Ставка на смерть

Тед Белл

Посвящается Пейдж Ли Хафти
Ted Bell

Pirate






Неважно, черная кошка или белая. Если она может ловить мышей, это хорошая кошка.
Ден Сяопин, — Председатель ЦК Компартии Китая, декабрь 1978



С нашей точки зрения, господство Запада в мире на протяжении пятисот лет со времен Ренессанса было ошибкой, которая будет вскоре исправлена.
Высокопоставленный чиновник Компартии Китая официальному послу США, 2005


Пролог

Свой последний час на свободе Гарри Брок проводил в раю, потягивая чай с ароматом апельсина в тени финиковых пальм. Он облокотился на ствол пальмы, сидя на ковре из травы и опустив разбитые в кровь ноги в прохладную воду озера. На воде покачивались белые и желтые лепестки цветов. Марокканцы очень любили цветочные лепестки.

Они разбрасывали их повсюду, особенно часто в фонтанах и бассейнах, которые здесь встречались на каждом шагу. Симпатичные горничные в отеле рассыпали лепестки по подушкам на кровати каждый раз, когда он выходил из номера, чтобы спуститься в бар или пойти прогуляться. В то утро его выдернул из тяжелого сна треск мотоциклов где-то вдалеке, за зарослями апельсиновых деревьев. Врум-врум. Именно на треск мотоциклов были похожи звуки, которые муэдзины издавали, призывая правоверных к молитве. Он слышал вой, раздающийся с верхушек тонких высоких минаретов.

Он приоткрыл один глаз, взглянул на часы и обнаружил, что проспал шестнадцать часов. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять — он все еще жив, точно вспомнить, где именно он находился, и осознать, что он снова вернулся к реальности.

Нынешнее пристанище было местом весьма роскошным, пожалуй, слишком роскошным. Но, с другой стороны, если он выбрался из этой переделки живым, то мог позволить себе и шикануть. Белуга на завтрак? Почему бы и нет? Аперитив из белого вина и черносмородинового ликера, салат «мимоза»? Черт, он имел на это полное право после всего, через что прошел!

Господи, полнее некуда. Брок накинул мягкий белый халат и направился прямо к бассейну. Немного поплавал, потом побрел по аллеям цитрусовых деревьев, ветки которых гнулись от вызревших плодов. Он не выходил за высокие охряные стены отеля «Ла Мамуния» и старался не смотреть через плечо каждые пять секунд.

Гарри Брок был шпионом, и его хотели убить. Не то чтобы он особо драматизировал ситуацию. Большое дело! Пожалуй, в этом не было ничего нового или интересного. Но только не здесь! В местных лесах жизнь дюжины шпионов стоила не больше десяти центов. Черт, а может быть, и меньше!

Да и сам отель в стиле ардеко двадцатых годов — яркое кричащее пятно на фоне красот старого центра Мараке-ша — был не чужд шпионских страстей и военных тайн. Рекламный проспект в номере гордо провозглашал, что Уинстон Черчилль и Франклин Рузвельт проводили здесь секретные встречи во время Второй мировой войны. Можно легко представить себе, как они сидят вдвоем в уголке, разговаривают, понизив голос, пьют ледяной мартини в баре «Л’Оранжери».

Тогда бар отеля был, наверное, прямо-таки шпионским раем.

В переделке же, в которую попал Гарри Брок, ничего райского. Он набит секретами по уши. Черт, да у него столько секретов, что хватило бы на десять человек! Ему надо как можно быстрее избавиться от этой ноши. Чарли Мур, парень из Вашингтона, на которого он работал, наверняка думает, что Гарри мертв. Он должен поговорить с Муром с глазу на глаз, и чем быстрее, тем лучше, пока кто-нибудь его не убрал. Сообщить, что старые друзья Америки, проныры из Европы, нашли себе нового тайного союзника.

Если говорить точнее, Китай. И, чтобы помешать Гарри сообщить эту пикантную новость своему начальству, ребята в Пекине из кожи вон лезли. Они должны были найти Гарри и заставить его замолчать до того, как он начнет свистеть в свой маленький свисток.

Гарри изумляло, что он еще дышит — прямое доказательство того, что убить человека совсем не так просто, как многие думают. Может, у него и не ума палата, но свое дело старина Гарри знал. Да, Гарри Брок, неумолимо приближавшийся к сорокалетнему рубежу, даже пропустив удар, мог оставаться на плаву. По крайней мере пока.

Через два часа из Маракеша уходил поезд на Касабланку. Если удача ему не изменит, он сядет на этот поезд. Гарри чувствовал себя, как побитая собака, в прямом и переносном смысле — все тело болело, кроме его маленького друга, мистера Джонсона.

Вдобавок ко всему по венам циркулировал целый коктейль лекарств, от которых голова гудела, как линия высокого напряжения. Они вкололи ему какую-то дрянь, смесь сыворотки правды и наркоты, и он никак не мог вывести ее из организма.

Самое время немного расслабиться.

Несколько ночей перед этим Брок провел в условиях, близких к спартанским. Он лежал на голой земле под звездами и замерз так, что чуть яйца не отморозил. Лежал и слушал, как пукает его верблюд. Обойдя два обнесенных стенами города, Тиснэт и Гулемэн, он добрался до пустынного плато в предгорьях Атласа.

Совершенно измученный, он, привязав верблюда к ближайшему кусту, упал на усыпанную камнями землю. Под горой Гарри видел мутные огни и очертания минаретов Маракеша, а вдалеке — побережье океана. Он спал крепко, проснулся на заре и начал спускаться.

Вчера, в восемь часов утра, сбагрив своего верблюда первому встречному, он предстал перед стойкой регистрации в отеле. Темноглазая красотка за компьютером сверкнула обворожительной улыбкой. Перед тем как прийти сюда, Гарри постарался привести себя в порядок в мужском туалете, смыл кучу грязи и пыли со своих каштановых волос. С бородой и одеждой он практически ничего не мог сделать, но все же сумел проложить себе дорогу в номер с большой мраморной ванной и балконом, выходящим всад. Возле ванны стояла чаша с лепестками роз. Он же говорил: рай.

Брок услышал шум над головой и посмотрел на небо. Огромный лайнер «Эйр Франс» заходил на посадку, забитый до отказа очередной порцией туристов, прилетевших на выходные. Они прилетают на уикэнд отдохнуть и устроить небольшую встряску старой крепости. Швыряют несколько тысяч евро на коврик и оказываются в местечках, где курят кальян, в Медине. Два часа на земле, и лягушатники снова погрузятся в самолет и улетят домой.

Оревуар, друзья хреновы. Французские ублюдки. Когда сосунки из Комитета начальников штаба генерала Мура и обитатели кабинетов на седьмом этаже в Лэнгли услышат эпическое повествование Гарри об его ужасном приключении, им трудно будет поверить, что их теперешние так называемые союзники могли задумать такую мерзость.

Броку тоже нужно было успеть на самолет, но у его самолета не было расписания как такового. А в аэропорту, где он приземлялся, — никаких удобств. Например, там не было взлетно-посадочной полосы. Для того чтобы сесть на крошечный драндулет, то есть самолет, Броку сначала нужно попасть на этот чертов поезд в Касабланку.

В 18.00 сегодня, когда стемнеет, двухместный самолет без всяких опознавательных знаков приземлится, прокатится по твердому песку, остановится и развернется. Пилот будет ждать ровно десять минут. Если за это время никто не появится, пилот улетит один. У Гарри была всего одна попытка. Один выстрел. Только один.

У парней из ЦРУ вроде Брока было прозвище. Их называли НЗК. Эта аббревиатура, которую употребляли нечасто, означала — не значится в консульстве. Если такой агент попадался, о нем забывали. Тебя как будто и не было. Твое имя не значилось в консульских списках, оно вообще нигде не значилось.

За время службы Брока случалось, что его вычисляли. Три раза. В Тианджине, это был второй раз, он пытался сбежать из китайской тюрьмы. Придя к выводу, что сможет выносить побои и пытки не больше суток, перелез через стену и убежал. Его поймали, снова пытали и били, он снова сбежал и пробрался к берегу. Старый рыбак должен был на лодке переправить его к французскому грузовому судну, которое стояло на якоре в оживленном порту.

Старикашка оказался информатором АНО, Армии народного освобождения, как и любая другая крыса в этом забытом Богом грязном портовом городишке. И Броку пришлось его убить, как и всех остальных уродов, которые пытались его сдать. Он перерезал ублюдку горло остро заточенным армейским ножом, окунул старикашку в вонючую воду и держал там, пока тридцать кровавых серебреников, которыми были нагружены карманы китайца, не утянули его на дно. Потом Гарри пробрался к грузовому кораблю сквозь густой туман. Лодкой пришлось управлять самому.

Ну по крайней мере он нашел нужный корабль, ухватился за якорный канат, оттолкнулся от лодки и вскарабкался по скользкому тросу. Было два часа утра. Он знал, что к этому времени капитан — пьянчуга из Марселя по имени Лорен, с которым он случайно познакомился, — будет мертвецки пьян и вырубится у себя в каюте. Брок перекатился через поручни и бесшумно приземлился на палубу в кормовой части корабля. Не встретив ни единого препятствия, он прошел на мостик и скользнул в темноту каюты француза. Лорен закрыл единственный иллюминатор одеялом в надежде хорошенько проспаться с утра.

Извини, мон ами. Эскузе ма, приятель, мать твою.

Внутри было темно хоть глаз выколи.

И воняло так, что будь здоров. Но Брок не стал сосредотачиваться на дурных запахах в будуаре капитана. Это было его первой ошибкой. Он плеснул Лорену в лицо воды из кувшина, одновременно приставив к горлу капитана нож. От того невыносимо несло рыбой и джином, так что душ ему пошел только на пользу.

— Кому ты сказал? — спросил Брок капитана, одной рукой сжимая его плечо, другой — вдавливая лезвие ножа в мягкие складки серой кожи, свободно висящие вокруг грязной шеи. — Ты сдал меня, сукин сын! Почему? Отвечай!

— Отвали! Я уже готов, — прошипел Лорен сквозь зубы.

— Правильно, — сказал Брок и исполнил хорошо обоснованное предположение капитана. Он едва успел вытереть кровь с лезвия ножа и засунуть его в нейлоновый футляр на лодыжке, когда понял, как сглупил.

— Мистер Брок? — раздался голос в темноте, Брок понял, что ему самому тоже пришел конец. Башка совсем дырявая. Он не проверил чертов туалет. Дверь была закрыта, когда он вошел. Сейчас она открыта, а в проеме серая тень. Господи, две тени.

Гарри инстинктивно повернулся боком, чтобы в него сложнее было попасть. Он вытащил маленький браунинг. Его способности в обращении с огнестрельным оружием никогда не были особо выдающимися, но, к счастью браунинг стрелял намного лучше, чем сам Гарри. Он поднял руку, прицелился и выстрелил, но чья-то рука резко опустилась ему на запястье, раздался хруст. Черт. Пистолет со звоном упал на стальную палубу, а тот, кто его ударил, отскочил обратно в угол. Конечно, у Гарри все еще был нож, но он же засунул его в футляр на лодыжке! Доставать будет, мягко говоря, неудобно.

— Поднимите пистолет, мистер Брок, и сожмите дуло губами. Потом поднимите руки за голову.

Пистолет в рот? У этих парней было богатое воображение.

— Если я засуну пистолет себе в рот, я выстрелю. — Он действительно это сделает, вышибет себе мозги. Возвращаться обратно к «Любителю кастрюль» — парню, которому нравилось засовывать голову Гарри в кастрюлю с кипящей водой и делать вещи похуже? Вообще-то, Гарри всегда носил с собой ампулу «С», со смертельным ядом, для чрезвычайных ситуаций вроде этой. Но ему очень не хотелось глотать эту штуку до тех пор, пока он точно не поймет, как события будут разворачиваться дальше.

— Дай-ка мне посмотреть на тебя, Тригон.

Тригон, так его называли во всех досье в агентстве. У каждого сотрудника было три имени: одно в свидетельстве о рождении, другое — в личном деле, третье — тупое кодовое имя вроде Тригона. Черт. Брок пробыл в Китае уже шесть месяцев, два из которых провел в тюрьме. Наконец он получил возможность уехать. И имел глупость полагать, что его не раскрыли. А еще большей глупостью было довериться французу.

Мы, что же, так никогда ничему и не научимся?

Он услышал тихий щелчок выключателя, и под потолком вспыхнул свет — флуоресцентное свечение под аккомпанемент монотонного гудения. В каюте кроме него было двое мужчин. Высокий, элегантный китайский джентльмен в отутюженном белом пиджаке классического покроя сидел на жестком деревянном стуле. Длинные штанины его брюк цвета хаки были заправлены в старомодные высокие кожаные ботинки, отполированные до блеска.

Для китайца высоковат, ростом примерно шесть футов. Волосы абсолютно прямые и иссиня черные. Широкая прядь упала ему на лоб. Кожа у незнакомца была знакомого светло-желтого оттенка. Его серые глаза внимательно смотрели из-под тяжелых век и густых ресниц. Северный тип, подумал Брок. Вероятно, с Тибета или из Манчжурии. Он где-то видел это лицо. Да. Он видел его лицо в досье в Лэнгли. Черт побери, да парень был почти что знаменитостью в определенных кругах, среди международных террористов.

Поздоровайтесь с генералом Муном. Привилегированным членом — так, по крайней мере, полагал Гарри — мирового зала славы отпетых негодяев.

Да, это был не кто иной, как генерал Сан-эт Мун. Гарри кое-что о нем узнал за последние шесть месяцев. Как любой хороший агент, участвующий в операциях, а особенно агент, подчиняющийся непосредственно председателю Комитета начальников штаба, Брок хорошо выполнил домашнее задание. Перед тем как ехать в Китай, он изучил и запомнил каждую морщинку на лице этого человека и каждую пломбу в его зубах. Он даже знал, какой у него любимый фильм: «Мост на реке Квай».

Генерал Мун, пятьдесят шесть лет, родился в Джилине, в Манчжурии. Вдовец с двумя взрослыми дочерьми, которых с детства обучали военному делу. Ходили слухи, что обе были офицерами Те-By в высоких званиях. Те-By — секретная китайская полиция. В настоящий момент их местонахождение было неизвестно, но считалось, что они выполняют какое-то важное задание.

Мун был закаленным в битвах боевым офицером. Он поднялся с самого низа, дослужившись до высокого звания. Но, что еще более важно, Мун был заместителем главы наводившего на всех ужас Комитета по специальным действиям Армии народного освобождения. У жестокого, упертого коммуниста Муна, известного в Пекине своими экстремистскими идеологическими убеждениями, под командованием было войско красных китайцев численностью более миллиона. Что-то вроде штурмовых войск, хотя, конечно, эпитет «штурмовые» в полной мере не передает природы этого военного соединения.

А еще генерал Мун был вторым человеком в Те-By. Жесткая организация, если не сказать больше. Гарри даже представить себе не мог, каким подонком должен быть глава подобной группы.

Джентльмен, который как раз собирался его убить, тоже был офицером, командовавшим 38-й бригадой внутренних войск, ответственной за убийство тысяч студентов на площади Тяньаньмынь в 1989 году.

Да, у этого парня много дел — Мун должен был подавлять диссидентское движение в Китае. Помощник и закадычный друг Муна, страшный низкорослый человек, похожий на героя фильма ужасов, напевал какую-то песенку. На голове у него блестела лысина с торчащими клочьями жирных черных волос, несколько прядей прилипли ко лбу.

Этот человек тоже был весьма известен — наемный убийца из криминального мира Гонконга по имени Ху Ксу.

Судя по собранному на него досье, Ху Ксу был консультантом по допросам и мастером своего дела. Именно этот злобный хорек только что сломал Гарри запястье. У обоих китайцев в руках блестели короткоствольные автоматические пистолеты, и оба целились Броку в живот.

— Мы терпеливо ждали вашего прихода, мистер Брок, — сказал генерал Мун. Он говорил по-английски слишком правильными фразами, от которых пахло Оксфордом, Кембриджем и нафталином. Он зажег сигарету и сжал ее в тонких губах. Потом продолжал говорить, не затягиваясь, держа зажженную сигарету во рту. Вообще говоря, смотрелось клево. — Это мой помощник, Ху Ксу. Он поможет мне выяснить у вас все, что меня интересует. Он в некотором роде врач. Патологоанатом, ушедший в отставку, но продолжающий практиковать и на живых, и на мертвых. По-моему, вам неинтересно, мистер Брок. Вы скучаете. Думаете о чем-то другом. Не так ли?

— Я очень занят: думаю, как мне лучше всего убить вас, уроды, и свалить с этого хренова корабля. Что за мелодию насвистывает твой приятель? Она привязчивая.

— Бетховен.

— Круто. Мне нравится.

Мун рассмеялся:

— Вы очень интересный человек, мистер Брок. Меня мучает любопытство. Вас трудно было арестовать, и вы доставили неприятности моим офицерам из Те-By в Пекине. Давайте поговорим немного перед тем, как Ху Ксу вас вскроет. Не возражаете? Вы выведали много наших секретов? Неважно, вы все равно мне все расскажете, когда Ху Ксу сделает вам свои фирменные инъекции и поработает над вами скальпелем, которым владеет виртуозно. Что именно вы знаете, мистер Брок?

— Я знаю достаточно.

— Темплхоф?

— Что еще за Темплхоф?

— Счастливый дракон?

— Никогда о таком не слышал.

— Левиафан?

— Левиафан? Какой Левиафан? — переспросил Брок.

Мун с минуту просто смотрел на Брока, пытаясь прочитать ответ в его глазах. Можно было с уверенностью сказать, что большую часть своей карьеры он именно этим и занимался — читал по глазам — и сильно в этом поднаторел.

— Учитывая стремительный рост Китая, вы не можете винить нас за те шаги, которые мы предпринимаем сейчас в политике, агент Брок. Китай занимает второе место в мире по объемам потребления нефти. Вы прекрасно это знаете. Ежедневное отслеживание этих данных входит в обязанности служащих ЦРУ.

— Твоя страна подсела на нефть, приятель. Добро пожаловать во всемирный клуб государств-нефтеманов.

— Китай располагает лишь восемнадцатидневным стратегическим запасом нефти, в то время как стратегического запаса Америки хватит на сто восемьдесят дней. Мы считаем подобное положение дел несправедливым и неприемлемым. У вас есть Саудовская Аравия. У вас есть Ирак. Очень скоро вы оккупируете Иран или Судан, и наши новые нефтяные контракты с этими странами превратятся в ничего не значащие бумажки.

— Да, товарищ, у наркоманов жизнь не сахар.

— Вы наверняка узнали во время недавних странствий, что Китай собирается исправить ситуацию, которая сложилась в заливе.

— Я могу сесть на кровать к покойному?

— Будьте любезны, это ведь и ваше смертное ложе, Гарри Брок.

— Спасибо. Эй, я хочу кое-что спросить. Что означают цифры один, семь, восемь, девять? Они ни с того ни с сего вылезли, когда я взламывал код. И я впал в ступор.

Мун проигнорировал вопрос. Пора менять тактику. Брок сел на край койки, свесил руки между ногами — человек, который знает, что положение его безнадежно. Он поднял на Муна усталые покрасневшие глаза.

— Америка никогда не пустит вас в залив, генерал, — сказал он. — Никогда. Поверьте мне.

— Правда? Вы абсолютно в этом уверены, мистер Брок? Гарри знал, Китай на самом деле уже рвался в залив за дозой. На спине у огромной страны сейчас сидит нефтяная обезьяна, а это дело нешуточное. Гарри недавно разнюхал, что коммунисты стянули в Судан войска численностью более полумиллиона. Каждый день туда прибывали все новые и новые люди. Секретная армия — тысячи человек, замаскированных под гастарбайтеров, пробирались в Африку под видом дешевой рабочей силы. С чего бы вдруг? Что такого было в Судане? Да просто он всего лишь в трех сотнях морских миль от нефтяных полей Саудовской Аравии.

Но Броку не хотелось углубляться в размышления. Ему нужно было сосредоточиться на более важных вещах, например на выживании. Он должен выжить и принести эту аппетитную новость домой. Китайцы далеко не глупы. Они знали, что американский спутник-шпион не отличит солдата от рабочего-эмигранта. Эти подонки все просчитали. Только Гарри мог испортить тщательно подготовленную китайскую чайную церемонию. Но сначала он должен улизнуть, целым и невредимым.

В настоящее время только королевская семья Саудовской Аравии удерживала шаткий международный статус-кво, предотвращая крушение мировой экономики. Если китайцы переберутся из Судана в Саудовскую Аравию или в любое другое государство в заливе, об этом лучше не думать…

Гарри прокрутил в голове разные варианты того, что он мог сейчас сказать, и остановился на следующем:

— Ладно, генерал, забудьте о заливе. Как насчет матушки России? Или сестры Канады? У них ведь тоже много нефти.

Мун усмехнулся в ответ на «сестру Канаду». С чувством юмора у него порядок, надо отдать ему должное. У большинства коммунистов с четырьмя звездочками на погонах оно напрочь отсутствовало.

Мун сказал:

— Мы знаем, Америка никогда не пустит Китай в залив. Но они пустят туда вашего союзника, мистер Брок.

— Да? О каком союзнике вы говорите? О Франции?

Да, вот кто его действительно бесил. Французы. Последние десять лет они просто отвратительно вели себя по отношению к Америке. Во-первых, их голоса в ООН легко покупались, и платили за них миллиардами Саддама. Далее, в начале войны с Ираком французские дипломаты продавали иракцам подробности своих встреч с американскими дипломатами! Американские парни гибли из-за двуличности французов. При мысли об этом у Брока кровь закипала. И он был не одинок, в Вашингтоне многие были обеспокоены сложившейся ситуацией.

Генерал Мун снова рассмеялся:

— Этот ковбой, засевший в Белом доме, может многое, мистер Брок. Но устроить ядерный взрыв в Париже не в его силах.

Да, он говорил дело. Дома вряд ли хорошо воспримут передачу Вольфа Блитцера по Си-эн-эн с видеокадрами опасно накренившейся Эйфелевой башни.

— Зря вы говорите об этом с такой уверенностью, генерал. Сейчас президент, мягко говоря, сердится на ваших французских друзей. Ну, знаете, в связи с этим скандалом — «нефть за продовольствие». Эта история сильно раздражает людей в Вашингтоне. Сколько заплатил Саддам, чтобы купить французские голоса в ООН?

— Довольно, Брок.

— Я тоже думаю, что довольно. Выражение «Город света» может зазвучать по-новому, люн женераль.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, генерал Мун, что, если вы и ваши французские дружки не будете вести себя осторожнее, город может вспыхнуть, как фейерверк 4 июля.

Гарри увидел в глазах Муна отражение термоядерного взрыва, образ которого промелькнул у того в мозгу.

— Вы шутите. Не может быть.

— Нет? А вы проверьте нас, генерал. Продолжайте в том же духе.

Мун не заметил нож. Он никогда не видел, чтобы человек двигался так стремительно, как этот американский шпион. Генерал лишь почувствовал жгучую боль в бедре, когда лезвие вошло ему в ногу по самую кость. Потом Брок поднял пистолет и выстрелил в Ху Ксу, который представлялся ему смутным пятном, движущимся сбоку от Муна в сторону двери. Ху Ксу пытался прицелиться и выстрелить так, чтобы не подвергать опасности жизнь второго по значимости человека в Китае. Маленький уродец осел, из шеи у него брызнула кровь.

Пробегая мимо Ху Ксу к выходу, Брок резко его толкнул. Через секунду Мун услышал всплеск. Он выбежал на палубу, перегнулся через поручни и стал вглядываться в водную гладь. Генерал стрелял из пистолета Ху Ксу, пока не кончились патроны.

Мун улыбнулся, прижимая скомканный носовой платок к ране в бедре. Он вернулся в каюту и туго перевязал Ху Ксу рану на шее — тряпка сразу же пропиталась кровью. Жить будет. Этот американец сильно его развлек. Тэ-Ву сообщила, что он работает один. Он в бегах и не успеет выбраться из Китая. Его снова поймают и убьют прежде, чем он сможет рассказать кому-нибудь то, что ему удалось узнать. В этот самый момент Тяньджин окружен плотным кольцом, вырваться за которое невозможно. Генерал достал сотовый телефон и набрал номер офицера, отвечающего за безопасность порта. Петля начала затягиваться еще до того, как Брок проплыл две мили по забитому мусором заливу.

Но Гарри был парнем находчивым. Он выскользнул из петли генерала. И еще из одной петли на монгольской границе, где переправился в Казахстан. Вслед за ним из будки выбежал пограничник с только что полученной по факсу фотографией самодовольной физиономии Брока. Пограничник открыл огонь, и Гарри нырнул под навес грузовика, перед которым только что открыли ворота. Парень, сидевший за рулем, по всей видимости, решил, что красные пограничники стреляют в него, прибавил скорости и завилял. Так что все вышло как нельзя лучше. Они въехали в Казахстан боком, на двух колесах.

После нескольких приключений в бурном Каспийском море и нескольких экстремальных событий Гарри в конце концов добрался до Марокко. И вот он сидел под финиковой пальмой и мечтал о доме. Официант в красной феске наклонился налить ему чашку чая и вколол ему в шею какую-то дрянь. В голове у Брока загудело. Так он оказался на корабле, медленно плывущем обратно в Китай.

1

Резкий ветер взял порт в осаду и планомерно задувал с моря, пронизывая до костей. Несколько дней подряд непривычно холодная погода терроризировала древний портовый город Канны, загоняла жителей в дома, не позволяя им и носа на улицу высунуть. Слышно было, как ледяной ветер со свистом проносится по узким, выложенным булыжником улицам, и на полном ходу огибает углы старых домов и магазинов, которые застенчиво жались к возвышавшимся над бухтой холмам. Ветер украдкой спускался по дымоходам, просачивался сквозь щели в окнах, барабанил в двери и заставлял людей трепетать.

По всему южному побережью пыль и высохшие опавшие листья кружились, подхваченные не по сезону холодным ветром, и бились о здания, которые стояли совсем рядом и смотрели окнами на море. «Мажестик», «Мартинес» и легендарный отель «Карлтон». Северо-западный нарушитель спокойствия с грохотом сотрясал акры дорогого стекла в окнах отелей с видом на океан.

А километрах в семидесяти к западу от метеорологического бедствия средиземноморское солнце с улыбкой глядело на чрезвычайно счастливого и довольного жизнью англичанина.

Жизнерадостного парня, сидящего за рулем старого зеленого «родстера», звали Алекс Хок. Лорд Хок, если быть совсем уж точным, хотя в присутствии Алекса приставку «лорд» лучше было не произносить. Только Пелхэму, который с давних времен был семейным поверенным Хоков, позволялось в присутствии Алекса обращаться к нему «мой лорд». И то только потому, что однажды, давным-давно, Пелхэм пригрозил уволиться, если Алекс запретит ему это делать.

Хок был симпатичным парнем, чуть выше шести футов ростом, аккуратным и на редкость хорошо сложенным. Ему было тридцать с небольшим. Квадратный подбородок с ямочкой, непослушные черные волосы и удивительные арктически-голубые глаза — всем своим видом Алекс излучал решимость. Одна только улыбка не соответствовала его жесткой наружности. Правда, и она могла быть жестокой, если он злился или обижался. Но в большинстве случаев ясно показывала, что его забавляет все, что жизнь подкидывает ему на пути, неважно, хорошее или плохое.

Путаные и непоследовательные взгляды Алекса Хока на любовь, войну полов и жизнь в целом скорее притягивали женщин, чем отпугивали. Он был богат, его романы с прекрасным полом были многочисленны и подробно освещались в британских таблоидах. Лишь однажды Алекс отважился прошествовать в церковь по проходу, ведущему в объятия Гименея. Но все закончилось ужасом и горем, когда его жену убили в самом начале их супружеской жизни.

Многие мужчины считали его хорошим товарищем. Он был атлетически сложен, настолько, что мог соревноваться по-настоящему, когда хотел, любил пропустить стаканчик и рассказать хорошую историю. Однако большинство действительно интересных историй, произошедших с Хоком, были достоянием весьма и весьма ограниченного круга людей. Он никогда не рассказывал о своем детстве, о трагедии, которая произошла, когда ему было семь лет.

В общем и целом, невзирая на печали и горести, которые случались с ним в прошлом, Александр Хок был довольно жизнерадостным парнем.

Если бы кому-то захотелось расспросить Хока о роде его профессиональной деятельности, пришлось бы сильно надавить, чтобы получить честный ответ. Номинально он являлся главой крупного семейного бизнеса — конгломерата банковских и промышленных единиц — но здесь от него требовалось лишь слегка придерживать рукой штурвал. Он тщательно подобрал способных штурманов для управления своими предприятиями и позволил им выбирать курс.

Сам же время от времени делал глубоко секретные одолжения правительству Ее Величества. Иногда выполнял задания правительства США, когда требовались его навыки и умения.

Эти дела не проходили ни по каким документам. Хока звали, когда нужен был человек, который не боялся запачкать руки и мог держать рот на замке. В общем, он сильно смахивал на капера восемнадцатого века, чьим прямым потомком и являлся. Он был похож на пиратов, которые грабили на суше и на море под покровительством короля. Короче говоря, Хок был ни больше ни меньше капером двадцать первого века.

Он гнал свой «ягуар» на восток по берегу Ривьеры к древним Каннам и чувствовал себя, как девятилетний мальчишка в радостном предвкушении Рождества. В конце концов ничего экстраординарного пока не случилось, всего лишь настало очередное исключительно прекрасное весеннее утро. Широкая дорога, обнимавшая побережье, петляя, поднималась высоко над синим морем, и он с жадностью пожирал ее по сотне миль в час. Гибралтар давно уже растворился в зеркале заднего вида. Скатертью дорога, подумал Хок, не питавший теплых чувств к этой скале, наводненной обезьянами.

Ну и, раз уж он начал об этом думать, напыщенный морской флот пусть катится ко всем чертям вслед за Гибралтаром.

Таким уж Хок был человеком; он предпочитал хлеб, воду и одиночное заключение любому организованному совещанию. Ему только что пришлось промаяться целых два дня на брифинге разведчиков в штабе британского флота на этой самой чертовой скале. В заключительный день почетный гость брифинга, директор ЦРУ Патрик Брикхаус Келли, провел презентацию, призванную открыть всем глаза. Смысл ее состоял в том, что в заливе назревает очередной серьезный кризис. Китайские корабли направлялись в Индийский океан на рандеву с французским флотом.

Китай и Франция? На первый взгляд альянс совершенно невероятный. Но в этом альянсе была серьезная заявка на установление власти в заливе, а значит, и во всем мире. Никто в Вашингтоне не знал наверняка, когда именно случится этот наделавший шуму совместный маневр двух флотов, и случится ли вообще. Однако эта новость сильно встревожила моряков Королевского военного флота на базе в Гибралтаре. Сама возможность подобного развития событий будоражила им кровь. Хок полагал, что многие из них рисовали себе сладкие картины повторения великой победы Нельсона при Трафальгаре.

«Что они все так переполошились?» — недоумевал Хок, ерзая на стуле. Понять суть этого замысла было несложно: Франция и коммунистический Китай совместно выводят корабли в Индийский океан. Эту мысль можно было выразить одним предложением из десяти слов.

Наконец невыспавшемуся и пересовещавшемуся Хоку удалось вырваться на свободу. Он проехал через контрольно-пропускной пункт на испанской границе и покатил вдоль унылого побережья Испании мимо полуразва-лившихся хижин. Хок поддал газку, наращивая обороты двигателя, и поймал себя на том, что прокручивает в голове основные моменты вчерашнего брифинга.

Все дело в чертовых французах. Их министр внешней торговли, коррумпированный и злобный человечек из рода Бонапартов, недолюбливавший Америку, все время доставлял им неприятности. Ничего неожиданного в этом не было: он уже давно изо всех сил осложнял отношения США с Францией. Это было неприятно, но не более того. В такой ситуации действительно серьезные опасения внушало то, что французы спутались с красными китайцами. Когда Брик Келли так назвал китайцев, у всех присутствующих брови поползли вверх. Но директор ЦРУ Келли упорно продолжал повторять этот эпитет на протяжении всего брифинга, потому что, согласно его словам, «если эта кучка мандаринов в Пекине не красная, тогда, черт возьми, я уж и не знаю, кто красный».

Потом Келли показал схему: в прошлом году красный Китай в четыре раза увеличил военный бюджет, доведя его до восьмидесяти миллиардов долларов США. Китайцы покупали у русских авианосцы и подводные лодки и с максимальной скоростью строили собственные атомные подводные лодки. Подтвержденные данные американских и британских спецслужб показывали, что за последние месяцы Франция и Китай семь раз совместно проводили секретные морские учения в Тайваньском проливе.

Господи, ну и заварушка.

Он приехал на совещание в Гибралтар исключительно по просьбе Келли. Директор сказал, что для него есть новое задание. И дело было срочное.

Как любил говаривать его хороший друг Эмброуз Конгрив из Скотланд-Ярда, снова пришло время шпионских игр. Это наблюдение, перспектива нового задания и спасение заложника вскоре оказали благотворное влияние на настроение Хока. Он всегда полагал, что классическая тайная операция по спасению является одним из самых благодарных занятий в жизни. Признательная улыбка недавнего заложника была одной из тех бесценных вещей, которые напоминали, зачем вообще было играть в эту игру.

Этому заложнику повезло особенно. По словам Келли, американцы узнали, что один из их людей попал в беду, только благодаря действиям начальника станции экстренной помощи Маракеша. Он вылезал из машины на Ла Ма-мунии и увидел, как пьяного человека заталкивают на заднее сидение черного седана. Пьяный мужчина был похож на американца, двое «помогавших» ему были китайцами. Почувствовав, что здесь что-то не так, начальник станции запрыгнул обратно в машину и несколько часов ехал за седаном, всю дорогу до порта Касабланки.

Вооруженные охранники у подножия трапа делали проникновение на судно невозможным. И начальнику станции оставалось лишь беспомощно наблюдать, как мужчину в бессознательном состоянии втащили на борт «Звезды Шанхая». Он сразу же позвонил в Лэнгли. Его подозрения подтвердились. Пьяный американец, вероятнее всего, был человеком, который должен был уехать из Китая неделю назад и которого считали погибшим.

Алекс Хок почувствовал, что его душевное равновесие чудесным образом восстановилось всего лишь через час пути — да, езда на высокой скорости творила чудеса! Крепко и уверенно сжимая руль, Хок немного посмаковал мысль о том, что он снова в игре.

Мимо промелькнул указатель: Сан-Тропе. Всего несколько часов до места, куда он ехал — старого курортного местечка в Каннах. Резко, по-гоночному, переключив скорость, Хок в приличном темпе вписался в крутой поворот и глубоко вздохнул.

Каким же прекрасным был Прованс в июне! Просто восхитительным!

Какое чувство необузданной мощи охватывает, когда вжимаешь педаль в пол и слышишь рев заведенного на полную катушку шестицилиндрового двигателя, который с готовностью отзывается.

Алекс добрался до Канн и снял в легендарном «Карлтоне» апартаменты с видом на море.

2

Эмброуз Конгрив щедро намазал теплый тост клубничным джемом и поднес к глазам, чтобы получше рассмотреть. Удовлетворенный увиденным, он уставился на два сваренных всмятку яйца в красивых голубых фарфоровых подставках, не сдерживая накатившей на него волны удовольствия. За залитыми солнцем окнами раздавались трели птиц, чайник что-то весело насвистывал. Сказать, что Эмброуз был доволен ранним завтраком в солнечной оранжерее своего нового дома, значило ничего не сказать.

Он испытывал неподдельное наслаждение.

Именно о таких мгновениях, подумал прославленный криминалист из Скотланд-Ярда, он так сильно мечтал все эти месяцы.

А ведь он столько лет трясся от холода и сырости в дрянной крохотной квартирке, не смея даже и помыслить о том, что в его жилищных условиях когда-нибудь произойдут столь разительные и приятные перемены.

А сейчас он жил в симпатичном кирпичном коттедже в Хэмпстедской пустоши, куда недавно переехал. Все это принадлежало раньше его тетушке Августе, отошедшей в мир иной на девяносто восьмом году жизни. Августа мирно испустила дух во сне. Эмброуз, стоя у ее могилы, очень надеялся, что этот способ перехода в царствие небесное был семейной традицией.

На оглашении последней воли миссис Буллинг в обшарпанном офисе ее поверенного к угрызениям совести, которые испытывал Эмброуз, примешивалась тщетная надежда что-то унаследовать. В конце концов ведь был же фарфоровый сервиз, который она обещала ему еще несколько десятилетий назад. Он сидел, притворяясь спокойным, надеясь, что она его не забыла.

И она не забыла.

Скорее наоборот. Из своей холодной могилы тетушка Августа умудрилась шокировать всех присутствующих, завещав коттедж с милым названием «Душевный покой» и все его содержимое своему дорогому племяннику Эмброузу Конгриву, вместо того чтобы оставить все это своему единственному сыну, Генри Буллингу. В кабинете адвоката воцарилось недоуменное молчание. Генри Буллинг, предполагаемый наследник, служивший мелким дипломатом, несколько секунд сидел в ступоре, вытаращив глаза и хватая ртом воздух. Он бросил на Конгрива взгляд, в котором можно было прочесть все, что он о нем думал, причем мысли были весьма нелестные для Эмброуза. Потом немного неуверенно поднялся и на трясущихся ногах прошествовал к двери.

Поверенный, некий мистер Ридинг, пару раз кашлянул в кулак и пошелестел бумагами на огромном столе.

Этот инцидент был последним звеном в длинной цепочке разочарований в жизни Генри. Эмброуз знал его с самого рождения. Мальчик, казалось, был обречен на неудачи с самого начала.

Единственный сын Августы был одним из тех прирожденных неудачников, которые время от времени появляются на нашей планете, с тусклой копной рыжих волос на голове. Природа не наградила его хорошо очерченной нижней челюстью и выдающимся подбородком, которыми отличались большинство мужчин из рода Буллингов. Он мучился в разных частных школах, а из Кембриджа его выставили за аморалку. В те дни именно так называли ситуацию, когда студента застают с женой преподавателя в весьма пикантном положении.

Перебравшись в Париж, Генри несколько лет проболтался в Сорбонне, а потом вообразил себя живописцем. Установив мольберт на набережной, у воспетой поэтами грязной Сены, он намалевал несколько огромных полотен, которые, на взгляд искушенного в живописи Эмброуза, были подобны сценам бессмысленного насилия.

В восьмидесятые годы Генри потерял немалую долю состояния матери, сделав, мягко говоря, неудачное вложение капитала. Без гроша в кармане, поджав хвост, он вернулся в отчий дом и поселился в маленькой квартирке над домиком садовника. А через какое-то время переехал в довольно неприятный район города. В глазах Эмброуза он оставался все тем же избалованным снобом. Его притворный французский акцент не улучшал характера. Равно как и привезенные из Парижа розовые рубашки, по сто долларов каждая, которые он вряд ли мог себе позволить на зарплату клерка французского посольства.

Генри Буллинг был шпионом. Он зарабатывал пару лишних шиллингов, присматривая за тем, как обстоят дела во французском посольстве, и регулярно докладывая о своих наблюдениях в Скотланд-Ярд. Так как Эмброуз приходился Генри кузеном, именно ему приходилось выслушивать сплетни, собранные за всю неделю, и изучать тайком сделанные копии по большей части бесполезных документов, которые Буллинг запихивал в свой чемодан, перед тем как отправиться на обел. У Эмброуза вошло в привычку встречаться с кузеном на скамейках в парке Сейнт-Джеймс.

Новая экономка Конгрива Мэй Первис, крепкая симпатичная шотландка, хлопотала на кухне за стеной. После завтрака она начнет заниматься ежедневными делами, будет взбивать подушки, вытирать пыль и наводить порядок в коттедже «Душевный покой». В данный момент миссис Первис старательно вырезала куски тонких китайских обоев с цветочными узорами и укладывала их на дно ящиков и шкафов в новой кухонной мебели.

У Мэй была привычка насвистывать во время работы, и Эмброуз находил это весьма забавным. Она начинала с середины какой-нибудь мелодии, насвистывала ее с час или около того, а потом переходила к следующему номеру своего, казалось, не имеющего границ репертуара. Он каждое утро смотрел, как она суетится по хозяйству, и раздумывал, является ли это точным отображением семейной жизни. Уютно, спокойно, умиротворяюще. Прямо идиллия! Даже застенчивая улыбка, игравшая на лице миссис Первис, когда она напевала себе под нос и занималась домоводством, была — ну, в общем, он даже начинал подумывать, нет ли в мире кого-то и для него… Его второй половины.

И приходил к выводу, что, нет, пожалуй, ведь если бы была, он наверняка уже нашел бы ее. В конце концов ему уже перевалило за пятьдесят.

Счастливый детектив впился зубами в свой тост, блаженно вздохнул и снова уткнулся в свежий номер «Таймс». Экономические новости из Европы наводили тоску. Два краеугольных камня европейской экономики, Германия и Франция, заявляют о застойных явлениях в экономическом развитии. Удивительно, но Франция собирается выйти из Евросоюза! Не утихает шумиха вокруг очередного политического убийства. Из штаб-квартиры Европейского союза в Брюсселе отчетливо попахивает паникой. И так далее и тому подобное, страница за страницей. Иногда он задавался вопросом, зачем вообще читает эти чертовы газеты. Они всегда, ежедневно, в любое время года сообщали только плохие новости.

Вот в его мире все было в порядке. Пропахшая плесенью старая квартира в Бэйсуотере уже погружалась в пелену воспоминаний. А он сидел в доме, прочном кирпичном доме начала девятнадцатого века. Остроконечная крыша, выложенная черепицей, с двумя дымоходами. Симпатичное веерообразное окно над парадной дверью. Дом небольшой, можно даже сказать маленький, но красивый. Кроме того, Эмброузу теперь принадлежало несколько акров газона, залитого солнечным светом, клумбы с пионами и лилиями и еще место, где когда-нибудь он сможет выращивать свои любимые георгины. Да, георгины, самых разных сортов: Полярную красавицу, Золотую шапку и самые любимые — Реквием.

Было такое ощущение, что у него в жизни теперь все по-новому. Недавно приобретенная собака по кличке Рейнджер, симпатичный спаниель, свернулась клубком у него в ногах и спала, греясь в теплых солнечных лучах. Он протянул руку и хотел погладить собаку по голове, когда Рейнджер неожиданно поднял голову и громко зарычал.

— Господи милосердный, что там такое, миссис Первис? — выпалил Эмброуз.

— Что вы имеете в виду, мистер Конгрив?

— Этот дьявольский грохот. Наверное, у парадной двери. Что, звонок не работает?

— Давайте я схожу посмотрю, сэр. Разве в звонок звонили?

— Пожалуйста, посмотрите, миссис Первис.

— Тогда я пойду прямо сейчас.

Рейнджер, обогнав ее, пронесся по истертому оливково-зеленому ковру ручной работы, которым был устлан коридор, заливаясь яростным лаем. Вернувшись, миссис Первис сказала:

— Там два джентльмена хотят вас видеть, сэр.

— По какому вопросу?

— Они не сказали, мистер Конгрив. Сказали только, что это срочно.

— Господи, неужели спрятаться от этого невозможно? — досадливо поморщился Конгрив, поднимаясь на ноги и застегивая шерстяную кофту, которую он накинул, чтобы укрыться от ранней утренней прохлады. — Скажите им, что я сейчас приду, миссис Первис. Пригласите их в дом, предложите чаю, но глаз с них не спускайте. И отзовите собаку, если сможете. Будет не очень хорошо, если Рейнджер укусит полицейского.

— Полицейские? С чего вы взяли?

— Я, должно быть, упоминал в разговоре с вами, что я полицейский, миссис Первис.

— Но…

— Мужчины, которые ходят парой, всегда оказываются полицейскими, миссис Первис.

— Ну, они с тем же успехом могут оказаться и парочкой влюбленных геев, не так ли, мистер Конгрив? — парировала миссис Первис, и в ее голубых глазах зажегся озорной огонек.

3

Сегодня движение на Круазетт, широком, обсаженном пальмами бульваре, окаймляющем береговую линию, было минимальным. Бульвар выглядел враждебно и холодно. На дороге почти никого не было. Лишь время от времени сновали такси — черные «мерседесы» да изредка во въездные ворота отеля «Мажестик» или «Карлтон» с ревом залетал невероятно красный «феррари» или хромированный желтый «Ламборджини» с арабскими номерными знаками. Из них выплывали блондинки с длинными ногами, примчавшиеся из Парижа навестить «больного дядюшку».

В начале одиннадцатого майским пятничным вечером в позолоченной спальне отеля «Карлтон» Александр Хок, который только что приехал, и женщина, с которой он только что познакомился, шумно занимались любовью на изысканно убранной и чрезвычайно помятой постели. Впившись губами в рот женщины, Хок взглянул на мерцающий голубоватым светом циферблат наручных часов. Водонепроницаемые часы подтвердили то, что ему подсказывали внутренние биологические часы, которые никогда не подводили, определяя время с точностью до минуты.

Да. Пора торопиться.

— Du vent[1], — пробормотала женщина, прервав движения и глядя, как жалюзи яростно бьются о стеклянные двери террасы. Завывающий ветер рвался со скоростью не менее тридцати узлов.

— Да, сказал он, нежно погладив ее по щеке. — Что ветер?

— C’est terrible, eh?[2]

— М-м, — промычал Хок, который был сейчас немного занят.

Его спина непроизвольно выгнулась. С губ сорвался крик. Она все еще тяжело дышала, сидя на нем верхом, и он с восхищением разглядывал ее сильное тело оттенка слоновой кости. На ней была черная соболиная накидка, заколотая на шее. Капли пота блестели на коже, образуя ручеек, стекающий между грудей.

Поразительно красива. Просто невероятно. Звали ее — как недавно узнал капитан Хок — Джет. Она была известной личностью, вероятно, настолько, чтобы называться одним именем. Китайская кинозвезда. Хок не видел ни одного фильма с ее участием — он любил черно-белые картины, снятые до или во время войны. А фильмы, в которых она играла, он смотреть и не собирался.

Сказать по правде, он мало что знал об этой женщине за пределами громадной кровати, если не считать ее черных глаз, красных губ и плавных очертаний тела.

Они познакомились сегодня днем на роскошном ланче в «Отель дю Кап» в Антибе. Немецкий магнат Августус фон Драксис, который устраивал этот прием под соснами на светло-голубой вилле Феликс, любезно перевез нескольких гостей, остановившихся в «Карлтоне», на борту яхты. По воле случая Хок и Джет сидели рядом во время непродолжительного и не очень приятного путешествия из бухты Канн к Антибу. Море было на редкость неспокойным, яхту сильно болтало. Хока сильно удивили дерзость и беззаботность его соседки.

— Для женщины вы поразительно хорошо переносите качку, — сказал Алекс, обращаясь к ней. Выражение ее лица ясно показывало, что она не считает это комплиментом.

— Il fait froid[3], — сказала она, передернувшись от холода. Она разглядывала его слегка потертый ирландский рыбацкий свитер. Из одежды Хок привез только морской мундир, смокинг да еще пару вещей. На женщине было очень короткое черное платье из натурального шелка с открытыми плечами и несколько ниток крупного черного таитянского жемчуга. Дорогое украшение, подумал Хок, отметив про себя неправильную форму жемчужин. Джет явно не вспомнила о плохой погоде, когда выбирала наряд для приема. Она думала о мужчинах.

— Извините, — улыбнулся он, стягивая свитер через голову и протягивая женщине. — Какой я невнимательный. — У Хока осталась старая фланелевая рубашка, которая не особо защищала от резкого холодного ветра.

— Да уж, — сказала она и надела толстый шерстяной свитер, не обращая внимания на уложенные в сложную вечернюю прическу черные волосы и театральный макияж. Он поймал себя на том, что следит за каждым ее движением. Ее жесты были точными, почти балетными, и Алекс смотрел на нее, как завороженный. Он знал немало мужчин, которые с ума сходили по восточным женщинам. Сам же никогда, вплоть до этого самого момента, не понимал, что они находили в них.

Присмотревшись к его густым черным волосам и проницательным голубым глазам, женщина спросила, перебив его сладостные раздумья.

— Вы ирландец?

— Нет. Полукровка. Мой отец англичанин, мать американка.

Казалось, она несколько секунд размышляла над его словами, но ничего не сказала. Когда она поправляла черную плиссированную юбку, Хок успел разглядеть пышное бледное бедро и кружевные полоски чулок с черными застежками пояса. Алекс всегда находил этот модный аксессуар особенно привлекательным.

— Вы остановились в «Карлтоне»? — спросил он, чувствуя себя неловко. Если его попытки завести беседу с этой красивой женщиной даже ему самому казались такими жалкими, какими же они должны были показаться ей?

Как бы там ни было, она выжала из себя полуулыбку.

—. Нет. Я ездила на берег за покупками. Я гостья на борту вон той яхты. Мы приехали на кинофестиваль и задержались. Владельцу яхты здесь нравится.

— А! Она называется «Валькирия», да? — сказал Хок и взглянул поверх водной глади на сногсшибательный белый корабль. Он прекрасно знал название яхты, но подумал, что лучше изобразить невежество. Немецкая яхта была знаменита. Почти триста сотен футов в длину и сорок футов в ширину — самая большая частная парусная яхта на земном шаре. Построена в обстановке строгой секретности в Гамбурге на немецкой судостроительной верфи фон Дракси-са. На яхте — три полностью автоматизированных мачты из углеводородного волокна и двадцать шесть тысяч квадратных футов парусов. До Хока доходили слухи, что она могла выдавать больше двадцати узлов под парусом.

— Да. Это «Валькирия». Она принадлежит нашему гостеприимному хозяину. Как вы с ним познакомились?

— Я с ним не знаком. Кто-то просто подсунул приглашение мне под дверь.

— Ах, да. Шатци, старый надежный друг. Кажется, вам нравится его яхта. Я могла бы устроить вам экскурсию на борт.

— Экскурсию? Я бы предпочел повести ее. Честно говоря, я многое бы отдал за то, чтобы поуправлять такой яхтой.

— Вы моряк, monsieur?

— Старый морской. служака, — сказал Хок, причем его самого затошнило от того, как это прозвучало, и он быстро отвел взгляд. Старый морской служака? Не таким уж он был и старым. И строго говоря, уже не являлся морским офицером. Скорее консультантом, работающим по контракту. Как смешно и глупо это прозвучало. Господи! В ту же секунду ему стало стыдно за свои совершенно прозрачные и бесплодные попытки очаровать эту женщину.

Два года Хок пытался подавить мучительные воспоминания о сокрушительной потере: убийстве любимой невесты Виктории на крыльце церкви через несколько минут после окончания свадебной церемонии. Само это ужасное событие, врезавшиеся в память образы крови и кружева — от всего этого еще можно было защититься. Но остался сгусток боли, скрывавшийся где-то на самом краю его сознания, выжидая, злорадно усмехаясь, тяжело дыша. Хок пытался от него убежать и не смог.

Он стал называть этот сгусток боли своим черным псом. Спустя шесть месяцев после убийства жены он сошелся с одной из своих бывших любовниц — поступок необдуманный с его стороны. Вскоре они расстались. Консуэла де лос Рейес больше с ним не разговаривала. Не отвечала на звонки и не принимала цветы. Он ее не винил. Через некоторое время он сдался и заперся в четырех стенах.

Судьба и ее извечная сообщница — трагедия наконец выиграли битву, длиной в жизнь. В семь лет Алекс стал свидетелем жестокого убийства родителей, которое произошло на яхте в Карибском море. Посреди ночи пираты поднялись на борт корабля. Его мать изнасиловали, перед тем как перерезать ей горло. Отца распяли на двери, за которой прятался маленький мальчик. Он все видел, но сидел тихо, чтобы остаться в живых.

И до сих пор помалкивал об этом, по той же причине.

После смерти Виктории Алекс Хок почти на два года забросил привычную жизнь. Он запер дом в Глостершире и сбежал. Он хотел спрятаться от своих чувств, вылечить раненое сердце. Убежал так далеко, как только смог. Тибет. Малайские острова. Бирма. Полное вегетарианство, никакого спиртного. Альпинизм. Медитация. Не помогло…

В крохотной хижине на берегу залива Мартабан в мертвой тишине ночи Александр слышал «черного пса». Видел, как тот сидит, притаившись, у самой кромки джунглей и тяжело дышит, обнажая розовые десны и огромные клыки. Готовый наброситься на него.

Александр вернулся домой в Лондон и попробовал залить горе спиртным. Дорогим ромом. Бочками высококачественного алкоголя. Это тоже не помогло, к тому же по утрам он чувствовал себя отвратительно.

Его самый близкий друг, главный инспектор Эмброуз Конгрив, сказал ему однажды, что траур затянулся. Может, пора начать встречаться с другими женщинами.

И вот теперь, глядя на Джет, Хок подумал, да, возможно, известный во всем мире детектив разгадал еще одну тайну жизни.

Время пришло. Хок был мужчиной того типа, которому обязательно нужна женщина. Может, это и была та женщина, в которой он нуждался.

4

За одним из розовых столов, прихотливо расставленных под сенью поющих на ветру сосен, Александр Хок пустился в погоню. Ему пришло в голову, что Джет не прочь быть пойманной. Его дедушка, просто кладезь мудрости, однажды сказал еще совсем юному Алексу: «Никогда не гоняйся за девушкой, которая не хочет, чтобы ее поймали». Тогда он не совсем понял, о чем речь. Зато сейчас понимал очень хорошо.

Солнце вновь появилось в небе, правда, почти не грело. Хок был рад, что пришел на этот прием. Он изо всех сил старался быть остроумным и обворожительным за рыбой, тушенной в белом вине, за жареной камбалой и за лимонным щербетом — бывший дамский угодник Алекс Хок.

Было непросто — он чувствовал себя второсортным актером, путающимся в тексте. Да, давненько он не флиртовал с женщинами.

После ланча они вдвоем прогулялись по дорожкам ухоженного сада, вдоль которых росли алиссум, шалфей и лобелия. Поднявшись на небольшой холм, они вышли к красивейшему отелю, окруженному деревьями. «Отель дю Кап» явно стоил тех денег, которые его обитатели платили за номера.

Вечер был весьма приятным. Девушка — восхитительной. Хок съел дюжину вкуснейших португальских устриц и запил их холодным белым вином. «Черного пса» поблизости не было.

Отправив устрицу в рот, Хок сказал Джет:

— Знаете, кто самый смелый человек на земле?

— Попробую угадать. Вы?

— Нет. Тот, кто первым попробовал устрицу.

На обратном пути к пирсу «Карлтона» и за ужином в баре «Ле Петит» на первом этаже отеля были еще устрицы и еще шампанское, и в конце концов Джет оказалась в его постели.

— Le vent, — снова сказала Джет, лежа в темноте.

— Что ветер? — спросил Алекс, откинув с ее лица прядку волос, черную, как смоль. Потом мягким, ласкающим движением провел кончиками пальцев по ее гладкой щеке.

— C’est mаl[4], ужасный ветер.

— Все ветры когда-нибудь выдыхаются, — сказал Хок. — Наверное, с людьми происходит то же самое.

— Где ты живешь? — спросила она.

— В Лондоне и его окрестностях. А ты?

— У меня квартира в Париже. На авеню Фош.

— Шикарно.

— Это не твой номер, — Джет скатилась с него, легла на спину и закурила. Ее темные глаза мерцали в отблеске горящей сигареты.

— Да? С чего ты взяла? — спросил он, в его ярко-голубых глазах плескалась улыбка.

— Я не вижу ни зубной щетки, ни бритвы, — задумчиво произнесла Джет, выдохнув в потолок струйку пахучего дыма. Хок внимательно ее разглядывал. Ему нравилось думать, что он хорошо умеет читать по глазам, и весь день он пытался прочитать в глазах Джет хоть что-нибудь. Безуспешно. Ее глаза были чернее ночи, непроницаемы и непостижимы.

— А! Так вот в чем дело, — сказал он.

— И имя на карточке на входной двери. Оно написано от руки. На карточках, которые консьерж дает гостям отеля по прибытии, имена выгравированы.

— Виновен — признаю.

— Ты медвежатник? Кажется, это так называется?

— Да что ты, милая! Я ненавижу медведей, — сказал Хок, свесив длинные ноги с кровати. — Ну, и потом, они не разрешают держать животных в отеле.

— Куда ты?

— На террасу. Нужно кое-что проверить. У меня знакомый собирается вечером сесть на корабль, отплывающий в Шанхай. Я должен убедиться, что он на него не попадет.

— Не смею вас задерживать, мистер Хок.

Алекс не стал тратить время на поиски рубашки и брюк. Он просто накинул на плечи смокинг, прихватил армейский бинокль с резиновым покрытием, болтавшийся на ручке двери, и выскользнул через стеклянную дверь. Приставив бинокль к глазам, он увидел бушующее море. Капитан Хок знал, что плохая погода в этой части света не редкость.

Здесь Средиземное море как бы проходит сквозь игольное ушко: всего пятнадцать миль водной глади отделяют город Сеуту в Северной Африке от гибралтарской скалы в Европе. В древности скалы по обеим сторонам пролива называли Столпами Геркулеса. За ними был хаос — там скрывался темный и призрачный океан, который называли Mare Tenebrosum[5].

Сегодня на улице тоже мрачновато, подумал Алекс Хок и улыбнулся. Какая-то часть его натуры благоволила к плохой погоде. Солнечные дни на юге Франции шли по десять центов за дюжину, потому что их было слишком много. И Хок был рад смене пейзажа и его драматической направленности. К тому же плохая погода поможет слегка приструнить любителей подглядывать. Его задача на сегодня была весьма незатейливой — банальное освобождение заложника. Но последствия провала этой операции могли быть катастрофическими.

Он перевел бинокль на запад и быстро нашел то, что искал среди огромного количества величественных яхт, рыбацких лодок и целого леса торчащих мачт парусников — старую ржавую посудину под названием «Звезда Шанхая». Она прибыла из Касабланки и теперь отправлялась из Канн в Аден, а из Адена в Рангун. Два дня назад Хок узнал, что на ее борту насильно удерживали американского гражданина, агента ЦРУ, чья жизнь висела на волоске.

— Алекс? — позвал из темноты спальни голос Джет. И по-английски, и по-французски она говорила с певучим китайским акцентом. Долетающие до него слова звучали, как легкое позвякивание колокольчиков.

— Извини, — сказал Алекс, перекрикивая ветер и одновременно внимательно изучая горизонт в бинокль. — Дай мне еще минутку, дорогая. Выпей пока шампанского. Оно в ведерке возле кровати.

Яхта «Блэкхок» стояла на якоре в полумиле от входа в порт. С виду она ничем не отличалась от других игрушек богатых людей, которых в порту Ривьеры было предостаточно. На самом же деле это был маленький боевой корабль, хорошо замаскированный на судоверфи в Голландии под прогулочную яхту.

Столь необычное имя было выбрано для яхты неспроста. Алекс назвал ее в честь своего печально знаменитого предка, английского пирата Блэкхока. Джон Хок родился в Плимуте, первый раз вышел в море юнгой на корабле пользовавшегося дурной славой «Ситцевого Джека» Рэкхема. Много лет спустя Ситцевого Джека повесили за пиратство в Порт-Рояле. Юный Джон Хок, к тому времени уже отличившийся героическим поведением и потрясающей удачей, был единогласно избран новым капитаном пиратского судна.

— Кому принадлежит море? — любил спрашивать он.

— Блэкхоку! — хором отвечали ему матросы.

Так его стали называть для краткости — Блэкхок, или Черный ястреб. Он орудовал в Карибском бассейне, где с одобрения колониальных властей Ямайки грабил испанские суда. Его отчаянная банда получила прозвище «Братья побережья». Золото и товары стоимостью в десятки миллионов фунтов, спрятанные пиратами, и по сей день покоятся где-то на скалистом побережье острова, который когда-то назывался Эспаньолой.

Фортуна благоволит быстрым. Таков был девиз молодого капитана пиратов, и он старательно ему следовал. У Блэкхока были легкие шлюпы, изготовленные по специальному заказу в порту его родного города Плимута, способные без труда догнать любой, даже самый быстрый корабль. Когда он садился на хвост какому-нибудь паруснику и нагонял его на своем судне «Мщение», пассажирам и команде оставалось лишь просить прощения у Господа Бога за грехи и готовиться к встрече с Создателем.

Яхта весь день плыла с Корсики в Канны и встала на якорь в назначенное время, сразу после заката. Алекс Хок поговорил с начальником службы безопасности Томом Квиком и приказал погасить все огни на борту яхты. С террасы отеля темный силуэт яхты напоминал огромный необитаемый остров совсем близко от берега.

«Звезда Шанхая» прибыла в Канны надень раньше. Хок, наблюдал за суетой на ее борту, но ничего интригующего не заметил. Сейчас она была пришвартована у низкого узкого волнореза, который начинался у восточной оконечности порта и, делая плавный изгиб, выходил в открытое море. После беглого осмотра Хок удивился, как эта посудина вообще еще держится на плаву. Что, черт возьми, они на нее грузят? С виду напоминает большие куски отполированной стали бочкообразной формы. Судя по документам, какие-то агрегаты с завода «Рено». Корабль низко сидел в воде, носовая часть была слегка опущена. На палубе находились несколько еще более массивных стальных колец в форме буквы «о», закрепленных ярко-оранжевым брезентом. С виду вполне безобидно.

Согласно портовому расписанию «Звезда Шанхая» должна была простоять на рейде еще час. Но расписание во французских портах не всегда соблюдалось. Так что в любом случае ему пора двигать.

Хок опустил бинокль, внезапно заметив, что ветер прекратился. И теперь, когда стало гораздо теплее, с моря наползала пелена густого тумана. Хок вернулся в спальню через стеклянную дверь. В голове раздавалось быстрое тиканье, отсчитывающее драгоценные секунды.

— Что ты делаешь? — спросила Джет с некоторым раздражением, садясь в постели и тщетно пытаясь прикрыть свою красивую грудь краем простыни.

— Извини, девочка. У меня встреча, — сказал Хок, натягивая трусы и черные брюки. Потом он открыл ящик комода и достал новую нейлоновую кобуру с пистолетом. Когда Алекс учился в Королевской морской школе в форте Монктон неподалеку от Портсмута, то целыми днями напролет торчал на тренажере для стрельбы, убивая спроецированных компьютером противников. Поэтому сейчас он мог вытащить пистолет и выстрелить за четверть секунды. Заветной мечтой Алекса было сократить это время еще на одну пятую — он отнюдь не горел желанием провести последние мгновения на Земле за подсчетом пуль у себя в животе.

Он носил пистолет справа за тазобедренной костью, поскольку опытным путем выяснил, что из этого положения можно быстрее всего вытащить оружие.

— Ага. Значит, ты что-то вроде шпиона? Или секретного агента?

— Правильнее сказать, что я шпион общего назначения.