Донато Карризи

Дом без воспоминаний

Антонио и Витторио, моим сыновьям, истинному моему таланту
Donato Carrisi

LA CASA SENZA RICORDI



Copyright © Donato Carrisi 2021



© А. Ю. Миролюбова, перевод, 2022

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА^®

* * *

Из Районного командного пункта карабинеров
Барберино-дель-Муджелло
В Региональный командный пункт «Тоскана-Флоренция»
(копия в Межрегиональный командный пункт «Подгора»)
Предмет: Сообщение о пропавших без вести

7 июня 2020 года, приблизительно в 6:23, двое туристов, позвонив по 112, сообщили об автомобиле, брошенном среди леса в местности под названием Долина ада.
Туда был направлен патруль, и на шестнадцатом километре автострады 477 провинциального значения был действительно обнаружен автомобиль «фиат-панда» (номер CR990FR) темно-бордового цвета. У машины, припаркованной у обочины дороги, ведущей к перевалу Самбука, были открыты все двери и багажник. Шина на левом заднем колесе была проколота. Присутствие на асфальте запасного колеса и домкрата, все еще подсунутого под днище, говорило о том, что водитель пытался заменить колесо, но попытка не была доведена до конца или не удалась.
В салоне были найдены многочисленные личные вещи, принадлежащие предположительно женщине и мальчику, в частности одежда, одеяла и прочие предметы, позволяющие сделать вывод, что данный автомобиль служил для этих двоих единственным местом проживания.
Из паспорта транспортного средства явствовало, что подержанный автомобиль приобрела в 2017 году Мирбана Шульета Лачи, по прозванию Мира, уроженка Албании, 44 лет. Женщина, проживавшая в Италии на протяжении почти четырех лет, в прошлом работала няней в нескольких семьях в зоне Муджелло, а с недавних пор сочетала нерегулярную работу уборщицы по дому с постоянным местом посудомойки в пиццерии.
Женщина жила с двенадцатилетним сыном по имени Николин, по прозванию Нико.
На неблагополучные условия, в которых жила семья, обращали внимание социальные службы, в частности из-за того, что сын периодически переставал посещать школу.
Доказательством того, что в машине находились именно женщина и мальчик, является свидетельство, согласно которому в последний раз их видели около 18:00 предыдущего дня на заправке «ТоталЭрг» поблизости от Пьедимонте, когда они оба брали бутерброды из автомата.
С тех пор не удалось получить никаких сведений о местопребывании матери и сына.
В ожидании дальнейших сведений просим оповестить все службы в означенном регионе.


1

23 февраля 2021 года


В ту среду владелица конюшни проснулась в своей постели без всяких преамбул, просто открыв глаза. И опять-таки, в ту среду, как все последние дни, первым делом повернулась к будильнику с механическим заводом, который стоял на прикроватной тумбочке, и убедилась, что стрелки показывают ровно 3:47.

Наверное, стоило задуматься, почему уже несколько недель она просыпается в одно и то же время, ни минутой раньше, ни минутой позже. С одной стороны, в ней крепло убеждение, будто такое число что-то значит, это некое каббалистическое предсказание, странное в ее преклонные годы. С другой стороны, не стоит углубляться в подобные материи, ибо в старости лучше оставлять некоторые вопросы без ответа. Чтобы, например, не сглазить или просто из осторожности. Иначе сразу начнешь задаваться другими вопросами, гораздо более значимыми. Например, в чем смысл жизни и что именно происходит после смерти. Когда тебе восемьдесят два, таких вопросов лучше избегать. Тем более что старики, хотя и не смеют в этом признаться, уже знают ответы.

Так что тайна трех часов сорока семи минут останется с ней все то время, какое ей самой осталось, и в ту ночь, когда внутренние часы ошибутся хотя бы на минуту, она уже не проснется.

Вообще-то, из-за бессонницы ей удавалось поспать максимум четыре или пять часов за ночь. Вот бы иметь такое обыкновение в двадцать лет. Теперь в ее распоряжении слишком много минут, а занять их почти нечем. Все старики знают, что если секунды бегут неудержимо, то минуты перекатываются тяжело, будто камни. Так что старость – борьба с временем, которое стремится к неизбежному, и с временем, которое, наоборот, никак не проходит. И правда, она еще до полудня закончит все дела, связанные с уходом за лошадьми. И начнет привыкать к скуке вечности.

Но какой у нее выбор?

Поэтому, как всякий раз поутру, женщина встала, сунула усталые ноги в сапоги, надела зеленую куртку и фетровую шляпу, сунула в нагрудный карман сигариллу «тоскано-классико». Перед тем как выходить, поцеловала мужа на свадебной черно-белой фотографии, заткнутой за зеркало трюмо, и затопила чугунную печку, чтобы вернуться в теплый дом.

Завела «ладу-ниву», чтобы мотор прогрелся, забрала двух сеттеров из выгородки между манежем и конюшней, велела им запрыгнуть в машину и направилась вместе с ними к перевалу Самбука, к заповедной зоне.

Ехала не спеша, то на второй, то на третьей передаче, не напрягаясь, ибо ее синяя «лада» привыкла к нежному обращению. Она не чувствовала потребности в новой машине, ведь и сама уже была не «новая», только людей смешить. Так же она никогда не желала другого мужа, после того как ее собственный решил опередить ее на пути в потустороннюю тьму. Некоторые вещи трудно объяснить, и сравнение внедорожника семьдесят седьмого года выпуска с единственным мужчиной ее жизни – из их числа. И там, и там речь о привязанности, верности. Каждый раз, садясь за руль, она с гордостью вспоминала, как хвалил ее сотрудник автоинспекции, когда продлевал ей права. Превосходное зрение, отличные рефлексы. Отчасти в этом кроется и секрет счастливого брака. Не ослаблять внимания, быть готовой к любым неожиданностям. Ведь, как учила ее мама, беда приходит ко всем, рано или поздно.

Она остановилась у поляны посреди буковой рощи, откуда начинались тропинки, ведущие к бурной речке Ровиго и к ущелью, известному как Долина ада. Припарковавшись, выпустила собак, постояла, глядя, как они принюхиваются, привыкая к обстановке. Вынула из кармана сигариллу, принесенную с собой, разломила ее, половину сунула в рот. В лесу курить небезопасно, но ей нравилось просто жевать табак.

Она сама не знала, почему в последнее время каждый раз ездит сюда. Можно было бы выбрать другие места, куда красивее. Но этот маршрут вошел в привычку, вместе с числом 3:47 на циферблате будильника.

Может быть, она выбирала этот лес потому, что в былые времена они с мужем здесь охотились. Охота, да еще любовь к лошадям – вот что соединило их. Владелица конюшни унаследовала эту страсть от отца; тот, породив на свет одних только дочерей, воспитал ее как мальчика. Никто и представить себе не мог, что она однажды выйдет замуж. Но это случилось. После смерти мужа она решила не оставлять охоту, но теперь ее двустволки были заклепаны и заперты на ключ – после того как ее внуки-подростки сурово отчитали бабушку, когда та явилась на рождественский обед с двумя прекрасными белыми куропатками. Чтобы унять молодежь, она могла бы поведать, как в двенадцать лет принимала участие в «облаве» на кабанов, и это стало для нее неким ритуалом посвящения. Именно на охоте она научилась чтить природу и животных. Еще могла бы добавить, что они в городе любят только собак и кошек и притом едят мясо из супермаркета. Но в конце концов, в тот день она вернулась домой пристыженная и опечаленная, поняв, что семейная традиция исчезнет вместе с ней.

Но сеттеров нельзя заклепать в квестуре, как ружья! Что бы там ни было, нужно позволять бедным псам порезвиться, дать волю инстинктам. Есть риск, что они «перегреются», как часто случается с подружейными собаками, бедняги бесятся, когда нет больше добычи, которую надо искать. Вот почему лошадница каждый день ездила в лес и отпускала сеттеров побегать, пусть им хотя бы кажется, что они здесь не просто так. Как и всегда, этим утром она языком передвинула в уголок рта незажженную сигариллу и коротко, повелительно свистнула.

Повинуясь команде, два сеттера одновременно пустились бежать и скрылись в подлеске.

Через несколько секунд уже не было слышно ни хруста веток, ни шороха сухих листьев бука. До зари еще оставалось немного времени, но воздух уже начинал прогреваться, от росы поднималась сверкающая дымка, будто природа предчувствовала наступление дня. Иные точные попадания, непогрешимые детали всегда изумляли женщину, в могиле ей будет не хватать этих маленьких совершенств мироздания. Она глубоко вдохнула смолистый, пахнувший влажной землей воздух, сделала шаг в сторону и одновременно с шумом выпустила газы, облегчая кишечник, ведь одна из привилегий старости заключается именно в возможности осквернять совершенство мироздания. Она наслаждалась равнодушным покоем неподвижно застывшего времени, не заботясь о том, сколько таких моментов ей еще осталось, как вдруг ее поразило странное ощущение, никогда раньше не испытанное.

Она почувствовала, что здесь не одна.

То было не подозрение, а уверенность. Откуда она взялась, женщина не понимала. Длилось это едва ли мгновение, и не успела она осмыслить происходящее, как снова услышала вдали лай собак и устремила взгляд в том направлении, куда они убежали.

Собаки надрывались изо всех сил.

Сначала она подумала, что сеттеры подняли неосторожного зайчика, покинувшего норку до зари, чтобы раздобыть себе пропитание. Но в таком случае они бы уже показались в чаще, гордые собой, с добычей в зубах.

Но странное дело, собаки не возвращались.

Тогда, призывая их, женщина сунула два пальца в рот и издала резкий, продолжительный свист. Напрасно: собаки по-прежнему истошно лаяли. Вскоре принялись выть. Женщина поняла, что сеттеры пытаются привлечь ее внимание.

И догадалась: что-то удерживает их в лесу.

Не раздумывая вернулась к «ладе», вынула электрический фонарь из бардачка и углубилась в чащу.

Она продиралась, раздвигая кусты мозолистыми руками; какая-то ветка хлестнула ее по щеке, но она даже не заметила, ведь из-за того, как странно вели себя столь дорогие ей существа, и по причине недавно возникшего ощущения ее снедала тревога, и она молила Господа, в которого никогда не верила, чтобы страхи ее не оправдались, оказались фантазиями, часто посещающими стариков.

Светя фонарем прямо перед собой, женщина разглядела среди сплетения ветвей тени сеттеров, которые с маниакальным упорством носились по кругу, будто взяли кого-то в кольцо. Подойдя ближе, она посветила туда фонарем.

Их добычей был мальчик.

Женщина запнулась, шляпа упала с головы. Она пристальней вгляделась в ребенка. Лет одиннадцати-двенадцати, совершенно безучастный. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара. За этой матовой пеленой угадывалась шапка длинных светлых волос, из-под челки мерцали глаза ледяной, потусторонней голубизны. Сквозь кожу, прозрачную, тонкую, как веленевая бумага, просвечивали вены. Казалось, он слеплен из воска. Одежда на мальчике была зимняя, но он прижимал руки к груди и дрожал от холода. В глазах отражался луч фонаря. Было в этом нечто странное, и вскоре она поняла что.

Мальчик не моргал.

Ей ни за что не забыть этого взгляда. Логичней всего было бы спросить, что он делает один в лесу, среди ночи. Но, вопреки здравому смыслу, она вдруг оробела, побоялась услышать ответ. И спросила:

– Ты заблудился?

Восковой мальчик по-прежнему не сводил с нее глаз, безмолвный, без всякого выражения на лице.

– Как тебя зовут?

Никакой реакции.

А собаки продолжали его облаивать. Женщина энергично свистнула, призывая их к порядку, но псы не послушались. Попыталась снова, но они не подчинились команде. На ум пришло единственное объяснение: собаки боятся. Правильней было бы наоборот, и сцена представала ирреальной, поскольку ребенок казался совершенно безобидным.

– Тихо! – завопила она тогда, подскочила к одному из сеттеров, замахнулась и слегка шлепнула его по морде.

Пес укрылся за ее ногами, его товарищ тоже. Оба дрожали. Чтобы успокоить собак, женщина вынула из кармана куртки пару кусочков вяленого сала и дала им.

– Поехали ко мне домой, оттуда свяжемся с кем-нибудь, хорошо? – предложила она, поскольку сотовый здесь не ловил и носить его с собой было бесполезно.

Предложение осталось без ответа.

– Ты, должно быть, проголодался, – предположила тогда владелица конюшни. На этот раз, уже не дожидаясь ответа, подобрала шляпу с земли, спокойно отряхнула ее, потом развернулась и пошла обратно к дороге. Она надеялась, что план сработает, ничего другого в голову не приходило. И, если честно, сама начинала бояться. Потом расслышала за спиной шаги и поняла, что мальчик идет следом.

Но собаки никак не могли успокоиться.



За время пути до конюшни мальчик не произнес ни слова. Он казался поразительно спокойным, невозмутимым. Будто и не принадлежал к человеческому роду. Он из иного мира, несомненно. Когда чуть позже заводчица лошадей смотрела, как он безмолвно поглощает хлеб с молоком, сидя по-турецки на полу перед топящейся печкой, ей вспомнилось ощущение, возникшее перед встречей: уверенность в том, что она в лесу не одна. И женщина укрепилась в мысли, что этот мальчик – смерть.

Да, смерть разгуливала по лесам Муджелло, приняв облик ребенка.

Это смерть в последние недели каждое утро будила ее в 3:47, именно чтобы она подготовилась к встрече. Смерть звала ее в Долину ада, именно там ей назначив свидание.

Смерть ждала там, а теперь она сама привела смерть прямиком в свой дом. И вскоре, утолив голод, смерть заговорит, голосом невинного ребенка провозгласит то, чего ни один из людей никогда не хотел бы услышать.

Что время настало.

Позвонив по один-один-два, лихорадочно ожидая, когда кто-нибудь приедет и избавит ее от внушающего трепет присутствия, женщина взглянула на свадебную фотографию, заткнутую за трюмо, ища поддержки у покойного мужа. Уж он-то знал бы, что делать. В этот миг на нее снизошло озарение: она кое-что вспомнила. Уверенности не было, но об этом одно время поговаривали в округе.

Она ринулась в стоявший во дворе нужник, где на земле рядом со стульчаком лежала кипа старых местных газет. Принялась копаться в листках, пока не обнаружила экземпляр, датированный началом прошлого лета. Она удивилась самой себе и собственной памяти, ибо на страницах было именно то, что она искала. Женщина задумалась. Внезапно мысль о том, что мальчик имеет непосредственное отношение к смерти, показалась не такой уж сумасбродной.

Существовал только один способ проверить, права она или нет. Женщина вернулась к своему молчаливому гостю с газетой в руках.

– Нико? – позвала она нейтральным тоном.

Мальчик перестал есть. Потом устремил на нее взгляд.

2

– У меня до сих пор ноги в песке, – посетовала Лавиния. – Нужно было сполоснуть, прежде чем заходить в дом, теперь разнесу повсюду.

– Не страшно, – сказал Пьетро Джербер.

– Надеюсь, я достаточно намазалась кремом: в прошлом году ужасно обгорела, – заволновалась девочка.

– Все в порядке, – успокоил ее Пьетро. Потом, пытаясь развеять ее тревогу, сменил тему. – Ты хорошо поплавала?

– О да, – отвечала девочка, довольная. – Заплыла далеко-далеко, до самых буйков.

Одна из причин, по которой он привел Лавинию к морю: психолог знал, что плавание успокаивает ее.

– Зачем мы сюда пришли? – подозрительно осведомилась она.

– Затем, что важно начать сначала…

Лавиния задумалась, взвешивая его слова.

– Начать сначала… – повторила она.

– Я еще ни разу не бывал в твоей комнате, – подхватил Пьетро, чтобы не потерять нить.

Девочка огляделась.

– Когда-то в этой комнате жила мама, когда ей было столько лет, сколько мне. Я оставила все, как было, ничего не трогала.

– Почему?

– Потому что знала, как она всем этим дорожит и как ей не понравится, если я стану клеить на стены постеры и убирать ее вещи с полок. Коллекцию раковин, например.

– Расскажешь мне что-нибудь о доме, а?

Лавиния задумалась.

– Это домик бабушки, она тоже девочкой приезжала в Форте… Думаю, его построил ее дед, тот, что владел судоверфью.

– Тогда он совсем старинный.

– Да, кажется, есть какое-то название для витражей с большими яркими цветами и для стен, расписанных вьюнками. Бабушка мне все время говорила…

– Стиль либерти, ты хочешь сказать.

– Вот именно! Просто на языке вертелось! – От улыбки на ее щеках появились ямочки.

– Сколько времени ты здесь не была? – спросил детский психолог.

Но девочка сменила тему.

– Такая толпа сегодня на пляже, – пожаловалась она. – На «Аннетте» целые семьи с детьми, какой-то мальчишка строил замок из песка прямо рядом с нашим зонтиком.

Джербер рассудил, что Лавиния еще не готова принять истинную причину, по которой они прибыли сюда, и решил ей подыграть.

– Тебе идет этот лазурный купальник.

– Правда? – просияла она, польщенная.

– Правда, – подтвердил Пьетро.

– Вообще-то, я бы его не надела, если бы вы не настаивали. Мне было неловко, не мешало бы похудеть на пару килограммов: глядите, какие складки жира.

– А я, знаешь ли, думаю, что купальник на тебе прекрасно сидит.

Лавинии было четырнадцать лет, и мать привела ее к Пьетро Джерберу, потому что девочка перестала видеть себя такой, какой она была в действительности. Кожа да кости, весом не более тридцати килограммов. Но психолог не был уверен, что лечение приносит пользу. На протяжении бесчисленных сеансов он обнаружил нечто вроде барьера у нее внутри. Его воздвигла сама Лавиния. Мало-помалу Джербер подходил к нему все ближе. Барьер из воображаемого жира был необходим для того, чтобы помешать боли захлестнуть ее. Вместе с тем, однако, он не давал проникнуть и всему прочему – в частности, пище, необходимой для выживания. Если сразу убрать блок, может произойти катастрофа. Вместо того чтобы разрушить преграду, Джербер хотел, чтобы Лавиния заглянула в щелку.

Однако то, что ждет по другую сторону, вряд ли ей понравится.

Но пока основная проблема доктора Джербера состояла в том, что девочка плохо поддавалась гипнозу. Поэтому он попросил у ее матери разрешения привести ее в домик у моря, где Лавиния, по ее собственному признанию, провела самые прекрасные мгновения своей еще недолгой жизни.

– Кто ночует в комнатах рядом? – спросил гипнотизер.

– Справа – мамина новая спальня, – тут же ответила девочка.

– А слева?

Лавиния помрачнела.

– Ничего, там ничего нет, – заторопилась она. – Там пусто.

– Ты уверена? – поддел ее Джербер. – Может, пойдем посмотрим?

Девочка немного подумала.

– Сейчас не хочется.

– Ну же, вперед, дай мне руку, я с тобой, мы это сделаем вместе. Это совсем не трудно…

– Ладно, – робко согласилась она.

Для Джербера это был существенный прорыв. Он позволил ей идти впереди, сам двигался следом.

– Дверь заперта, – заявила Лавиния, едва они подошли.

– Но в замочной скважине ключ, видишь? – подбодрил ее психолог.

Лавиния никак не решалась.

– В чем дело? – спросил он, хотя уже знал ответ. Перед ними не просто дверь, а граница. Запретная комната. Если Лавиния войдет, ее жизнь изменится навсегда. А к этому она не была готова. Пока.

Она заговорила резко, почти злобно:

– И что же случится там, внутри: вы попробуете гипнотизировать меня, как раньше? Может, примените какой-то новый трюк…

– Я уже объяснял тебе, как это работает: у меня нет никакой власти, ты все решаешь сама. Если ты не захочешь, я не смогу проникнуть в твой разум.

Ее дыхание участилось. Она не спускала глаз с запертой двери, Джербер это знал.

– Я не хочу здесь оставаться, пойдем отсюда, – решительно заявила она.

– Рано или поздно ты должна будешь открыть эту дверь, Лавиния. Тебе самой это известно.

– Не сегодня, не сейчас.

Но Джербер настаивал:

– Что там, в той комнате? Чего ты так боишься?

– Не сейчас, прошу вас, пожалуйста. – Теперь она умоляла.

– С тобой ничего не случится, я рядом, – попробовал Джербер вселить в нее уверенность.

Помолчав немного, девочка спросила:

– Это правда, что вас называют улестителем детей?

– Да, – признал гипнотизер.

– То, что вы хотите сделать, точно не причинит мне вреда?

Девочка спрашивала, можно ли ему доверять. Ощутимый шаг вперед.

– Я открою тебе один секрет, хочешь?

– Хочу, – ответила она, чуть расслабившись.

– Какое сегодня число?

Вопрос застал ее врасплох.

– Точно не помню… – смутилась она. – Какое-то февраля.

– Вот именно, – подтвердил Джербер. – Тебе не кажется странным, что в феврале стоит такая жара и что ты даже искупалась в море?

– Да, в самом деле, – признала девочка. И вдруг поняла. – Мы не в домике в Форте-деи-Марми… Мы у меня в голове…

Джербер промолчал.

– Невероятно, – продолжала Лавиния, все еще не веря. – Все такое… настоящее.

– Твой разум сейчас – самое безопасное место в мире, Лавиния. Верь мне, здесь с тобой не может случиться ничего плохого.

– Вы это имели в виду, когда недавно сказали, что мы должны начать все сначала?

– Да, – признался он.

– Не нравится мне тут, не нравится мне это начало. – Девочка уже задыхалась. – Я хочу уйти, как мне отсюда выбраться?

К сожалению, эксперимент не принес ожидаемых плодов, и Джербер не мог принудить ее остаться.

– Хорошо, как пожелаешь, – проговорил он мирно. – Сейчас ты услышишь звук, не пугайся.

– Уже слышу, – подтвердила девочка.

То был размеренный металлический стук. Он все время служил фоном, только с какого-то момента исчез в подсознании Лавинии вместе с ощущением реального мира.

– Давай вместе посчитаем от десяти до нуля… Ты готова?

– Да.

3

Обратный отсчет еще не закончился, а Лавиния уже открыла глаза. Перестала раскачиваться в кресле-качалке и недоумевающе огляделась вокруг. Кабинет на мансардном этаже. Книжный шкаф. Красный ковер, усеянный игрушками. Огонь в камине. Балки на потолке. Серый свет дождливого дня просачивается сквозь задернутые шторы: в щелочку видна, в отдалении, площадь Синьории.

Джербер протянул руку к столику, стоящему рядом, и выключил электронный метроном. Стук, который вернул их обратно, будто канат водолаза, прекратился, уступив место потрескиванию дров.

– Не вставай, погоди, – посоветовал психолог: вдруг у девочки закружится голова. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо… Да, я чувствую себя хорошо… – повторила Лавиния, будто убеждая саму себя. Потом, все еще опираясь о спинку кресла-качалки, повернулась к Пьетро и несколько секунд пристально вглядывалась в него. Коралловый пуловер, очочки, взъерошенные волосы. Может, хотела понять, настоящий ли он.

– Как так вышло? – спросила девочка. – Я даже ничего не заметила…

Лавиния в первый раз полностью поддалась гипнозу.

– В этом и дело, важно, чтобы ты ничего не заметила, – подтвердил Джербер. – Но это случилось не в единый миг, понадобилось время. Ты сама к этому пришла: с каждым сеансом на ступеньку выше.

– И что теперь будет? – робко осведомилась она.

– Ты увидела дверь. Рано или поздно найдешь в себе силы открыть ее, – заверил гипнотизер, вставая с кресла, чтобы распахнуть шторы: там, за стеклами, матовыми от влаги, Флоренция играла в прятки.

– А если не получится?

Этот вопрос Джербер не желал себе задавать, ведь, если у Лавинии не достанет мужества повернуть ручку двери, злобная сущность, обитающая за порогом, так и останется с ней на всю жизнь.

– Мы что-нибудь придумаем, – утешил он девочку, избегая прямого ответа.

Лавиния посмотрела на часы.

– Мама скоро придет за мной, может, уже и ждет внизу. У меня сегодня плавание, и домашнее задание надо сделать.

Джербер заметил, что девочка быстро пришла в обычное расположение духа, мягкое и с виду спокойное. Дети обладают невероятно мощной способностью к самовосстановлению. Но она не всегда срабатывает, часто это лишь видимость. Психолог протянул девочке руку и помог подняться. Такая легонькая, как воздушный шарик, который вот-вот улетит.

– Увидимся в четверг, после школы, согласна?

Девочка кивнула, надела куртку, оставленную на вешалке, подобрала с пола рюкзачок с книгами и, улыбаясь, направилась к двери.

– До свидания, доктор Джербер.

Он видел, как девочка выходит в коридор, оставляя позади дверь в кабинет напротив: Лавиния не знала, что и у ее доктора есть своя запертая комната. Джербер редко входил в кабинет синьора Б. За последние пять лет даже не нашел в себе силы вынести оттуда вещи или найти ему другое применение. Он отрекся от отца, но после его смерти оставил там все, как было.

– Возьми яблоко из корзинки, – крикнул он девочке вслед, слыша, как та вприпрыжку бежит к выходу. В приемной всегда лежали свежие фрукты для маленьких пациентов.

– Ладно, – отозвалась Лавиния.

Когда по наступившей тишине Джербер понял, что остался один, он снова сел в свое кожаное кресло с палисандровой отделкой, уже настолько принявшее форму его тела, что никто другой не мог бы удобно устроиться в нем. Взял авторучку, черный блокнот, отведенный под историю болезни Лавинии, и принялся писать:

Сеанс 23 февраля 2021 года
ЗАМЕТКИПосле трех месяцев терапии у Лавинии наметился прогресс: она позволила мне привести ее в знакомое место, где она чувствует себя в безопасности.
Однако она еще не готова: какая-то часть психики упорно устраняет важный отрезок прошлого. Но Лавиния избегает воспоминания, уже не идя на компромисс с самой собой, а попросту пытаясь выжить.
Поскольку дело обстоит так, необходимо, хоть это и представляет опасность для ее хрупкой психики, следовать в данном направлении, чтобы опередить события.
Призрак, обитающий внутри ее, рано или поздно заявит о своем присутствии.


Джербер закрыл блокнот, но остался сидеть в кресле. Он инстинктивно поднял взгляд на потолок, на красную лампочку прямо над его рабочим местом. Она была подсоединена к кнопке того же цвета, которая находилась на стене в приемной. С пациентами существовала договоренность: они не должны были отправляться на сеанс сразу по приходе. Они могли немного подождать, подготовиться и только потом нажать на кнопку; тогда Джербер выходил им навстречу.

Но в тот день Лавиния была последней пациенткой.

Гипнотизер оставил свободные часы в расписании, чтобы подготовить статью для журнала по психологии, но вдруг понял, что у него нет настроения. Ему хотелось вернуться домой, явиться перед Сильвией с букетом цветов и провести вечер в боях динозавров с сынишкой Марко, трех с половиной лет. Ковер под его ногами был тоже усеян игрушками, карандашами и раскрасками, все это создавало иллюзию, будто его кабинет – самое безопасное для ребенка место. Хотя часто это бывало не так.

Именно здесь многие детишки встречались со своими демонами.

Он встал с кресла, приободренный решением вернуться домой, и открыл створку книжного шкафа, за которой стояли, выстроившись в ряд, блокноты в безликой черной обложке, в которых он делал записи о сеансах с пациентами.

Джербер поставил туда блокнот Лавинии.

Надо будет выключить свет на этаже, но первым делом, закрыв створку шкафа, Пьетро погасил огонь в камине: опасно оставлять открытое пламя в комнате с деревянными перекрытиями. Сколько раз он об этом забывал: такой рассеянный. Растяпа, сказала бы Сильвия. Разгребая кочергой пылающие угли, Джербер думал о том, сколько раз увещевания жены уберегали его от неприятностей. Ему показалось, будто кто-то открыл, а потом закрыл за собой входную дверь.

– Лавиния? – окликнул он, полагая, что девочка что-то забыла и вернулась.

Никто не ответил.

Сквозняк, подумал Пьетро. Он снова принялся возиться с камином, припоминая, что прямо на углу есть цветочный магазин, и, возможно, поужинав и уложив Марко, они с Сильвией могли бы посмотреть какой-нибудь старый фильм и понежиться на диване. Но его отвлекла беззвучная красная вспышка, на долю секунды попавшая в поле зрения.

Он поглядел на потолок. Вспышка не повторилась. Но тут уже сквозняк ни при чем.

Пьетро разогнулся, вытер руки и решил пойти проверить.

Выглянул в коридор: пусто. Тогда он пошел в приемную с твердым намерением разгадать загадку. Завернул за угол и не обнаружил никого. Красная кнопка, предназначенная для пациентов, уставилась на него, как неподвижный глаз, сам по себе выросший на стене. Психолог направился к двери, распахнул ее, огляделся, но на площадке был только он один. Джербер вдруг понял, что подсознательно ожидал услышать шаги на лестнице. Однако нет: было тихо. Он перегнулся через перила, но ничего не разглядел в темноте.

– Кто здесь? – спросил в полной тишине, опасливо, будто непременно ожидая ответа от вторгшегося к нему незнакомца. Голос эхом прокатился по пустой лестнице, и Джербер со стыдом ощутил внутри какой-то детский трепет.

Он вернулся в мансарду, закрыл дверь, на этот раз как следует. Развеселившись, покачал головой. Проделки разума, сказал он себе: сколько раз ему самому приходилось объяснять маленьким пациентам, что не стоит верить всему увиденному? Это последствия сеанса с Лавинией, ведь гипнотизер сам зачастую до некоторой степени вовлекается в транс. Но, возвращаясь в кабинет, он случайно взглянул на корзинку с яблоками, стоявшую в приемной. Подошел ближе: неужели и то, что он видит наяву, что предстает перед его глазами, тоже плод воображения? Когда он взял яблоко, лежавшее сверху, то сразу понял, что оно настоящее.

Кто-то воткнул в него иголку с длинной голубой ниткой.

4

Было только пять часов вечера, но зимняя мгла уже опустилась на Флоренцию, сверкающей черной пеной расползаясь по улицам и переулкам исторического центра.

Пьетро Джербер шел по улице деи Кальцайоли под мелким дождиком, запахнувшись в старый плащ «Burberry» и держа в руках букет желтых тюльпанов. Он никак не мог выбросить из головы, что кто-то воткнул в яблоко иголку с голубой ниткой. Здравый смысл упрямо отказывался признать, что такой поступок, безответственный и опасный, мог быть связан со странным ощущением, возникшим, когда психологу показалось, будто кто-то вошел в мансарду и быстро вышел.

Нет, тут наверняка что-то другое.

Яблоки были свежие, он утром купил их в магазинчике овощей и фруктов и сам положил в корзинку. Там точно не было никаких иголок. Напрашивалось единственное объяснение: шалость кого-то из маленьких пациентов или, что хуже, сознательное вредительство взрослого, сопровождавшего ребенка на прием. Пьетро стал перебирать в памяти всех, кто приходил к нему в этот день. Сразу исключил Филиппо: ему всего пять лет, он послушный мальчик и не мог бы задумать такую пакость. Его отца можно было бы заподозрить: он недавно потерял работу и испытывал тяжелый стресс. Но потом Джербер припомнил, что мужчина привел к нему ребенка и тотчас же удалился, даже не заходя в мансарду, пользуясь сеансом, чтобы устроить какие-то свои дела. Камилла не задерживалась в приемной: Джербер встретил ее на лестничной площадке, а потом проводил вниз, где ждала бабушка, которой трудно было подниматься по лестнице из-за артроза. Десятилетний Мартин пришел сам, это мог сделать он, однако Джербер не спешил включать его в список подозреваемых, поскольку мальчик все еще мучительно переживал гибель обоих родителей в автокатастрофе. Наконец, оставалась Лавиния, но и за ней он отказывался признавать вину – девочка была склонна скорее причинять вред себе самой, чем другим.

Дети приходили к нему, чтобы преодолеть травматический опыт, пищевое расстройство, девиацию в поведении или в умонастроении. Жизнь уже подвергла их тяжелым испытаниям, а они еще не владели орудиями самозащиты, не умели избегать ловушек, расставляемых реальностью. Пьетро Джербер хорошо знал, что часто отчаявшиеся родители или опекуны прибегали к гипнозу как к последнему спасительному средству. Поэтому теперь он испытывал неловкость, ведь ему приходилось рассматривать своих хрупких, несчастливых пациентов под таким неожиданным углом.

Сейчас единственным утешением служило то, что, слава богу, никто, выходя из кабинета, не взял из корзинки яблока с иголкой. Тем не менее, вместо того чтобы выбросить ее, гипнотизер воткнул иголку в воротник плаща: хотел показать Сильвии, спросить, что она об этом думает. Оставил как напоминание, до тех пор пока загадка не разрешится. Но пришел к выводу, что входную дверь нужно всегда держать на запоре.

Борясь с тревожными мыслями, Джербер свернул на улицу делле Оке, или Гусиную улицу, где, по причуде городской застройки, эхо до сих пор воспроизводило гогот гусей, давших ей название, ибо в старину на День Всех Святых здесь устраивали ярмарку и продавали этих птиц. Пройдя мимо роскошного палаццо четырнадцатого века и средневековой башни, принадлежавшей семейству Висдомини, он вышел на улицу делло Студио, где с 1860 года располагается универмаг Пенья. Первоначально то была химическая фабрика, которая со временем – неизвестно, как и почему – стала предлагать клиентам съестное. Так что наряду с москательным товаром, клеем и лаками там стали торговать разными деликатесами. Ребенком Пьетро Джербер заходил сюда с синьором Б., и случалось, к примеру, так, что отец покупал воск, чтобы натереть рамы картин, а в результате они возвращались домой с пакетиком вкусных карамелек, наполненных сладким ликером.

Проходя мимо магазина, Джербер подумал, что там наверняка найдется что-нибудь, чему Сильвия обрадуется, равно как и цветам.

Чуть позже ему упаковали подносик с сырокопченой сиенской ветчиной и овечьим сыром, выдержанным в соломе. Приятный сюрприз для жены: он вернется раньше обычного, нагруженный неожиданными дарами. И они вместе откроют бутылку «Брунелло».

Вечер обещал быть чудесным.

Джербер считал, что такие попадания в точку необходимы для того, чтобы поддерживать на плаву даже самый счастливый брак. Как и у всех пар, за почти пять лет у них с Сильвией случались взлеты и падения, но ничего такого, чего нельзя было исправить. До «случая Холл». Так они это называли, держась на безопасном расстоянии от событий, поставивших под угрозу их отношения. В ту пору Джербер удалил от себя жену и сына, но только чтобы защитить от вторжения в их жизнь таинственной пациентки, единственной взрослой, какую ему когда-либо приходилось лечить. Но Сильвия оказалась более зрелой и ответственной, чем он, и с присущими ей дальновидностью и силой воли совладала с кризисом, не позволив их браку разбиться вдребезги.

Когда тем вечером, воодушевленный самыми радужными перспективами и преисполненный лучших намерений, Пьетро Джербер переступил порог своей квартиры, его встретило нечто неожиданное.

В прихожей стояла ваза с желтыми тюльпанами, точно такими, какие он сжимал в руках.

Пока он спрашивал себя, как это возможно, его настиг царящий в доме холод и непроницаемая тишина. Его окружала пустота. Одно за другим подступали сомнения; Пьетро растерялся. Почему никого нет? Куда все подевались? Что случилось? Потом из темноты ему навстречу выскочил с немым воплем призрак горестной действительности.

С тех самых пор, как он отправил их прочь, Сильвия с Марко так и не вернулись.

5

Насильственное подавление воспоминаний – крайне опасная техника самогипноза. Главным образом потому, что она приносит лишь временное облегчение.

Каждое утро, перед тем как выйти из дома, Пьетро Джербер подвергал себя остранению: путем определенных дыхательных упражнений можно заставить разум устранить причину боли, запереть ее поглубже, в дальнем уголке сознания. Это не всегда получалось. Но то был единственный известный Джерберу способ обходиться без лекарств, психотропных или антидепрессантов, которые не позволили бы ему успешно продолжать работу с пациентами.

«Я сам принес цветы и поставил их в вазу. Вчера вечером», – сказал он себе, припоминая.

Потом вошел в квартиру со сводчатыми, покрытыми фресками потолками, расположенную в старинном здании исторического центра. Пока он в полумраке проходил по пустым комнатам, вся истина по частям всплывала на поверхность. Сильвия переехала в Ливорно, потребовала и получила развод, а теперь жила с новым другом. Их отношения остались уважительными, но свелись к минимуму. Суд постановил, что Джербер может забирать сына к себе на выходные два раза в месяц. Но, заметив, что ребенок чувствует себя скованно рядом с отцом, что ему не по себе в этом старом флорентийском доме, Пьетро с согласия уже бывшей жены решил ограничиться воскресными визитами.

Причиной всему стала Ханна Холл.

С ее появлением весь жизненный уклад Пьетро Джербера разлетелся на куски. То был настоящий взрыв, но в замедленной съемке, поэтому он мог наблюдать, минута за минутой, за тем, что творится вокруг него, но не мог ничего остановить. И что хуже всего, Ханна Холл канула в небытие, прежде чем Джерберу удалось получить от нее все ответы. Гипнотизер остался с повисшими в воздухе вопросами, которые преследовали его.

Окалиной, оставшейся после взрыва, стало глухое одиночество.



Джербер выбросил тюльпаны в мусор и открыл бутылку вина. Захватив подносик с ветчиной и сыром, из последних сил приплелся в гостиную, забился в угол дивана и включил видеомагнитофон.

Сильвия купила на барахолке старую видеокамеру и вбила себе в голову, что семейная хроника должна иметь такое же разрешение, такие же цвета, что и в девяностые годы, когда они с Пьетро были детьми. Видеокассета, предназначенная для Марко, в конце концов досталась Джерберу: единственная реликвия большой, как тогда казалось, любви.

Он каждый вечер смотрел этот фильм. Без звука: было не так больно.

Жалкие сорок пять минут фрагментов. На пленку были записаны какие-то дни рождения, воскресные поездки, отпуск на море, Рождество. Все это вырывалось из ускользавшего времени, пока видеокамера не сломалась окончательно и бесповоротно, как и все остальное.

Кто-то другой счел бы такие просмотры пыткой, которой легко избежать. Глядя в экран, Джербер уже не питал несбыточного желания вернуть все, как было. На этих кадрах гипнотизер раз за разом искал некую незамеченную деталь, некий знак, указывающий на грядущий разлад, допущенную ошибку, трещину, предвещающую крушение. Как будто бы все это можно было исправить прямо там, в прошлом; как будто бы он владел магической формулой, позволяющей поворотить время вспять.

Пьетро Джербер знал причину крушения своего брака, ее не было на видеозаписи, что также было ему хорошо известно, хотя он и не желал себе в этом признаться.

Поэтому ему достаточно было раз за разом предостерегать людей, которые улыбались с экрана. Предупреждать себя самого, и Сильвию, и Марко о том, что должно случиться, чтобы они трое могли спастись и оставаться счастливыми хотя бы там, на пленке.

Начать сначала. Не это ли он все время твердит своим юным пациентам? Вот и Лавинии недавно втолковывал, что необходимо вернуться назад. Но у самого не хватало духу, и когда он самогипнозом отматывал свою память, словно пленку на видеокассете, то останавливался за секунду до того, как все начинало рушиться.

Потому что хотел до бесконечности переживать не прошлое, а тот самый момент. Момент совершенного счастья.

Он съел все, что принес с собой, не отрывая взгляда от телевизора, позволяя алкоголю мало-помалу приглушать тоску, чтобы зрелище становилось терпимым. Сколько раз, опять пришло ему на ум, он сидел на этом самом месте и ждал, когда Сильвия вернется из комнаты Марко, уложив его спать. Ее приближающиеся шаги в полутемном коридоре, ее появление на пороге. Он часто подзывал ее к себе под каким-нибудь предлогом, и они занимались любовью прямо тут, посреди этих подушек. Торопливо, боясь, что сынишка проснется и помешает им. Сейчас он вообразил, как отводит волосы с ее затылка, припадает к теплой шее, впивается в плоть долгим поцелуем. Увидел, как жена запрокидывает голову, прикрывает глаза, отдается его ласкам. Представил, как расстегивает на ней блузку, ласкает грудь. Почувствовал, как ее рука проникает за ширинку; их дыхание сливается. Но когда в этой фантазии Сильвия повернулась к нему, ища его губы, то была уже не она.

То была Ханна.

Снова незнакомке, явившейся из другого мира и другого времени, удалось вторгнуться в интимное, личное пространство. И он ничего не мог поделать, был бессилен перед чарами, которые уже унесли прочь огромную часть его жизни. Но может быть, он хотел ощутить это до конца, уничтожиться в объятиях химеры с двумя головами, двумя лицами. Черты Сильвии проступали на лице Ханны, и наоборот: в этом сне наяву две женщины постоянно сменяли друг друга, будто в неудавшемся эксперименте по клонированию.

Обольстительный кошмар прервался резким звонком домофона.

Джербер моментально протрезвел и думать забыл о сексе. Одиннадцатый час вечера. Кто это мог быть?



Он выключил видеомагнитофон и пошел открывать дверь, все еще с бокалом в руке. Перед ним возникли двое мужчин в темных костюмах. Одного взгляда хватило, чтобы понять: это карабинеры в штатском. Только они завязывали галстук так, как полагалось по форме.

– Чем могу быть полезен? – спросил психолог, когда те показали ему удостоверения.

– Вы должны пройти с нами, доктор Джербер.

– Я никуда не пойду, пока вы не скажете, в чем дело.

– Нас послала судья Бальди, она хочет вас видеть.

Старая знакомая раньше часто обращалась к нему за экспертными заключениями для суда по делам несовершеннолетних. Но после случая Холл Джербер и с ней порвал отношения. К тому же судья никогда не вызывала его в столь поздний час, тем более не посылала за ним карабинеров.

Должно быть, дело серьезное.

– Простая формальность. – Один из офицеров явно соврал, чтобы Джербер отбросил сомнения. – Судье нужна консультация.

Джербер знал, что противиться бесполезно, однако вспомнил с содроганием, что и история с Холл началась с банальнейшего телефонного звонка.

– Только возьму плащ и чистый блокнот, – наконец проговорил он, соглашаясь.

Все, что угодно, лишь бы сбежать от нашествия призраков и скверных воспоминаний.

6

Шаги шедших впереди карабинеров в штатском гулко разносились эхом по пустынным улицам и переплетенным, словно кишки, переулкам исторического центра. Все трое молча преодолели небольшое расстояние до единственного непримечательного здания между блистательными дворцами четырнадцатого века, выходящими на улицу делла Скала.

Здание, в котором располагался суд по делам несовершеннолетних, имело богатую историю: можно сказать, на протяжении веков прожило несколько жизней.

Вначале тут находился приют для сирот, незаконнорожденных детей, брошенных младенцев. Монашеский орден, содержавший его, обязывался пестовать этих детишек из милосердия, но также и прятать их от глаз тех, кто считал их появление на свет грехом перед лицом Господа. Говорили, будто стены такие толстые, чтобы извне не было слышно, что происходит внутри. Хотя сейчас в здании совершалось правосудие в интересах несовершеннолетних, мрачные отголоски прошлого порой все еще давали о себе знать, пусть иные и считали, что подавленные стенания связаны с особенностями архитектуры дворца и слышатся только при северном ветре. Другие были уверены, что это плач детей, хранимый камнями.

Пьетро Джербер никогда не бывал там после заката.

Карабинеры проводили его до мраморной лестницы, ведущей на верхние этажи. На середине пролета его ждала Анита Бальди. Строгий темный костюм, седые волосы собраны в узел. По возрасту она могла уже уйти на пенсию, но все время просила продлить срок полномочий. С другой стороны, и руководство было только радо, что она остается.

Она не только имела самый большой опыт в делах, касающихся детей. Она была лучшей.

По озабоченному выражению на ее лице гипнотизер понял, что речь идет не о простой формальности, как ему было обещано, и этой ночью ему предстоит нечто большее, чем простая консультация.

Чуть позже судья ввела его в свой кабинет на втором этаже. Стену за письменным столом Бальди покрывала странная фреска, доходившая до потолка. Она изображала преисподнюю. На исходе Средневековья в этой комнате принимали роды у проституток и незамужних матерей. В качестве покаяния роженицы вынуждены были взирать на адские муки, пока производили на свет плод своего греха. Но творение неизвестного художника было почти полностью скрыто под необъятным коллажем из детских рисунков: то были подарки маленьких подопечных судьи, скопившиеся здесь за долгие годы. Джерберу всегда приходили на ум ex voto[1], которые верующие оставляют в церкви в знак благодарности за оказанную милость. По сути, эта смелая женщина, пусть и не святая, спасла немало душ.

Бальди даже из вежливости не поинтересовалась, как дела с семьей, что происходит в его личной жизни и почему у него такой изнуренный вид. Между тем они не виделись больше полутора лет. Судья лишь спросила походя:

– Ты как?

– Хорошо.

Такого ответа, полученного второпях, ей оказалось достаточно, может быть, потому, что у нее не было иного выбора, кроме как довериться психологу. Бальди вкратце изложила ему суть дела.

Найден ребенок.

Это произошло в тот же день, на рассвете, в лесах Муджелло, благодаря пожилой владелице конюшни, которая там выгуливала собак. Мальчика зовут Николин, он пропал восемь месяцев назад вместе с матерью, после того как прокололась шина автомобиля, в котором они жили с тех пор, как оставили свою последнюю квартиру. Инцидент произошел на единственной асфальтированной дороге, пересекающей природный заповедник: чуть дальше покрытие кончается и начинаются грунтовые дороги и горные тропы.

– Никто до сих пор не понял, что они делали в такой глуши, – заключила Бальди.

Джербер с трудом припомнил фотографию в газетах: старая малолитражка, битком набитая вещами, брошенная на обочине, с колесом, снятым с оси, и распахнутыми дверями. Это произошло в первых числах июня.

– Поломка была небольшая, что могло случиться?

– Следствие выдвинуло две гипотезы, обе весьма правдоподобные. Первая, самая драматичная, что мать и сын неосмотрительно бросились искать помощи и заблудились в лесу… Было бы разумнее вернуться назад по дороге, но их, возможно, застигла темнота, и они потерялись – как теперь узнать?