Клаус Пюшель
Мертвые могут нас спасти. Как вскрытие одного человека может спасти тысячи жизней
Klaus Püschel
Die Toten können uns retten
© 2021 by Bastei Lübbe AG, Köln
В оформлении обложки использованы фотографии:
eAlisa, pakirri, kaling2100 / Shutterstock.com
Используется по лицензии от Shutterstock.com
Фото на обложке Axel Kirchhoff, UKE
© Кныш Ю. С., перевод на русский язык, 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *
Клаус Пюшель – судебно-медицинский эксперт, работал в Косово, Египте и Сирии, а до 2020 года возглавлял Институт судебной медицины при университетской клинике Гамбург-Эпендорф в Германии. Он одним из первых бросил вызов рекомендациям RKI (Инмститут имени Роберта Коха) и провел вскрытия людей, умерших от COVID-19, чтобы узнать причины и найти способы лечения этого смертоносного вируса.
* * *
«Человеческая психика зачастую бывает непостижима», – утверждает автор. Подтверждение этому читатель найдет в описании случаев из практики, преступлений, часто имеющих остросоциальный характер. Написанная искренне, открыто и увлекательно, книга «Мертвые могут нас спасти. Как вскрытие одного человека может спасти тысячи жизней» будет интересна широкому кругу читателей – от профессионалов-врачей и юристов до людей, не имеющих отношения к судебной медицине, но интересующихся подобной темой».
Алексей Решетун, судмедэксперт, автор популярных книг и блога @mossudmed
* * *
MORTUI VIVOS DOCENT Мертвые учат живых
Предисловие
Германия, 28 января 2020 года. В Баварии на безоблачном небе светит солнце. Но идиллия обманчива. Согласно сообщениям прессы, опасный серийный убийца незаметно пересек границу и оставил первые следы. До сих пор о нем мало что известно. Лишь то, что он скрывается в домах престарелых и на дискотеках, в барах, церквях и крупных скотобойнях, где находит своих беззащитных жертв. Он уже орудует по всей Европе, но пока держится в тени, создавая впечатление, что его можно контролировать. Однако есть опасения, что это только начало. Что найдутся подражатели. В Китае он уже унес множество жизней. Он настолько мал, что человеческий глаз не может его распознать. Его зовут SARS-CoV-2. Через несколько недель после своего появления в Европе он поставил мат второму континенту. Сначала Азия, теперь Европа. Он быстро распространяется, унося жертву за жертвой. И сеет страх среди людей.
Страх – жизненно важная предупреждающая реакция организма при наличии угрозы. Подобно биохимическому фейерверку, высвобождаются гормоны и активируется симпатическая нервная система[1]. За доли секунды чувства обостряются, а к мышцам активно приливает кровь для борьбы или бегства.
Без чувства страха мы, люди, попросту не выжили бы. Страх помогает нам защитить самое дорогое, что у нас есть, – нашу жизнь.
Но страх, возникающий на пустом месте, становится плохим советчиком. Потому что независимо от того, реальная это угроза или воображаемая, тело человека всегда реагирует одинаково. Когда страх берет верх, он мешает нам мыслить здраво. Он может спровоцировать принятие неправильных решений и подпитывать теории заговора, приводить к отрицанию вместо осторожности, сужать мировосприятие и угнетать нас. В таком случае особенно важно вызвать на ринг противника страха – знание.
Одно лишь знание позволяет нам идентифицировать угрозу и, включив здравый смысл, спуститься на землю. Действовать адекватно, защищать себя, уметь противостоять опасности. Именно поэтому Институт судебной медицины при университетской клинике Гамбург-Эппендорф (UKE) так рано и глобально начал заниматься вскрытием людей, умерших от COVID-19. Мы с коллегами хотели изучить болезнь и ее течение, чтобы иметь возможность целенаправленно лечить будущих пациентов. Потому что живые всегда учатся у мертвых, начиная с самых ранних познаний в анатомии человека и заканчивая сегодняшней судебной медициной и патологией[2], использующей самые современные методы диагностики. Mortui vivos docent – «мертвые учат живых». Это не просто избитый афоризм, это мое глубокое убеждение, результат более чем 40-летнего опыта работы в этой области и знаний, полученных вследствие исследования многих тысяч трупов.
Из всех медицинских дисциплин судебная медицина и патологическая анатомия вызывают наиболее противоречивые чувства. Печально известные осквернением трупов и подвергавшиеся обвинениям в колдовстве в Средние века, мы, судмедэксперты, сейчас оказались на волне самого настоящего хайпа благодаря триллерам и детективным романам: на месте преступления и в морге мы находим следы крови и ДНК, определяем время и причину смерти, орудуем скальпелями, пилами, компьютерными томографами, склоняемся в лаборатории над микроскопами. Мы собираем биологические жидкости, анализируем волосы на предмет употребления наркотиков и буквально суем нос в трупы, чтобы унюхать яды. Призванные встать на защиту мертвых, мы раскрываем врачебные ошибки и убийства, замаскированные под несчастные случаи или самоубийства.
Мы говорим на языке мертвых, который состоит не из слов и фраз, а из тайных, скрытых посланий тела. На секционном столе, над микроскопом в лаборатории мы проникаем в неизведанные глубины душ преступников.
Нас окружает смесь жутких эффектов и обещаний знания, справедливости, безопасности и правды. Мы. Хотим. Знать. Что произошло. На самом деле. Будь то растлитель малолетних или серийный маньяк – всякий раз, когда дело рук убийцы раскрыто, вместе с ним прекращается и след насилия, который тянется за преступником. Так что смерть одного может означать жизнь другого. Объяснение синдрома детского сотрясения[3] способно спасти его брата или сестру; пожилая женщина, которую задушил ее опекун, может спасти других пациентов от насильственной смерти. И, поскольку первое убийство ослабляет сдерживающие механизмы у преступника, подталкивая его к совершению нового преступления, быстрая поимка убийцы в большинстве случаев предотвращает дальнейшие акты насилия.
Убийства, непредумышленные убийства, несчастные случаи, катастрофы – вот основные области применения судебной медицины. Но как дисциплина она редко стоит особняком. Вирусологи, бактериологи, молекулярные генетики, патологоанатомы, специалисты по тропической медицине[4], антропологи, криминалисты… Как это часто бывает, именно разнообразие позволяет добиться синергического эффекта. Судебная медицина работает только в команде и в междисциплинарном контексте. Я не волк-одиночка и не солист, а дирижер в тесно сплоченном ансамбле высококлассных специалистов. То же самое и в случае с COVID-19, когда мы смогли, среди прочего, предоставить важную информацию о течении болезни, образовании тромбов и вирусном поражении органов.
Будь то коронавирус, ВИЧ или внезапная детская смерть, информация, которую мы получаем в результате вскрытия умерших, снова и снова заставляет нас удивляться новому, сомневаться в собственных знаниях, учит и помогает нам, медикам, спасать жизни, а также предотвращать преждевременные смерти путем совершенствования методов лечения и хирургических техник, распознавания, облегчения и избавления от болезней.
Итак, эта книга приглашает вас отправиться со мной на поиски улик: в типичные квартиры среднего класса в немецких городах и в уединенной сельской местности, к представителям полусвета квартала Санкт-Паули в Гамбурге и в увлекательный космос мельчайших серийных убийц – бактерий, вирусов и полирезистентных микроорганизмов. Потому что знание – это наше самое мощное оружие. Против страха. И ради жизни.
Детектив в белом
Очарование судебной медицины
По правде говоря, моей специальностью должна была стать спортивная медицина. Спорт всегда меня интересовал. Когда я был подростком, мы с отцом и старшим братом составляли половину мужской команды по настольному теннису в Вареле, что на севере Германии. Так что вскоре я прошел дополнительное обучение на спортивного врача на медицинском факультете в Ганновере, получил тренерскую лицензию Бундеслиги по настольному теннису, консультировал группу тренеров национальной сборной и в перспективе собирался получить должность ассистента врача. Все шло по плану; был взят курс на захватывающую профессиональную карьеру. Теперь оставалось лишь закончить последний год обучения. Тот самый год, когда наряду с прочими предметами в учебной программе значилась судебная медицина.
В студенческих кругах было известно, что лекции профессора Бернда Бринкманна, приват-доцента и старшего врача судебной медицины университетской клиники Гамбург-Эппендорф, чрезвычайно живые, несмотря на «мертвый» материал. Причем положительному восприятию немало способствовали включенные в программу конфискованные порнографические фильмы, а также экскурсии в квартал красных фонарей Гамбурга[5].
В то время повсеместно обсуждали сенсационное дело серийного убийцы Фрица Хонки. Хонка, родившийся в Лейпциге в 1935 году, был невысоким мужчиной с редкими, аккуратно причесанными волосами и ухоженной бородой. Глаза он обычно прятал за тонированными стеклами очков. В результате серьезной автокатастрофы получил множественные травмы лица и начал страдать косоглазием. Хонка работал ночным сторожем при филиале Shell, и его смена заканчивалась рано утром, когда полуночники собирались в таких заведениях, как Zum Goldenen Handschuh или Elbschlosskeller[6]. Он вливался в компанию гуляк и напивался для храбрости, прежде чем попытать удачу с дамами: случайными проститутками, одинокими женщинами, а также с теми, кто давно опустился на социальное дно, то есть с женщинами, которых никто никогда не будет искать. За порцию корна[7] или пять немецких марок они шли в его крохотную квартирку на чердаке, стены которой были оклеены порнографическими снимками. Он развлекался со своими спутницами рядом с пустыми ящиками из-под пива, мусором, куклами и выцветшим изданием «Жюльетты» де Сада. Что бы ни становилось триггером – ссора из-за денег, неуместное замечание или словесные оскорбления, – поддавшись гневу, Хонка терял самообладание. Тогда он бросался на свою жертву, хватал руками за горло и начинал душить. Затем следовали несколько минут предсмертной агонии, требующей от него приложения максимальных усилий, но он не отпускал жертву, пока та не переставала подавать признаки жизни. Но это еще не все. Он складывал бездыханные трупы на доску и расчленял их с помощью пилы-ножовки. В одном случае несколько пакетов с частями тела он выбросил на пустырь, находившийся неподалеку от его квартиры; прошло много времени, прежде чем обнаруженные останки удалось соотнести с пропавшей проституткой.
Туловища и части тел следующих трех убитых женщин Хонка спрятал в кладовке своей однокомнатной квартиры. Он так и продолжал жить там, овеваемый духом одиночества и тяжелым смрадом разложения.
Однажды на втором этаже дома произошло возгорание, и на место происшествия приехали пожарные. В поисках очагов огня спасатели проникли в квартиру Хонки на чердаке, где наткнулись на ужасную находку: мешки для мусора, полные мяса, которое, как утверждал убийца, было отходами со скотобойни. Однако позже выяснилось, что это человеческие останки. Во время часового допроса Фриц Хонка, впоследствии известный как Мясник из Санкт-Паули, поначалу утверждал, что ничего не помнит.
Профессор Бринкманн был одним из экспертов, принимавших участие в этом процессе, поэтому мы, студенты, получили подробное представление о деле по фотографиям разложившихся, частично мумифицированных частей тел. Эти преступления было трудно раскрыть. Убийца, чья жизнь была разрушена в результате жесточайшего насилия со стороны родителей, помещения в лечебницу, унижения и постоянных неудач. Добавьте к этому трагедию женщин, местонахождением которых никто никогда не интересовался. Вспышка гнева и мучительное удушение, а затем – расчленение трупов.
Во время этих лекций я получил представление о судебной медицине и все глубже погружался в предмет. Этому также способствовали лекции профессора Манфреда Кляйбера о применении колюще-режущих предметов. Только скрупулезный анализ колотых ран и выводы, которые можно сделать в отношении линий разрыва кожи! Чтобы выследить смерть, требовались точные результаты исследований, знание научных фактов и логическое мышление.
Во время одной из экскурсий в Гамбург профессор Бринкманн показал нам местный институт судебной медицины, незаметно расположившийся на окраине крупной университетской больницы. Нервничая, мы спустились по лестнице к моргу, и Бринкманн провел нас в просторную холодильную камеру с несколькими трупами. Стены были выложены плиткой, а один из металлических столов покрывали брызги запекшейся крови. Там пахло, как в лавке мясника: слабый запах мяса смешивался с ароматами крови и начинающегося разложения.
В тот день мы имели дело с жертвой, которую переехал поезд. Профессор Бринкманн внимательно осмотрел труп и сделал заключение. Пока мы мысленно отмечали для себя важные детали, он схватил труп за волосы и в следующий момент поднял вверх отрезанную голову. По группе присутствующих прошел ропот. Какова бы ни была цель профессора, ему определенно удалось привлечь внимание своих учеников. В течение нескольких последующих минут он читал лекцию о линии отреза отделенной головы и объяснял отличия обезглавливания посредством топора и ножа. Задача предстоящего вскрытия заключалась в том, чтобы выяснить, имело ли место самоубийство или жертва могла быть задушена до того, как пересекла железнодорожные пути, а затем уложена на рельсы. Огромная разница. Для скорбящих, для испытавшего эмоциональный шок водителя поезда и, если все же имело место убийство, для тех, кто потенциально может стать следующей жертвой преступника.
Смерть, как я понял, не означает конец для медицинской науки. Даже если человеку, лежащему перед вами на секционном столе, уже нельзя помочь, вскрытие в любом случае даст информацию о характере травмы и течении болезни. Если правильно интерпретировать его результаты, можно реконструировать обстоятельства, которые привели к смерти в конкретном случае и в первую очередь спасти больше человеческих жизней в будущем, поймав преступника или выявив неверные методы лечения. И да, я был очарован судебной медициной.
С тех пор болезнью, с которой я чаще всего сталкивался, было насилие. Будь то низменные инстинкты или последствие угрозы: за сорок с лишним лет работы судебным врачом я убедился, что склонность к насилию дремлет в каждом из нас. Большинству людей удается ее контролировать, пока нечто непредвиденное не заставит зло пробудиться и неприкрытая агрессия не возьмет верх. Причиной может стать практически все что угодно: маргинальная и разрушенная жизнь, предчувствие неудачи или угрозы, оскорбление, страх, жажда мести, секс, ревность, алчность, политические мотивы… Ежегодно в Германии полиция регистрирует около 200 тысяч преступлений с применением насилия. Число незарегистрированных случаев гораздо выше, потому что жертвы домашнего насилия редко рассказывают об этом. По причине стыда, страха или потому, что не могут получить помощь.
Каждый труп рассказывает свою историю, и работа судмедэксперта в первую очередь заключается в том, чтобы понимать язык мертвых и выяснять причину смерти.
Мы всегда вступаем в дело, когда болезнь одолевает человека. И все случаи смертей от неестественных или необъяснимых причин тоже наша специализация.
С другой стороны, естественная смерть в результате болезней внутренних органов находится в ведении патологоанатомов. Однако порой границы патологии размываются, как недавно было с коронавирусом. Тема, невероятно меня заинтересовавшая и бросившая мне вызов незадолго до выхода на пенсию.
Порой причина смерти, указанная в свидетельстве о смерти как естественная, например сердечная недостаточность, на самом деле оказывается убийством. Так было в случае с Олафом Д.
Июньским днем 2001 года раздался звонок в дверь 82-летней пенсионерки Марты Б. Когда женщина открыла дверь, она обнаружила на пороге своего дома сотрудника Рабочего союза милосердия, дружелюбного, внушающего доверие крупного мужчину, похожего на медведя, – истинное воплощение доброго самаритянина. При росте метр девяносто три и массе тела 130 килограммов он казался неповоротливым. В тот день Олаф Д. желал убедиться, что ванная комната пожилой женщины действительно подходит для инвалидов. Поскольку этот человек кажется заботливым и симпатичным, Марта Б. впускает его. Она понятия не имеет, что 31-летний мужчина был уволен без предупреждения за растрату денег.
Женщина поворачивается к нему спиной. Дверь захлопывается. Мгновение стоит полная тишина, а затем она слышит шорох. В следующий момент Марта чувствует, как лапа зажимает ее рот – сильная рука в носке. Она хочет закричать, но не может. Олаф Д. усиливает хватку. Его массивное тело безжалостно толкает пожилую женщину в спальню. Марта Б. успевает высвободиться, мечется в панике, хочет знать, что ему нужно.
– Деньги! – раздается ответ.
Деньги – вот зачем Олаф Д. придумал свой коварный план. Из-за денег он готов стать убийцей шестой раз за день.
– Мальчик, забирай деньги и уходи! – хнычет Марта Б., потому что он причиняет ей боль.
Затем Олаф Д. хватает жертву и вдавливает в подушку. Марта Б. не может дышать. Страх смерти сковывает ее. Начинается жестокая неравная схватка, в которой она физически не в состоянии победить. От недостатка кислорода женщину клонит в сон, она чувствует, что умирает. До ее слуха вдруг долетает телефонный звонок, затем Марта теряет сознание.
Вздрогнув от звонка, Олаф Д. отпускает свою жертву. Ее тело безвольно падает на подушки. В спешке он взламывает шкатулку с деньгами и скрывается с добычей – 3700 немецких марок.
Сын Марты Б. волнуется, потому что его мать не берет трубку. Он, быстро собравшись, отправляется к ней в квартиру, где находит ее без сознания. Помимо ран и гематом, миниатюрная женщина получила ушиб черепа и несколько переломов костей. Однако она приходит в сознание. И она помнит. Благодаря ее показаниям Олаф Д. в тот же вечер был арестован.
До сих пор Олаф Д. не был замечен ни в чем, что касается нанесения телесных повреждений. Если он и привлекал к себе внимание, то только желанием покрасоваться, страстью к быстрым автомобилям и чрезмерным тщеславием. Долги толкнули мужчину на грабеж. И разрушили его брак. Но в настоящее время Олаф Д. влюблен в проститутку, чью продажную благосклонность он ошибочно принимает за настоящую нежность.
Прокурор становится подозрительным. За последние несколько дней пять пожилых женщин из бывшего рабочего окружения Олафа Д. умерли предположительно естественной смертью, причем 89-летняя пенсионерка – всего за несколько часов до его визита к Марте Б. Во всех пяти свидетельствах о смерти в качестве причины указана сердечная недостаточность, обычный диагноз для пожилого человека. Прокурор приказывает провести вскрытие этих тел. Поскольку за свою медицинскую карьеру я часто сталкивался со случаями удушья, меня привлекают к работе. Это гонка со временем: запросто может оказаться, что один из трупов мы перехватим прямо перед печью крематория.
При вскрытиях обнаруживаются явные признаки удушья, вызванного внешними воздействиями. Помимо кровоизлияния в конъюнктиву, у жертв имеются значительные повреждения внутренних органов, а также переломы ребер и позвоночника, что показывают дополнительные рентгенологические исследования; у одной из женщин я замечаю провал грудной клетки – перелом нескольких ребер, возникший в результате того, что преступник встал коленом на грудь своей жертвы. После препарирования кожи можно заметить кровоизлияния в мягкие ткани, особенно в области горла и рта. При микроскопическом исследовании обнаруживаются волокна от подушек, которыми душили жертв. Очевидно, что ни одна из пяти женщин не была тщательно обследована при внешнем осмотре трупа. В противном случае врачи, выдавшие свидетельства о смерти, заметили бы некоторые массивные повреждения, скрывающиеся под покровом кожи. Остановить череду преступлений могло бы вскрытие первой убитой.
То, что кажется сухим текстом, на самом деле является свидетельством насилия над беззащитными пожилыми женщинами под конец их жизни. Смерть от удушения наступает через 3–6 минут. Минуты, отмеченные агонией, чувством беспомощности, паники, безысходности. Мысли о том, что хрупкая старушка находится во власти убийцы, превосходящего ее по физической силе, как она тщетно борется за свою жизнь, ошеломляют, огорчают и злят одновременно.
Нередки случаи, когда у пожилых людей преждевременно констатируют естественную смерть. Но очевидное не всегда является верным. В случае с «убийцей бабушек», как прозвали Олафа Д. в прессе, он обманным путем укладывал своих жертв в постель так, чтобы казалось, будто они мирно скончались. Так он обманул врачей и родственников, что позволило ему убивать и дальше.
Зачем он это сделал?
Чтобы получить деньги. Чтобы в конце концов повеселиться. Оплатить своей проститутке педикюр, полет на вертолете, поездку на Гельголанд. Лишь по этой причине Олаф Д. убивал с уникальной частотой, от которой бросает в дрожь.
Некоторые вскрытия даже приносят утешение, когда выясняется, что жертве не пришлось страдать. Что все случилось быстро. Но в большинстве случаев мы становимся свидетелями прошлой боли, и, даже если сопутствующее чувство страха перед смертью невозможно обнаружить с помощью скальпеля, оно все равно имело место. Единственным утешением в этом случае является осуждение убийцы, торжество правосудия во имя любимого человека. И, к счастью, череду убийств нередко удается остановить.
По оценке экспертов, после первого преступления – совершенного Олафом Д. убийства 87-летней овдовевшей Лизбет Н. – у злодея случилось что-то вроде эффекта привыкания. Если первый акт насилия еще дался ему с трудом, то с каждой последующей жертвой он оттачивал свой навык и не оставлял после себя заметных следов. Пока «Инспектор Случай» при содействии судебной медицины не положил этому конец. Криминалисты и криминальные психологи пришли к единодушному мнению, что он искал бы и других жертв. Ведь его кошелек пустел слишком быстро, а вокруг было достаточно беспомощных стариков, которые могли бы довериться ему…
Подобные случаи постоянно напоминают мне, почему я стал судмедэкспертом: я хотел бороться с болезнью насилия.
Задушенные, повешенные, зарезанные, расстрелянные, скончавшиеся в результате передозировки наркотиками или врачебной ошибки, отравленные, пострадавшие в несчастных случаях, утонувшие в водоемах или сгоревшие на пожарах, жертвы асбеста, убитые в ходе военных действий, погибшие в авиакатастрофах, при взрывах, в результате изнасилований или жестокого обращения, умерщвленные в ритуалах вуду, извлеченные из болот тела, череп Штертебекера[8]…
В судебной медицине есть все. Некоторые случаи лишают дара речи, другие подстегивают в людях склонность к вуайеризму[9] и привлекают внимание всего мира.
Также есть живые жертвы, которым мы оказываем помощь. Женщины и дети, в том числе младенцы, подвергшиеся насилию. Мы тщательно осматриваем их и диагностируем травмы, которые им нанесли. В надежде, что они получат надлежащую психологическую помощь и залечат душевные раны. И что мы будем способствовать привлечению виновных к ответственности с целью предотвращения дальнейших актов насилия подобного рода. Словно детективы в белом, защитники жертв.
Спектр исследований судебной медицины включает большое количество смертей, (частично) вызванных медицинским вмешательством, таких как диагностические и лечебные ошибки или смерть от анестезии, а также необъяснимые случаи, такие как внезапная детская смерть и многое другое.
Судмедэксперты не всегда могут установить причину смерти. Но когда нам это удается, мы время от времени совершаем очередной прорыв в медицинской науке.
Далее мы работаем над совершенствованием методов лечения и хирургических техник, составляем рекомендации по профилактике, отслеживаем пути инфицирования и в идеальном варианте искореняем их.
Достижения в области медицины всегда сопровождались вскрытиями, начиная с самых ранних хирургических процедур, проводимых в Древнем Египте, вплоть до анатомических открытий Андреаса Везалия[10] в XVI веке и исследований умерших от коронавируса. Но очарование заключается не в одном лишь получении знаний. Диссекция позволяет лицезреть всю красоту тканей, мозга и мускулатуры, переплетения кровеносных сосудов и нервов, органов и костей. Поэтому экскурс в судебную медицину всегда напоминает о чуде человеческого тела во всех его поразительных гранях.
Вначале была загадка «Человек»
Исфахан, начало XI века. В медресе, уважаемой исламской школе, стихает людской гомон. Настало время урока анатомии. Легендарный врач и философ Ибн Сина указывает на пожелтевшую схему человеческого тела и читает лекцию: «Легкие – это большой круг, в котором находится сердце, а перед ним желудок…» Его ученик, будущий медик Роб Коул, лишь устало улыбается. Он вымотан, потому что прошлой ночью тайком вскрывал труп в катакомбах и впервые заглянул внутрь человеческого тела…
Несмотря на то что «Лекарь. Ученик Авиценны» – это исторический роман, вполне возможно, что ни вы, ни я не существовали бы, если бы у одного из наших ранних предков была неизвестная болезнь и если бы за всю впечатляющую историю медицины никогда не проводили вскрытия. Ибн Сина (980–1037) считается одаренным врачом своего времени, посвятившим свой «Канон медицины» учению о болезнях и гигиене, передовым методам лечения и науке о лекарствах. Но исламское требование неприкосновенности трупа, вероятно, мешало ему заглянуть под покров кожи, чтобы получить знания об анатомии напрямую. И не ему одному на протяжении многих веков.
Давайте отправимся в прошлое, к истокам медицины. Нам известно, что древние египтяне имели некоторое представление о внутреннем устройстве человеческого организма, поскольку перед мумификацией трупа органы извлекали через разрезы в животе и груди, а затем запечатывали в кувшины. Мозг также извлекали через нос специальными инструментами. Однако целью было не приобретение анатомических знаний, а сохранение тела для загробной жизни. Жрецы, исполнявшие обязанности врачей, уже знали о многочисленных заболеваниях, таких как водянка, и их возможных причинах. Однако в том, что касалось анатомии, они руководствовались не знаниями низшей касты бальзамировщиков, а своими собственными представлениями. Имея богатое воображение, они выдумали расположенный сбоку сосуд под названием «приемник», якобы снабжавший сердце водой, – удивительная смесь медицинских знаний о водянке, которая может быть спровоцирована сердечной недостаточностью, и чистейшей спекуляции. В то же время в их распоряжении было удивительное разнообразие лекарств: они назначали их своим пациентам наряду с сопутствующими заговорами и заклинаниями.
В древнегреческой медицине не менее важную роль играла и сила внушения. После различных омовений и молитв больных вводили в транс в так называемых храмах сна для получения исцеляющих божественных посланий.
Однако с ними говорили не боги, а жрецы-врачи – слова доходили до ушей больных через скрытые звуководы, что имело большие успехи в плане исцеления.
Гиппократ (около 460–375 гг. до нашей эры), отец медицины, заложил основы медицинской науки в своей школе врачей на острове Кос. Как основоположник гуморальной теории о четырех основных телесных жидкостях, он рассматривал болезни как нарушение баланса крови, слизи (флегмы), черной и желтой желчи. Анатомия человека играла для него второстепенную роль – вскрывали только животных.
Однако фактически слово «анатомия», обозначающее в современном мире науку об устройстве тела, восходит к греческому ανατομία (anatomίa), что означает «вскрывать, расчленять». Итак, именно греческие врачи в третьем веке до нашей эры в Александрии последовали завету Аристотеля постигать природу во всей ее полноте и стали систематически изучать человеческие трупы. Поэтому Праксагор Косский и его ученики, Эрасистрат и Герофил, считаются основоположниками анатомии. Именно им мы обязаны различением вен и артерий, открытием нервов и знанием сердечных клапанов. Они также смогли получить подробное изображение головного мозга, включая большой мозг, мозжечок, мозговые оболочки и желудочки, что стало возможным благодаря исследованию довольно свежих трупов преступников. К слову, эта практика получила распространение в христианстве столетия спустя. Тем не менее практическому изучению анатомии был положен конец вместе со смертью Эрасистрата и Герофила, потому что у врачей-преемников были сомнения касательно того, можно ли делать выводы о живых на основании вскрытия мертвых. По общему мнению, исцеление по-прежнему существенно зависело от благосклонности бессмертных богов или же от положения звезд. Только Гален Пергамский (около 129–199 гг. нашей эры), личный врач Марка Аврелия и ответственный за гладиаторов, снова прибегнул к вскрытиям, но не для того, чтобы отследить возможные причины заболевания. Скорее, он был озабочен улучшением своих методов лечения, чтобы не оскорбить римского императора. Гален исследовал строение скелета, используя костные останки, найденные им в заброшенных или разрушенных могилах. Собранию его сочинений «Corpus Galenicum» было суждено в течение столетий оставаться стандартным трудом медицины. Но вот проблема: Гален вскрывал только обезьян и свиней и свободно переносил свои познания на людей. По его мнению, кровь вырабатывается в печени и оттуда ее половина поступает к периферии тела, а другая половина – к сердцу. Согласно Галену, левый желудочек представляет собой камеру, в которой кровь смешивается с воздухом из легких, охлаждаясь. Он не имел представления ни о самом кровообращении, ни даже о насосной функции сердца.
В последующие века, к несчастью всех больных, страдающих от сердечных недугов, никто не решился подвергнуть сомнению его работу – по крайней мере публично, – тем более что большинство римлян и христиан считали вскрытие трупов нарушением табу. Поэтому неудивительно, что средняя продолжительность жизни в Римской империи (в том числе по причине высокой детской смертности) составляла всего 30 лет.
Диссекция человеческих тел открыто осуждалась ранними христианами, такими как Августин, но явный запрет по факту был ограниченным. В 1299 году папа Бонифаций наказывал отлучением от церкви за варку трупов и отскабливание человеческих костей.
Тот факт, что подобная практика вообще пользовалась определенной популярностью, был связан с крестовыми походами: те, кто мог себе это позволить, еще при жизни распоряжались, чтобы в случае смерти их тела были доставлены домой и похоронены в родной земле. А это было легче сделать, когда скелеты были чистыми и пребывали в транспортабельном (читай: расчлененном и проваренном) состоянии.
В результате в папской булле неоднократно упоминалась «позорная» практика вскрытий, которая считалась осквернением трупов и осуждалась. Не следует забывать, что в то время тело было лишь физической оболочкой для души.
Однако с эпохой Возрождения любопытство и интерес к красоте человеческого тела и его тайнам вспыхнули с новой силой.
Давайте ненадолго отправимся в Италию конца XV века. Под покровом темноты мужчина спешит на местное кладбище. Он то и дело нервно оглядывается, дабы убедиться, что за ним никто не следит. Потому что он на пути к разгадке строения человеческого тела и его функций. Он останавливается перед свеженасыпанным могильным холмиком. Какой-то звук заставляет мужчину замереть, но это всего лишь взметнувшаяся ввысь сорока, напуганная его приближением. Мужчина поспешно выкапывает свежий труп повешенного. У кладбищенской стены ждет помощник; вместе они утаскивают покойника.
Некоторое время спустя освещенное свечами тело оказывается на столе в подвале. Похититель берет нож и вскрывает труп. Он тщательно фиксирует все удивительные детали, которые видит, с помощью пера, туши и серебряной иглы.
Нечто подобное могло происходить до того, как Павийский университет дал Леонардо да Винчи официальное разрешение на вскрытие казненных преступников и самоубийц. Художник заметил, что его собственные наблюдения за человеческим телом не всегда совпадают с учебниками, и поэтому он самостоятельно взялся за скальпель. Результатом его исследований стали многочисленные рисунки, дающие подробное представление об анатомии человека: внутренняя часть черепа, глаз, расположение зрительных нервов, мышцы, сухожилия и связки, сердце и его сосуды, внутренние органы. Да Винчи даже изобразил плод в матке. Заглянув под кожу и применив свои анатомические знания в искусстве, он создал произведения, которые до сих пор трогают нас своей эстетикой и буквально задевают за живое.
Говорят, что Микеланджело тоже занимался вскрытием трупов. На это указывают не только его пластичные и детализированные скульптуры. Ученые полагают, что на фресках Сикстинской капеллы он спрятал анатомические открытия, такие как мозговой ствол, головной мозг и мозжечок в горле Бога. Кроме того, медики обнаружили на картинах мастера анатомически правильную почку и сетчатку глаза.
Церковь дала прямое разрешение на проведение вскрытий только в 1482 году, когда папой был Сикст IV. Это привело к новаторским научным достижениям, которым медицина обязана своим прогрессом, а также к жутким излишествам.
Андрис ван Везель (1514–1564), известный под именем Андреас Везалий, совершил в каком-то смысле революцию в практике вскрытия, снимая с человеческого тела слой за слоем собственными руками, в отличие от университетских ученых того времени, которые были рады оставить кровавую работу парикмахерам[11] и читать лекции, держась на приличном расстоянии. Его главный труд «De humani corporis fabrica libri septem» – семь учебников по строению человеческого тела с многочисленными иллюстрациями, созданными на основании вскрытий человеческих тел, – представлял большую важность, хотя Везалий вызывал некоторые споры. Для одних он слишком отдалился от Галена, для других – недостаточно. В любом случае он считался отличным хирургом благодаря своей практике вскрытия. Он также предупреждал своих коллег, чтобы при вскрытии они соблюдали осторожность, поскольку, вместо того чтобы делать аккуратные надрезы, некоторые просто отрывали конечности.
И вот мы добрались до анатомических «реалити-шоу» XVI–XVIII веков. Действующие лица: мужчина или женщина, не слишком толстые, не слишком худые, желательно молодые, приговоренные к смерти, сначала просто живые, затем казненные, быстро снятые с виселицы и помещенные в центр внимания. Рядом с секционным столом стоит парикмахер, врач, целитель, возможно, просто актер, который знает, как завести толпу. Инструменты: пила, зонд, скальпели с ручками из черного дерева и устройство для вскрытия черепов в форме трехконечной звезды.
Вокруг главных действующих лиц собиралась жадная до сенсаций публика: студенты, богатые купцы, высокопоставленные господа, а также светские дамы или все, кто мог позволить себе посещение данного мероприятия. Как только делался первый разрез, на лицах присутствующих появлялась смесь любопытства, ужаса, отвращения и вожделения. Вуайеризм был удовлетворен, а для некоторых и любопытство.
В то же время по-прежнему имела место практика вскрытия приговоренных к смертной казни и покончивших жизнь самоубийством.
Иногда способы казни даже подгонялись под текущие потребности. Вскрытие было частью приговора, вынесенного преступнику, и должно было служить устрашением.
Можно задаться вопросом: не по этой ли причине многие люди до сих пор испытывают инстинктивную неприязнь к процессу вскрытия?
Чтобы удовлетворить возросший спрос, бедняков, чьи семьи не в состоянии были оплатить похороны, вербовали еще при жизни; трупы воровали, выкапывали… Иногда дело доходило до того, что богатые люди на всякий случай завещали похоронить их в запертых железных гробах.
Регулярное проведение вскрытий позволило анатомам того времени чаще обнаруживать аномалии. В медико-исторической коллекции присутствует камень, извлеченный из мочевого пузыря. Можно представить себе удивление, когда его нашли. О чем мог подумать анатом? Был ли он знаком с историей болезни пациента? И смог ли он установить связь между камнем и болями, которые человек должен был испытывать при жизни?
В эпоху Просвещения интерес к естественным наукам возрос. Знания, логика и разум пришли на смену суевериям и страху перед Богом. Нередко они были направлены против влияния Церкви. Все чаще тело рассматривалось как механизм, а болезнь как поломка, которую необходимо устранить, – такая точка зрения открывала простор для новых медицинских достижений. Наконец была установлена причинно-следственная связь морфологических изменений с клинической картиной и причинами смерти. Настало время, когда мертвые стали спасать живых.
Расцвет медицины начался в Вене, где эрцгерцогиня Мария Терезия, поборница просвещенного абсолютизма, в 1745 году назначила своим личным врачом голландца Герарда ван Свитена. Он в свою очередь вызвал в город специалистов-медиков, которые принялись активно обмениваться научными знаниями. Это развитие впоследствии стало известно как старая Венская медицинская школа. В последующие годы открытая ван Свитеном больница общего профиля стала местом проведения медицинских исследований на благо пациентов, при этом важная роль была отведена вскрытиям.
В XIX веке в Вене начали появляться различные врачебные специальности и были основаны первые в мире клиники лечения глаз, кожи и уха-горла-носа.
Так называемая вторая Венская медицинская школа принесла свои плоды: в период с 1914 по 1936 год венским врачам были присуждены четыре Нобелевские премии в сфере медицины. Однако с присоединением Австрии к национал-социалистической Германии бум передовой медицины в Вене внезапно прекратился. Известные врачи и исследователи были вынуждены эмигрировать или были убиты в концентрационных лагерях.
С тех пор современная диагностика развивается, в частности благодаря технологическим нововведениям, которые последовали за первыми микроскопами и рентгеновскими аппаратами, включая компьютерную томографию, магнитно-резонансную томографию, позитронно-эмиссионную томографию, электронные и световые микроскопы, а также наноскопию с использованием разрешения от 20 до 30 нанометров. Таким образом, мы получили возможность еще подробнее изучить микромир клеток.
А что же судебная медицина?
Древнеегипетские папирусы указывают на то, что около 2700 года до нашей эры при мудреце, астрологе, врачевателе и архитекторе Имхотепе, провозглашенном после смерти богом, было проведено по крайней мере одно патологоанатомическое исследование, в том числе токсикологическое, с целью установления точной причины смерти человека. Конечно, в соответствии с возможностями того времени.
В начале XIV века в Италии убийства с отравлениями привели к появлению медицинских экспертов и установлению сотрудничества между медициной и уголовным правом.
Потребность в этом действительно имела место. Порой Борджиа[12] приписывали такое огромное количество убийств путем отравления мышьяком, кантареллой[13] и другими веществами, что возникали вопросы, как они вообще умудрились все это провернуть. В большинстве случаев исследование в то время ограничивалось осмотром умершего врачом. Но не имеющий запаха и слегка сладковатый на вкус мышьяк, обычно добавлявшийся жертве в вино, вызывает внутреннее кровотечение, и его нельзя установить при наружном осмотре трупа. Поскольку яд было легко достать, он пользовался популярностью среди убийц. Только в 1836 году английский химик Джон Марш разработал метод выявления мышьяка – проба Марша, – благодаря которому в 1840 году удалось остановить отравительницу Мари Лафарж[14]. В лабораториях судебно-медицинских институтов даже столетия спустя могут обнаружить мышьяк в волосах и ногтях жертвы.
Медицина и судебное право соприкасались еще в дохристианской Римской империи. Когда греческие врачи около 200 года до нашей эры прибыли в Рим и поселились там, город пережил расцвет целительского искусства. Однако греческие врачи пользовались уважением не у всех римлян, а некоторые конспирологи даже обвиняли их в заговоре с целью убийства местного населения. В отличие от Греции, в Римской империи законодательно был закреплен акт об ответственности врачей, согласно которому врач мог быть привлечен к суду за ошибки в лечении, выслан из Рима, оштрафован или даже приговорен к смертной казни. Однако остается спорным вопрос, каким образом в то время можно было однозначно оценивать врачебные ошибки, ведь анатомические познания основывались прежде всего на вскрытии свиней и обезьян.
Прошло еще несколько столетий, прежде чем осмотр трупов начали использовать как средство выявления неестественных смертей. В 1530 году, во времена императора Карла V, в Аугсбургском рейхстаге было принято уголовно-судебное уложение «Constitutio Carolina Criminalis» («Каролина»), а ратифицировано двумя годами позже в Регенсбурге. Документ регулировал уголовное право вплоть до XIX века: если в Средние века преступление еще считалось личным делом пострадавших, которые могли нанять так называемых ловцов воров, то теперь государство взяло на себя ответственность за уголовное преследование, если потерпевший не мог сам этого сделать. С тех пор в интересах общества жалобы стали также подаваться официально. Убийство, непредумышленное убийство и изнасилование теперь считались преступлениями, караемыми смертной казнью, так же как грабеж, кража, поджог, изготовление фальшивых денег, измена и колдовство. В случае неестественной смерти медицинским экспертам было предписано выезжать на место происшествия, проводить подробный осмотр и вскрытие трупов. Научные открытия Версалиуса, опубликованные вскоре после ратификации уложения, позволили врачам ставить сравнительный диагноз – и все это на основании вскрытий. С приходом юрисдикции судебная медицина родилась как практическая дисциплина.
Medicina legalis, судебная медицина, судебно-медицинская экспертиза, Medicina Forensis – все это синонимы для обозначения одной и той же науки. Первоначально судебно-медицинская экспертиза обслуживала суды. С 1969 года распространение получил термин «судебная медицина»[15], поскольку здесь задействованы все отрасли права: уголовное, гражданское, страховое и социальное право. А также потому, что мы, судмедэксперты, всегда озабочены правами, которые должны быть предоставлены потерпевшим.
Хотя уложение «Constitutio Carolina Criminalis» предлагало правовую основу для судебного преследования и раскрытия преступлений, доказательства виновности добывали путем применения физического насилия вплоть до пыток. Лишь в XVIII веке получили распространение ранние криминалистические методы, такие как осмотр места преступления, поиск улик и освидетельствование режущего и колющего оружия. С основанием первых отделов криминальной полиции начался век сыщиков, неизменно сопровождаемых детективами в белом, которые как тогда, так и сейчас должны были обладать определенным чутьем и чьи диагнозы становились все более и более точными по мере развития медицины и техники: от исследования отпечатков пальцев, анализа следов крови и определения групп крови до современных ДНК-технологий.
В распоряжении первых судмедэкспертов имелись только простые инструменты для вскрытия: ножи, пилы, ножницы и пинцеты. Благодаря технологическому прогрессу в диагностику приходят все более специализированные и сложные микроскопы, рентгеновские аппараты, компьютерные томографы (КТ) и магнитно-резонансные томографы (МРТ). Это способы медицинской визуализации, позволяющие проникать все глубже в микромир, различать структуры отдельных клеток, даже обнаруживать вирусы. Дюйм за дюймом они делают тело настолько прозрачным, что за считаные минуты можно разглядеть скопления газов и инородные тела, мельчайшие изменения в органах, костях и мягких тканях. Таким образом, например, перед вскрытием можно выявить синдром детского сотрясения. Топографически[16] можно проследить каналы от выстрелов и проколов в теле. Иными словами, благодаря медицинской визуализации, проведенной перед вскрытием, мы получаем информацию об ожидаемых кровотечениях, ранениях и заболеваниях. И мечта о вскрытии без разрезания вот-вот осуществится.
Еще одной ветвью прогресса в судебной медицине наряду с анализом ДНК и медицинской визуализацией стала токсикология, стремительно развивавшаяся с момента изобретения пробы Марша. Сегодня мы способны обнаруживать ничтожные остатки самых разнообразных веществ: от присутствующих в организме наркотиков, употребление которых можно точно датировать по анализу волос, до ядовитых газов в легочной ткани, а также почти неуловимых следов медикаментов в жидкостях и органах человеческого тела.
* * *
Сегодня судебная медицина является одной из самостоятельных специализированных дисциплин, как и хирургия, внутренняя медицина[17], офтальмология и педиатрия или даже патология.
Важно понимать: судмедэксперт – это не патологоанатом! К сожалению, в детективных романах и фильмах их работу часто показывают неправильно.
После шести лет изучения медицины и государственного экзамена судмедэксперты должны окончить 5-летнюю интернатуру, также включающую шесть месяцев повышения квалификации в области патологии и психиатрии. Следовательно, начать свою карьеру в судебной медицине вы сможете не ранее чем через 11 лет.
Решение об основании Немецкого общества судебной медицины было принято в 1904 году на 76-м собрании немецких ученых в области естественных наук и врачей в Бреслау, а три года спустя задачи судебной медицины были определены следующим образом: «[Ее – Прим. авт.] предметом является исследование и использование медицинских и научных фактов для осуществления правосудия, и в этих рамках [она – Прим. авт.] рассматривает все процессы, входящие в профессиональную деятельность врача и так или иначе затрагивающие правовые вопросы». Такое определение судебной медицины действует и по сей день. С 1968 года употребляется именование «правовая медицина», что также подчеркивает широту и важность ее предмета, далеко выходящего за рамки чисто судебной практики.
Свой первый крупный расцвет судебная медицина пережила в Австрии в конце XIX века. Многие говорят, что «колыбель судебной медицины» находится в Вене, потому что Эдуард Риттер фон Гофман (1837–1897) основал там легендарную венскую кафедру судебной медицины. Гофман оставил после себя многочисленные научные труды: всемирную известность приобрел его «Учебник судебной медицины», переведенный на многие языки, в том числе и на русский[18]. Следующий эпизод подтверждает долгосрочный эффект этой работы: после того как русские войска в 1945 году вошли в Вену, русский судебный медик посетил библиотеку Института судебной медицины и на следующий день принес с собой работу Эдуарда фон Гофмана на русском языке, чтобы использовать ее для дальнейшей работы.
Фактически судебная медицина – одна из самых узких медицинских дисциплин. В Германии в этой сфере занято всего около 350 подготовленных специалистов: большинство из них в университетских институтах[19]. Потому что, помимо университетов, существует довольно мало муниципальных и государственных институтов. Таким образом, судебно-медицинский эксперт должен, кроме практической работы в полиции, прокуратуре и судах, заниматься преподавательской и исследовательской деятельностью.
В немецкоязычных странах появилось большое количество важных стимулов для дальнейшего развития судебной медицины, поэтому к нам продолжают приезжать ученые из других стран для повышения квалификации. В наш институт в Гамбурге постоянно прибывают зарубежные гости как из других стран Европы, так и из Японии, Сирии, Египта и Руанды. Однако международное сотрудничество осуществляется не только в сфере обучения и исследований, но и на практическом уровне. Мы уже принимали участие в ряде международных миссий в связи с авиакатастрофами, когда требовалось идентифицировать немецких пассажиров, со стихийными бедствиями, такими как разрушительное цунами в Таиланде, а также после Балканской войны.
На протяжении столетий судебная медицина (как и анатомия поначалу) боролась с ложным предположением, что живое нельзя отличить от мертвого. Однако настоящее искусство судебной медицины заключается в анализе и получении данных на основе процессов разложения человеческого тела.
С наступлением смерти начинается аутолиз, то есть саморастворение тканей. Структуры размываются, мельчайшие изменения становятся едва или вовсе не различимыми. Последующие модификации, обусловленные гниением, могут препятствовать постановке диагноза или сделать ее невозможной.
Недаром цель правоохранительных органов состоит в том, чтобы задержать убийцу в течение 24 часов. Свежие следы максимально важны как в судебной медицине, так и в криминалистике. Например, однажды мы за несколько часов раскрыли поразительное убийство, совершенное при помощи бормашины.
Однако давность не обязательно означает, что расследование невозможно. И, к счастью, в Германии закон никогда не устанавливает срок давности за убийства[20]. Иногда даже бывает так, что далекое прошлое и настоящее сталкиваются в деле, которое теперь можно раскрыть благодаря самым современным методам исследования.
Мальчик из Кайхаузена
Болото, Кайхаузен, 3 июля 1922 года. В воздухе еще царит приятная утренняя прохлада, когда торфяник Ф. Роггеманн приступает к работе. Он выкапывает один за другим куски торфа и, поддев лопатой очередной слой, внезапно натыкается на препятствие. Он продолжает рыть торф лопатой, потом руками, пока наконец не проступают очертания его находки – трупа ребенка, лежащего на спине на глубине чуть более одного метра. Мужчина решительно хватает тело за правое ухо, чтобы повернуть его на бок, но, к его ужасу, руки трупа, застрявшие в торфе, отрываются.
Роггеманн поспешно отпускает свою находку и сообщает о ней ботанику, доктору Иоганну Генриху Зандштеде из соседнего города Бад-Цвишенана. На следующий день труп из болота измеряют, фотографируют и наконец перевозят в Ольденбургский музей.
Впоследствии болотный труп несколько раз обследовали, но возникали противоречия, и не в последнюю очередь вызывало вопросы то, каким образом был связан ребенок.
Для организации специальной музейной выставки в 2011 году были проведены консультации с Институтом судебной медицины при университетской клинике Гамбург-Эппендорф. Для нас не редкость исследовать трупы из болота, такие как болотная девушка Мура, жившая 2700 лет назад, или Берни – мужчина из Бернутсфельда. Подобно капсулам времени, они рассказывают нам подробности о жизни в дохристианские и раннехристианские времена.
После подробного осмотра трупа из болота Кайхаузена мы пришли к следующему заключению: погибший был мальчиком в возрасте семи-тринадцати лет, ростом примерно 1,2 метра. Около 2300 лет назад он был утоплен в болоте, причем его руки были предварительно скручены за спиной и привязаны к шее. На большеберцовой кости видны так называемые линии Харриса. Это признаки нарушения роста костей в детстве по причине болезни и/или недоедания, которые проявляются на рентгеновских снимках в виде линий повышенной плотности костной ткани. Следовательно мальчик, должно быть, пережил периоды голода и инфекций. В желудке и кишечнике обнаружены яблочные косточки и различные остатки растительного происхождения.
Так что за историю он нам рассказывает?
Судя по всему, неизвестный преступник схватил мальчика из Кайхаузена, раздел и связал его. Затем он приставил инструмент, похожий на кинжал, к горлу своей жертвы. Рана в плече подсказала нам, что мальчик, должно быть, втянул голову в плечи, рефлекторно пытаясь защитить себя. Но его судьба была решена. Еще три удара ножом в левую сторону шеи убили ребенка. К этому времени он уже был не в состоянии сопротивляться или убежать, о чем мы могли судить исходя из характера повреждений: такие близко расположенные колотые раны можно нанести только беззащитной, обездвиженной жертве. Повреждений, указывающих на борьбу, мы не обнаружили.
Но это было еще не все. После того как убийца принес раздетого мальчика, он прикрыл рану на шее и расстелил одежду под затылком ребенка и рядом. Сокрытие нанесенной травмы называется Undoing (эмоциональное искупление). Мальчика аккуратно уложили, словно преступник хотел извиниться перед ним. Это обстоятельство позволяет предположить, что перед убийством ребенок подвергся сексуальному насилию.
Никто не сможет выяснить, кто издевался над мальчиком 2300 лет назад, кто разыскивал его или горевал по нему. Но благодаря новейшим методам и знаниям мы, по крайней мере, смогли узнать правду о смерти мальчика из Кайхаузена. И этот давний случай – пример того, почему термин «судебная медицина» был заменен на новый – «правовая медицина»: восстановить справедливость спустя тысячи лет после насильственной смерти жертвы.
Смерть – единственная надежная вещь в жизни
Женщины, расчлененные Фрицем Хонкой, старушки, задушенные Олафом Д., люди, казненные на секционных столах анатомического театра, и мальчик из Кайхаузена – у всех них есть нечто общее: они умерли. И это напоминает нам о нашей собственной смертности.
Вне всяких сомнений мне нравится жить. Я люблю свою жизнь, свою семью. И я хочу увидеть, как вырастут мои внуки. В то же время я принимаю смерть как часть жизни. Более того, одну фразу я постоянно повторяю своим студентам: «Смерть – это единственная надежная вещь в жизни. Она гарантированно наступит».
ОТ ЖИЗНИ К СМЕРТИ
Если сердце перестает биться, кровь и кислород прекращают поступать в мозг и другие жизненно важные органы. Клетки головного мозга начинают отмирать, и смерть мозга наступает через несколько минут. Кровь, которая больше не циркулирует по организму, под действием силы тяжести скапливается в нижерасположенных участках тела. Примерно через 30 минут после смерти на коже проступают первые трупные пятна разной величины, поначалу имеющие красноватый оттенок, а затем приобретающие синевато-фиолетовые тона[21].
Через два-три часа после смерти мышцы затвердевают, начиная с области глаз и лица и двигаясь вниз к челюсти, горлу и шее, что приводит к трупному окоченению, которое может длиться до трех дней. Затем начинается процесс гниения и разложения. Собственные бактерии и грибки разрушают организм изнутри. Подобно трупным пятнам и трупному окоченению, гниль является верным признаком смерти.
Многие люди боятся умереть. С одной стороны, имеет место страх самой смерти – страх, которому мы можем противостоять посредством знания. По профессиональному опыту мне известно, что смерть обычно наступает быстро. Если я буду испытывать боль, мне дадут лекарство, чтобы облегчить ее. И если при соответствующих обстоятельствах я буду умирать медленно и мучительно, то смерть станет для меня освобождением, а значит, мне нечего бояться.
Также я знаю, что не хочу быть подключенным к устройствам, которые будут искусственно продлевать мне жизнь. Благодаря составленному завещанию пациента каждый в течение жизни может в индивидуальном порядке распорядиться, какие лечебные мероприятия следует проводить или не проводить, когда он или она уже будет не в состоянии самостоятельно принимать решения[22]. Впоследствии при столкновении с проблемой не придется тратить на нее умственные усилия и беспокоиться о том, что близкие люди могут оказаться в ситуации принятия соответствующих решений. Лучше сделать это сейчас, потому что, как показывает мне моя работа судмедэксперта, смерть часто наступает неожиданно. Так, здоровый и активный студент, не досидевший до конца лекции из-за назначенной встречи, в нескольких кварталах от университета слетел с велосипеда и попал под грузовик.
Мысли о собственной смерти, как правило, сопровождаются болью разлуки, страхом окончательного прощания, а также боязнью упустить возможности и оставить после себя нерешенные дела. Со смертью заканчиваются наши личные отношения, наши шансы внести ясность, разрешить конфликты, подобрать нужные слова, чтобы выразить любовь, признательность и привязанность.
Мы можем игнорировать это обстоятельство и делать вид, что собираемся жить вечно. Но что, если бы мы проживали каждый день так, будто он может стать последним? Если бы мы не закрывали глаза на проблемы в отношениях и дали бы себе и другим людям шанс на ценные, честные моменты, которые сохранятся в памяти?
В конце концов, тот факт, что любой человек смертен, напоминает нам о действительно важных вещах.
Тяжелобольные люди часто рассказывают, насколько насыщенной стала их жизнь после того, как они взглянули в глаза смерти. Но нам необязательно серьезно болеть самим, мы можем осознанно принять мудрость людей, столкнувшихся с этим.
А что же после смерти? Что ждет нас там?
В десятках тысяч тел, которые я исследовал с тех пор, как начал работать судмедэкспертом, мне так и не удалось обнаружить признаки души. Когда я держу в руках сердце или мозг, я не ощущаю ничего такого, что могло бы вдохнуть в человека жизнь. Я сосредотачиваюсь на том, как он умер, смотрю, как он относился к себе при жизни: следил ли за собой, курил ли, занимался ли спортом – и как другие с ним обращались. Но я не нашел доказательств того, что после смерти жизнь продолжается. Как разлагающееся тело я вновь войду в круговорот природы. Все, что останется от меня, это память. Мысли, идеи, ценности, которые я передал своим детям, внукам, ученикам и окружающим меня людям. Исследования, научные знания и духовное наследие.
Все остальное относится к области веры, религии. Каждый должен определиться с этим самостоятельно. То же самое касается и вопроса о смысле жизни.
Младенец, погибший от сильного встряхивания; мужчина, набивший камнями свой рюкзак перед тем, как прыгнуть в Эльбу; подросток с наушниками в ушах, не услышавший приближение поезда… Смерть других людей заставляет нас задуматься. Какой смысл в жизни, если все когда-нибудь закончится? Или, выражаясь иначе, какой смысл мы можем придать своему существованию?
С самого рождения в человеке присутствуют любознательность и жажда исследования, стремление познать мир с помощью органов чувств. Наука, искусство или спорт – в течение жизни люди могут достичь выдающихся результатов. Расшифровка генома человека, метод CRISPR/Cas[23], развитие компьютерных технологий, передача и хранение данных – все это достижения человечества, имеющие огромное значение для нашей жизни и дальнейшего прогресса. Будь то в науке или в повседневном быту, люди постоянно превосходят самих себя, тем самым придавая смысл своей жизни. Некоторые оставляют после себя наследие, которое продолжает жить долгие годы или столетия спустя. Другие же, подобно жертвам Фрица Хонки, напротив, живут неприметной жизнью, и никто их даже не хватится. Парадоксальная ситуация: с одной стороны, старания продлить жизнь хоть на пару минут или часов, а с другой – все упущения, приводящие к выпадению людей из системы социальной защиты…
Для меня как эксперта судебной медицины смысл жизни заключается в том, чтобы у каждой новой жертвы устанавливать причину смерти, тем самым внося свой вклад в расследование, правосудие, познание в сфере криминалистики и науки, в профилактику. Он также связан с моим обязательством проводить больше вскрытий, чтобы способствовать прогрессу медицины, который подпитывается исследованиями. А выражается в том, что при жизни я отдаю что-то свое, сдавая кровь. А также в том, что я неустанно напоминаю людям о донорстве органов. Потому что после смерти мы все можем придать жизни смысл, позволив другим людям существовать благодаря нашим органам и тканям.
Факты: в декабре 2018 года только в Германии примерно 12 тысячам человек требовались донорские органы. В том же году было пожертвовано 2995 органов.
Снова и снова я сталкиваюсь со скептицизмом, когда речь заходит о донорстве органов. Здесь имеет место страх преждевременной констатации смерти мозга, потому что другие остро нуждаются в жизненно важных органах. Создателям плохих фильмов и сериалов известно, насколько сильное воздействие этот страх оказывает на зрителей. Хирурги нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, держа под мышкой коробки для органов перед еще теплым и дышащим телом потенциального донора. Но жизнь заканчивается со смертью мозга, этого мощного телесного коммутатора, являющегося вместилищем нашей личности.
В ходе моей профессиональной деятельности со мной часто консультировались как с экспертом по вопросам установления гибели мозга. В каждом рассмотренном случае оно оказалось вполне достоверным диагнозом. Во всех случаях функционирование мозга отсутствовало, причем этому не предшествовала неудача при оказании помощи. К телу, органы которого передаются для использования в качестве трансплантата или для научных целей, относятся с осторожностью и тщательно контролируют в медицинском отношении. Только квалифицированные специалисты уполномочены устанавливать наступление смерти и диагностировать гибель мозга. И все они давали присягу, как и я.
В Германии закон о трансплантации регулирует все процессы, права и обязанности, связанные с донорством органов и тканей, с целью предотвращения их неправомерного использования[24]. Система в Германии и большей части Европы хорошо проработана, надежна и прозрачна. Органы не извлекаются незаконно, а торговля ими строго запрещена. Тем не менее время от времени возникают громкие скандалы, связанные с донорством органов. Порой случаются манипуляции с листом ожидания в пользу того или иного реципиента органов, что является наказуемой практикой, которая может нанести серьезный ущерб системе донорства. Одной манипуляции достаточно, чтобы разрушить доверие людей. Но это крайне редкие, единичные случаи; нет никакого систематического мошенничества, но есть тысячи успешных трансплантаций и десятки тысяч людей, в срочном порядке нуждающихся в органах.
Почти в двух третях случаев донорство органов отменяется потому, что отсутствует согласие родственников. Вот почему так важно носить с собой удостоверение донора органов и заблаговременно обсуждать с семьей свою позицию. Между прочим, Церковь объявила донорство органов актом благотворительности. Но после смерти человека кто поговорит об этом с его родными? Такой разговор нелегко дается даже врачам и священнослужителям: скорбь и боль слишком сильны.
Независимо от того, внезапной или освобождающей была смерть, тот факт, что это событие окончательное и бесповоротное, обычно осознается лишь тогда, когда оно действительно происходит. Мы подпитываем в себе спасительные представления о том, что умерший человек избавился от страданий и отныне он будет покоиться с миром. Эти мысли вполне понятны, но в то же время потенциально смертельны для другого человека, нуждающегося в донорском органе.
Желание, чтобы тело умершего осталось нетронутым, чтобы его запомнили именно таким, вполне можно понять, особенно если покойный имел длительную историю болезни. Но со смертью начинается гниение тела и его тканей, естественное разложение, о котором скорбящие забывают, стоя у могилы.
То, что останется от человека, – это не тело, а как раз органы и ткани, которые были подарены другим из благотворительных или чисто прагматических соображений. И даже родственники, чувствующие, что не в состоянии согласиться на трансплантацию сразу после смерти близкого человека, все же могут постфактум придать его жизни смысл: роговица остается жизнеспособной до 72 часов после смерти и может быть пересажена в течение этого времени. Она может дать шанс слепому вернуть зрение. Серьезная нехватка роговиц наблюдается не только в нашей стране. В Руанде, где я вместе с коллегами расследовал геноцид[25], существует банк роговиц, дающий возможность простым людям – тем, у кого нет денег лететь в более богатые страны и лечиться там, – снова видеть, в первую очередь детям и молодым. Это ли не утешительная мысль, что ребенок сможет видеть? Что он сможет пойти в школу, получить образование, реализовать свой потенциал? Разве это не может придать смысл смерти?
Церковь теперь признает не только донорство органов, но и вскрытия и даже считает их полезными. Однако лишь немногие соглашаются при жизни завещать свое тело для исследований и обучения. Возможно, понимание того, что мертвые спасают нас, живых, еще недостаточно прижилось. Возможно, слишком мало людей знают, что судебная медицина помогает изучать болезни и предотвращать смерть.
Смерть всегда идет рука об руку с расставанием. Однако есть и другая форма расставания, смерть при жизни – болезнь Альцгеймера. Когда человек теряет способность помнить, когда в один прекрасный день он перестает узнавать даже ближайших родственников. Это крайне болезненный процесс для всех участников. Деменция еще недостаточно изучена, и лекарство от болезни Альцгеймера до сих пор не было найдено. В США существуют исследовательские центры, прикрепленные к домам престарелых, где ухаживают за людьми с болезнью Альцгеймера. Если умерший еще при жизни дал согласие на вскрытие или если родственники заявили об этом от его имени, то исследование головного мозга может быть проведено в кратчайшие сроки. И здесь счет идет на минуты, поскольку процессы аутолиза и гниения могут уничтожать следы в мозге или сделать их обнаружение невозможным. В Германии такой подход до сих пор немыслим, хотя никто не отрицает, что он бы способствовал изучению болезни Альцгеймера; к тому же, по статистике, 50 % немцев боятся заболеть деменцией.
Но что, если умираем не мы, а кто-то, к кому мы сильно привязаны?
Каждый год в Германии умирает почти миллион человек, от 80 до 90 тысяч – в Австрии и от 60 до 70 тысяч – в Швейцарии[26]… Статистика умалчивает о положении родственников, которые столкнулись с утратой и горем. Смерть открывает брешь в жизни, она может лишить семью всякой стабильности и погрузить скорбящих в кризис смысла. Нужно время, чтобы привыкнуть к тому, что человека больше нет. Иногда должны пройти годы, прежде чем в воспоминаниях боль сменится теплом и благодарностью.
Бремя для родных и близких кажется особенно тяжким, если умерший стал жертвой насилия. Если его последние минуты были отмечены страхом и болью. В таких случаях судмедэксперты могут лишь выяснить обстоятельства и причину смерти, а также внести свой вклад в поимку преступника, раскрытие злоупотребления служебным положением и воссоздание картины несчастного случая. Посредством отслеживания каждой микроскопической улики, чтения тела и путешествия назад во времени к моменту смерти. Некоторые трупы сильно изуродованы, они предельно ясным языком говорят о совершенном над ними насилии. Когда я вижу, сколько страданий выпало на долю жертвы, это накладывает отпечаток и на меня. Но мне приходится отстраняться от своих эмоций, чтобы добиться результатов, которые будут полезны в суде. Чтобы отдать жертве дань уважения. Когда я встречаюсь с родственниками, мой единственный вариант – предупредить их о том, чего им следует ожидать, если они снова захотят увидеть тело. Это тяжелые, полные ужаса моменты. И все же я снова и снова понимаю, насколько важно прощаться. Только так можно понять, что человека больше нет среди живых. Суметь пережить его смерть, день за днем, шаг за шагом. Однажды перестать скорбеть и освободить место для хороших воспоминаний.
Естественная была смерть или нет, многие родственники впоследствии винят себя в том, что не успели попрощаться. Обращение к мертвому – это всегда часть реальности, а реальность исцеляет. В большинстве случаев с ней легче справиться, чем с воображением, которое стремится заполнить пробелы в том, чего мы не знаем или что подавляем. Поэтому нам не следует отворачиваться ни от мертвых, ни от самой смерти. Все процессы умирания и распада дают нам понять, что мы являемся частью природы и подчинены ее законам. Будь то растение, животное или человек – процессы разложения возвращают нас обратно в круговорот природы. В этом отношении смерть делает нас всех одинаковыми. И ее язык универсален.
Язык мертвых
Что может судебная медицина?
Оба следователя выглядят замерзшими и усталыми. Они торчат здесь уже битый час с тех пор, как в пять часов утра женщина, совершавшая пробежку, обнаружила тело на опушке леса и сообщила об этом в полицию истерическим голосом. По лицам следователей можно угадать настоятельную потребность в горячем крепком кофе, но прежде всего – в конкретных ответах. Они сверлят нетерпеливыми глазами судмедэксперта, который стоит на коленях рядом с трупом и, перевернув его на спину, слегка ощупывает то тут, то там, а затем внимательно осматривает зияющую рану на шее покойника.
– Ну, док, что скажете?
Судмедэксперт качает головой:
– Похоже, колотое ранение, вероятно, нанесенное ножом. Смерть наступила примерно между двумя и тремя часами. Подробности сообщу, когда проведу вскрытие.
Последнее предложение на его месте аналогичным образом мог бы произнести и я. Почти все остальное, что регулярно показывают в криминальных фильмах, далеко от реальности. Здесь все наряжаются, как им заблагорассудится. И под этим я подразумеваю не столько грим актеров, сколько методику разворачивающегося действия.
Фактическая процедура, проводимая на месте преступления, была бы недостаточно «сексуальна» для телевизионных постановок. Уж точно не то невзрачное облачение, которое следователи и, конечно же, судмедэксперты носят в обыденной жизни.
Никакой парки Шимански и кожаной куртки, никаких джинсов и шикарных ботинок, а также стильных резиновых сапог, какими любит похвастаться судмедэксперт Берн из сериала «Место преступления»[27]. Мы скорее похожи на человечков с логотипа фирмы «Мишлен»: белые мешковатые костюмы из напоминающей бумагу ткани, покрывающие все тело и настолько неудачно скроенные, что полнят любого. Но тщеславие – не тот фактор, что играет роль на реальном месте преступления. Мы должны работать профессионально, чтобы получить информацию. И главное – не уничтожать никаких следов и не оставлять своих. Если бы мы действительно топтались там, как это делали некоторые наши телевизионные двойники, эксперты по фиксации следов, вероятно, пришли бы в ярость.
Не трогать! Такое предупреждение от старших следователей порой можно услышать в остросюжетных детективах, как только неопытный коллега собирается перевернуть на спину лежащего на животе покойника, чтобы посмотреть, нет ли у того во лбу зияющего пулевого отверстия. Этот момент присутствует как в кино, так и в реальной жизни судмедэксперта. Однако нам приходится набраться терпения и ждать, пока криминалисты не соберут улики со всех доступных частей тела и одежды. Они прочесывают поверхности, стараясь не пропустить ни единого волоска, ни кожной чешуйки, ни мельчайших волокон, которые могли бы указать на преступника. Они фотографируют все во всех ракурсах, в последнее время в основном с помощью систем 3D-камер. И лишь после этих манипуляций начинается наша экспертиза…
Что же может рассказать нам покойник? Как он умер? Когда? Есть ли информация о преступнике? На эти вопросы мы и ищем ответы. Вот чем занимается судебная медицина. Благодаря полученным сведениям она с самого начала помогает направлять полицейские расследования в правильное русло.
В действительности мертвые не молчат. Они рассказывают, что с ними сделали. Не с помощью слов или жестов – язык их тела менее очевидный.
Тем убедительнее они описывают детали, динамику, быть может, драму: «Кто-то набросился на меня с ножом. Я попытался защититься от нападающего, в страхе схватился за лезвие, но преступник продолжал наступать. Он ранил меня семь раз, кровь из раны на руке брызнула мне на шею и лицо. Нож вошел глубоко в живот и пробил печень. Я хотел отползти, позвать на помощь, но через несколько метров силы иссякли. Я лежал, и мне было ужасно больно, я истекал кровью, и моя агония продолжалась очень долго. Но никто не мог мне помочь. Я был один».
Мы воссоздаем картину преступления не только путем ощупывания или беглого осмотра. Это результат тщательного изучения следов, обнаруженных на месте преступления, а также многочисленных обследований, наблюдений и измерений, которые мы можем провести только в секционном зале. Но даже на месте преступления судмедэксперт получает лишь приблизительное представление о характере повреждений. В конце концов, полиция ожидает, что я сделаю первые заключения о причине смерти: был ли это удар острым или тупым предметом, а может быть, имели место удушение или огнестрельное ранение? Кроме того, мы проводим обследование, чтобы примерно установить время смерти. Для этого мы измеряем ректальную температуру и проверяем, насколько сильно распространились трупные пятна (как я уже говорил, они появляются самое раннее через 30 минут и к тому же могут перемещаться). Поначалу этот процесс идет легко. Однако через 20–24 часа говорят о фиксированных мертвых или трупных пятнах, потому что даже сильное надавливание большим пальцем больше не может заставить их изменить интенсивность[28]. Также мы проверяем, насколько далеко зашло мышечное окоченение. Оно начинается через два-три часа после наступления смерти с височно-нижнечелюстного сустава. Мышцы становятся жесткими, а суставы теряют подвижность. При полном трупном окоченении тело твердеет, словно доска. Также мы осматриваем пространство вокруг трупа. В большой ли луже крови он лежит? Присутствуют ли брызги крови жертвы, возможно, даже преступника? Какую форму они имеют, как расположены? Все это позволяет сделать вывод о том, как совершалось преступление.
Однако на месте нам обычно удается сделать лишь несколько довольно поверхностных заключений о действительной причине смерти. Вот почему мы стараемся провести вскрытие как можно раньше. После сбора вещественных доказательств тело передают в Институт судебной медицины, где немедленно должно быть произведено вскрытие – часто ночью и в выходные дни. Как и врачи из отделения неотложной помощи, судмедэксперты при необходимости работают круглосуточно. Я категорически не согласен с неоднократными возражениями коллег-медиков из других специальностей, что мои пациенты иногда могут и подождать, ведь они мертвы: чем точнее и быстрее мы установим причину смерти, оружие, время совершения преступления и его вероятный сценарий, тем успешнее будет расследование убийства. Неоднократно подтвержденный принцип заключается в том, что шансы поймать преступника сходят на нет через 24 часа. Потому что следы остывают, воспоминания свидетелей тускнеют, а труп раскрывает тем больше подробностей, чем раньше мы начинаем его исследовать. Это касается как обнаружения улик на теле, так и микроскопических или токсикологических исследований. Мы действительно стараемся понять все, что он хочет рассказать.
Да, мы, судмедэксперты, можем понимать мертвых, например благодаря проведению компьютерной томографии перед вскрытием. Таким образом, помимо внешнего осмотра тела, мы получаем довольно хороший обзор внутренних повреждений, будь то расположение застрявших пуль или же пролегание раневых каналов. Но в конечном счете только вскрытие предоставляет всю необходимую информацию. На вере, предположениях и надежде далеко не уедешь. Пусть мертвые покоятся с миром? Нет! Это было бы несправедливо по отношению к ним и их семьям. Нам нужно выяснить, действительно ли кто-то умер от сердечного приступа или его могли задушить. Нам нужно узнать, случился ли у покойника инсульт или кто-то его убил. Нам нужно разобраться, было ли у него опасное для жизни заболевание или его отравили. У нас есть обязательство перед умершими – внимательно смотреть, чтобы не пропустить случаи насильственной гибели. 85-летняя женщина, которая, по словам сына, умерла во сне, на самом деле могла быть убита с целью скорейшего получения наследства. К сожалению, мы постоянно сталкиваемся с подобным. И, как защитники слабых и мертвых, мы, судмедэксперты, докопаемся до истины.
Я также вижу смерть как своего рода освобождение для многих немощных стариков, и так страдающих от сонма заболеваний. Конец пути на этой планете достигнут. Но в то же время я регулярно сталкиваюсь с абсолютно преждевременной гибелью людей в расцвете лет – молодых мужчин и женщин, у которых, по сути, вся жизнь была впереди. Иногда попадаются и мертвые дети, чья жизнь только началась. Расследование именно таких смертей и выяснение, когда и как эта жизнь внезапно оборвалась, является прерогативой судебной медицины. И всегда возникает вопрос – почему.
Вскрытие – эстетичная и чистая процедура. Наш современный секционный зал оборудован как операционная. Там мы пробираемся в глубины тела с помощью различных ножей, ножниц, скальпелей и пинцетов, а также специальных пил – так называемого секционного набора инструментов.
Мы очень внимательно смотрим, принюхиваемся, трогаем, документируем. Кроме того, при вскрытии мы берем образцы для микроскопических и токсикологических исследований, чтобы отследить незаметные глазу следы и токсины.
Вскрытие – это в прямом смысле слова серьезное вмешательство в безжизненное человеческое тело. Поэтому мы действуем благоразумно и осторожно: бережно обращаемся с лежащим перед нами безмолвным и беззащитным трупом. Каждый разрез выполняется очень аккуратно. Мы не препарируем, а вскрываем миллиметр за миллиметром. Человеческие ткани и органы изумительны и необычайно красивы, в чем я убеждаюсь снова и снова. Некоторые из тонких структур очень живописны, например поверхности срезов головного мозга, сердечных клапанов и надпочечников. Порой изображения под микроскопом напоминают мне современное искусство, которое поражает своим многообразием.
Но кроме симметрии и совершенства в некоторых случаях мы наблюдаем еще и причудливые разрушения в результате внутренних болезней. Особенно это касается злокачественных опухолей. Ткань деформируется и ветвится. Разрастается аморфная опухоль. А склерозированная артерия под микроскопом иногда напоминает причудливый ландшафт со скалами и кратерами.
Любой, кто представляет себе вскрытый труп, вероятно, думает о мертвой плоти, обнаженных органах, костях, сухожилиях и кровеносных сосудах. Все это мы видим, анализируем, измеряем и взвешиваем, рассматривая каждую мелочь. Ничто не должно ускользнуть от нашего внимания. Но, помимо органов, тканей, крови и содержимого желудка, мы видим ценные возможности: продолжаем учиться у мертвых ради живых. Мертвое тело полно посланий, а мы расшифровываем эти послания. Что-то написано крупными четкими буквами, что-то – мелкими каракулями, но и едва заметные намеки мы не пропускаем. Мы читаем покойного как книгу: вскрываем грудную клетку и живот длинными разрезами от подбородка до лобковой области и от плеча до плеча. Осматриваем полость черепа и головной мозг. Отделяем скальп, проводя разрез скальпелем от уха до уха, затем осциллирующей пилой отпиливаем черепную крышку. При необходимости тщательно осматриваем спину, руки и ноги, особенно при наличии здесь огнестрельных или колотых ранений, повреждений, полученных в результате дорожно-транспортного происшествия или других травм. На кистях и предплечьях мы ищем любые травмы, полученные в ходе самообороны.
В прозекторской происходит профессиональная работа, требующая высокой концентрации. Здесь нет места ни красному вину, ни табачному дыму, ни вагнеровским операм, ни жевательной резинке, ни отвлеченным беседам. Мы не циники в белом, мы чтим достоинство умерших, относимся к ним с уважением. И с точностью. Личным вещам вроде портфелей или уличной одежды здесь не место. Криминалисты также должны надевать защитные костюмы, чтобы обеспечить гигиеничное обращение с трупом. Нам далеко до атмосферы криминального фильма, где секционный стол порой выступает в роли декорации для обмена шутками и колкостями.
Мы не ждем, что кто-то из членов семьи опознает умершего в прозекторской. Скорее, судебная медицина способна избавить и без того травмированных родственников от дальнейших страданий.
На самом деле такие эмоционально заряженные сцены, как нам показывают на экране, когда близких людей жертвы преступления приводят в секционный зал, где они разражаются рыданиями, в реальной жизни не происходят.
В большинстве случаев скорбящие также грустят, чувствуют потрясение, опустошенность или отчаяние, но опознание мертвых, как правило, может пройти без привлечения отца, сестры или дочери к этой мрачной процедуре. Потому что опознание в основном опирается на описания, фотографии, приметы, такие как рост, вес, цвет волос и глаз, украшения, одежду и документы, удостоверяющие личность, если таковые имеются. Есть также особые характеристики, такие как шрамы и татуировки. Полицейские проводят дактилоскопию и снимают отпечатки пальцев. Если остаются какие-либо сомнения, мы собираем данные о состоянии зубов и прикусе или проводим сравнение ДНК. В критических случаях мы получаем результат в течение нескольких часов. И эти данные являются бесспорными, потому что они неповторимы.
Столь же далеки от реальности Берн и компания[29], когда устанавливают почти точное время смерти. К сожалению, мы не можем сузить рамки, к примеру до «между 23 часами и полуночью», как любят говорить судебно-медицинские эксперты в кадре. Как уже упоминалось, мы измеряем у трупов ректальную температуру. В среднем температура тела каждый час падает на один градус. Однако это значение сильно зависит от условий окружающей среды. Здесь нашли свое применение современные технологии. Теперь мы работаем со сложными компьютерными программами, а также делаем заключения о времени смерти, исходя из дальнейших исследований трупа. Но, несмотря на научный прогресс, когда дело доходит до времени смерти, мы можем в лучшем случае с уверенностью назвать диапазон в несколько часов. Тем не менее эта информация от судмедэкспертов может стать важной составляющей в общей картине расследования и поимки убийцы.
Наша оценка времени смерти чрезвычайно важна для следствия, например для выяснения алиби. Мне вспоминается эффектное убийство, которое в 1986 году потрясло небольшой городок к северу от Гамбурга. Ранним утром супруги были найдены у себя дома мертвыми. Кто-то убил обоих в их собственной постели. Взрослый сын, чья комната располагалась в подвале, также был убит во сне. Следовало предположить, что преступник или преступники ориентировались на местности и подкараулили жертв в доме.
Утром в день их смерти я прибыл на место с представителями уголовной полиции. Я помню, какая жара тогда стояла. Все жалюзи в доме были опущены. Следствие по делу троих погибших проходило в чрезвычайно напряженной обстановке. Все присутствующие на месте преступления были подавлены жестокостью, с которой было совершенно убийство. Черепа всех трех жертв размозжили множественными ударами тупым предметом. Потом у меня спросили, мог ли один преступник убить всех во сне так, чтобы другие не проснулись от движения или шума. Я ответил утвердительно, поскольку сын спал в другой части дома. А в случае с родителями я предположил, что преступник сработал очень быстро, так что оба погибли без единого шанса на побег. Однако у погибших были обнаружены травмы предплечий и кистей, полученные в результате попыток защититься. Осматривая синяки и раны в типичных местах, то есть на тыльной стороне кистей и предплечий, я почти видел, как пострадавшие пытались закрыться от ударов, направленных в голову. Что касается времени смерти, я в итоге остановился на раннем утре.
Убийцу долгое время не получалось вычислить. Это особенно огорчало дочь. Она единственная, кто выжил из всей семьи, потому что в ту ночь не находилась дома. Потерять ближайших родственников, не иметь возможности понять, почему ее родители и брат стали жертвами убийства, гадать, не живет ли преступник по соседству и нанесет ли он новый удар, – все это, должно быть, стало самым настоящим кошмаром для молодой женщины.
Прорыв в расследовании случился тринадцать лет спустя: друг дочери стал главным подозреваемым, потому что благодаря техническому прогрессу теперь можно было исследовать образцы ДНК, найденные на месте происшествия. Особую роль сыграла маска, оставленная злоумышленником на месте преступления. Будучи партнером единственной наследницы, мужчина рассчитывал на крупную денежную сумму. Подозреваемому было предъявлено обвинение. Но на фоне всех доказательств мое заключение о времени смерти, казалось, реабилитировало обвиняемого. Потому что все выглядело так, будто у мужчины было неопровержимое алиби на те часы, в которые, как я установил, наступила смерть. Полиция, наверное, была бы довольна, если бы я изменил заключение о времени убийства. Ввиду множества неизбежных и непредвиденных обстоятельств, связанных с установлением времени смерти, я мог бы даже сделать его подходящим. Но я придерживался своего мнения, потому что был убежден в собственной правоте. В результате подозреваемый был освобожден из-под стражи.
Нераскрытое преступление и оставшееся безнаказанным убийство?
К счастью, нет. Освобождение обвиняемого побудило сотрудников уголовной полиции в кратчайшие сроки повторно допросить свидетелей, обеспечивавших его алиби. Выяснилось, что двое свидетелей ошибались: они видели мужчину на мероприятии, проходившем за много километров от места событий, не утром в день преступления, а уже днем после обеда. Это удалось перепроверить на основании определенных фактов. У обвиняемого больше не было алиби на установленное мной время смерти. Также одна свидетельница очень точно вспомнила, что рано утром она встретила предполагаемого преступника неподалеку от места преступления. После этого мужчину снова арестовали, а затем приговорили к пожизненному заключению за убийство.
Этот случай доказал мне необходимость поиска истины для судебного эксперта и вдохновил меня на всю мою дальнейшую карьеру: я обязан всегда придерживаться своих научных методов работы и источников информации и ни при каких обстоятельствах не имею права подгонять свои отчеты под результаты полицейского расследования или ход судебного разбирательства. Я служу одной лишь истине, без оглядки на личность и на возможную оценку. Важно всегда сохранять собственную объективность и независимость.
Кредо повседневной работы судмедэксперта: внимательно смотреть, все подвергать сомнению, а также учитывать невероятное и не исключать, казалось бы, немыслимое.
Путь расследования порой тернист, а раскрытие преступления нередко дается тяжелым трудом, причем полным неожиданностей. Но, как судмедэксперт, я знаю: нет ничего невозможного.
Мы порой сталкиваемся со странными случаями насилия, что покажутся неспециалистам попросту неправдоподобными, например с убийством такой жестокости, что никто не счел бы его совершение возможным. Но работа судмедэксперта – разоблачать преступников, которых никто не считал способными на преступление.
К последним, вне всяких сомнений, можно отнести пастора из Нижней Саксонии, пользующегося большим уважением в своем родном городе как священнослужитель и последователь пацифистского движения. Отец собственных троих детей, а также приемной дочери и, как все полагали, любящий муж. Кто бы мог его заподозрить, когда его жена внезапно исчезла и позже была обнаружена мертвой в лесу? Тут скорее начнешь подозревать жестокого незнакомца, притаившегося в кустах, или тайного любовника, убившего на почве ревности.
Однако жизнь преподносит поразительные истории с необычным финалом. Я постоянно убеждаюсь в том, что чужая душа – потемки. Люди кажутся безобидными, но порой это всего лишь иллюзия. Прямо как тот пастор, супруг покойной. Впоследствии ему было предъявлено обвинение в убийстве жены, и 16 апреля 1998 года он был приговорен к восьми годам тюремного заключения.
Мужчину, которому на тот момент было 57 лет, уличили благодаря судебно-биологическому заключению. Ученые отнесли двух рыжих лесных муравьев к виду, который обитал исключительно в той местности, где был найден труп. Тот факт, что одно насекомое было обнаружено на блузке жертвы, а другое – на резиновых сапогах пастора, было расценено как доказательство виновности супруга. Судебная энтомология, вспомогательная дисциплина судебной медицины, сыграла в этом деле решающую роль. Потому что полиция имела возможность целенаправленно искать преступника, так как время смерти жертвы удалось сузить благодаря найденным на трупе личинкам мух.
Вообще питающиеся падалью насекомые – полезные маленькие детективы, помогающие нам раскрывать преступления в силу своего жизненного цикла и невероятного обоняния. Если жертву обнаруживают через несколько дней или даже недель после смерти, судмедэксперты уже не могут определить время наступления смерти посредством обычных методов, таких как анализ температуры тела, оценка трупных пятен и мышечного окоченения. Тогда наступает пора специалистам судебной энтомологии приниматься за работу. Они используют особенности крошечных животных-падальщиков, которые действуют как бы мимоходом, но обладают тонким чутьем.
Мухи, осы, жуки-мертвоеды и другие мелкие существа своими стадиями развития показывают, сколько времени прошло с тех пор, как кто-то испустил дух. Мухи чуют запах трупов издалека.
Этот аромат, притягательности которого они практически не могут противостоять, заставляет насекомых собираться в стаи, а при необходимости протискиваться в самые узкие щели, чтобы добраться до вожделенной поминальной трапезы. Они откладывают яйца на трупе, из которых затем появляются мелкие личинки, с удовольствием набрасывающиеся на мертвую плоть. В конце концов они окукливаются, а через несколько дней из куколки вылупляется новая муха. Такой цикл развития довольно стабилен, хотя здесь следует учитывать температуру, так что при хорошем знании условий окружающей среды можно точно установить, когда были отложены яйца. По ним можно вычислить день смерти.
Следовательно судебно-медицинские эксперты должны быть знакомы с фауной, потому что животные, особенно в дикой местности, оставляют на мертвых телах следы поедания. В Германии это мелкие грызуны, куницы, лисы и некоторые виды птиц. Растительность тоже порой необходимо принимать во внимание, чтобы оценить, сколько времени труп пролежал в месте, где его обнаружили. Так что знания в сфере ботаники, безусловно, являются преимуществом. В этом отношении мы в некотором роде всезнающие ученые. И работаем с лучшими специалистами в смежных областях.
Но основная моя задача состоит в том, чтобы раскрывать тайны мертвых, выяснять, когда и от чего они умерли, и, например в случае убийства, предоставлять следователям как можно больше информации. Какое оружие использовал преступник? Тупым или колющим предметом был нанесен удар? Правшой или левшой был убийца? Где именно он стоял или сидел относительно жертвы? Каким был его приблизительный рост? Можно ли по силе удара понять, действовал ли преступник в состоянии аффекта? Имеются ли у жертвы травмы, указывающие на попытки самообороны? Найдены ли на трупе волокна одежды преступника, по которым можно идентифицировать тип ткани? Можно ли получить ДНК преступника с помощью мазков, взятых, например, с кожи или из влагалища жертвы? Обнаружены ли следы крови преступника, которые позволили бы его опознать? Чем больше ответов я смогу найти, тем успешнее полиция проведет уголовное расследование.
Во имя мертвых и самых слабых
На мой взгляд, работа судмедэксперта также связана с предупреждением преступности. Я убежден, что судебная медицина играет далеко не последнюю роль в улучшении положения жертв насилия и предотвращении дальнейших злодеяний. Поэтому судебно-медицинский эксперт всегда задается вопросом, какие методы профилактики действительно осуществимы и действенны. Он размышляет, почему кто-то может стать жертвой здесь и сейчас. Возможно, этот человек казался или был особенно уязвимым в определенной ситуации. Главное, не следует забывать: отдельные человеческие судьбы всегда связаны с особенностями конкретного времени. Достаточно ли защищены дети и пожилые люди от нападений? Принимает ли во внимание государство в процессе расследования потребности жертв? Как обстоят дела с бездомными? Что с безопасностью на дорогах? Какие условия в домах престарелых? Со всеми этими социально значимыми проблемами я соприкасаюсь в процессе работы с потерпевшими, ранеными и умершими. Нет, я не пытаюсь разбередить рану. Всякий раз, когда мы занимаемся очередным делом, мы хватаемся за нить, ведущую к жизни общества в целом. И каждая из этих нитей должна нас подстегивать. Когда постоянно работаешь с жертвами, в какой-то момент у тебя в руках оказывается вовсе не нить, а толстая веревка, за которую можно вытянуть на белый свет целый ворох социальных проблем.
На протяжении карьеры я считал своим долгом привлекать внимание к ошибкам и проблемам, связанным с «болезнью насилия», чтобы, насколько это возможно, смягчить или даже помочь устранить их.
Даже больницы и область здравоохранения не застрахованы от сбоев. Например, мы расследуем дела, в которых имеются подозрения на врачебную ошибку. Если пациент умирает в больнице, а его семья считает, что смерть наступила в результате серьезной врачебной ошибки, может потребоваться судебно-медицинская экспертиза. Это обстоятельство может быть указано в свидетельстве о смерти, либо другой медик может прокомментировать его соответствующим образом. Однако бывает и так, что больному приходится лечить довольно безобидное заболевание внутреннего органа, а потом, по мнению врача, неблагоприятное течение заболевания приводит к необходимости оперировать и устранять неожиданные осложнения. При наличии сомнений в целесообразности вмешательства в дело вступают судебно-медицинские эксперты. Ведь мы не просто осматриваем умерших. Мы также служим и живым. Людям, которые были ранены или замучены, жертвам сексуального насилия, детям, подвергшимся жестокому обращению, надругательству. Мы собираем данные, способные помочь им всем на судебном процессе, например против мужа, избивающего свою жену, жестокой матери или насильника, чтобы в итоге было вынесено справедливое решение.
В результате важная составляющая моей специальности вступает в игру только в зале суда. Потому что заключение судмедэксперта – конечно, он не «судья в белом», а сторонник поиска истины – имеет огромное значение для принятия судом решения. Это большая ответственность. Если жертва серьезно пострадала, от моих слов может зависеть, вынесут ли преступнику относительно мягкий приговор, например за тяжкие телесные повреждения, или же приговорят к нескольким годам тюрьмы за попытку убийства. А если обвиняемого подозревают в убийстве кого-либо, то мой судебно-медицинский отчет порой решает, чем ограничится приговор: тюремным заключением за непредумышленное убийство, пожизненным или даже оправданием.
Судебная медицина порой может даже спасти невиновного человека от судебной ошибки.
Так, в ходе одного процесса женщину обвиняли в непредумышленном убийстве. Судебно-медицинские эксперименты, проведенные нами, позволили получить результаты, благодаря которым подозреваемую оправдали. В действительности все выглядело следующим образом: женщина держала в руке окровавленный нож, на полу рядом с ней лежал ее тяжело раненый партнер, впоследствии скончавшийся от удара ножом в сердце. Судя по снимку, сделанному 22 ноября 2018 года в гамбургской квартире, на первый взгляд можно было предположить убийство. Женщина убила своего мужа, который был гораздо старше ее самой, чтобы без помех строить отношения с молодым любовником… Или потому, что ей были нужны его деньги… Или он жестоко обращался с ней, а она решила отомстить… Но мы, судмедэксперты, не ударяемся в спекуляции. Мы собираем факты и складываем их в общую картину, подобно пазлу.
Женщина неоднократно утверждала, что во время ссоры не наносила ножевых ранений супругу: «Он налетел на нож». По словам обвиняемой, 46-летний мужчина угрожал ей ножницами в спальне. Затем она выбежала в гостиную, взяла со стола кухонный нож и прижала его к груди. В этот момент ее муж распахнул приоткрытую дверь, ворвался в комнату и буквально пронзил себя.
Полицейские и судмедэксперты часто слышат подобные заявления, когда подозреваемые рассказывают о несчастном случае или ситуации самообороны. В большинстве случаев легко доказать, что это ложь. Иногда против говорят свидетельские показания, а часто и объективные факторы, например угол нанесения смертельного ножевого ранения не соответствует варианту несчастного случая. Или массивная пивная кружка, которой подозреваемого якобы сильно ударили по голове, прежде чем он, защищаясь, нанес ножом удар, определенно оставила бы травму посерьезнее, а не крошечную царапину на лбу. Мы внимательно осматриваем раны, измеряем их, фиксируем все на фотографиях с масштабом и берем мазки. А в случае сомнения воссоздаем обстоятельства предполагаемого преступления в ходе эксперимента.
То же самое было с женщиной, чей муж якобы налетел на нож. Возможно ли проткнуть грудину человека и разорвать перикард, не осуществляя движение ножа вперед? В ходе экспериментов мы выяснили, что все вполне могло произойти так, как это описывала обвиняемая. Решающим фактором стала приложенная сила, потребовавшаяся для нанесения идентичной травмы похожим ножом. Серия измерений с испытуемыми и мешком с песком, на который прикрепляли датчик силы, показала, что для этого требовалось приложить лишь небольшое усилие. Потому что у жертвы костная ткань в области грудины отличалась необычно низкой плотностью. Эти данные в значительной степени способствовали тому, что женщину в итоге оправдали.
В другом деле мне удалось доказать, что человек, обвиняемый в убийстве 7-летнего мальчика, не мог совершить это преступление. Трагедия заключалась в том, что со мной проконсультировались лишь спустя три десятилетия после смерти ребенка. 52-летний мужчина провел в закрытой психиатрической больнице 31 год. Невиновный!
Вот что случилось. 23 апреля 1985 года 7-летнего мальчика нашли мертвым в кустах. В его убийстве заподозрили местного жителя. 21-летний парень, коэффициент интеллекта которого составлял всего 74 балла, сначала был допрошен полицией без присутствия адвоката. Он признался, что убил мальчика и говорил об удушении. Вскоре после этого парень отказался от своих показаний. Но его вызвали в суд и в конце концов посадили за решетку. Причина, по которой он оказался в закрытой психиатрической больнице, а не в тюрьме, заключалась в том, что мужчину сочли невиновным благодаря его «умеренному слабоумию», как это назвали. Поскольку впоследствии он неоднократно заявлял о своей невиновности, лечащие психиатры классифицировали его как неразумного и неизлечимого. Так мужчина оставался взаперти на протяжении десятилетий.
Причем новый подозреваемый уже давно признался в преступлении психиатру и своему адвокату, рассказав о ножевом ранении в шею. Письменное признание было передано в прокуратуру, но следователи сочли его не относящимся к делу. Согласно заключению о вскрытии, мальчик был задушен. Другие повреждения шеи ребенка были интерпретированы как следы от когтей и зубов собаки, нанесенные уже после смерти.
Десятилетия спустя, когда новый адвокат заключенного представил мне дело, я проверил отчет о вскрытии, проведенном в то время, особенно внимательно я рассмотрел фотографии и сразу понял, что травмы точно соответствовали ножевому ранению. Например, нанесенные повреждения были описаны как «раны с ровными краями». Но в наших широтах нет такого животного, которое было бы способно нанести когтями или зубами глубокие травмы вплоть до шейного отдела позвоночника. Однако у потерпевшего были обнаружены именно такие повреждения. Для меня было очевидно, что рассказ другого молодого человека ясно свидетельствовал о знании, каким мог бы обладать исключительно преступник.
В ходе нового судебного разбирательства в 2016 году первоначально осужденный был окончательно оправдан. Примечательно, что мужчина ни на кого не злился, а был просто благодарен за то, что снова оказался на свободе. Однако он сказал фразу, которая, должно быть, потрясла всех и заставила задуматься: «Убийца все еще гуляет на свободе».
К сожалению, мы часто сталкиваемся с нераскрытыми преступлениями и, как общество, вынуждены мириться с ситуациями, когда не удается найти виновного и, следовательно, некого осудить за содеянное. Для жертв, выживших после нападения, это поистине ужасно. Я много общаюсь с пострадавшими. Родные и близкие жертв довольно часто ищут со мной контакт, а в таких случаях я всегда открыт для диалога. Считаю, что важно слушать людей и отвечать на их вопросы. Они не ждут от меня ни слез, ни сочувственных слов. Они хотят понимания. Хоть я и ученый до мозга костей и к каждому делу подхожу сугубо профессионально, меня тоже трогают людские судьбы.
Информация, порой транслируемая в телевизионных фильмах, что судмедэксперты в большинстве своем черствые типы со странностями, не соответствует действительности. По крайней мере, я не знаю никого, кто был бы лишен эмпатии вне зависимости от того, как долго он или она работает в этой сфере и сколько жертв убийств он или она обследовали.
Напротив, чем меньше ощущение новизны, тем больше остается места для почтения. Глубокое уважение к человеческому существованию, его хрупкости. А желание, чтобы справедливость восторжествовала, только усиливается со временем.
У родственников, которым приходится справляться с болезненной утратой близкого человека, возникают всевозможные тревоги и сомнения. Долго ли моему отцу пришлось страдать? Было ли сделано все возможное, чтобы спасти мою тяжелобольную сестру? Когда мою мать швырнуло на дерево в дорожно-транспортном происшествии, она умерла мгновенно или несколько минут мучилась? Судебно-медицинское заключение вносит ясность и определенно может помочь. Потому что чем больше человек знает, тем менее мучительно он проживает процесс скорби. Когда нам удается идентифицировать многочисленных жертв катастроф, таких как железнодорожная авария в Эшеде в 1998 году или цунами в Восточной Азии в 2004 году, знание оказывает облегчающее действие на тех, кто выжил. Хотя известие о смерти стирает всякую надежду, что близкий человек каким-то чудом выжил – вне всяких сомнений, это ужасно, – наша работа дает людям возможность со временем принять боль и проститься. Для многих важным утешением становится могила, на которой можно оплакивать и вспоминать умерших.
Однако порой в защите и поддержке нуждаются не скорбящие, а сами умершие. Они уже не могут активно задавать вопросы, так что нам следует проявить к ним уважение, которого они заслуживают после смерти, и стараться, где это возможно, восстановить справедливость. В конце концов, судебная медицина способна распознать насильственную смерть, по ошибке классифицированную как естественная. Как в случае с 27-летним мужчиной. Поскольку было известно, что умерший страдал алкоголизмом, врач предположил остановку сердца в результате хронического злоупотребления алкоголем. По желанию матери тело должны были кремировать. Однако во время осмотра трупа в крематории на шее у него обнаружили подозрительную странгуляционную борозду[30], после чего было назначено вскрытие. Результат был однозначным: точечные кровоизлияния в конъюнктиве указывали на смерть от удушения.
Подозрение пало на мать мужчины, которая сразу призналась. Она была так расстроена пьянством сына и последовавшим за ним насилием, что задушила его полоской ткани, когда тот пьяный спал в кресле. Мать приговорили к трем с половиной годам лишения свободы за убийство с отсутствием отягчающих обстоятельств.
В своей работе мы копаем глубоко – настолько, что добираемся до корней зла. И с этим злом мы сталкиваемся повсеместно. Но прежде всего там, где беспомощные и беззащитные люди оказываются в его власти, хотя общество должно быть особенно бдительным, чтобы с ними ничего случилось.
Никлас, 9-недельный младенец, предположительно умер от внезапной детской смерти. Так это называется, когда ребенка нескольких месяцев от роду находят в кроватке неподвижным и бездыханным. Печальная участь, необъяснимая и неизбежная? Крошечный трупик положили в земляную могилу. Однако пробыл он там всего неделю, прежде чем тело вытащили на свет, а вместе с ним и дело о жесточайших издевательствах. Внимательный педиатр, читая некролог, вспомнил, как три года назад лечил ребенка из той же семьи. У девочки, которой на тот момент было всего 10 недель, обнаружились обширные травмы. Теперь педиатр обратился в полицию с подозрением, что Никлас мог стать жертвой насилия. Ко мне обратились полицейские. Я рекомендовал немедленную эксгумацию с последующим вскрытием.
В холодном ярком свете прозекторской раскрылась шокирующая история маленького человека, который за несколько недель своей жизни, должно быть, неоднократно подвергался жестокому обращению. Мы выявили в общей сложности 14 сломанных ребер с обеих сторон; переломы были разной давности. Кроме того, мы обнаружили обширное свежее кровотечение под твердой оболочкой головного мозга, а также в обоих зрительных нервах и сетчатке глаз. На фоне этой характерной картины повреждений у меня не осталось ни малейших сомнений: ребенок умер от синдрома детского сотрясения. За таким почти безобидным термином скрываются серьезные насильственные физические действия, которым подвергся младенец. Синдром детского сотрясения имеет место, когда ребенка подхватывают за подмышки или за туловище и сильно трясут. Поскольку шейная мускулатура младенца еще слабо развита, головка мотается вперед-назад, что вызывает непоправимое повреждение головного мозга. Около 20 % младенцев умирают в процессе, а дети, чудом пережившие такое насилие, часто страдают серьезными физическими или умственными отклонениями.
Случай с маленьким Никласом в очередной раз доказывает, насколько важно проводить вскрытие умерших детей. Внешне ребенок выглядел невредимым. Кожа скрывала травмы, словно плащ, а кости черепа не были сломаны. Смертельные повреждения становятся очевидными лишь тогда, когда их находят судмедэксперты. После результатов вскрытия полиция сразу поехала к отцу мальчика, который тут же признался, что в утро смерти вышел из себя, потому что Никлас беспрестанно плакал. Встряхиванием он хотел «успокоить» его. Также он рассказал, что тремя годами ранее несколько раз встряхивал младшую сестру Никласа. В итоге отца приговорили к шести годам лишения свободы за непредумышленное убийство.
Если бы я хотел раскрыть суть своей профессии в одном предложении, оно было бы таким: мы, судебно-медицинские эксперты, выявляем правду.
Пока смерть не расчленит нас
Убийство с помощью перфоратора
Мой автомобиль трясется по булыжной мостовой. Узкая улочка пролегает через опрятный квартал небольшого городка, аккуратно застроенного историческими зданиями. Так в представлении многих выглядит идиллия. Но в новогоднее утро 2019 года эту тихую пастораль омрачил ужас.
Я паркую машину, прохожу по крытой аллее, ведущей к дому, поднимаюсь по лестнице и попадаю в небольшую квартиру. Меня вызвали, потому что здесь явно произошло преступление: предполагают, что мужчина умер насильственной смертью. Дело, судя по всему, непростое, раз главный судмедэксперт должен заняться им лично. Что же такого необычного могло произойти за этими живописными кирпичными фасадами? Чуть позже, когда я осматриваю человека, лежащего на полу перед балконной дверью, до меня доходит, что, возможно, это беспрецедентный случай. Я замечаю невероятное количество крови, а рядом с жертвой лежит орудие убийства – инструмент, предназначенный для пробивания металла или даже камня. Но здесь его применяли не для просверливания неживой материи. В данном случае он разрушил человеческую жизнь.
Человек, которого убили перфоратором, – это экстраординарное событие даже для меня, специалиста с 40-летним опытом работы, знакомого со всеми мыслимыми гранями смерти.
Еще несколько часов назад я находился на обычном задании в Гамбурге. Мне требовалось взять кровь у людей, задержанных в состоянии алкогольного опьянения в новогоднюю ночь и доставленных в полицейский участок. Для определения уровня алкоголя в крови достаточно ее небольшого количества, гигиенично упакованного и тщательно маркированного. Чистая работа. Но в этой небольшой квартире в Люнебурге мне приходится иметь дело с огромной лужей крови на полу и обильными брызгами на стенах. Тело погибшего покрыто страшными ранами. Большой разделочный нож лежит на диване на расстоянии вытянутой руки. А рядом с трупом, на уровне бедра, упомянутый перфоратор. Спиральное сверло имеет длину 19 сантиметров и диаметр 15 миллиметров.