Одним ловким движением Оджин обнажил меч и отбросил ножны в сторону. Держа его обеими руками, он с невероятной скоростью бросился вперед и в один миг преодолел расстояние в двадцать футов между ним и злодеем. Сверкнуло лезвие меча, но преступник парировал удар, и сталь громко лязгнула о сталь. Этот лязг отозвался у меня в костях. Все происходило так быстро, что мне едва удавалось следить за сражающимися, за их молниеносными движениями. Я совсем забыла о том, что надо спрятаться. Какое-то мгновение они были на равных, в следующее пятились назад, а секунду спустя их мечи с лязгом скрещивались.

Внезапно в воздухе пронеслась струйка крови, после чего наступила тишина и все замерло.

«Чья это кровь?»

Мужчина немного помедлил, и Оджин тут же бросился на него. Меч, выбитый из руки преступника, исчез в бескрайнем море высокой травы.

— Кто ты? — Оджин приближался к своему противнику, держа наготове меч. — Отвечай.

Мужчина молчал и не двигался, при этом смотрел на Оджина так, будто старался запомнить каждую черту его лица. После чего развернулся и побежал туда, где лежал его меч, подхватил его и продолжил свой бег. Плечо у него горело ярко-красным от крови.

Как только он скрылся из виду, я кинулась к Оджину. Метелки растений проходились по моему лицу, я, запыхавшись, остановилась перед инспектором. Он стоял, наклонившись вперед, руки его лежали на коленях, из-под полицейской шляпы стекал пот.

— Наверное, надо его догнать, — сказала я.

— Нельзя так рисковать, — отрывисто ответил Оджин. — Он может спрятаться в поле. И как только я уйду отсюда, вернется за тобой.

— Но я могу пойти с вами…

Тут мое внимание привлекла прореха на халате Оджина. Я-то думала, что ранен только напавший на меня мужчина, но теперь увидела, что по синему шелку халата Оджина расплывается темное пятно. Сердце колотилось у меня в груди; он мог умереть, и от этой мысли у меня задрожали и подогнулись колени.

— У вас… у вас идет кровь, — выдавила я.

— Со мной все в порядке. Небольшая рана на ноге. — Оджин вытер пот со лба и встал во весь рост. — Я, должно быть, ранил его куда ощутимее. Но надо было нанести удар в какое-нибудь более заметное место, чтобы потом легко найти нашего подозреваемого. — Пройдя мимо меня, он пристально вгляделся в близстоящий лес, где скрылся мужчина. — О нем известно одно: он умеет биться на мечах.

Я не замечала ничего вокруг, кроме трепещущегося на ветру окровавленного халата Оджина.

— Врач Кхун упоминал когда-нибудь о том, что учился владеть мечом? — спросил он.

До меня не сразу дошел смысл его вопроса. Я отвела взгляд от Оджина и посмотрела на лес впереди.

— Нет, но у него дома есть книга по военному искусству. Он мог научиться сражаться на мечах самостоятельно.

— И у него это получилось очень хорошо. Это мало похоже на правду, но если все обстоит именно так, то надо признать, что у Кхуна есть мотив, — пробормотал Оджин. — Его мать убили, а недавние жертвы в свое время оказались свидетельницами этого преступления.

— Но они всего лишь свидетельницы… Они помогли покрыть преступление, но сделали это не со зла.

— Мы не знаем всего. У меня такое чувство, будто медсестра Кюнхи что-то от нас утаила.

Я снова посмотрела на дыру в халате и, немного посомневавшись, спросила:

— Хотите я осмотрю вашу рану?

— Уже темнеет. Неразумно здесь задерживаться. — Он нетвердой походкой двинулся в поле и, поискав что-то в тростнике, возвратился с ножнами — теперь его меч был спрятан в них и висел у него на боку. — Нужно идти.

Я подошла поближе к Оджину, готовая, чуть что, помочь. Мы зашагали по большому полю, и я спросила:

— Как вы меня нашли?

— Увидел твой башмак. — Он продолжал внимательно смотреть по сторонам, желая удостовериться в том, что мы одни. — А твои следы вели в поле тростника.

— Но вы же поехали в отделение полиции.

— Я передумал. — Голос его звучал как-то нерешительно. А затем, глядя на меня из-под ресниц, он проговорил: — Я хотел убедиться, что ты благополучно добралась до харчевни. Я не настолько легкомыслен, чтобы оставить тебя одну сразу после очередного убийства.

Ошеломленная, я вышла за ним на дорогу, где лишилась башмака. Оджин, не обращая внимания на рану, сел на корточки и выудил тот из грязи; я осторожно ухватилась за его плечо, чтобы сохранить равновесие, а он надел башмак мне на ногу.

— Тебе нужно быть поосторожней, — сказал он, поднимаясь на ноги, и снова оглянулся на поле тростника, где исчез напавший на меня мужчина. — Кем бы этот человек ни был, он хорошо владеет мечом и знает, что ты имеешь отношение к расследованию убийств. Они еще не раз придут за тобой.

— Или за вами, — сказала я. — Вы не в меньшей опасности, чем я.

Наши взгляды наконец встретились.

— Думаю, так оно и есть, — прошептал он.

— Но вы не бойтесь. Теперь моя очередь.

— Очередь?

— Присматривать за вами.

Я говорила не думая. Но он не стал смеяться над моими словами, а, похоже, серьезно взвесил их.

— Обещаешь?

Я моргнула и, чуть замявшись, ответила:

— Да.

Он протянул мне руку. Я смотрела на нее, не зная, как поступить. Никогда прежде я не заключала ни с кем договоров. Рукопожатиями в знак дружбы обменивались воины на полях битв. И все же я протянула ему руку в ответ.

Его теплые пальцы обхватили мои, его ладонь прижалась к моей ладони, и мы пожали друг другу руки.

— Когда придет время, — спокойно сказал он, глядя на меня так же твердо, как он сжимал мою ладонь, — позаботься обо мне. Я же всегда буду заботиться о тебе.

* * *

Дождь колотил в дверь харчевни. Мы вовремя успели войти внутрь.

— Ну, — сказала я, садясь. — О чем вы хотели рассказать мне в Хёминсо?

Бусы на шляпе Оджина, когда он садился, пришли в движение; поднимая ногу, он слегка поморщился. Рана определенно беспокоила его сильнее, чем он готов был признать.

— Полтора года тому назад я стал помощником тайного королевского агента, — сказал он.

— Тайный королевский агент, — нахмурившись, прошептала я. — Так вот почему, когда мы впервые встретились, на вас было платье крестьянина? Вы выдавали себя за кого-то другого?

— Нет, — начал тихо объяснять он. — Работа с тайным агентом научила меня тому, что можно легко добыть нужную информацию, если как следует законспирироваться. Простолюдины неохотно общаются с полицейскими, и потому я оделся крестьянином, чтобы собрать информацию о деле, о котором сейчас тебе расскажу.

Он замолчал, и я, глядя, как его глаза искрятся обуревающими его эмоциями, стала ждать продолжения рассказа.

— Мой отец был тайным королевским агентом… Когда он в пятьдесят шестом году получил первое свое задание, я поехал с ним. Это был смелый шаг с его стороны — взять меня с собой, но он беспокоился обо мне. Я сдал экзамен в совсем юном возрасте, возгордился и скоро попал в компанию людей богатых и коррумпированных. Он же хотел, чтобы я любил справедливость, любил людей так же сильно, как и он. Вот он и взял меня с собой. Задачей отца было проинспектировать городское управление в провинции Пхёнан. — Оджин опустил взгляд, вид у него стал отсутствующим, словно он отбросил некое воспоминание, слишком болезненное для него. — Мне удалось устроиться на работу слугой судьи. Я перехватил письмо, где говорилось, что наследный принц тайком покинул дворец и подался в деревню, но судья побоялся доложить об этом королю. На той же неделе был найден убитым некий деревенский житель, а позже я нашел в лесу отрубленную женскую голову.

«Медсестра Хё-ок, — тут же подумала я. — Жертва принца…»

— И моего отца, заколотого кинжалом.

Вонзив ногти в ладони, я молча смотрела на Оджина; он сидел неподвижно, словно был высечен изо льда. Его лицо было лишено какого-либо выражения, в глазах не стояли слезы, и я подивилась тому, что он способен говорить о подобном ужасе столь безучастно.

— По кариме на голове я решил, что это местная медсестра. Но никто из медсестер тамошнего медицинского учреждения не узнал ее по сделанному мной наброску. Мне сказали, что она, должно быть, работает во дворце, поскольку ее карима была шелковой.

— А что было потом? — тихо спросила я. — Вашего отца убили. Судья приказал провести расследование?

Взгляд Оджина стал жестким.

— Он пошел на все, чтобы преступление осталось нераскрытым. Подкупил местного начальника полиции и свидетелей, те сделали из одного человека с криминальным прошлым козла отпущения, и король им поверил. Я же после смерти отца почувствовал себя совершенно беспомощным. Когда я несколькими днями позже вернулся в столицу, меня назначили полицейским инспектором, и я расспросил стольких дворцовых медсестер, скольких смог. Я надеялся, что, узнав правду о смерти медсестры Хё-ок, смогу раздобыть достаточно доказательств, чтобы опровергнуть ложь судьи. Но никто из медсестер ничего мне не сказал.

— И так продолжалось до сих пор, — прошептала я.

— Да, — ответил он очень тихо. — Показания медсестры Кюнхи совпали с теми сведениями, что удалось раздобыть мне. Дворцовая медсестра, обезглавленная, предположительно, наследным принцем в первый лунный месяц прошлого года…

Я надеялась, очень надеялась, что принц все же невиновен. Надеялась ради госпожи Хегён и ради будущего нашей династии. Но теперь поняла, что мои мечты наивны.

— Вы правда считаете, что принц убил… — Но не успела я закончить фразу, как дверь распахнулась и вошла служанка со шрамом на губе — она принесла соленую воду, которую я у нее просила, а также чистую салфетку и перевязочные материалы. И, как и раньше, подмигнула мне. Вот только на этот раз поинтересовалась, сколько детей мы собираемся заиметь. Нашим ответом ей стало гробовое молчание, и она поспешила удалиться, закрыв за собой дверь.

Комната внезапно показалась мне очень маленькой, в воздухе повисло напряжение.

Оджин потер лоб и посмотрел в сторону, вид у него был смущенный.

Я прочистила горло и прямо-таки официальным тоном произнесла:

— Прежде чем мы продолжим наше обсуждение, я должна осмотреть вашу рану, наыри.

— Я могу сам…

— Вам незачем смущаться. Это моя работа.

— Я не смущаюсь, — пробормотал он, а затем неохотно дал мне знак, чтобы я приступила к делу.

Под халатами мужчины носили белые штаны, и в том месте, где по ноге Оджина прошелся меч, из-под разрезанной ткани виднелась кровавая рана. Постепенно неловкость момента сошла на нет, и я смогла сосредоточенно изучить рану.

— С виду она совершенно ужасна, — сказала я, убирая с помощью соленой воды запекшуюся кровь. — Но она неглубокая и затянется сама по себе, если не будет заражения. Но придется все же обратиться к врачу.

Очистив рану, я взяла полоску ткани и осторожно забинтовала Оджину ногу.

— Так вы действительно считаете, — сказала я, заставляя работать наши с ним головы, — что именно принц убил мать врача Кхуна, медсестру Хё-ок?

— Да, — ответил он. — И это меня не удивляет. Многие члены правительства — в том числе и мой отец — чувствовали, что принц склонен к приступам ярости. Все началось с тэричхунджуна, регентства.

Я кивнула — я понимала, о чем он говорит. Мне вспомнилось, как все были удивлены тем, что король назначил наследного принца Джанхона регентом, хотя сам он был достаточно здоров и мог продолжать править без чьей-либо помощи.

— На принца следует смотреть как на правителя, но никто при дворе не относится к нему как к таковому, — сказал Оджин. — Какое бы решение принц ни принял, король накладывает на него вето. А когда принц обращается к отцу за советом, его упрекают в том, что он не способен принять решение самостоятельно. Я слышал, что из-за всего этого наследный принц стал нервным и раздражительным. Скоро его гнев прорвется наружу. А возможно, это уже произошло.

— Значит, вы полагаете, что за резней в Хёминсо также стоит принц?

— Нет, — твердо ответил Оджин. — Эти листовки… У меня такое чувство, будто его обвиняют в убийствах женщин, желая за что-то отомстить. Теперь, когда мы знаем, что все преступления могли быть спровоцированы убийством медсестры Хё-ок, я еще больше уверился в этом.

— Тогда в них должен быть замешан врач Кхун. Все указывает на него, разве не так?

— Нам нужно больше доказательств, чтобы убедить в этом хоть кого-то — командира Сона, короля или партию старых.

Я провела пальцем по старой мозоли на большом пальце. Чем дольше я смотрела на Оджина, тем отчетливее вставала перед моим мысленным взором картина смерти его отца. Сын держит на руках истекающего кровью мужчину, который для него важнее всех на свете.

— Но, по крайней мере, — прошептала я, — вы знаете, что вашего отца, должно быть, убил принц… И что вы будете теперь делать?

Он молчал, а я ждала, что он скажет. Ему следовало бы ответить: «Я буду мстить». В основе нашего королевства лежала сыновья почтительность.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросил Оджин.

Я моргнула.

— А как я на вас смотрю?

— Словно я достойная жалости собачонка.

Я, немного подумав, ответила:

— Потому что я знаю, что вы сделаете. Вы отомстите наследному принцу или умрете, пытаясь отомстить.

— Месть… — еле слышно произнес он. — В «Записках о правилах благопристойности» Конфуция сказано, что дети обязаны убить убийцу своих родителей, даже если возможность для этого представится лишь на многолюдной дороге. Но я не намерен так поступать. — Он смотрел на меня, его взгляд был ясным и чистым, как и его совесть. — После смерти отца я понял: мы можем потерять все, что нам дорого, кроме одного — усвоенных нами уроков. Этому научил меня отец. — Молчание. — Перед смертью он сказал, что я должен искать справедливости, а не мести. Больше года я осознавал его слова и, работая в отделении полиции, понял, что между понятиями справедливости и мести действительно есть разница… большая разница.

Я, сдвинув брови, задумалась над его словами.

— Месть провоцирует месть; гнев ненасытен и неутолим. И он превращает нас самих в чудовищ, которых мы пытаемся наказать. Справедливость же означает завершение дела, его законченность, и я хочу именно этого. Подобной законченности можно достичь, лишь оставаясь разумным и рассудительным. И, в конце-то концов, не мне наказывать принца. Это должен сделать король, и только король. Моя же единственная задача — добыть достаточно доказательств, чтобы никто не мог отрицать правду.

Я выдохнула, еще лучше осознав важность нашего расследования.

— Но не беспокойся об этом, — сказал Оджин, отводя глаза. — Не думай больше о наследном принце и о других подозреваемых.

— Что вы хотите сказать?

— Я о том, что случилось в поле… — Он по-прежнему не смотрел на меня. — Я как следует поразмыслил и понял: расследование становится слишком опасным. Будет лучше, если ты оставишь его.

Я нахмурилась:

— Вы больше не хотите, чтобы я вам помогала?

— Я жалею о том, что втянул тебя. С этой самой минуты будь тише воды ниже травы и никуда не ходи одна. — Держась за стену, он поднялся на ноги, я сделала то же самое. — Уже поздно. Я провожу тебя домой.

Я встала у него на пути, не сводя с него взгляда.

— Вам нужна моя помощь, — твердо сказала я. — Все в этом деле указывает на дворец, и без моего участия вы с таким же успехом можете прогуляться со связанными глазами по краю обрыва.

— Я знаю, что ты права, — сказал он и решительно добавил: — Но знаю также, что ты рискуешь потерять все, в том числе и жизнь. Я не могу позволить…

— Но это моя жизнь. — В душе у меня соседствовали злость и сумятица. — Я сказала, что помогу вам, и я сделаю это. Стоит ли рисковать успехом расследования из жалости ко мне?

Он, нахмурившись, смотрел на меня так, словно мое упрямство его обескураживало.

— Я видел, что сегодня ты чуть было не лишилась жизни. Видел, как тот мужчина приставил клинок к твоему горлу. — У него заиграли желваки, лицо стало пепельно-серым. — Ты умная, одаренная, и у тебя есть мечта. Мне об этом рассказала Чиын. И потому, пожалуйста, послушай меня, не дай этому расследованию разрушить тебя. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь твоей наставнице, и потому просто… просто пообещай, что с этого самого момента ты будешь держаться подальше от него.

Я еще не видела Оджина таким встревоженным, и на какое-то мгновение мне захотелось уступить ему, лишь бы стереть беспокойство с его лица. Но я слишком хорошо знала себя. Знала, что не остановлюсь до тех пор, пока не получу ответы на имеющиеся у меня вопросы.

— Мы же с вами договорились, — мягко напомнила ему я. — Мы будем присматривать друг за другом. И все останутся живы и здоровы. Никто ничего не лишится.

— Ты же сама знаешь, что такого просто не может быть.

— Ну… — продолжила я. — Дело обстоит следующим образом: либо вы разрешите мне помогать вам, либо не станете иметь со мной никакого дела и тогда я найду правду в одиночку. Что вы предпочтете, наыри?

Он пристально смотрел на меня, между его бровями залегла морщинка. А затем, покачав головой, он пробормотал:

— В прошлой жизни ты наверняка была генералом. Упряма до невозможности.

Я слабо улыбнулась ему:

— Уверяю вас, я способна позаботиться о себе.

Он с глубоким вздохом снова опустился на пол, выглядел он полностью сокрушенным. Прислонившись к стене, он наполовину вытянул длинные ноги и положил руки на согнутые колени. Мы молчали, я чувствовала на себе его взгляд. Он так долго и пристально изучал меня, что я покраснела, а в груди и горле стало горячо.

— Мы оказались свидетелями смертной казни, а за время, что мы знакомы, случилось пять убийств. — Его губы слегка растянулись в мрачной, лишенной малейшего намека на радость улыбке. — Мы занимаемся делом, которое, вероятно, убьет по меньшей мере одного из нас, но ни ты, ни я не намерены отступать. Это делает нас друзьями?

Мне внезапно захотелось расхохотаться. Посмеяться над невероятно странной ситуацией, в какой я оказалась, — удивительно, но самое тяжелое время в моей жизни привнесло в нее друга.

* * *

Мы обсуждали наше расследование до позднего вечера. Пытались найти ответы на вставшие перед нами вопросы. Я то нарезала круги по комнате со скрещенными на груди руками, то сидела, а по комнате вышагивал Оджин.

Он попросил у нашего ученого соседа свитки ханджи[30] и письменные принадлежности, и, положив перед собой большой лист бумаги, мы соединяли вычерченные нами линии и то и дело добавляли к ним какие-то заметки. Наши головы почти соприкасались, мы были так поглощены работой, до такой степени потеряли счет времени, что мне трудно было понять, где начинается он и где заканчиваюсь я. Мой и его разумы, казалось, слились воедино с общей целью: найти убийцу, найти правду.

Время там, где мы находились, текло иначе, — оно было подобно стремительному потоку воды. Казалось, только что наступил вечер, но внезапно небо стало непроглядно черным, а мгновение спустя в нем появилась круглая луна. Глаза у меня зудели, я очень устала, но мне хотелось продолжить наш с Оджином разговор.

— Уже очень поздно, — сказал он. — Не пора ли тебе домой? Твоя мать, наверное, беспокоится.

Я пожала плечами:

— Моим родным не свойственно замечать мое отсутствие.

Он, похоже, не знал, как отреагировать.

— У нас еще много работы. — На меня же нашло упрямство, то самое упрямство, что не давало заснуть, когда я ночами готовилась к экзаменам. Я не могла позволить себе отдохнуть, пока не закончу свою часть работы на сегодня. — Мы еще не поговорили о враче Кхуне.

— Тебе завтра во дворец, — сказал он.

— Мне не внове не спать целую ночь, — ответила я.

Он наконец сдался.

— Я еще раз ходил расспросить Кхуна, но того не оказалось дома. Я разговаривал со всеми жителями деревни, но со вчерашнего дня его никто не видел.

Я нахмурилась:

— Может, он уехал к кому-то из родственников?

— Может, и так. Полицейские приступили к его поискам совсем недавно. Как только его найдут, он будет арестован. Я не допущу, чтобы он исчез еще раз.

— И командир Сон будет пытать его… — прошептала я, кусая нижнюю губу. — А что с молоденькой медсестрой, Минджи?

Оджин вздохнул.

— Она тоже пропала, а ее родители и родственники продолжают утверждать, что понятия не имеют, где она.

Меня охватило чувство беспомощности, тяжелое и удручающее. Я окунула кисточку в чернила и записала наш разговор во всех его деталях, особенно отметив тот момент, когда расследование в очередной раз зашло в тупик.

— Если бы только я могла поговорить с медсестрой Чонсу. Уверена, она наверняка что-то знает… — сказала я себе и посмотрела на Оджина. — Есть у меня хоть малейшая возможность сделать это?

Он покачал головой.

— Командир во время расследований редко покидает отделение полиции. А если он и уйдет, то настолько неожиданно, что я не успею ни о чем тебе сообщить, и отсутствует он обычно очень недолго.

— Вы можете провести меня к ней тайком! И он ничего не узнает!

— Всем сразу же станет ясно, что ты не имеешь никакого отношения к отделению полиции. Его люди тут же обратят внимание… — Он немного помолчал. — Впрочем, я могу выдать тебя за кого-нибудь еще.

Я выпрямилась, полная надежды, хотя и не понимала пока, что он предлагает.

— За полицейского?

— Нет, за тамо. — Мысленно он был уже в тысяче ли отсюда и разрабатывал план наших с ним действий. — Завтра вечером, когда будут звонить в большой колокол, жди меня у черного входа в отделение. В это время оно почти пустует — полицейские уходят патрулировать улицы. И даже если кто-то увидит тебя, то примет за безобидную тамо.

С энтузиазмом, вызванным надеждой узнать завтра что-нибудь важное, мы вернулись к списку подозреваемых и заметкам о том, что нам уже известно.

Мы продолжали разговаривать до тех пор, пока мой ум не погас, так что фитиль его даже не тлел, а лишь дымился. Я пробовала сосредоточиться, но, когда и Оджин начал клевать носом, сказала себе, что надо все же дать небольшой отдых глазам. Я положила голову на стол и, должно быть, задремала, потому что, проснувшись, увидела, что в серую комнату пробрались предрассветные тени, а сквозь отверстия в дверных экранах струится тусклый свет.

Когда я начала соображать, что к чему, то обнаружила, что моя голова лежит на скрещенных руках, а лоб утыкается в лоб Оджина, и наши ноздри почти соприкасаются.

Я смотрела, как трепещут его веки — словно ему снится какой-то сон или, возможно, кошмар. Но это продолжалось недолго. Он будто почувствовал на себе мой взгляд, и его глаза медленно открылись, а я была слишком усталой, чтобы смутиться из-за того, что он заметил, как я его рассматриваю.

— Интересно, сколько сейчас времени, наыри, — шепотом проговорила я.

— Ты не обязана так меня называть, — ответил он так же тихо.

Я снова закрыла глаза. По двору, зевая, шла какая-то женщина, и шаги ее хорошо были слышны в тишине. Потом где-то далеко залаяла собака. Ну что ж, утром я буду называть его как положено.

Но сейчас, в эти межеумочные часы, пока солнце еще не встало и все еще не вернулось на круги своя, я прошептала:

— Хорошо… Оджин.

* * *

Я проснулась от скрипа двери, и одеяло — я не помнила, чтобы я им накрывалась, — соскользнуло с моих плеч на пол. В дверной проем хлынул слепящий солнечный свет, и я прикрыла глаза тыльной стороной ладони. Как долго я спала?

К моему разочарованию, в комнату вошел не Оджин, а женщина со шрамом на губе.

Она подошла ко мне с подносом, на котором стояли миски с дымящимся супом и гарнирами.

— Ваш муж отправился в столицу, как только открыли ворота. Он попросил разбудить вас с первыми лучами солнца.

«Мой муж?» Я постаралась собраться с мыслями. Времени у меня оставалось только на то, чтобы вернуться домой, взять форму и пойти на работу.

— Еще он сказал, чтобы я отдала вам вот это.

Служанка поставила поднос, а затем поспешила к двери, чтобы взять что-то, лежавшее снаружи. Вернулась она с холщовым мешком, в котором я носила форму — так что, похоже, мне не было нужды заходить домой. И как только Оджину удалось проделать такое?

Я развязала мешок и увидела записку: «Я попросил твою служанку принести эту форму. Сказал ей, что ты помогаешь полиции расследовать дело о смерти медсестры Арам. Она согласилась ничего пока не говорить твоей матери, чтобы не волновать ее».

Кожа под глазами казалась мне дряблой и тяжелой. Раз мне не надо было идти домой, я могла спокойно позавтракать. Оджин выбрал для меня самое что ни на есть питательное блюдо: соллонтхан — густой мясной бульон молочного цвета, крепкий, но нежный на вкус.

Я замерла, не успев поднести ложку ко рту, поскольку в голове у меня мелькнуло неясное воспоминание.

Серая предрассветная дымка. Оджин тянется ко мне, касается выбившейся пряди волос и заправляет за ухо… а потом исчезает.

Воспоминание… или сон?

11

Это был сон?

Каждый раз, когда мне приходили в голову мысли об Оджине, я гнала их прочь. Не эту тайну мне нужно было сейчас разгадывать.

Я неустанно напоминала себе об этом всю дорогу до дворца. Очутившись внутри здания, я сконцентрировалась на напряженных лицах вокруг, пытаясь усмотреть хоть какую зацепку — намек на чувство вины или, скажем, выражение холодного безразличия — на чьем-либо лице. Я не сомневалась, что убийца находился среди нас, поскольку его жертвами пали свидетельницы преступления наследного принца. Не могло быть простым совпадением и то обстоятельство, что в ночь убийства первой свидетельницы, придворной дамы Анби, принц также находился за пределами дворца.

Все это было подстроено.

Преступник знал, что принц той ночью покинет дворец. А кому, кроме людей из дворца с их шпионами, могло быть это известно?

— Здесь очень тяжело дышится, — шепнула мне Чиын, нарушая ход моих мыслей. Я посмотрела на подругу — она казалась гораздо более усталой и встревоженной, чем прежде. Мы с ней шли в Королевскую аптеку. — И я не смею ни на ком задерживать взгляд.

Я взяла ее руку и легонько сжала.

— Убитые медсестры работали не в те дни, что мы с тобой. Значит, скорее всего, убийца тоже сегодня не здесь. — Я не была в этом уверена, но так вполне могло быть.

Чиын шла, по-прежнему глядя себе под ноги.

— Я страшно боюсь, что одна из нас окажется его следующей жертвой.

— Чиын-а… Не надо так думать…

— Мы обеспечиваем ложное алиби… — Чиын огляделась по сторонам, — наследному принцу. Убийство произошло именно в ту ночь. И я почему-то все время думаю об этом. О том, что за нами постоянно следят.

— Вряд ли с нами что-то случится, — заверила ее я. — И Оджин скажет тебе то же самое.

В большой комнате, где медсестры облачались в рабочую одежду, мы с Чиын медленно переодевались, внимательно следя за окружающими нас девушками. Казалось, тут все друг друга подозревают и шепотом делятся с подругами своими соображениями.

— Ходит слух, — шептала одна медсестра, — что медсестру Арам убили потому, что она была дворцовой шпионкой.

Другая медсестра покачала головой.

— Ни одна женщина из дворца не станет шпионить по собственной воле. Нас принуждают к этому шантажом.

Остальные медсестры согласно закивали.

— Не знаю, что такого сделала медсестра Арам, но виновата во всем, должно быть, она сама. Шпионы — это марионетки в руках власть предержащих…

— А если твой господин скажет тебе броситься со скалы, ты бросишься? — услышала я знакомый резкий голос — голос медсестры Инён. — Нет, ты не подчинишься приказу, если он идет вразрез с инстинктом самосохранения. Но если тебе прикажут нанести вред другому в обмен на собственную жизнь, то, не сомневаюсь, ты без раздумий на это пойдешь. — Она прищелкнула языком. — Наверное, вам всем стоит задуматься, а можете ли вы работать ыйнё. Имеете ли право называть себя хранительницами жизней других людей, если по сути вы всего лишь марионетки?

Она ушла, но я продолжала думать о ней. Казалось, медсестре Инён нехорошо, она прижимала руку к животу и то и дело прислонялась к стене; но поскольку на свободе гулял убийца женщин, некую дурноту ощущали, похоже, все находящиеся во дворце.

Я вышла из здания, горя желанием осмотреть побольше пациентов — в особенности одного из них.

— Прошу прощения. — Я остановила проходящего мимо служащего. — Вы не знаете, врач Кхун сегодня здесь?

Он немного подумал.

— Кажется, я видел, как он шел к Медицинскому саду. Наконец-то он вернулся к работе.

Поблагодарив мужчину, я поспешила дальше, стремясь как можно скорее увидеть нашего с Оджином основного подозреваемого. Прошмыгнув в небольшую внутреннюю калитку, я оказалась в Медицинском саду и стала оглядываться по сторонам, пока мой взгляд не остановился на человеке, идущем по узкой грязной тропинке. Его взгляд был устремлен вдаль, меня он не замечал. На его заляпанном лбу сочилась кровью небольшая рана. На уровне колен виднелись пятна грязи, грязными были и его руки. Земля все еще не высохла после вчерашнего ливня, так может, он упал и испачкался? Но откуда тогда у него такая странная рана?

Я подошла к врачу Кхуну. Если он действительно совершил то, в чем я его подозревала, как он отреагирует на мое появление? Скривится ли он от боли, если я дотронусь до его руки — там, куда его ранил Оджин?

— Ыйвон-ним, — позвала его я.

Он посмотрел на меня через плечо.

— Что тебе надо? — Голос его был хриплым — это был голос человека, который слишком долго то ли кричал, то ли рыдал. Лицо же его свидетельствовало о боли в сердце — глаза Кхуна были красными и припухшими, щеки горели.

Я ткнула пальцем в собственный лоб, внимательно наблюдая за ним.

— У вас кровь идет.

— А тебе какое до этого дело? Оставь меня в покое. — Он грубо вытер рукой лоб; похоже, мое присутствие его нисколько не смутило. Даже наоборот: его безразличие к моей особе только усилилось. Возможно, он просто был превосходным актером и умело скрывал, что совершил нападение на женщину. — Я же сказал: оставь меня в покое.

Но я продолжала стоять, где стояла, меня будто пригвоздили к месту вертящиеся в голове вопросы.

— Медсестра Чонсу — моя наставница. Ее обвиняют в совершенных в Хёминсо убийствах, — сказала я, глядя, как он поднимает с земли садовый инструмент, острое лезвие которого блестело на солнце. В его руках эта штуковина выглядела смертельным оружием. — И, надеюсь, вы поможете мне доказать ее невиновность.

— И почему ты считаешь, будто я могу быть полезен тебе в этом?

— До меня дошел слух, что одна из жертв, придворная дама Анби… — Я помолчала. — Я слышала, она была вашей тайной женой.

В его глазах мелькнул страх. Я ждала, что он станет все отрицать, оправдываться, но у него лишь приподнялись брови.

— Если ты собираешься меня этим шантажировать, — прошептал он, — то знай, ничего у тебя не получится.

— Я вовсе не…

— Здесь, во дворце, все кого-то шантажируют.

Я очутилась в тупике. Пораскинув мозгами, я перебрала имевшиеся у меня варианты дальнейших действий и вспомнила о стратегии, которая сработала в случае со стражником, охранявшим дом отца. Страх разомкнул мои плотно запечатанные губы.

— Не лучше ли сказать правду свободно и открыто, а не под пытками?

— О чем ты? При чем здесь пытки? — выпалил он.

— А вы разве не слышали? — выдержала я его взгляд. — Вас ищет полиция. — «В особенности инспектор Со», — не стала уточнять я.

Паника затопила глаза Кхуна, и на какое-то мгновение, казалось, он утонул в ней. Но затем врач покачал головой и издал холодный, невеселый смешок.

— Ну и какое это имеет значение? Мне без разницы, что со мною будет. Я бы хотел умереть вместе с ней. — Его голос был сиплым от обуревавших его чувств. Возможно, это были гнев, горе… или же раскаяние. Глядя на свое отражение в лезвии, он прошептал: — Я бы с радостью обменял свою жизнь на ее.

Глядя на этого молодого человека, я почти понимала, почему придворная дама Анби влюбилась в него. Он так любил ее, что мог с легкостью перенести все на свете, лишь бы она была рядом — одиночество жизни во дворце, тысячи писаных и неписаных дворцовых правил, неотвратимое будущее. Она была женщиной короля и должна была посвятить всю жизнь без остатка ему, и только ему, хотя и не знала его.

— Вы действительно любили ее, — прошептала я еле слышно.

— Конечно, любил, — выдохнул он, подняв на меня взгляд. Он смотрел на меня не отрываясь, как будто отчаянно желал, чтобы его услышали. — Вот почему я… — Он запнулся. — Вот почему я послал Анби записку, умоляя ее бежать вместе со мной. Рано утром я отправился за ней в крепость. Она сказала, что покинет дворец незадолго до окончания комендантского часа и мы встретимся у ворот.

— Но дворец в это время должен был быть закрыт. Как же ей удалось бы уйти?

— Существуют способы выбраться из дворца, известные только придворным дамам и нелояльным членам королевской семьи. — Он опять тяжело вздохнул. — Но она так и не пришла, и я решил, что она передумала. Или же ее поймали. Но потом узнал, что ее… больше нет.

«Ее больше нет». От этих слов меня пробрала холодная дрожь. «Ее убили».

— Я слышала, за день до ее смерти вы с ней ссорились.

В его голосе послышалась злость.

— Виной тому госпожа Мун. Она узнала, что принц собирался уйти той ночью из дворца, вот и попыталась надавить на Анби, чтобы та последовала за его высочеством. Анби так и собиралась сделать, но я ее переубедил, хотя мы прекрасно понимали, что в наказание госпожа Мун может поведать всем о наших отношениях. Вот почему я попросил Анби бежать со мной. Надо было спасаться от этой жестокой женщины.

Его мрачное настроение поразило меня, показалось слишком уж подозрительным. Почему на следующий же день после того, как напали еще на двух женщин, он выглядел так, будто разваливался на части?

— Почему вы сейчас мне об этом рассказываете? — осторожно спросила я.

— Потому что… — Его рука потянулась к ране. Казалось, его ткнули лицом во что-то твердое. Или же он сделал это сам. — Потому что теперь я думаю… может… может, я мог предотвратить ее смерть.

— Как? — прошептала я.

— Не надо было мне с ней вообще знакомиться. — Он говорил отрывисто, полным отчаяния голосом, словно обращался к самому себе. — Как же ужасно я об этом жалею! Я пытался бежать от воспоминаний о ней. Стал жить с семьей, надеясь так сохранить свой разум… — Воздух вокруг него медленно становился другим, морозным, хрустким, и с лица врача Кхуна исчезли все краски. — Но неважно, кто что мне говорил и говорит — голос моей совести громче всех остальных. Я навлек смерть на Анби. Я во всем виноват.

— Что вы имеете в виду? — продолжала допытываться я, но тут услышала звук чьих-то шагов и запаниковала. Быстро обернувшись, я увидела блестящий зеленый халат — к нам приближался евнух. Он не сводил с меня взгляда. Я поняла, что время мое истекает. Если я не вытяну из врача Кхуна его тайну прямо сейчас, то не сделаю этого никогда.

Я шагнула к молодому человеку так близко, что он наконец взглянул на меня.

— Так почему вы считаете себя виновным в ее смерти?

— Я сын убитой дворцовой медсестры.

— Знаю. Медсестра Кюнхи мне все рассказала.

Теперь он смотрел в сторону, на приближающегося евнуха. В его взгляде мерцала неистовая тьма.

— Тогда ты должна спросить себя — случайно или нет я полюбил одну из трех свидетельниц убийства моей матери.

Мой ум лихорадочно работал. До настоящего момента я об этом даже не задумывалась. Но могло ли это и в самом деле быть совпадением? Или же он намеренно искал общества придворной дамы Анби? Сблизился ли он с ней, желая завоевать ее доверие, выведать тщательно хранимую тайну о том, что она видела, как убили его мать, и, возможно, помогла закопать тело?

— Медсестра Хён, — услышала я чей-то пронзительный голос. Я повернулась и узнала евнуха Има, того самого старика, который играл роль принца в ночь резни в Хёминсо. — Вас призывает его королевское высочество.

На какое-то мгновение мне захотелось придумать оправдание, почему я не могу пойти. Любое, какое угодно — лишь бы остаться в саду, вызнать у врача Кхуну ответы. Но моя осмотрительность сомкнула мне уста. Я бы не посмела перечить его высочеству.

Я поклонилась евнуху, и в голову ко мне медленно прокралась одна мысль. Возможно, всего лишь возможно, именно у наследного принца имеются ответы на все мои вопросы.

* * *

Евнух Им молча шел на три шага впереди меня, голова его была опущена, руки прятались в широких рукавах. Но вдруг он остановился, и я замерла за его спиной, заметив трех чиновников в халатах красных, как пятна крови. Они стояли перед воротами и вглядывались сквозь решетки на двойных деревянных дверях в резиденцию наследного принца — шпионили за ним.

— Поминутно перечисли мне все, что делал прошлой ночью, — послышался из-за ворот резкий властный голос. Это говорил король. — Ты утверждаешь, что ночью слонялся по дворцу. Мимо каких стражников ты проходил? Когда вернулся к себе?

Повисло долгое молчание, и меня пробрала холодная дрожь. Король допрашивал своего сына. Он подозревал его во вчерашнем нападении на женщин.

— Почему ты молчишь?

Я представила, как наследный принц, будущий король, застыл перед отцом и смотрит на него глазами испуганного ребенка, а потом до меня донесся его очень тихий голос:

— Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, я всегда оказываюсь виноват.

В воздухе, казалось, разлилась ярость.

— Я не хочу быть королем. И никогда не стану этого достоин, — продолжал принц, в его тихом низком голосе дрожала нотка отчаяния. — Мне всегда было довольно того, что я ваш сын…

— До чего же ты жалок, — задохнулся от гнева король. — Вечно скулишь, словно изнеженная собачонка. С тобой невозможно разговаривать нормально.

Отрывистые слова его величества эхом отразились от павильона Чосын, шпионы поспешили удалиться, потому что ворота вдруг распахнулись. Из них вышли король и его свита, и мы с евнухом почтительно склонились перед его величеством.

— Наверное, мне лучше прийти в другой раз, — сказала я осторожно, когда мы снова остались одни.

— За вами послал принц, — возразил евнух Им невозмутимо спокойным голосом. — Следуйте за мной.

Я неохотно подчинилась и вошла в ворота. Двор был пуст; принц, должно быть, быстро удалился в свои покои в павильоне Чосын — это название означает «Дом будущего короля», но напоминает также по звучанию слово, смысл которого «После жизни». Меня охватило уныние: казалось, тени вокруг доносят до меня эхо из другого мира.

— Не открывайте рта, пока к вам не обратятся, — шепотом напутствовал меня евнух по дороге в резиденцию. — Не поднимайте головы. Никогда не смотрите принцу в глаза. — Вероятно, он повторял эти слова не меньше тысячи раз. — И что бы ни произошло, если вам дорога жизнь, не говорите ничего, что может огорчить его высочество.

Слуги раздвинули дверь, и я с опаской вошла во внутренние покои. Пол казался выложенным светлой квадратной плиткой — это солнечный свет проникал в отверстия закрывающих дверь экранов. Повсюду лежала одежда и книги. Разглядывая одну из стопок, я ждала, и мое сердце колотилось как безумное, потому что я чувствовала присутствие принца — темноту, заполнявшую каждый угол комнаты.

Была ли это аура убийцы? Действительно ли он обезглавил медсестру Хё-ок? Держал ли он с тех пор в руках меч?

— Я буду говорить с ней наедине, Им, — раздался глубокий громкий голос.

Евнух ушел, дверь у меня за спиной закрылась, и я стала ждать, когда принц снова заговорит. Он молчал. Я смотрела на него из-под опущенных ресниц. Принц Джанхон стоял спиной ко мне. Вблизи он казался выше и больше, и я решила, что истории о его военной доблести должны быть правдивы. Шелковый халат с драконами — до того темно-синий, что казался почти черным, — обтекал его подтянутую фигуру, словно вода — массивные камни. Его широкие плечи нашептывали о силе и способности поразить одним ударом сразу нескольких противников.

— Скажи мне, — сказал он мне, приглушив голос. — Ты шпионка?

Мои мышцы напряглись, ум стремительно заработал. Я не могла взять в толк, с чего он это взял. А затем вспомнила, как шла за ним от резиденции госпожи Хегён до королевского кабинета два дня тому назад.

— Нет, ваше высочество.

— Все шпионы так говорят. — Он медленно повернулся и стал приближаться ко мне, пока его гигантская тень не нависла надо мной, а полы его халата не закрыли мне обзор. — Я убью тебя, если ты одна из них.

У меня на спине выступил холодный пот.

— Я не шпионка, ваше высочество, я… — Я облизнула сухие губы. — Я обеспечиваю вам алиби.

— Алиби? — шепотом переспросил он.

— В ночь резни в Хёминсо, — поспешно сказала я, — госпожа Хегён позвала меня и еще кое-кого осмотреть ваше высочество. И с тех самых пор я заверяю всех, что вы действительно были той ночью у себя в покоях, целый и невредимый.

— А. — В его голосе прозвучала нотка понимания. — Той ночью.

Я стояла совершенно неподвижно, мою кожу покалывало от уверенности в том, что за мной наблюдают. Изучают. Словно я гобелен, скрывающий некую тайну.

— А кто, как ты думаешь, убийца? Подобно всем остальным, считаешь, что это я?