Было трудно не заметить, что теперь они двигались в западном направлении, потому что косые лучи солнца светили им практически в глаза. Иногда ослепительная вспышка проникала сквозь полог листвы, и Саймон на мгновение замирал, любуясь сверкающими точками, танцевавшими среди деревьев. Через некоторое время он спросил у Бинабика, почему они идут на запад.

– Да, да, – ответил тролль, – мы направляемся в сторону Кнока, но сегодня мы до него не доберемся. Так что скоро мы разобьем лагерь и поедим.

Саймон обрадовался, но не смог удержаться от вопроса – в конце концов, это ведь и его приключение.

– А что такое Кнок?

– О, это совсем не опасно, Саймон. Просто место, где южные предгорья Вилдхельма спускаются, превращаясь в седловину, и там можно без проблем покинуть густой и небезопасный лес, чтобы дальше направиться к Дороге Вилдхельм. Но, как я уже сказал, сегодня мы туда не попадем. Давай посмотрим, где лучше разбить лагерь.

Через несколько фарлонгов они нашли подходящее местечко: скопление больших камней на пологом берегу лесной речушки. Вода с мелодичным журчанием текла мимо, с шумом огибала упавшие с деревьев кривые ветки и наконец исчезала в зарослях кустарника несколькими ярдами ниже. Осины с зелеными монетками листьев тихонько шелестели на легком вечернем ветерке.

Они быстро сделали круг для костра из сухих камней, найденных на берегу речушки. Казалось, Кантаку заворожило их занятие, она подскакивала к ним, рычала и пыталась укусить камни, которые они старательно расставляли по кругу. Очень скоро Бинабик развел огонь, бледный, точно призрачное пламя, в последних ярких лучах уходившего дня.

– А теперь, Саймон, – сказал Бинабик, отпихнув назойливую Кантаку, которая неохотно уселась рядом, – наступило время охоты. Давай найдем подходящую ужинную птицу, и я покажу тебе пару хитрых трюков. – Он потер руки.

– А как мы их поймаем? – Саймон посмотрел на Белую Стрелу, зажатую в грязной и потной руке. – Будем бросать ее в них?

Бинабик рассмеялся и хлопнул себя по колену.

– Ты такой забавный ученик повара! Нет, нет, я сказал, что покажу тебе хитрые трюки. Видишь ли, там, где я живу, сезон охоты на птиц очень короткий, когда наступает длинная, холодная зима, никаких птиц нет совсем, кроме летающих за облаками снежных гусей, которые мимо наших гор направляются к себе на родину, в Северо-восточные Пустоши. Но во время моих странствий я побывал в южных странах, где охотятся и едят только птиц. Там я научился кое-каким полезным вещам.

Бинабик взял с земли свой посох и поманил Саймона за собой. Кантака тут же вскочила, но тролль замахал на нее руками.

– Хиник айа, подружка, – ласково сказал он ей. Она пошевелила ушами и как будто нахмурила серые брови. – Нам предстоит миссия, которая потребует от нас скрытности, а твои большие лапы не слишком нам помогут. – Волчица отвернулась и снова растянулась возле костра. – Впрочем, она может двигаться совершенно, абсолютно бесшумно, – сообщил тролль Саймону, – но только когда сама захочет.

Они перешли ручей, направились в заросли кустарника и вскоре снова оказались в густом лесу; журчание воды у них за спиной превратилось в тихий шепот. Бинабик присел на корточки и предложил Саймону последовать его примеру.

– Теперь поработаем, – сказал он, резко повернул свой посох, и Саймон с удивлением увидел, что он распался на две части. Короткая являлась рукоятью ножа, лезвие которого пряталось в пустом отделении более длинной части.

Тролль повернул длинный сегмент, чтобы он занял вертикальное положение, и потряс его – на землю выпал кожаный мешочек. Он снял маленькую крышечку на другом конце, и у него получилась полая трубка. Саймон пришел в такой восторг, что громко рассмеялся.

– Здорово! – вскричал он. – Прямо как трюк фокусника.

Бинабик с серьезным видом кивнул:

– Сюрпризы маленькими порциями – это кредо кануков, вот так!

Он взял нож вертикально за цилиндрическую костяную ручку, быстро вставил его в полую трубку и тут же вынул. Еще одна костяная трубка частично выскочила наружу, Бинабик пальцами вытащил ее до конца и поднял вверх, показывая Саймону, который заметил на одной стороне ряд дырочек.

– Это… флейта?

– Флейта, да. Хороший ужин должна сопровождать музыка, согласен? – Бинабик отложил инструмент в сторону и кончиком ножа несколько раз потыкал в мешочек. Тот развернулся, и Саймон увидел спрессованный комок чесаной шерсти и еще одну тонкую трубку размером не больше пальца.

– Чем дальше, тем меньше, верно?

Тролль открутил крышечку и показал Саймону ее содержимое – плотно уложенный набор крошечных костяных или сделанных из зубов какого-то животного иголок. Саймон протянул руку, собираясь потрогать одну из них, но Бинабик быстро убрал трубку.

– Пожалуйста, нет, – сказал он. – Только смотри. – Он вытащил одну иголочку большим и согнутым указательным пальцами, поднял так, чтобы на нее упал умирающий свет дня, и Саймон увидел, что острый кончик смазан чем-то черным и липким.

– Яд? – выдохнул он, и Бинабик с серьезным видом кивнул, но в глазах у него Саймон заметил намек на возбуждение.

– Разумеется, – подтвердил Бинабик. – Однако он не на всех дротиках. Для того чтобы убить маленькую птицу, он не нужен, кроме того, оказывает неприятное воздействие на мясо, но остановить медведя или другое крупное и разозленное животное обычным крошечным дротиком невозможно.

Он убрал смазанную ядом иголочку на место и вынул другую, чистую.

– Ты убил медведя этой штукой? – спросил Саймон с восхищением.

– Да, я это сделал, но мудрый тролль никогда не будет болтаться рядом с медведем, дожидаясь, когда тот поймет, что умер. Понимаешь ли, яд действует не мгновенно. Очень большие они животные.

Пока Бинабик говорил, он оторвал и расправил острием ножа кусочек грубой шерсти, его пальцы работали быстро и уверенно, так же, как у горничной Сарры с верхних этажей, когда она чинила одежду. Но прежде чем уютное, домашнее воспоминание призвало целую компанию своих друзей, внимание Саймона снова привлек Бинабик, который принялся наматывать нити на основание дротика, накладывая их друг на друга, пока конец не превратился в мягкий шерстяной шарик. Закончив, он убрал дротик в посох. Остальные иголки Бинабик завернул в мешочек, где они хранились, засунул его за пояс и протянул Саймону остатки разобранного посоха.

– Будь добр, понеси его немного, – сказал он. – Я не вижу здесь много птиц, хотя они довольно часто появляются неожиданно, чтобы полакомиться насекомыми. Это возможно, что нам придется смириться с белкой – только не подумай, будто они невкусные, – поспешно добавил Бинабик, когда они перебрались через поваленное дерево. – Но охота на маленьких птиц требует деликатности и опыта. Думаю, меня так невероятно трогает то, как они летают, а еще – как быстро останавливаются их крошечные сердечки.



Позже, весенним вечером, наполненным шепотом листьев, когда Саймон и маленький тролль отдыхали у костра, наслаждаясь ужином – им удалось поймать двух голубей и жирную белку, – Саймон задумался над словами Бинабика, размышляя над охватившими его странными чувствами – он почти не понимал тролля, и все равно тот ему очень нравился. И как мог Бинабик испытывать нежность к существу, которое собирался убить?

«Я точно не чувствовал ничего подобного к тому мерзкому леснику, – подумал он. – Скорее всего, он убил бы меня так же быстро, как плененного им ситхи».

Но так ли это? Зарубил бы он его своим топором? Возможно, и нет: ведь он считал, что ситхи демон. А еще он повернулся к Саймону спиной, чего не стал бы делать, если бы его опасался.

«Интересно, была ли у него жена? – неожиданно подумал Саймон. – И дети? Но ведь он был плохим, злым человеком. Однако и у плохих людей бывают дети – например, у короля Элиаса есть дочь. Стала бы она горевать, если бы кто-то убил ее отца? Я – точно нет. И я совсем не переживаю, что тот лесник умер, – но я бы посочувствовал его родным, если бы они нашли его тело, брошенное в лесу. Надеюсь, он жил без семьи, в полном одиночестве в лесу… да, в лесу…»

Саймон вздрогнул и резко выпрямился, охваченный страхом. Он чуть было не уснул, одинокий и беззащитный… нет, с ним Бинабик, который сидел спиной к берегу и что-то мурлыкал себе под нос. Неожиданно Саймон почувствовал невероятную благодарность за то, что маленький тролль рядом.

– Спасибо тебе… за ужин, Бинабик.

Тролль повернулся и взглянул на него, и уголки его губ тронула мимолетная улыбка.

– Я был счастлив тебя накормить. Итак, ты видел, на что способны духовые трубки южан, может, захочешь научиться ими пользоваться?

– Конечно!

– Очень хорошо. Завтра я тебе покажу, возможно, тогда ты сможешь добывать нам ужин?

– Как долго… – Саймон подобрал с земли ветку и принялся ворошить угли в костре. – Сколько еще мы будем путешествовать вместе?

Тролль закрыл глаза, откинулся назад и запустил руку в густые черные волосы.

– Думаю, некоторое время будем, по крайней мере. Ты ведь направляешься в Наглимунд, правильно? Ну я уверен, что большую часть пути я пройду вместе с тобой. Как ты считаешь, это честно?

– Да!.. М-м-м, да. – Саймон почувствовал себя намного лучше, тоже откинулся назад и пошевелил голыми пальцами ног около углей.

– Однако, – сказал Бинабик, – я по-прежнему не понимаю, почему ты хочешь туда попасть. Я слышал разговоры, что гарнизон крепости Наглимунд готовится к войне. А еще до меня доходили слухи, что Джошуа-принц – о чьем исчезновении знают даже в самых отдаленных местах, в которых я побывал, – возможно, там скрывается и готовится выступить против своего брата-короля. Разве ты не знал всего этого? И зачем, если мне позволено будет спросить, ты туда идешь?

Ощущение покоя и мира, которое наполняло Саймона, мгновенно испарилось. «Бинабик маленький, – выругал он себя, – но не глупец!» Он заставил себя сделать несколько глубоких вдохов, прежде чем ответить.

– Я почти ничего про это не знаю, Бинабик. Мои родители умерли, и… у меня в Наглимунде есть друг, он арфист.

«Относительная правда, но убедительная ли?»

– Хм-м-м. – Бинабик так и не открыл глаз. – Наверное, есть места и получше, куда можно направиться, по сравнению с крепостью, готовящейся к осаде. И все же ты показал смелость, когда пустился в путь в одиночку. «Храбрые и глупые живут в одной пещере» – так говорят у нас. Возможно, если место, куда ты идешь, перестанет казаться тебе привлекательным, ты мог бы поселиться с кануками? Представляешь, каким невероятно высоким троллем ты будешь?

Бинабик рассмеялся, точнее, глупо захихикал голоском тоненьким, как у бранящейся белки. Саймон, который был ужасно напряжен и нервничал, не выдержал и тоже расхохотался.



Огонь прогорел до тускло сиявших угольков, и лес вокруг превратился в бесконечное, непроглядное скопление мрака. Саймон поплотнее закутался в плащ, Бинабик рассеянно водил пальцами по дырочкам флейты, глядя в бархатную заплатку неба, которая проглядывала сквозь деревья.

– Смотри! – вдруг сказал он, показывая флейтой куда-то в ночь. – Видишь?

Саймон придвинул голову к голове тролля, но не увидел на небе ничего, кроме редкой процессии звезд.

– Я ничего не вижу.

– Разве ты не видишь Сеть?

– Какую такую сеть?

Бинабик наградил его странным взглядом.

– Вас что, ничему не учат в вашем квадратном замке? Сеть Мезумииру.

– А это кто?

– Ох-хо-хо! – Бинабик откинул голову назад. – Звезды. Те, что сияют сейчас у тебя над головой, это и есть Сеть Мезумииру. Говорят, она раскидывает ее, чтобы поймать мужа Исики, который сбежал. Мы, кануки, называем ее Седда, Темная Мать.

Саймон посмотрел на тусклые точки на небе; казалось, будто толстая черная завеса, отделявшая Светлый Ард от мира, где царит свет, стала совсем тонкой. Прищурившись, он увидел, что звезды расположены в форме веера.

– Они такие бледные.

– Ты прав, небо затянуто облаками. Говорят, что Мезумииру нравится, когда оно такое, иначе яркое сияние драгоценных камней, из которых сделана ее сеть, предупредит Исики о погоне. Впрочем, ночи часто бывают не слишком ясными, а она его так и не поймала…

Саймон прищурился:

– Мезза… Мезо…

– Мезумииру. Мезумииру, Лунная Женщина.

– Но ты сказал, что твой народ называет ее… Седда?

– Верно. Она мать всего на свете, так верят кануки.

Саймон на мгновение задумался.

– Тогда почему вы зовете ее… – Он показал на звезды. – «Сеть Мезумииру»? Почему не «Сеть Седды»?

Бинабик улыбнулся и приподнял одну бровь.

– Хороший вопрос. На самом деле мой народ как раз так и называет эти звезды… точнее, мы говорим: «Одеяло Седды». Но я много странствую и узнаю другие прозвания, в конце концов, ведь ситхи пришли сюда первыми и давным-давно дали имена звездам.

Тролль несколько мгновений смотрел вместе с Саймоном на черную крышу мира.

– Я знаю, – неожиданно воскликнул он. – Я буду петь тебе песню Седды… или небольшую ее часть. На самом деле это очень, очень длинная песня. Мне начать пение?

– Да! – Саймон еще сильнее закутался в плащ. – Спой, пожалуйста!

Кантака, которая тихонько посапывала, положив голову на ноги тролля, вдруг проснулась, глухо зарычала и принялась оглядываться по сторонам. Бинабик тоже стал вертеться на своем месте и, прищурившись, всматриваться в темноту за кругом костра. Через мгновение Кантака, очевидно, решила, что все в порядке, начала толкать тролля большой головой, чтобы он занял более удобное для нее положение, улеглась и закрыла глаза. Бинабик погладил ее, взял флейту и выдал несколько пробных нот.

– Я хочу, чтобы ты понял, – проговорил он, – что это совсем короткая часть очень длинной песни. Я объясню то, что будет тебе непонятно. Мужа Седды ситхи называют Исики, а мой народ – Киккасут. Он Король птиц…

И тролль торжественно, нараспев заговорил высоким, неожиданно мелодичным, подобным ветру среди горных вершин, голосом. В конце каждой строки он останавливался и проигрывал несколько пронзительных нот на флейте.

Вода течетМимо пещеры Тохука,Сияющей небесной пещеры.Седда прядет,Темная дочь Повелителя неба,Бледная, черноволосая Седда.Король птиц летитПо звездной тропинке,Ярко сверкающей тропинке,И видит Седду.Киккасут видит ееИ клянется, что она будет ему принадлежать.«Отдай мне свою дочь.Дочь, которая прядет.Прядет тонкую нить», —Крикнул тогда Киккасук:«Я одену ее в великолепныеЯркие перья!»Тохук, он слушает,Слышит красивые слова,Слова богатого Короля птиц.Он думает про честьИ соглашается отдать Седду.Старый, жадный Тохук.

– Итак, – начал объяснять Бинабик обычным голосом, – старый Тохук, Повелитель неба, продает свою дочь за красивый плащ из перьев, из которого собирается делать облака. А Седда отправляется со своим обретенным мужем в его страну за горами, где становится Королевой птиц. Но в их браке нет счастья. Очень скоро Киккасут, он перестает обращать на Седду внимание и приходит домой, только чтобы поесть или наброситься на жену с проклятиями. – Тролль тихонько рассмеялся и вытер конец флейты о меховой воротник. – О Саймон, это всегда такая длинная история… Итак, Седда идет к одной мудрой женщине, и та говорит ей, что она сможет вернуть блуждающее сердце Киккасута, если родит ему детей.

При помощи амулета, сделанного из костей, цветов камнеломки и черного снега, который ей дала мудрая женщина, Седда беременеет, и на свет появляется девять детей. Киккасут узнает новость и отправляет жене послание, где сообщает, что намерен в ближайшее время приехать и забрать детей, он вырастит их, как птиц, чтобы Седда не превратила их в бесполезных лунатиков.

Когда Седда это услышала, она спрятала двоих самых маленьких детей. Приезжает Киккасут, чтобы забрать остальных, и спрашивает, что случилось с двумя малышами. Седда говорит ему, что они заболели и умерли. Киккасут уходит от нее, и она его проклинает.

И Бинабик снова запел:

Киккасут улетает,А Седда, она плачет,Плачет об утратеВсех своих детей,Кроме спрятанных двоих,Лингита и Яаны.Внуки Повелителя неба,Близнецы Лунной женщины,Тайные и бледныеЯана и ЛингитСпрятались от своего отца,Седда сделала их бессмертными…

– Понимаешь, – перебил самого себя Бинабик, – Седда не хотела, чтобы ее дети умирали, как птицы и животные. Ведь, кроме них, у нее никого не было…

Седда горюет,Одинокая и обманутая,И задумывает месть.Она берет яркие украшения,Дар любви Киккасута,И сплетает их вместе.Темная Седда поднимаетсяНа самую вершину горыИ набрасывает на ночное небоСотканное ею одеяло —Ловушку для мужа,Укравшего у нее детей…

Бинабик некоторое время наигрывал на флейте мелодию, покачивая головой из стороны в сторону. Затем он ее отложил.

– Это требующая огромных усилий длинная песня, Саймон, но она рассказывает о самых важных вещах. Дальше в ней говорится про детей Седды, Лингита и Яану, которым приходится выбирать между Смертью Луны и Смертью Птицы – луна, что ты видишь, умирает, но возвращается в своем прежнем величии. Птицы умирают, оставляя вылупившихся птенцов, и те живут после них. Мы, тролли, думаем, что Яана выбрала путь Смерти Луны и стала Матриархом – это слово означает «бабушка» – Матриархом ситхи. Смертные, ты и я, друг Саймон, являются потомками Лингита. Но песня очень-очень длинная, длинная… хочешь услышать еще потом, через некоторое время?

Саймон не ответил. Песня луны и нежное касание оперенного крыла ночи его убаюкали, и он заснул.

Глава 19

Кровь святого Ходерунда

♕

Саймону казалось, что всякий раз, когда он открывал рот, чтобы что-то сказать или просто сделать вдох, в него мгновенно набивались листья. И не важно, как старательно он отворачивал голову или наклонялся, ему не удавалось спастись от веток, которые цеплялись за его лицо, точно жадные детские руки.

– Бинабик! – жалобно взвыл он. – Почему мы не можем вернуться на дорогу? Я скоро превращусь в мелкие кусочки Саймона!

– Ты слишком много жалуешься. Скоро мы повернем в сторону дороги.

Саймона безумно раздражало то, как маленький тролль ловко пробирался между нависавшими над ними ветками. Хорошо ему говорить: «Перестань жаловаться!» Лес становился гуще, а Бинабик, будто угорь, скользил между деревьями, цепляясь за кустарник, в то время как Саймон с жутким шумом тащился сзади. Даже Кантака легко бежала рядом, оставляя за собой зеленую рябь. Саймону казалось, что к нему липнет половина Альдхорта, швырявшего в него сломанные ветки и острые колючки.

– Почему мы это делаем? Наверняка, если бы мы шли по дороге вдоль границы леса, получилось бы не дольше, чем сейчас, когда мне дюйм за дюймом приходится продираться сквозь кусты и ветки.

Бинабик свистнул, подзывая волчицу, которая на мгновение скрылась из вида, она почти сразу появилась, и тролль подождал, когда Саймон его догонит.

– Ты совершенно прав, Саймон, – сказал он, когда юноша наконец, едва переставляя ноги, к нему подошел. – Более длинная дорога может занять столько же времени, но… – Он назидательно поднял вверх короткий палец, – имеются другие соображения.

Саймон знал, что должен задать вопрос, но не стал этого делать – тяжело дыша, он стоял рядом с маленьким троллем и изучал свои свежие царапины. Бинабик понял, что Саймон не заглотил наживку, и улыбнулся.

– «Почему? – с любопытством спрашиваешь ты. – Какие соображения?» Ответы вокруг тебя, повсюду. На каждом дереве и под каждым камнем. Почувствуй! Обрати внимание на запахи!

Саймон с несчастным видом принялся оглядываться по сторонам, но увидел только деревья и кусты с колючками. И еще деревья. Он застонал.

– О нет, нет и нет, у тебя вообще не осталось никакой способности к восприятию? – вскричал Бинабик. – Чему только тебя учили в уродливом каменном муравейнике, в этом… замке?

Саймон поднял голову.

– Я не говорил, что жил в замке.

– Твое поведение указывает на это с несомненной определенностью. – Бинабик быстро повернулся лицом к едва заметной оленьей тропе, по которой они шли. – Понимаешь ли, – продолжал он драматическим голосом, – земля является книгой, и ты должен уметь ее читать. Даже самые мелкие мелочи, – он самодовольно ухмыльнулся, – рассказывают свою историю. Деревья, листья, мох и камни, на всех написаны невероятно интересные вещи…

– О Элизия, только не это. – Саймон застонал, плюхнулся на землю и уронил голову на колени. – Прошу тебя, не читай мне сейчас книгу леса, Бинабик. У меня ужасно болят ноги и голова.

Бинабик наклонился вперед, пока его круглое лицо не оказалось в нескольких дюймах от лица Саймона, мгновение изучал его спутанные волосы с застрявшими в них колючками, потом снова выпрямился.

– Полагаю, мы можем отдохнуть, – сказал он, пытаясь скрыть разочарование. – Я расскажу тебе про это позже.

– Спасибо, – пробормотал Саймон в колени.

Тем вечером Саймон избежал необходимости охотиться, чтобы добыть ужин, просто потому что уснул, как только они разбили лагерь. Бинабик пожал плечами, сделал большой глоток воды из меха и такой же вина и отправился на короткую прогулку по окрестностям. Кантака, которая принюхивалась к воздуху, точно страж, бежала рядом. После простого, но сытного ужина вяленым мясом Бинабик под ровное и глубокое дыхание Саймона бросил кости. В первый раз у него выпали Бескрылаяптица, Рыба-Копье и Тенистый путь. Обеспокоенный Бинабик закрыл глаза и принялся под стрекотание ночных насекомых, медленно заполнявшее все вокруг, тихонько напевать мелодию без слов.

Когда он снова бросил кости, первые две комбинации оказались другими – Факел у входа в пещеру и Упирающийся баран, но Тенистый путь выпал снова, и кости легли рядом, ровно, словно объедки, оставленные исключительно аккуратным хищником. Бинабик не относился к числу тех, кто делал поспешные выводы из расположения костей – его наставник слишком хорошо его обучил, – и лег спать, когда наконец смог, положив рядом свой посох и мешок с вещами.



Когда Саймон проснулся, тролль предложил ему вполне приличный завтрак из яиц – как он сказал, куропатки, ягод и даже оранжевых почек какого-то цветущего дерева, которые оказались вполне съедобными и довольно сладкими, хотя необычными на вкус и вязкими. Идти стало легче по сравнению с днем накануне: местность постепенно становилась более открытой, и деревья росли не так плотно.

Этим утром тролль вел себя довольно сдержанно, по большей части молчал, и Саймон решил, что причина в его нежелании слушать про законы леса накануне. Когда они спускались по длинному пологому склону и солнце уже стояло высоко в небе, он почувствовал, что должен что-то сказать.

– Бинабик, ты не хочешь сегодня рассказать мне про книгу леса?

Его спутник улыбнулся, но мимолетно и более сдержанно, чем Саймон привык.

– Конечно, друг Саймон, но, боюсь, я ввел тебя в заблуждение. Видишь ли, когда я говорю про землю, называя ее книгой, я не имею в виду, что ты должен ее читать, чтобы усовершенствовать состояние своего духа, как бывает с религиозными писаниями – хотя смотреть с этой целью на окружающий мир, разумеется, возможно. Нет, я скорее хотел привлечь твое внимание к физической стороне с целью сохранения здоровья и благополучия.

«Просто поразительно, – подумал Саймон, – как маленькому троллю постоянно удается меня озадачить, причем без малейших усилий».

– Здоровье? Физическая сторона? – повторил он вслух.

Неожиданно лицо Бинабика стало серьезным.

– Для того чтобы ты не умер, Саймон. Сейчас ты далеко от своего дома. И ты не дома у меня, хотя я чувствую себя здесь лучше, чем ты. Даже ситхи, многие века наблюдающие, как солнце путешествует по небу, даже они не называют Альдхорт своим. – Бинабик остановился, положил руку на запястье Саймона и тихонько его сжал. – Место, где мы сейчас стоим, великий лес, является самым старым в мире. Именно поэтому твой народ называет его Альдхорт; он всегда будет оставаться Древним Сердцем Светлого Арда. Даже молодые деревья, что окружают нас с тобой. – Бинабик поводил посохом вокруг себя. – Они сражались с наводнениями, ветром и пожарами задолго до того, как ваш великий король Джон появился на свет на острове Варинстен.

Саймон, моргая, принялся оглядываться по сторонам.

– Другие, – продолжал Бинабик, – у других, и мне довелось видеть некоторых из них, корни вросли в саму скалу Времени; они старше всех королевств людей и ситхи, которые поднимались к славе, а потом разрушались и уходили в небытие.

Бинабик снова сжал запястье Саймона, который смотрел вниз, на бескрайнее море деревьев, и вдруг почувствовал себя совсем крошечным, точно насекомое, ползущее по крутому склону горы, где на вершине отдыхают облака.

– Почему… зачем ты мне это рассказываешь? – спросил он наконец, сделав глубокий вдох и сражаясь с грозившими пролиться слезами.

– Потому что, – ответил Бинабик, который потянулся вверх и похлопал его по руке, – ты не должен думать, будто этот лес и огромный мир вокруг нас похожи на аллеи и все прочее в Эрчестере. Смотри по сторонам, Саймон, думай и снова думай.

Через мгновение тролль снова зашагал вперед, и Саймон, спотыкаясь, поплелся за ним. Почему это с ним происходит? Теперь ему казалось, что столпившиеся вокруг деревья перешептываются и желают ему зла. И у него появилось ощущение, будто он получил увесистую пощечину.

– Подожди! – крикнул он вслед Бинабику. – О чем я должен думать?

Но Бинабик не замедлил шага и даже не повернулся.

– Не отставай, – крикнул он через плечо, и его голос прозвучал ровно, но сдержанно. – Мы должны спешить. Если повезет, мы доберемся до Кнока до наступления темноты. – Он свистом подозвал Кантаку. – Пожалуйста, Саймон.

Больше за все утро он не произнес ни слова.



– Смотри! – Бинабик наконец нарушил молчание. – Это Кнок.

Еще две рощи, точно ступеньки лестницы, сбегали вниз, а за ними раскинулся океан травы, тянувшийся до самых холмов, силуэты которых обрисовывало вечернее солнце.

– Это Вилдхельм, по крайней мере, его подножие.

Тролль показал посохом на горы, силуэты которых напоминали спины спящих животных и которые, казалось, находились всего лишь в броске камня через зеленое море травы.

– Как далеко они находятся… горы? – спросил Саймон. – И как получилось, что мы забрались так высоко? Я не помню, чтобы мы поднимались вверх.

– Мы и не поднимались, Саймон. Кнок находится очень низко, он погружается в землю, словно кто-то его туда толкает. Если ты посмотришь назад… – он показал себе за спину на горную гряду, – ты увидишь, где мы сейчас стоим, чуть ниже долины Эрчестера. И я отвечу на твой второй вопрос: холмы находятся довольно далеко, но тебе кажется, будто они совсем близко, из-за обмана зрения. По правде, нам пора начать спуск, если мы хотим добраться до моей остановки, пока еще светит солнце.

Тролль прошел несколько шагов вдоль горного хребта.

– Саймон, – сказал он, а когда повернулся, Саймон заметил, что его губы и челюсть уже не так напряжены. – Я должен тебе признаться, что, хотя горы Вилдхельм всего лишь младенцы по сравнению с моим Минтахоком, снова оказаться в таком месте для меня… как глоток вина.

«Он опять ведет себя как ребенок, – подумал Саймон, глядя на Бинабика, который начал быстро спускаться по склону на своих коротких ножках. – Нет, не ребенок, мне мешает его маленький рост, просто он молодой, очень молодой. Кстати, сколько ему лет?»

Фигурка тролля становилась все меньше, Саймон выругался и поспешил за ним.



Они довольно быстро спускались по широким, заросшим деревьями склонам, но кое-где им приходилось подниматься вверх. Саймона нисколько не удивляло проворство Бинабика – он перепрыгивал через препятствия легко, точно перышко, пыли поднимал не больше белки, шагал вперед с уверенностью, которой позавидовали бы даже бараны кануков. Ловкость тролля казалась ему совершенно естественной, а вот собственная – поразила. Видимо, он немного пришел в себя после лишений в начале скитаний, а несколько хороших трапез сделали свое дело в превращении его в того Саймона, которого в Хейхолте называли «мальчик-призрак», бесстрашно забиравшегося на башни и не раз падавшего со стен. В то время как он не мог состязаться со своим родившимся в горах спутником, Саймон чувствовал, что у него совсем неплохо получается.

А вот у Кантаки возникали проблемы, хотя их было и немного, не потому, что она неуверенно себя чувствовала на склонах, а из-за нескольких крутых спусков – не сложных, если ты можешь за что-то ухватиться, – но слишком широких, чтобы через них перепрыгнуть. Она тихонько рычала, как будто ее скорее раздражала эта ситуация, а не огорчала, отправлялась искать более длинный путь вниз и довольно скоро их догоняла.

Когда они вышли на извилистую оленью тропу, спускавшуюся к последнему пригорку, солнце уже проделало половину пути по небу, согревало им шеи и светило в лица. Легкий ветерок играл листьями, но ему не хватало сил, чтобы высушить пот у них на лицах. Из-за того что Саймон завязал рукава плаща на поясе, он чувствовал в области живота такую тяжесть, как будто слишком много съел во время завтрака.

Наконец они добрались до места, где начинался Кнок, и Саймон удивился, увидев, что Бинабик решил свернуть на северо-восток вместо того, чтобы идти дальше по зеленому лугу, где ветерок шелестел травой, подобной зеленым волнам океана.

– Но дорога на Вилдхельм находится по другую сторону холмов! – сказал Саймон – Получилось бы гораздо быстрее, если бы…

Бинабик поднял вверх короткую руку, и Саймон с мрачным видом замолчал.

– Существует «быстрее», друг Саймон, и «быть быстрее», – заявил он, и жизнерадостная осведомленность в его голосе почти заставила Саймона сказать что-нибудь насмешливое, по-детски глупое, но подходившее моменту. Когда он аккуратно закрыл уже открытый рот, Бинабик продолжал: – Видишь ли, я подумал, что было бы приятно… Нет, получилась бы приятность? Или приятствие? – отдохнуть сегодня вечером в таком месте, где можно поспать в постели, а поужинать за столом. Как тебе моя мысль?

От его слов возмущение Саймона моментально улетучилось, точно пар из-под крышки, которую открыли.

– Кровать? Мы идем на постоялый двор?

Вспомнив историю Шема про Пукаха и Три желания, Саймон понял, что чувствует человек, когда исполняется его первое желание… пока в следующее мгновение не всплыло воспоминание про эркингардов и повешенного вора.

– Нет, не на постоялый двор. – Бинабик рассмеялся, глядя на возбуждение Саймона. – Но не хуже… даже лучше. Там тебя накормят, ты сможешь отдохнуть, и никто не станет спрашивать, кто ты такой и откуда. – Он показал через Кнок, туда, где дальняя часть леса отступала, пока он наконец не упирался в подножие Вилдхельма. – Это вон там, хотя отсюда ничего не видно. Идем же.

«А почему мы не можем пройти прямо через Кнок? – подумал Саймон. – Такое впечатление, что Бинабик не хочет оказаться на открытом пространстве… чтобы его увидели».

Действительно, тролль шагал по северо-восточной тропе, обходя луг в тени Альдхорта.

«И что он имел в виду, когда сказал, что там никто ни о чем не спрашивает… что все это значит? Неужели он тоже скрывается?»

– Бинабик, ты можешь идти помедленнее? – крикнул он, глядя, как время от времени из зеленой травы появляется и пропадает белый хвост Кантаки, подобно чайке, парящей над неспокойными водами Кинслага. – Помедленнее, Бинабик! – снова прокричал он, пытаясь догнать тролля.

Ветер подхватил его слова и медленно унес вверх по зеленому склону у него за спиной.

Когда Саймон наконец догнал Бинабика, чувствуя, как солнце пригревает спину, тролль протянул руку и похлопал его по локтю:

– Я вел себя слишком сурово и резко. Я не имел права так с тобой говорить. Извини меня.

Он прищурился, глядя на Саймона, потом повернулся и посмотрел на хвост Кантаки, который появлялся над травой то тут, то там – знамя крошечной, но быстро двигавшейся армии.

– Это ничего… – начал Саймон, но Бинабик его перебил.

– Пожалуйста, прошу тебя, друг Саймон, – проговорил он, и Саймон уловил в его голосе нотки смущения. – Не на моем месте вести себя с тобой подобным образом. Больше ничего не говори. – Он поднес обе руки к ушам и пошевелил ими в диковинном жесте. – Давай лучше я кое-что тебе расскажу про место, в которое мы направляемся. Оно называется Святой Ходерунд Кнока.

– А что это такое?

– Место, где мы пробудем некоторое время. Я сам бывал там множество раз. Это своего рода убежище – «монастырь», как говорите вы, эйдониты. Они очень добры к путникам.

Саймону хватило его слов, чтобы он тут же представил длинные залы с высокими потолками, ароматы жарящегося мяса, чистые постели – настоящий праздник разных приятных вещей. Он зашагал быстрее, почти бегом бросился вперед.

– Не стоит так спешить, – остановил его Бинабик. – Оно никуда не денется. – Он посмотрел на солнце, которому оставалось еще несколько часов путешествовать по небу, чтобы добраться до горизонта на западе. – Хочешь, я расскажу тебе про монастырь Святого Ходерунда? Или ты про него знаешь?

– Расскажи, – ответил Саймон. – Я слышал про такие места. Один мой знакомый как-то останавливался в аббатстве в Стэншире.

– Так вот, это особенное аббатство, и у него собственная история.

Саймон приподнял брови, показывая, что очень хочет послушать дальше.

– Есть такая песня, – продолжал Бинабик, – «Баллада о святом Ходерунде». На юге она пользуется гораздо большей популярностью, чем на севере. Когда я говорю «север», я имею в виду Риммерсгард, а не мой дом Иканук. И причина очевидна. Ты знаешь что-нибудь про сражение при Ак-Самрате?

– Это когда северяне риммеры победили эрнистирийцев и ситхи.

– Ого! Выходит, ты все-таки получил кое-какое образование? Да, друг Саймон, Ак-Самрат стал свидетелем того, как Фингил Кроваворукий нанес поражение на поле боя ситхи и эрнистирийцам. Но были и другие, более ранние сражения, и одно из них произошло здесь. – Он расставил руки в стороны, показывая на поле, по которому гулял ветерок. – В те времена эти земли имели другое имя. Ситхи, полагаю, знавшие их лучше всех, называли Эреб Иригу, что означает «Западные ворота».

– А кто придумал название Кнок? Оно ужасно смешное.

– Я не знаю наверняка. Но мне представляется, что корнем послужило имя, которое риммеры дали тому сражению. Это место они назвали Дю-Кноккегард – Поле Костей.

Саймон оглянулся назад и посмотрел на море шелестевшей травы, которая ряд за рядом склонялась под шагавшим по ней ветром.

– Поле Костей? – спросил он, чувствуя, как его сковал холод дурных предчувствий.

«Ветер здесь такой беспокойный, – подумал он. – Он постоянно в движении, как будто ищет то, что потеряно…»

– Да, Поле Костей. Потери с обеих сторон заметно преуменьшены. Трава тут растет на могилах тысяч людей.

«Тысяч, как на огромном кладбище». Еще один город мертвых под ногами живых. «Знают ли они об этом? – неожиданно подумал он. – Слышат ли и ненавидят ли нас за… то, что мы живем, наслаждаясь теплым солнцем? Или счастливы, что все для них закончилось?»

Он вспомнил, как Шем и Рубен собирались убить старого тяглового коня Рима. Перед мгновением, когда колотушки Рубена и Медведя опустились, Рим посмотрел на Саймона добрыми и знающими глазами, так он решил. Конь понимал, что его ждет, но ему было все равно.

«Может быть, король Джон чувствовал то же самое в самом конце, ведь он прожил долгую жизнь и был готов к вечному сну, как старый Рим?»

– Эту песню поют все менестрели к югу от Фростмарша, – сказал Бинабик, и Саймон потряс головой, пытаясь сосредоточиться, но тихие вздохи травы и шепот ветра продолжали звучать у него в ушах. – Я, и, возможно, ты будешь мне благодарен, не стану петь песен, – продолжал тролль, – но расскажу про святого Ходерунда, раз уж мы направляемся в его дом.

Мальчик, тролль и волк добрались до восточной границы Кнока, снова повернули, и солнце теперь светило слева. Когда они шагали по высокой траве, Бинабик стянул куртку из кожи какого-то животного и завязал рукава вокруг пояса. Под ней оказалась связанная из белой шерсти мешковатая рубашка.

– Ходерунд, – начал он, – по рождению был риммером, но, накопив огромный опыт и знания, решил перейти в эйдонитскую веру. И в конце концов церковь сделала его священником. Как говорят, ни один стежок не вызывает интереса, пока куртка не развалится. Я совершенно уверен, что нам не было бы никакого дела до того, чем занимался Ходерунд, если бы риммеры во главе с королем Фингилом Кроваворуким не перебрались через реку, которую называли Зеленая переправа, и не вторглись впервые в земли ситхи.

Это слишком длинная история, как и большинство тех, что имеют огромное значение, чтобы поведать ее за час, который мы будем с тобой идти, а потому я оставлю ее в стороне и скажу лишь следующее: народ бежал от северян, а они одерживали победу в одном сражении за другим в своем марше на юг. Эрнистирийцы во главе с принцем Синнахом решили встретить риммеров здесь. – Бинабик снова обвел рукой раскрашенный солнечными пятнами луг. – Они хотели остановить смертоносное наступление северян раз и навсегда.

Люди и ситхи бежали из Кнока, они боялись оказаться между двумя армиями – все, кроме Ходерунда. Складывается впечатление, что сражения притягивают священников точно мух, и Ходерунд не стал исключением. Он отправился в палатку Фингила Кроваворукого и принялся уговаривать короля увести солдат, чтобы сохранить жизни, которые в противном случае будут потеряны. Он принялся проповедовать Фингилу – если можно так сказать – в своей глупости, а возможно, и смелости слова Усириса Эйдона о том, что врага нужно прижать к груди и сделаться его братом. Фингил решил, что он сумасшедший, и неудивительно, и испытал настоящее отвращение от того, что подобные слова произносит риммер… Охо! Это не дым случайно?

Резкая смена темы застала Саймона врасплох – повествование Бинабика укачало его, и он погрузился в состояние, подобное согретому солнцем сну на ходу. Тролль показывал на дальний конец Кнока, и Саймон увидел за группой невысоких холмов, самый дальний из которых носил следы деятельности человека, поднимавшийся в воздух дымок.

– Думаю, там ужин, – ухмыльнувшись, заявил Бинабик, и у Саймона от приятного предвкушения словно сам по себе открылся рот.

На сей раз тролль тоже ускорил шаг, они снова повернулись лицом к солнцу и зашагали по окутанной тенями границе леса.

– Говорят, – продолжал Бинабик, – что Фингил посчитал новые эйдонитские идеи Ходерунда исключительно оскорбительными и приказал казнить священника, однако солдат его пожалел и отпустил. Но Ходерунд не ушел. Когда армии противников наконец встретились, он бросился на поле боя, встал ровно между риммерами и эрнистирийцами и принялся размахивать символом Дерева и выкрикивать слова мира, которые проповедовал Бог Усирис. Поскольку он оказался между двумя разгневанными языческими армиями, его быстро убили, совсем, до смерти.

Итак… – Бинабик взмахнул посохом, чтобы отвести в сторону высокую траву, – я рассказал тебе историю с невероятно сложным смыслом, ты согласен? По крайней мере, для нас, кануков, ведь мы предпочитаем оставаться язычниками – по вашим представлениям – и живыми, как говорю я. Ликтор Наббана, однако, объявил Ходерунда мучеником и в начале существования Эркинланда назначил этому месту статус церкви и аббатства ордена Ходерунда.

– А битва была ужасной? – спросил Саймон.

– Риммеры назвали Кнок Полем Костей. Позднее сражение при Ак-Самрате было, наверное, более кровавым, но там имело место предательство. Здесь же армии сошлись лицом к лицу, меч к мечу, и кровь текла по полю, точно ручьи весной.



Солнце, скользившее вниз по небу, светило им в глаза, ветерок приближавшегося вечера разгулялся по-настоящему, трава стелилась по земле, а насекомые, точно крошечные вспышки золотого света, танцевали в воздухе. Кантака примчалась к ним по полю, заглушив шепот зеленых стеблей, цеплявшихся друг за друга. Когда они начали подниматься по длинному склону, она принялась кружить около них, вертела большой головой и возбужденно повизгивала. Саймон прикрыл глаза от солнца, но не увидел за вершиной холма ничего, кроме верхушек деревьев на границе леса. Он повернулся к Бинабику, собираясь спросить его, долго ли им еще идти, но тролль внимательно смотрел на ходу под ноги, сосредоточенно нахмурив брови и не обращая внимания на Саймона и резвившуюся волчицу. Саймон открыл было рот, но Бинабик удивил его, запев высоким голосом жалобную песню:

Ай-Эреб ИригуКа’ай шикиси акуай’аШисей, шисей бараса’эйаПикууру н’дай-ту.

Когда Саймон взбирался по залитому светом холму, где ветер шелестел травой, слова и странная мелодия показались ему горьким плачем птиц, одиноким зовом, который доносится с высоких, пустынных и безжалостных пределов неба.

– Это песня ситхи. – Взгляд Бинабика показался Саймону странным и смущенным одновременно. – Но я плохо ее пою. Она про место, где первые ситхи погибли от рук Человека, где на землях ситхи люди с оружием в руках пролили их кровь. – Бинабик замолчал и махнул рукой Кантаке, которая носом толкала его ногу.

– Хиник айа! – сказал он ей. – Она чувствует запах людей и готовящейся еды, – пробормотал он, будто извиняясь.

– А что говорится в песне? – спросил Саймон. – Я про слова.

Необычное ощущение осталось, и ему все еще было не по себе, но одновременно говорило о том, насколько велик мир и как мало он видел даже в Хейхолте, где вечно царит суета. Он чувствовал себя таким маленьким, маленьким, маленьким, меньше тролля, который взбирался вверх рядом с ним.

– Я сомневаюсь, Саймон, что слова ситхи подходят для пения на языках людей – невозможно понять, правильно ли ты донес их мысль. А что еще хуже, язык, на котором мы с тобой разговариваем, не мой родной… но я могу попробовать.

Они шли молча некоторое время, Кантаке наконец наскучило ее занятие, или она передумала делиться своей волчьей радостью с неуклюжими людьми и скрылась за вершиной холма.

– Думаю, это самое близкое значение слов, – сказал Бинабик и скорее заговорил нараспев, чем запел:

У Западных воротМежду глазом солнца и сердцамиПредковУпала слеза.Светлый след, след льющегося на землю светаКасается железа и превращается в дым.

Бинабик смущенно рассмеялся.

– Вот видишь, в исполнении тролля, неплохо владеющего топором, песнь воздуха обращается в бесформенный камень.

– Нет, – возразил Саймон. – Я не все понял в точности… но песня заставила меня… почувствовать… что-то.

– Тогда хорошо, – Бинабик улыбнулся, – но никакие мои слова не сравнятся с песнями ситхи, особенно с этой. Мне говорили, что она одна из самых длинных и печальных. А еще, будто бы ее сочинил сам герцог-король Ийю’анигато в последние часы своей жизни перед тем, как его убил… О! Смотри-ка, мы уже дошли до вершины!

Саймон поднял глаза и увидел, что они действительно почти добрались до конца длинного склона и перед ними открылся Альдхорт и бесконечное море жавшихся друг к другу верхушек деревьев.

«Не думаю, что он замолчал из-за этого, – подумал Саймон. – Мне кажется, он собирался сказать что-то, о чем не хотел говорить…»

– Как ты научился песням ситхи, Бинабик? – спросил он, когда они через несколько шагов оказались на широкой вершине холма, купавшейся в лучах солнца.

– Мы еще поговорим об этом, Саймон, – ответил тролль, оглядываясь по сторонам. – Вон там, смотри! Тропинка спускается к монастырю Святого Ходерунда.

Примерно на расстоянии броска камня ниже того места, где они стояли, прижимаясь к склону холма, точно мох, растущий на древнем дереве, на равном расстоянии друг от друга расположились двойные ряды ухоженного виноградника. Их разделяли горизонтальные террасы с закругленными краями, как будто земля здесь обрела свою форму давным-давно. Между кустами вниз по склону сбегали извилистые тропинки, под стать самим посадкам.

В долине, с одной стороны под охраной младшего кузена гор Вилдхельм, а с другой – темной границы леса, виднелись фермерские поля, разбитые в форме корзины с безупречной симметрией научного манускрипта. Дальше, едва различимые за вершиной холма, расположились маленькие постройки аббатства, простые, но ухоженные и в хорошем состоянии деревянные домики и огороженное забором поле, на котором сейчас не паслись овцы или коровы. Ворота, единственный небольшой движущийся предмет на огромном гобелене, медленно раскачивались на ветру.

– Иди по тропинке, Саймон, и очень скоро мы с тобой поедим, а может быть, попробуем монастырского вина.

Бинабик быстро зашагал вниз, и вскоре они с Саймоном уже шли через виноградник, а Кантака, недовольная медлительностью своих спутников, прыгнула вниз и перелетела через кусты, не потревожив ни одной ветки и не раздавив своими большими лапами ни одной ягоды.

Саймон смотрел под ноги, когда быстро спускался по крутой тропе, чувствуя, как скользят подошвы во время каждого длинного шага. И вдруг скорее ощутил, чем увидел какое-то присутствие впереди. Он подумал, что Бинабик остановился его подождать, и с мрачным видом поднял голову, собираясь сказать что-нибудь про милосердие к тем, кто не вырос в горах, но тут перед глазами у него возникло существо из кошмара, он закричал от ужаса, поскользнулся, плюхнулся на землю и съехал вниз по склону примерно на две длины руки.

Бинабик его услышал, обернулся, бросился обратно вверх по склону и вскоре обнаружил Саймона, сидевшего в грязи под большим потрепанным пугалом. Маленький тролль взглянул на криво висевшее на шесте чучело с грубо раскрашенным лицом, практически стершимся из-за ветра и дождя, потом посмотрел на Саймона, который сидел на тропе и облизывал ободранные ладони, но не стал смеяться сразу. Сначала он помог ему встать, ухватив маленькими, сильными руками за локти и поставив на ноги. Затем повернулся и снова начал спускаться по тропе, а Саймон стоял и сердито хмурился, прислушиваясь к долетавшим до него снизу приглушенным звукам веселья маленького тролля.

Он с мрачным видом стряхнул со штанов грязь, насколько это было возможно, и проверил два свертка за поясом – стрелу и манускрипт, чтобы убедиться, что они не пострадали. Бинабик не мог знать про вора, повешенного на пересечении дорог, но он видел ситхи, попавшего в ловушку лесника. Тогда почему тролль так развеселился, когда понял, что его испугало?

Саймон чувствовал себя ужасно глупо, но, когда снова взглянул на чучело, его невольно передернуло от нехорошего предчувствия. Потянувшись вверх, он ухватился за пустой мешок, служивший головой, грубый и холодный на ощупь, сложил его и засунул в бесформенный, сильно потрепанный плащ, болтавшийся на плечах, чтобы спрятать невидящие, тусклые глаза. И пусть тролль веселится.

Бинабик, который уже успокоился, ждал его на тропе чуть дальше. Он не стал извиняться, только погладил Саймона по запястью и улыбнулся. Тот улыбнулся в ответ, но не так широко, как тролль.

– Когда я был здесь три месяца назад, – сказал Бинабик, – по дороге на юг, мне довелось попробовать совершенно замечательную оленину! Братьям разрешено иногда, очень редко, охотиться на оленей в королевском лесу, чтобы позаботиться о путниках, проходящих мимо, ну и, конечно, для них самих. Ого, вот он… и дым поднимается!



Они свернули за последний выступ холма, и теперь ворота печально скрипели прямо под ними. Впереди и ниже по склону уже виднелись соломенные крыши аббатства. Плюмажи дыма действительно поднимались над ними тонкими завитками, которые ветер уносил к вершине холма, где они рассеивались в воздухе. Но дым шел не из трубы или специального отверстия.

– Бинабик… – проговорил Саймон, удивление которого еще не превратилось в тревогу.

– Сгорело, – прошептал Бинабик. – Или догорает. Дочь Гор!.. – Ворота с грохотом захлопнулись и тут же распахнулись снова. – Страшный гость пришел в дом святого Ходерунда.

Саймону, который никогда прежде не видел аббатство, пожарище, окутанное дымом, казалось, оживило рассказ Бинабика про Поле Костей. Как и в те ужасные, безумные часы, проведенные в подземельях замка, он почувствовал, что жадные когти прошлого вцепились в него и толкают настоящее в темное место, где царят страх и сожаления.

От часовни, самого аббатства и хозяйственных построек осталась лишь окутанная дымом скорлупа. Обуглившиеся стропила, на которых полностью сгорела солома, лежали под невероятным весенним небом, точно почерневшие ребра, оставшиеся после пира голодного божества.

И повсюду, подобно разбросанным тем же божеством гадальным костям, лежали тела по меньшей мере двадцати мужчин, таких же безжизненных, как чучело на вершине холма.

– Камни Чукку… – выдохнул Бинабик, не сводя с них взгляда, и легко хлопнул себя по груди ребром ладони.

Он шагнул вперед и поспешил вниз по склону, на ходу снимая с плеча сумку. Обрадованная Кантака залаяла и принялась радостно прыгать на месте.

– Подожди, – еле слышным шепотом попытался остановить его Саймон. – Подожди! – громко позвал он тролля и бросился за ним. – Вернись! Что ты делаешь? Тебя убьют!

– Это произошло несколько часов назад, – крикнул Бинабик, не оборачиваясь.

Саймон увидел, что он наклонился над первым телом, до которого добрался, и тут же поспешил дальше.

Задыхаясь, чувствуя, как сердце отчаянно колотится в груди от страха, несмотря на очевидную правоту тролля, Саймон посмотрел на то же тело, когда пробегал мимо – мужчина в черной рясе, судя по виду, монах, лежал, уткнувшись лицом в траву. Из шеи торчала стрела, и мухи осторожно разгуливали по уже высохшей крови.

Через несколько шагов Саймон за что-то зацепился и упал, больно оцарапав ладони о гравий, которым была выложена дорожка. Когда он понял, обо что споткнулся, и увидел, как мухи снова садятся на уставившиеся в небо глаза, его мучительно, отчаянно вырвало.



Саймон отполз в тень каштана, там его и нашел Бинабик. Голова юноши безвольно болталась из стороны в сторону, когда Бинабик, точно заботливая и умелая мать, стирал пучком травы остатки рвоты с его подбородка. Запах бойни окутывал все вокруг.

– Это плохо. Плохо. – Бинабик мягко прикоснулся к плечу Саймона, как будто хотел убедиться, что тот действительно существует в реальности, затем сел на пятки и, прищурившись, посмотрел на последние красные лучи заходящего солнца. – Я не могу найти здесь никого живого. По большей части убиты монахи, одетые в рясы аббатства, но есть и другие.

– Другие?… – Из горла Саймона вырвался звук, похожий на бульканье.

– Мужчины в одежде путешественников… Из Фростмарша, наверное, они остановились здесь, чтобы переночевать, хотя их довольно много. У нескольких я видел бороды, и, на мой взгляд, они похожи на риммеров. Этого я не понимаю.

– Где Кантака? – слабым голосом спросил Саймон, который неожиданно для себя понял, что волнуется за волчицу, хотя из них троих ей наверняка угрожала наименьшая опасность.

– Бегает. Нюхает. Она очень возбуждена. – Саймон заметил, что Бинабик разобрал свой посох и засунул нож за пояс. – Я бы хотел понять, – проговорил Бинабик, глядя на поднимавшийся в небо дым, когда Саймон наконец сел, – что здесь произошло. Разбойники? Или что-то на религиозной почве – я слышал, такое нередко случается у вас, эйдонитов. Или нечто совсем другое? Очень интересно…

– Бинабик… – Саймон сплюнул. Во рту у него пахло, как от сапог свиновода. – Мне страшно.

Где-то вдалеке на удивление пронзительно и резко залаяла Кантака.

– Ты напуган. – Улыбка Бинабика была тонкой, точно веточка дерева. – И бояться тебе следует.

Хотя его лицо казалось ясным и спокойным, в глазах тролля Саймон видел потрясение и нечто сродни беззащитности. Это испугало его больше, чем все остальное. И было кое-что еще: намек на покорность, как будто Бинабик совершенно не ожидал стать свидетелем столь жутких событий.

– Я думаю… – начал Бинабик, когда лай Кантаки превратился в громкое рычание, вскочив на ноги. – Она что-то нашла, – сказал он и, с силой потянув изумленного юношу за запястье, поставил его на ноги. – Или что-то нашло ее…

Бинабик помчался в сторону звуков, и Саймон, спотыкаясь, поспешил за ним, а желание бежать прочь и страх метались у него в голове, точно летучие мыши. На ходу Бинабик засунул палец в трубку, Саймон понял – и это осознание наполнило его тяжелым, внушавшим ужас чувством, – что он приготовил дротик с черным наконечником.

Они пробежали по территории аббатства, прочь от сгоревших зданий, через сад, на сердитый голос Кантаки. Дождь яблоневых цветов падал на землю, ветер разгуливал на границе леса.

Меньше чем через десять шагов они увидели Кантаку, шерсть у нее стояла дыбом, а глухое рычание отозвалось у Саймона в животе. Она поймала монаха и заставила его отступить к стволу тополя. Несчастный держал в руках, высоко над головой, знак Дерева, как будто пытался призвать небесную молнию на злобного зверя. Несмотря на героическую позу, болезненная бледность лица и дрожавшая рука говорили о том, что он не рассчитывает на защиту молнии. Его широко раскрытые от страха глаза были прикованы к Кантаке, и он еще не видел Бинабика и Саймона.

– Эйдонис файелис экстуланин мей… – Толстые губы монаха судорожно дергались, розовый череп пятнали тени листьев.

– Кантака! – крикнул Бинабик. – Соса! – Кантака зарычала, но пошевелила ушами. – Соса айа!

Тролль стукнул себя по бедру пустым посохом, и громкий треск подхватило эхо. Кантака в последний раз зарычала, опустила голову и подошла к Бинабику. Монах, не сводивший глаз с Саймона и тролля, как будто они вызывали у него не меньший ужас, чем волк, слегка качнулся назад и плюхнулся на землю с ошарашенным выражением ребенка, который ушибся, но еще не понял, что собирается заплакать.

– Усирис милосердный, – наконец пробормотал он, когда тролль и Саймон быстро направились к нему. – Усирис милосердный, милосердный… – В выпученных глазах появилось дикое выражение. – Оставьте меня в покое, языческие чудовища! – выкрикнул он и попытался подняться на ноги. – Ублюдки, убийцы, язычники, ублюдки! – У него заскользила пятка, и он снова сел, бормоча себе под нос: – Тролль, убийца…

Лицо монаха начало розоветь, постепенно к нему возвращался нормальный цвет, он судорожно вздохнул, и у него сделался такой вид, будто он наконец решил заплакать.

Бинабик остановился и, схватив Кантаку за шиворот, показал Саймону, чтобы тот выступил вперед.

– Помоги ему, – попросил тролль.

Саймон шел очень медленно, стараясь сделать выражение лица, которое сказало бы монаху, что друг идет к нему на помощь, – хотя сердце, точно дятел, отчаянно стучало у него в груди.

– Все хорошо, теперь все хорошо, – сказал он. – Все в порядке.

Монах закрыл лицо рукавом рясы.

– Они убили всех, а теперь вы хотите и нас тоже, – вскричал он и, хотя его голос прозвучал приглушенно, в нем было больше жалости к себе, чем страха.