Ребекка Яррос

Четвертое крыло

Посвящается Аарону. Моему собственному Капитану Америке. В дороге или дома, на вершинах радости, полных солнца, и в самых черных долинах печали, мы всегда были вместе, малыш Всем творцам на свете. В ваших руках таится сила, меняющая мир




Следующий текст был максимально точно переложен с наваррского на современный язык Есинией Нейлварт, куратором квадранта писцов в Военной академии Басгиат. Все события соответствуют действительности, а имена были сохранены, чтобы почтить мужество павших. Пусть души их будут преданы Малеку.

Глава 1

Дракон без своего всадника горюет. Всадник без своего дракона мертв. Кодекс драконьих всадников, статья 1, раздел 1


День новобранца — самый смертоносный день в году. Всегда. Может, именно поэтому рассвет в то утро показался мне особенно прекрасным. Просто он мог стать последним в жизни.

Я подтянула лямки тяжелого холщового рюкзака и медленно зашагала по широкой лестнице. Она вела на верхние этажи крепости, которую я привыкла называть своим домом. Грудь тяжело вздымалась от усталости, а легкие горели к тому моменту, как я добралась до каменного коридора, ведущего к кабинету генерала Сорренгейл. Вот и все, на что я была способна после шести месяцев интенсивных тренировок: с трудом преодолеть шесть лестничных пролетов с тридцатифунтовым рюкзаком на спине.

И это означало, что я в полной жопе.

Тысячи двадцатилетних, что ожидали у ворот, чтобы войти в крепость и отправиться служить в выбранный ими квадрант, были самыми умными и сильными в Наварре. Сотни из них с рождения готовились биться в отборе для квадранта всадников и получить шанс стать элитой. У меня же на это было ровно шесть месяцев. Лица охранников, выстроившихся вдоль широкого коридора на верхнем ярусе, не выражали ни единой эмоции. Стражи избегали моего взгляда, когда я проходила мимо, но в этом не было ничего нового. К тому же, возможно, игнор — лучший сценарий для моего случая.

Военная академия Басгиат не отличалась добротой… ну ни к кому, даже к тем, чьи матери входят в состав командования.

Каждого наваррского офицера, будь то целитель, писец, пехотинец или всадник, жестоко прессовали в этих стенах в течение трех лет, чтобы в итоге воспитать и заточить, подобно оружию, для защиты наших горных границ от яростных попыток вторжения королевства Поромиэль и их ездоков на грифонах. Слабые здесь не выживали, особенно в квадранте всадников. Об этом заботились сами драконы.

— Ты посылаешь ее на смерть! — из-за толстой деревянной двери генеральского кабинета громыхал знакомый голос, и у меня перехватило дыхание.

На всем континенте есть лишь одна женщина, достаточно безрассудная, чтобы повышать голос на генерала, но сейчас она должна была быть на границе, вместе с Восточным крылом. Мира.

В ответ раздалось что-то возмущенно-неразборчивое, и я потянулась к дверной ручке.

— У нее нет ни единого шанса! — прокричала Мира, когда я с силой распахнула тяжелую дверь, и вес рюкзака сместился вперед, чуть не свалив меня на пол.

Вот дерьмо.

Генерал выругалась, поднимаясь из-за стола, а я ухватилась за спинку дивана с малиновой обивкой, чтобы удержать равновесие.

— Проклятье! Мам, да она даже со своим рюкзаком не может справиться, — огрызнулась Мира и бросилась ко мне на помощь.

— Я в порядке. — Мои щеки пылали от досады, в то время как я изо всех сил пыталась восстановить равновесие.

Сестра всего пять минут как вернулась и уже пытается меня спасти. Просто потому, что ты, дура, нуждаешься в спасении.

Я не хотела этого. Не хотела, никак, ни на столечко, участвовать в этом дерьме от квадранта всадников. И не то чтобы я жаждала смерти. Лучше бы я провалила вступительные экзамены в Басгиат и отправилась прямиком в армию вместе с большинством призывников. Но в тот момент мне важно было знать, что я могу справиться со своим рюкзаком, и я сумею справиться с собой.

— Ох, Вайолет. — Обеспокоенный взгляд карих глаз.

Мира смотрела на меня сверху вниз, сжимая плечи.

— Привет, Мира. — Я почувствовала, как улыбка невольно тронула уголки рта.

Может, наша встреча и станет прощальной, но я все равно была рада впервые за много лет увидеть сестру.

Ее взгляд смягчился, и ее пальцы скользнули по плечам, как будто она собиралась меня… Но тут она отступила в сторону и повернулась ко мне боком, чтобы встать плечом к плечу — против нашей матери.

— Ты не можешь этого сделать.

— Всё уже решено. — Мама пожала плечами, от этого движения ее приталенная черная форма сначала поползла вверх, потом вернулась на место, облепив фигуру.

Я усмехнулась. Вот тебе и надежда на отсрочку. Впрочем, я и не ждала милосердия от женщины, которая прославилась именно отсутствием оного.

— Так отмени это всё, — прорычала Мира. — Она всю жизнь готовилась стать писцом. Ее не воспитывали всадницей.

— Да уж, она точно не ты, не так ли, лейтенант Сорренгейл? — Мама уперлась ладонями в безупречную поверхность своего стола и слегка наклонилась вперед, оценивающе глядя на нас.

В ее прищуренных глазах отразились драконы, вырезанные на массивных ножках стульев и диванов. И мне не требовалась запрещенная способность читать мысли, чтобы понять, что именно она видит.

В свои двадцать шесть лет Мира выглядела как молодая версия нашей матери. Высокая, с крепкими мышцами, подтянутыми за годы спаррингов и сотни часов, проведенных на спине дракона. Ее кожа светилась здоровьем, а золотисто-каштановые волосы были коротко подстрижены для боя: в том же стиле, что и у мамы. Но еще больше, чем внешность, их обеих отличали от простых людей высокомерие и непоколебимая уверенность в том, что их место в небе. Мира — всадница до мозга костей.

Она представляла из себя все, чем не являлась я, и неодобрительное покачивание маминой головы говорило именно об этом. Я была слишком маленькая. Слишком хрупкая. Изгибы под моей одеждой не были мускулами, а предательское тело делало меня неловкой и уязвимой.

Мама направилась к нам, ее начищенные черные сапоги сверкали в магическом свете, что лился из бра. Она ухватила мою длинную косу за кончик и усмехнулась, глядя туда, где на уровне плеч теплый каштановый цвет тускнел и превращался в холодный металлический, серебряный. Потом отбросила ее прочь.

— Бледная кожа, бледные глаза, бледные волосы.

Ее взгляд словно высасывал мою уверенность, проникая глубоко в душу и тело, до самых костей. Но все же я продолжала притворяться, что в порядке, и подняла подбородок, чтобы смотреть ей в глаза.

— Как будто эта проклятая лихорадка украла все краски твоего тела вместе с твоей силой. — В ее глазах мелькнула печаль, и она нахмурила брови. — Я говорила ему не держать тебя в библиотеке.

Я не в первый раз слышала, как она проклинает болезнь, что чуть не убила ее, когда она была беременна мной, или библиотеку, которую отец сделал моим вторым домом, когда семью расквартировали здесь, в Басгиате. Мать — как инструктора всадников, а его — в роли писца.

— Я люблю эту библиотеку, — ответила я.

Прошло уже больше года с тех пор, как сердце отца окончательно отказало, но Архивы все еще оставались единственным местом в этой гигантской крепости, где я чувствовала себя как дома, единственным местом, где я все еще ощущала его присутствие.

— И говорит она словно дочь писца, — тихо сказала мама, и в этот момент я увидела ее — ту самую женщину, какой она бывала, пока папа был жив. Мягче. Добрее… по крайней мере, в отношении близких.

— Я и есть дочь писца.

Моя спина уже буквально вопила от боли, поэтому я позволила рюкзаку соскользнуть с плеч на пол и сделала первый полный вдох с тех пор, как покинула свою комнату.

Мама моргнула, и та самая, мягкая, женщина исчезла, оставив в комнате лишь генерала.

— Ты — дочь всадницы, тебе двадцать лет, и сегодня день призыва. Я разрешила тебе закончить обучение, но, как я уже говорила прошлой весной, я не буду просто так стоять и смотреть, как один из моих детей попадает в квадрант писцов, Вайолет.

— Потому что писцы много ниже всадников? — проворчала я, прекрасно зная, что всадники — вершина социальной и военной иерархии. Чему, кстати, сильно способствует то, что их драконы поджаривают людей ради забавы.

— Да! — ее привычное самообладание наконец пошатнулось. — И если ты посмеешь сегодня войти в туннель, ведущий в сторону квадранта писцов, я выдерну тебя оттуда за эту самую нелепую косу и собственными руками поставлю на парапет.

Мой желудок болезненно сжался.

— Папа бы этого не хотел! — возразила Мира, краснея от ярости, ее шею понемногу тоже заливало алым.

— Я любила твоего отца, но он умер, — ответила мама таким спокойным тоном, как будто сообщала прогноз погоды. — Сомневаюсь, что сейчас он хоть чего-то хочет.

Я со свистом втянула воздух, но удержала рот на замке. Потому что понимала: слова ни к чему не приведут. Она никогда не слушала ничего из того, что я хотела сказать, и сегодня это не изменилось бы.

— Отправить Вайолет в квадрант всадников — это все равно, что подписать ей смертный приговор, — похоже, Мира не считала, что спор окончен.

Она никогда не уступала в спорах с мамой, и самое обидное, что мама всегда уважала ее за это. Двойные стандарты — для тех, кто и так в выигрыше.

— Она недостаточно сильна, мама! Она уже сломала руку в этом году, она постоянно получает растяжения, и она недостаточно высока, чтобы оседлать дракона достаточно большого, чтобы тот сохранил ей жизнь в битве.

— Серьезно, Мира? — Что. За. На хрен. Мои ногти впились в ладони, когда я изо всех сил сжала руки в кулаки. Знать, что мои шансы на выживание минимальны, — это одно. А слушать, как сестра бросает в лицо слова о моей никчемности, — совсем другое. — Ты называешь меня слабой?

— Нет. — Мира сжала мою руку. — Просто… хрупкой.

— Это ничуть не лучше.

Драконы не привязываются к хрупким женщинам. Они их испепеляют.

— Так, значит, она маленькая.

Мама осмотрела меня с ног до головы, словно оценивая, насколько хорошо сидят кремовая туника с поясом и брюки, которые я выбрала сегодня утром для своей потенциальной казни.

Я фыркнула:

— Теперь мы просто перечисляем мои недостатки?

— Я не говорила, что это недостаток. — Мама повернулась к моей сестре. — Мира, Вайолет за один день испытывает больше боли, чем ты за всю неделю. Если кто-то из моих детей и способен выжить в квадранте всадников, так это она.

Мои брови невольно поползли вверх. Это прозвучало очень похоже на комплимент, но с мамой никогда ни в чем нельзя быть уверенной.

— Сколько новобранцев этого квадранта умирает в день призыва, мама? Сорок? Пятьдесят? Тебе так хочется похоронить еще одного ребенка? — Мира окончательно вспылила.

Я вздрогнула, когда температура в комнате резко упала. Это все мамина штормовая печать, магическая сила, которую она выплеснула, сконцентрировав с помощью Аймсира, своего дракона.

Горло свело при воспоминании о брате. Никто не смел упоминать Бреннана или его дракона за все те пять лет, что прошли с момента их гибели в битве против восстания тирришей на юге. Мама терпела меня и уважала Миру, но по-настоящему любила она лишь Бреннана.

Папа тоже его любил. Боли в груди у него начались сразу после смерти Бреннана.

Мама сжала челюсти, когда она посмотрела на Миру, в глазах ее горела угроза жестокой расправы.

Cестра сглотнула, но все еще держала себя в руках, не отводя глаз.

— Мама, — начала было я. — Она вовсе не имела в виду…

— Убирайтесь. Отсюда. Прочь. Лейтенант. — Мамины слова шипели, словно струйки пара в ледяном воздухе кабинета. — Прочь, пока я не доложила о вашем отсутствии в подразделении без официально одобренного отпуска.

Мира выпрямилась, кивнула, повернулась с военной точностью и без лишних слов направилась к двери, по пути прихватив с пола небольшой рюкзак.

И мы с мамой впервые за несколько месяцев остались наедине.

Ее глаза встретились с моими, она глубоко вдохнула, и в комнате стало немного теплее.

— На вступительных экзаменах ты была среди лучших по баллам за скорость и ловкость. У тебя все получится. У всех Сорренгейлов прекрасно получается.

Она провела тыльной стороной ладони по моей щеке, едва касаясь кожи.

— Так похожа на своего отца, — прошептала она, прежде чем прочистить горло и отступить на несколько шагов.

Да уж, все ее награды получены не за проявление эмоций.

— Я не смогу признавать или афишировать наше родство в течение следующих трех лет, — сказала она, присаживаясь на край стола. — Поскольку, как генерал, командующий Басгиатом, я буду изрядно выше тебя по званию.

— Я знаю. — Это меньшее из того, что меня беспокоило, учитывая, что она едва ли признавала меня и сейчас.

— К тебе не будет никакого особого отношения только потому, что ты моя дочь. Скорее всего, командующие будут третировать тебя даже сильнее, чем остальных, чтобы заставить проявить лучшие качества. — Она приподняла бровь.

— И об этом я тоже знаю. — Хорошо, что я тренировалась с майором Гиллстедом последние несколько месяцев — с тех самых пор, как мама приказала мне это делать.

Она вздохнула и заставила себя улыбнуться.

— Тогда увидимся в Долине, на Молотьбе, кандидатка во всадники. Хотя, полагаю, к закату ты станешь кадетом.

Или мертвецом.

Хотя никто из нас этого не сказал.

— Удачи, кандидатка Сорренгейл. — Она вернулась за свой стол, отгородившись им от меня.

— Спасибо, генерал. — Я взвалила рюкзак на плечи и медленно вышла из кабинета.

Охранник закрыл за мной дверь.

— Она окончательно свихнулась, — громко сказала Мира.

Она стояла в центре коридора, аккурат между двумя охранниками.

— Теперь они доложат ей, что ты так говорила.

— Как будто они сами не знают, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Пойдем. У нас только час до того, как все кандидаты должны явиться. Их там несколько тысяч у ворот, я видела, пока поднималась.

И она быстро зашагала, провожая меня вниз по каменной лестнице и дальше, по переходам — к моей комнате.

Ну… к тому, что раньше было ею.

Всего за тридцать минут отсутствия все мои личные вещи упаковали в ящики, которые теперь стояли в углу. Мой желудок сделал кульбит и, судя по тому, как мне стало паршиво, просто шлепнулся на деревянный пол. Мама… Она просто взяла и упаковала всю мою жизнь.

— Она охренительно эффективна, надо отдать ей должное, — пробормотала Мира, прежде чем повернуться ко мне и окинуть внимательным, оценивающим взглядом. — Я надеялась, что смогу отговорить ее от этого. Ты никогда не была предназначена для квадранта всадников.

— Ты упоминала об этом. — Я приподняла бровь. — Раз или два.

— Прости. — Она поморщилась, присела и начала распаковывать рюкзак.

— Что ты делаешь?

— То, что когда-то Бреннан сделал для меня, — тихо ответила она, и горе холодной ладонью стиснуло мне горло. — Ты умеешь пользоваться мечом?

Я покачала головой:

— Он слишком тяжелый. Зато я довольно сносно управляюсь с кинжалами.

И охренительно быстро, если на то пошло. Молниеносно. Нехватку силы я отлично компенсировала скоростью.

— Поняла. Хорошо. Теперь брось рюкзак и сними эти ужасные ботинки.

Она быстро перебрала принесенные вещи и протянула мне новые сапоги и черную форму.

— Надень это.

— Что не так с моим рюкзаком? — спросила я, но все равно спустила его с плеча.

Она тут же открыла его и распотрошила все, что я тщательно упаковала.

— Мира! Я всю ночь его собирала!

— Он слишком тяжелый, а ботинки могут тебя и убить: с такими гладкими подошвами ты просто соскользнешь с парапета. На всякий случай я заказала для тебя сапоги на резиновом ходу, а сейчас, моя дорогая Вайолет, наихудший «всякий случай» из всех возможных.

Потом по комнате полетели книги, приземляясь рядом с ящиками.

— Эй, я могу взять с собой только то, что смогу утащить на себе! И я хочу тащить именно их!

Я бросилась за следующей книгой, и мой любимый сборник мрачных басен едва удалось спасти, прежде чем Мира успела отшвырнуть его.

— Ты готова умереть за книги? — спросила сестра, и взгляд ее стал жестоким.

— Я смогу нести их!

Всё это было нелепо. Неправильно. Я должна была посвятить жизнь книгам, а не бросать их сейчас в угол, чтобы облегчить рюкзак.

— Нет. Ты не сможешь. Ты едва ли втрое тяжелее рюкзака, ширина парапета примерно восемнадцать дюймов, высота двести футов над землей, и в последний раз, когда я смотрела на небо, там собирались дождевые тучи. Тебе не дадут отсрочку, не позволят переждать дождь только потому, что мост стал вдруг скользким. Ты упадешь, сестренка. И умрешь. Может, все же послушаешь меня? Или хочешь присоединиться к другим мертвым кандидатам на завтрашней утренней перекличке?

В стоящей передо мной всаднице не было и следа моей старшей сестры. Эта незнакомая женщина выглядела проницательной, хитрой, почти жестокой. Эта женщина за все три года учебы заработала единственный шрам — от раны, нанесенной ее собственным драконом во время Молотьбы.

— Потому что это все, что от тебя останется. Еще одно надгробие. Еще одно имя, выжженное на камне. Брось книги.

— Эту дал мне папа, — пробормотала я, прижимая книгу к груди.

Может быть, она была детской и несерьезной, просто сборник историй, предостерегающих от соблазнов магии и демонизирующих драконов, — но это все, что у меня оставалось.

Мира вздохнула:

— Это та старая книга сказочек о вредителях-чернокнижниках и их крылатых драконах с двумя лапами? Разве ты не читала ее уже тысячу раз?

— Наверное, больше тысячи, — призналась я. — И кстати, они вэйнители, а не вредители.

— Папа и его аллегории, — задумчиво ответила Мира. — Просто не пытайся использовать силу, не получив связку с драконом, и тогда красноглазые чудовища не будут прятаться у тебя под кроватью. Прятаться в надежде, что когда-нибудь ты проколешься, и тогда они украдут тебя и увезут на своих двулапых драконах, чтобы сделать частью темной армии.

Она достала из рюкзака последнюю книгу — из тех, что я с такой любовью туда складывала, — и протянула мне.

— Оставь книги. Папа тебя не спасет. Он пытался. Я пыталась. Решай, Вайолет. Ты собираешься сдохнуть писцом? Или выжить всадником?

— Какая же ты заноза в заднице!

Я опустила глаза, посмотрела на книги… и выбрала.

Басни я отправила в угол, но другую книгу так и не выпустила из рук, дерзко глядя в лицо сестры.

— Заноза в заднице, которая собирается сохранить тебе жизнь. А эта тебе зачем? — Мира продолжала спорить со мной.

— Чтобы убивать людей. — Я протянула ей томик.

И тут она улыбнулась:

— Хорошо. Ее можешь оставить. А теперь переоденься, пока я разбираюсь с остальным барахлом.

Где-то вдалеке раздался звон колокола. У нас оставалось ровно сорок пять минут.

Я быстро одевалась, чувствуя, что все эти вещи принадлежат кому-то другому. Хотя их явно подгоняли по размеру для меня. Вместо туники я натянула облегающую черную рубашку с длинными рукавами, а свободные брюки заменила на кожаные, плотно обхватившие бедра. Потом Мира помогла мне затянуть поверх рубашки корсет, скроенный в форме жилетки.

— Чтобы ничего не натирало, — пробормотала она.

— Похоже на снаряжение, которое всадники надевают на битву, — должна признать, одежда была крутая, пусть даже я чувствовала себя в ней самозванкой.

В голове билась мысль: «Боги, это действительно происходит со мной».

— Именно. Потому что это то, что ты сейчас делаешь. Идешь в бой.

Теперь от ключиц до пупка мое тело охватывал корсет из комбинации кожи и неизвестной мне ткани, обнимая грудь и переходя на плечи. Я провела пальцем по скрытым ножнам, пришитым по диагонали вдоль ребер.

— Для твоих кинжалов.

— У меня только четыре, — я вытащила их из кучи на полу.

— Ты добудешь еще.

Я вставила оружие в ножны, и мои ребра будто сами превратились в оружие. Конструкция была гениальна. Теперь клинки было легко достать, и они не цеплялись за бедра при движении.

Я едва узнавала себя в зеркале. Я выглядела как всадник. Но все еще чувствовала себя писцом.

Спустя несколько минут половина того, что я ранее упаковала, была свалена на ящики. Мира деловито собирала мой рюкзак, выбрасывая все ненужное и почти все сентиментальное, по ходу дела засыпая меня советами о том, как выжить в квадранте. А потом удивила меня, сделав самую сентиментальную вещь на свете: сказала мне сесть между ее коленями, чтобы она могла заплести мне косу вокруг головы.

Как будто я снова была ребенком, а не взрослой женщиной… но я сделала это.

— Из чего он?

Я провела ногтем по материалу корсета чуть выше сердца.

— Моя придумка, — объяснила Мира, больно натягивая волосы, чтобы заплести косу как можно крепче и ближе к голове. — Я сделала эту штуку специально для тебя, вшив сюда чешую Тейна, так что будь аккуратна с ней.

— Чешую дракона? — Я откинула голову назад, чтобы посмотреть на нее. — Как? Тейн такой огромный.

— Я знаю одного всадника, чья сила может делать большие вещи очень маленькими, — на ее губах заиграла коварная улыбка. — А маленькие вещи… намного, намного больше.

Я закатила глаза. Мира всегда была более откровенна в разговорах о своих мужчинах, чем я… о всех своих двоих.

— И? Насколько именно больше?

Она рассмеялась, потом дернула меня за косу.

— Наклонись вперед. Честно говоря, тебе стоило подстричься. — Она подтянула пряди ближе к моей голове и продолжила плести. — Это же помеха в спарринге и в бою, не говоря уже о том, что волосы делают из тебя отличную мишень. Ни у кого больше нет волос, которые вот так высветлены, тебя легко вычислить.

— Ты прекрасно знаешь, что длина ни при чем. Родной пигмент выцветет вне зависимости от того, подстригу я их или нет.

И глаза мои тоже неопределенного цвета, светло-ореховые, отливающие то синевой, то янтарем. Они, кажется, так и не смогли выбрать какой-то один цвет радужки.

— К тому же, вне зависимости от того, что там кто думает про их цвет, волосы — это единственная часть меня, которая абсолютно здорова. И если я их обрежу… Получится, что я наказываю тело за его здоровье, так? Да и вообще я не чувствую необходимости скрывать свою суть.

— Ты и не должна. — Мира потянула меня за косу, заставляя откинуть голову назад, и наши глаза встретились. — Ты самая умная женщина из тех, кого я знаю. Не забывай об этом. Твой мозг — твое главное оружие. Перехитри их, Вайолет. Ты слышишь меня?

Я кивнула, и она ослабила хватку, потом закончила заплетать косу и помогла мне подняться на ноги. Все это время она торопливо говорила, едва делая паузы, чтобы отдышаться, — пыталась разом выложить все свои знания, накопленные за годы тренировок и сражений.

— Будь наблюдательна. Быть тихой и незаметной — это хорошо, но убедись сначала, что ты замечаешь все и всех вокруг и можешь применить это с пользой для себя. Ты читала Кодекс?

— Несколько раз.

Книга правил для квадранта всадников в разы меньше, чем для других подразделений. Наверное, потому что всадникам трудно подчиняться правилам.

— Хорошо. Тогда ты знаешь, что другие курсанты могут убить тебя в любой момент, а кадеты-головорезы точно попытаются это сделать. Меньше претендентов — больше шансов на Молотьбе. Драконов, желающих связать себя узами, всегда не хватает, а тот, кто достаточно безрассуден, чтобы погибнуть, все равно не достоин дракона.

— Только не во время сна. Нападение на любого кадета во время сна является преступлением и влечет наказание. Статья три…

— Да, но это не значит, что ночью ты в безопасности. Спи в этом, если можешь, — она щелкнула меня по животу, затянутому в корсет.

— Черный цвет, который носят всадники, надо сначала заслужить. Ты уверена, что мне не стоит сегодня быть в своей тунике? — я провела ладонями по коже.

— Ветер на парапете надует любую свободную ткань, как парус. — Мира протянула мне изрядно полегчавший рюкзак. — Чем плотнее твоя одежда, тем лучше тебе будет там, наверху, и на ринге тоже, когда начнешь спарринг. Носи защиту всегда. И всегда держи кинжалы при себе.

Она показательно ткнула в ножны у себя на бедрах.

— Кто-нибудь обязательно скажет, что я их не заслужила.

— Ты — Сорренгейл, — ответила она, как будто этого достаточно. — Пусть катятся со своими словами.

— И ты не думаешь, что использовать драконью чешую — это жульничать?

— Нет такого понятия, как жульничество, когда ты на парапете. Есть только выживание или смерть. — Снова прозвонил колокол — осталось всего тридцать минут. Мира сглотнула: — Почти пора. Готова?

— Нет.

— Я тоже не была, — язвительная улыбка приподняла уголок ее рта. — А ведь я всю жизнь готовилась к этому.

— Я не собираюсь умирать сегодня.

Я закинула рюкзак на плечо и поняла, что теперь мне дышится немного легче, чем раньше. С ним стало гораздо проще управляться.

Когда мы спускались по лестнице, в помещениях центральной, административной, части крепости царила жуткая тишина. Однако чем ниже, тем громче становился шум снаружи. Глядя в окна, я видела, как тысячи кандидатов обнимают своих близких и прощаются с ними на лужайке прямо под главными воротами. По моим наблюдениям, каждый год большинство родственников держатся за своих кандидатов до последнего удара колокола. Четыре дороги, ведущие к крепости, были забиты лошадьми и повозками, особенно там, где они сходились перед академией. А вот меня, когда я смотрела на пустые проезды вдоль полей, начинало тошнить.

Потому что именно туда сложат трупы.

Перед последним поворотом, ведущим к выходу во двор, Мира остановилась.

— Что та… Оууу.

Она изо всех сил прижала меня к груди и крепко обняла, пользуясь моментом — в коридоре никого не было.

— Я люблю тебя, Вайолет. Помни все, что я тебе говорила. Не становись еще одним именем в списке погибших.

Ее голос дрожал, и я тоже обхватила ее руками, крепко-крепко.

— Со мной все будет в порядке, — пообещала я.

Она кивнула, и ее подбородок ударился о мою макушку.

— Знаю. А теперь идем.

Это все, что она сказала, прежде чем отстраниться и шагнуть на многолюдный двор перед главными воротами крепости. Инструкторы, командиры и даже наша мать уже собрались здесь, пока в неформальной обстановке, ожидая, когда безумие за стенами превратится в порядок внутри. Сегодня через главные ворота в академию не зайдет ни один кадет или кандидат, поскольку у каждого квадранта свой вход и свои помещения. Хотя — проклятье! — у всадников есть собственная цитадель. Претенциозные, самовлюбленные ублюдки.

Я последовала за Мирой, пытаясь догнать ее за несколько быстрых шагов.

— Найди Даина Аэтоса, — сказала она, пока мы пересекали двор, направляясь к открытым воротам.

— Даина?

Я не могла сдержать улыбку при мысли о том, что снова увижу Даина, даже сердце начало стучать быстрее. Прошел год с тех пор, как мы виделись в последний раз, и я скучала по его теплым карим глазам и по тому, как он смеется… от души, всем существом, будто задействуя каждую частицу тела. Я скучала по нашей дружбе — или по тому, что при благоприятных обстоятельствах могло перерасти в нечто большее. Скучала по тому, как он смотрел на меня, словно я достойна внимания. Мне просто не хватало… его.

— Я, правда, не была в квадранте три года, но, как я слышала, у него все хорошо, он обеспечит твою безопасность. И не улыбайся так, — укоризненно сказала Мира. — Он же будет на втором курсе.

Она погрозила пальцем.

— Не связывайся со второкурсниками. Если захочешь переспать с кем-то, а ты должна… — тут она выразительно подняла брови, — делать это как можно чаще, учитывая, что никогда не знаешь, что будет завтра… То выбирай одногодок. Нет ничего хуже, чем сплетни кадетов о том, что ты обеспечила себе безопасность через постель.

— Значит, я могу пустить в постель кого угодно с первого курса, — сказала я с легкой усмешкой. — Главное, чтобы не со второго или третьего.

— Именно, — подмигнула Мира.

Наконец мы прошли через ворота, покинули крепость и присоединились к хаосу за ее пределами.

Новобранцев на военную службу ежегодно отправляла каждая из шести провинций Наварры. Некоторые прибывали добровольцами. Некоторых приговаривали к этому, в наказание за совершенные преступления. Большинство же призвали в армию. Единственное, что пока объединяло нас здесь, в Басгиате, это то, что мы прошли вступительные испытания — как письменный экзамен, так и испытание ловкости, в успешную сдачу которого я до сих пор не могла поверить, — и это означало, что мы, по крайней мере, не станем пушечным мясом на передовой.

Воздух буквально искрил от напряжения и предвкушения. Мира отвела меня по истертой булыжной дорожке к южной башне. Главное здание академии, пристроенное к горе Басгиат, выглядело, как будто его вырезали из хребта самой скальной гряды. Разросшееся грозное строение возвышалось над толпой встревоженных кандидатов и их родственников с глазами, полными слез. Крепость ухмылялась зубчатыми стенами, возведенными для защиты центрального донжона, и топорщилась орудийными башнями по углам, в одной из которых пряталась колокольня.

Бо́льшая часть толпы выстроилась у основания северной башни, у входа в пехотный квадрант. Часть людей направлялась к воротам позади нас — в квадрант целителей, который занимал южную часть академии. Зависть стиснула мою грудь, когда я заметила, как несколько человек идут по центральному туннелю в архивы, расположенные в подвальных залах крепости, чтобы стать писцами.

Вход в квадрант всадников, как и вход для пехоты на севере, представлял собой укрепленную дверь в основании башни. Но если кандидаты в пехоту могли пройти прямо в свой квадрант на уровне земли, то кандидатам во всадники придется подниматься.

Мы с Мирой присоединились к очереди кандидатов во всадники, ожидая регистрации, и тут я совершила ошибку, посмотрев наверх.

Главное здание академии и грозную цитадель квадранта всадников на южной линии хребта разделяло ущелье, по дну которого текла река. Высоко над нами, переброшенный через это ущелье, протянулся каменный мост. Парапет. Спустя несколько часов он отделит кадетов от кандидатов во всадники.

И я просто не могла поверить, что сумею его перейти.

— Подумать только, все эти годы я изводила стопки бумаг, готовясь стать писцом, — мой голос просто сочился сарказмом. — А стоило бы все это время кувыркаться на бревне.

Однако Мира проигнорировала меня, глядя, как очередь движется вперед и кандидаты один за другим исчезают в дверях.

— Не позволяй ветру пошатнуть тебя, когда делаешь шаг. Держи равновесие.

Тем временем впереди разворачивалась трагедия. Передо мной стояли два кандидата: и женщина — видимо, мать — горько рыдала, цепляясь за одного из них. Затем муж силой оторвал ее от парня и вытащил из очереди, после чего они — оба в слезах — зашагали вниз по склону холма. Туда, где вдоль дороги толпились родные и близкие новобранцев.

А перед нами остались только кандидаты, всего несколько десятков. Очередь быстро продвигалась к столам регистраторов.

— Гляди на камни перед собой и не смотри вниз, — продолжила Мира, и лицо ее сковала напряженная маска, сделав все линии жестче. — Руки раскинь в стороны, для равновесия. Если рюкзак начнет соскальзывать — брось его. Лучше пусть он упадет, чем ты.

Я оглянулась назад, где, кажется, только за последние несколько минут собрались сотни людей.

— Может, стоит пропустить их вперед? — прошептала я, чувствуя, как паника сжимает сердце. Проклятье, что я вообще делаю?

— Нет, — ответила Мира. — Чем дольше ты будешь ждать на этих ступеньках, — она показала в сторону башни, — тем больше у твоего страха будет шансов вырасти и окрепнуть. Пройди парапет, пока ужас полностью не овладел тобой.

Очередь продолжала двигаться, и снова раздался звон колокола. Было уже восемь часов.

К этому моменту многотысячная толпа позади нас полностью разделилась по выбранным квадрантам, и все уже выстроились, чтобы расписаться в ведомости и начать службу.

— Сосредоточься, — рявкнула Мира, и я судорожно кивнула в ответ. — Это может прозвучать жестоко, но не ищи там дружбы, Вайолет. Создавай союзы.

Теперь впереди нас остались только двое. Одна — девушка с набитой сумкой. Ее высокие скулы и овальное лицо напомнили мне Амари, королеву богов. Темно-каштановые волосы были заплетены в несколько рядов коротких косичек, которые едва доставали до середины такой же темной шеи. Второй — мускулистый блондин, тот, по которому плакала мать. Он тащил рюкзак, который был намного больше моего.

Я посмотрела поверх их голов, разглядывая стол регистрации, и широко распахнула глаза от удивления.

— Он, что?.. — прошептала я.

Мира проследила за моим взглядом и сдавленно выругалась.

— Ребенок отступника? Да. Видишь мерцающую метку, которая начинается на верхней части его запястья? Это след со времен восстания.

Я удивленно подняла брови. Единственные следы, о которых я когда-либо слышала, возникали на коже, если дракон использовал магию, нанося метку на кожу своего всадника. Но эти следы — символ чести и власти, и обычно они имели форму дракона, того, что их подарил. А метка, на которую я сейчас смотрела — закручивающийся вихрь шрамов, — больше походила на грозное предупреждение, чем на славное признание.

— Это сделал дракон? — шепнула я.

Мира кивнула:

— Мама говорит, что дракон генерала Мельгрена сделал это со всеми детьми, когда казнил их родителей. Она не любит говорить на эту тему. Нет ничего лучше, чем наказать детей, чтобы удержать их родных от предательства.

Это казалось… жестоким, но первое правило жизни в Басгиате — никогда не задавать вопросов дракону. Они были склонны кремировать любого, кто покажется им грубым.

— Большинство детей, которые носят метки отступников, конечно, из Тиррендора, но несколько семей из других провинций тоже оказались предателями…

Тут кровь отхлынула от лица Миры, и она резко ухватилась за лямки рюкзака, поворачивая меня к себе лицом и притягивая как можно ближе.

— Только сейчас вспомнила, — ее голос превратился почти в шепот, и я шагнула ближе, чувствуя, как подпрыгивает сердце — слишком уж серьезным тоном она говорила. — Держись подальше от Ксейдена Риорсона.

Воздух резко вырвался из моих легких. Это имя…

— Того самого Ксейдена Риорсона, — подтвердила Мира, и теперь во взгляде ее сквозил страх. — Он на третьем курсе, и он убьет тебя, как только узнает, кто ты.

— Но ведь его отец был Великим Предателем. Он возглавлял восстание, — тихо ответила я. — Что Ксейден тут вообще делает?

— Всех детей командиров призвали в армию в наказание за преступления их родителей, — продолжала шептать Мира, а очередь несла нас все ближе к столам. — Мама рассказала мне: они не ожидали, что Риорсон преодолеет парапет. Тогда они решили, что один из кадетов убьет его во время Молотьбы, но, когда дракон выбрал его… — она покачала головой. — Ну, дальше уже ничего нельзя было поделать. В итоге он поднялся до командира крыла.

— Да что за бред, — прорычала я.

— Он присягнул на верность Наварре, но я не думаю, что это остановит его, если речь зайдет о тебе. Поэтому, как только переберешься через парапет — а ты переберешься, — найди Даина. Он возьмет тебя в свой отряд, и, будем надеяться, ты окажешься от Риорсона подальше.

Мира все сильнее тянула меня за лямки рюкзака, сжимая их в кулаках.

— Держись. От него. Подальше.

— Принято к сведению, — кивнула я.

— Следующий, — раздался голос из-за деревянного стола, на котором были ворохом свалены ведомости квадранта всадников.

Меченый всадник, которого сегодня я увидела впервые, сидел бок о бок с хорошо знакомым мне писцом. Седые брови капитана Фитцгиббонса высоко поднялись, обветренное лицо выражало явное удивление, когда он спросил:

— Вайолет Сорренгейл?

Я кивнула, взяла перо и быстро вписала свое имя в ведомость, заняв пустую строку.

— Но я думал, что ты собиралась в квадрант писцов, — мягко проговорил капитан Фитцгиббонс.

В этот момент я страшно завидовала его кителю кремового цвета, но не могла подобрать слов, чтобы ответить.

— Генерал Сорренгейл решила иначе, — сообщила Мира.

Печаль наполнила глаза старика.

— Жаль. Ты подавала такие надежды…

— Клянусь богами, — воскликнул всадник рядом с капитаном Фитцгиббонсом. — Вы — Мира Сорренгейл?

У него отпала челюсть, и я натурально почувствовала запах его восхищения через весь стол.

— Да, — кивнула Мира. — Это моя сестра, Вайолет. Она будет первокурсницей.

— Если выживет на парапете, — хмыкнул кто-то позади меня. — Ветер может просто сдуть ее.

— Вы сражались в Страйтморе, — с трепетом проговорил всадник за столом. — И получили орден Талона за то, что уничтожили батарею в тылу врага.

Смешки позади тут же прекратились.

— Как я и говорила, — Мира положила руку мне на плечо, — это моя сестра Вайолет.

— Вы знаете дорогу? — капитан кивнул и указал на открытую дверь, ведущую в недра орудийной башни.

Там было ужасно темно, и я с трудом сдержала желание бежать прочь отсюда.

— Я знаю дорогу, — заверила его Мира и увлекла меня подальше от стола, чтобы хмыкающий засранец позади смог расписаться в ведомости.

Мы остановились в дверях и повернулись друг к другу.

— Не умирай, Вайолет. Не хочется стать единственным ребенком, — Мира ухмыльнулась и направилась прочь, вдоль очереди из восхищенно глазеющих кандидатов.

Слухи о ней и ее подвигах уже явно дошли до них.

— Круто дослужиться до такого, — гулко прозвучал голос девушки впереди.