Когда десять минут спустя Нора вошла вслед за Скипом в «вагон-ресторан», она была вынуждена признать, что внутреннее убранство производит впечатление. Тридцатифутовый «Эйрстрим» полностью расчистили, если не считать кухонной зоны с одной стороны. Через всю остальную часть трейлера тянулся стол, на котором красовались серебряные канделябры, хрустальные бокалы, свернутые в трубочки и продетые в кольца льняные салфетки и керамические блюда в стиле ретро с ковбойскими мотивами тридцатых годов: по кайме узор из клейм для скота, а посередине лошади, ковбои и тому подобное.

— Добро пожаловать! — Таппан плавно приблизился с полудюжиной бокалов шампанского на серебряном подносе. — Вы пришли первыми.

Нора и Скип взяли по бокалу. Таппан был одет в сапоги из крокодиловой кожи, джинсы и коричневую ковбойскую рубашку с перламутровыми пуговицами и затейливым вышитым узором. Шелковую бандану на шее удерживала серебряная индейская фибула с россыпью бирюзы. Таппан явно не привык ходить в таком наряде, но к его вьющимся черным волосам и ямочкам на щеках шло практически все.

Он поставил на стол поднос, взял бокал с мартини, и они чокнулись.

— За раскопки, — произнес Таппан. — И пусть нас ждет нечто неземное.

— Точно, точно! — подхватил Скип.

Битан пришел в плохо сидящем костюме с кое-как завязанным галстуком.

— Шампанское! — воскликнул астроном и схватил с подноса бокал. Оглядевшись, проговорил: — У вас тут прямо корраль О-Кей[9]. Неужели я единственный, кто пытается соблюдать цивилизованный дресс-код?

— В таком костюме у вас это не получится, — рассмеялся Таппан.

— Что не так с моим костюмом?

Таппан потер между пальцами лацкан:

— Сплошной полиэстер.

— Мы в пустыне, — принялся защищаться Битан. — Одежда должна дышать. Уж я-то знаю, я вырос в Негеве[10].

Следующими пришли Виджил и Риордан, а через пять минут собрались все остальные ученые, включая Трех Инженеров — эти, похоже, никогда не разлучались. Кузнецов принес футляр с музыкальным инструментом причудливой формы и поставил его в углу.

Некоторое время все общались, пили шампанское и пробовали закуски — копченого лосося, блины с икрой, охлажденные креветки и прошутто с дыней.

С аппетитом съев блин, Кузнецов удивленно воскликнул:

— Да это же настоящая русская икра!

И тут же взял второй.

— Верно, — подтвердил Таппан. — Осетровая, из Каспийского моря, но рыбы выращены на ферме, а не выловлены в дикой природе, так что принцип ответственного отношения к окружающей среде соблюден.

Услышав это, Скип немедленно протолкался к блинам, съел один и прихватил с собой еще два. Нора заметила, как быстро брат опрокинул два бокала шампанского и потянулся за третьим. Нора приблизилась к нему и незаметно для других ткнула в бок.

— Не части, понял?

— Ты права, сестренка. — И Скип отдернул руку.

Таппан постучал по бокалу вилкой, и все затихли. Он обвел присутствующих сияющими глазами.

— Прежде чем сядем за стол, хочу рассказать короткую историю. Некоторые из вас ее уже знают.

Он выдержал паузу. Лицо Таппана раскраснелось, он излучал оживление и радость. Нора не помнила, когда в последний раз видела настолько довольного человека.

— Это история об инциденте, случившемся в Лос-Аламосской национальной лаборатории летом тысяча девятьсот пятидесятого года, когда город еще был закрытым. В это время создавали водородную бомбу. Энрико Ферми, знаменитый итальянский физик, пошел пообедать с Эмилем Конопинским, Гербертом Йорком и Эдвардом Теллером[11]. Все четверо работали над проектом «Супер» — так изначально называли водородную бомбу. По дороге разговор у них зашел про многочисленные недавние свидетельства НЛО, в том числе и про Розуэлльский инцидент. Главной темой дискуссии ученых стала вероятность существования разумной жизни в космосе. Все согласились, что развитые инопланетные цивилизации просто не могут не существовать в Галактике с ее миллиардами планет и миллиардами лет на развитие жизни.

Таппан выдержал паузу.

— Когда они сели за стол, разговор перешел на другие темы. Стали обсуждать то, о чем любят поболтать физики, — например, можно ли путешествовать быстрее скорости света и все в таком духе. А потом наступила пауза, и вдруг Ферми выпалил: «А где все?» Ошарашенные сотрапезники сначала молчали, а потом рассмеялись: они поняли, что Ферми намекал на предшествующую дискуссию. Ферми интересовал вопрос: если разумная жизнь в Галактике кишмя кишит, где же она? Нас ведь должны были посетить, причем неоднократно. Вернувшись в кабинет, Ферми сделал кое-какие предварительные расчеты. Он учел широкую распространенность в нашей Галактике звезд, подобных Солнцу, возраст этих звезд (многие из них на миллиарды лет старше Солнца), высокую вероятность того, что на землеподобных планетах достаточно воды, и сделал закономерный вывод: на некоторых из этих планет давно должна была развиться разумная жизнь. А разумные существа, несомненно, должны были научиться совершать межзвездные перелеты. Вот почему Ферми был так озадачен. Где они? Им давным-давно следовало прилететь! Вот как, друзья мои, родилась знаменитая загадка, известная как парадокс Ферми. Здесь мы стараемся найти решение этого парадокса. Все доказательства говорят о том, что инопланетяне уже посещали Землю. И в этой жаркой пустыне мы наконец отыщем свидетельства этого. Достаточно сказать, что это будет величайшее открытие в истории науки: узнать, что мы не одни, что во Вселенной есть существа, похожие на нас, тоже обладающие разумом, накопившие запасы знаний и опыта, многократно превосходящие наши. — Таппан поднял бокал мартини. — Так выпьем за наш проект и за решение парадокса Ферми.

Нора и остальные последовали его примеру.

— А теперь за стол.

Слева от Норы сел Битан, справа Кузнецов, а Таппан оказался напротив. Пока Макс, су-шеф, он же официант, подавал салаты и наполнял бокалы вином, завязался разговор.

Скип, сидевший рядом с Кузнецовым, повернулся к нему:

— Если вы забыли, меня зовут Скип, — произнес он, протягивая инженеру руку.

— А меня, напомню, зовут Виталий.

— Вы русский?

— Да. Я здесь по визе Эйч-один би.

— Что это значит?

Кузнецов пустился в объяснения, а Нора потеряла интерес к этой беседе и заговорила с Таппаном:

— Какая интересная история о парадоксе Ферми.

— Да, — согласился Таппан. — Я чувствую определенное родство с этим ученым. У нас обоих итальянские корни — девичья фамилия моей матери Маццеи. Ферми рекрутировали для Манхэттенского проекта[12], и он приехал в Лос-Аламос тайно, под именем Генри Фармер. Но его итальянский акцент был так силен, что стоило Генри открыть рот, и все сразу понимали: это вымышленное имя. А перед этим он построил первый в мире атомный реактор в подвале Чикагского университета.

— По-вашему, каково решение парадокса Ферми? — поинтересовалась Нора. — Почему инопланетяне не идут с нами на контакт?

Таппан расплылся в ослепительной улыбке:

— Хороший вопрос, не правда ли? Предлагались десятки разных ответов. Я предпочитаю гипотезу зоопарка.

— То есть Земля — что-то вроде обезьянника, но мы об этом не знаем?

Таппан рассмеялся:

— Вроде того. На днях в беседе с вашим братом Ноам высказывал схожую версию. Общая идея такова: Галактикой управляет альянс высокоразвитых цивилизаций, но мы пока не готовы к ним присоединиться. Мы либо слишком примитивны, либо слишком опасны, либо слишком глупы. Контакт нанесет нам урон или даже непоправимый вред. Поэтому мы живем в своем природном заповеднике. За нами наблюдают, однако контактировать с нами нельзя.

— Но если цепь ваших рассуждений верна и вы сумеете успешно доказать существование инопланетной цивилизации, разве людям это понравится? Ведь тогда выяснится, что мы — зоопарк.

— Ничего, переживем. Зато это обстоятельство поможет нам забыть о наших мелких склоках и объединит нас, раз и навсегда избавив мир от войн и конфликтов.

При этих словах Битан вскинул палец и наклонился к Норе:

— Я бы пошел еще дальше.

— В каком смысле? — уточнила она.

Битан подвигал пальцем из стороны в сторону:

— Ворота зоопарка распахнутся. Нас выпустят. Нам доверят тайны Вселенной. И все это произойдет при нашей жизни — возможно, через несколько лет или даже месяцев.

— Откуда такая уверенность? — спросила Нора.

— Появление НФЛ, Розуэлльский инцидент, абдукции. Нас испытывают. Проверяют, как мы отреагируем. И пока все идет по плану. Я считаю, что инопланетяне вот-вот заявят о себе миру.

— Что-то вроде Второго пришествия? — спросил Скип.

— В каком-то смысле. Воцарится мир. Нищета, голод и раздоры исчезнут, — звучно провозгласил Битан и раскинул руки, будто Моисей на горе.

— Судя по тому, что я читал, некоторые полагают, что наша точка зрения ошибочна, — заметил Скип. — Говорят, что пришельцы — злодеи, их цель — завоевывать и грабить.

— Чем разумнее существо, тем в большей степени оно способно на сострадание и тем тверже его моральные принципы, а следовательно, тем меньше смысла оно видит в насилии. Разве вы не согласны?

— По-моему, аргумент убедительный, — ответил Скип.

— Я ушел из SETI, когда понял, что их единственная задача — слушать Вселенную, — продолжил Битан. — По моему мнению, мы должны проявить инициативу, показать, что заинтересованы в контакте и хотим стать частью галактической цивилизации. Когда SETI отклонил мое предложение создать проект КИР, Контакт с инопланетным разумом, и отправлять сообщения к ближайшим звездам, я вынужден был уволиться.

— Значит, вы участвуете в проекте мистера Таппана, поскольку хотите доказать, что Землю посещали инопланетяне, и таким образом надеетесь приблизить день, когда они откроют нам свои тайны?

Битан широко улыбнулся:

— Конечно, пока это всего лишь рассуждения… Но если честно, то да.

15

Кори Свенсон глядела на два человеческих тела, аккуратно уложенные на каталки под яркими лампами посреди криминалистической лаборатории в подвале штаб-квартиры ФБР в Альбукерке. Провели вскрытие — конечно, насколько это было возможно. Бо́льшая часть плоти истлела, осталось только несколько иссохших фрагментов мышечной ткани и внутренних органов. На третьей каталке разложили жалкий запас улик: две гильзы от патронов сорок пятого калибра, устройство, изготовленное «ХайКем индастриз», мелочь, обнаруженную в кармане мужчины, и ключ. А еще на тележке стояли в ряд контейнеры с подготовленными образцами и микропрепаратами для гистологического исследования.

— Мы готовы? — спросил Найджел Лэтроп.

Казалось, этот человек уже целую вечность возглавляет криминалистическую лабораторию. Разговаривал он отрывисто, с британским акцентом и даже по меркам ФБР слыл ретроградом.

— Все тип-топ?

— Похоже на то, — осторожно ответила Кори.

Во времена расцвета карьеры Лэтропа один-единственный криминалист должен был делать все. Получив образование, он не следил за новшествами в области криминалистики, но проблема заключалась в другом: это не угнетало его чувство собственного превосходства и не мешало с чисто британской снисходительностью фыркать, когда Кори заводила речь о своем опыте и подготовке. Если отбросить деликатность, Лэтроп был настоящим козлом. Морвуд предупреждал Кори, как важно не испортить с ним отношения, и именно это она старалась делать уже семь месяцев. И вот яркий пример этой дипломатии: Кори выполнила девяносто процентов работы, а Лэтроп возился со всякими мелочами и старательно делал вид, будто занят по горло.

Морвуд пришел ровно в час вместе со старшим специальным агентом Хулио Гарсией, начальником отделения ФБР в Альбукерке. Крупный, крепкого телосложения мужчина с мягкой манерой общения и подернутой сединой бородкой-эспаньолкой был одет в безукоризненный синий костюм. Кори лишь раз видела этого агента в криминалистической лаборатории, и его неожиданное появление заставило ее занервничать.

— Агент Свенсон, — приветствовал ее Гарсия, протягивая руку. — Надеюсь, мы вам не помешали. Агент Морвуд рассказывал о вашем деле, и мной овладело любопытство — но, разумеется, я здесь просто как наблюдатель.

— Спасибо, сэр.

Кори польстили слова «ваше дело». Похоже, Гарсия — человек довольно приятный, пусть и немного замкнутый.

— Да, — произнес Лэтроп. — Должен сказать, результаты наших трудов весьма впечатляют. Мы работали с этими двумя бедолагами денно и нощно.

С тех пор как тела привезли в лабораторию, прошло несколько дней, и все это время Кори трудилась почти круглосуточно, а Лэтроп уходил домой в шесть и являлся на службу в девять утра. Но Кори промолчала.

Морвуд посмотрел на трупы.

— Боже правый, вы только взгляните на их лица!

— С этого и начнем, — поспешила перехватить инициативу Кори. — Результаты гистологии указывают на то, что в контакт с кожей вступила концентрированная кислота, и химический анализ это подтвердил: HCl, то есть соляная кислота. Похоже, жертвам плескали ее в лицо или растирали по коже, и, судя по тому, что микроскопические повреждения, как я заметила, наслаиваются друг на друга, это делалось неоднократно.

— Короче говоря, их пытали? — уточнил Морвуд.

— Да, пытали. Но не с помощью кислоты. Полагаю, ее наносили после смерти жертв, чтобы стереть черты лица и затруднить опознание. Та же кислота на пальцах убитых — скорее всего, чтобы нельзя было снять отпечатки.

— Это что-то из ряда вон выходящее. Значит, реконструкцию лица выполнить не получится?

— Местами кислота дошла до кости, но повреждения всего лишь поверхностные. Реконструкции они помешать не должны.

— Какова причина смерти?

— И у него, и у нее выстрел в упор в левый висок. Присутствуют пороховые ожоги и частицы пороха. Мы нашли обе гильзы. Ствол пистолета сорок пятого калибра был прижат к голове и в том и в другом случае.

— Ясно, — кивнул Морвуд. — А что насчет пыток?

— На правой руке мужчины ногти вырваны на большом пальце и мизинце, а на обеих руках женщины — на указательном и среднем пальце.

Морвуд склонился над мертвыми. Натянув перчатки, он осторожно поднял одну руку и осмотрел пальцы.

— А еще видны следы сильного сдавливания.

— Да, сэр. Несколько пальцев у жертв сломаны. Похоже, их зажимали и выкручивали плоскогубцами или схожим инструментом.

Лэтропу не терпелось вмешаться, и он перебил Кори:

— Несчастных жестоко пытали. Мы извлекли остатки внутренних органов, чтобы провести анализы на токсины и все такое прочее. Они в контейнерах для доказательств, мы отправим их завтра.

— Отлично, — пробормотал Морвуд. — А как насчет установления личности?

Лэтроп снова опередил Кори:

— Да, установление личности — это важно. Очень важно. У жертв есть пломбы, мы сделали рентгеновские снимки. Теперь ищем совпадения в базах данных. Мужчине от сорока до пятидесяти лет, женщине от тридцати пяти до сорока пяти. Должен заметить, что у обоих на руках обручальные кольца, а у женщины еще и скромное помолвочное кольцо с бриллиантом, и оно деформировано — скорее всего, во время пытки.

Все это он выпалил скороговоркой.

— Обручальные кольца? — резким тоном переспросил Морвуд. — Они были женаты?

— Несомненно, и скорее всего, друг на друге, — ответил Лэтроп. — В сорок седьмом году было не принято, чтобы женщина появлялась в обществе мужчины, с которым не состоит в браке.

— А что с датами?

— Судя по монетам, обнаруженным в кармане одной из жертв, самая вероятная дата — сорок седьмой, — продолжил Лэтроп. — Есть новехонький цент сорок седьмого года, несколько монет, отчеканенных раньше, но позже — ни одной. Так что сорок седьмой — terminus post quem[13].

Кори рассердилась: Лэтроп любил употреблять это латинское выражение и однажды высмеял ее за то, что она его не знала.

— Следы радиации есть? — спросил Морвуд.

— Этим мы занялись в первую очередь, — заверил Лэтроп. — Никаких.

— Вы, наверное, слышали про двух физиков-ядерщиков, пропавших в Лос-Аламосе в сорок седьмом, — они будто в воздухе растворились. Позже было доказано, что они шпионы, и считалось, что они бежали в Советский Союз. А теперь появились эти трупы, я уж думал, что мы отыскали ту парочку, но тут выяснилось, что одна из жертв — женщина. И все же нет ли здесь связи? Как вы считаете, Кори? — спросил Морвуд, когда Лэтроп уже приготовился отвечать.

— Думаю, эту версию стоит рассмотреть, сэр.

Так вот почему ее наставник так заинтересовался этими мертвецами и разочаровался, когда вторая жертва оказалась женского пола.

— Вы узнали, что за устройство обнаружено при них? — спросил Морвуд.

— Пока нет, — ответила Кори. — «ХайКем индастриз» больше не существует. Они занимались секретными исследованиями в оборонной сфере, проектировали авиационные приборы, а также ракеты и все в таком духе. Мы разослали фотографии устройства нескольким инженерам.

— Я бы хотел на время забрать эту улику и отвезти ее в Лос-Аламос, — произнес Морвуд. — У меня там знакомый ученый, сейчас он почти не работает. Доктор Ангус Истчестер. Возможно, он знает, что это.

— Разумеется, — согласилась Кори. — Если хотите, можете взять прямо сейчас, а документы оформим позже.

Кори положила устройство в контейнер для доказательств, запечатала и сделала подпись на ярлыке.

— Премного благодарен, — ответил Морвуд. — Я только покажу устройство Истчестеру и сразу верну.

До сих пор молчавший Гарсия одобрительно кивнул.

Морвуд посмотрел на Кори.

— Вы хорошо справляетесь, агент Свенсон. И вам, доктор Лэтроп, спасибо за ценный вклад. Дело весьма необычное. — Морвуд покачал головой. — Интересно, что обо всем этом скажет доктор Истчестер?

16

Как всегда, в рассветной выси не было ни облачка. Но хорошую погоду быстро испортил разбушевавшийся ветер, и с каждым часом он дул все сильнее. Нора не получала никакого удовольствия от работы: ветер поднимал тучи песка и заметал раскоп. Деревья здесь не росли, и преград он не встречал. Пыль была повсюду: в волосах, на лице, на одежде; она даже хрустела на зубах.

Митти, весь день не отходивший от Скипа, сегодня не выдержал, убежал с раскопок и укрылся под трейлером.

Несмотря на пыль, дело стремительно продвигалось. Виджил был прав: работать здесь оказалось легче легкого. Местность ровная, почва податливая, корней нет, камней мало, а глины как раз достаточно, чтобы грунт не сползал. Нора и Виджил методично исследовали квадраты, погружаясь в них слой за слоем, а Скип просеивал песок сначала через крупное сито, потом через мелкое. Кузнецов и Сесилия Тот ходили с георадаром, делали снимки с высоким разрешением. На изображениях присутствовали тени, однако по ходу дела выяснилось, что ничего интересного в этих местах не скрывается.

Таппан все утро наблюдал за раскопками: ветер его не смущал, а скука ему была неведома. Он ходил туда-сюда, задавал вопросы, делился идеями — короче говоря, всячески заявлял о своем присутствии, однако делал это ненавязчиво. Нора недоумевала: и как только ему удается управлять многочисленными предприятиями дистанционно?

Она аккуратно взяла образцы почвы во всех квадратах, на которые указал Бэнкс. Каждый образец весил сто граммов; Нора укладывала его в стеклянный контейнер, делала надпись и ставила контейнер на поднос. А когда места на подносе не осталось, Скип отнес образцы Трем Инженерам в павильон номер один.

Но вот пришло время обеденного перерыва, и Нора испытала огромное облегчение. Все спрятались от стихии в первом павильоне, где все уже было готово к обеду: сэндвичи с разными начинками, салаты, чай и кофе.

Нора взяла чашку кофе с сэндвичем и пошла к столу, где уже сидели остальные, уставшие и запыленные. Они раскопали начало длинной борозды, и Норе хотелось отследить ее до конца: там борозда была настолько глубока, что сигналы георадара и магнитометра не проникали. «Возможно, там что-то осталось, — рассуждала Нора. — Обломки или детали того, что врезалось в землю».

Нора доедала сэндвич, с содроганием думая о том, что сейчас придется идти наружу (ветер едва не сносил крышу павильона), и тут в столовую вошел Грег Бэнкс. Он не обедал вместе со всеми. Бэнкс остановился и с широкой улыбкой раскинул руки.

— Ребята, у меня для вас маленький сюрприз. — Он старался говорить небрежно, однако едва сдерживал волнение.

— Какой? — спросил Таппан.

Бэнкс ответил с загадочной улыбкой:

— Увидите. Пожалуйста, следуйте за мной.

Все перешли вслед за Бэнксом в соседний павильон. Там их ждал Скип. На большом столе были разложены немногочисленные артефакты, извлеченные из земли в этот день, каждый с ярлычком. Нора уже видела их, за исключением предметов, обнаруженных при просеивании, и все эти находки представляли собой жалкую горстку мусора середины двадцатого века: старые окурки, пробки от бутылок, осколки стекла, разбитая пинтовая бутылка из-под виски, засохший огрызок карандаша, не раскладывающийся перочинный нож, пуговицы и заклепка от джинсов. Еще они нашли несколько центов, никель[14] и четверть доллара (все отчеканены в 1947 году или ранее), пару осколков кремня со следами ручной обработки и основание сломанного наконечника стрелы — артефакты индейцев доколумбовой эпохи. На дальнем краю стола Бэнкс расставил в ряд стеклянные чашки с землей, а рядом с ними Нора заметила стереомикроскоп.

— Какая внушительная коллекция инопланетных артефактов! — рассмеялся Таппан, обведя взглядом стол.

— Если все это и впрямь оставили пришельцы, значит мусорят они не меньше землян, — пошутил Бэнкс. — Но я хочу показать вам кое-что другое. — Он подвел их к стереомикроскопу. — Я положил частицы почвы на предметное стекло, которое сейчас лежит на предметном столике. Прошу всех взглянуть на образец, но ничего не говорить. А потом по очереди ответьте мне, что вы увидели.

Бэнкс производил впечатление человека тихого, однако он явно питал пристрастие к драматическим эффектам. У Норы разыгралось любопытство.

Каждый приникал к окулярам, разглядывал образец при большом увеличении. Никто не произнес ни слова, и скоро подошел черед Норы. Сначала она увидела только казавшиеся огромными песчинки, какую-то рыхлую грязь, фрагменты растений и корней. Но среди всего этого лежали шарики из какого-то полупрозрачного зеленоватого материала, напоминающего стекло.

Нора отступила на шаг. Она понятия не имела, что означает эта находка, однако выводы напрашивались сами.

— Итак, что вы увидели? — задал вопрос Бэнкс. — Начнем с вас, босс.

— Много земли и песка, — рассмеялся Таппан. — Откровенно говоря, я толком не знал, на что обращать внимание. Несколько песчинок интересной формы, они похожи на кристаллы.

Бэнкс вскинул брови и переглянулся со Скипом — тот, видимо, был в курсе дела.

— Кто-нибудь заметил еще что-то?

Бэнкс опросил всех, но никто не увидел ничего необычного, кроме кристаллов в песке, из которых немногие при увеличении становились похожи на бриллианты.

Бэнкс начал терять терпение.

— Кристаллы! Друзья мои, под микроскопом любой песок выглядит как кристаллы. А микросферы никто не заметил?

Все молчали.

— Как песчинки приобрели идеально круглую форму? — Бэнкс выдержал паузу и обвел собравшихся взглядом.

— Это застывшие капли расплавленного вещества? — предположила Нора.

— Ну наконец-то! — просиял Бэнкс. — Вот именно: капли остыли на воздухе. Может быть, кто-то обратил внимание на зеленоватый оттенок? Это типичный цвет песка, который подвергался высокотемпературному воздействию. Присмотритесь повнимательнее, и увидите на некоторых каплях тончайшие спиральные линии. Это так называемая шлирен-текстура. Она характерна для песка, который испарился, а затем конденсировался в атмосфере и вернулся на землю, при этом остыв и перейдя из расплавленного состояния в твердое.

Таппан вскинул руку:

— И что это значит?

— У подобных капель есть название: микротектиты. До сих пор их связывали только с мощными ударами метеоритов. Но теперь я обнаружил микротектиты в каждом образце почвы, который мы успели изучить. Они тут повсюду, здесь миллионы. — Бэнкс обвел взглядом публику, накаляя атмосферу. — Вот почему я задался вопросом: есть ли поблизости следы падения метеорита? Я навел справки, и ответ отрицательный.

Еще одна эффектная пауза.

— Выводы неизбежны: что-то врезалось в землю с такой силой, что испарило значительное количество песка. Падение ракеты или самолета, да и любое другое земное крушение не могло вызвать подобный эффект — энергии было бы недостаточно. А значит, мы наверняка имеем дело с объектом из космоса. Он вошел в атмосферу Земли на очень высокой скорости и врезался в песок.

— Может быть, упал спутник? — предположила Нора.

— Да, спутник, находившийся на высокой орбите, мог упасть с достаточной скоростью, расплавить песок. Однако проблема в том, Нора, что в тысяча девятьсот сорок седьмом году — а судя по найденным вами артефактам, интересующее нас событие произошло именно тогда — спутников не было. «Спутник-1» запустили только в пятьдесят седьмом.

Все притихли, обдумывая услышанное.

— Ваше открытие впечатляет, Грег, — заметил Таппан. — Я бы сказал, что мы наткнулись на очень убедительное доказательство нашей правоты. Речь идет о космическом объекте.

— А что, если здесь упал метеорит, о котором никто не знает? — слабым голосом спросила Нора.

— Возможно, — кивнул Бэнкс. — Однако тектиты найдены по ходу борозды, которую вы раскапываете, и крайне маловероятно, что ее оставил метеорит. Будь это он, мы бы нашли его фрагменты. Я изучил множество образцов почвы, определил их магнитные свойства, провел химические анализы. Никаких осколков метеоритов — ни железоникелевых, ни хондритов. И вообще, то, что пропахало эту борозду, на части не распадалось. Однако этот объект мог оставить слабые химические следы. Я сейчас провожу соответствующие анализы, результаты будут через несколько дней.

Нора нервно сглотнула. Это весьма эффектное свидетельство в пользу того, что на плато потерпел крушение внеземной объект. Она обвела взглядом остальных и заметила на лице Битана выражение, которого раньше не видела. Он расплылся в восторженной улыбке. Другие тоже в разной степени демонстрировали радость. Здесь все верят в пришельцев, и вот они получили намек на существование того, что так страстно мечтают доказать.

Таппан подошел к Бэнксу, энергично пожал ему руку и хлопнул по спине, а затем повернулся к остальным.

— Это великий момент. Теперь мы убедились, что находимся на верном пути. — Он понизил голос. — Но мы должны хранить наше открытие в тайне. Никаких утечек. Все поняли? Вы подписали договор о неразглашении, но хочу еще раз подчеркнуть: никто не должен узнать о наших результатах. Ведь если просочится информация о том, что мы обнаружили доказательства крушения летающей тарелки, от прессы не будет отбоя, да и правительство может вмешаться. Нашу работу будут тормозить, и это в самом лучшем случае.

Ученые молча закивали.

17

Кори добросовестно прикрепила к слепку первого черепа последний стержень, на котором была обозначена толщина ткани, взглянула на часы (ровно семнадцать ноль-ноль) и отошла, чтобы полюбоваться делом рук своих. В колледже уголовного права имени Джона Джея она одновременно получила степень бакалавра естественных наук и магистра гуманитарных наук со специализацией в области судебной антропологии и реконструкции лица. Обычно для восстановления лица по черепу нужны два человека: судебный антрополог и художник. Но Кори изучала обе дисциплины и обладала достаточной квалификацией, чтобы выполнить всю работу самостоятельно. Этот кропотливый процесс можно считать и ремеслом, и искусством. Что бы ни показывали по телевизору, компьютерные модели значительно уступают результатам реконструкции, тщательно выполненной вручную.

Но Лэтроп, конечно, ничего этого не знал, ведь он завершил образование в незапамятные времена и с тех пор даже не пытался угнаться за прогрессом. Кори не могла дождаться, когда он уйдет на пенсию. Но он пока здесь, крутится в лаборатории без дела, а она нагревает кусок пластилина в миске с водой над горелкой Бунзена, готовясь наносить «мышцы» на слепок черепа.

— Тук-тук, — произнес Морвуд, заглядывая в дверной проем.

— Прошу! — воскликнул Лэтроп, торопливо убирая от входа коробки. — У нас большие успехи, агент Морвуд.

Кори молча ждала, пока Лэтроп подводил Морвуда к рабочему столу. Она решила, что позволит Лэтропу болтать, сколько тот пожелает. Устала с ним соперничать, да и не сомневалась, что Морвуд видит его насквозь.

— Как видите, мы сделали слепок черепа мужчины, — начал Лэтроп. — А сейчас будем моделировать мышцы и мягкие ткани, и тогда у нашей несчастной жертвы появится лицо, а затем и имя.

— Прекрасно, — произнес Морвуд, склонившись над черепом и искоса бросив на Кори весьма красноречивый взгляд. — Великолепная работа. Как скоро вы установите личности жертв?

Задавая этот вопрос, Морвуд смотрел на Кори, но Лэтроп все равно вылез вперед.

— Вне всякого сомнения, очень скоро. В нашем распоряжении стоматологические базы данных. Кстати, у жертвы мужского пола очень необычные коронки: их четыре, и они не золотые и даже не из серебряной амальгамы, какие были тогда в ходу, а из нержавеющей стали.

Из какого материала сделаны коронки, тоже самостоятельно выяснила Кори.

Морвуд вскинул брови:

— И насколько это нетипично?

— В высшей степени нетипично, — поспешил ответить Лэтроп.

— Значит, проще будет узнать, где поставили эти коронки? — спросил Морвуд у Кори.

— Возможно, сэр, — тихо ответила она.

Вдруг Морвуд закашлялся, но приступ прошел быстро. Агент прочистил горло.

— Позвольте дать совет. Почему бы не отправить все четыре коронки в Куантико, в главную лабораторию? Там работают специалисты по криминалистической стоматологии мирового класса.

— Отличная идея, — согласился Лэтроп. — И хотя, к сожалению, мы не имеем возможности поискать в базе отпечатки пальцев, мы отправили образцы ДНК на секвенирование. Агент Морвуд, я уверен, что мы сумеем установить личности обеих жертв в ближайшее время.

— Я бы хотел, чтобы вы вдвоем провели презентацию на еженедельном собрании в следующий вторник. Как думаете, к тому времени личности будут установлены?

— Да, — ответил Лэтроп.

А Кори одновременно произнесла:

— Нет.

Морвуд перевел взгляд с Лэтропа на Кори.

— Так да или нет?

— Секвенирование ДНК за такой короткий срок провести не успеют, — ответила Кори. — Может быть, коронки подскажут нам верное направление, но сомневаюсь, что ко вторнику мы выясним что-то конкретное. А значит, остается только надеяться на реконструкцию лиц, но убийство произошло больше семидесяти лет назад, и вряд ли те, кто мог бы узнать жертв, дожили до наших дней. На то, чтобы сравнить модели с фотографиями, уйдет время, и это при условии, что мы вообще разыщем фотографии.

— Агент Морвуд, — заискивающим тоном обратился Лэтроп, — я настроен более оптимистично, чем наша лабораторная Кассандра. Наоборот, я уверен, что ко вторнику мы обязательно установим личности жертв или хотя бы приблизимся к этому.

Морвуд кивнул и посмотрел на Кори. Ей показалось, что она прочла во взгляде завуалированное предостережение. Агент понимал, что Кори задета, и призывал ее сдержаться. Она сглотнула ком в горле. «Наша лабораторная Кассандра»! Неужели она стерпит такое оскорбление?

— Вы оба отлично справляетесь, — похвалил Морвуд. — Кори, поскольку дело поручено вам, презентацию должны вести вы. Надеюсь, вы не станете возражать, доктор Лэтроп.

Тот ответил с резким кивком:

— Ну конечно нет.

— Вот и хорошо. — Морвуд взглянул на часы. — Мне пора. Доктор Истчестер любезно согласился дать мне аудиенцию в семь часов в своем доме в Лос-Аламосе.

С этими словами он вышел.

Повисла долгая пауза. Наконец Кори приняла решение, повернулась к Лэтропу и тихим, ровным тоном произнесла:

— Мне не понравился этот ваш выпад насчет Кассандры. Если еще раз позволите себе подобное, я подам жалобу.

— Что за глупости! — воскликнул Лэтроп. — Я не сказал ничего обидного. Вы, очевидно, не знаете, что Кассандра — древняя пророчица, которая всегда говорила правду, но ей никто не верил. Как видите, милочка, мои слова вовсе не оскорбление, а комплимент.

Эта короткая речь сбила Кори с толку, и все же она чувствовала, что ее оскорбили. А обращение «милочка» только усугубило ситуацию.

— Проблема не в одной Кассандре, а во всем вашем отношении, с тех пор как я сюда пришла. — Кори старалась говорить спокойно, тщательно подбирая слова. — Вы преуменьшаете и обесцениваете мой вклад в работу. Приписываете себе то, чего не делали. И к тому же общаетесь со мной в снисходительной и, если уж говорить начистоту, сексистской манере.

— Скажите пожалуйста! — фыркнул Лэтроп. — Даже не подозревал, что вы такое нежное создание. Дорогая, это ФБР, а не ДАР[15].

Тут Кори не выдержала. Прищурившись, она пронзила Лэтропа взглядом:

— По-моему, вы кое-что забыли: как специальный агент, я не только выше вас по званию, но к тому же обладаю гораздо более обширными познаниями в области криминалистики. Вы, похоже, лет двадцать в профессиональную литературу не заглядывали.

От лица Лэтропа отлила вся кровь, и Кори поняла, что попала в точку. Но торжество быстро сменилось тревогой: похоже, Кори больно ранила его самолюбие. Она вдруг пожалела, что нельзя взять слова обратно.

Белый как полотно, Лэтроп на негнущихся ногах вышел из лаборатории и преувеличенно тщательно затворил за собой дверь.

18

GPS-навигатор на телефоне специального агента Морвуда предупредил, что на пересечении Тринити и Оппенгеймер следует повернуть налево. Морвуд послушался, удивляясь диковинным названиям улиц[16] в этом когда-то закрытом городе, где начинался Атомный век. Вскоре он подъехал к дому номер 122 на Оппенгеймер-драйв — скромному зданию, выкрашенному в серый с белым. Морвуд оставил машину на парковочном месте у входа, перед этим вытащив с заднего сиденья контейнер. Вместе со своей ношей он направился к двери, но, прежде чем успел нажать на звонок, Ангус Истчестер уже открыл. Морвуд познакомился с этим человеком много лет назад, когда был еще совсем зеленым агентом, но Истчестеру удалось красиво состариться: грива белых волос в стиле Эйнштейна, румяное лицо, очки в роговой оправе и, как и подобает человеку науки, помятый твидовый пиджак с кожаными налокотниками. Он опирался на изящную старинную малаккскую трость с золоченым набалдашником.

— Прошу, входите, — пригласил гостя Истчестер.

Вслед за хозяином Морвуд вошел в скромную гостиную. Истчестер предложил ему сесть в кресло с подголовником, явно видавшее лучшие времена. Морвуд был удивлен, что нобелевский лауреат живет в такой простой, даже спартанской обстановке. Разве к награде не прилагается пара миллионов долларов? Но некоторым людям нет дела ни до денег, ни до вещей.

— Спасибо, доктор, что согласились меня принять, — начал Морвуд.

— Сразу внесу ясность, — произнес Истчестер. — Я Ангус, а вы Хэл. В моем доме никаких формальностей.

— Хорошо, — согласился Морвуд.

Так же как и двадцать три года назад, до Нобелевской премии, Истчестер был дружелюбен, не склонен к позерству.

— Прежде чем начнем, могу я вам что-нибудь предложить? Кофе? Чая? Воды?

— От кофе не откажусь.

Из Альбукерке до Лос-Аламоса путь неблизкий, и Морвуд был не прочь освежиться.

— Я тоже, — ответил Истчестер и позвал: — Энни!

Из кухни вышла дородная женщина.

— Кофе, пожалуйста.

— Сейчас сварю, — ответила та и скрылась.

— Когда мне стукнуло восемьдесят, дети навязали мне эту особу, — кивнул Истчестер в сторону кухни. — Она мне помогает по хозяйству. В прошлом году сломал бедро, с тех пор одному управляться трудновато.

— Сочувствую.

— Увы, возраст есть возраст. Какая досада! Мы зарабатываем почести, наживаем опыт и богатство, и вот когда наконец готовы насладиться своими достижениями, его величество Время превращает нас в развалины. Pulvis et umbra sumus[17] и так далее.

— Я вас понимаю. Сам из-за проблем с легкими еле ползаю.

— Слышал, вы теперь натаскиваете молодых агентов. Вы проделали долгий путь, Хэл. А ведь когда-то были робким новичком. Помню, как вы расследовали свое первое дело под наблюдением старшего агента… Как его звали?

— Микки Старр. К сожалению, дело до сих пор не закрыто. Меня это нервирует.

— Могу себе представить.

Кофе был подан в элегантном серебряном кофейнике. Морвуд с благодарностью взял чашку, добавил сливок и два куска сахара. Размешав напиток, он с удовольствием сделал большой глоток.

— А теперь, когда мы подкрепили силы, давайте посмотрим на загадочный предмет, который вы привезли, — сказал Истчестер.

— Сейчас.

Морвуд натянул латексные перчатки, поставил контейнер на столик и открыл. Он осторожно достал устройство и опустил на столешницу.

На лице Истчестера отразилось потрясение, он резко втянул воздух.

— Боже мой! Где вы его взяли?

— Вы знаете, что это?

— Пожалуйста, переверните.

Морвуд исполнил просьбу.

Некоторое время Истчестер разглядывал устройство, потом откинулся на спинку кресла и покачал головой.

— Если не ошибаюсь, перед нами очень секретный компонент одной из ранних водородных бомб. Он служит для изменения мощности.

— Что это значит?

— Я должен объяснить поподробнее. Как вам, возможно, известно, бо́льшая часть энергии водородной бомбы выделяется в процессе превращении водорода в гелий. Для этой реакции требуются такие высокие температура и давление, что достичь их можно только при ядерном взрыве. По сути, водородная бомба — это атомная бомба, в которой расщепление плутония запускает реакцию синтеза изотопов водорода.

Морвуд не был уверен, что все понял, но не стал перебивать.

— Обычный водород для водородных бомб не используют, — продолжил Истчестер. — Нужен изотоп, называемый тритием, он обозначается ³H. Видите символ на боковой части устройства? В атомном ядре этой разновидности водорода два дополнительных нейтрона.

— Ясно.

— Тритий находится в вашем устройстве. Оно позволяет регулировать мощность взрыва, в данном случае от одной до двадцати мегатонн, — достаточно просто повернуть диск. Перед детонацией с помощью этого приспособления помещают нужное количество трития в реакционную камеру. Чем больше трития, тем сильнее взрыв. Вот почему мощность таких бомб называют изменяемой. Если бы бомбу захотели сбросить на большой город, к примеру на Москву, понадобились бы все двадцать мегатонн. Ну а если бы целью выбрали аэродром или фабрику, хватило бы одной.

— Какие чудовищные подсчеты, — вздохнул Морвуд.

— Без сомнения, русские водородные бомбы тоже оснащены подобными приспособлениями.

— И вся эта информация до сих пор засекречена?

— Не то слово! — Истчестер подался вперед. — Можно узнать, где вы, черт возьми, взяли эту штуку?

— Вышла довольно странная история. Только все, что я расскажу, должно остаться между нами.

— Разумеется.

— Есть один эксцентричный миллиардер, парень по имени Лукас Таппан…

— Тот самый, который занимается спутниками и зеленой энергетикой?

— Именно. А еще он интересуется НЛО и ведет археологические раскопки близ Розуэлла, где в сорок седьмом якобы разбилась летающая тарелка.

Истчестер вскинул кустистые брови:

— Раскопки на месте Розуэлльского инцидента? Что за дикая идея!

— Во время первоначального осмотра женщина, руководящая археологическими работами, обнаружила в нескольких сотнях ярдов от места происшествия захоронение. Из земли извлекли два тела, а это устройство нашли рядом с ними. Мужчина и женщина были убиты — их пытали, а потом застрелили.

— Боже правый! Вы установили их личности?

— Пока нет. Я уж было решил, что мы отыскали двух ученых, исчезнувших из Лос-Аламоса в сорок седьмом. Поговаривали, что эти шпионы, Хэдли и Варшински, сбежали в Советский Союз. Другие, и я в том числе, подозревают, что с ними расправились. Но версия не подтвердилась — один из трупов женский.

— В те времена Лос-Аламос был закрытым городом, — произнес Истчестер. — Всех, кто оттуда выезжал, тщательно обыскивали. Не представляю, как кому-то удалось вынести это устройство. Задачка была не из легких. Но мне пришла в голову одна мысль, Хэл: может ли эта история быть связана с нераскрытым делом, которое вы вели в начале карьеры? С убийством ученого-ядерщика в девяносто девятом?

— Исключено. Людей, которых только что нашли на месте Розуэлльского инцидента, убили задолго до девяносто девятого.

— Понятно.

Истчестер нахмурил лоб и поджал губы, уйдя в глубокие раздумья. В комнате воцарилась тишина. Наконец ученый указал на устройство и спросил:

— Вы позволите?

— Если согласитесь надеть перчатки.

Морвуд достал из кармана запасную пару и протянул Истчестеру. Тот натянул перчатки, взял устройство и внимательно рассмотрел, поворачивая то в одну сторону, то в другую.

— Явно изготовлено в Лос-Аламосской национальной лаборатории. Я бы сказал, это ранняя модель. Как вы намерены поступить с этой вещью?

— У нас есть безопасное место хранения для засекреченных доказательств. Теперь, когда вы объяснили, что оно из этой категории, после осмотра его отправят именно туда.

Истчестер кивнул:

— Это хорошо. — он перевернул устройство. — Выглядит совсем как новое.

— Дождей в пустыне почти не бывает, к тому же оно лежало под землей на глубине три фута.

Истчестер осторожно положил устройство на столик и стянул перчатки.