Шеннон Кирк
Дело «Тенкилл»
Shannon Kirk.
TENKILL.
Серия «Новый мировой триллер».
Печатается с разрешения Polis Books
И литературного агентства Andrew Nurnberg.
Перевод с английского Александры Смирновой.
Оформление обложки Александра Воробьева.
Copyrights © 2023 by Shannon Kirk.
© Смирнова А., перевод, 2023.
© ООО «Издательство АСТ», 2023.
* * *
Посвящение
Лицам, ищущим убежища. Американскому союзу защиты гражданских свобод. Адвокатам, представляющим права лиц, ищущих убежища.
И нашему любимому Марти Фоли, который умер от коронавируса 11 декабря 2020 года. Марти умел рассказывать потрясающие истории, создавать невероятные скульптуры и картины. Он слишком рано покинул эту галактику. Я надеюсь, что он и в раю устраивает такие дикие вечеринки со своими крылатыми друганами и сплетает такие фантастические узоры, что даже инопланетяне, пролетая мимо этого измерения, приходят в восторг. Ещё я надеюсь, он встретился с Микеланджело и как следует обсудил с ним разновидности резцов и мрамора.
Несколько примечаний для читателей
ВРЕМЯ
Бо́льшая часть этой истории происходит в 2020 году и позже, но я изображаю мир, в котором никогда не было пандемии коронавируса. Не потому что я такая бесчувственная, а потому что эта история требует современных технологий, а героям необходимо работать в офисных зданиях и без ограничений пересекать границы штатов. Прошу прощения за такие авторские вольности.
МЕСТО
Места, упомянутые в этом романе, отчасти реальны, а отчасти вымышлены. Так что если вы знаете Милк-стрит в Бостоне, вы можете всерьёз задуматься, что там за здание номер такой-то и где от него проходит надземный мост к другому зданию, и попадётесь на мою удочку.
РЕПРОДУКТИВНЫЕ ПРАВА
С тех пор как я начала работу над этой книгой, многое изменилось. В том числе было принято катастрофическое решение Доббса об отмене федерального права на аборты, которое может привести к большой трагедии и смерти множества людей. Как писательнице мне очень важно высказаться по этому вопросу. Кроме того, читателю придётся смириться, если кто-то из моих героинь сделает аборт. Неважно, когда и почему, потому что это никого не касается, и это не меняет того, кто такая эта героиня и что делает в определённой истории. Это не имеет значения, а может быть, и имеет. Но вообще данная конкретная книга — о политической коррупции, которая позволяет конкретным лицам получать прибыль. В этом и мотивы Доббса.
ОТКАЗ ОТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ
Это художественное произведение, написанное в развлекательных целях, и, следовательно, оно никак не может быть авторитетом в отношении вопросов коррупции. Если вы хотите серьёзных книг на эту тему, пожалуйста, обратитесь к гораздо более достойным источникам, некоторые из которых я отмечаю в благодарственном слове. Это юридический триллер, не основанный на реальных событиях. Читатель должен понять, что я взяла на себя смелость использовать в своих целях фактические юридические процедуры, правила и прецедентное право. Ничто здесь не отражает моего мнения по юридическим вопросам.
ЛЮБИТЕЛЯМ ЖИВОТНЫХ
Среди множества персонажей этого романа есть пёс и кот. Не беспокойтесь, с ними ничего плохого не случится. Что касается людей, здесь я ничего не гарантирую.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ О НАСИЛИИ
Обратите внимание, что в этой книге упоминается насилие с применением огнестрельного оружия.
«Наши системы юридического образования, лицензирования адвокатов, судебного надзора и равноправных отношений просто недостаточно хороши, чтобы защитить юристов от такого оружия. Нам нужно работать лучше. Ничто не исправит наших ошибок. Но я бы начал с необходимости специально обучать студентов-юристов отстаивать свою позицию, когда от них или от кого-то другого требуют совершить поступок, подрывающий этику или демократию (подчёркиваю)».
Мэтью Сигал,
директор юридической службы Американского союза защиты гражданских свобод,
29 декабря 2020 г.
Сигал играет главную роль в документальном фильме «How to Fix a Drug Scandal»
(«Как исправить скандал с наркотиками»).
Часть I,
В которой я пытаюсь объяснить, почему я в бегах
Глава первая
Я смотрю с крытой веранды на море белых цветов, «кружев королевы Анны», и порхающих над их головками оранжевых монархов. В Массачусетсе август. Стоя здесь в спортивном костюме, я потягиваю шоколадный кофе, горячий и сладкий, с пенкой свежайшего молока. Тёплый ветерок, безмятежная обстановка, и на душе у меня должно быть спокойно, но ничего подобного. Этот великолепный, несколько потусторонний, пейзаж составляет резкий диссонанс с тем, что у меня внутри. Я здесь прячусь. И ненадолго, потому что скоро снова нужно будет бежать.
Я юрист с одиннадцатилетним стажем, и моя третья компания, крупнейший международный правовой центр, называется «Котон & Коверкот», или «КоКо», как называет её юридический блог «Выше закона», а также все студенты юридического факультета Лиги плюща, которые каждый год устраивают в колизеях связей, родословных и оценок смертельные бои за право получить вакансию летнего стажёра. Это такое безумие. Стажёры-мажоры, избалованные VIP-ложами на бейсбольных стадионах, обедами в особняках на берегу океана и коктейльными вечеринками на яхтах Хинкли
[1], готовы на всё, лишь бы восемьдесят, а то и сто часов в неделю просматривать документы для меня, помощника главного юрисконсульта.
Я их не виню — соблазн денег непреодолим, и мне хорошо говорить, когда я уже всем этим пресытилась. Но правда остаётся правдой: в обмен на ваше время получая неприличную зарплату и постоянно находясь в зале из хрома и стекла, битком набитом произведениями искусства, вы начинаете чувствовать себя кем-то особенным, кем-то неуязвимым, вы будто находитесь на своей собственной крутой планете. Всё это — строгие интерьеры, металл и гранёное стекло, стены, облицованные белыми эмалированными панелями, и полнейшая стерильность — как нельзя лучше подошло бы к моему нынешнему мироощущению, но сейчас я прячусь тут, среди безмятежного моря наивных расцветок и трепещущей жизни. Фиолетовая стрекоза приземляется на грубо сплетённое кресло, я смотрю на неё, она — на меня. Её крылья — полупрозрачные, зелёные с розовыми прожилками. Полная противоположность белых стен в залах компании «Котон & Коверкот».
Три дня назад я запрограммировала автоответчик для своей фирменной электронной почты. Типичное объяснение человека в отпуске, который не может регулярно проверять ни электронную почту, ни голосовую. Не сомневаюсь, что партнёры и коллеги, получившие это сообщение, продолжают отправлять мне ответы, которые начинаются со слов: «Грета, извините за беспокойство. Я понимаю, что вы в отпуске, но…» Наверняка я знать не могу, потому что свой фирменный айфон я оставила в своём пентхаусе в Бостоне, поскольку фирменное программное обеспечение отслеживает GPS с точностью авиаудара. Мне ли этого не знать. Именно я внедрила расширенную программу управления информационной безопасностью «КоКо» на мобильных устройствах. Я имела в виду оборонительную безопасность. Я не знала, что они будут использовать её для наступательного шпионажа.
Они наверняка уже что-то заподозрили. Находясь в настоящем, нормальном отпуске, я всегда, как и все юристы «КоКо», отвечаю на электронные письма в течение часа, в чём бы ни заключался вопрос в них. За эти три дня я не ответила ни на одно. И я не буду пользоваться своим личным айфоном, привязанным к анонимной подставной компании, которую я создала месяц назад, чтобы войти в веб-почту моей фирмы, потому что входы в систему по этим IP-адресам они тоже отслеживают. Я никому не говорила, куда еду в «отпуск». И уж точно не говорила, что скопировала электронные письма другого партнера и скрываюсь от своей же фирмы.
Как всё это началось? Я думаю об этом, глядя на чёрно-оранжевых бабочек, порхающих передо мной в каком-то немыслимом количестве. Это всё настоящий сюр. Обстоятельства, по которым я оказалась здесь, среди бешеного буйства природы сельской местности Массачусетса, не сообразны вообще ни с чем, и я, должна признаться, ошарашена. Мне нужно время, чтобы сосредоточиться, восстановить концентрацию, переждать бурю — тем более что, вынуждена признать, буря только начинается и в дальнейшем у меня не будет права на ошибку. Но многое уже успело произойти.
Всё началось с одного из летних стажёров, одной из тех несчастных испорченных душ, который ударил камнем о камень и высек искру подозрений в фирменной коррупции, с прошлого года беспокоивших и меня. Этот парнишка, белобрысый Брэд, полтора месяца назад явился в мой кабинет из стекла и хрома, расположенный в восьмом секторе так называемого «караульного этажа» Пруденшл-билдинг (от нумерации этажей «КоКо» отказывается). Я отметила, как этот Брэд двадцати пяти лет от роду скользит глазами по моему бейджику с именем ГРЕТА ВИНЕТ СЕВИЛЛ.
Убедившись, что я действительно тот самый партнёр, к которому его направили, Летний Брэд вошёл в мой кабинет. Я заметила, как он сканирует взглядом окна от пола до потолка, выходящие на Фенуэй и извилистую чёрную ленту реки Чарльз, битком забитую судами. Я поправила наше фото с Генри, моим коллегой по бывшей фирме, и ещё одно фото, где мы с братом Тоби и тётей Вайолет незадолго до того, как она исчезла. Эти фотографии в рамках — единственное, что когда бы то ни было стояло у меня на столе и вообще где угодно.
— Здравствуйте, я Брэд, — сказал Летний Брэд надтреснутым голосом, продолжая бегать глазами по моему кабинету и стесняясь смотреть непосредственно на меня, и уселся в чёрное с хромированным покрытием кресло для посетителей.
— Я знаю. Мы с вами переписывались, — ответила я шутливо, улыбаясь и всей душой желая растопить лёд и снять его напряжение, но это не помогло. — Приятно познакомиться с вами лично, Брэд. Надеюсь, лето в «КоКо» вам понравится. Третий курс юридического факультета — это очень волнительно, но вместе с тем он самый лёгкий. — Я изо всех сил старалась быть милой в надежде, что он расслабится.
— А-а, да. Да, — сказал он быстро и нервно. — Так вот, я прислал вам файл в PDF и …
— Да, он открыт у меня на компьютере. Давайте вместе посмотрим.
Летний Брэд терпеливо ждал, что я скажу, пока я просматривала его папку с «ключевыми» документами. «Ключевые» означает, что они были очень актуальны для дела, которое мы защищали для торговой ассоциации. Брэд и другие сотрудники обнаружили эти «ключевые» документы посреди океана других документов нашего клиента — больше трёх миллионов. Команде пришлось как следует поработать с помощью модернизированных программных платформ, которые носят футуристические названия CaseSpaceAI и CaseCore, но на самом деле это всего лишь хорошие платформы, помогающие более эффективно организовывать клиентские документы.
Ведущий партнёр, который занимается отношениями с клиентами, выбрал меня в качестве ведущего специалиста по электронному обнаружению. Моя работа, как всегда, состоит в том, чтобы проводить со трудников через «непрерывное активное обучение с использованием технологий» при просмотре документов. Звучит устрашающе, но концепция довольно проста. Если вы знаете, как работают Pandora или Spotify, как эти музыкальные приложения «учатся» на том, что слушатель поднимает и опускает большой палец на каждой песне, а потом подбирают песни, похожие на то, что ему нравится, то вы поймёте и эту технологию. По сути, младший сотрудник, отмечающий документ как имеющий отношение к данному делу, мало чем отличается от Pandora. Чем больше нужных документов он отмечает, тем больше их находит технология, и вот как это работает.
Очевидно, это эффективный способ просмотреть три миллиона документов, что Брэд и его соратники этим летом и проделали с документами конкретной торговой ассоциации. Гораздо эффективнее, чем просматривать три миллиона документов один за другим в произвольном порядке. Но, конечно, и сложнее, однако же благодаря этому у меня и есть работа.
Из всей команды ребятишек, проводивших проверку документов, вместе со мной просмотреть ключевые документы вызвался вот этот вот Летний Брэд. Я задалась вопросом, уж не думал ли он, что мы будем обсуждать такие вопросы онлайн, потому что, оказавшись в моём реальном офисе, он ёрзал в кресле и бормотал что-то неразборчивое по поводу каждого документа. Я сквозь зубы бормотала «хмм», надеясь, что он как-нибудь поймёт намёк и отстанет, дав мне спокойно почитать, но в конце концов встала и, цокая трёхдюймовыми каблуками, подошла к окну и опустила штору, поскольку в полдень в безоблачный день рикошетные блики моих прогрессивных очков «кошачий глаз» меня просто убивают. Брэд вздрогнул, потеряв вид на Фенуэй, от которого у него, как я уже успела заметить, текла слюна. Судя по всему, он страстно желал покинуть мой холодный кабинет и отправиться в какую-нибудь летнюю поездку, пусть даже рабочую.
Я нажала ключевой документ № 10. Шрифт был крошечным, поэтому я сняла прогрессивные очки и надела другие, для чтения.
— Ой-ой, подождите, — вдруг забормотал он, наклонившись над моим пустым столом и наблюдая, как я быстро читаю электронное письмо. Я была на второй странице из трёх и не понимала, почему это письмо было помечено как ключевое. Оно выглядело как совершенно неуместная заметка сотрудника торговой ассоциации о годовых бюджетах, не имевшая ничего общего с рассматриваемым делом, для защиты которого нас наняли. То, как Брэд, сидя в кресле для посетителей, смог прочесть то, что читала я, объясняется тем фактом, что у двадцатипятилетних юристов, даже подающих надежды, глазные яблоки пока ещё тоже подают надежды. Ну а я в своих очках для чтения как следует прищурилась и увеличила шрифт.
— Это, гмм … это ошибка. Я его помню. Мне показалось, я его пометил как не имеющий отношения, — забормотал Брэд. — Простите. Простите, я не хотел. Простите.
Тем не менее я продолжила читать, потому что моё внимание привлекла строка в электронной табличке на третьей странице. Шрифт был самым мелким, какой только можно представить, и к тому же эта таблица была откуда-то вырезана и вставлена, отчего буквы стали зернистыми, а ячейки смазались, но я изо всех сил напряглась и всё-таки разглядела то, что пыталась разглядеть. В верхней строке было указано, что данные относятся к 2014 году. Возможно, это меня и привлекло. Зачем вставлять в новое электронное письмо данные семилетней давности о текущих бюджетах? Я уменьшила увеличение, притворившись, что не увидела в этой крошечной полустроке, затерянной в размытых и размазанных таблицах, ничего имеющего значения. Но это имело значение, потому что там было написано «Т. Ханиуэлл, сметная ежемесячная стоимость
— 80 000$».
И для меня, с учётом того, что я знала и подозревала, эта строчка стала розовым неоновым рекламным щитом посреди выжженной пустыни.
«Т. Ханиуэлл,
сметная ежемесячная стоимость — 80 000$».
Размытый и нечёткий шрифт резко стал полужирным, размера двадцать шесть.
— Значит, это ошибка, Брэд? Вы не хотели отметить это письмо?
Он ссутулился, его бледная физиономия покраснела.
— Хммм, да. Ага. Уфф. Простите, — промямлил он.
Его волнение по причине того, что он ошибся, раскрасневшееся лицо, капли пота над рыжеватыми бровями, ссутуленная спина и постоянное хмыканье сказали мне, что он понятия не имеет о ценности документа. Брэд был прав, это не имело отношения к рассматриваемому делу. Но ссылка на любой платеж, любая ссылка на «Т. Ханиуэлл» вообще, в документах этой конкретной торговой ассоциации — торговой ассоциации, представленной фирме партнёром …
Больше всего меня беспокоили мои подтверждённые подозрения и предупреждения, которые я получила. Если совсем просто, заказчиком была группа частных правоохранительных органов: частные коммерческие тюрьмы, наёмная охрана, частная охрана, частные расследования. Я была обеспокоена тем, что партнёр, ответственный за этого клиента, Рэймонд Ханиуэлл, был замешан в незаконной схеме финансирования кампании, связанной с частными тюрьмами повсюду, но особенно на границе с Техасом. Той кампании, что запирала детей беженцев в морозильных камерах после того, как правительство США ввело политику нулевой терпимости, чтобы оторвать этих детей от их родителей. Основываясь на том, что я узнала в этом году, я выстроила теорию, что наш новый партнёр в прошлом выступал под псевдонимом Теодор Ханиуэлл, чтобы скрыть свою причастность к схеме пожертвований в тюрьму и откатов.
Если честно, единственная причина, по которой я согласилась стать ведущим специалистом по электронному раскрытию информации в этом деле, заключалась в том, что мне очень хотелось доказать свою теорию. Я знала, что есть ещё аргументы. У меня были веские основания подозревать большее. Но сложность заключалась в поиске доказательств, которые Ханиуэлл и другие не смогли бы отрицать. И одному Богу известно, что ещё я могла бы выяснить.
— Все в порядке, Брэд. Не беспокойтесь, — сказала я, призвав на помощь всё своё хладнокровие, чтобы казаться бесстрастной. Ничего не выдать. Я надеялась, что он не заметит, как сильно я сжала ноги, чтобы не забарабанить пятками по полу.
— Ладно. Ладно. Это … уффф. Можно, я как бы, хмм … выйду? Через час будет, э-э, летний матч «Ред Сокс»
[2], и я, э-э, хотел выпить с коллегой пива …
Я сразу поняла, что в конце лета Брэду не предложат вакансии в компании «Котон & Коверкот». Бедняжка был слишком откровенным, чтобы попасть куда-то получше Гарвардского «Юридического обозрения», он был типичным, слишком типичным стажёром. Если бы он каким-то чудом и получил эту вакансию, я, может быть, могла бы скрыть его от глаз менее снисходительных партнеров и набраться терпения, чтобы как следует над ним поработать. Я научила бы его по крайней мере не отпрашиваться посреди обсуждения дела, чтобы попить пива и посмотреть бейсбольный матч. Научила бы никогда не падать духом и не излучать ничего, кроме абсолютной уверенности, если он хочет работать в группе «КоКо», которая занимается судебными разбирательствами с высокими ставками. Но у Брэда не было ни актёрских способностей, ни врождённого инстинкта безупречно и невозмутимо играть свою роль. У него не было даже здравого смысла, чтобы придумать что-то получше, чем намерение выпить пива, и это означало, что в «КоКо» он не выживет. Что касается ошибки в ключевом документе, так происходило постоянно. Но дело в том, что Брэд не понял самого главного — он был прав. Это было и осталось ключевым. Настолько ключевым, что подтолкнуло меня сделать то, что я в конечном итоге сделала.
Бог ты мой, что же я сделала?
Глава вторая
Когда адвокаты пишут ходатайства — ещё их называют прошениями, они, как правило, хотят что-то получить от судьи. Есть ходатайства о принуждении, в которых вы просите потребовать от противной стороны предоставить вам документы или другие доказательства. Есть ходатайства о вынесении решения в порядке упрощённого производства, в которых вы просите принять решение о том, что вы выиграли дело, потому что факты и закон настолько в вашу пользу, что вам не требуется показываться перед судом присяжных. Это только два примера. Между ходатайством о принуждении и ходатайством об упрощённом судебном разбирательстве существует множество так называемых раскрытий, когда стороны судебного разбирательства обмениваются документами, данными …
Любой информацией, которая, по их мнению, подкрепит их требования или защиту. И вот чем занимаюсь я: открытием электронных данных. Собирать документы, просматривать миллионы документов, чтобы найти то, что запрашивает другая сторона, — моя работа. Кроме того, я выполняю и другие задачи, исходя из потребностей клиента, в частности, занимаюсь компьютерной криминалистикой или защитой клиентов от взлома данных хакером.
В этих ходатайствах, в самом их начале, почти всегда есть раздел «Факты». В этой части судье сообщаются факты, подтверждающие, почему вы просите суд заставить другую сторону что-то сделать, или что-то остановить, или каким-то образом вынести решение в вашу пользу. Так вот какие факты могу привести я после того, как Летний Брэд сбросил на меня свою вонючую бомбу в виде Ключевого документа № 10 полтора месяца назад.
ХОДАТАЙСТВО, ОБЪЯСНЯЮЩЕЕ,
ПОЧЕМУ Я В БЕГАХ
ФАКТЫ.
С позволения Суда, представленные факты таковы:
1) Примерно 3 мая 2011 года Грета Винет Севилл перешла в свою вторую юридическую фирму «Стоукс & Крейн» в качестве младшего юриста. Она проработала там восемь лет, до 14 мая 2019 года, когда стала партнёром юридической фирмы «Котон & Коверкот».
2) До 1 июня 2020 года, когда он ушел в отставку, Рэймонд Ханиуэлл был Генеральным прокурором США при тогдашнем президенте Хьюберте М. Дэвисе II.
3) Примерно 3 июня 2020 года Рэймонд Ханиуэлл присоединился к юридической фирме «Котон & Коверкот» в качестве партнера бостонского офиса.
Учитывая широко известные противоречия администрации Дэвиса и роль Ханиуэлла в содействии широко критикуемым действиям администрации Дэвиса, заявитель ходатайства, Грета Винет Севилл высказала свое возражение управляющему партнёру «Котон & Коверкот» в электронном письме следующим образом:
Кому: Тим Котон.
От: Грета Винет Севилл.
Дата: 5 июня 2020 г.
Тема: Рэймонд Ханиуэлл.
Тим, это неприемлемо. Я понимаю, что работаю в фирме всего год, но позвольте мне прояснить: я не соглашусь работать над какими-либо делами совместно с Ханиуэллом. Многие мои коллеги также этим расстроены. Фирма должна пересмотреть данное решение, принятое, как я хотела бы отметить, без согласия большинства и, следовательно, нарушающего контракт. Если бы я знала, что «КоКо» собирается сотрудничать с Ханиуэллом после того, как он покинул пост генерального прокурора, я бы никогда не ушла из «Стоукс & Крейн». Тим, как вы объясните такое решение, когда мы взялись за несколько дел о предоставлении убежища на безвозмездной основе? Чем оправдаете такое лицемерие? Грета.
Управляющий партнёр ответил следующее:
Кому: Грета Винет Севилл.
От: Тим Котон.
Дата: 5 июня 2020 г.
Ответ на: Рэймонд Ханиуэлл.
Грета, вам следует быть осторожнее с клеветой на другого адвоката. Ханиуэлл — уважаемый адвокат с большими связями с клиентами и двадцатидевятилетней практикой за плечами. Обвинения в отношении администрации Дэвиса — это всего лишь утверждения.
Ханиуэлл имеет право защищать себя. Я не вижу конфликта между ним и нашими делами о предоставлении убежища на безвозмездной основе.
Мисс Севилл ответила следующим образом:
Кому: Тим Коттон.
От: Грета Винет Севилл.
Дата: 5 июня 2020 г.
Тема: Рэймонд Ханиуэлл.
Тим, они сажали детей. В определённый период. И это даже ещё не самое страшное. Они творили дела и похуже. Не будем делать вид, что это не так. Я согласна, что Рэймонд Ханивелл имеет право защищать себя. В случае, если кто-либо из нынешней администрации действительно предпримет необходимые шаги для расследования, обвинения и судебного преследования. Но как мы убеждаемся снова и снова, люди, наделённые властью, редко предстают перед правосудием. Их раз за разом прощают, и они получают высокие посты, как и Ханиуэлл. Вы прекрасно знаете весь жуткий список того, в чём их с Дэвисом справедливо обвиняют, поэтому я не буду его здесь повторять. Я отмечаю, что вы, очевидно, уже приняли решение, и я не хочу обсуждать это с вами в данный момент. Моя позиция ясна.
1. Среди многих известных разногласий с администрацией Дэвиса наиболее важными для этого предложения являются следующие:
а) 1 мая 2019 года генеральный прокурор Ханиуэлл приказал частной милиции, нанятой Белым домом, применить слезоточивый газ к журналистам, которые собрались, чтобы задать вопросы президенту Дэвису. Позже Ханиуэлл заявил, что, по его мнению, кто-то из участников схватки выкрикнул «Атака», но ни одна из 152 видеозаписей этого события не подтверждает этого заявления.
б) 14 марта 2020 г. газета «Нью-Йорк Таймс» сообщила, что компания Ханиуэлла разработала директиву о немедленном разделении и отдельном судебном преследовании семей, пересекающих границу Техаса со стороны Мексики, независимо от того, насколько маленькими были дети. Даже если, как указывалось в директиве, ребёнок находился «на грудном вскармливании». В соответствии с директивой дети должны были быть помещены в одну из частных тюрем администрации.
Позвольте мне повторить последний факт: в соответствии с директивой Ханиуэлла дети должны были быть заключены в частную тюрьму администрации. Ту самую частную тюрьму что является членом торговой ассоциации клиента, среди документов которой Летний Брэд нашёл ключевой документ № 10, в котором указаны ежемесячные платежи Т. Ханиуэллу по меньшей мере семилетней давности.
Потребовалась бы глобальная работа, чтобы лишить все остальные факты эмоций, цветов, звуков и внутренних мыслей, которые на первый взгляд к делу не относятся и которые суду вообще не интересны.
Когда я начинаю думать об этих дополнительных фактах, меня прерывает голос единственного в этом заповеднике бабочек-монархов человека, напевающего свою любимую песню: «Прощай, Голливуд» Эминема. Этот голос ветер разносит на два акра.
Глава третья
Я закрываю глаза, спрятанные за авиаторами, выписанными по сложному оптометрическому рецепту — они не такие навороченные и предназначены только для дали, и стараюсь сосредоточиться на шуме ветра, на том, как он поёт в алюминиевых трубках и ракушках колокольчиков, свисающих с крыши над крыльцом. Я не хочу думать обо всех них, о виновниках, сговорщиках, об их преступлении — возможно, о преступлениях, во множественном числе, — а хочу лишь спокойно насладиться горячим кофе.
Ставлю мысли на паузу.
Ведь кто я теперь?
Неужели я закончу как тётя Вайолет, пропавшая без вести? Или как мой любимый брат Тоби, живущий один в лесах Вермонта?
Единственный человек на многие мили закрывает дверь хозяйственной постройки позади поля цветов и бабочек. Она скоро вернется в коттедж.
Кто отказывается от блестящей карьеры и собственной фирмы ради невыполнимой миссии по свержению бывшего генерального прокурора?
Мне тридцать семь. Я должна была бы сидеть за пустым столом одного из тринадцати офисов «КоКо» — в Токио, Нью-Йорке, Гонконге, Лондоне, округе Колумбия, Южной Каролине или самого нового, в Бостоне, где я сейчас в основном и работаю, хотя там тоже бываю редко. Большую часть года я путешествую. Всегда первым или бизнес-классом. Я должна была бы подписывать документы, составленные младшими сотрудниками. Или читать подшивку в формате PDF и готовиться к слушаниям в том федеральном окружном суде, в какой корпоративные клиенты фирмы захотят меня отправить, чтобы удовлетворить обременительный спрос на слишком большое количество гигабайт клиентских данных. Или устраивать в Сохо званый обед для женщин — партнёров по бизнесу, по цене сто долларов за блюдо, представляющее собой горсть вялых листьев и кусочек лосося толщиной в дюйм. Но я совсем в ином мире, я прячусь здесь с украденными электронными письмами, которые могли бы — если я права насчёт их содержания и если я смогу это провернуть — уничтожить Рэймонда Ханиуэлла, возможно, «Котон & Коверкот» и бог знает кого еще. Клиенты нашей фирмы — политики, глобальные корпорации, генеральные директора, влиятельные торговые ассоциации и даже целые государства.
Открываю глаза, жду, пока хозяйка дома поднимется на крыльцо коттеджа. Я слышу, как она что-то напевает, прибирая флигель. Она не заслуживает такого риска. Я очень перед ней виновата за то, что здесь нахожусь, потому что я знаю в глубине души, что куда бы я ни пошла, я тащу за собой опасность. Я перешла дорогу слишком многим.
Стайки монархов красными гирляндами вьются над оранжевыми, белыми и зелёными полями за этим крыльцом; они чертят в воздухе узоры и пикируют вниз, а я наблюдаю за ними, думая и думая о своём недавнем прошлом и о своих следующих шагах. Горячая кружка кофе согревает руки, шоколад тает на языке. Кусты лаванды, обрамляющие крыльцо, источают резкий аромат. Неужели всё это наяву и я правда здесь, среди этих цветов, запахов, вкусов и страхов? Тёплый ветер гонит по участку лесные листья. И оттого, что в моей крови бушует адреналин, я слышу шорох каждого листа так отчётливо, будто волны переворачивают гальку на каменных пляжах океана. Вся эта безмятежность — лишь уловка. Моё тело знает правду. Пульс учащается, когда я думаю о том, что происходит сейчас, и о том, что ждёт меня в будущем. Я потягиваю шоколадный кофе, чтобы заглушить тревогу, заглушить тяжёлый часовой механизм в моей груди.
Монарх приземляется на край моей кружки. Я с ужасом думаю о том, что сейчас нахожусь именно тут и именно при таких обстоятельствах, пока он спокойно летит обратно к белым цветам. Да, я здесь. Я напоминаю себе, что я действительно здесь. Пусть даже вскоре мне предстоит покинуть это место, пока я здесь.
Как я сюда попала?
Одиннадцать лет назад партнёры в первой из трёх моих фирм поручили мне контракт с серьёзными нарушениями, чтобы я как следует наточила зубы. По большому счёту, не имеет значения, о чём речь или что я добилась своего с помощью одних только состязательных бумаг — это означает, что нам не пришлось иметь дела ни с большими расходами, ни с неопределённостью решения суда присяжных. Мы выиграли досрочно, потому что факты и закон были на нашей стороне, я уже тогда отлично выполняла свою работу, а судье не хотелось, чтобы в зале суда хоть одну минуту пахло дерьмом адвоката противоположной стороны. По её не слишком утончённым гримасам я видела, что это тот тип людей, которым даёт силу магия чёрной мантии. Но, опять же, дело не в этом. Важно то, что моя клиентка требовала, чтобы наши встречи проходили на её территории в Западном Массачусетсе, которую она приобрела, в двадцать лет став сиротой.
Она решила поселиться в центре поля в пятьдесят акров, возле леса на обратной стороне лыжной горы. Она наняла местных плотников, чтобы они построили ей уютный коттедж, который она нарисовала, увидев во сне после пьянки на похоронах. И, учитывая ослепительно живую странность своего горестного сна, она воплотила в жизнь благоустройство территории вокруг коттеджа, потому что никак не могла выбросить этот образ из головы. Вокруг коттеджа она вырезала круг диаметром четыре акра, внутри круга проткнула восемь клиньев, расходившиеся от центра веером, и проложила между ними пешеходные дорожки, а всё остальное засадила пищей единственных богов на этой земле: кружевом королевы Анны для бабочек-монархов. Четыре акра белых цветов, между которыми можно пройти к трём флигелям по краям.
Я смотрю на эти флигели — в одном она работает в полдень, в другом в три часа — сейчас она, напевая, возится именно там, и, повернув голову, смотрю на третий, время которого придёт в восемь. В этом флигеле есть открытая летняя кухня, представляющая собой что-то вроде беседки-тоннеля, увитой ползучими трубчатыми лозами и обсаженной широкими растениями в горшках. Она доходит до ручья у подножия горы. Именно здесь, на территории моей первой клиентки, на её крыльце, я наблюдаю, как множество богов-монархов лакомятся её кружевными цветами. Именно здесь я прячусь, потому что она единственная душа, которой я доверяю и о которой никто не знает. Я никому о ней не говорила. Никогда. И тому есть причина. У того, что я делаю, всегда есть причина, и всё это связано с моим Определяющим Жизненным Событием: исчезновением тёти Вайолет. Это определило и жизнь моего брата Тоби.
Но Вайолет — это отдельная история, моя предыстория, моя изнаночная сторона.
Я должна изолировать эти мысли. Мне нужно сосредоточиться на плане, чтобы выбраться и доказать свою правоту.
Лена Атири — вот как зовут мою первую клиентку, и я смотрю, как она движется по одному из клиньев.
— Грета, торговец лошадьми говорит, что ураган будет во вторник, — говорит Лена, направляясь ко мне из трёхчасового флигеля, который она называет «Офис». Она не позволяет мне выйти за пределы крытого крыльца, потому что боится спутников и шпионов, которые могут выследить меня с неба. Может быть, она параноик, может быть, она права.
Разгар августа, белые цветы — густые, обильные, пышные. Монархи порхают вокруг неё, на секунду или две приземляясь то на её оливковые руки, то на чёрные волосы, они окружают её живым оранжевым морем, едят, едят, вылупляются, едят. На Лене сарафан цвета лайма, покрытый пятнами скипидара, потому что сегодня день реставрации, и значит, сегодня она в полуденном здании будет восстанавливать старую картину в стиле барокко. А послезавтра день писанины, и она будет в восьмичасовом флигеле или за столом для пикника в конце пристроенной летней кухни работать над очередной монографией по какой-то очень конкретной под-подтеме в рамках эпохи итальянского барокко. На следующий день, во вторник, ожидается ураган, во время которого она вернётся в полуденное здание, чтобы проверить, как сохнет картина её клиента, а я сбегу так, как мы с ней и задумали.
Она крутит в правой руке и подбрасывает в левой ладони нашу карту, нарисованную от руки. Её изогнутые серебряные браслеты, сделанные из старых велосипедных спиц, которые я купила ей в ремесленном магазине в Миннеаполисе несколько лет назад, звенят, пронзая ветер, соперничая с ним, дополняя его симфонию. Она богиня, и это её царство. Это её оркестр. Это её мир. Я не должна сюда лезть. Я должна покинуть его сейчас, задолго до урагана. Я не могу ею рисковать.
— К тому же, Грета, я внесла изменения в карту. Надо их согласовать. Свари-ка ещё кофейку, — говорит она.
— Но тот план, что мы придумали, был отличным. Что с ним не так?
— Всё так, Дядюшка, кроме одного — он не идеален.
Она называет меня Дядюшкой. Я согласна на любые клички, какие она для меня придумывает, тем более теперь, когда она даёт мне эту передышку, эту паузу в своём убежище. Мне тридцать семь, ей тридцать шесть. Мы не лучшие подруги. Не приятельницы. Не любовницы — драм по части любви мне и так хватает из-за того Генри, фото которого стоит у меня на столе, ну или мне просто хочется считать их драмами. Не знаю, кто мы с Леной друг другу. Я бы никогда не сказала вслух такую глупость, но порой мне кажется, что мы что-то вроде космических сестёр, которых разделили в пространстве, чтобы слить с совершенно разными вселенными. Я очень люблю Лену.
Она останавливается у шланга на стене коттеджа, поворачивает кран и начинает одной рукой поливать кусты лаванды вокруг крыльца, другой рукой защищая нашу свёрнутую карту от брызг воды. Я с трепетом смотрю, как грациозно она всё это проделывает. Такая ловкая, такая бесстрашная. Её блестящие волосы до того чёрного цвета, что отливают голубизной.
— Дядюшка, только не говори, что мы вышли из Огненного кольца.
— Не вышли.
— Тогда почему ты так и торчишь у меня на крыльце? — Она вешает шланг на место и выключает воду. — Иди вари кофе. Ты не поверишь, что я придумала. Так будет гораздо лучше. И безопаснее. Ты проверила батарейки в этом фонарике?
— Да, Лена.
Она поднимается на крыльцо, я иду в коттедж, а она засыпает меня вопросами о дальнейших планах. На каждый из них я отвечаю — да, Лена. Когда я берусь за мини-кофемолку и пакет с цельными зёрнами, она подходит к залитому бетоном кухонной стойке, встав на цыпочки, разворачивает карту и прижимает углы гладкими жёлтыми камешками, найденными возле ручья у подножия горы. Всё это она проделывает непрерывными плавными движениями, словно небесная балерина, которая показывает пантомиму из повседневных действий простых смертных. Фея в натуральную величину, ангел из плоти и костей, хотя и склонный к жёсткой любви и красочным пошлостям.
Да, Лена и впрямь была балериной-вундеркиндом, пока в шестнадцать лет не велела своему менеджеру засунуть советы заболеть булимией, что, по его мнению, усилило бы приток зрителей на её выступления, в его «насквозь прогнившую закулисную задницу».
Кухня Лены находится сразу за входом в одноэтажный коттедж с высокими потолками. За стойкой, где она разглаживает карту изящными дугами, расположена гостиная, в которой стоит зелёный бархатный диван, на деревянном полу лежит сморщенный серый ковёр, на гигантской лежанке — немолодой гончий пёс Сыщик, и всё это патрулирует с видом лорда поместья огромный белый кот по имени Зефирная Морда, у которого, кажется, нет костей, он весь состоит из меха.
— Слезай оттуда, Морда, кретин ты эдакий, ты же не пантера, — воркует Лена, глядя, как он скользит по шкафам наверху. — Грета, ты проверила, что точно сложила в сумку все твои чёртовы запасные очки?
— Да, Лена.
— Не понимаю, почему ты не делаешь операцию или не носишь самые крутые очки на постоянной основе.
— Операцию я сделать не могу, потому что в обоих глазах у меня по катаракте рождественской ёлки, а в левом ещё и астигматизм, а те крутые очки — вообще заноза в заднице. Мне в них больно. Так что ношу их, лишь когда без них вообще никак. — У меня редкие, врождённые катаракты, и когда окулист — с которой я постоянно воюю, потому что она хочет видеть мой прогресс, но не видит, — осматривает мои глаза, она видит в моих радужных оболочках сплошные рождественские огни. Катаракты не болят и в моём случае доброкачественные, так говорит доктор. Но операцию мне делать нельзя.
— Контактные линзы?
— Прогрессивные контактные линзы? Нет уж. Эту боль я даже представлять не хочу.
— Самый крутой адвокат — и такой слабак, — поддразнивает она и поворачивается к Зефирной Морде, так и сидящему наверху. — Слезай оттуда, Зефирка. — Но он лишь таращится на неё, такой милый, такой невозмутимый, такой всемогущий там, на большой высоте. — Ну что же за идиот. — Она поворачивается ко мне. Я наполняю кастрюлю водой и запускаю «Мистера Кофе», вспоминаю эспрессо-машину ресторанного уровня в моём пентхаусе в Бостоне и думаю, что, несмотря на её инопланетную гладкость и идеальную обжарку зёрен, мне всё же больше нравится старый, издающий оглушающие звуки «Мистер Кофе» Лены.
Два года назад перейдя в «Котон & Коверкот», я быстро узнала, что все её сотрудники получают в подарок такую вот роскошную кофемашину. «Котон & Коверкот» относится к числу фирм из списка AmLaw 100, которые платят партнёрам семизначные суммы, а каждому юристу выдают фиксированную премию в сто тысяч не один, а два раза в год. Этот подход индустрия называет Двойной Данк. Вот почему, придя сюда после «Стокса & Крэйна», я чувствовала себя так, будто выиграла в лотерею.
Я скучаю по «Стоксу & Крэйну». Я совершила ужасную ошибку. И я буду скучать по «Мистеру Кофе» Лены и недолгой, но отличной возможности спрятаться здесь с ней.
— Я буду скучать по этому месту, Лена.
— Вот как? Хорошее убежище я тебе устроила?
— Лучшее в мире.
Она улыбается, и я улыбаюсь в ответ.
Сначала я думаю, что это просто бурлит старая кофемашина. Но Сыщик вдруг подскакивает и с громким лаем бежит к входной двери, которую мы оставили открытой. Половицы трясутся. Зэ Эм спрыгивает на пол, на сморщенный серый ковёр, оттуда — на кухонную стойку и в объятия Лены.
То, что сперва показалось мне свистом ветра, слишком монотонно и слишком громко, чтобы это могло быть порождением матери-природы.
Новый вихрь врывается в дверной проём, он тише, но настойчивее. Сыщик сходит с ума и как бешеный лает на беспилотник, зависший в проёме и направленный на моё лицо. Он дёргается в воздухе и останавливается напротив Лены.
Над домом раздаётся громкий, гулкий шум вертолета. Значит, произошло вот что: вертолёт выследил меня, и кто-то на борту отправил дрон для более тщательного осмотра. Меня нашли. Нас увидели вместе. Я подвергла мою милую Лену опасности. Разрушила её храм. Я готова умереть от стыда.
Наши глаза встречаются.
— Вот сучьи дети. Чёрта с два, — говорит она.
— Спускайся в комнату, — шепчу я, стоя спиной к дрону, чтобы тот, кто нас снимает, не мог прочитать это по моим губам.
Она кивает, крепко прижимает Зефирную Морду к груди, пытаясь успокоить, торопливо захлопывает дверь. Я задёргиваю штору над раковиной, чтобы закрыть дрону обзор.
Он маневрирует в стороне от дома, жужжит за окном. Понимая, что будет дальше, я вскакиваю на стойку, перебираюсь бедром на другую сторону, таща карту за собой. К счастью, мои блестящие тренировочные штаны не шуршат, и к счастью, после утренней кардиотренировки в помещении на мне по-прежнему кроссовки «Ультрабутс». Всё это мне на руку, когда я в гуще событий. Или, точнее сказать, мы в гуще событий. Твою же мать, как я могла так поступить с Леной?! Я вскакиваю на ноги, несусь к пульту на столике рядом с зелёным диваном, нажимаю кнопку. Электрические дорожки над большими окнами гостиной со скрипом оживают, питают автоматические шнуры, закрывающие шторы.
Вырвавшись из поля зрения дрона, я бегу обратно к кухонному коврику и нажимаю пяткой на скрытый рычаг, спрятанный так, чтобы он выглядел как кусок деревянного пола. Люк, покрытый ковриком, открывается, демонстрируя лестницу, ведущую вниз. Я стою в стороне, жестом показываю Лене, чтобы она спускалась по лестнице, но за те десять секунд, за которые я закрыла шторы, вернулась и пяткой ударила по рычагу люка, она волшебным образом проскользнула мимо меня в какой-то безумной хореографии и подняла с пола карту.
— К чёрту её, спускайся, — говорю я.
— Мы не можем тут её бросить, — отвечает она. — Так они поймут, куда мы направляемся.
Мы направляемся? МЫ? Каким бы ни был новый сценарий, она на десять шагов впереди, а я пока отстаю.
Она проталкивается мимо меня к раковине, хватает с подоконника коробок спичек, поджигает нашу драгоценную и подробную карту и оставляет её гореть в раковине. Мне невыносимо смотреть на результат нашей тяжёлой работы, потому что карта была не только красочным произведением искусства, но и содержала все необходимые коды доступа для двух разных автомобильных парков с большим количеством автомобилей с временными номерами, казалось бы, отключенных для меня, но доступных Лене благодаря запутанной и переплетённой цепи её связей. В ней были указаны и аналоговые направления к дому, зарезервированному подставной компанией без названия, которую я создала месяц назад. Зная Лену, я понимала: она всегда готовится к худшему, она готовится к тому, что тот, кто сюда явился, намерен забрать не только нас, но и наши планы и коды.
Паранойя ли это — думать, что они пойдут на такое? Неа. Паранойя ли думать, что этот дрон направила сюда «КоКо», а не просто какой-нибудь подросток-панк, шпионящий за соседями? Неа. Не паранойя. Мы прямо посреди смертельной битвы, и у меня есть факты, подтверждающие это.
Глава четвёртая
Факты ходатайства должны быть разделены двойными интервалами, не выходить за пределы полей и сводиться к минимуму в соответствии с ограничениями на количество страниц. Судьи хотят увидеть только суть фактов, безо всяких эмоций и цветистых выражений. Прилагательные должны использоваться экономно. Но в данный момент я отклоняюсь от первоначального сухого перечисления фактов, размышляя о том, как мне представить неприкрашенную реальность оставшихся причин, почему я в бегах и почему мне грозит смерть. Если бы это было настоящее ходатайство, к моменту подачи заявления оно уже было бы сильно отредактировано, отмечено красными чертами и проверено несколькими коллегами, каждый из которых внёс бы ряд правок. Продезинфицированным результатом стали бы шесть ничего не раскрывающих абзацев, каждый из которых описывал бы важное хронологическое событие. Тем не менее:
ХОДАТАЙСТВО, ОБЪЯСНЯЮЩЕЕ,
ПОЧЕМУ Я В БЕГАХ,
продолжение…
Изложение события № 1, необработанное: в конце июня 2020 года, спустя две недели после того, как Ханиуэлл, исполняющий обязанности генерального прокурора при президенте Дэвисе, начал работу с компанией «Котон & Коверкот», нынешний её руководитель, Тим Котон, вызвал меня в самый тщательно продуманный конференц-зал, так называемый конференц-зал K, расположенный в башне 8, Королевский этаж. Он не сказал, о чём пойдёт речь. Я проехала одиннадцать этажей от своего офиса до конференц-зала на сомнительного качества лифте компании «Прю», и при этом он двигался донельзя медленно, то и дело подпрыгивая на тросах, которые, казалось, вот-вот порвутся. Эти антикварные лифты были созданы ещё во времена, когда паломники высадились в Массачусетсе, и не соответствуют элегантным интерьерам фирм, арендующих это здание, таких фирм, как «КоКо». На каждом этаже, когда кто-нибудь выходил, ветер в его пятидесятидвухэтажной шахте завывал, как январский норд-ост. Кто-то сделал комплимент моим прогрессивным чёрным очкам «кошачий глаз», которые я надела, потому что не знала, что мне придётся делать — читать, смотреть на большое расстояние или и то и другое. Честно говоря, постоянная смена очков и необходимость принятия решений в те времена была моим самым большим стрессом, и я скучаю по тем беззаботным дням — конечно, долгие часы, сложные дела, сроки подачи документов, требовательные клиенты, драма с Генри, напряжение глаз, напряжение глаз и вновь напряжение глаз. Но по сравнению с тем, что происходит сейчас, это был отпуск.
Я вышла на Королевском этаже, прошла, цокая каблуками, по мраморному коридору, ведущему к запечатанным стеклянным дверям закрытого вестибюля «КоКо», и помахала администраторам, потому что это был «избранный» этаж, где могли появляться лишь те, кого сюда вызвали Коверкот или Котон. Этажом выше по отгороженной веревкой мраморной лестнице располагались кабинеты Мориса Коверкота и Тима Котона.
Администраторы пригласили меня войти, и я вошла в просторный белый вестибюль с высокими потолками, отделанный мрамором и эмалью. Звуки музыки Баха наполняли пустоту нежным ощущением, внушали обманчивую мысль, что в этих залах царит покой.
Пересекая вестибюль, я окинула взглядом внутреннюю лестницу рядом со стойкой администратора, отгороженную бархатной верёвкой, потому что всегда так делала, когда меня вызывали на избранный этаж. Меня всегда озадачивало огромное стёганое полотно размером двенадцать на пятнадцать футов, свисавшее на полдюйма от стены; оно крепилось болтами к эмалевым панелям возле высокого потолка открытой лестничной клетки. Это стёганое полотно было нелепым и всегда казалось мне совершенно здесь неуместным. Все остальные произведения искусства, украшавшие блестящие белые стены «КоКо», представляли собой тёмные картины маслом, изображающие английские поля или натюрморты со стопками книг и пенсне. Коллекция антикварного искусства «КоКо» действительно призвана противоречить минималистскому дизайну блестящих белых поверхностей и современной мебели, высокотехнологичных офисов и конференц-залов. По словам Мориса Коверкота, он хочет, чтобы клиенты чувствовали, что они находятся в руках старых финансовых мастеров, которые сами изобрели все эти технологии. Однако стёганое полотно на лестничной клетке вряд ли соответствует этому эстетическому замыслу.
Полотно представляет собой несколько сотен пятен пастельных голубого, жёлтого и розового цветов, которые складываются в средневековую сцену с принцессами и рыцарями вокруг замка. Оно, как я уже сказала, совершенно нелепо смотрится в «КоКо», и к тому же я никогда не видела стёганых полотен такого размера. Когда я на этот раз проходила мимо него по пути в конференц-зал К, один его угол был загнут, и мне показалось, что я увидела край двери в стене позади. Ближайшая секретарша заметила, что я задержалась, уловила мой скептический взгляд, посмотрела на загнутый уголок и снова на меня.
— Людям нужно перестать прикасаться к этому полотну, когда они поднимаются и спускаются по лестнице, — сказала она. Потом встала со стула, сняла с крючка бархатную веревку, прошла внутрь, убедилась, что закрепила ее обратно, как бы препятствуя мне следовать за ней, чего я и не собиралась делать, а потом поднялась по ступенькам и выровняла угол.
Я улыбнулась секретарше, как будто её манипуляции с веревкой и стёганым одеялом не были странными, и прошла во внешний холл за вестибюлем. В этом зале все окна расположены с одной стороны и выходят на реку Чарльз. Он называется Вентфорт-холл. В Вентфорт-холле находится самый элитный из всех конференц-залов фирмы. Вентфорт — это место, куда политики, генеральные директора и люди, которым нужна информация о безопасности, приезжают на встречи с Морисом Коверкотом или Тимом Котоном. Мои каблуки заскользили по только что покрытому воском мраморному полу за ковром в вестибюле, поэтому я поймала заново равновесие и направилась к букве «Т» в конце, где конференц-зал «К» занимал угол со стеклянными стенами.
Увидев внутри двух мужчин, я внезапно ощутила вспышку ярости, и мне пришлось пересилить её и желание развернуться и уйти. Я сказала себе, что встречусь с ними лицом к лицу, раз уж они устроили мне такую неожиданность.
Я потянула серебряную ручку на стеклянной двери и вошла. Хорошо, что на мне было и моё самое эффектное деловое чёрное платье от Джейсон Ву и убийственные туфли на каблуках. Я выпрямила спину, поправила очки и подошла к столу, на другом конце которого сидел бывший генеральный прокурор Рэймонд Ханиуэлл. У окна спиной ко мне стоял Тим Котон. Тим, долговязый сорокадевятилетний мужчина, повернулся и поприветствовал меня. Меня раздражала его густая копна каштановых волос, разделённая на прямой пробор и дополненная чёлкой, срезанной прямо по линии бровей. Всё это было к тому же взлохмачено, и, таким образом, весь его образ можно было назвать в лучшем случае агрессивно немодным. Отец Тима был первым Котоном из представителей компании «Котон & Коверкот», и её первоначальный офис в Вашингтоне, округ Колумбия, по-прежнему является официальной штаб-квартирой, хотя фирма находятся в Бостоне уже несколько лет, чтобы убедиться, что «КоКо» вводится прямо в вены Новой Англии.
— Грета, — сказал Тим.
— Тим, — я кивнула в ответ, но без улыбки.
— Я хочу, чтобы вы познакомились с Рэймондом. Возможно, вы могли бы на время забыть о ваших личных опасениях. В настоящее время он работает здесь, и у него будет кабинет на вашем этаже.
Я уставилась на Рэймонда Ханиуэлла, который сидел как король, донельзя наглый новый король, в конце блестящего белого стола. Он был похож на мешок, потому что его руки как будто намертво прилипли к бокам, и он был до того высокомерен, что не считал нужным держать спину прямо. Овал человека с почти лысой головой и в проволочных очках — вот как выглядит Рэймонд Ханиуэлл. Во всех телеинтервью, что я видела, его подбородок и щёки покрыты пятнами неряшливой седой щетины, то есть его лицо постоянно нуждается в бритье, что не особенно вяжется с его великолепным костюмом-тройкой. Он посмотрел на меня в ответ. Я выдержала паузу длиной примерно в два удара сердца.
У меня есть один пункт, сильно мешающий карьере. Я искренне верю, что хорошо отточила свои актёрские навыки, и искренне верю, что могу сдерживать свои эмоции в стрессовых ситуациях. Но я не умею лгать, и мне кажется, что ложь разъедает душу. Всякий раз, попадая в ситуацию, где от меня ожидается, что я буду лгать, я чувствую, что мне снова десять лет, и слышу, как моя любимая тётя Вайолет шепчет мне на ухо: терпеть не могу врунов. Так что в тот момент, глядя на Ханиуэлла сверху вниз, я не могла ему улыбнуться. Я хотела, чтобы он понял, что я о нем думаю. Но у меня был отработанный приём, возможно, естественный для судебного процесса: хотя я не могла улыбаться и притворяться, я могла выиграть время, чтобы обдумать лучшую стратегию. Поэтому я решила просто ему кивнуть. Не начинать с обвинений и оскорблений, по крайней мере пока.
— Рэймонд, — начала я, — я Грета Винет Севилл, юрисконсульт фирмы по раскрытию электронных документов. Уверена, что Тим рассказал вам о моей роли.
— Она, — сказал Тим, положив одну руку на живот, а другой жестикулируя, — Грета, занимается разными компьютерными делами, так что нам не нужно с этим возиться.
Я кое-как натянула улыбку. Тим явно чувствовал себя обязанным надавить на меня, преуменьшив мою ценность, но меня это не беспокоило, потому что, демонстрируя такую внешнюю неуверенность (принижая меня, чтобы самому казаться повыше), он дал мне возможность. Я поняла, что смогу ухватиться за следующий ход и вытянуть из него то, что мне нужно. Он знал, что я это сделаю, он поймал свою оплошность и подавил дрожь, потому что по-настоящему сильный человек никогда не чувствует необходимости демонстрировать своё высокое положение. Истинная сила уничтожает вас тихо, под маской и за закрытыми дверями. Тим стал нынешним Котоном, потому что не так давно почивший папа Котон подсунул маленького Тимми Морису Коверкоту. Морис Коверкот отпраздновал девяностолетний юбилей, но всё ещё работал в отдельном кабинете этажом выше. Ну а Тим, избалованный Тим, попавший в фирму по праву рождения, не имел ни малейшего опыта судебных разбирательств. В офисе «КоКо» округа Колумбия он занимался адвокатским лоббированием интересов коммерческих групп с особыми интересами.
Я посмотрела на Тима и увидела слабость. Я посмотрела на Ханиуэлла и увидела высокомерную силу. Глядя на них вместе, я видела, что это самый большой риск в истории компании.
— Приятно познакомиться, Грета, — сказал Ханиуэлл. — Я надеюсь, что мы сможем преодолеть любые ваши опасения, чтобы мы могли вместе работать над вопросами клиентов.
Я сделала глубокий вдох. Прикусила язык. Изо всех сил подавила ярость, бурлившую внутри. Эти люди, эти люди и их махинации. Тот факт, что «КоКо» дала Ханиуэллу шанс начать всё сначала, как и многим другим до него. Я сглотнула. Господи, это было так мерзко. Никто не дал тёте Вайолет шанс искупить свою вину после того, как она сделала то, что сделала. Ее мотив, может быть, и был преступным, но, по крайней мере, он был альтруистическим. В Ханиуэлле не было ни капли альтруизма. В эти секунды у меня в голове один за другим вспыхнули вопросы: почему? Почему он? Почему ему дали этот шанс на перерождение? При чём здесь его связи? Тогда я не знала, как ответить на эти вопросы, но мне нужно было найти способ это выяснить. Так что пока я сосредоточилась на том, что могу получить от Тима Котона в качестве компенсации за то, что он меня в это втянул.
— Конечно, Рэймонд. Я уверена, мы сможем придумать что-то, что устроит нас обоих. Тим? — позвала я, чтобы привлечь его внимание. Он поднёс большой палец к зубам. Скрестил руки.
— Да?
— Итак, Кэл обращался ко мне за помощью со всеми судебными повестками, которые получает фирма, запросами сторонних документов, хранением данных для судебных нужд фирмы … и тому подобное. Все это каким-то образом связано с теми компьютерными делами, которыми я занимаюсь. — Я нарочито медленно произнесла слова «компьютерные дела», чтобы показать, что я заметила его оплошность и сделала определённые выводы. — Раз уж мы здесь, я как член Комитета по информационной безопасности фирмы не могу не поинтересоваться, на каком этапе официального оформления этой роли помощника главного юрисконсульта мы находимся? Это, конечно, уже решённый вопрос?
Он ухмыльнулся. Он понимал, что в данных обстоятельствах он не может мне отказать.
— Конечно, Грета. Я думал, что всё уже решено. Я говорил с Кэлом. Так что считайте это формальностью.
Он ни о чём не говорил с Кэлом. Он просто не хотел дать понять, что ни хрена не знает о том, какими юридическими вопросами и вопросами информационной безопасности я занимаюсь. Ему нужно было возродить между нами иллюзию, что он всемогущ, всезнающ. Ему нужно было показать мне, что власть ещё при нём. Но если ты жалко ходишь пешкой, твоего ферзя перехватит другой. Проблема в том, что король-то был к нему ближе, так что лучше всего было убрать и короля. Я не совсем понимала, какими будут остальные ходы в этом шахматном турнире, но я знала, что приближение к должности главного юрисконсульта фирмы будет иметь значение. Нет, я так медленно произнесла слова «компьютерные дела» совсем не только для того, чтобы упрекнуть Тима Котона; они должны были внушить ему мысль, что моя единственная роль как помощника Кэла состоит в том, чтобы помогать ему делать рутинную работу. Тим забыл, что главный юрисконсульт обязан также обеспечивать выполнение этических обязательств фирмы и соблюдение законов. Тим, неквалифицированный управляющий партнёр крупной фирмы, вообще не думает о соблюдении законов. Он думает об обходе законов. А это две очень и очень разные вещи.
Изложение события № 2, необработанное: примерно месяц спустя, но ещё до встречи с Летним Брэдом, Морис Коверкот попросил меня дать интервью на тему юридических технологий в крошечном внутреннем конференц-зале недалеко от Вентфорт-холла. Журналистка пообщалась со мной об искусственном интеллекте и его влиянии на юридическую практику. Закончив беседу, мы шли мимо телескопа в центре Вентфорта, в который можно было разглядеть крупным планом гребцов на реке Чарльз и покупателей на Ньюбери-стрит. Ну а я, посмотрев туда, могла бы увидеть и свой собственный сад на крыше, венчающий мой пентхаус в Ньюбери на четвёртом этаже.
— Отличный вид, — сказала журналистка, Самера Банерджи. Я сохранила её визитку. Когда она сказала «отличный вид», её проницательные карие глаза смотрели совсем не в окно, а сканировали, как лазер, внешний мир, белые поверхности Вентфорт-холла, а следом — мою реакцию. Меня поразил её острый ум, и я почувствовала, что она хочет от меня чего-то большего, нежели чем мнения о буквальном толковании или вообще искусственном интеллекте.
— Верно, — ответила я, полагая, что она может забрасывать наживку. — С помощью этого телескопа можно определить, где начинается очередь за айфонами, — добавила я, имея в виду почти постоянную толпу на Бойлстоне.
— Ха, это уж точно, — сказала она, кивнула и сцепила руки за спиной, как профессор, терпеливо выслушивающий жалкие шуточки.
Проходя по огороженной верёвкой лестничной клетке к апартаментам Котона и Коверкота и снова мельком увидев странное, огромное, пастельное лоскутное одеяло с принцессами, она замедлила шаги, наморщила лоб, как будто о чём-то задумалась: может, о полотне, может, о лестничной клетке. Но довольно быстро она прошла в вестибюль, и я последовала за ней. Защитные двери из толстого стекла закрылись позади, и нас окружили громкое жужжание и вой восьми лифтовых шахт, создав ощущение, что мы погребены в месте слияния нескольких аэродинамических труб. И этот заглушающий звук, видимо, как раз и требовался Самере, чтобы она сказала то, что сказала.
Она повернулась спиной к секретаршам и, глядя прямо перед собой, на натюрморт с очками, висевший на торцевой стене, наклонилась ко мне боком, и, указывая на натюрморт, тихо сказала:
— Сделайте вид, что мы обсуждаем картину.
— Что, простите?
— Картину, Грета. Мы обсуждаем картину. — Она шагнула ближе к ней, хотя мы по-прежнему торчали в вестибюле у лифтов. Я никогда ещё не была в такой ситуации, но она была журналистом-расследователем, а я читала много книг о расследователях, так что мне стало интересно.
— Да, великолепная картина, — ответила я и подошла ближе, тоже встала к секретаршам спиной и ссутулилась.
— У меня есть источники, — прошептала она. — Правда, мне предстоит разгадать ещё одну загадку, но это не совсем цель моего репортажа. Я-то занимаюсь технологиями. Но так или иначе… — Она помолчала. Казалось, она не уверена, стоит ли задавать мне вопрос. Потом, вновь указав на картину, всё-таки его задала: — Я знаю, вы работаете в «КоКо» всего год. До этого вы восемь лет проработали в «Стоукс & Крейн», фирме, расположенной парой этажей ниже. Верно?
— Да, всё так.
— Я изучила вашу биографию. Судя по всему, вы играете по правилам. Вы жёсткий, ревностный к своим клиентам специалист, но при этом честный. А Стоукс … Стоукс известен своей этикой, да?
— Ну да, — сказала я и нахмурилась. К чему она клонила?
— Мне любопытно, что же это за источник такой? Опять же, я знаю, что вы здесь сравнительно недолго. Но вы когда-нибудь слышали о Теодоре Ханиуэлле?
На тот момент не слышала.
— Нет. Он связан с Рэймондом Ханиуэллом? Теперь он наш партнёр, с тех пор как ушёл с поста генерального прокурора.
— Да, я знаю о Рэймонде Ханиуэлле.
— Так кто такой Теодор Ханиуэлл?
— А, да неважно.
Порыв воющего ветра, взлохматившего наши волосы, известил нас, что её лифт прибыл, и она умчалась, но, видя, что больше в лифте никого нет, помахала мне на прощание и сказала:
— Будьте осторожны, Грета. Люди умирали, глядя на Теодора Ханиуэлла. Если что, у вас есть моя визитка.
Двери закрылись. Я поспешила обратно в кабинет, взяла сумочку, поехала вниз, прошла через квартал до собственного дома. Проехала мимо ресторана на первом этаже, офиса на втором, студии звукозаписи на третьем и оказалась на четвёртом. Взяла с гранитной кухонной стойки личный ноутбук и вверх по внутренним ступеням, огибая груды книг, пробежала в сад на крыше.
Там, за столом на открытом воздухе, среди деревьев в горшках, я с головой погрузилась в загадку Теодора Ханиуэлла. Репортёр Самера Банерджи с поразительной ясностью продемонстрировала необходимость соблюдения строгой конфиденциальности. Об этом говорило всё: как она наклонялась, чтобы прошептать вопросы, то, как сурово на меня смотрела, то, как советовала быть осторожнее и прямо предупреждала о смерти. Мне нужно было скрыть историю поиска, потому что «КоКо» имеет обыкновение её отслеживать, так что ни корпоративным ноутбуком, ни корпоративным вайфаем пользоваться я не могла.
Я погуглила информацию о Теодоре Ханиулле. Не нашла ни фото, ни изображений кого-либо по имени Теодор Ханиуэлл, связанного с Рэймондом Ханиуэллом или кем-либо ещё из «Котона и Коверкота». После нескольких ночей и ранних утр поисков и исследований мне удалось лишь раздобыть один крошечный фрагмент на Wayback Machine, веб-сайте, который хранит снимки веб-сайтов, так что там можно иногда обнаружить элементы, которые позже будут удалены из живой сети. Люди всегда говорят, что в цифровом мире ничего не исчезает. И это верно, но не всегда.
Отследив сотни кроличьих нор по ложным следам, я нашла тайный список членов малоизвестного комитета политических действий (КПД), созданного в 2010 году для представления интересов частных тюрем. В то время, когда я обнаружила этот КПД, я ещё не работала над делом частной торговой ассоциации правоохранительных органов. У меня ещё не было ключевого документа № 10, подаренного Летним Брэдом.
В списке людей, связанных с КПД, я нашла Теодора Ханиуэлла. Его имя фигурировало среди ряда имён других людей, которые, как я знала, имели давние связи и профессиональные отношения с Рэймондом Ханиуэллом, бывшим генеральным прокурором, а ныне партнёром «КоКо». Тут-то мне и пришла в голову мысль, что Рэймонд и есть Теодор, что Теодор — псевдоним Рэймонда. У Рэймонда нет членов семьи по имени Теодор. В онлайн-сети этого списка членов КПД не существует — он был вычищен. И в более поздних документах этого КПД и общедоступных документах нет упоминания ни о Т. Ханиуэлле, ни о Теодоре Ханиуэлле, ни, конечно, ни о Рэймонде Ханиуэлле. Проще говоря, если моя теория была верна, то до того, как стать генеральным прокурором Соединенных Штатов, Рэймонд Ханиуэлл имел mens rea (преступный умысел) скрывать свою связь с этим комитетом. Он не стал представляться им настоящим именем, а псевдоним Теодор Ханиуэлл был удалён из действующих документов КПД. Всё это наводило на очевидный вопрос — почему? И были ли другие документальные подтверждения моей теории?
Изложение события № 3, необработанное: всё ещё до того, как Летний Брэд нашёл документ № 10, где-то незадолго до Рождества двадцатого года, я заработалась допоздна. Мой ужасный ноутбук зависал каждый час или около того, так что мне пришлось призвать на помощь айтишника. Айтишником на этот раз оказался Пит-Перезапуск, который ответил на звонок и вскоре уже стоял в моём дверном проёме. Пит-Перезапуск — тощий парень с жиденькими патлами, и я не очень люблю с ним общаться, что довольно несправедливо, потому как он виноват лишь тем, что всегда советует перезапустить компьютер. Что бы ни случилось, надо перезапустить компьютер. Несколько месяцев назад Пит-Перезапуск вместе со мной учился проводить криминалистическую экспертизу на жёстком диске имевшегося в продаже беспилотника.
— Пит, — сказала я, отодвигаясь от компьютера, на ходу меняя очки для чтения на прогрессивные и морально готовясь к фарсу, который мне приходится разыгрывать каждый месяц, — ты уже знаешь, Пит, что я собираюсь сказать.
Он улыбнулся в ответ.
— Ну что ж, давайте его сюда, ваша честь, — произнес он. — Это должно сработать.
— Сколько раз мне ещё предстоит пережить этот разговор? Мы работаем с серьёзными делами, и нам нужны настоящие, работающие компьютеры, а не игрушки от «Фишер Прайс». Почему они так часто ломаются? И, господи, я уже трижды его перезапустила. Только не говори, что нужно перезапустить ещё.
— Вот это речь, Грета. Браво! — сказал он, медленно хлопая в ладоши.
— Всегда пожалуйста. Но я выброшу в окно этот проклятый компьютер и тебя, мой друг, если ты посоветуешь мне сам знаешь что.
— Ханиуэлл тоже мне угрожал, — заметил он. — Большой босс считает фирменные ноутбуки кучей хлама и настаивает на том, чтобы использовать свой собственный компьютер. Так что, может, вам двоим объединиться и поговорить с тем, кто тут занимается бюджетами. — Он подошёл к моему компьютеру, уселся в моё кресло. — Но Ханиуэлл ещё дальше пошёл. По-моему, он пользует тот же компьютер, что служил ему, когда он был генпрокурором. Но лично мне, — он доверительно наклонился ко мне через стол, — кажется, что он не должен использовать персональный компьютер для государственных дел. Он же не Хиллари Клинтон, верно?
[3] Это же незаконно?
— Хм, — ответила я, делая вид, будто меня очень интересует содержимое почты: каталоги, счета поставщиков, юридический бюллетень. Ничего такого, что могло бы оправдать то внимание, которое я этому уделила, не отреагировав на слова Пита о том, что Ханиуэлл использует персональный компьютер для работы в правительстве и фирме. Вопрос о том, законно ли это, я тоже проигнорировала.
— Как думаешь, почему он так делал, когда работал в правительстве? — невозмутимо поинтересовалась я.
— Ну, пока я был на связи, подключив его к сети, я кое-что успел разглядеть, хотя мне не очень-то и хотелось. Просто всякое финансовое дерьмо. Бухгалтерские штучки. Куча архивных писем. По-моему, я видел выписку из банка где-то на Каймановых островах. Может быть, это вообще не его, а какого-нибудь родственника, вот он и не хочет, чтобы кто-то это видел. Мне показалось, папка с какими-то из писем была помечена как «Теодор» или что-то в этом роде.
Выпалив всё это на одном дыхании, он повернулся к моему мёртвому компьютеру. Но это было серьёзное заявление, и он знал, что я всё пойму, и это был Пит — довольно сообразительный парень, который своим хитрым способом предупредил меня о возможном риске.
Чтобы развеять впечатление, что я согласна с любой точкой зрения Пита и с тем, какие слухи он распустит, если я прямо не заявлю о своем несогласии, я сказала:
— Уверена, что Ханиуэлл не использовал персональный компьютер, для работы в правительстве, Пит.
— Ну, я только знаю, что это единственный компьютер, который он намерен использовать, и ему не понравилось, что у нас должен быть к нему административный доступ. Но мы пообещали ему, что никто не будет разглядывать его барахло. У него там много архивных материалов, вот и всё, что я знаю.
Пит-Перезапуск принялся перезагружать мой компьютер, что всегда занимает миллиард лет (и именно поэтому этот в целом славный парень меня и бесит) из-за всех протоколов безопасности, так что я решила свалить отсюда подальше. Мне не хотелось путаницы в отношении того, согласна ли я с его довольно очевидным предупреждением о Ханиуэлле.
— Сейчас приду. Мне нужен биологический перерыв, — сказала я. А потом, подчёркивая несерьёзность проблемы, остановилась в дверях и спросила:
— А Ханиуэлл подписал договор на разрешение использовать собственное цифровое устройство?
— Конечно. Без этой подписи никто из моей команды ему ничего бы не подключил. Вы достаточно ясно выразились, госпожа помощник главного юрисконсульта. Мы не лишимся работы.
— Спасибо, Пит. И спасибо, что чинишь мой компьютер, хотя ты тупо перегружаешь его в четвёртый раз, боже праведный.
— Может, тебе лучше в стендаперы пойти? — крикнул он мне вдогонку. Я была уже на полпути по коридору.
По дороге в туалет я думала, что, возможно, причина, по которой я сделала свой ход, стремясь получить должность помощника главного юрисконсульта, становится всё более очевидной. Пункт нашей политики, разрешающий пользоваться собственным устройством, который я недавно обновила ввиду всего, что мне приходится делать с компьютером, раскрывается в следующей части:
Подписывая этот договор, вы соглашаетесь с тем, что уполномоченное лицо может получить доступ к вашему устройству в целях безопасности и соблюдения законов.
Буду ли я считаться должным образом уполномоченным лицом, если получу доступ к ноутбуку Ханиуэлла? Или, может быть, стану настоящей преступницей? Хватит ли у меня мужества это сделать? И как не попасться? И если я попадусь, то что?
Изложение события № 4, необработанное: спустя месяц, уже после того, как Летний Брэд показал мне документ № 10 и сноску о ежемесячных выплатах в 80 тысяч долларов торговой ассоциации в пользу Т. Ханиуэлла и сопоставив это с моими подозрениями, изложенными выше, за четыре года скопив достаточно ярости по отношению к администрации Дэвиса (приведённые примеры — лишь немногие), я решила, что в моей жизни изменилось всё. В их работе не изменилось ничего — они всегда были подлыми, гнусными и совершенно неадекватными, но я-то теперь занимала более привилегированное положение. Следовательно, характер изменений означал, что такие люди, как я, движимые хорошими намерениями, но слепые, не могут больше всё это игнорировать.
Я чувствовала, что обязана действовать, обязана сделать хоть что-то, сыграть свою роль. Внезапно я поняла многое из того, о чём говорила тётя Вайолет, когда я была маленькой, и, может быть, поняла причины, по которым она порой совершала радикальные и противозаконные поступки. Но это была её ярость, а теперь была моя.
Тот факт, что новая администрация ещё даже не начала расследования в отношении Дэвиса и его соратников, злил меня вдвое больше. И учитывая всё, что мы видели за годы правления Дэвиса, я не знала, верить ли ФБР. Кипящая, туманная, беспомощная ярость — вот всё, что я чувствовала.
Я не совсем представляла, что мне делать, но у меня было достаточно причин подумать о том, чтобы как-нибудь ознакомиться с перепиской Ханиуэлла — той, которая, как сообщил мне Пит-Перезапуск, была у него на ноутбуке. Слово «архив», которое он употребил по меньшей мере дважды, давало понять, что там хранилище старых писем. Так что всё зависело от того, хватит ли у меня наглости получить к ним доступ и выяснить, имеют ли смысл моя теория и загадка репортёра Самеры.
То, что я собиралась сделать, могло считаться нарушением закона о компьютерном мошенничестве и злоупотреблениях служебным положением, может быть, нарушением всех видов кодексов, законов и адвокатской этики, но, опять же, всё изменилось, и я стала помощником главного юрисконсульта фирмы. Согласно моим рабочим обязанностям я должна была следить за тем, чтобы фирма и юристы фирмы, даже если они были назначены партнёрами и бывшим генеральным прокурором, соблюдали законы. Никто не сообщал мне ни в устной, ни в письменной форме, что я была «должным образом уполномочена» на доступ к ноутбуку Ханиуэлла, но кто был уполномочен дать мне такие полномочия? Шансов, что Коверкот, Котон или главный юрисконсульт Кэл поддержат расследование этой информации и вообще мою инициативу во всём, что касалось Ханиуэлла, не было никаких. Потому что, опять же, с какой стати Ханиуэлл приземлился в «КоКо»? Не было никакого смысла раскрывать карты, спрашивая разрешения.
Администрация Дэвиса была коррупционной лавиной, и от неё страдали люди. На мой взгляд, старая политика юридических фирм, основанная на студенческом братстве золотой молодёжи, неприменима перед лицом тяжких преступлений и зверств. По общему признанию, я действительно пострадала ввиду решения покинуть вторую мою фирму, «Стоукс & Крейн», которая отличалась строгой этикой и прогрессивной культурой. Если бы я не ушла оттуда, мне не пришлось бы рисковать карьерой. Честно говоря, я предпочла бы продолжать юридическую практику и оставаться в стороне. Спокойная жизнь, сложные поручения, необходимость напрягать интеллект, много работы и удовлетворение от карьеры, даже драма с бывшим коллегой Генри — вот чего мне хотелось. Но я выбрала иной путь. Это пилюля, которую я сама решила проглотить. Пилюля, проглотить которую я должна была уже давным-давно.
В итоге мы имеем что имеем.
Не зная, каким конкретно будет мой план, я заложила основу для того, чтобы обеспечить себе некоторую анонимность. Я связалась с доверенным партнером из «Стоукс & Крейн» и с помощью договора, который обязывал его соблюдать строгую конфиденциальность между адвокатом и клиентом, заставила его учредить анонимную офшорную подставную компанию, где моё имя было глубоко скрыто благодаря многочисленным документам, чтобы под именем этой компании я могла получить кредитную карту и сделать заказ на поездку, приобрести телефон и арендовать жильё. Если понадобится. Тогда я ещё не знала, понадобится мне это или нет.
После этого я стала ждать подходящего момента. Как говорила тётя Вайолет незадолго до побега: «Мудрая женщина прокладывает рельсы своей железной дороги, даже не зная пункта назначения. Будь готова, копи наличные, холодные твёрдые доллары в огнеупорных мешках. И никогда не паникуй, девочка».
Изложение события № 5, необработанное: две недели назад Кэл Парсел, главный юрисконсульт фирмы, как обычно, готовился провести август в Италии. На еженедельном совещании мы с ним должны были обсудить статус повесток в суд, направляемых фирме (что совершенно рутинно и постоянно происходит со всеми крупными фирмами). Воспользовавшись случаем, я спросила:
— Кэл, пока вы в отпуске, я ведь буду вашим заместителем, верно? Я так, на всякий случай.
— Да, это логичнее всего, — ответил он, не отрываясь от своего айпада. В семьдесят лет Кэл уже мало что видел из-за катаракты, к чему, увы, шла и я. — Вы можете мне ещё раз показать ту штуку для редактуры фотографий?
Кэл и я, по сути, были штатными юристами «КоКо», занимались юридическими потребностями фирмы и вопросами соблюдения требований. Юридические фирмы, как и корпорации, также нанимают сторонние фирмы для их представления. Даже, если на то пошло, не фирмы, а корпорации для зарабатывания денег, а вместе с ними судебных исков и рисков.
Я беспокоилась, что Кэл не назначит меня своим заместителем, потому как прослушал мой вопрос, по грузившись в айпад. Но он развернул его ко мне экраном, чтобы я вновь запустила фотошоп, и сказал:
— Но всё, что выходит за рамки вашей привычной компьютерной работы, вы должны согласовывать с нашим внешним советником.
— Конечно, — ответила я. — Мне и так хватает работы с клиентами!
А потом я, признаюсь, фальшиво рассмеялась. Ха.
В тот же день, чуть позже, я отправила Кэлу письмо:
Кому: Кэл Парсел.
От: Грета Винет Севилл.
Дата: 31 июля 2021 г.