– Двоюродный кузен, если быть точным. Он предприниматель. Финансирует стартапы, в основном в Силиконовой долине. – И как-то слишком небрежно Отис добавил: – Ты могла о нем слышать. Эвандер Рочестер.

– Тот, который убил свою жену? – пораженно и недоверчиво уточнила я.

– Так ты о нем слышала?

– Вообще-то, Отис, да. Только прошлой весной все СМИ об этом кричали. Его жена была известной моделью. Беатрис Мак-Адамс, верно же?

– Да, но он не убивал ее. Господи! Это же было самоубийство. Она утопилась. У нее была шизофрения или что-то в этом роде. Все знали, что она чокнутая, – так она и разрушила свою модельную карьеру. Вонзила булавку от «Шанель» прямо между глаз какому-то фотографу из Vogue.

У меня вырвался нервный смешок.

– Серьезно?

– Ага, и похлеще бывало. К тому же Эван пытался спасти ее, но опоздал. Ее унесло волной. Течение здесь чудовищное. – Тут он натянуто хихикнул. – Слушай, тебе ничего не угрожает, если ты этого боишься. Я бы не стал тебя уговаривать, если б тут могли ночью перерезать горло или что-то вроде того.

– Я даже не знаю. Ты не всегда продумываешь все до конца.

– Но это я хорошенько обдумал. И мне очень, очень хочется, чтобы ты приехала. Поможешь мне тут. Не знаю, как тут справиться в одиночку. Дел по уши, Эвана почти никогда нет, так что нас тут только двое с Софией и еще пара человек прислуги. Я почти как в заключении!

– Почему мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь? – помедлив, все же произнесла я.

– Я тебе все рассказал, честное слово. И тебе здесь понравится, обещаю! Мы недалеко от Кармел-бай-зе-Си, тут полным-полно галерей, тебе будет интересно! – Тут его телефон запикал. – Это он, надо бежать. Пришлю тебе фотки! – И он повесил трубку.

Я допила вино. Как похоже на Отиса. Предположить, что я возьму и сорвусь в Калифорнию, будто это веселая поездка за город на автобусе.

Раздался сигнал мессенджера. Две фотографии: на первой – невероятный вид на аквамариновые воды бухты, окруженной пастельного цвета утесами, с подписью: «Вид из твоего коттеджа!»

На второй – размытое селфи самого Отиса в белом костюме шеф-повара, размахивающего шумовкой: «А это я на кухне!»

Я действительно скучала по нему. Больше, чем думала. «Как семья».

Снаружи дождь перешел в безрадостную морось, и без того слабый свет начал тускнеть, и в квартире тоже потемнело. Это местечко попалось среди первых, когда мне нужно было срочно съезжать от изменщика Джереми, и я сняла его, практически не глядя. Даже если б я могла позволить себе аренду, оставаться здесь не хотелось – слишком много плохих воспоминаний.

Те места, о которых упоминал Отис – Биг-Сур, Кармел-бай-зе-Си, – звучали очень романтично, вызывая в воображении разбивающиеся об утесы волны и звон церковных колоколов в отдалении.

И еще та бедная девочка… Так неожиданно потерять мать. Даже ничего не зная о ней, мне захотелось оказаться рядом.

Может, я смогу ей чем-то помочь. И смогу помочь Отису – для разнообразия выберется на какое-нибудь мероприятие. Новое место. Новая цель в жизни…

Но о чем же он мне недоговорил?

Точно что-то такое было. Никаких сомнений.

Беатрис

Торн Блаффс, 17 декабря

Раннее утро

Женщина с косами расчесывает мне волосы.

Она хочет, чтобы я считала ее доброй, и действует аккуратно, но потом дергает, распутывая узел, и я рычу в ответ, низко, как животное, и она останавливается. Я чувствую, как ее рука крепче сжимает рукоять щетки. Ей бы хотелось сделать мне больнее, это ощутимо, но она не осмеливается.

Может, я однажды ее укусила.

Могу себе вообразить эту картинку: ее квадратную коричневую руку и как я вцепилась в нее зубами, будто в куриное бедрышко, и она зашипела. Зашипела, точно коричневая змея, и попыталась меня заколдовать, но теперь она боится, боится моих острых кошачьих клыков.

Я не знаю наверняка. Мысли путаются, мешаясь с туманом. Но мне нравится эта густая пелена в голове, тогда кажется, будто ты плывешь. Будто ты под водой, но еще можешь дышать.

Слышу, как открывается дверь, и поворачиваю голову. Он там, стоит на пороге спиной к теням. Смотрит, не моргая, своими черными как угли глазами.

Что-то громко говорит женщине с косами. «Аннунциата», – произносит он.

Так ее зовут. И я вспоминаю Деву Марию.

«Это ты, Дева Беатрис», – шепчет в голове голос Марии Магдалины. Аннунциата откладывает щетку, и теперь они что-то обсуждают с моим тюремщиком. Они говорят на ее секретном ведьминском языке, том, что они используют, чтобы плести заговоры против меня.

Я продолжаю улыбаться, беря в руки щетку. Рукоять черная, как его глаза, а щетина сделана из кабаньей шерсти. Запрокидываю голову и провожу щеткой по своим длинным волосам, наблюдая, как они серебрятся на свету.

– Сегодня семнадцатое число, Беатрис. – Теперь он обращается ко мне. – Семнадцатое декабря. Годовщина нашей свадьбы, помнишь?

Я сильнее провожу щеткой по голове. Кабанья шерсть впивается в кожу, точно тысячи крошечных кинжалов.

Да, помню. Я шла к алтарю в белом, как Дева Мария.

Неужели он думал, что я впервые шла к алтарю в белом?

Мне платили по две тысячи долларов в час за проход по подиуму в белом, к алтарю. Я была самой известной, самой красивой. Девственницей в белом подвенечном наряде. Последнее платье, финал.

– Подумал, мы можем поехать сегодня поужинать, – произносит мой тюремщик. – Отпраздновать нашу годовщину. Хочешь?

Мне нравилось красться по подиуму, точно кошка, грациозная и изящная. Иногда они одевали меня в черную кожу и кружево, порой – в меха, что-то пятнистое, вроде леопарда или гепарда, или в полоску, как у тигра, и я кралась туда и обратно по подиуму, этой узкой дорожке, не зря ее еще называют «кошачьей тропинкой», с размахом виляя бедрами, хищно глядя перед собой. Знаменитая походка Беатрис Мак-Адамс. Но в конце концов, я все равно невеста, Дева. Та, кто носит белое.

В голове раздается шепот Марии Магдалины:

Не забывай про ту юную девушку, Беатрис. Из Санкт-Петербурга. Ту, которую они одели в белое платье в Милане.

Да, я ее помню. Новенькая, ей было шестнадцать лет. Следующая Беатрис Мак-Адамс, говорили они. Но они не знали, что она саблезубый тигр. Умная, она не выдавала себя, никогда не выпускала когти.

Но я все видела. И во время дефиле, заключительного показа в Милане, я видела, как блеснули ее когти – острые-преострые, они разорвали туфли, загибаясь книзу. Я знала, что она собирается броситься на меня, разорвать на куски, и мне было страшно.

И я быстро прыгнула первой.

Один легкий удар задней лапой, и я ее сбила. Услышала ее крик. Вокруг зашумела толпа. Но девчонка бесшумно спрятала когти, чтобы никто не догадался, кто она на самом деле.

А потом уже начались звонки. Фиона из агентства каркала, точно ворона, пугая меня: кар-р, кар-р-р.

– Ты сломала ей нос, – каркала Фиона. – Два зуба выбиты. На нас подадут в суд.

Кар-р, кар-р.

Я отложила телефон, чтобы не слышать этого карканья; мне срочно нужно было мое «лекарство». Я держала его в блестящей коричневой баночке, где раньше хранился чай. «Чайные дневники, – гласила надпись. – Классический органический завтрак».

Я вдохнула немного, набираясь сил для разговора с Фионой.

– Мне были малы туфли, – сказала я. – Слишком узкие, и я споткнулась. Я не виновата.

– Мы в последний раз прикрываем твои выходки, Беатрис. Еще один подобный случай – и тебя выставят. Ты это понимаешь?



– Беатрис, ты меня слушаешь? – вклинивается голос моего тюремщика, острый, точно стекло. Он проходит сквозь меня подобно ножу. – Ты вообще слышала, что я сказал?

Он все еще смотрит на меня с порога своими чернильными глазами.

Думает, я не знаю, что он задумал.

Столько слов крутятся в голове, будто их нашептывают голоса, точно молитвы в церкви на Пасху, когда все скамьи заняты и люди стоят в проходах, а у алтаря лежат лилии.

Лилии. Мне хочется закричать.

Но я веду себя как образцовая узница. Слова крутятся в голове, но я выбираю лишь те, что он хочет услышать.

– Конечно, я тебя слушаю, любимый. С годовщиной тебя.

Глава третья

Я заблудилась. Арендованный «Ниссан» полз сквозь туман, густой словно вата, призрачно поблескивающий в свете фар, растворяющийся в черноте глухой ночи. Такую темную ночь еще называют «колдовским часом». GPS вырубился еще двадцать минут назад, и других машин я не встречала примерно столько же. Тихий океан шумел в сотнях метров подо мной, и пульс стучал в такт волнам.

Наверное, я проехала поворот на Торн Блаффс – немудрено на таком-то серпантине, Отис предупреждал.

Всего одиннадцать часов назад я, собрав вещи, в последний раз закрыла дверь уже не своей квартиры и села на рейс из аэропорта имени Джона Кеннеди. Сильная турбулентность над Скалистыми горами, третья мини-бутылочка каберне, потом бег через гигантский терминал лос-анджелесского аэропорта в попытке успеть на стыковочный рейс, который, как оказалось, отменили из-за тумана в Монтерее. Я постучала по плечу парня в зеленой толстовке с выпуклым гигантским моллюском:

– Не знаете, когда туман рассеется?

– В это время года туман довольно частое явление, может пропасть через двадцать минут, а может и через шесть часов.

Шесть часов! Меня так и подмывало броситься к стойке и сесть на первый рейс обратно в Нью-Йорк. Но квартиру я уже сдала девушке-фотографу с розовыми волосами, из Голландии, а на банковском счету почти ничего не осталось. Да и друзей всех раскидало по стране.

Вместо этого я развернулась и пошла за фраппучино. Спустя два кофе, ролл с индейкой, а потом еще и «Маргариту» объявили посадку на мой рейс. После очередной болтанки мы наконец сели в Монтерее, а потом я еще долго ждала у стойки аренды машин; теперь стояла полночь, и я заблудилась.

Машина ползла по практически невидимому изгибу дороги. Вдруг из тумана, точно эктоплазма, неожиданно выступил дорожный знак: кабан со страшной мордой и кабанчик за ним. Точно, Отис же говорил, что они часто переходят дорогу, вроде местной достопримечательности.

Да! Я выбросила сжатый кулак в воздух.

А вот и поворот, прогалина в густом подлеске, отмеченная двумя круглыми белыми булыжниками. Я свернула, проехав между ними по изрытой колеями дорожке, и через несколько метров остановилась у высоких металлических ворот. Стоило нажать на кнопку у громкоговорителя, и, точно от «Сезам, откройся!», створки распахнулись.

Я поехала дальше по темному растрескавшемуся асфальту, мимо возвышавшихся по краям черных колонн секвой. Заросли колючего кустарника и папоротника поблескивали между стволов, точно растения из потустороннего мира. Горбатые тени дрожали в листве за ними. Время от времени они хватали капот моей машины скрюченными, как у гоблина, пальцами.

Как в сказке. Сейчас я могла бы ехать к пряничному домику. Или к разрушенному замку, где бродило жаждущее крови чудовище.

Дорога извивалась, точно змея, и когда я уже подумала, что попала под действие какого-то зловещего проклятия, переносившего меня каждый раз в начало пути, лес по краям дороги посветлел и туман начал рассеиваться, открывая взору одно из самых прекрасных строений, которые я когда-либо видела.

Трехэтажный особняк из дерева, стекла и металла с выступающим над океаном верхним этажом – террасой, нависшей прямо над волнами. Фасад мягко освещался грунтовыми светильниками, естественно вписанными в ландшафт.

Я остановилась на подъездной дорожке. Парадная дверь распахнулась, и мне навстречу бросился Отис в каком-то монашеском коричневом одеянии и пижамных штанах.

К окну машины вдруг прижалась жуткая морда: черная, волосатая, с блестящими черными глазами.

– Пилот! Место, мальчик! Место! – Отис дернул собаку за ошейник. Вот тебе и чудовище – черный нестриженый пудель. Он вырвался из рук и умчался в темноту. – Прости, он еще щенок. Недавно взяли. София привезла его вчера.

Пошатываясь от усталости, я выбралась из машины, и Отис сжал меня в медвежьем объятии:

– Черт, Джени, как же я рад тебя видеть, ты даже не представляешь!

– И я рада. – Так рада, что глаза застилают слезы. – Ты совсем не изменился! – Он и правда по-прежнему выглядит как улыбающееся солнышко на упаковке с готовым завтраком: круглое лицо, светлые волосы лучиками торчат в разные стороны, голубые глаза-пуговки прячутся за золотистыми очками.

– Да и ты не изменилась. Разве что слишком похудела. Ну ничего, на воздухе аппетит быстро вернется. Он очень бодрит.

– Да, я заметила. – Поплотнее запахиваюсь в легкий кардиган. – Какой роскошный дом!

– Еще бы, скажи? Знаешь архитектора Джаспера Маллоя?

– Конечно, великий архитектор середины прошлого века. Это он спроектировал дом?

– Да, для себя в 1962 году. И умер здесь же двенадцать лет спустя. Ходили слухи, что в поместье обитает его призрак, поэтому долгое время оно стояло заброшенным. Когда Эван купил его, тут были практически развалины. – Открыв заднюю дверь (у этого «Ниссана» она поднималась вверх), Отис выудил мой чемодан. – Хотя, вероятно, настоящая причина в том, что стиль Маллоя вышел из моды. Но сейчас его считают гением и провидцем, а все его здания признаны шедеврами. «Архитектурный дайджест» умирал от желания сделать репортаж, но Эван отказал. Ни за что, говорит. Обещает спустить собак, если они объявятся.

– Он здесь? Мистер Рочестер?

– Эв? Не-е, как всегда, в отъезде. А София спит. Во всяком случае, мне так кажется. Сложно сказать, музыка у нее гремит сутки напролет. Но ты же наверняка очень устала! Давай отведем тебя в твой новый дом. – Он вытащил ручку моего чемодана. – Оставь ключи в машине, я утром переставлю.

Я подхватила дорожную сумку и пошла за ним к ведущим вниз деревянным ступеням. Океан теперь шумел так, будто находился всего в нескольких сантиметрах под ногами. Ступеньки все покрылись мхом, и я крепко держалась за перила. Все мысли о роскоши, появившиеся у меня при виде главного дома, разбились о небольшой коттедж у подножия ступенек. Некрашеный деревянный домик в зарослях дикого кустарника. Остроконечная деревянная крыша. Остатки дымохода. Выцветшая табличка над дверью.

– Что тут написано?

– Коттедж «Магритт»[4]. В сороковых годах тут было поселение живописцев. Десять коттеджей получили имена в честь известных художников, но все сгорели, кроме этого.

Отис толкнул дверь. Торшер освещал одну большую комнату с непритязательной обстановкой: простая потускневшая мебель в деревенском стиле, почерневший от времени камин, облицованный кирпичом. Над каминной полкой висело потемневшее зеркало в золоченой раме, а бóльшую часть деревянного пола закрывал обтрепавшийся плетеный ковер. Напротив камина виднелись стеклянные, слегка перекосившиеся раздвижные двери.

– Днем все выглядит лучше! – Отис явно переживал.

– Тут мило. Уютно, – успокоила его я, бросая свою поклажу на кровать с пушистым покрывалом и пологом на четырех столбиках. – Напоминает детский лагерь, только двухэтажных кроватей не хватает.

– Тут все сохранилось как было, только стеклянные двери появились позже – Маллой захотел вид на океан. А мебель досталась от родителей Эвана. Они были археологами, в основном ездили в Южную Америку.

– А сейчас они на пенсии?

– Если можно назвать пенсией смерть. Они разбились в самолете, когда Эван учился в Стэнфорде.

– О. – Глаза искали, на чем бы остановиться, и заметили на прикроватной тумбочке торчащий в разные стороны букетик полевых цветов в стакане. – Милый букетик.

– София собрала. Беспокоилась, что, пока ты приедешь, они уже завянут. Полевые цветы долго не стоят.

– Очень мило с ее стороны.

– Она может быть милой. Иногда. – Отис поправил очки на носу. – Итак… смотри, за раздвижными дверьми тут кухонька, в холодильнике я оставил тебе кое-что на завтрак. Сеть тут есть, но не так чтобы отличная, с мобильным еще хуже. Если совсем отрубится, а тебе очень нужно – можешь пойти к главному дому, там стоит усилитель. А, и кстати, воду можно пить из-под крана, она из колодца, вкуснючая.

Я кивнула, сдерживая зевок.

– Еще у тебя есть собственная терраса, и оттуда вид на бухту, как я тебе отправлял.

Я смерила взглядом стеклянные двери.

– А занавески?

– Могу найти какие-нибудь, если хочешь. Но там снаружи ничего особенного.

Подойдя ближе, я всмотрелась в темноту. Слышался шум прибоя, но самих волн не было видно.

– Так это здесь случилось? Беатрис Мак-Адамс утопилась в этой бухте?

– Ага. В прошлом декабре. В вечернем платье. С ума сойти, да?

Вечернее платье и высокие каблуки. Помню, как меня зацепила эта деталь, когда об этом без конца кричали в СМИ.

– Ну, – Отис хлопнул в ладони, – падай, отдыхай. Кровать вполне удобная, сам проверял. – Он покачивался с пятки на носок в тапочках, как делал всегда. – Я очень рад, что ты здесь, Джени, правда. Ты сделала правильный выбор. Вот увидишь.

Пока что на правильный выбор похоже не было, но я выдавила улыбку.

– Я по тебе очень скучала, О.

– И я тоже. Как сумасшедший. Но теперь мы снова рядом, прикрываем друг другу спины. Присматриваем друг за другом – как когда работали вместе в «Клоуне», да?

– Еще бы.

Мы снова обнялись, и Отис ушел. Вскоре его шаги стихли в отдалении. Какой одинокий звук.

Я вытащила телефон: всего одна полоска, и та, мигнув, исчезла, точно потухшая свеча.

Наверху кухонного шкафа стоял черный стационарный телефон, и никакого тебе гудка в трубке.

Да и кому мне звонить в это время?

Сумка с туалетными принадлежностями отправилась в простенькую ванную. Натужно закряхтев, кран выплюнул по очереди порции ледяной воды и кипятка.

Отерев лицо от дорожной пыли и почистив зубы, я устало дотащилась до комнаты и начала распаковывать вещи. От миниатюрного, встроенного в стену с отшелушивающимися обоями шкафа для одежды пахло как в доме пожилой незамужней тетушки и еще пылью. Ящики заело, и я с трудом выдернула верхний. Он был забит журналами мод: Harper’s Bazaar, Marie Claire и другими.

Я открыла один, Vanity Fair от две тысячи тринадцатого года, на страничке с загнутым уголком. Реклама Lancôme во всю страницу: Беатрис Мак-Адамс на вершине своей карьеры. Изысканное серебристое существо c зелеными, подернутыми дымкой глазами.

Похоже, все журналы в ящике с загнутыми уголками. Я пролистала еще несколько до отмеченных страниц: на каждой – фотография Беатрис на пике славы.

Журналы отправились кучей на пол. Уложив вместо них свое белье, шорты и топы, я наконец стянула мятые дорожные вещи и переоделась в пижаму – тонкую белую рубашку, купленную специально для, как я думала, мягких калифорнийских ночей. Она чувственно облегала колени, и я мельком увидела отражение в позолоченном зеркале над камином: невысокая бледная девушка в полупрозрачной ночной рубашке.

Не красавица. Просто «довольно милая».

Мне неожиданно захотелось нежного прикосновения.

Чувство удивило меня. Уже год, как я заперла эту часть себя глубоко внутри. Так почему же сейчас, в измотанном состоянии, в странной новой обстановке, так далеко от всего, что я считала домом, меня неожиданно охватило желание? Я подошла ближе к зеркалу, уже крапчатому от старости, будто его темные глубины могли подсказать ответ.

В отражении за мной что-то шевельнулось.

Я так и подпрыгнула на месте.

Прямо за стеклянными дверьми парила чья-то фигура. Туманная, белесая. Бестелесная.

Сердце забилось как сумасшедшее.

– Мама?.. – невольно вырвалось у меня.

Кто бы или что бы то ни было, оно отступило в темноту.

Пару мгновений я стояла неподвижно. А затем решительно повернулась и пошла к дверям. Прижалась к стеклу, прикрывшись ладонями от света, но снаружи только лунный свет мерцал между ветвей дерева, покачивающегося на ветру. У меня вырвался смешок. Как это похоже на меня – представить вместо лунного света призрак мамы.

Отперев дверь, я дернула створку, туго поехавшую по неровному пазу, и вышла в прохладную ночь.

Черная гладь с белыми, будто светящимися гребешками волн тянулась, докуда хватало глаз. Едва заметный абрис утесов виднелся слева, с растущим у самого обрыва кипарисом, напоминающим силуэт сумасшедшей с разметавшимися волосами.

Прибой шумел так, что теперь скорее напоминал канонаду. Выстрелы пушек звучали один за другим. Артиллерия не умолкала.

И вдруг по коже побежали мурашки.

Такие мурашки расползаются от шеи и по всей макушке, когда за тобой кто-то наблюдает.

Я шмыгнула обратно в дом, дернула за стеклянную дверь и заперла ее на задвижку. Затем проверила входную дверь: там была замочная скважина из тех, в форме черепа, что делали для больших старомодных ключей.

Но ключа у меня не было. Внутри начала подниматься паника.

Прекрати! Сама себя пугаешь! Это все усталость. И дезориентирующий эффект от новой обстановки.

Просто надо поспать.

Я забралась в кровать, наслаждаясь свежестью белья, и укрылась пледом. Снова вспомнила о призрачной фигуре в зеркале, и в голову закралась другая мысль. Безумная женщина в вечернем платье.

Беатрис.

А затем меня утянуло в сон.

Глава четвертая

Проснулась я в сказке невиданной красоты. За стеклянными дверьми дымчатой синевой до самого горизонта тянулось море, окруженное всполохами лилового, охристого и темно-зеленого – отвесными утесами. Над водой скользили пеликаны. Колибри мелькнула у стекла, искрясь рубиновыми и изумрудными красками, и исчезла.

Ничего призрачного. Никаких тебе гоблинов.

Я посмотрела на часы: 10:58 утра!

Пришлось вытаскивать себя из кровати, и прямо под контрастный душ. Помывшись зеленым, похожим на маринад мылом с краешка ванной, я натянула первые попавшиеся вещи – канареечно-желтую хлопковую рубашку и белые брюки-капри. В кухоньке я нашла упаковку свежей кустовой фасоли, апельсиновый сок и домашние клюквенные кексы. А еще Отис помнил, что вместо сахара я предпочитаю мед.

Приготовив себе кофе в помятой кофемашине, я взяла исходящую паром чашку и маффин на террасу. Кирпич местами раскрошился и осыпался, но позавтракала я, сидя на ступеньках, ведущих дальше в поместье.

В отдалении жужжала электропила, двое мужчин что-то кричали друг другу на языке, напоминающем испанский, если на нем говорить под водой. Время от времени откуда-то снизу доносился лай собак. Меня накрыло чувством невероятного комфорта.

Раздался звук эсэмэс.

«Тебя еще не убили?»


Я широко улыбнулась. Уэйд О’Коннор. Сейчас он преподавал в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса, попутно подыскивая себе подработку сценаристом.

«Еще нет. Мистер Р. даже не здесь», – ответила я.
«Они поселили тебя на зловещем чердаке?»
«Не-а. Деревенский коттедж с офигенным видом. Я в раю!!»
«М-да? Не ешь отравленные яблоки. Отвратительная смерть. Муа-ха-ха».
«Постараюсь изо всех сил».


Собаки внизу вдруг разлаялись, как сумасшедшие. Поднявшись, я подошла к краю террасы, но даже на цыпочках не сумела разглядеть пляж.

Я посмотрела в морскую даль. Из воды ближе к горизонту выступали скалы, одна из них особенно впечатляющая: черная, блестящая и зазубренная. Она напоминала разрушенный шпиль затонувшего готического собора.

А правее, на мысе пониже к северу от меня, виднелось еще кое-что готическое. Верхушка невысокой башни зубчатой макушкой возвышалась над деревьями. Что это может быть? Интересно…

Снова пикнуло сообщение. На этот раз Отис.

«Ну как, очухалась?»
«Ага. Скоро буду».


Поставив посуду в мини-раковину, я отправилась вверх по заросшим мхом ступеням к особняку. Отис во дворе разгружал свою старенькую «Тойоту», доставая из багажника сумки с продуктами.

– Эгей, – поздоровался он. – Хорошо спала?

– Слишком хорошо. Только встала. Ты прав, О, вид невероятный.

– А я говорил.

– Что случилось с собаками?

– На пляж вынесло мертвую тигровую акулу. Нужно позвонить, чтобы ее поскорее увезли, а то вонь доберется и сюда. – Набрав в руки пакетов, он двинулся к дому. – Слушай, у меня к тебе большая просьба, можешь попозже забрать Софию? У нее теннис по утрам, она заканчивает в два часа дня.

– Конечно, буду рада помочь. – Моего «Ниссана» нигде не было видно. – А где моя машина?

– Я отправил Гектора – он тут садовник – отвезти ее обратно. У нас тут есть свободная машина, можешь пользоваться.

– Но я уже заплатила за месяц.

– Я им позвонил, они возьмут плату только за неделю.

У меня появилось чувство, что вокруг меня смыкается ловушка.

– Отис, надо было сначала спросить меня.

– Я подумал, ты обрадуешься. Не надо тратиться на аренду, верно же? И, поверь, другая машина тебе понравится больше. – Он направился к боковому входу в дом. Мы поднялись по широкому крыльцу, которое как раз чистила высокая худощавая женщина с длинными седыми косами. Сколько ей, интересно? Пятьдесят? Шестьдесят? Непонятно… Коричневая, как орех, кожа, и лицо такое, будто вырезано из очень твердого тропического дерева.

– Ола, Аннунциата! – прокричал Отис. – Это Джейн. Она поживет в коттедже.

– Рада познакомиться, Аннунциата, – улыбнулась я.

Женщина окинула меня свирепым взглядом, а затем с остервенением продолжила выметать пол.

Следом за Отисом я прошла в кухню: вот это да, светлая, из известняка, с облицовкой, без единого пятнышка и с очередным умопомрачительным видом из окна.

– Аннунциата глуховата, – объяснил Отис. – У нее есть слуховой аппарат, новейшая модель, Эван купил, но она не пользуется. Говорит, эти аппараты улавливают голоса призраков. И я ей верю.

– Я ей не очень-то понравилась.

– Тут не поймешь. Она замужем за Гектором – я упоминал, он садовник, – и он точно такой же. Они служили у родителей Эвана в Гондурасе, и ни один из них не любит чужаков. Может, они нелегальные иммигранты. Никогда не спрашивал.

– А кто еще здесь работает?

– Постоянно – только я и Сандовалы. Остальные временные работники. – Он поставил сумки на разделочный стол. – Раньше их было гораздо больше. Парень, служивший кем-то вроде дворецкого, но называвший себя управляющим поместья. Две постоянные горничные, шеф-повар, который был до меня. И у Эвана с Беатрис были личные ассистенты. Дворецкий и шеф-повар жили в гостевом доме за гаражом, но когда начались проблемы с деньгами, их уволили. – Порывшись в ящике, Отис вытащил пульт дистанционного управления. – Так, смотри, вот этот открывает ворота и гараж. Первая кнопка – ворота, остальные три – двери гаража. В третьем отсеке стоит голубая «Ауди», будешь пользоваться ею.

– Понятно, спасибо. – Я взяла пультик.

– Брелок с ключами должен быть на сиденье. Вбей в GPS «Теннисный клуб „Кармела“». Лучше выезжай пораньше, тут полным-полно туристов.

– Может, прямо сейчас и поеду. Или тебе надо с чем-нибудь помочь?

– Нет, поезжай, отличная идея, как раз осмотришься. А, и сегодня ты ужинаешь со мной и Софией, раз наш хозяин и господин в отъезде.

– Отлично. – Я уже повернулась к выходу, как вдруг вспомнила: – Отис, кстати, мне еще нужен ключ от двери коттеджа.

– А я разве тебе не оставил? У кровати?

– Нет.

– Мне казалось, оставлял. Попробую поискать другой. Погоди, давай сначала покажу, где вы с Софией будете заниматься.

Отис провел меня к центру дома: парящей лестнице из дерева пепельного оттенка, по которой мы и спустились.

– Этот этаж совсем новый, – объяснил Отис. – Тут спортзал и кинозал. Еще пара спален. В одной живут Сандовалы – у них есть и свой дом по другую сторону шоссе, но иногда один из них остается здесь, например когда я в отъезде.

– Так ты тут не пленник?

Он бросил на меня озадаченный взгляд, затем открыл раздвижные двери:

– А здесь Морская комната, где вы и будете заниматься.

Комната оказалась просторной, с более традиционной мебелью, чем в комнатах наверху. Колеблющийся свет лился из двух окон от пола до потолка, и по стенам будто катились волны.

– Очень мило, – оценила я.

– Любимая комната Беатрис. Она проводила здесь много времени, качалась в том шезлонге. – Мягкий шезлонг, обитый белой тканью, стоял немного по диагонали от стены. – Эван сюда больше не заходит.

– А он не будет против, что мы ее займем?

– Нет. Наоборот, порадуется, что вы не будете мешаться под ногами.

Довольно бесчувственно. Даже если он сам убил Беатрис.

Особенно если убил.

Вернувшись к себе в коттедж, я переоделась из шлепанцев в босоножки и, подхватив сумку, направилась к гаражу – зданию на девять машин, соединенному с главным домом крытым переходом. Понажимав на разные кнопки на пульте, я наконец добилась того, чтобы открылась центральная секция.

– Ого, – выдохнула я.

«Ауди» – купе сапфирово-синего цвета с белым салоном – втиснулась между «Тойотой Лэнд-Крузер» и «Мерседесом Смарт». В пригороде Джерси, где я выросла, страсть к машинам впитывалась с воздухом, а здесь стояло восемь самых роскошных моделей, включая «Теслу S» на зарядке. Я восхищенно подошла к «Ауди» и скользнула за руль, с удовольствием устроившись на роскошной сливочной коже. Прикосновение к кнопке включения – и двигатель чувственно замурчал.

Дорога вдоль побережья, где я накануне думала, что заблудилась, сегодня прекрасно ложилась под колеса. Океан мелькал сбоку, то появляясь, то исчезая из виду, а иногда ближе к востоку виднелись и покрытые снегом горные вершины. Стоило легонько нажать на педаль газа – и вот я уже без усилий влилась в поток машин на шоссе.

Через двадцать две минуты показался поворот на Кармел-бай-зе-Си, очаровательный городок, словно с открытки. Выбеленная брусчатка на узких улочках, свисающие с подоконников герани самых разных цветов, пешеходы, высыпающие из переулков, фотографирующие все подряд одной рукой и размахивающие мороженым в другой. Мне повезло найти парковочное место и присоединиться к гуляющим – и потратить двадцать семь долларов за кобб-салат тут же в кафе.

Все казалось каким-то нереальным. Герани. Мороженое. Солнце в дымке – все это лишь усиливало сказочность атмосферы.

В четверть второго я вернулась к «Ауди», и GPS привел меня к теннисному клубу – низенькому зданию в тени платанов, с корой, похожей на форму морской пехоты. Парковка оказалась забита, и мне пришлось сделать круг, пока я наконец не заметила отъезжающий «Рэндж-Ровер» цвета синий металлик. Я остановилась, пропуская его.

Но водитель, женщина, неожиданно ударила по тормозам. Как странно, подумала я. Достаточно же места.

Но она продолжала ехать задом, а затем вывернула руль и снова затормозила, прямо рядом со мной. Слепящее солнце мешало разглядеть водителя, но я заметила светлые серебристые волосы и точеные черты лица. Глаза скрывали темные непрозрачные очки.

В окно со стороны пассажирского сиденья постучали, и я подпрыгнула от неожиданности. Довольно высокая загорелая девочка плюхнулась на сиденье.

– Привет, – поздоровалась она.

«Рэндж-Ровер» неожиданно резко стартовал с места.

Проводив его удивленным взглядом, я обернулась к своей пассажирке:

– Привет… София? Я Джейн.

– Да, я знаю, Отис сказал. – Она перегнулась через сиденье, бросив назад ракетку и ярко-оранжевую спортивную сумку.

– Спасибо большое за цветы, такие красивые – очень мило с твоей стороны.

– Да пожалуйста. – Она поерзала. – Как так вышло, что тебе дали ее машину?

– Чью машину?

– Беатрис. Она совсем с катушек слетала, стоило только посмотреть на нее.

Машина Беатрис!

От резкого пикающего звука я снова вздрогнула.

– Пристегни ремень, – попросила я. С таким видом, будто делая мне одолжение, в котором она не видела смысла, София протянула ремень через плечо, поправила короткие шортики и выудила упаковку жвачки из заднего кармана.

Забросив две пластинки в рот и пожевав, она произнесла:

– Я тебя по-другому представляла.

– Да? Как? – выруливая с парковки, поинтересовалась я.

– Не знаю. Просто по-другому. – Как-то она странно говорит. Нечеткая речь. Над верхней губой, красивой формы, точно лук, блестели капельки пота.

Она тоже явно не похожа на брошенного ребенка, какой я ее представляла. Лицо в форме сердечка, пурпурные тени для глаз, фиолетовая тушь для ресниц, лилово-коричневый блеск для губ. Шапка рыжих волос, которые не мешало бы помыть. Оранжевый облегающий топик и шорты, по размеру больше напоминающие нижнее белье.

Девочка выдула пузырь из жвачки и лопнула его.

– Отис сказал, ты раньше работала на ТВ-шоу.

– Да, верно. Шоу называлось «Темная Карлотта».

– Никогда не слышала.

– Оно шло по каналу AXL целых шесть лет – пока его не сняли с эфира.

– Фигово. – Выплюнув жвачку обратно в обертку, она скатала в шарик и бросила под ноги, а потом рыгнула.

Я уловила явный тошнотворный запашок «Бурбона».

– Ты что, пила?

– Нет.

– Врать ни к чему. Я чувствую запах.

Она только дернула плечом в ответ.

– Ты вообще ходила на теннис?

– Да.

– И?

– Мы закончили рано, потому что у тренера, Марианны, что-то вроде фибромиомы и у нее бывают сильные спазмы. Так что ей пришлось поехать к гинекологу. А я пошла поболтать с Джошем, барменом.

– И он наливает тебе выпить?

– Я выпила всего-то пол-«Манхэттена». Ничего особенного. – Еще дерганье плечом.

– Похоже, очень даже чего, – заметила я.

Вдруг в зеркале заднего вида что-то мелькнуло. За нами следовала машина: внедорожник цвета синий металлик. Возможно, «Рэндж-Ровер». Я сбросила скорость, проверить, обгонит он или нет. Он тоже сбросил скорость, вися на хвосте.

У меня мелькнула дикая мысль: за мной гналась Беатрис Мак-Адамс.

София неожиданно издала булькающий звук, как закипающая овсянка. Свернув на обочину, я остановилась.

– Открой окно. Дыши.

София высунулась наружу, глотая свежий воздух, и снова скрючилась на сиденье.

– Лучше?

Она слегка кивнула. Я вернулась на шоссе, непроизвольно поглядывая в зеркало в поисках внедорожника, но он исчез.

Неужели я правда подумала, что это была Беатрис? Мое детское желание, чтобы мертвецы возвращались. Просто смешно.

Обратно я ехала так быстро, как только осмелилась, осторожно свернув на закрытую дорогу к Торн Блаффсу, проходя повороты по возможности аккуратно. Я остановилась перед главным входом и помогла Софии выбраться, поддерживая ее за плечи.

– Где твоя комната? – уточнила я, заводя ее внутрь.

– Дальше по коридору.

Я провела ее дальше, мимо лестницы в центре холла. Девочка, покачнувшись, дотянулась до ручки и зашла. Кое-как доплелась до кровати и рухнула. Я вошла следом. Ну и беспорядок: пришлось пробираться через архипелаги нижнего белья, валяющегося вперемешку со спортивными носками, лужи какой-то ароматизированной массы, пакеты бренда Tokidoki и рассыпавшиеся по полу женские тампоны для спорта. Еще я заметила старомодную золотую зажигалку «Зиппо» и пустой аквариум.

Ванная оказалась комнате под стать. Найдя стакан, который не выглядел как рассадник норовируса, я налила в него воды и принесла ей.

– Держи, выпей. Хотя бы несколько глотков. Тебе станет лучше.