая застала его вместе с женой, стирающими его одежду. И, между прочим, его жена работала следователем милиции. Но скрыть следы крови им не удалось. Мы оказались правы. В больном мозге этого наркомана, оказывается, родилась мысль о мести органам внутренних дел за свое увольнение. И он решил убить девушку, заманив ее в лесопосадку, и имитировать нападение маньяка. Один бог знает, что мог натворить этот сумасшедший, не выживи эта несчастная девушка. Хотя она, скорее всего, очень счастливая. Более 10 ножевых ранений, но смертельных — ни одного. А мы вовремя его задержали. Бед он мог натворить немало. Но, к сожалению, к маньяку-убийце это не имело никакого отношения, тот ещё несколько лет терроризировал город и область и был задержан только в 1990 году.

Как представитель ГОСУЖАСА хотел добро творить

Конец 80-х. Практически рухнул «железный занавес», отделявший «нас» от «них». На запад и на восток, в Польшу и Турцию устремились толпы «челноков» за вещами, а из Германии десятками тысяч стали пригонять подержанные импортные автомашины. Никто уже не проверял на благонадежность ни выезжающих граждан, ни приезжающих обратно их же с вещами. Множество сотрудников КГБ СССР по такому случаю остались без дела. А надо сразу сказать, что аббревиатура КГБ расшифровывалась как комитет государственной безопасности. Именно Безопасности. Причем Государственной. Это была очень серьезная организация, состоявшая из множества управлений: внешней разведки, охраны государственной границы, военной контрразведки, экономической безопасности, правительственной связи, электронной разведки, управления охраны и множества других, не менее важных. Там действительно работали мастера своего дела и профессионалы высокого уровня. Но в этой организации было огромное управление, которое занималось проверкой граждан, выезжающих по различным причинам за рубеж: в краткосрочные командировки или по туристическим путевкам.

Александр Савин



Когда к концу 80-х количество выезжавших по делам или на отдых людей перевалило за миллионы, а все эти проверки стали просто уже явно бессмысленными, то у руководства возник вопрос, а что же дальше делать с этими кадрами. Увольнять? Переучивать? И вот с подачи министра внутренних дел СССР В.В. Бакатина где-то там наверху приняли решение, что КГБ, наш «старший» и «опытный брат», просто обязан помочь своему «младшему брату» МВД. И бросили на эту помощь вот этих самых «спецов» из управления, занимавшихся проверкой выезжавших на отдых, например в Болгарию: а нет ли у туристов случайно родственников за границей и как там они будут себя вести, не опозорят ли высокое звание советского гражданина.



Иван Задорожный



Мы, честно говоря, были в недоумении. Чем эти «разведчики» и «борцы со шпионами», которых они, возможно, и ловили, нам-то могут помочь? Очень свежи были в моей памяти два случая близкого контакта с ними. Первое знакомство произошло, когда на территории самого здания управления КГБ по Ростовской области, находящегося под их собственной неусыпной и очень бдительной охраной, обокрали аптечный киоск: вынесли лекарства, содержащие наркотические вещества.



Владимир Токман



Нас они поставили в известность о данном происшествии, но сказали, что сами все найдут. Это, мол, для них «дело чести». Чести так чести, подумал я. Нам же легче. Одним нераскрытым «висяком» меньше — и ладно. И каково было наше удивление, когда они, ничего с этим материалом толком не сделав, фактически ничего не расследовав, а только неоправданно затянув время, тихонько спихнули его нам. Передать на бумаге очень стесняюсь, как у нас в розыске высказались об их «профессионализме» и какими словами крыли этих «профи» и их «честь». Надо ли говорить, что мы за пару дней нашли наркоманов, обворовавших этот аптечный киоск, и каково же было их удивление, когда они узнали, где этот ларек находился и кого они тогда обокрали. Это мне тогда басню И.А. Крылова напомнило, «Щука и Кот»:

Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, А сапоги тачать пирожник: И дело не пойдёт на лад, Да и примечено стократ, Что кто за ремесло чужое браться любит, Тот завсегда других упрямей и вздорней;Он лучше дело всё погубитИ рад скорейПосмешищем стать света, Чем у честных и знающих людейСпросить иль выслушать разумного совета.

Второй случай был уже просто анекдотичен. Кто-то на стене дома написал мелом: «Горбачев дурак!». И эти КГБшники нам возле той надписи начали инструкции давать. По розыску написавших эту надпись на стене. Мы на них тогда посмотрели, как на сумасшедших. И быстро оттуда уехали. Так что известие о том, что нам будут помогать бороться с преступностью люди из КГБ, мягко так скажем, воодушевления не вызвало. Опять упомянутая басня И.А. Крылова вспомнилась. Но нам высокое начальство прямо сказало, что нашего совета они не спрашивают, а вот вечером будет у нас человек «оттуда». Да не просто, а с машиной. Машину надо использовать по полной программе, благо с автотранспортом в милиции плохо, а у вас вообще в Ленинском ОУР служебная автомашина пока ещё на ремонте. Но что-то надо сделать такое, чтобы он в рапорте отразил, какие мы тут, в милиции, молодцы. На вопрос, а нельзя ли его в другой отдел направить, нам сказали, что во все отделы города по одному человеку с машиной направлено. Тогда мы в отделении задумались. Оно, конечно, машина — это хорошо, но мы в уголовном розыске не волшебники. У нас не кино, а реальная жизнь и работа. Раскрытие преступлений — процесс непростой. И так вот, по-быстрому, по желанию начальства, мало что в этом процессе происходит. Тонны грязи иногда надо перебрать, пока блеснет маленький «золотой самородок» раскрытого неочевидного преступления. Тут Саша Савин предложил: а давайте накроем какой-нибудь притон для наркоманов. И притон разгромим, и дело уголовное за хранение получим, а если повезет, то и «сбыт» получится. А сбыт наркотических веществ — это преступление уже из категории тяжких. И этот тип будет доволен, что поучаствовал в серьезных мероприятиях. А с машиной мы можем попасть туда, куда пешком нам бы было трудно добраться.

Начальник Ленинского ОУР В.А. Токман эту идею поддержал и даже разрешил взять с собой нашего водителя Ивана Задорожного. Машина его, мол, сейчас на ремонте, пусть с вами прогуляется. А то засиделся без дела. Тот очень обрадовался. Да и нам с ним было надежно. Ваня был крепкий парень и решительный милиционер с большим опытом работы. А в уголовном розыске звание особой роли не играло. Ты должен был быть надежным человеком. А Ваня был надежен, как гранитная скала. В 19–00 прибывает машина «УАЗ-69» с водителем и сотрудником КГБ. Нашего возраста парень, довольно дружелюбный. Никакого проявления высокомерия или показного превосходства. Познакомились. Он из отдела, точное название которого уже не помню, но они занимались проверкой граждан, выезжающих за границу. Перестройка в стране, начатая М.С. Горбачевым, все эти проверки отменила, и что теперь делать их отделу, чем заниматься — никто пока не знает. Вот приняли решение милиции помогать. Чем помогать и как — тоже пока не знают, так как ни опыта, ни необходимых знаний нет. Ладно, не расстраивайся, говорим ему, посмотришь на нашу работу. Может, она тебе понравится и к нам служить перейдешь. Посмеялись, а затем я, Саша Савин, Ваня Задорожный и кто-то ещё из оперов сели к ним в машину и двинулись в путь.

Начали объезд известных нам притонов, где собирались наркоманы. Но, как назло, или в них никого, или у их обитателей ничего не было. Наконец часам к 22–30 на улице Донской нашли притон, в котором мы обнаружили то, что искали так упорно. Квартира была в доме с двумя подъездами, один из которых был наглухо заколочен. Чтоб в него попасть, надо было войти в другой подъезд, подняться на второй этаж и по внешнему общему балкону перейти в нужный подъезд. Все лампочки в обоих подъездах были разбиты, темень хоть глаза выколи. Ничего не видно. На ощупь идти надо. Но мы хорошо знали дорогу. Поднялись в дом и, оставив Ваню Задорожного в проходе, чтоб наши клиенты не удрали, сами через окно на балконе к ним и заскочили. Нежданный сюрприз, так сказать. Варка самодельного опиума в самом разгаре, посреди комнаты стоит мешок маковой соломки, почти полный. И расфасованные пакеты с маковой соломкой на несколько доз на столе. Шприцы и ангидрид наготове. И три наркомана, обалдевших от такого внезапно свалившегося на них «счастья» в лице хорошо им известного Савина и его команды. Просто картина «Мечта опера».

Одно только нас вначале огорчило. В своем хватательном азарте мы совсем позабыли, что для хорошего уголовного дела нам нужны понятые. Железобетонные. Настоящие. Своих понятых из числа наших внештатных сотрудников милиции, помогавших нам постоянно, мы в этот день не взяли: в машине было мало места. А время уже к полуночи. И это улица Донская. Тут и днем кого-то уговорить быть понятым — проблема. А ночью — вообще беда. И тут меня осенило. «Коллега, — обратился я к присланному товарищу. — Тут, можно сказать, ваш звездный час. Мы тут этих босяков посторожим, а вы найдите двух сознательных граждан, обязательно с паспортами, и ведите их сюда. А то дело лопнет, не начавшись». Парень воспринял предложение спокойно, сказал, что справится, и пошел. Мы присели к столу и стали с этим народом беседовать. Откуда привезли, как ехали, кто помогал. А время идет. Десять минут, двадцать, тридцать. Я уже беспокоиться начал. Пойду, говорю, посмотрю, что там и как. Вышел, перешел в другой подъезд, где остался Иван Задорожный, и вижу, что он стоит, а перед ним какой-то мужик лет 65–70 лежит и стонет как-то жалобно. А сам Ваня почему-то вместо сочувствия к стонущему бедолаге просто давится от смеха. «Ваня, что тут такое и где наш КГБшник?» — спрашиваю. Тот, по-прежнему давясь от смеха, мне говорит: «Спускается наш друг и у меня спрашивает, а где тут ночью понятых взять. Я ему говорю, что только в квартирах. Вы же из КГБ, постучите и попросите помочь. Он говорит: «Хорошая мысль», — и постучал в эту квартиру. Дверь долго не открывали, пока он не стал стучать громко. Наконец голос из-за двери спросил, что надо. Наш друг ему: «Откройте: КГБ!». Мужик открыл, лицо испуганное, а этот ему удостоверение под нос и спрашивает, как фамилия, ну мужик и сказал, а наш ему: мол, то что надо. Предъявите паспорт. Мужик приносит, и наш ему говорит: «Отлично. Вы нам и нужны. Одевайтесь. Пойдете со мной». Ну, мужик сразу в обморок. Еле откачали, но, похоже, не совсем.

Сочувственно смотрю на мужика, огляделся и, как-то естественно получилось, спрашиваю, а где сам-то этот представитель «госужаса»? Побежал в машину, говорит Ваня, по своей рации скорую вызвать. Тут ни у кого телефонов нет.

Я просто был ошарашен всем услышанным. Представил себе этого мужика, которому в полночь сотрудник КГБ СССР предлагает с паспортом с ним пройти. И стало мне даже немного страшно. Больше 40 лет прошло с тех пор, как И.В. Сталин умер. Террор осудили. А сейчас в стране вообще практически свобода и демократия. Но, как говорится, память на плохое очень цепкая, всё помнит, и страх ещё никого не покинул.

Мои размышления прервала приехавшая скорая помощь. Но забирать мужика в больницу не пришлось. Он уже понял, что его ареста не будет, успокоился и пошел домой. А врач скорой и фельдшер стали нашими понятыми. Мы очень быстро все оформили, погрузили наркотики и задержанных наркоманов в машину — и в отдел. Рапорт наш был очень красивый, но больше сотрудников КГБ нам в помощь не присылали.

И добро худом бывает (русская пословица)

Проектно-конструкторский технологический институт (ПКТИ), в котором работал мой папа Борис Михайлович Смоленский, относился к министерству легкой и пищевой промышленности, но в конце 80-х был передан в министерство среднего машиностроения (МИНСРЕДМАШ). Это министерство в СССР занималось производством вооружений и боеприпасов для Советской Армии. ПКТИ занимался проектированием и наладкой металлообрабатывающих станков, а станкам по большому счету все равно, что делать: детали для машин, на которых делают мебель, или атомные боеголовки.

Борис Смоленский



Но всегда в Советском Союзе всё же лучше платили за атомные боеголовки. И после перевода в новое министерство папина зарплата стала процентов на 40 больше, чем она была раньше. Ещё их стали лучше обеспечивать дефицитными товарами, в частности автомобилями, чего раньше вообще не бывало. В январе 1990 года папа получил по очереди автомобиль ВАЗ-2121 «Нива». Получил не означает «подарили». Папа его купил, но по государственной цене. Забирать машину надо было на головном предприятии в городе Харьков. У папы прав на управление автомобилем не было, так как еще в детском возрасте он потерял глаз, а без глаза ему их, естественно, никто не дал. У меня их тоже ещё не было, и мы попросили нашего родственника помочь нам перегнать приобретенную автомашину из Харькова в Ростов-на-Дону. Поехали туда втроем, всё оформили и, уже на нашей машине, поехали назад. По дороге делать было нечего, и я для поддержки разговора спросил папу, за какие заслуги им в институт три машины вне очереди дали, и одну именно ему.

Его рассказ напомнил мне просто детективную историю. Оказывается, поскольку Советский Союз находится в конфронтации со странами НАТО, мы не обмениваемся с ними товарами и оборудованием, имеющим военное значение. Это я знал, и мне это было понятно. Но выяснилось, что есть еще много санкций, введенных в отношении нас за то, что мы не выполняем нами же подписанные Хельсинские соглашения. Да ещё и активно им противодействуем. Например, евреев, которые хотят выехать в Израиль, под различными предлогами не пускаем, а упорствующих ещё и в тюрьму сажаем. Поэтому нам не продают не только товары военного назначения, но и вообще все новые технологии и оборудование. Поэтому мы их воруем, как в 40-х годах атомные секреты. Это как? — спрашиваю его. А вот так, отвечает он, и рассказал историю. «Наши» люди в Норвегии (но может и в Дании, уже точно не помню, но скандинавская страна) под видом местных предпринимателей начали строить завод. И закупили для него в США несколько разных по назначению новейших станков с программным управлением. Станки погрузили на заранее зафрахтованный очень старый кораблик и, дождавшись штормовой погоды, поплыли из США в Норвегию. Корабль в шторм затонул. Проходящий недалеко от места гибели другой корабль подобрал спасшийся экипаж и доставил в Норвегию. Владельцы завода разорились, так как из экономии не оформили полную страховку. А полученная страховая премия позволила только частично окупить убытки. Стройку закрыли, и всё закончилось. Но для Советского Союза только начиналось. Станки, конечно, до затопления судна тайно перегрузили на другой советский корабль и привезли в СССР, где полностью разобрали, скопировали и запустили в серийное производство. Вот тут и возникла проблема. Детали, сделанные на этих станках, оказались худшего качества, чем сделанные на оригинальном станке. Вот моего отца в составе группы инженеров, специалистов по наладке станков, как тогда говорили, «бросили» на выяснение причины появления брака и устранения недостатков. Они долго не могли понять, в чем же дело. Вроде все одинаково. И размеры станка, и параметры его работы, ну всё. Стоят оба рядом — не отличишь. А детали не идут. Не буду утомлять техническими подробностями, но они нашли причину. Вернее, две. Первая состояла в том, что детали этих станков делали на наших старых станках. А на них при изготовлении погрешности получались больше, чем надо. Все вроде в пределах нормы, но люфт большой. А во-вторых, металл, из которого делали детали станков, оказался не того качества, что в оригинале. Всё это вместе и делало конечную продукцию худшего качества. Найдя причину, они дали рекомендации по её устранению, но, конечно, добиться стопроцентного совпадения не удалось. Однако их работу оценили. Им выдали приличные премии и выделили автомашины.

Ленин опять умер

Первого сентября 1990 года моя старшая дочь Анна пошла в первый класс средней школы N2 34. Жизнь в СССР в конце 80-х и начале 90-х уже резко менялась. То, что раньше было белое, как-то быстро чернело — и наоборот. На телевидении, в газетах и по радио кипели политические страсти и шли бурные дискуссии о будущем страны. Некоторые привычные с детства события и явления стали казаться такими оторванными от реальной жизни, что оставалось только удивляться их существованию. Тем не менее школьная жизнь в стране шла по хорошо накатанной колее и, казалось, не обращала никакого внимания на кипящие вокруг страсти.





И 22 апреля 1991 года, по старой советской традиции, в день рождения В.И. Ульянова (Ленина), Аню, как и весь класс, должны были принять в октябрята, ленинские внучата. По этому случаю им объявили, что у В.И. Ульянова (Ленина) день рождения и их примут в октябрята именно в этот день. Надо им в школу прийти с цветами, так как это день рождения. Мы ей дома во дворе нарвали росших там тюльпанов, и она пошла с ними в школу. Для Ани день рождения тогда, согласно семейной традиции, ассоциировался с пирожными, тортами, мороженым и лимонадом, которыми угощали детей на таком мероприятии.



Аня Смоленская в школе



Вернулась она из школы уже с октябрятской звездочкой, но очень грустная. На вопрос, почему такая расстроенная, сказала, что утром пришла, как и другие дети, с цветами и собралась идти на день рождения к Ленину. С нетерпением все дети ждали, когда окончатся уроки, и наконец они всем классом построились возле школы и пошли к Ленину. А когда они пришли, то оказалось, что он умер. И ни мороженого, ни пирожных, ни лимонада. Только всем выдали по звездочке. Мы дома все просто легли от смеха.

В нашей семье Аня — последний октябренок.

Лишний билетик

Это было во время огромной популярности в Ростове-на-Дону «Дворца спорта», в котором, кроме спортивных мероприятий, проходили практически все выступления популярных в то время артистов эстрады. Именно там выступали приезжавшие на гастроли в Ростов-на-Дону «Самоцветы», Александр Розенбаум, Иосиф Кобзон, Алла Пугачева и другие популярные артисты эстрады. Это был период конца 70-х и начала 80-х годов. Билеты в кассе Дворца спорта на концерты этих популярных исполнителей раскупались мгновенно. За ними в кассу стояли приличные очереди. Причем очень много билетов по разнарядкам отдела культуры областного комитета КПСС передавали промышленным предприятиям — с целью повышения уровня этой самой культуры в пролетарских рядах. И во время концертов известных артистов продать лишний билетик просили ещё за два квартала от Дворца спорта. Но не всем улыбалась удача его приобрести.

И когда к молодой девушке недалеко от входа во Дворец обратился прилично одетый симпатичный молодой человек с предложением взять у него билетик, то девушка вначале не поверила в свою удачу. Так хотелось себя порадовать чем-то приятным — в качестве приложения к новой норковой шубке, которую родители подарили на день рождения. А тут такое везение. Молодой человек с грустью в голосе поведал, что его знакомая не пришла, и если девушка хочет, то она может составить ему компанию. Девушка, конечно же, недолго думая приняла его приглашение. Какой милый, подумала она, он даже от денег за билет решительно, чуть ли не с обидой отказался. Три рубля пятьдесят копеек. Приличные деньги по тем временам, но он от них отказался. В гардеробе он галантно помог ей раздеться и сам сдал вещи, которые гардеробщица повесила на один номерок. В буфете купил шампанское и несколько пирожных. Выпили и после второго звонка прошли в зал.

Хорошие места, подумала девушка, когда они расположились на них. Очень хорошо всё видно и слышно. Сергей, так он представился, ну просто был чудо. Очень вежлив и даже после выпитого шампанского, после того как потушили в зале свет, не лезет нагло обниматься. Повезло. В груди от алкоголя разливалось приятное тепло, а на душе было легко и свободно. И когда во время действия парню понадобилось в уборную, это не вызвало никакого беспокойства. Беспокоиться она начала, когда «Сергей» до антракта не вернулся. И после антракта не вернулся, а по окончании концерта в гардеробе её шубки не оказалось. Гардеробщица вспомнила, что молодой человек спешил и забрал и свою куртку, и ещё шубку для своей девушки. Мне жалко было плакавшую девушку, хотелось помочь, но в тот день, после принятия от неё заявления, мы могли только подвезти её домой на милицейской машине. Что мы и сделали.

Капитан был в отставке, а сыщик — пьяный «в хлам»

Заступил я однажды на суточное дежурство по линии уголовного розыска в милиции Ленинского района. Дежурство прямо с утра выдалось хлопотное. Вначале я обнаружил прямо у своей двери трех заявителей. У одного карманники, подрезав карман, вытащили портмоне, в котором находились деньги и документы. До сих пор не могу взять в толк, зачем граждане в портмоне с деньгами носили паспорт, военный билет, водительское удостоверение, удостоверение с работы и ещё кучу документов, без которых жить нельзя. Это были ордера на квартиру, медицинские справки и другие бумаги. Их наличие в портмоне делало его толстым и очень приятным на ощупь для карманников. Причем все эти документы после кражи немедленно ворами отправлялись в ближайший мусорный бак. И хорошо, если случайно эти документы какие-нибудь мусорщики или дворники найдут и вернут владельцу. А в основном их приходилось восстанавливать в тех органах, которые их выдавали, тратя на это уйму времени. Но без справки из милиции, что гражданин эти документы утратил, им их в этих организациях не восстанавливали. Поэтому приходилось вручную выписывать эти справки, подписывать у руководства отдела и вручать владельцу, предварительно уговорив его согласиться с тем, что портмоне не украден, а утерян. Это заняло у меня часа полтора. Вторая посетительница начала мне подробно рассказывать, как её знакомый, переночевав у неё, украл золотое кольцо. Просила заставить его вернуть, но узнав, что для этого его надо привлечь к уголовной ответственности и, возможно, посадить, тут же ретировалась, забрав ещё час моего времени. Третий посетитель оказался более полезен, так как сообщил, что к соседу по улице ночью привезли какие-то колеса, что ему показалось очень подозрительным, так как у его соседа нет автомобиля. Я его сразу же препроводил к оперуполномоченному той зоны, на которой и расположен подозрительный адрес.

Все это заняло около двух часов, и я было наконец вздохнул с облегчением, но тут же зазвонил прямой телефон дежурной части — на выезд. Сразу несколько адресов, в которых ждут потерпевшие. В больницу скорой помощи доставлен избитый человек — туда, вскрыта дверь в кладовую столовой на рыбозаводе — туда, в общежитии финансового техникума драка — и я поехал туда. Туда, сюда, туда, сюда и опять туда. Машина отдела с рацией. И по рации только адреса подкидывали, где что-то ещё произошло и необходима проверка. Выехав из отдела примерно в одиннадцать часов, я и не заметил, как время приблизилось к шести часам вечера.

Отработав последний адрес, мы уже ехали в отдел, когда по рации поступил ещё один вызов с сообщением, что в одной квартире в доме на углу улицы М. Горького и проспекта Семашко пластилином залеплен дверной глазок. Я уже не выдержал и почти наорал на дежурного, что он мне подсовывает мелочевку, на которую участкового надо направить или инспектора ИДН, так как это явно детишки шалят. А он мне начал доказывать, что, возможно, глазок залепили, чтобы из квартиры не видно было преступников, которые могли попытаться обворовать какую-нибудь квартиру на лестничной площадке. Мол, ты поезжай и проверь, тем более что ты на машине отдела и другой машины нет. Делать было нечего, и мы поехали.

Остановились возле дома, я нашел нужный подъезд и, поднявшись на второй этаж, нажал кнопку звонка. Через минуту дверь открывает пожилой мужчина, довольно крепкий на вид, но с сильно седой головой. И слегка выпивший. Я представился и попросил рассказать, что случилось. Он рассказал, что в этой квартире он живет с женой, которая сейчас на отдыхе. А сегодня его пришла навестить дочка, которая и обнаружила, что дверной глазок залеплен пластилином. Кто это сделал и зачем — он понятия не имеет. Дочка, наверно, и позвонила в милицию. Зачем она это сделала, он и сам не понимает. Женщины. Надо их прощать, так как они не всегда, мол, умные. Тогда он, правда, выразился несколько более крепко. Ну вы, наверно, поняли, как. А мне предложил выпить, как бы извиняясь за беспокойство. Я начал отказываться, но он меня подвел к встроенному шкафу на кухне и распахнул широким жестом обе створки, которые были практически от пола до потолка. Полок шесть. Метра по три длиной. Но то, что там стояло, вместе я никогда не видел до прихода в эту квартиру и, честно говоря, никогда не видел после. Весь этот шкаф был полностью заставлен бутылками со спиртным! Но какими бутылками… Виски, джин, коньяки, ликеры, вина. Различные марки и сорта. Но и виски, и джин, и коньяк самых известных мировых брендов. Виски: «Jack Daniels», «Chivas Regal», «Johnnie Walker», «Ballantine\'s», «White Horse», «Jameson», «Bushmills» и др., коньяки: «Martell», «Remy Martin», «Hennessy», «Courvoisier» и др. Сорта вин и джина сейчас я уже и не упомню. Было ну очень много всего. Выдержки по 10, 15, 25 лет. Я просто был в шоке. На дворе 1984 год. Еще и перестройки нет, границы закрыты. А такое увидеть даже в кино было непросто. Еле выдавил из себя, что я на дежурстве и вообще ещё с утра не ел. На что мне ответили, что есть хлеб, сало и банка икры. Черной. Садись к столу, поешь и выпей рюмочку.

Отказать себе в бутерброде с черной икрой мне даже в голову не пришло. Сел. Поел. Выпил рюмочку коньяка из какой-то очень красивой бутылки. И от собеседника я узнал, что он капитан — директор рыболовецкой базы на Дальнем Востоке. По несколько месяцев в море. Около десяти траулеров крутятся вокруг, ловят и ему сгружают рыбу, а на базе её сразу готовят, расфасовывают по банкам и сдают в иностранных портах. Валюту за это покупатели перечисляют во Внешэкономбанк. Очень прибыльно для страны. А спиртное закупается для представительства, причем учет его не ведется. Закупили, а потом хоть за борт. Отчетов о расходовании не требовалось. Фонд капитана. У него такого добра ещё много, и не только дома. Так что пробуй. И мы с ним еще попробовали из другой бутылки, потом из третьей, четвертой, а дальше я уже не помню, что и как пробовали и какой был вкус того, что мы пробовали. Утром я проснулся в своем кабинете в райотделе. Голова квадратная и смутные ощущения, что что-то не так. Сел за стол, поднял трубку прямого телефона и спросил у дежурного, как дела. Он говорит, что сейчас поднимется ко мне в кабинет. Поднялся и принес сумку с двумя бутылками коньяка, буханкой хлеба и пол-литровой банкой черной икры: «Это тебе в дорогу дал капитан, у которого ты вчера завис. Мы тебя у него еле отняли. Ну, почти как Петруху у Верещагина в «Белом солнце пустыни». Видно, давно капитану не с кем было поговорить. Так что расслабься и давай выпьем, так как дежурство наше с тобой уже закончилось». Я удивленно на него посмотрел, а он объяснил, что после моего выезда к капитану больше ни одной заявки не поступило. Всё затихло. Чудо. И мы с ним присели, но одни мы были недолго.

Запомнился мне этот капитан навсегда. Больше я его не видел, хотя и вспоминал с удовольствием.

«Рыбалка» в гостинице «Ростов»

Приехала в наш город на гастроли группа иностранных артистов. Поселили их в гостинице «Ростов». Иностранцы были, как мы тогда говорили, из капиталистической страны, или, сокращенно, из «капстраны», а сегодня мы бы сказали, что они из дальнего зарубежья. Они забронировали для себя три номера, но по чьей-то халатности или недосмотру к их приезду готов был только один номер, а два еще убирались. А им надо было срочно ехать во Дворец спорта, где должно было уже вечером состояться первое выступление. Надо было расставить аппаратуру и провести пробы выступления. В общем, сложили они все свои вещи в одном номере, на втором этаже, распаковали чемоданы, переоделись в концертную одежду, а свои модные джинсовые брюки, куртки и пиджаки побросали в номере как попало, заперли дверь и уехали.

Вернулись он в отель ночью, уже после концерта. Открыли дверь и просто обомлели. Всё чисто убрано. Ни одной валяющейся вещи. «Молодцы горничные! — подумали артисты. — Всё убрали по местам». Но вещей не оказалось ни в шкафах, ни в кладовой, ни в чемоданах. И странно как-то стояли распахнутые пустые чемоданы. Из них исчезло белье, рубашки, свитера, майки… Вызвали милицию. Мы приехали, все тщательно осмотрели, весь персонал опросили. Дверь была заперта, окна заперты. Открыта небольшая форточка, но через неё не протиснется и ребенок. И ни горничные, убиравшие два соседних номера, ни дежурные по этажам ничего подозрительного не видели и не слышали. Было странно и непонятно. Однако назревал серьезный скандал. Возможно, международный.

Уже доложили в Москву, в министерство. На месте кражи уже побывали и начальник УВД области, и прокурор области, и множество начальников рангом поменьше. И все требовали срочно раскрыть это преступление, найти тех, кто его совершил, а также найти и вернуть вещи в целости и сохранности. К концу дня дело явно будет на контроле в МВД СССР, а что это такое — вы и без особых разъяснений понимаете.

Голова от всего этого шла кругом, но перспектив на раскрытие пока не видно. Следов нет, свидетелей нет, вообще ничего нет. Обошли и осмотрели всё здание по периметру. Лестниц нет, лесов нет. Черте что! Только «нет», «нет», «нет». А где хоть одно «ДА»?! Подошел к газетному киоску и скорее по привычке, чем по необходимости, спросил продавщицу, не видела ли она чего-нибудь подозрительного. Да нет, ничего, но только один ненормальный с удочкой на плече крутился, а потом ушел. И зачем ему удочка в декабре, да ещё так далеко от речки? Черт возьми! Удочка!!! Рыбачек завелся. Опять к окну комнаты, из которой похищены вещи. Под окном широкий карниз, на котором хорошо видны следы обуви. Картина кражи, похоже, стала проявляться. Удочкой через форточку он вещи и перетаскал. Было темно, и поэтому этого никто и не видел. И явно не приехал он с удочкой с другого конца города. Где-то он рядом. Еще только раннее утро, темно, и прохожих на улице мало, практически никого, а вещи иностранцев имеют резкий запах дорогих духов, да такой, что аж голова у меня закружилась в комнате. В общем, пустили мы собачку с кинологом, и она, надо отдать ей должное, быстро взяла след. И помчалась. Мы бегом за ней, и через три квартала она нас привела в дом, а уж кто в нем жил, мы и без собаки хорошо знали. Стучать не стали, сходу снеся входную дверь и просто ввалившись втроем в небольшую комнату. Увиденная нами там картина очень впечатлила. Сидят за столом двое наших хороших знакомых, удачное дело обмывают. Бутылка водки наполовину пустая. На столе аккуратно нарезанная колбаска и хлебушек. Вещи украденные все на кровати лежат — очевидно, до нашего появления они приятно ласкали взор сидевшим за столом их новым хозяевам. Как же мы обрадовались этим вещам, не могу даже описать! Просто как родным. Удочка с тремя крючками стоит, прислоненная к стене, в углу. Не поверите, но настроение стало такое, что хотелось обнять весь мир. Эти двое так и стоят, как столбы, со стаканами в руках. С полки беру еще три стакана, разливаю оставшуюся водку, я и ещё два опера берем стаканы и, чокнувшись с этой парочкой, провозглашаю тост: «За удачу»! Впятером выпиваем, закусываем их колбаской (не пропадать же добру) и быстро грузим вещи в одну машину и везем в гостиницу, а обалдевших от происходившего воров в другую машину — и в милицию.

Дальше были поздравления руководства, вздох облегчения сотрудников гостиницы и представителей министерства культуры, восхищенные взгляды иностранцев, сообщивших нам через переводчика, что они просто восхищены работой, как они выразились, «советской полиции», допросы следователями, возврат вещей, но это всё уже было для нас вторично.

Дом двойного назначения

Ростове-на-Дону на Центральном рынке было отделение милиции, в юрисдикцию которого сам этот рынок и входил. Это было городское отделение милиции, но в порядке несения службы подчинялось начальнику милиции Ленинского района, на территории которого этот рынок и был. Отделение было небольшое: начальник, два инспектора уголовного розыска, один ОБХСС, дежурный, участковый и несколько милиционеров. Отделение располагалось в старом двухэтажном, ещё дореволюционной постройки, доме, который тоже был расположен на Центральном рынке. Фасадом он выходил на улицу Станиславского, а противоположная стена — на самом рынке. На втором этаже жили обычные люди, а на первом было это самое отделение. Вход в отделение был со стороны рынка, через дверь, рядом с которой висела вывеска с указанием, что за помещение за ней. Милиция. Но попасть в отделение еще можно было через дверь, которая была с другой стороны, но в жилом доме. Вот этой самой дверью частенько пользовался служивший в то время в отделении старшим инспектором уголовного розыска Вадим Иванович Щебуняев. Дело в том, что на рынке частенько пытались торговать не только продуктами. Появлялось и оружие, и наркотики, и краденые вещи. Вот однажды Вадим Иванович уже после закрытия рынка медленно шел по улице Станиславского, когда его окликнули двое молодых парней.

— Мужик, золотишко не купишь? — спросил один из них.

— Надо на него посмотреть, — сказал Вадим Иванович. — Может, это фуфло какое-то.

— Посмотреть можно, но где?

— А пошли ко мне домой. Я вот в этом доме живу.

— В этом? — удивились собеседники.

— Да. В этом. Дом старенький, но удобный. На рынок недалеко ходить, — пошутил Вадим Иванович.