Тэд Уильямс

Скала Прощания. Том 1

Данная серия посвящается моей матери, Барбаре Джин Эванс, которая научила меня глубокой привязанности к Тоуд-Холлу, Стоакровому лесу, Ширу и многим другим тайным местам и странам, расположенным за известными нам полями. Кроме того, она пробудила во мне желание, которое не покидает меня всю жизнь, – совершать собственные открытия и делиться ими с другими. Я хотел бы разделить эти книги с ней
Tad Williams

STONE OF FAREWELL

Book Two of Memory, Sorrow and Thorn

Copyright © 1990 Tad Williams by arrangement with DAW Books, Inc.



© В. Гольдич, И. Оганесова, перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Заметки автора

Ужасным вихрем сметены,Летят под дудку сатаныДержавы, скиптры, листья, лики…Уносятся, мелькнув едва;Надежны лишь одни слова.Где ныне древние владыки,Бранелюбивые мужи,Где грозные цари – скажи?Их слава стала только словом,О ней твердят учителяСвоим питомцам бестолковым…А может, и сама ЗемляВ звенящей пустоте Вселенной —Лишь слово, лишь внезапный крик,Смутивший на короткий мигЕе покой самозабвенный?[1]

Я многим обязан и благодарен Эве Камминг, Нэнси Деминг-Уильямс, Полу Хадспету, Питеру Стэмпфелю и Дугу Вернеру, которые приложили руку к созданию этой книги. Их глубокие комментарии и предложения дали всходы, а в ряде случаев расцвели довольно удивительными цветами. Так же, как и всегда, особая признательность моим храбрым редакторам Бетси Уолхейм и Шейле Гилберт, чьи огромные усилия провели их сквозь бури и засуху.

(Кстати, все эти люди относятся к числу тех, с кем я бы хотел оказаться рядом, если бы мне довелось попасть в засаду норнов. Довольно сомнительная честь, но, по моему мнению, вполне достойная.)

ПРИМЕЧАНИЕ: В конце данного тома имеется список действующих лиц и глоссарий терминов.

Краткое содержание «Трона из костей дракона»

Многие и многие века Хейхолт принадлежал бессмертным ситхи, но они бежали из огромного замка, чтобы уцелеть после нападения людей. После этого люди долго правили величайшей из твердынь, как и оставшейся частью Светлого Арда. Престер Джон, Верховный король всех наций людей, был его повелителем. И после молодых лет, наполненных победами и славой, управлял страной в течение нескольких последних десятилетий, сидя на троне из костей дракона.

Саймон, неуклюжий четырнадцатилетний мальчишка-поваренок, живет в Хейхолте. Его родители умерли, а семьей были горничные и их суровая госпожа, Рейчел Дракониха. Когда Саймону удавалось сбежать из кухни, он пробирался в захламленные владения доктора Моргенеса, эксцентричного ученого, также живущего во дворце. Когда старик предложил Саймону стать его учеником, юноша ужасно обрадовался, пока не обнаружил, что Моргенес предпочитает учить его чтению и письму, а не магии.

Древний король Джон должен скоро умереть, и Элиас, старший из двух его сыновей, готовится занять трон. Джошуа, серьезный младший брат Элиаса, получивший прозвище Однорукий из-за ранения, постоянно ссорится с будущим королем из-за священника Прайрата, имеющего дурную репутацию, но ставшего одним из главных советников Элиаса. Вражда братьев темным облаком нависает над замком и страной.

Правление Элиаса в качестве короля начинается удачно, но потом приходит засуха, а некоторые народы Светлого Арда атакует чума. Проходит совсем немного времени, и на дорогах появляются разбойники, а в далеких деревнях исчезают люди. Нарушается привычный порядок вещей, подданные короля перестают верить в своего правителя, но монарха и его друзей это совершенно не беспокоит. Недовольство населения набирает силу, а тем временем исчезает брат Элиаса Джошуа – чтобы подготовить восстание, такие ходят слухи.

Плохое управление страной беспокоит многих, в том числе герцога Изгримнура из Риммерсгарда и графа Эолейра, посла из западной страны под названием Эрнистир. Даже собственной дочери короля Элиаса, Мириамель, не по себе, и больше всего ее тревожит Прайрат, доверенный советник ее отца, который постоянно носит красные одеяния.

Между тем Саймон остается учеником и помощником Моргенеса. Вскоре у них налаживаются дружеские отношения, несмотря на то, что мальчишка часто ведет себя, как настоящий олух, а доктор отказывается учить его чему-то, что хотя бы отдаленно похоже на магию. Однажды, когда Саймон блуждает по тайным лабиринтам Хейхолта, его едва не ловит Прайрат. Спасаясь от священника, он оказывается в подземной темнице, где находит Джошуа, которого там заточили и готовили для ужасного ритуала, спланированного Прайратом. Саймон зовет доктора Моргенеса, они вдвоем освобождают Джошуа и отводят его в покои доктора, откуда Джошуа удается сбежать на свободу через туннель, выходящий из древнего замка.

Затем Моргенес отправляет сообщение с птицей своим таинственным друзьям, Прайрат и королевская стража врываются к Моргенесу, чтобы арестовать его и Саймона. Во время схватки с Прайратом Моргенес погибает, но его жертва позволяет Саймону сбежать через туннель.

Охваченный отчаянием и страхом, Саймон ночью пробирается по туннелям под дворцом и обнаруживает развалины дворца ситхи. Он выбирается на поверхность на кладбище, расположенном за городской стеной, его привлекает свет костра, и он становится свидетелем диковинного зрелища: Прайрат и король Элиас проводят ритуал с участием странных белолицых существ, закутанных в черные одеяния. Бледные существа отдают Элиасу необычный серый меч по имени Скорбь, от которого исходят эманации силы. Саймон убегает.

Жизнь в дикой местности у границы огромного леса Альдхорт оказывается ужасной, и через несколько недель Саймон едва не умирает от голода и усталости, но он все еще далек от цели своего путешествия – северной крепости Джошуа в Наглимунде. Он направляется в маленькую лесную деревушку, чтобы попросить милостыню, но по пути находит диковинное существо, попавшее в ловушку, – одного из представителей ситхи, народа, который считается мифическим или давно вымершим. Вскоре появляется лесник, но прежде, чем ему удается убить беспомощного ситхи, Саймон вступает с ним в схватку и одерживает победу. Освобожденный ситхи задерживается лишь на мгновение, чтобы выпустить белую стрелу в ствол дерева рядом с Саймоном, после чего исчезает. Незнакомый голос советует Саймону взять стрелу с собой – дар ситхи.

Маленький незнакомец оказывается троллем по имени Бинабик, который ездит верхом на огромном сером волке. Он говорит Саймону, что случайно оказался рядом, но сейчас готов сопровождать юношу до Наглимунда. Саймон и Бинабик переживают множество приключений и странных событий по пути к Наглимунду: они начинают понимать, что им угрожает нечто большее, чем король и его советник, от которых сбежал плененный ими принц. Наконец, когда их преследуют мистические белые собаки, носившие клеймо Стормспайка, горы с дурной славой на далеком севере, им приходится искать убежище в лесном доме Джелой, прихватив с собой двух путешественников, которых они спасли от собак. Джелой, прямая и довольно резкая женщина с репутацией ведьмы, живущая в лесу, посовещавшись с ними, соглашается, что древние норны, озлобленные родственники ситхи, заинтересовались судьбой королевства Престера Джона.

Всю дорогу до Наглимунда их преследуют как люди, так и другие существа. После того как Бинабик ранен стрелой, Саймон и спасенная ими девочка-служанка вынуждены сами продираться через лес. На них нападает мохнатый великан, и только появление охотников во главе с Джошуа их спасает.

Принц привозит их в Наглимунд, где раны Бинабика удается исцелить, а Саймон понимает, что он вовлечен в водоворот необычных событий. Элиас вместе с войском приближается к Наглимунду, чтобы начать осаду крепости. Принцесса Мириамель путешествовала под чужим именем, убежав от своего отца, который, как она опасается, сошел с ума из-за влияния Прайрата. Со всего севера напуганные люди бегут в Наглимунд, к Джошуа – только он может их спасти от безумного короля.

Затем, когда принц и остальные обсуждают предстоящую битву, в зале совета появляется старый риммер, по имени Ярнауга. Он является членом Ордена Манускрипта, группы ученых и посвященных, частью которой были также Моргенес и наставник Бинабика, он принес новые плохие вести. Их враг, говорит он, это не только Элиас: король получает помощь от Инелуки Короля Бурь, который когда-то был принцем ситхи, но оставался мертвым в течение пяти столетий, а его лишенный тела дух теперь правит норнами горы Стормспайк, бледными родственниками изгнанных ситхи.

Именно ужасная магия серого меча привела к смерти Инелуки, а также нападение людей на ситхи. Орден Манускрипта считает, что Скорбь передали Элиасу в качестве первого шага непостижимого плана мести, плана, который должен привести к тому, что вся земля окажется под властью восставшего из мертвых Короля Бурь. Лишь пророческое стихотворение оставляет людям какую-то надежду – в нем говорится о «трех мечах», способных противостоять могучей магии Инелуки.

Одним из них является меч Инелуки Скорбь, который уже находится в руках их врага короля Элиаса. Второй меч – клинок риммеров по имени Миннеяр, который также когда-то находился в Хейхолте, куда-то исчез. Третий – Шип, черный меч величайшего рыцаря короля Джона, сэра Камариса. Ярнауга и другие члены Ордена считают, что его след теряется где-то на холодном севере. Полагаясь на эту смутную надежду, принц Джошуа отправляет Бинабика, Саймона и нескольких солдат на поиски Шипа, в то время как Наглимунд готовится к осаде.

Усугубляющийся кризис оказывает влияние на остальных. Принцесса Мириамель, рассерженная попытками дяди ее защитить, переодевается и сбегает из Наглимунда с таинственным монахом по имени Кадрах. Она рассчитывает, что сможет добраться до южного Наббана и уговорить своих родственников помочь Джошуа. Старый герцог Изгримнур по просьбе Джошуа также переодевается, чтобы скрыть свои узнаваемые черты, и отправляется на поиски принцессы. Тиамак, родившийся на болотах Вранна, ставший ученым, получает послание от своего старого наставника Моргенеса, который сообщает ему о приближении тяжелых времен и намекает на то, что Тиамак будет вовлечен в эти события. Мегвин, дочь короля Эрнистира, беспомощно наблюдает, как Верховный король Элиас вовлекает ее семью и страну в водоворот войны и предательства.

На отряд Саймона и Бинабика нападает Инген Джеггер, охотник из Стормспайка, и его слуги. Путников спасает лишь появление ситхи Джирики, которого Саймон вызволил из капкана лесника. Когда Джирики узнает об их цели, он решает сопровождать их в горы Урмшейм, легендарное жилище великих драконов, чтобы помочь им отыскать Шип.

К тому времени, когда Саймон и остальные добираются до горы, король Элиас приводит свою армию и начинает осаду замка Наглимунд, и, хотя первые атаки отбиты, защитники несут тяжелые потери. Наконец создается впечатление, что войска Элиаса отказываются от осады и отступают, но не успевают обитатели крепости начать празднование, как на северном горизонте появляется могучая буря, направляющаяся к Наглимунду. Однако буря является лишь завесой, прикрываясь которой приближается ужасная армия норнов и гигантов, и после того, как Красная рука, главные слуги Короля Бурь, ломают ворота Наглимунда, начинается страшная бойня. Джошуа и горстке его ближайших соратников удается сбежать из замка. Перед тем как скрыться в огромном лесу, принц Джошуа проклинает Элиаса за позорную сделку с Королем Бурь и клянется, что заберет корону их отца.

Саймон и его спутники взбираются по склонам Урмшейма, преодолевают множество опасностей и находят Дерево Удун, громадный замерзший водопад. Там, в похожей на гробницу пещере, им удается разыскать Шип. Но в последний момент снова появляется Инген Джеггер, который нападает на них вместе с отрядом солдат. Шум схватки будит Игьярдука, белого дракона, который много лет спал подо льдом. Многие участники схватки погибают – как с одной, так и с другой стороны. Только Саймон оказывается один в ловушке на отвесном склоне скалы; когда ледяной червь к нему устремляется, юноша поднимает Шип и замахивается. Его обжигает черная кровь дракона, и он теряет сознание.

Саймон приходит в себя в пещере горы троллей Иканук. За ним ухаживают Джирики и Эйстан, солдат эркинландец. Шип удалось забрать из Урмшейма, но Бинабик оказывается пленником своего собственного народа, его и риммера Слудига приговаривают к смерти. У самого Саймона остаются шрамы от драконьей крови, а одна из прядей волос стала белой. Теперь Джирики называет его Белая Прядь и говорит Саймону, что к лучшему или к худшему, но он навсегда отмечен.

Вступление

Ветер с пронзительным воем носился по пустым бастионам, и казалось, будто тысячи грешных душ молили о пощаде. Брат Хенфиск, несмотря на пронизывающий холод, высасывавший воздух из его когда-то сильных легких, а также сделавший кожу его лица и рук сморщенной и облупленной, получал мрачное удовлетворение от этих звуков.

«Да, именно так они будут кричать, все великое множество грешников, которые презрительно плевали на Мать Церковь, – включая, к сожалению, и менее безжалостных братьев Ходерунда. – Как они станут рыдать, когда на них обрушится справедливый гнев Господа, и умолять о милосердии, но будет уже поздно, слишком поздно…»

Он больно ударился коленом об упавший со стены камень и с криком, сорвавшимся с потрескавшихся губ, рухнул в снег. Несколько мгновений монах с тихими стонами сидел на земле, но, когда брызнувшие из глаз слезы стали замерзать на щеках, ему пришлось встать на ноги. И он снова захромал вперед.

Главная дорога, поднимавшаяся через город Наглимунд в сторону замка, была засыпана продолжавшим падать снегом, дома и лавки по обе ее стороны почти исчезли под удушающим белым одеялом, но даже здания, которые не скрылись под белым покровом, пустовали, напоминая скелеты давно умерших животных. На дороге находился лишь Хенфиск и снег.

Ветер поменял направление и еще пронзительнее засвистел в высоких рифленых бастионах на вершине горы. Монах прищурил широко раскрытые глаза и посмотрел вверх, на стены, потом опустил голову и побрел дальше сквозь серый день, и скрип его шагов был подобен глухому барабанному бою, вливавшемуся в завывания ветра.

«Стоит ли удивляться, что горожане сбежали в цитадель», – дрожа от холода подумал он. Вокруг него зияли нелепо разинутые рты разбитых крыш, стены покосились под тяжелым снегом. Но внутри замка, под защитой камня и прочного дерева, люди находятся в безопасности. Там наверняка горит огонь, и красные веселые лица – лица грешников, презрительно напомнил он себе: проклятых, пренебрегших всем грешников – соберутся вокруг него, восхищаясь тем, как он сумел пройти сквозь эту безумную бурю.

«Ведь сейчас ювен, разве не так?» – Неужели его память так пострадала, что он даже не может вспомнить месяц?

Конечно, может. Две полные луны назад стояла весна – быть может, она выдалась слишком холодной, но в этом не было ничего особенного для риммера Хенфиска, выросшего на холодном севере. Нет, конечно, все очень странно – ну, не должно быть такого ужасного холода, со всех сторон лед и снег – в ювене, первом месяце лета.

Разве брат Лангриан не отказался покинуть аббатство – и это после того, как Хенфиск вернул его к жизни?

«Дело не просто в плохой погоде, брат, – сказал Лангриан. – Это проклятие на все божьи создания. День Подведения итогов придет еще при нашей жизни».

Ну и пусть Лангриан остается там. Если он хочет жить среди сожженных развалин аббатства Святого Ходерунда, питаясь ягодами и другими дарами леса, – и сколько еды он там найдет при таком не по сезону холоде? – он не станет его судить. Брат Хенфиск не был глупцом. Следовало идти в Наглимунд. Он не сомневался, что старый епископ Анодис с радостью его примет. Епископ восхитится умными глазами монаха, запомнившего все, что он видел, оценит историю о том, что произошло в аббатстве, и о необычной погоде. Граждане Наглимунда также его примут, накормят, станут задавать вопросы, позволят посидеть возле теплого огня…

«Но они ведь должны знать о холоде, верно?» – тупо подумал Хенфиск, поплотнее кутаясь в обледеневшую сутану. Сейчас он оказался в тени стены. Белый мир, окружавший его столько дней и недель, казалось, закончился, исчез в каменной пустоте.

«Значит, они должны знать про снег и все остальное. Именно по этой причине они покинули город и перебрались в цитадель. Все дело в проклятой демонами погоде, которая мешает часовым выходить на стены? Разве не так?»

Он стоял и с безумным интересом разглядывал груды засыпанного снегом мусора – прежде здесь стояли врата Наглимунда. Огромные колонны и массивные камни были угольно-черными под белыми сугробами.

«Вот как они все здесь оставили. О, они будут отчаянно вопить, когда наступит судный день, но не получат ни одного шанса на прощение. Они все бросили – врата, город, погоду».

Кто-то должен понести наказание за свою ужасную халатность. Вне всякого сомнения, епископ Анодис будет очень занят, когда ему придется наводить порядок среди столь непокорной паствы, и Хенфиск с радостью поможет замечательному старому человеку разобраться с лентяями. Сначала тепло, потом немного горячей еды. Ну, а уж потом монастырская дисциплина. Очень скоро они все приведут в надлежащий вид…

Хенфиск осторожно перешагивал через разбитые столбы и засыпанные снегом камни.



Постепенно Хенфиск начал понимать, что, в некотором смысле, зрелище, представшее его глазам… невероятно красиво. За воротами все покрывал изящный тонкий слой льда, подобный кружевной вуали паутины. Заходящее солнце обрушило на покрытые инеем и льдом башни, стены и внутренние дворы струи бледного огня.

Вопли ветра здесь, у крепостной стены, стали слабее, и Хенфиск долго стоял неподвижно, смущенный неожиданной тишиной. Когда слабое солнце скользнуло за стены, лед потемнел, глубокие фиолетовые тени окутали углы двора, постепенно вытягиваясь в сторону развалин башен. Ветер стих до кошачьего шипения, и напуганный монах в молчаливом понимании склонил голову.

Запустение. Наглимунд брошен, здесь не осталось ни единой души, чтобы приветствовать смущенного путешественника. Он прошел лиги по усыпанным снегом пустошам, чтобы добраться до холодного, пустого и немого замка, населенного лишь камнями.

«Но, – внезапно подумал он, – если это так… то, что означают голубые огни, мерцающие в окнах башен?»

И что за фигуры приближаются к нему через усыпанный обломками башен двор, фигуры, двигавшиеся по обледенелым камням изящно, точно пушок семян чертополоха?

Его сердце забилось сильнее. Сначала Хенфиск увидел красивые холодные лица и светлые волосы и подумал, что это ангелы. Но потом, когда разглядел отблески света в черных глазах, повернулся, споткнулся и попытался бежать.

Норны поймали его без малейших усилий и отнесли в глубины заброшенного замка, в черные тени засыпанных снегом башен и непрестанно мерцавший свет. А когда новые хозяева Наглимунда зашептали ему своими тихими музыкальными голосами, его крики некоторое время перекрывали вой ветра.

Часть первая. Око бури

Глава 1. Музыка высоких сфер

Даже в пещере, где потрескивающий огонь тянул серые пальцы дыма сквозь дыру в каменном потолке к небу и красный свет искрился на высеченных на стенах изображениях извивающихся змей и клыкастых зверей со звездными глазами, холод продолжал терзать кости Саймона. Он приходил в себя от лихорадочного сна и снова засыпал, размазанный свет дня сменялся холодной стылой темнотой ночи, и ему казалось, что серый лед у него внутри становится все больше, ноги и руки наливаются тяжестью и покрываются инеем. Ему казалось, что он уже никогда не согреется.

Убегая из холодной пещеры страны кануков, он бродил по Дороге снов, беспомощно проваливаясь в одну фантазию за другой. Множество раз ему казалось, будто он вернулся в Хейхолт, в свой дом в замке, каким он был прежде, но больше не будет никогда: напоенные солнцем лужайки, тенистые закоулки и укромные уголки – величайший дом, наполненный суетой, светом и музыкой. Он снова гулял по Уединенному саду, а ветер, что пел за стенами пещеры, продолжал звучать и в его снах, тихо шумел в листве деревьев и кустов.

В одном странном сне ему показалось, что он вернулся в покои доктора Моргенеса. Теперь кабинет доктора находился на самом верху высокой башни, и за сводчатыми окнами плыли облака. Старик с тревогой склонился над страницами огромной раскрытой книги, и в его сосредоточенности и молчании было что-то пугающее. Казалось, Моргенес не замечал Саймона, продолжая разглядывать рисунок трех мечей, грубо нарисованных на странице.

Саймон подошел к подоконнику и услышал, как вздохнул ветер, хотя юноша не почувствовал движения воздуха. Он посмотрел на двор внизу и увидел, что с него не сводит широко раскрытых серьезных глаз ребенок, маленькая темноволосая девочка. Она подняла руку, словно для приветствия, и мгновенно исчезла.

Башня и неприбранные покои Моргенеса начали таять под ногами Саймона, точно отступающий отлив. Последним исчез сам старик. По мере того как он растворялся в воздухе, подобно тени под разгорающимся светом, Моргенес так и не поднял взгляда на Саймона; лишь его руки нетерпеливо бегали по страницам книги, словно продолжали искать ответы. Саймон его позвал, но мир вокруг него стал серым и холодным, наполненным клубящимся туманом и обрывками чужих снов…



Он проснулся, как случалось уже множество раз после Урмшейма, и обнаружил, что находится в пещере, окруженный ночной темнотой, и увидел Эйстана и Джирики, устроившихся возле покрытой рунами стены. Эркинландер спал, завернувшись в плащ, и его борода покоилась на груди. Ситхи смотрел на что-то, лежавшее на ладони его руки с длинными пальцами. Казалось, Джирики глубоко погрузился в свои мысли, от его глаз исходило слабое сияние, словно то, на что он смотрел, было отражением последних огоньков костра. Саймон попытался что-нибудь сказать – ему хотелось тепла и звуков голоса, – но сон снова увлек его за собой.

Ветер грохотал так громко…

Стонал на горных перевалах, как у вершин башен в Хейхолте… или на бастионах Наглимунда.

Так печально… ветер так печален…

Скоро он снова заснул. В пещере воцарилась тишина, которую нарушало лишь тихое дыхание и музыка высоких сфер.



Это была всего лишь яма, но из нее получилась эффективная тюрьма. Она уходила на двадцать локтей в глубину каменного сердца горы Минтахок, шириной с двух мужчин или четырех троллей, лежащих один за другим так, что голова касалась ног. По ее гладко отполированным, точно лучший мрамор для скульптора, стенам даже паук не сумел бы взобраться. Дно было холодным и влажным, как в любой темнице.

Хотя луна парила над заснеженными пиками соседей Минтахока, только тонкий лунный луч доходил до дна ямы, где касался, но не освещал две неподвижные фигуры. Уже давно ничего не менялось после восхода луны: ее бледный диск – Седда, как ее называли тролли, – оставался единственным движущимся предметом в ночном мире, медленно пересекая черные небесные поля.

Наконец что-то зашевелилось на краю ямы, и маленькая фигурка наклонилась вниз, вглядываясь с глубокие тени.

– Бинабик, – наконец заговорила на гортанном языке троллей присевшая на корточки гостья. – Бинабик, ты меня слышишь?

Если одна из теней на дне и пошевелилась, то она сделала это бесшумно. Фигура на краю ямы заговорила снова.

– Девять раз за девять дней, Бинабик, твое копье стояло у моей пещеры, и я тебя ждала.

Слова произносились ритуальным напевом, но голос дрожал и пресекался.

– Я ждала и произносила твое имя в Зале Эха. Но не получила никакого ответа, кроме отзвуков собственного голоса. Почему ты не вернулся, чтобы забрать свое копье?

Ответа вновь не последовало.

– Бинабик? Почему ты не отвечаешь? Ведь ты мне должен – хотя бы это, разве не так?

Тот из пленников на дне ямы, что был крупнее, зашевелился, и тонкий лунный луч высветил бледно-голубые глаза.

– Что за тролльские стенания? Мало того что они бросили в яму человека, который не сделал им ничего плохого, так теперь ты болтаешь всякие глупости, не давая ему спать?

Присевшая на корточки гостья замерла, как напуганный олень, попавший в луч фонаря, и мгновенно исчезла в ночи.

– Хорошо, – сказал риммер Слудиг, снова устраиваясь под сырым плащом. – Я не знаю, что говорил тебе тот тролль, Бинабик, но я не самого высокого мнения о твоем народе, если они пришли посмеяться над тобой – а заодно и надо мной, хотя меня и не удивляет, что они ненавидят мой народ.

Тролль рядом с ним промолчал, лишь смотрел на риммера темными печальными глазами. Через некоторое время Слудиг перевернулся на другой бок и попытался заснуть.



– Но, Джирики, ты не можешь уйти! – Саймон привстал на соломенном матрасе, кутаясь в одеяло, чтобы защититься от холода, и стиснул зубы, борясь с головокружением; он не часто вставал с постели за прошедшие пять дней после пробуждения.

– Я должен, – ответил ситхи, опустив глаза, словно не в силах встретить вопросительный взгляд Саймона. – Я уже отправил Сиянди и Ки’ушапо вперед, но требуется мое присутствие. Я останусь еще на день или два, но больше задерживаться не могу – так диктует мне долг.

– Ты должен помочь мне спасти Бинабика! – Саймон убрал ноги с холодного каменного пола обратно в постель. – Ты сказал, что тролли тебе доверяют. Заставь их освободить Бинабика. Тогда мы сможем уйти вместе.

Джирики негромко присвистнул.

– Все не так просто, юный Сеоман, – ответил он, сдерживая нетерпение. – У меня нет права или власти заставить кануков что-то делать. Кроме того, у меня есть другие обязанности и обязательства, которые ты понять не в силах. Я останусь здесь до тех пор, пока не увижу, что ты встал на ноги. Мой дядя Кендрайа’аро уже давно вернулся в Джао э-тинукай’и, и долг по отношению к моему дому и соплеменникам требует, чтобы я последовал за ним.

– Требует? – удивился Саймон. – Но ты же принц!

Ситхи покачал головой.

– Это слово в нашей речи имеет другой смысл, Сеоман. Я принадлежу к правящему дому, но я никому не отдаю приказы и никем не правлю. К счастью, никто не может управлять мной – за исключением определенных вещей в определенные времена. Мои родители объявили, что такое время пришло. – Саймону показалось, что он уловил слабые нотки гнева в голосе Джирики. – Однако не беспокойся. Ты и Эйстан не являетесь пленниками. Кануки чтят тебя и позволят уйти, как только ты захочешь.

– Я не уйду без Бинабика. – Саймон стиснул плащ. – И без Слудига.

У входа в пещеру появилась темная фигура и вежливо кашлянула. Джирики оглянулся через плечо и кивнул. Старая женщина из племени кануков шагнула вперед и поставила дымящийся котелок у его ног, потом быстро вытащила миски из-под похожей на палатку накидки из овечьей шкуры и расставила их полукругом. Ее маленькие пальцы двигались ловко, а морщинистое круглое лицо ничего не выражало, но, когда она подняла взгляд на Саймона, в ее глазах промелькнул страх. Женщина закончила и, быстро пятясь, вышла из пещеры и исчезла за занавеской, закрывавшей вход, так же бесшумно, как появилась.

«Чего она боится? – подумал Саймон. – Джирики? Бинабик говорил, что кануки и ситхи всегда жили дружно – ну, более или менее».

Он вдруг представил, как выглядит со стороны: в два раза выше любого тролля, лицо заросло щетиной – и, хотя он стал совсем худым, женщина-канук не могла об этом знать, ведь он завернулся в несколько одеял. Едва ли кануки могли отличать его от ненавистных риммеров? Кажется, народ Слудига воевал с троллями в течение столетий?

– Ты будешь есть, Сеоман? – спросил Джирики, наливая из котелка в миску горячую жидкость. – Они прислали тебе миску.

Саймон протянул руку.

– Это снова суп? – спросил он.

– Ака, так его называют кануки – а ты бы сказал «чай».

– Чай! – Саймон нетерпеливо схватил миску.

Джудит, хозяйка кухни в Хейхолте, очень любила чай. В конце долгого дня она садилась с большой горячей чашкой, полной разных приправ, и кухня наполнялась острыми ароматами растений с далеких южных островов. Когда у нее было хорошее настроение, она угощала Саймона. О, как он скучал по дому!

– Я никогда не думал, – начал он и сделал большой глоток, но тут же выплюнул горячий напиток, и у него начался приступ кашля. – Что это? – задыхаясь, спросил он. – Это не чай!

Возможно, Джирики улыбнулся, но, поскольку он держал у губ миску и понемногу из нее пил, уверенности у Саймона не было.

– Конечно, чай, – ответил ситхи. – Разумеется, кануки используют другие растения, чем вы, судхода’я. Как может быть иначе, если вы почти не торгуете друг с другом?

Саймон с гримасой вытер рот.

– Но он соленый! – Юноша понюхал напиток и поморщился.

Ситхи кивнул и сделал еще один глоток.

– Да, они кладут туда соль – а также масло.

– Масло! – воскликнул Саймон.

– Пути всех внуков Мезумииры поразительны, – серьезно проговорил Джирики, – … и их разнообразие бесконечно.

Саймон с отвращением поставил миску на пол.

– Масло. Да поможет мне Усирис, какое отвратительное приключение, – пробормотал он.

Джирики спокойно допил свой чай. Упоминание Мезумииры снова напомнило Саймону о его друге тролле, который однажды ночью спел песню о женщине-луне. У него снова испортилось настроение.

– Но что мы можем сделать для Бинабика? – спросил Саймон. – Неужели ничего?

Джирики поднял на него взгляд кошачьих глаз.

– У нас появится шанс заступиться за него завтра. Пока мне не удалось выяснить, в чем состоит его преступление. Лишь немногие кануки говорят на чужих языках – твой спутник и в самом деле удивительный тролль, – я же не слишком хорошо владею языком кануков. К тому же они не любят делиться своими мыслями с чужаками.

– А что произойдет завтра? – спросил Саймон, опускаясь на тюфяк.

У него снова заболела голова. Почему он ощущает такую слабость?

– Будет… нечто вроде суда, я полагаю, – ответил ситхи. – Правители кануков выслушают всех и примут решение.

– И мы будем защищать Бинабика? – спросил Саймон.

– Нет, Сеоман, все будет немного не так, – мягко сказал Джирики, и на миг на его лице появилось странное выражение. – Мы будем там присутствовать из-за того, что ты видел Дракона Горы… и уцелел. Правители кануков хотят тебя видеть. Я не сомневаюсь, что перед всем его народом будут рассмотрены преступления твоего друга. А теперь отдыхай, завтра тебе понадобятся все твои силы.

Джирики встал, вытянул длинные руки, сделал несколько странных движений головой, при этом его янтарные глаза смотрели в пустоту. Тело Саймона содрогнулось, на него накатила волна слабости.

«Дракон! – ошеломленно подумал он, охваченный удивлением и ужасом. – Он видел дракона! Он, Саймон, поваренок, презираемый многими бездельник и олух, взмахнул мечом, ранил дракона и выжил – даже после того, как на него брызнула обжигающая кровь чудовища! Как в легенде!»

Он посмотрел на темное сияние Шипа, который лежал у стены, частично скрытый под тряпьем, и ждал своего часа, точно прекрасный и смертельно опасный змей. Казалось, даже Джирики не испытывал желания к нему прикасаться и даже говорить о нем; ситхи спокойно игнорировал все вопросы Саймона о том, что магия может, словно кровь, струиться по клинку странного меча Камариса. Холодные пальцы Саймона коснулись челюсти, где его лицо пересекал все еще не до конца заживший шрам. Как обычный поваренок осмелился поднять такое могущественное оружие?

Он закрыл глаза и почувствовал, как огромный и равнодушный мир начал медленно вращаться вокруг него. Саймон услышал, как Джирики прошел по пещере к выходу, раздался шорох занавески, а потом им снова овладел сон.



Саймону снился сон. Перед ним вновь возникла темноволосая девочка с лицом ребенка, но старыми и глубокими, как колодец в церковном дворе, глазами. Казалось, она хотела что-то ему сказать. Ее губы беззвучно шевелились, но, когда она скрылась под мутными водами сна, ему показалось, что он слышит ее голос.

Он проснулся на следующее утро и обнаружил стоявшего над ним Эйстана. Мрачная улыбка бродила по губам солдата, борода промокла от таявшего снега.

– Пора вставать, парень. Сегодня нас ждет очень много дел, да, очень много, – сказал он.

Это заняло некоторое время, Саймон чувствовал себя слабым, но сумел одеться самостоятельно. Эйстан помог ему натянуть сапоги, которые он не надевал с того момента, как попал в Иканук. Они показались ему жесткими, как дерево, а ткань одежды царапала ставшую неожиданно чувствительной кожу, но теперь, когда Саймон встал и оделся, он почувствовал себя лучше. Он несколько раз прошелся по пещере и снова ощутил себя двуногим существом.

– А где Джирики? – спросил Саймон, надевая плащ.

– Он пошел вперед, – ответил Эйстан. – Но тебе не нужно беспокоиться. Я могу тебя отнести, ведь ты еще совсем больной.

– Да, меня носили раньше, – ответил Саймон, чувствуя, как его голос становится неожиданно холодным, – но из этого еще не следует, что требуется носить всегда.

Эркинландер хрипло рассмеялся – он и не думал обижаться.

– Я буду только счастлив, если ты сможешь ходить, парень, – ответил он. – У троллей тропинки очень уж узкие, и у меня нет ни малейшего желания таскать кого-то на плечах.

Саймону пришлось немного постоять у выхода из пещеры, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сиянию снега снаружи. В первый момент белизна едва не ослепила его, хотя небо затянули тучи.

Они стояли на широком каменном крыльце, выступавшем почти на двадцать локтей от входа в пещеру. Карниз уходил вправо и влево вдоль склона горы, и Саймон видел окутанные дымом входы в другие пещеры, расположенные вдоль него, пока они не исчезали за округлостью живота Минтахока. На склоне у них над головой имелись похожие карнизы, ряд за рядом, в тех местах, где из-за неровной поверхности тропинки обрывались, были приделаны крылечки и раскачивавшиеся над пустотой мостики, издалека казавшиеся кожаными ленточками. Саймон наблюдал, как крошечные, закутанные в мех фигурки детей кануков, точно белки, носятся по мостикам и переходам, хотя падение означало неминуемую смерть. От этого зрелища Саймону стало не по себе, и он отвернулся.

Перед ним расстилалась огромная долина Иканук, а еще дальше над туманными безднами возвышались каменные соседи Минтахока, над которыми нависало серое небо в белых точечках снежинок. Крошечные черные дыры усеивали далекие пики; маленькие фигурки, едва различимые в темной долине, энергично сновали по извивавшимся тропам.

Три тролля, наклонившись вперед в кожаных седлах, проехали по тропе на своих косматых баранах. Саймон сделал шаг в сторону, уступая им дорогу, а потом осторожно приблизился к краю карниза и посмотрел вниз. На мгновение у него закружилась голова, как в те моменты, когда он был на Урмшейме. Весь склон горы, заросший искривленными вечнозелеными деревьями, пересекали мостики, переходы и карнизы, вроде того, на котором он стоял. Он обратил внимание на внезапно наступившую тишину и обернулся в поисках Эйстана.

Трое всадников, ехавших на баранах, остановились посреди широкого карниза и, открыв рот, удивленно смотрели на Саймона. Стражник, почти полностью скрытый тенью у входа в пещеру, отдал ему шутливый салют над головами троллей.

Подбородки двух троллей украшала редкая щетина. Все они носили ожерелья, сделанные из толстых костяных шариков, лежавших поверх тяжелых плащей, в руках они держали украшенные резьбой копья с крючками на концах, как на посохе у пастуха, с помощью которых управляли своими скакунами со спиральными рогами. Они были крупнее Бинабика: несколько дней, проведенных среди кануков, позволили Саймону понять, что рост у Бинабика меньше, чем у большинства его взрослых соплеменников. Эти тролли показались Саймону более примитивными и опасными, чем его друг. Они держали в руках оружие и имели суровый вид – несмотря на небольшой рост, от них исходила угроза.

Саймон смотрел на троллей. Тролли смотрели на Саймона.



– Они все слышали о тебе, Саймон, – прозвучал низкий голос Эйстана; три всадника посмотрели вверх, удивленные громким голосом, – но мало кто тебя видел.

Тролли с тревогой оглядели высокого стражника, потом принялись понукать своих скакунов и вскоре скрылись из вида.

– У них появился повод для сплетен, – рассмеялся Эйстан.

– Бинабик рассказывал мне о своем доме, – проговорил Саймон, – но тогда я не очень его понимал. Вещи никогда не бывают такими, какими ты их представляешь, не так ли?

– Только добрый господь Усирис знает все ответы, – кивнул Эйстан. – А теперь, если ты хочешь увидеть своего маленького друга, нам пора. И будь осторожен, не приближайся к краю карниза.

Они медленно двинулись по петлявшей тропе, которая то сужалась, то расширялась вместе с карнизом, идущим вдоль склона горы. Солнце уже стояло высоко над головой, но его скрывало множество темных, точно сажа, туч, а пронизывающий ветер упрямо дул им в лицо. Вершину горы над ними и высокие пики в долине покрывала белая шапка льда, но в средней части склона снег лежал лишь на отдельных участках. Кое-где снежные наносы засыпали тропу, в других местах она проходила мимо входов в пещеры, но сухой камень и открытая земля встречались довольно часто. Саймон не знал, является ли такое количество снега нормальным для первых дней месяца тьягар в Икануке, но был сыт по горло ледяным дождем и холодом. Любые хлопья снега, попадавшие ему в глаза, он воспринимал как личное оскорбление; шрам на скуле и щеке напоминал о себе острой болью.

Даже теперь, когда они оказались в населенной части горы, им навстречу попадалось не так уж много троллей. Кое-где окутанные тенями фигурки выглядывали из задымленных входов в пещеры, они встретили еще две группы всадников, проследовавших в том же направлении, – они останавливались, чтобы поглазеть на Саймона и Эйстана, а потом поспешно удалялись, как и первая группа.

Саймон и Эйстан прошли мимо детей, игравших в сугробах. Юные тролли, немногим выше колена Саймона, были одеты в тяжелые меховые куртки и штаны; больше всего они напоминали маленьких круглых ежей. Их глаза широко раскрылись, когда Саймон и Эйстан проходили мимо, визгливая болтовня смолкла, но они не стали убегать и не выказали страха. Саймону это понравилось. Он осторожно улыбнулся, не забывая о шраме на щеке, и помахал детям.

Тропа сделала петлю, они оказались в северной части горы, и голоса обитателей Минтахока разом стихли, и теперь они слышали лишь шум ветра и шорох падавшего снега.

– Мне и самому это не нравится, – признался Эйстан.

– Что там такое? – спросил Саймон, указывая вверх по склону.

На каменном крыльце, высоко над ними, стояло странное сооружение в форме яйца, построенное из тщательно подогнанных друг к другу снежных блоков. В лучах клонившегося к закату солнца от снега исходило слабое розовое сияние. Перед «яйцом» выстроился молчаливый ряд троллей, державших копья в руках, защищенных от холода рукавицами, суровые лица частично скрывали капюшоны.

– Не показывай в их сторону, парень, – сказал Эйстан, положив руку Саймону на плечо. Ему показалось, что несколько стражей стали смотреть вниз? – Это какое-то очень важное место, так сказал твой друг Джирики. Он назвал его «Ледяной дом». Смотри, маленькие люди выглядят взволнованными. Я не знаю почему – и не хочу знать.

– Ледяной дом? – переспросил Саймон. – Там кто-то живет?

Эйстан покачал головой.

– Джирики не говорил.

Саймон задумчиво посмотрел на Эйстана.

– А ты часто разговаривал с Джирики с тех пор, как мы здесь оказались? – спросил он. – Пока я не мог составить тебе компанию?

– Ну да, – ответил Эйстан и немного помолчал. – На самом деле совсем немного. У меня постоянно возникало впечатление… вроде как он думает о каких-то очень серьезных вещах, ты меня понимаешь? Невероятно важных. Джирики довольно приятный – по-своему. Не как человек, конечно, но все же. – Эйстан еще немного помолчал. – А еще он не такой, каким, по моему мнению, должен быть волшебный парень. Говорит просто, этот Джирики. – Эйстан улыбнулся. – И он хорошо к тебе относится, да. Так, будто должен тебе денег. – И он рассмеялся в густую бороду.

Дорога была долгой и утомительной для того, кто испытывал такую слабость, как Саймон: сначала вверх, потом вниз, в одну сторону, затем в другую по склону горы. И хотя Эйстан часто поддерживал Саймона под локоть всякий раз, когда он спотыкался, у него появилось подозрение, что он не сможет идти дальше, после того, как они обошли очередной выступ, подобный камню посреди реки, и оказались напротив входа в великую пещеру Иканука.

Огромное отверстие по меньшей мере в пятьдесят шагов от одного края до другого зияло на склоне Минтахока, точно рот, открывшийся, чтобы вынести суровый приговор. У входа стоял ряд огромных статуй: круглые животы, человеческие фигуры, серые и желтые, как сгнившие зубы, с покатыми плечами, на которых покоилась тяжелая крыша. Гладкие головы украшали бараньи рога, мощные клыки торчали из-под сомкнутых губ. Фигуры были такими древними, что ветер, снег и дожди почти стерли выражения с их лиц. В результате, к удивлению Саймона, возникало ощущение бесформенной новизны – как если бы они начали воссоздавать себя из первоначального камня.

– Чидсик Аб Лингит, – послышался голос у него за спиной, – Дом предков.

Саймон вздрогнул и быстро обернулся, но слова произнес не Эйстан. Рядом с ним стоял Джирики и смотрел на слепые каменные лица.

– Как давно ты здесь? – Саймону стало стыдно за свой страх.

Он снова посмотрел в сторону входа. Кто бы мог подумать, что троллям по силам высечь такие гигантские фигуры стражей?

– Я вышел, чтобы тебя встретить, – сказал Джирики. – Привет, Эйстан.

Стражник что-то проворчал и поклонился. Интересно, что происходило между эркинландером и ситхи, пока он болел. Иногда возникали моменты, когда Саймону было очень трудно говорить с принцем Джирики, чье лицо становилось далеким и отрешенным. Как чувствовал себя рядом с ситхи прямой и простой солдат Эйстан, не прошедший подготовку Саймона, который множество раз вел сводившие его с ума беседы с доктором Моргенесом?

– Значит, именно здесь живет король троллей? – сказал он вслух.

– А также королева троллей, – кивнул Джирики. – Хотя они на языке троллей их так не называют. Пожалуй, ближе всего будет Пастырь и Охотница.

– Короли, королевы, принцы, и никто из них не является теми, кем их называют, – проворчал Саймон. Он устал, замерз, все тело у него болело. – Но почему пещера такая большая?

Ситхи тихо рассмеялся. Ветер трепал его бледно-лиловые волосы.

– Если бы пещера была меньше, юный Сеоман, они, вне всякого сомнения, нашли бы другое место для Дома предков. А теперь нам пора войти внутрь – и не только для того, чтобы спастись холода.

Джирики провел Саймона между двумя центральными статуями, в сторону мерцавшего желтого света. Когда они проходили между ногами, подобными колоннам, Саймон посмотрел вверх на лишенные глаз лица, которые сумел отыскать за огромными каменными животами статуй. И вновь вспомнил слова доктора Моргенеса.

Доктор часто повторял, что никто и никогда не узнает, что с ним случится в будущем, – «не нужно ничего ждать». Кто бы мог представить, что однажды я увижу такие диковинные вещи, и на мою долю выпадут совершенно невероятные приключения? Никто не знает, что ему суждено…

Саймон почувствовал боль в щеке, а потом внутри у него все сжалось и похолодело. Доктор, как он не раз убеждался прежде, неизменно говорил правду.



Внутри пещеры собралось множество троллей, воздух наполняли сладкие и одновременно острые запахи масла и жира. Сияли тысячи желтых огней.

По всей неровной пещере с высоким каменным потолком, во всех нишах вдоль стен горели маленькие лужицы масла. Сотни таких светильников, в каждом из которых плавали фитили, похожие на тонких белых червей, заливали все вокруг светом, более ярким, чем серый день снаружи. Пещера была заполнена кануками в меховых куртках, повсюду плескался океан темных голов. Маленькие дети сидели на спинах родителей, точно чайки, неспешно парящие над волнами.

В центре пещеры над морем голов троллей возвышался каменный остров, и там, на платформе, высеченной из скалы, в маленьком огненном озере, сидели две маленькие фигуры.

Нет, это вовсе не огненное озеро, понял Саймон через мгновение, а узкий ров, пробитый в серой скале и опоясывавший всю пещеру. Ров, наполненный горящим маслом, как в лампах. Два тролля сидели на горе белых и рыжих мехов в центре в некотором подобии гамака, сделанного из тщательно выделанных шкур, прикрепленных ремнями к костяной раме. Саймон обратил внимание на их блестящие глаза и круглые безмятежные лица.

– Ее зовут Нануика, а его – Уамманак, – тихо подсказал Джирики, – они повелители кануков…

Пока он говорил, одна из маленьких фигур сделала короткий жест жезлом с крюком. Огромная толпа троллей разошлась в стороны, и теперь они стояли еще более плотно, образовав проход, идущий от начала возвышения к тому месту, где стояли Саймон и его спутники. На них выжидающе смотрели несколько сотен маленьких лиц. Пещеру наполнил шепот. А Саймон с недоумением уставился на освободившийся проход.

– Ну, вроде все понятно, – проворчал Эйстан, тихонько подтолкнув Саймона в спину. – Иди, парень.

– Мы все должны подойти, – вмешался Джирики.

Он сделал несколько странных жестов, показавших, что Саймон должен быть первым.

Казалось, шепот стал громче, а запах выделанных шкур сильнее, когда Саймон направился к королю и королеве…

«Или Пастырю и Охотнице, – напомнил он себе. – Или как там еще…»

Внезапно воздух в пещере стал каким-то невероятно плотным, и Саймон почувствовал, что задыхается. Он попытался сделать глубокий вдох и споткнулся – лишь сильная рука Эйстана, схватившая его за плащ, не дала ему упасть. Когда Саймон приблизился к возвышению, он на мгновение остановился, глядя в пол, и только после этого поднял глаза на сидевших на помосте правителей кануков. Свет ламп его ослепил, и он вдруг почувствовал гнев, хотя и сам не понимал, на кого. Он ведь только сегодня поднялся с постели? Чего еще они могли ждать? Что он прямо сразу подпрыгнет и начнет убивать драконов?

«Они выглядят странным образом похожими друг на друга», – подумал Саймон об Уамманаке и Нануике, ему даже показалось, что они близнецы. Впрочем, он сразу понял, кто из них кто: Уамманак находился слева от Саймона, у него была редкая борода, заплетенная в длинную косичку, украшенную красным и синим ремешками. Волосы были также заплетены, уложены сложными петлями на голове и закреплены гребнями из черного блестящего камня. Маленькими пальцами одной руки он поглаживал бороду, а в другой сжимал символ своей власти, толстое тяжелое копье всадника с крюком на конце.

Его жена – если в Икануке все было устроено именно так – держала прямое копье, более тонкое смертельное оружие с каменным, остро заточенным наконечником. Длинные черные волосы, уложенные в высокую прическу, удерживало множество резных костяных гребней. Из-под полуопущенных век на пухлом лице блестели холодные глаза, подобные гладко отполированному камню. Саймон вспомнил, что ее называют Охотница, и ему стало не по себе. Уамманак выглядел куда менее угрожающим. Тяжелое лицо Пастыря казалось погруженным в дремоту, однако в его взгляде чувствовалась хитрость.

После недолгой паузы, когда стороны изучали друг друга, на лице Уамманака появилась широкая улыбка, обнажившая желтые зубы, и его глаза едва не исчезли в складках кожи. Он вытянул обе ладони в сторону гостей, а потом сложил их вместе и заговорил на гортанном языке троллей.

– Он говорит, что приветствует тебя в Чидсик Аб Лингите и Икануке, горах троллей, – перевел Джирики.

Следом заговорила Нануика, и ее речь показалась Саймону более взвешенной, чем у Уамманака, но столь же непонятной. Джирики выслушал ее очень внимательно.

– Охотница также тебя приветствует. Она говорит, что ты довольно высокий, но, если ее знания о людях атку верны, то ты кажешься слишком молодым для убийцы дракона, несмотря на белую прядь волос. Атку – так тролли называют обитателей долин, – негромко добавил ситхи.

Саймон некоторое время смотрел на королевскую чету.

– Скажи им, что я благодарен им за прием, или что там еще положено говорить. И, пожалуйста, объясни, что я не убивал дракона – скорее всего, лишь ранил – и только для того, чтобы защитить своих друзей, именно так поступал Бинабик из Иканука во многих других случаях.

Когда Саймон закончил произносить свою длинную речь, он задохнулся, и у него закружилась голова. Пастырь и Охотница, которые с любопытством смотрели на него, пока он говорил, слегка нахмурились при упоминании имени Бинабика, а потом выжидательно взглянули на Джирики.

Ситхи немного помолчал, собираясь с мыслями, и начал быстро переводить слова Саймона на язык троллей. Уамманак с некоторым недоумением кивал. Нануика слушала с неподвижным лицом. Когда Джирики закончил, она бросила короткий взгляд на супруга и снова заговорила.

Если судить по переводу, то она не услышала упоминания имени Бинабика. Она выказала восхищение храбростью Саймона, а потом добавила, что они давно стараются всячески избегать горы Урмшейм – она назвала ее Ийджарджук. Теперь, продолжала она, пришло время исследовать западную часть гор, ведь дракон, даже если он уцелел, почти наверняка скрылся в глубинах, чтобы попытаться исцелить свои раны.

Казалось, речь Нануики вызвала раздражение у Уамманака. Как только Джирики закончил переводить, Пастырь заявил, что сейчас не время для подобных приключений, ведь тяжелая зима только что закончилась, и злые крухоки – риммеры – продолжают вести себя агрессивно. Однако он поспешил добавить, что Саймон и его спутники, другие обитатели равнин и почитаемый Джирики могут оставаться так долго, как пожелают, в качестве почетных гостей, и, если он или Нануика могут что-то сделать, чтобы облегчить их жизнь, им нужно лишь попросить.

Еще до того, как Джирики закончил переводить его речь на вестерлинг, Саймон начал переминаться с ноги на ногу, ему захотелось поскорее ответить.

– Да, – сказал он Джирики, – они могут кое-что сделать. Им по силам освободить Бинабика и Слудига, моих спутников. Освободить моих друзей, если вы хотите оказать нам услугу! – громко сказал он, поворачиваясь к закутанной в меха паре, которые непонимающе на него смотрели.

Когда Саймон повысил голос, толпа троллей вокруг начала с тревогой перешептываться. Саймон с опаской подумал, не зашел ли он слишком далеко, но ему уже было все равно.

– Сеоман, – ответил ему Джирики, – я обещал себе, что буду точно переводить твою речь, но сейчас я хочу, чтобы ты оказал услугу мне и позволил не переводить твою просьбу. Пожалуйста.

– Почему?

– Пожалуйста. В качестве одолжения. Я объясню позднее; а сейчас я прошу тебя мне верить.

Гневные слова слетели с губ Саймона прежде, чем он успел взять себя в руки.

– Ты хочешь, чтобы я бросил друга, оказав тем самым услугу тебе? Разве я не спас тебе жизнь? Разве не получил от тебя Белую стрелу? Кто и кому здесь делает одолжения?

Еще не закончив последнее предложение, Саймон пожалел о сказанном, ему вдруг показалось, что он создал непреодолимый барьер между собой и принцем ситхи. Он встретил горящий взгляд Джирики. Тролли вокруг них начали волноваться, они о чем-то нервно переговаривались, чувствуя, как резко возросло напряжение.

Ситхи опустил глаза.

– Мне стыдно, Сеоман, – сказал он. – Я попросил у тебя слишком многого.

Теперь уже Саймон почувствовал себя камнем, быстро погружающимся в мутную воду. Слишком быстро. Ему требовалось многое осмыслить и больше всего сейчас хотелось просто лежать и ни о чем не думать.

– Нет, Джирики, – выпалил он. – Это мне стыдно. Мои слова настоящий позор. Я идиот. Спроси у них, могу ли я поговорить с ними завтра. Я чувствую себя больным.

Внезапно у него безумно закружилась голова, и вдруг показалось, будто каменная пещера закачалась. Свет в масляных лампах начал мерцать, словно поднялся сильный ветер. Колени Саймона подогнулись, но Эйстан успел его подхватить и помог удержаться на ногах.

Джирики быстро повернулся к Уамманаку и Нануике. Толпа троллей оцепенела. Неужели рыжий, похожий на аиста обитатель долин мертв? Быть может, такие тонкие ноги не могут долго выдерживать его вес, как предполагали некоторые? Но тогда почему двое других обитателей долин продолжают стоять? Многие недоуменно покачивали головами, шепотом обмениваясь предположениями.

– Нануика, обладающая острым взглядом, и Уамманак, что уверенно правит своим народом: юноша все еще не оправился от болезни, он очень слаб, – тихо проговорил Джирики. Тролли, для которых его едва слышная речь стала неожиданностью, подались вперед. – Я прошу покровительства у вашего народа, опираясь на давнюю дружбу между нашими расами.

Охотница склонила голову и слегка улыбнулась.

– Говори, Старший брат, – сказала она.

– У меня нет права вмешиваться в ваше правосудие, и я не стану этого делать. Однако я прошу, чтобы суд над Бинабиком из Минтахока был отложен до того момента, когда его спутники – в том числе юноша Сеоман – смогут высказаться в его пользу. Такая же просьба относительно риммера, Слудига. И я прошу об этом именем Лунной женщины и наших общих корней. – Джирики слегка поклонился, но при этом двигалась только верхняя часть его тела.

Он не выказал ни малейшего подобострастия.

Уамманак постучал по древку копья пальцами, с тревогой посмотрел на Охотницу, затем кивнул.

– Мы не можем тебе отказать, Старший брат, – сказал он. – Так тому и быть. Мы подождем еще два дня, пока юноше не станет лучше, – но, даже если этот странный молодой человек принесет в своей седельной сумке зубастую голову Игьярдука, это не изменит того, что должно быть. Бинабик, ученик Поющего, совершил ужасное преступление.

– Да, так мне сказали, – ответил Джирики. – Но не только храбрые сердца кануков принесли им уважение ситхи. Мы также ценим доброту троллей.

Нануика коснулась гребней, скреплявших ее волосы, и ее взгляд оставался жестким.

– Добрые сердца не могут отменить справедливый закон, принц Джирики, иначе все потомки Седды – ситхи и смертные – вернутся обнаженными в снег. Бинабик должен получить свой приговор.

Принц Джирики кивнул, еще раз коротко поклонился и повернулся, собираясь уйти. Эйстан наполовину нес, наполовину поддерживал спотыкавшегося Саймона, когда они вместе шли через пещеру, сквозь строй любопытных троллей, обратно на холодный ветер.

Глава 2. Маски и тени

Огонь вспыхивал и затухал, снежинки кружились и мгновенно исчезали в пламени. Деревья вокруг по-прежнему озаряли оранжевые сполохи, но костер уже почти догорел. За хрупким барьером света терпеливо ждали своего часа холод и тьма.

Деорнот поднес ладони поближе к уголькам и постарался не обращать внимания на мощное живое присутствие леса Альдхорт, переплетенные ветви которого не позволяли видеть небо и звезды над головой, а окутанные туманом стволы мрачно раскачивались под холодным, не стихавшим ветром. Джошуа сидел напротив, глядя мимо огня в недружелюбную темноту; красные отблески костра отражались на худощавом лице принца, искаженном в молчаливой гримасе. Сердце Деорнота рвалось к принцу, но сейчас ему было трудно смотреть на Джошуа. Он отвел взгляд в сторону, стиснув замерзшие пальцы, словно так мог избавиться от страданий – своих, своего господина и всех остальных членов небольшого жалкого отряда.

Кто-то застонал рядом, но Деорнот не поднял головы. Многие из его спутников страдали, а маленькая служанка с ужасной раной на шее и Хелмфест, один из людей лорда констебля, которого укусило в живот жуткое существо, вряд ли переживут эту ночь.

Их неприятности не закончились, когда они выбрались из разрушенного замка Джошуа в Наглимунде. Когда отряд принца преодолевал последние разбитые ступени Стайла, они подверглись яростной атаке. Всего в нескольких ярдах от опушки Альдхорта земля вспучилась, и тишину фальшивой ночи, принесенной бурей, нарушили пронзительные вопли.

Со всех сторон их атаковали копатели – буккены, как их называл молодой Изорн, который истерически выкрикивал это слово, нанося мощные удары мечом. Несмотря на страх, сын герцога убил многих врагов, однако он и сам получил дюжину поверхностных ранений от острых зубов копателей и их грубых зазубренных ножей. И о них не следовало забывать: в лесу даже небольшие царапины часто начинали гноиться.

Деорнот принялся ерзать на своем месте. Отвратительные маленькие существа цеплялись за его руку, точно крысы. От удушающего страха он едва не отрубил себе кисть, чтобы избавиться от верещавших уродов. Даже сейчас одна только мысль о них заставила его содрогнуться. Он потер пальцы, вспоминая схватку.

Наконец измученному отряду Джошуа удалось прорваться сквозь ряды врага, и они побежали к лесу. Странно, но угрожающая линия деревьев сулила защиту. Толпа копателей, имевших огромное превосходство в численности, не осмелилась преследовать людей.

«Быть может, у леса есть какая-то сила, не позволившая буккенам продолжить атаки? – подумал Деорнот. – Или, что более вероятно, в лесу обитают существа еще более опасные, чем сами копатели?»

Во время бегства им пришлось оставить за собой пять разорванных тел, еще совсем недавно бывших человеческими существами. Теперь отряд принца состоял из дюжины человек, но, судя по хриплому дыханию солдата по имени Хелмфест, лежавшего под плащом у костра, очень скоро их станет еще меньше.

Леди Воршева вытирала кровь с мертвенно-бледной щеки Хелмфеста. Ее отрешенное лицо напомнило Деорноту безумца, которого он однажды видел на городской площади Наглимунда, тот переливал воду из одной чашки в другую, не проливая ни капли. Ухаживать за умиравшим молодым человеком было столь же бесполезно – Деорнот в этом не сомневался, и по темным глазам Воршевы видел, что она все понимает.

Принц Джошуа обращал внимания на Воршеву не больше, чем на остальных членов своего измученного отряда. Несмотря на ужас и усталость, которую она разделяла вместе с остальными, Воршеву сердило невнимание принца. Деорнот давно наблюдал за сложными отношениями Джошуа и Воршевы, но и сам не знал, как к ним относиться. Иногда он воспринимал женщину из клана тритингов как досадную помеху, мешавшую принцу выполнять свои обязанности; в другие моменты жалел Воршеву, чья искренняя страсть заставляла ее терять терпение. Джошуа мог быть раздражающе осторожным и внимательным, но даже в лучшие времена был склонен к меланхолии. Деорнот понимал, что жить с принцем и любить его очень непросто.

Старый шут Тайгер и арфист Санфугол о чем-то печально разговаривали рядом. Пустой мех от вина лежал между ними; больше у них ничего не осталось. Тайгер только что допил последние капли и в ответ услышал обидные слова от своего спутника. Шут пил, сердито моргая слезящимися глазами, точно старый петух, пытающийся отогнать соперника.

Единственными людьми, которые занимались чем-то полезным, оказались герцогиня Гутрун, жена Изгримнура, и отец Стрэнгъярд, архивариус из Наглимунда. Гутрун разрезала в нескольких местах подол своего парчового платья и шила грубые штаны, в которых было удобнее продираться сквозь кустарник Альдхорта. Стрэнгъярд, оценивший разумность ее действий, резал затупившимся ножом Деорнота сутану.

Рядом с отцом Стрэнгъярдом сидел погрузившийся в раздумья риммер Эйнскалдир; между ними лежало окутанное тенями неподвижное тело маленькой служанки, чье имя Деорнот не мог вспомнить. Она убежала вместе с ними из дворца и все время тихо плакала, пока они пробирались по подземному ходу.

Плакала до тех пор, пока до нее не добрались копатели. Они цеплялись за ее шею, как собаки за кабана, даже после того, как клинки рассекали их тела. Теперь она больше не плакала. Она лежала совершенно неподвижно и отчаянно боролась за жизнь.

Деорнот содрогнулся – на него накатила волна ужаса. Милосердный Усирис, какие грехи они совершили, чтобы получить такое жестокое наказание? За что так страшно пострадали жители Наглимунда?

Он с трудом подавил панику, понимая, что она отражается на его лице, после чего огляделся по сторонам. Никто не обращал на него внимания, слава Усирису, никто не видел его позорного страха. Нет, так нельзя. В конце концов, Деорнот был рыцарем. Он испытал гордость, когда рука принца в латной рукавице легла на его голову, а он произносил слова клятвы. Он мечтал испытать чистый ужас схватки с человеческими врагами – а не с маленькими верещащими копателями или норнами, чьи мертвенно-бледные лица ничего не выражали, когда они уничтожали замок Джошуа. Как можно бороться с далекими детскими страхами, которые так неожиданно ожили?

Должно быть, наконец наступил судный день. Другого объяснения быть не могло. Быть может, они все-таки сражались с живыми существами – у них текла кровь, они умирали, разве такое бывает с демонами? – тем не менее, то были силы тьмы. И последние дни явили людям правду.

Как ни странно, но Деорнот ощутил прилив сил. В конце концов, разве не истинное призвание рыцаря защищать своего господина и страну от врагов, как призрачных, так и настоящих? Разве священник не говорил об этом перед бдением при введении Деорнота во владения? Он постарался задвинуть трусливые мысли подальше – туда, где им и следовало находиться. Деорнот всегда гордился умением сохранять спокойное лицо, своим медленным и взвешенным гневом и потому чувствовал себя комфортно рядом со сдержанным принцем. Только взяв под контроль свои чувства, Джошуа мог вести людей за собой.

Деорнот подумал о Джошуа, бросил мимолетный взгляд в его сторону и сразу почувствовал, как возвращается тревога. Казалось, броня терпения Джошуа треснула, слишком серьезным оказалось оказанное на него давление. Джошуа смотрел в пустоту, где продолжал завывать ветер, его губы безмолвно шевелились, он о чем-то беседовал сам с собой; лоб хмурился в мучительной концентрации.

Смотреть на него было слишком трудно.

– Принц Джошуа, – тихо позвал Деорнот. Принц закончил безмолвный разговор, но не посмотрел в сторону молодого рыцаря. Деорнот сделал новую попытку: – Джошуа?

– Да, Деорнот? – наконец, ответил принц.

– Милорд, – начал рыцарь, но понял, что ему нечего сказать. – Милорд, мой добрый господин…

Деорнот прикусил нижнюю губу, надеясь, что в последний момент его усталый разум посетит вдохновение, но Джошуа внезапно подался вперед, продолжая смотреть в темноту, которая начиналась за освещенными алыми отблесками костра деревьями.

– Что это? – с тревогой спросил Деорнот.

Изорн, дремавший у него за спиной, проснулся с невнятным криком при звуке голоса друга. Деорнот нащупал рукоять меча и, привстав, обнажил его.

– Тихо, – сказал Джошуа, поднимая руку.

Волна страха прокатилась по лагерю. Несколько секунд ничего не происходило, а потом и остальные услышали, как что-то ломилось через подлесок, неподалеку от круга света костра.

– Опять эти существа! – шепот Воршевы перешел в неуверенный крик.

Джошуа повернулся к ней, крепко сжал ее руку и резко ее встряхнул.

– Тихо, ради бога, тише!