ГЛАВА 17

Вторник

Самая интересная часть человечества

 

— Мы овладеваем искусством лжи ещё детьми, в возрасте от двух до четырёх лет, и к своему совершеннолетию мы становимся в этом деле экспертами, — сказал Эуне, поправляя подушку. — Поверьте мне.

Харри увидел, как Эйстейн ухмыльнулся, а Трульс недоуменно нахмурил брови. Эуне продолжил.

— Психолог Ричард Уайзман считает, что многие из нас лгут дважды в день. По-настоящему лгут, а не просто говорят белую ложь, чтобы не обидеть или не огорчить кого-нибудь. Каковы шансы, что нас уличат во лжи? Фрейд утверждал, что ни один смертный не может хранить тайну: даже если губы сомкнуты, то кончики пальцев тараторят без умолку. Но он ошибался. Или, скорее, обычный слушатель не в состоянии разобраться в различных способах, которыми лжец выдаёт себя, потому что они разнятся от человека к человеку. Поэтому требовался детектор лжи. Вот как это делали в Китае три тысячи лет назад. Рот подозреваемого заполняли зёрнами риса, а потом спрашивали, виновен ли он. Тот кивал или качал головой, его просили выплюнуть рис, и, если в его рту оставались какие-то зёрна, считали, что рот пересох из-за того, что он нервничал, а значит, виноват. Это не столь действенно, конечно, потому, в конце концов, что вы могли нервничать из-за боязни занервничать. Точно так же бесполезен полиграф, изобретённый Джоном Ларсоном в 1921 году и использующийся по сей день как детектор лжи, хотя все знают, что это хлам. Даже сам Ларсон в конце концов пожалел, что изобрёл его, назвав это утройство своим монстром Франкенштейна. Ведь его полиграф до сих пор используют… — Эунэ поднял руки и потянулся пальцами в воздух. — Но его используют лишь потому что многие верят, будто он хорошо работает. Страх перед детектором лжи иногда может заставить преступника сделать признание, истинное или ложное. Однажды в Детройте полиция схватила подозреваемого, заставила его положить руку на обычный копировальный аппарат, убедив, что это детектор лжи, и стала задавать ему вопросы, а в это время машина печатала листы формата А4 со словами «ОН ЛЖЁТ». Мужчина настолько испугался, что во всём признался.

Трульс фыркнул.

— Но бог знает, был ли он виновен, — сказал Эуне. — Вот почему я предпочитаю метод, который использовали в Древней Индии.

Открылась дверь, и две медсестры вкатили кровать вместе с Сети.

— Послушай, Джибран, тебе это тоже понравится, — сказал Эуне.

Харри не смог удержаться от улыбки. Эуне, самый любимый в полицейском колледже преподаватель, снова выступает перед публикой.

— Подозреваемых одного за другим заводили в комнату, в которой было темно, как ночью, и велели им наощупь пробираться в темноте, пока они не найдут стоящего там осла, а затем им нужно было потянуть его за хвост. Если бы они лгали на допросе, осёл бы взвизгнул, или заревел, или что там ещё делают ослы. Потому что этот конкретный осёл, как говорил им священник, был святым. Чего он им не сказал, так это того, что хвост был измазан сажей. Поэтому, когда подозреваемые возвращались и говорили, что они потянули осла за хвост, всё, что им нужно было сделать, это проверить их руки. Если они были чистыми, это означало, что человек испугался, что поведение осла расскажет о его лжи и его отправят на виселицу, или что там ещё применялось в Индии в то время.

Эуне взглянул на Сети, который доставал книгу, но всё же едва заметно кивнул.

— А если у него на руках была сажа, — сказал Эйстейн, — то это означало только то, что парень не был полным идиотом.

Трульс хмыкнул и хлопнул себя по бёдрам.

— Вопрос в том, — сказал Эуне, — вышел ли Рё оттуда с сажей на руках или нет.

— Ну, — сказал Харри, — то, что мы проделали, вероятно, было чем-то средним между старым трюком с ксероксом и святым ослом. Я почти уверен, что Рё поверил, что это был детектор лжи. — Харри указал на стол с ноутбуком Трульса, проводами и электродами, которые они позаимствовали внизу, на третьем этаже, где их использовали для мониторинга ЭКГ. — И я действительно думаю, что он опасался лгать. На мой взгляд, осла он прошёл. Он появился и выдержал то, что, по его мнению, было настоящим испытанием. Это само по себе говорит, что ему нечего скрывать.

— Или, — сказал Эйстейн, — он знает, как обмануть детектор лжи, и хочет использовать это знание, чтобы ввести нас в заблуждение.

— Я не думаю, что Рё пытается нас обмануть. Он не хотел, чтобы Трульс был в команде. Это и понятно, его затее перестали бы верить, если бы об этом стало известно. Только когда мы убедили его в том, как много плюсов в доступе к полицейским отчётам, он согласился. Да, ему нужны наши имена, чтобы его расследование выглядело серьёзным на бумаге, в пресс-релизе, но выяснить правду для него ещё важнее.

— Ты так думаешь? — спросил Эйстейн. — Тогда почему он отказывается предоставить образец ДНК полиции?

— Не знаю, — сказал Харри. — Пока нет обоснованных подозрений, полиция не может заставить кого-либо пройти тест ДНК, и Крон говорит, что добровольное прохождение теста равносильно молчаливому согласию с тем, что обоснованные подозрения есть. Как бы то ни было, Александра пообещала мне дать ответ в течение нескольких дней.

— И ты уверен, что ДНК Рё не совпадёт со слюной, найденной на Сюсанне? — спросил Эуне.

— Я никогда ни в чём не уверен, Столе, но я вычеркнул Рё из своего списка подозреваемых, когда он сегодня постучал в дверь моего гостиничного номера.

— Так каких результатов ты ждёшь от анализа ДНК?

— Я хочу быть уверенным на сто процентов. И хочу иметь нечто, что мы могли бы передать полиции.

— Нечто, за что его не арестуют? — спросил Трульс.

— Нечто, что мы можем им предложить и получить что-то взамен. Например, то, чего нет в отчётах.

Эйстейн громко причмокнул губами.

— Хитро задумано.

— Итак, теперь, когда Рё вне подозрений и мозг удалён, — заметил Эуне, — ты всё ещё веришь в то, что убийца был близко знаком с жертвами?

Харри покачал головой.

— Хорошо, — сказал Эуне, потирая руки. — Тогда, возможно, мы наконец начнём изучать психопатов, садистов, нарциссов и социопатов. Короче говоря, наиболее интересную часть человечества.

— Нет, — сказал Харри.

— Ладно, — сказал Эуне разочарованно. — Ты не допускаешь, что преступник один из них?

— Допускаю, но не думаю, что мы найдём его таким образом. Мы собираемся искать там, где у нас больше всего возможностей что-то найти.

— В том месте, где, как мы предполагаем, его нет?

— Вот именно.

Трое мужчин посмотрели на Харри с непониманием.

— Это чистая математика, — сказал Харри. — Серийные убийцы выбирают своих жертв наугад и заметают следы. Вероятность найти их в течение года составляет менее десяти процентов даже для ФБР. А для нас четверых, с теми ресурсами, которые у нас есть… Давайте просто положим, что, в лучшем случае, это два процента. С другой стороны, если искать убийцу среди знакомых самих жертв и считать, что у него есть понятный мотив, шансы равны семидесяти пяти процентам. Допустим, существует восемьдесят процентов вероятности, что убийца относится к той категории, на которую хочет обратить наше внимание Столе. Допустим, это серийный убийца. Если мы сосредоточимся на этой категории и исключим знакомых жертв, то шансы на успех у нас будут...

— Одна целая шесть десятых процента, — сказал Эйстейн. — А вероятность успеха, если мы сосредоточимся на людях, которых знала жертва, составляет пятнадцать процентов.

Остальные удивлённо повернулись к Эйстейну, который широко ухмыльнулся, сверкая плохими зубами.

— В моей работе, знаете ли, приходится разбираться в цифрах.

— Прошу прощения, — сказал Эуне. — Я уважаю математику, но, честно говоря, это кажется немного нелогичным. — Он заметил взгляд, которым одарил его Эйстейн. — Противоречит здравому смыслу. Я имею в виду, искать там, где, по нашему мнению, его нет.

— Добро пожаловать в полицейское расследование, — сказал Харри. — Попробуй подумать об этом с такой точки зрения. Если мы вчетвером найдём виновного... Это будет фантастикой. Мы сорвём джекпот. Если у нас не получится, значит, мы сделаем то, что детективы делают большую часть своего рабочего времени: мы внесём свой вклад в общее расследование, исключив некоторых людей из числа подозреваемых.

— Я тебе не верю, — сказал Эуне. — То, что ты говоришь, звучит рационально, но ты не столь рационален, Харри. Ты не из тех, кто выполняет работу, основываясь на процентах. Да, ты как профессионал видишь, что все косвенные улики указывают на серийного убийцу. Да, ты считаешь, что это серийный убийца, но веришь во что-то другое. Потому что твоя интуиция подсказывает тебе это. Вот почему ты придумал эти математические расчёты, ты хочешь убедить себя и нас в том, что правильно будет следовать внутренним инстинктам Харри Холе. Я прав?

Харри посмотрел на Эуне. Кивнул.

— Моя мать знала, что Бога не существует, — сказал Эйстейн. — Но она всё равно была христианкой. Итак, кого мы собираемся исключить из числа подозреваемых?

— Хелену Рё, — сказал Харри. — И парня, продававшего кокаин на вечеринке.

— Исключить Хелену имеет смысл, — сказал Эуне, — но зачем исключать наркоторговца?

— Потому что он один из немногих людей на вечеринке, личность которых не установлена. И потому что он появился в медицинской маске для лица и солнцезащитных очках.

— Ну и что? Может быть, ему ещё не сделали прививку против ковида. Или он страдает мизофобией. О, прости, Эйстейн, это навязчивая боязнь бактерий.

— Возможно, он был болен и не хотел заражать людей, — сказал Трульс. — Но всё равно сделал это. В отчётах говорится, что и у Сюсанны, и у Бертины через пару дней после вечеринки была высокая температура, во всяком случае, чувствовали они себя неважно.

— Но сейчас мы упускаем из виду самую очевидную причину, — сказал Эуне. — В конце концов, наркоторговля в высшей степени незаконное дело, так что вряд ли стоит удивляться тому, что он носит маску.

— Эйстейн, — сказал Харри. — Объясни.

— Хорошо. Если ты продаёшь… допустим, кокаин, тогда ты не так уж беспокоишься о том, что тебя опознают. Полиция почти наверняка знает, кто торгует на улице, и им всё равно, им нужны люди поважнее, те, кто стоят за этим. И если полиция и арестует тебя, то это произойдёт во время сделки, и тогда от маски будет мало проку. Так что всё как раз наоборот — если ты планируешь торговать на улице, то хочешь, чтобы покупатели узнавали тебя в лицо и помнили, что в прошлый раз ты продал им классную дурь. И если ты предлагаешь доставку на дом, что, похоже, и делает этот парень, то ещё важнее, чтобы клиент видел твоё честное лицо и доверял ему.

Трульс издал хрюкающий смешок.

— Как ты думаешь, ты сможешь выяснить, кто этот парень на вечеринке? — спросил Харри.

Эйстейн пожал плечами.

— Могу попробовать. В сфере доставки на дом не так уж много норвежцев.

— Договорились.

Харри сделал паузу, закрыл глаза, прежде чем снова открыть их, как будто он следовал сценарию и мысленно перевернул страницу.

— Поскольку мы собираемся придерживаться гипотезы о том, что убийца знал по крайней мере одну из жертв, давайте подумаем о том, что на самом деле может подтвердить эту идею. Сюсанна Андерсен направляется прямиком через весь город, из оживлённой западной части центра, в место, где нет никаких свидетельств того, что она знает кого-то, где, насколько известно, она раньше не бывала, и где мало что происходит во вторник вечером...

— В некоторые ночи там случается чёрт знает что, — отозвался Эйстейн. — Я вырос неподалёку.

— Так что же она там делала?

— Разве это не очевидно? — сказал Эйстейн. — Она встречалась с парнем, который её прикончил.

— Хорошо, тогда мы будем работать, исходя из этого, — сказал Харри.

— Круто, — сказал Эйстейн. — Ведущий эксперт страны согласен со мной.

Харри криво улыбнулся и потёр затылок. Ему скоро понадобится единственная выпивка, которая у него осталась на сегодня. Две другие он выпил по дороге из Института судебной медицины, когда они с Эйстейном сделали остановку в баре «Шрёдер».

— Ну и к слову, — сказал Эйстейн, — я тут кое о чём подумал. Парень повёл Сюсанну на прогулку по парку Эстмарка, и у него всё получилось, верно? Что-то вроде идеального убийства. Разве не чертовски странно, что он берёт Бертину с собой в Грефсенколлен? Никогда не меняй формулу победы — разве это не относится и к убийцам тоже?

— Вероятно, это относится и к серийным убийцам, — сказал Эуне. — Если только повторение этого подхода не означает увеличения риска быть обнаруженным. А Сюсанна уже была объявлена пропавшей без вести в окрестностях станции Скюллерюд, так что в этом районе были полиция и поисковые группы.

— Да, но они разошлись по домам, как только стемнело, — сказал Эйстейн. — Никто не мог знать, что исчезнет ещё одна девушка. Нет, этот парень не сильно рисковал, привезя её в Скюллерюд. И он, очевидно, хорошо знал этот район.

— Я не знаю, — сказал Эуне. — Может быть, Бертина просто согласилась прогуляться с ним, но настояла на Грефсенколлене?

— Но от того места, где она живёт, до Грефсенколлена дальше, чем до Скюллерюда, и в отчётах говорится, что никто из тех, с кем беседовала полиция, ничего не знал о том, что Бертина когда-либо была в Грефсенколлене.

— Может быть, она слышала много хорошего о Грефсенколлене, — сказал Эуне. — По крайней мере, оттуда открывается прекрасный вид. В отличие от Эстмарки, где есть только лес и небольшие холмы.

Эйстейн задумчиво кивнул.

— Хорошо. Но есть ещё одна вещь, которую я не понимаю.

Он сосредоточился на Эуне, поскольку Харри, казалось, выпал из разговора и сидел, прижав пальцы ко лбу и уставившись в стену.

— Бертина не могла уйти далеко от своей машины, верно? И её ищут уже две недели, так что я не понимаю, почему собаки не могут её обнаружить. Вы знаете, как хорошо собаки берут след? Я имею в виду, какое хорошее у них обоняние? В одном из отчётов, полученных Трульсом, есть информация от фермера из Венггордена в Эстмарке. Неделю назад он связался с полицией и сказал, что его старый хромой бульдог лежал в гостиной и лаял так, как он лает только тогда, когда поблизости лежит труп. Я знаю Эстмарку, и эта ферма находится по меньшей мере в шести чёртовых километрах от того места, где нашли Сюсанну Андерсен. Если собака может учуять труп на таком расстоянии, почему они не могут найти Бертину...

— Этого не может быть.

Все четверо мужчин повернулись в ту сторону, откуда донёсся голос.

Джибран Сети опустил книгу.

— Если бы это был бладхаунд или эльзасская овчарка, тогда да. Но у бульдога очень слабое обоняние для собаки. На самом деле они находятся в самом низу собачьего рейтинга. Вот что происходит, когда мы разводим собак для борьбы с быками, а не для охоты, как задумано природой. — Ветеринар снова поднял свою книгу. — Извращение, но именно этим мы и занимаемся.

— Спасибо, Джибран, — сказал Эуне.

Ветеринар коротко кивнул ему.

— Может быть, он похоронил Бертину, — предположил Трульс.

— Или сбросил её в одно из тамошних озёр, — добавил Эйстейн.

Харри сидел, глядя на ветеринара, в то время как голоса трёх других мужчин звучали так, словно затихали вдали. Почувствовал, как волосы у него на затылке встали дыбом.

— Харри! — это был Эуне.

— Что?

— Мы спросили: «А ты как думаешь?»

— Я думаю... У нас есть номер фермера, который дал ту наводку, Эйстейн?

— Нет. Но у нас есть его имя и место жительства: Венггорден, так что найти его не составит труда.

 

— Габриэль Венг.

— Добрый день, Венг. Это Хансен, полиция Осло. Просто небольшой вопрос относительно информации, которую ты сообщил нам на прошлой неделе. Ты сказал, что твоя собака лаяла и что ты подумал, будто поблизости может находиться падаль или труп?

— Да, иногда мёртвые животные могут лежать здесь, гния в лесу. Но я читал о пропавшей девушке, а Скюллерюд находится не так далеко, поэтому, когда собака начала лаять и выть особым образом, я позвонил вам. Но я так и не услышал ничего в ответ.

— Прошу прощения, требуется время, чтобы отследить все зацепки, которые у нас есть по подобному делу.

— Да, да, вы же уже нашли ту девушку, бедняжку.

— Меня интересует, — продолжил Харри, — продолжает ли твоя собака лаять таким же образом?

Ответа не последовало, но он слышал дыхание фермера.

— Венг? — сказал Харри.

— Ты сказал, что тебя зовут Хансен?

— Совершенно верно. Ханс Хансен. Констебль.

Ещё одна пауза.

— Да.

— Да?

— Да, она всё ещё издаёт подобные звуки.

— Хорошо, спасибо тебе, Венг.

 

Сон Мин Ларсен стоял и смотрел на свою собаку по кличке Каспаров, который расположился у стены здания с поднятой задней лапой. Сон Мин уже держал в руке пластиковый пакет, чтобы прохожие поняли, что он не собирается оставлять собачьи отходы у дорогих многоквартирных домов на улице Нобеля.

Он размышлял. Не столько о том, что у жертвы был удалён мозг, сколько о скальпе, который был пришит обратно. Значило ли это, что человек, забравший мозг, пытался скрыть этот факт? Охотников за трофеями обычно это не волновало. И убийца, должно быть, понимал, что это будет замечено, так зачем же утруждать себя? Может, он хотел навести порядок после себя? Аккуратный убийца? Это было не так уж и глупо, как могло бы показаться — остальная часть места преступления тоже была очищена от обычных улик. Если не считать слюны на груди Сюсанны. Здесь убийца допустил ошибку. Конечно, кое-кто в следственной группе считал, что слюна может принадлежать кому-то другому, а не убийце, поскольку верхняя часть тела Сюсанны была одета, когда они её нашли. Но если убийца был достаточно аккуратен, чтобы пришить скальп обратно, почему бы также не надеть на тело и всю одежду?

Зазвонил его мобильный. Сон Мин удивлённо посмотрел на дисплей, прежде чем нажать «Ответить».

— Харри Холе? Сто лет тебя не слышал.

— Да, время идёт.

— Я прочитал в «ВГ», что мы работаем над одним и тем же делом.

— Да. Я пару раз пытался дозвониться до Катрины, но её телефон сразу переключается на голосовую почту.

— Может быть, укладывала ребёнка спать.

— Может быть. В любом случае, у меня есть кое-какая информация, которая, думаю, вам сейчас необходима.

— Слушаю.

— Я только что разговаривал с фермером, живущим в лесу. И он говорит, что его бульдог учуял поблизости падаль. Или труп.

— Бульдог? Тогда источник запаха должен быть поблизости, у бульдогов...

— …несильное обоняние, насколько мне известно.

— Да. Падаль в лесу — обычное дело, но, раз уж ты звонишь, я полагаю, это в Грефсенколлене?

— Нет. В Эстмарке. В шести или семи километрах от того места, где была найдена Сюсанна. Конечно, это необязательно должно что-то значить. Как ты и сказал, крупные животные постоянно умирают в лесах. Но я хотел, чтобы ты знал. Я имею в виду, поскольку вы не нашли Бертину в Грефсенколлене…

— Понял, — сказал Сон Мин. — Я сообщу команде. Спасибо за наводку, Харри.

— Не за что. Сейчас я перешлю тебе номер телефона того фермера.

Сон Мин завершил разговор и задумался, удалось ли ему говорить так спокойно, как он пытался. Его сердце бешено колотилось, а мысли и выводы, которые, очевидно, ждали своего часа, но которым до сих пор не давали волю, лавиной пронеслись в его голове. Мог ли преступник убить Бертину на знакомой территории, в том же районе, где он убил Сюсанну? Эта мысль, конечно, приходила ему в голову и раньше, но тогда она была всего лишь вопросом — почему убийца этого не сделал. А ответ был так очевиден. Всё указывало на то, что убийца договаривался о встрече с девушками — иначе зачем бы им отправляться в одиночку в места, где они никогда раньше не бывали? И поскольку в новостях много писали о пропавшей девушке в районе станции Скюллерюд, убийца пригласил Бертину в совершенно другую часть города, чтобы она не смогла ничего заподозрить. О чём Сон Мин не подумал, или, по крайней мере, не до конца догадался, так это о том, что убийца мог договориться с Бертиной о встрече в Грефсенколлене, а затем отвезти её на своей машине в Скюллерюд. Перед отъездом он, должно быть, убедил её оставить свой телефон в машине в Грефсенколлене. Возможно, представил это как романтическую идею, что-то вроде «давай-останемся-наедине-и-никто-нам-не-помешает». Да, это имеет смысл. Он посмотрел на часы. Половина десятого вечера. С этим придётся подождать до завтра. Или? Нет, это была всего лишь наводка, и погоня за каждой зацепкой в расследовании убийства быстро утомляет. И всё же. Не только его собственная интуиция подсказывала ему, что слишком много деталей совпадает, но и сам Харри Холе позвонил ему, потому что думал так же. Да, в голове Харри промелькнули те же самые мысли, что и в его собственной.

Сон Мин посмотрел на Каспарова. Он взял к себе этого отправленного на заслуженный отдых полицейского пса, потому что тот пережил своего предыдущего владельца. Последние пару лет пёс страдал от проблем с тазобедренным суставом и не любил ходить слишком далеко или в гору. Но в отличие от бульдогов, лабрадоры-ретриверы обладали одним из самых острых обоняний среди собак.

Его мобильный завибрировал. Он посмотрел на экран. Смс с номером телефона и имя «Венг». Половина десятого вечера. Если бы они сейчас сели в машину, то, вероятно, были бы там через тридцать минут.

— Давай, Каспаров! — Сон Мин потянул за поводок, его ладони уже вспотели от адреналина.

— Эй! — с затемнённого балкона прогремел голос, и звук эхом отразился от фешенебельных фасадов. — В этой стране мы убираем дерьмо за своими животными!

 

ГЛАВА 18

Вторник

Паразит

 

— Паразиты, — сказал Прим, поднося ко рту вилку. — Из-за них мы умираем и за счёт них же живём. — Он жевал. Еда была губчатой консистенции и не имела выраженного вкуса, несмотря на все специи. Он поднял свой бокал красного вина в честь своей гостьи, прежде чем сделать большой глоток и с трудом проглотить. Положил ладонь на грудь, ожидая, пока еда опустится, и продолжил. — Все мы паразиты. Ты. Я. Каждый там снаружи. Без таких хозяев, как мы, паразиты погибли бы, но без паразитов погибли бы и мы. Потому что существуют хорошие паразиты и вредные паразиты. Пользу приносят, например, мясные мухи, которые откладывают свои яйца в труп, чтобы личинки-паразиты съели его в два счёта, — с гримасой Прим отрезал ещё кусочек и принялся пережёвывать. — Если бы они этого не делали, мы бы буквально пробирались сквозь трупы и туши мёртвых животных. Нет, я не шучу! Это простая математика. Мы бы умерли через несколько месяцев от ядовитых газов, исходящих от трупов, если бы не существовало мясной мухи. Ещё существуют интересные паразиты, которые не особенно полезны, но при этом не причиняют и большого вреда. Среди них, например, языковая мокрица. Существо, поедающее язык.

Прим встал и подошёл к аквариуму.

— Это настолько интересный паразит, что я поместил парочку в аквариум Босса. Она прикрепляется к языку рыбы и высасывает из него кровь, пока язык в конце концов не разлагается и не исчезает. Затем мокрица прикрепляется к корню языка, сосёт ещё больше крови, растёт и превращается в совершенно новый язык.

Рука Прима опустилась в воду и схватила рыбу. Он поднёс её к столу, сжал рот рыбы так, чтобы та была вынуждена его открыть, и поднёс рыбу к её лицу.

— Ты её видишь? Видишь мокрицу? Видишь, что у неё есть собственные глаза и рот? Да?

Он быстро вернулся и выпустил рыбу обратно в аквариум.

— Мокрицу, которую я назвал Лизой, отлично функционирует в качестве языка, так что не нужно так уж жалеть Босса. Как говорится, жизнь продолжается, и теперь у него есть компания. Гораздо хуже столкнуться с вредными паразитами. Вот такие, как он, набиты ими...

Он указал на большого розового слизня, которого положил на обеденный стол между ними.

 

— Мы с собакой живём одни, — сказал Венг, подтягивая джинсы повыше.

Сон Мин посмотрел на бульдога, лежащего в корзине в углу кухни. Он двигал только головой, а единственным звуком, который он издавал, было тяжёлое дыхание.

— Я унаследовал ферму от отца пару лет назад, но жена отказывается жить здесь, в лесу, поэтому она всё ещё живёт в многоквартирном доме в Манглеруде²⁷.

Сон Мин кивнул на собаку.

— Сука?

— Да. У неё была привычка бросаться на машины, возможно, она считала их быками. Так или иначе, одна из машин её зацепила и сломала ей спину. Но она всё ещё воет, если кто-нибудь приходит...

— Да, мы слышали. И когда чует мёртвых животных, насколько я понимаю.

— Да, я так и сказал Хансену.

— Хансену?

— Офицеру, который звонил.

— Точно, Хансен. Но сейчас она не издаёт ни звука.

— Нет, она чует что-то только, когда ветер дует с юго-востока.

Венг указал в темноту.

— Не возражаешь, если мы с моим псом проведём небольшой обыск?

— У тебя с собой пёс?

— Да, он в машине. Лабрадор.

— Будь как дома.

 

— Итак, — сказал Прим и остановился, пока не убедился, что полностью завладел её вниманием. — Этот слизень выглядит довольно безобидным, не так ли? Даже красивым. Его цвет вызывает у тебя желание облизать его, он выглядит почти как леденец. Но я бы настоятельно не рекомендовал делать этого. Видишь ли, и сам слизняк, и его слизь набиты крысиным лёгочным червём²⁸, так что точно не стоит использовать его в качестве глазури. — Прим рассмеялся. Она же, как обычно, не смеялась, а лишь улыбалась.

— Как только червь попадает в твоё тело, он начинает следовать по кровотоку. И куда же он хочет попасть? — Прим постучал указательным пальцем по лбу. — Сюда. К мозгу. Потому что он любит мозг. Конечно, я понимаю, мозг питателен и является прекрасным местом для вылупления яиц. Но мозг не особенно хорош, — он посмотрел на свою тарелку и неодобрительно причмокнул. — Как ты считаешь?

 

Каспаров с силой тянул поводок. Тропинки, по которой они шли, больше не было. Ещё днём небо затянули тучи, и теперь единственный свет исходил от фонарика Сон Мина. Он остановился у стены из стволов деревьев и низко свисающих ветвей, которые ему пришлось отклонить, чтобы преодолеть. Он потерял всякое представление о том, где они были и как далеко прошли. Он слышал тяжёлое дыхание Каспарова под ковром из папоротников, но не мог разглядеть его, и у него было ощущение, что невидимая сила тянет его всё глубже во тьму. Это могло подождать. Могло. Так зачем же он это делает? Потому что он один хотел получить признание за то, что нашёл Бертину? Нет, всё было не так банально. Просто он всегда был таким — когда ему что-то любопытно, он должен узнать об этом сразу, ожидание невыносимо.

Но теперь у него были сомнения. Мало того, что он рискует уничтожить улики на месте преступления, если наткнётся на тело здесь, в темноте, дело было ещё и в том, что ему было страшно. Да, он мог это признать. Прямо сейчас он был тем самым маленьким мальчиком, только что прибывшим в Норвегию, который боится темноты, не зная, чем именно он напуган, но ощущающим, что другие люди — его приёмные родители, учителя, другие дети на улице — знали. Они знали что-то, чего он не знал о себе, о своём прошлом, о том, что с ним произошло. Он так и не узнал, что это было, и было ли что-то вообще. У его приёмных родителей не было никаких драматических историй о родителях биологических или о том, как он был усыновлён. Но всё равно он был поглощён потребностью знать. Знать всё. Знать что-то, чего не знали они, другие.

Натяжение поводка ослабло. Каспаров остановился.

Сон Мин почувствовал стук своего сердца, когда он направил фонарь на землю и отодвинул в сторону листья папоротника.

Каспаров припал мордой к земле, и свет фонаря нашёл то, что он обнюхивал.

Сон Мин присел и поднял это. Сначала он подумал, что это пустая пачка чипсов, но потом узнал упаковку и понял, почему Каспаров остановился. Это был пакетик «Хиллман Пэтс», противопаразитарного средства, которое Сон Мин купил однажды в зоомагазине, когда у Каспарова завелись аскариды. В средство добавляли ароматизатор, который настолько нравился собакам, что Каспарову стоило лишь увидеть пакетик с этим веществом, как он принимался так дико вилять хвостом, что Сон Мин думал, будто он собирается взлететь. Сон Мин смял пакет и положил в карман.

— Поедем домой, Каспаров? Время ужинать.

Каспаров посмотрел на него так, словно понял слова и решил, что его владелец сошёл с ума. Он повернулся, Сон Мин почувствовал сильный рывок и понял, что у него нет ни малейшего шанса и что они уходят глубже туда, куда он больше не хотел идти.

 

— Самое удивительное, что когда некоторые из таких паразитов достигают твоего мозга, они начинают брать верх, — сказал Прим. — Контролируют твои мысли. Желания. И паразит будет приказывать тебе делать то, что необходимо для продолжения его естественного цикла. Ты становишься послушным солдатом, готовым умереть, если это потребуется, — Прим вздохнул. — И, к сожалению, зачастую именно это и требуется, — он поднял брови. — О, ты думаешь, что это звучит как ужастик или научная фантастика? Но тебе стоит знать, что некоторые из этих паразитов не столь редки. Большинство хозяев живут и умирают, не зная о присутствии паразита, как, вероятно, в случае с Боссом и Лизой. Мы верим, что боремся, работаем и жертвуем своей жизнью ради своей семьи, страны, собственного наследия. А на самом деле всё это для паразита, кровососа, удобно устроившегося в своей штаб-квартире, твоем мозге, который и принимает решения.

Прим наполнил их бокалы красным вином.

— Мой отчим обвинял мою мать в том, что она именно такой паразит. Утверждал, что она начала отказываться от ролей, потому что он был богат, поэтому она могла просто сидеть дома и пропивать его деньги. Конечно, это было неправдой. Во-первых, она не отказывалась от ролей, но ей перестали предлагать их. Потому что она целыми днями пила дома и начала забывать свои реплики. Мой отчим был очень богатым человеком, так что её пьянство никак не могло сделать его нищим, мягко говоря. Кроме того, это он был паразитом. Который поселился в мозгу моей матери, заставляя её видеть вещи такими, какими он хотел, чтобы она их видела. Чтобы она не замечала, что он делал со мной. Я был всего-навсего ребёнком и думал, отец вправе, что он может требовать такое от сына. Нет, я не думал, что каждого шестилетнего ребёнка заставляют лежать голым в постели со своим отцом и удовлетворять его, или сыплют угрозами, что убьют их мать, если они скажут об этом кому-либо хоть слово. Но я был напуган. Так что я ничего не рассказывал, но пытался показать матери, что происходит. Надо мной всегда издевались в школе из-за моих зубов и… да, наверное, из-за того, как жертва сексуального насилия обычно себя ведёт. Крыс, так меня называли. Но я начал врать и воровать. Начал прогуливать школу, убегать из дома, брать деньги у мужчин, чтобы подрочить им в общественных туалетах. Одного из них я ограбил. Проще говоря, мой отчим поселился и в моём мозгу, и в мозгу моей матери, постепенно уничтожая нас, по кусочкам. Кстати, о кусочках…

Прим проткнул вилкой последний кусок в своей тарелке. Вздохнул.

— Но теперь всё кончено, Бертина, — он крутил вилку, изучая бледно-розовый кусок мяса. — Теперь я тот, кто гнездится в мозгу и отдаёт приказы.

 

Сон Мину пришлось бежать, чтобы не отставать от Каспарова, который тянул его ещё сильнее. Пёс начал издавать что-то вроде отрывистого кашля, будто пыталась избавиться от чего-то, застрявшего в горле.

Сон Мин делал то, чему научился будучи следователем. Когда он был практически полностью в чём-то уверен, то проверял собственные выводы, пытаясь перевернуть всё с ног на голову. Неужели то, что он считал невозможным, всё-таки возможно? Может ли, например, Бертина Бертильсен быть ещё жива? Она могла сбежать, уехать за границу. А может, её похитили, и она сидит сейчас взаперти в подвале или какой-нибудь квартире, возможно, вместе с похитителем в этот самый момент.

Внезапно они вышли из леса и оказались на поляне. Свет фонаря сверкал на воде. Они были у небольшого озера. Каспаров хотел добраться до воды и потащил за собой Сон Мина. В свете луны мерцала берёза, склонившаяся над водой, и Сон Мин на мгновение увидел нечто похожее на толстую ветку, тянущуюся до самой воды так, как будто дерево пило. Он направил свет на ветку. Которая не была веткой.

— Нет! — закричал Сон Мин, дёргая Каспарова обратно.

Крик эхом отозвался с другой стороны озера.

Это было тело.

Оно свисало с самой нижней ветки берёзы, перегнувшись в области бёдрах.

Босые ноги были чуть выше поверхности воды. Женщина — он сразу понял, что это была женщина — была раздета ниже пояса, как и Сюсанна. Её живот также был обнажён, потому что платье было задрано до бюстгальтера и свисало к воде, закрывая голову, плечи и руки. Под вывернутым наизнанку краем платья виднелись только её запястья, а пальцы опускались ниже поверхности воды. Первой мыслью Сон Мина была надежда, что в озере не водится рыба.

Каспаров сидел неподвижно. Сон Мин потрепал его по голове.

— Хороший мальчик.

Он достал свой телефон. Покрытие сети и на ферме было плохим, а здесь же индикатор сигнала и вовсе опустился до одного деления. Но GPS работал, и когда он отмечал своё местоположение, то заметил, что дышит через рот. Не то чтобы запах был настолько силён, просто его мозг — после пары неприятных инцидентов — начал автоматически делать так, когда понимал, что находится на месте преступления. Его мозг также сообразил, что для того, чтобы установить, что это Бертина Бертильсен, ему необходимо положить фонарь на землю и, схватившись за ствол дерева одной рукой и наклонившись над водой, приподнять подол платья, чтобы он мог увидеть её лицо. Проблема заключалась в том, что он мог при этом положить руку на ствол в том же месте, что и преступник, и испортить отпечаток пальца.

Он вспомнил про татуировку. Логотип «Луи Виттон». Посветил на её лодыжки. Они были такими белыми в ярком свете, будто она была сделана из снега. Никакого логотипа «Луи Виттон». Что это значит?

Где-то в темноте ухнула сова, по крайней мере, он предположил, что это была сова. Он не видел внешнюю часть её левой лодыжки, возможно, там и была татуировка. Он пошёл вдоль берега, пока не оказался под правильным углом, и снова посветил на неё.

Вот и она. Чёрная на белоснежном. L над V.

Это была она. Должна была быть она.

Он снова достал свой телефон и позвонил Катрине Братт. Всё ещё нет ответа.

Странно. Отвечать на звонки от Харри Холе можно и по желанию, но для тех, с кем он работает, главный детектив всегда должен быть доступен, это было негласным правилом.

 

— Итак, видишь ли, Бертина, мне нужно выполнить важное задание.

Прим перегнулся через стол и положил руку на её щёку.

— Мне просто жаль, что тебе пришлось стать частью этого задания. И мне жаль, что сейчас я должен покинуть тебя. Это будет наша последняя ночь вместе. Потому что, хоть я и знаю, что ты хочешь меня, но ты не та, кого я люблю. Вот, я произнёс это. Скажи, что ты прощаешь меня. Нет? Ну пожалуйста. Милая девочка, — Прим тихонько посмеялся. — Ты можешь пытаться сопротивляться, Бертина Бертильсен, но ты же знаешь, что я могу возбудить тебя в любой момент малейшим прикосновением.

Он сделал это, она не могла ему помешать. И, конечно же, она засияла для него. В последний раз, подумал он, поднимая свой бокал в прощальном тосте.

 

Сон Мин связался с криминальным отделом, они были в пути. Всё, что он мог делать, это сидеть на пеньке и ждать. Он почесал лицо и шею. Комары. Нет, мошки. Маленькие комары, которые сосут кровь даже у более крупных комаров. Он выключил фонарь, чтобы сохранить заряд батареи, и едва мог разглядеть тело прямо перед собой.

Это была она. Конечно, это была она.

Но всё же.

Он проверил время, уже теряя терпение. Где же Катрина? Почему она не перезвонила?

Сон Мин нашёл на земле длинную тонкую ветку. Снова включил фонарь и, положив его на землю, встал на берегу, с помощью ветки подцепив край платья. Поднял его. Выше. И ещё выше. Он уже видел её обнажённые плечи, ждал, когда сможет увидеть длинные каштановые волосы, которые она носила распущенными на виденных им фотографиях. Были ли они собраны? Были ли...?

Сон Мин издал странный звук, похожий на уханье совы. Он просто потерял контроль, издал звук, уронил ветку в воду, а платье вернулось на место, закрыв то, что заставило его этот звук издать. Закрыв то, чего там не оказалось.

 

— Бедняжка, — прошептал Прим. — Ты так красива. И всё равно отвергнута. Это несправедливо, не так ли?

Он не поправил её голову после того, как две ночи назад ударил по столу, и из-за сотрясения голова немного склонилась набок. Голова была установлена на торшере, который он поставил перед стулом по другую сторону стола. Когда он нажимал выключатель на проводе, лежавшем поперёк стола, включалась 60-ти ваттная лампочка внутри головы Бертины, и свет изливался из её глазниц, окрашивая зубы в её зияющем рту в синий цвет. Человек без воображения сказал бы, что это напоминает тыквенную голову на Хэллоуин. В то время как человек с чуть большим воображением увидел бы, что вся Бертина — по крайней мере, та её часть, что не осталась у озера в Эстмарке — светилась, сияла от радости. Да, мужчина легко мог представить, что она любит его. И Бертина любила его, желала во всяком случае.

— Если это послужит тебе неким утешением, заниматься любовью с тобой мне понравилось больше, чем с Сюсанной, — сказал Прим. — У тебя более привлекательное тело, и… — он облизнул вилку. — Твой мозг мне нравится больше. Но… — Он склонил голову набок, с сочувствием глядя на неё. — Мне пришлось съесть его ради жизненного цикла. Для яиц. Для паразитов. Для мести. Только так я могу стать целым. Только так меня могут любить таким, какой я есть. Да, я понимаю, что это, наверняка, звучит пафосно. Но это правда. Быть любимым — это всё, чего каждый из нас хочет, не правда ли?

Он нажал указательным пальцем на выключатель. Лампочка в голове погасла, гостиная осталась лежать в полумраке.

Прим вздохнул.

— Да, я боялся, что именно так ты это и воспримешь.

 

ГЛАВА 19

Вторник

Звоночки

 

Катрина слушала Сон Мина.

Закрыв глаза, она представляла себе место преступления, пока он говорил. Ответила, что ей не нужно видеть это самой, что она отправит пару детективов, а затем изучит фотографии с места происшествия. И извинилась за то, что была недоступна по телефону. Она выключила его, когда укладывала ребёнка спать, и, должно быть, очень хорошо исполнила «Блюмена», потому что тоже заснула.

— Может быть, это потому, что ты слишком много работаешь, — сказал Сон Мин.

— «Может быть» тут явно лишнее, — сказала Катрина. — Но так можно сказать обо всех нас. Назначь пресс-конференцию на завтра в десять. Я попрошу криминалистов относиться к этому делу как к приоритетному.

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Сон Мин.

Катрина нажала «Отбой» и сидела, уставившись на телефон.

Бертина Бертильсен была мертва. Всё было так, как и ожидалось. Теперь её нашли. Всё было так, как она надеялась. Место и то, как её нашли, подтвердили подозрение, что убил их один человек. Всё так, как они и опасались. Потому что это означало, что могут быть ещё убийства.

Катрина услышала хныканье за дверью. Она сказала себе, что останется сидеть на месте и будет слушать дальше, но не смогла, встала с кухонного стула и на цыпочках подошла к двери. Там было тихо, слышалось только ровное сонное дыхание Герта. Она солгала Сон Мину. Она читала, что в среднем мы слышим ложь двести раз за день, в большинстве случаев, к счастью, безобидную, которая участвует в социализации. Это была одна из таких. Правдой было то, что она выключила телефон, чтобы уложить ребёнка спать, но неправдой — что сама при этом уснула. Она не включила его снова, потому что Арне обычно звонил сразу после того, как она укладывала Герта, зная, что именно тогда он сможет её застать. Конечно, это было приятно. В конце концов, он просто хотел услышать, как прошёл её день. Узнать о её маленьких радостях и разочарованиях. В последнее время — с тех пор, как стали пропадать девушки — она в основном делилась своими разочарованиями, что было вполне естественно. Но он терпеливо слушал, задавал уточняющие вопросы, которые говорили, что ему интересно, делал всё, что должен делать хороший, поддерживающий друг и потенциальный бойфренд. Просто сегодня вечером она действительно была не в настроении, ей нужно было побыть наедине со своими мыслями. Она решила выдать ту же невинную ложь о том, что она просто заснула, когда завтра об этом спросит Арне. Она думала о Харри и Герте. Как ей разрешить эту дилемму. Потому что она увидела это в глазах Харри, ту же беспомощную любовь, которую она видела в глазах Бьёрна, когда он смотрел на сына. Сын Бьёрна и сын Харри. Насколько сильно она должна и может вовлекать Харри в свои дела? Что касается её самой, то она хотела иметь как можно меньше общего с Харри и его жизнью. Но что насчёт Герта? Какое она имела право отнимать у него ещё одного отца? Разве её собственный отец, неуравновешенный пьяница, не был ею по-своему любим? Не был человеком, без которого она не смогла бы жить?

Она снова включила мобильный перед тем, как лечь спать, надеясь, что там не будет никаких сообщений. Но их было два. Первое, от Арне, было любовным посланием, которые, очевидно, по мнению его поколения, не требовали соблюдения высоких стандартов:

«Катрина Братт, ты — Женщина, а я — Мужчина, который любит тебя. Спокойной ночи».

Она увидела, что оно было отправлено недавно и что на самом деле он не пытался дозвониться ей, пока телефон был выключен, так что, вероятно, он был чем-то занят.

Другое было от Сон Мина и соответствовало стилю, с которым она была более знакома:

«Бертина найдена. Позвони мне».

Катрина пошла в ванную и взяла свою зубную щётку. Посмотрелась в зеркало. «Ты Женщина», да, верно. Но ладно, в хороший день это может быть оправдано. Она выдавила зубную пасту из тюбика. Её мысли вернулись к Бертине Бертильсен и Сюсанне Андерсен. И к женщине — пока что без имени — которая может быть следующей жертвой.

 

Сон Мин чистил свою твидовую куртку щёткой для одежды. Это была непромокаемая охотничья куртка от Алана Пейна, которую Крис подарил ему на Рождество. После разговора с Катриной он отправил ему текстовое сообщение с пожеланиями спокойной ночи. Поначалу его беспокоило, что именно он всегда отправлял подобные сообщения, в то время как Крис просто отвечал. Но сейчас всё было в порядке, именно таким был Крис, ему нужно было верить, что он главный в отношениях. Но Сон Мин знал, что если он не отправит сообщение однажды вечером, то уже на следующий день Крис будет разыгрывать из себя королеву драмы по телефону, ворча о том, что что-то не так, о том, что Сон Мин встретил кого-то другого или потерял интерес.

Сон Мин наблюдал, как сосновые иголки падают на пол. Зевнул. Знал, что надо поспать. Что у него не будет никаких кошмаров о том, что он пережил сегодня ночью. У него никогда их не было. Он не был вполне уверен, что это говорит о его личности. Коллега из Крипоса сказал, что эта способность, которую ему пришлось отключить, указывала на отсутствие эмпатии, и сравнил его с Харри Холе, который, по-видимому, страдал от того, что называли паросмией, дефектом, мешающим мозгу распознавать запах человеческих останков, что объясняло, почему Холе оставался невозмутимым на местах преступлений, когда других выворачивало наизнанку. Но Сон Мин не считал это недостатком, он просто верил, что обладает здоровой способностью разделять всё на части, держать свои личную и профессиональную жизни подальше друг от друга. Он ощупал карманы, на внешней стороне куртки, заметил, что в одном из них что-то есть, и достал это. Это был пустой пакет с логотипом «Хиллман Пэтс». Он уже собирался выбросить его в мусорное ведро, когда вспомнил, что, когда Каспаров в очередной раз заразился глистами, ветеринар порекомендовал другое противопаразитарное средство, потому что «Хиллман Пэтс» содержало вещество, которое теперь запрещено к ввозу и продаже в Норвегии. Это было по меньшей мере четыре года назад. Сон Мин повертел пакет в руках, изучая его, пока не нашёл то, что искал. Дата изготовления и срок годности.

Пакет был произведён в прошлом году.

Сон Мин снова перевернул пакет. Ну и что? Кто-то купил упаковку за границей и привёз её домой, вероятно, даже не зная, что она запрещена. Он задумался, не выбросить ли его. Пакет лежал в нескольких сотнях метров от места преступления, и было крайне маловероятно, что у убийцы была с собой собака. Но было что-то такое в нарушениях законов, что они обычно были связаны. Нарушитель правил остаётся всегда нарушителем правил. Серийный убийца-садист начинает с убийства мелких животных, таких как мыши и крысы. Потом разжигает небольшие костры. Затем пытает и убивает животных чуть покрупнее. Устраивает пожары в пустующих домах…

Сон Мин аккуратно сложил пакет.

 

— Дыра Сатаны! — закричала Мона До, уставившись на свой телефон.

— Что такое? — спросил Андерс из-за открытой двери ванной, чистя зубы.

— «Дагбладет»!

— Не нужно кричать. И у Сатаны нет..

— Чёрт! Воге пишет, что Бертина Бертильсен была найдена мёртвой. В Венггордене в Эстмарке, всего в нескольких километрах от того места, где они нашли Сюсанну.

— Оу.

— Да, оу. Оу, почему, чёрт их дери, у «Дагбладет» есть эта новость, а у «ВГ» — нет.

— Вряд ли они...

— ..имеют кого-то так много в своём аду? Нет, по-моему, там проходят те ещё порки. Я думаю, кто бы там ни был в этом аду, они имеют всех в рот, в нос и в уши, а те, кого они имеют, могут думать только об одной вещи хуже этого, и это работа в «ВГ» и то, что Терри Воге трахает их в задницу. Чёрт!

Она бросила телефон на кровать, когда Андерс скользнул под одеяло и прижался к ней.

— Я говорил тебе, что меня немного возбуждает, когда ты...

Она толкнула его.

— Я не в настроении, Андерс.

— ...не в настроении...?

Она оттолкнула его испытующую руку, но не смогла сдержать лёгкой улыбки, когда взяла свой телефон. Снова начала читать. По крайней мере, у Воге не было никаких подробностей с места преступления, так что маловероятно, что он разговаривал с кем-то, кто был там. Но как он так быстро узнал об обнаружении тела? Была ли у него нелегальная полицейская рация, могло ли всё быть так просто? Он понял, что происходит, прослушав те краткие, наполовину зашифрованные сообщения, которые использовала полиция, зная, что злоумышленники всегда подслушивают? А потом Воге просто выдумал остальное, основываясь на том, что он услышал, так что получилась подходящая смесь фактов и вымысла, которая почти могла сойти за настоящую журналистику? Во всяком случае, так было до сих пор.

— Кое-кто посоветовал мне попросить у тебя поделиться инсайдерской информацией, — сказала она.

— Да? А ты сказала им, что, к сожалению, я не занимаюсь этим делом, но что меня можно купить за необузданный секс?

— Прекрати, Андерс! Это моя работа.

— Значит, ты считаешь, что я должен дать тебе бесплатную информацию и подставить себя?

— Нет! Я просто имею в виду... это чертовски несправедливо! — Мона скрестила руки на груди. — У Воге есть кто-то, кто кормит его, пока я сижу здесь... умирая с голоду.

— Что действительно несправедливо, — сказал Андерс, садясь в постели, и его игривая весёлость улетучилась, — так это то, что девушки в этом городе не могут выйти на улицу, не рискуя быть изнасилованными и убитыми. Несправедливо, что Бертина Бертильсен лежит мёртвой в Эстмарке, в то время как два человека сидят здесь и думают, что мир несправедлив, потому что другой журналист раньше опубликовал новость или потому что уровень раскрываемости в департаменте снизится.

Мона сглотнула.

И кивнула.

Он был прав. Конечно, он был прав. Она снова сглотнула. Попыталась подавить вопрос, который так и рвался наружу: «Можешь ли ты позвонить кому-нибудь и спросить, как всё выглядело на месте преступления?»