Волки сыты – овцы целы (1987)

Это стихотворение написано в конце 1987 года в Омске. Оно имеет две редакции – общепринятую версию и расширенную, находящуюся в архиве Марины Кисельниковой. В приведённой ниже таблице приведено сопоставление двух вариантов. Сквозные образы выделены курсивом, существенные изменения – полужирным шрифтом, а небольшие различия подчёркнуты.









Традиционно выражение, озаглавившее стихотворение, трактуется как «компромисс» – то есть договор, выгодный для обеих сторон.

Текст открывается красным светом, характерным для образа светофора, сквозного в поэтике Янки (вспомним песню «По трамвайным рельсам»): «Долго красным светом по живым глазам». Это строка сразу обозначает рамки, навязанные обществом, ограничивающие живого творческого человека.

Затем видим, как в индустриальном образе трубы отражается флейта («Дыры по бокам трубы – флейта»), явно отсылающая к стихотворению В. В. Маяковского («А вы / ноктюрн сыграть / могли бы / на флейте водосточных труб?») Таким образом, Янка открывается нам с авангардной стороны: стремление идти вперёд, тяга к поиску необычных решений в привычных вещах.

Следующая строка обнажает контраст зелёное (зелень, весна, обновление) / белое (снег, зима): «Зелёнка на царапину – во сне выпадет свежий снег». Здесь чувствуются нотки физической боли и в то же время мгновенного излечения небольшой раны, перемен, выраженных в свежем снеге.

Далее образный ряд музыкальных инструментов (вспомним флейту) обогащается гитарой, но гитарой упрощённой, самодельной: «В середине дыра под проволокой – гитара».

Во втором четверостишии красный свет светофора переключается на жёлтый: «Полдень – жёлтые шторы светофора». Заметим, что здесь со сменой времени суток меняется и цвет светофора. Однако жёлтый цвет символизирует не только индустриальный светофор, но и бытовой атрибут – шторы.

Затем вновь возникает мотив времени: «Четверть утра обратно по ступенькам бредёт спать». Судя по всему, наш герой – как сейчас принято говорить, «сова». После чего видим строку в архиве М. Кисельниковой: «Стельки смяты – ноги босы». У героя ноги не обуты, так как, судя по всему, он небогат, возможно, бродяга в стоптанных ботинках и смятых стельках, отсылающий к образу странника-мудреца типа Луки в пьесе М. Горького «На дне». Следующая строка раскрывает этот образ: «Гол сокол – со двора на кол». Говорят, что бедность – не порок, но наш герой, к сожалению, обречён на наказание.

Обратим внимание на ещё один фразеологизм, идущий следом: «Зеркала осколки вон из избы, забор высок». Известно, что разбитое зеркало – к несчастью, а выносить сор из избы – разглашать тайны семейных неурядиц. Поэт объединяет примету и устойчивое неделимое словосочетание единым смыслом – конечно же, если рассказывать обо всех негативных событиях, происходящих в семье, рано или поздно ждёт несчастье. Не зря же существует народная мудрость! Но… В этом стихотворении дальше двора известие о семейных неурядицах не уйдёт, так как «забор высок». Но, несмотря на это, ничего хорошего это место не ждёт – оно обворовывается и разрушается: «Ворам отпор да дом на слом». Так, известия о событиях семьи, распространяющиеся во внешний мир, ослабляют домашний очаг, и он подвергается нападкам со стороны. То есть герой сам отворяет дверь врагам, вследствие чего дом как образ уюта и покоя потерял целостность, подвергся опасности и уничтожению. Лирического героя мучает совесть, он молчит, что вновь выражается в устойчивой метафоре: «Кость вкось в горле горлицы». Комфорт тоже разрушается: «Мягкое снежное кресло – да ну!» Страдает не только дом, но и хранительница домашнего очага: «Протравленные волосы сухою травой стелятся». Очаг разрушен, тепла нет, а дело к зиме – время пожинать плоды безответственности: «Длинные песни поют к зиме – стало быть устала выть в трубе вьюга». Проблемы сами собой не решаются: «Не смогла вырваться из дыр божественным звуком». От этого лирический герой страдает: «Стуком в окна подставить руки / Горстями под окурки, горелые спички, смятые бумажки и пепел – / Отходы производства бессонных ночей».

Как правило, если человек находится на этапе выживания, он голодный и злой, то он думает в первую очередь о спасении своей семьи, в чём его не стоит винить: «Добрее волчица серая – больше овечек убьёт для деток». Конечно, смерть овец – потеря для стада, но смерть волчат – потеря для стаи. Как говорится, тут уж действует естественный отбор – кто сильнее, тот и прав. Отсюда и предположительная развязка в следующей строке, которая предопределяет ответственность волчицы не только за деток, но и за собственную жизнь после поступка: «Охотник ли пристрелит, вожак ли стаи растерзает – виновата будешь». Так и проявляется правда: «В степном снежном вечере правда сотнями жёлтых огоньков светится / Да вьётся криком в опрокинутых санях». Здесь видим предупреждающий жёлтый свет, цвет паузы, если вернуться к образу светофора или фар. Однако внезапно жёлтый становится знаком не предупреждения, но опасности – пожара: «Пожар погасить – огонь убить». Здесь вновь ставится проблема ответственности за собственный выбор, а также возникает мотив естественного отбора, продолжающийся в следующей строке, наполняющейся экзистенциальными мотивами (состоянием порога между жизнью и смертью) более явно: «А стрела мимо — держать ответ перед снайперским полком / на утренней линейке / Молись, грешник, да на часы посматривай».

Далее вновь чувствуются ноты творчества: «Не опоздай на свидание под гитарным перебором». Как правило, у Янки, как и других рок-поэтов, творчество связано с жизнью («Эх, придётся углы срезать по живой траве) и надеждой на светлое будущее («Вырастет новая – лето нынче буйное»). Однако мы понимаем, что счастье конечно. Всегда кто-то слабее – голодает, просит о помощи: «А к концу ноября – другой коленкор / Снова собирать брошенных котят по вокзалам». Здесь чувствуется протянутая рука помощи: выжил сам – помоги другому.

После контрастных экзистенциальных событий возникает мотив сна, а возможно, и смерти: «Почти стянуло полынью вогнутой линзой / Спите, окуни, у берега теперь пусто / А если кто высунется к проруби подышать – увидит одинокий ящик / на середине реки, / Забытую рукавицу да следы наискосок». Эти строки как бы твердят: «Memento mori» (с лат. «Помни о смерти»).

Завершается стихотворение мотивами ожидания и надежды, проблемой отцов и детей: «Вышивайте, жёны, крестиком по тонкому полотну / Толкуйте, бабушки, сны чужим внучкам…»

Таким образом, это стихотворение напоминает о трудности и зыбкости жизни, о смене «чёрных полос» на белые и наоборот.



Как жить (1987)

Стихотворение «Как жить» написано после знакомства и близкого общения с Егором Летовым в наиболее продуктивный период творчества Дягилевой. Мы можем его услышать на альбоме «Гражданской обороны» «Тоталитаризм». Этот текст о постулатах и лозунгах, навязанных советским государством, неприемлемых для свободной творческой личности. Бюрократия, коррупция, системность – всё это тормозит творческий пыл и напор поэта. СМИ диктует свои правила жизни:

Как жить – на собрании подскажутЧто пить – почитай в УказеЧто есть – в «Полезных советах»Указ прочитай три разаИ два – о крылатых ракетахГде жить разузнай в исполкомеНа что – разве это важно?Что петь тебе скажут в горкомеБорцом будь за мир отважным.

Далее проблема выбора подчёркивается более чётко с помощью отсылок к романам-антиутопиям Е. Замятина «Мы» (1920) и Дж. Оруэлла «1984» (1949):

С кем спать – спроси у ячейкиДадут там ответ достойныйПозором клейми недоделки

Затем происходит выход на научно-фантастический уровень с помощью аллюзии на известную франшизу книг и фильмов «Звёздные войны»: «“Нет!” крикни звёздным войнам». После чего поэт сатирически осмеивает влияние СМИ на восприятие мира обывателей:

Что не так – обратись в газетуИ в радиопередачуПомогут отцовским советомИ недруги все заплачут.

В следующем четверостишии узнаём так называемые «духовные скрепы»:

Зарплату отдай в фонд мира —Пусть в мире смеются дети!С начальством будь скромным и смирным:Оно за тебя в ответе

Проблема ответственности раскрывается в обличении пороков так называемых послушных граждан, которые отдают главные решения своей жизни на суд не только «отцам», но и государственным организациям типа Всесоюзного добровольного общества содействия армии, авиации и флоту СССР (ДОСААФ):

Вступай в ДОСААФ скорее Крепи страны оборону:В месяц тридцать копеек —И за оборону спокоен.

В следующем четверостишии чувствуется влияние Летова (лозунговость и клишированность, присущие сатире Игоря Фёдоровича):

Партии нашей – Слава!Пройдя поклонись обкомуДа здравствует наша державаВеликие наши законыВ жизнь Ильича заветыВперёд – с нами алые стягиВсе мы за мир в ответеПоднимем повыше флаги!

Таким образом понимаем, что это стихотворение становится сатирой на советскую пропаганду и лозунги, обещавшие светлое будущее, если общество будет следовать правилам и нормам.



Порешите нас твёрдой рукой… (1987)

Стихотворение «Порешите нас твёрдой рукой…», написанное в 1987 году, становится как бы продолжением нарратива текста «Как жить». Здесь чувствуются смелость и готовность дать отпор сторонникам господствующей власти. Лирические герои готовы нести ответственность за свободу и общественно-политическую позицию и попасть под обстрел ради правды и свободы:

Порешите нас твёрдой рукойОтвезите нас к грязной стенеУтащите в подвал под КремлёмПреподайте отцовский наказПрочитайте нам свой приговорУстраните нас прочь до утра

Затем вновь возникают мотивы протеста против бюрократии и неравенства, а также проблемы выживания и свободы жизни и творчества:

Приложите к отчёту печатьНаучите желудком дышатьРазложите целебный костёрПобросайте туда наши сны

Далее снова видим советские пропагандистские символы и образы («Октябрят озорной хоровод»), контрастирующие с суровой реальностью и нищетой: «Разрисует пустые поля».

Здесь подчёркивается, что пропаганда нацелена изменить настроение народа, закрыв пропагандой ясный взгляд на жестокую реальность, заставив радоваться тому, что есть (или должно быть согласно обещаниям):

Раздерите нам рот до ушейЗамотав красной тряпкой глаза

Эта самая «красная» пропаганда способна заменить сердце и душу человека, но только не свободного и творческого, коим является лирический герой:

Отрубив, что прижато к грудиНе забыв уничтожить следы

Затем обнаруживаем сатиру на выдаваемые на заводах пролетариату (и не только!) квартиры в жёлтых хрущёвках: «Расселите нас в жёлтых домах». Однако лирический герой понимает, что такие дары не вручаются просто так, лишь только взамен на контроль и слежку за частной жизнью: «Дайте ордер – крутые статьи». Причём сии наказания весьма абсурдны, поскольку они ограничивают абсолютно всё, в том числе культурное развитие в рамках пресловутой пропаганды:

Чтоб сходить не смогли в МавзолейИ на выборах голос податьЧтоб ускорить истории шагЧтобы взять к коммунизму разбег

Завершается стихотворение призывом (вернее, антипризывом) или вызовом к ответу: «Порешите нас твёрдой рукой».

1988

Раскрутили – разворотили – разболтали в стакане… (1988)

На 1988 год приходится расцвет творческой деятельности Янки. В этом году она пишет стихотворение «Раскрутили – разворотили – разболтали в стакане…» Этот текст о встревоженном состоянии замешательства. Лирический герой не может себя собрать, найти себе место, потому что его «раскрутили – разворотили – разболтали в стакане». Следующая строка также становится метафорой, но на этот раз растерянности: «Рассеяли – развеяли зелёным дымом». Герой чувствует себя чужим в этом мире: «Бездонные – бездомные – бездольные». Глубина, сочетающаяся с обездоленностью и отсутствием личного пространства, мотивирует на эскапизм (бегство) «в бездну через дым – боль», но и от этого случаются страдания. Герой испытывает не только физическую, но и душевную боль: «Сорванные с петель открылись раны». Герой мечется, не может найти себе места: «На небо, под землю живыми глазами / Подколёсной тряской открыли движение». Нестабильность и постоянный стресс морально истощают и калечат, что сравнивается с травмами телесными: «Тряска – мясорубка / Не собрать костей под июльским солнцем». Неопределённость подливает масла в огонь томлений героя: «Не раскинуть веером на “любит – не любит”».

Во второй части возникает образ, которому посвящена отдельная песня – «Столетний дождь». Затем видим цветовой контраст: «Маленький красный кусочек / На фоне иссиня-чёрном / На краешке остром». Эти загадочные образы можно сопоставить и с капелькой крови на чём-то остром типа ножа, и с красной луной на небе. Герой прячется от всего этого устрашающе-чужого: «Без звука, без шага, без вздоха / Уцепившись за тросик ребячей ненависти».

Третья часть стихотворения обнажает социальный конфликт героя и толпы: «На лезвие общественного мнения / На остриё разгаданных снов». Затем социальная тема достигает своего апогея, что проявляется в отсылке к пьесе М. Горького «На дне» и обострении экзистенциального мотива, виднеющегося в постоянных метаниях между небом и землёй, которые возникли ещё в первой части («На небо, под землю живыми глазами»): «На дно собрался, а через лёд – как оно?» С одной стороны, фразу «на дно собрался» можно трактовать как отправление в социальные низы, в общество люмпенов. С другой стороны, эту фразу можно интерпретировать как склонность к суициду через утопление. Однако наш герой задумывается: «А через лёд – как оно?» Другими словами, лирический герой остаётся на пороге между жизнью и смертью, между «над» и «под». Ситуацию усугубляет високосный год (примечательно, что 1988 год, когда было написано стихотворение, как раз был високосным), который по традиции воспринимается как тяжёлый: «Через толстый февраль високосный / Сквозь октябрьский дым». Образ октябрьского дыма, вероятно, отсылает к Великой Октябрьской социалистической революции (25 октября 1917 года по старому стилю).

В четвёртой части вновь возникает образ льда и мотив ухода под лёд: «На лёд на коньках пьяного оптимизма / Провалишься!!! – …А, хуйня!.. / Простудишься только». Здесь видим отсылку к народной пословице, что дуракам и пьяным везёт. Отметим, что в нетрезвом состоянии действительно меняется восприятие мира то в лоно оптимизма, то, напротив, в пессимизм. Это состояние может привести и к равнодушию в плане последствий, однако ситуация может быть и опасной, если речь идёт, например, о катании на льду, как в этом тексте. Однако позднее мы видим, что собеседник, лирический персонаж, возможно, как раз обитатель социального дна или маргинал: «Погреешься у костра из бумаги». Отметим, что согревающий костёр разведён на основе не каких-нибудь газет, а бумаги важной, на которой информация о приговоре: «Линованой, исписанной – аутодафе[15] / Аутодафе под июльским солнцем / Через увеличительное стекло». А казнят здесь, как видим, не ведьм и не преступников, но «наших лучших, наших «самых» – инакомыслящих («Наших лучших, наших «самых» / Промозглые истины»). А в этих истинах заложена настоящая боль, то есть на бумагах откровение: «Нечем прикрыть обнажённую боль». Однако обвинениям, к счастью, не удалось сбыться – казнь не свершилась: «Не к чему привязать – радуйся – свобода!» После этих слов ставится проблема непредсказуемого будущего, которое для героя, думается, и неважно, что заключается в панковском девизе (песня британской панк-рок-группы «Sex Pistols» – «God Save the Queen»): «No future – здесь и сейчас / Бритые камеры – палаты – потом».

Финал стихотворения призывает жить сегодняшним днём, несмотря на все трудности жизни, что выражается в графическом изображении:



Сейчас – счастье

=

∞



Таким образом, вывод этого стихотворения: счастье сейчас, следовательно, счастье – всегда, несмотря на «No future».



Фонетический фон, или Слово про слова (1988)

Это стихотворение посвящено Федяю, Марине Кисельниковой – подруге Янки, которая не писала стихов, не пела песен, но была в питерской творческой тусовке. С Федяем Дягилева путешествовала по Прибалтике. Сохранилось множество писем из их переписки, судя по которым они были близки. Взаимосвязь духа ощущается не только с Федяем, но и с Александром Башлачёвым, с которым Янка знакомится годом раньше. В 1986 году он написал «Имя Имён» – песню, семантически созвучную данному стихотворению. То есть, с одной стороны, «фонетический фон» (звуковой фон) ассоциируется с тусовочной жизнью, а «слово про слова» – это отсылка к песне Башлачёва, в которой Александр ищет общий корень, общий язык, способный объяснить разным людям одно и то же явление. Этот феномен легко понимается, если вы начинали учить иврит – древнейший язык, в котором только из согласных составляются такие корни слов, которые выявляются даже в европейских языках. А если вы учите языки одной языковой семьи или группы, то замечаете много общего в лексике этих языков. Но изначально речь идёт не о слове, даже не звуке, но о молчании. Вспомним «Silentium!»[16] Ф. И. Тютчева:

Молчи, скрывайся и таиИ чувства, и мечты свои —Пускай в душевной глубинеВстают и заходят онеБезмолвно, как звезды в ночи, —Любуйся ими – и молчи.Как сердцу высказать себя?Другому как понять тебя?Поймет ли он, чем ты живешь?Мысль изреченная есть ложь.Взрывая, возмутишь ключи, —Питайся ими – и молчи.Лишь жить в себе самом умей —Есть целый мир в душе твоейТаинственно-волшебных дум;Их оглушит наружный шум,Дневные разгонят лучи, —Внимай их пенью – и молчи!..

Мы вспомнили стихотворение русского классика. Обратим внимание: «Мысль изреченная есть ложь». Все наши мысли, как бы мы ни старались их сформулировать, вряд ли кто-то поймёт ровно так, как мы их воспроизвели в своей голове. Для этого недостаточно слов, поэтому иногда предпочтительнее молчать. Об этом говорит и Янка в первой строке: «Учи молчанием». Как известно, нотации и дидактические заявления помогают реже, чем ситуации, когда человек наступает на одни и те же грабли. Даже повторение работы над ошибками не всегда помогает. Поэтому добрый совет не всегда полезен. Иногда он даже вредит, если о нём не просили.

Вторая строка находит корреляции (взаимосвязи) звуков, слов и ассоциаций. Вслушайтесь: «В слове соль и стёкла осколками впиваются в живое». Слыша эту строку, мы сами чувствуем режущую боль и щиплющую соль на ране.

Затем поэт «играет корнями»: «У “говорить” есть собрат: “воровать”». Несмотря на то что корни – говор- и – вор- имеют разное лексическое значение – произносить слова и врать. Однако сочетание звуков «вор» указывают на то, что слово, как у Тютчева, при произнесении теряет часть смысла, ворует её.

Строки «Посметь сказать, а значит посмеяться / Над тем, что было нашим и чужим» напоминают народную мудрость, что правда глаза колет. То есть если постоянно говорить всё, что думаете, даже правду, это скорее огорчит собеседника, пройдясь щепоткой соли по почти зажившей ране, нежели залечит её. Спустя какое-то время воспоминания деформируются: если два человека одновременно вспомнят одно и то же, скорее всего, их озвученная информация будет разниться, потому что мозг снижает эффект эмоциональных воспоминаний, чтобы не возобновлять стресс для организма[17]. От этого хочется сразу же отстраниться: «Наутро я уйду в другие смыслы / Глубоким будет глупый таз с водой / Уйдёт со мной и голос голых веток / Воспетый и забытый / Нам нужно выжить». Так вот, чтобы выжить и жить нормально, мозг создаёт собственную реальность: «Выжить из ума / Как выйти из кольца, из окружения / Как выйти из пылающего дома». И куда же мы попадаем, абстрагируясь от реальности? «Перед костром по росту построение / Тоскующих по месту под мостом» – эти строки как бы намекают на предположительную защиту, которая оказывается ночлегом для бездомных.

Затем обнаруживаем социальный аспект – почему стреляют? Кого пытаются спасти? Ближних? Из жалости? Посмотрим: «Стреляющих в упор по представлению о жалости: / Животворящей смертью по суете постылых ситуаций». Солдат-сверхсрочник может лишить жизни членов чужих семей, чтобы спасти от голода свою… Выход там, где вход? Проверим: «По выходам и выводам / Мы входим сами, а назад выводят». В этих строках ставится проблема выбора: если мы несём ответственность за то, как мы попали в ситуацию и как из неё выйти, то тем не менее не всё зависит от нас, потому что входим мы сами, а обратно нас уже выводят насильно. Следовательно, не всегда всё остаётся в силах, в наших руках. Но лирический герой пытается уйти красиво и самостоятельно: «А я желаю выйти, хлопнув дверью». Это его выбор, он совершает осмысленное действие: «Как нагрубив учительнице в школе / Врубаешься в невиданную круть». Но наш герой не стремится «стать крутым»: «А я желаю, чтобы все смеялись / Когда я громко хлопаюсь на пузу / Ведь “посмеяться” есть “посметь сказать”». Лирический герой стремиться уйти так, чтобы все смеялись, но он желает узнать правду. Когда люди смеются, им проще сказать в лицо то, что они думают на самом деле. Это и требуется узнать лирическому герою. Он готов стать шутом, клоуном ради правды. Он готов разгадать то, что скрывается за словами: «Плети рука верёвочки из знаков». Смотря на нелепую ситуацию, в которую попал наш герой, он искренен, забыв, для чего они здесь на самом деле: «Они не помнят, что они хотели / Свиваясь в петельки из нас изобразить». Говорят, смех лечит. Так ли это? «И от каких недугов исцелить / Являясь снадобьем когда-то / Срок годности давно истёк», – следовательно, эта панацея устарела. Лирический герой всё-таки надеется на понимание: «А мы в надеже / На счастье – понимание (на здоровье)». Здоровье и счастье для нашего героя заключаются в понимании. И ничто не может это заменить, никакое лекарство: «Глотаем яд в таблетках пожелтевших». Затем вновь понимаем, что словами мыслей достоверно не передать: «Терзать слова – шаги к шизофрении». Но наш герой стремится говорить, чтобы донести правду до людей, как лирический герой «Пророка» А. С. Пушкина: «Я с мазохистским кайфом / Расчленяю свои трепещущие умопостроения / Глубокий таз с водой – какой он глупый».

Однако наш герой расстроен – его не поняли, но он не теряет надежды – он обращается «к своим»: «А может, я хуёвый не настолько, / Чтобы об этом мне не говорить». Нет. И вновь не поняли: «Лечи молчанием».



ДО (1988)

Стихотворение с загадочным названием «ДО», отсылающим к первой ноте гаммы, написано в 1988 году. Оно открывается описанием страны, когда-то исчезнувшей из-за вымирания населения. Текст озаглавлен названием этой страны.

Вначале преобладают оттенки красного цвета как символа огня и восхода: «Раскалённый кровельный лист / Мяч огня по ровному полю / Красный, краткий как выдох / Короткий, как восход». В этом огненном пространстве станция поезда, прибывшего в эту апокалиптическую страну: «Из вагона, остановившегося утром, выход / Короткий, как чёрт знает что / Это “до”». Любопытно, что в железнодорожном расписании как раз перед названием конечной станции обычно стоит предлог «до».

Как и в «Фонетическом фоне…», здесь Янка играет словами: «То, что до – это догма, догон / Дорога в проекции на карту». Догма и догон – это истина. Если в первом случае – непреложная и неизменная, то во втором – собственное умозаключение. Отметим, что карта может быть не только территориальная, но и игральная: «Мастью пик, часом коменданта». В этой загадочной стране статусы и звания ничего не значат («Погон в пыли, движение плечом»), а богатые плачут: «Дворянские слёзы пьяные». В этой стране столетние (ср. с песней «Столетний дождь») букеты, а закат, видимо, виден лишь по телевизору: «На садовых скамейках столетних букетов / В чёрно-белом подпрыгивающем / В прозрачно-голубом подрагивающем / Изображении – нет, не зеркало / Закон. Закат».

До – это свободная страна, где никто никому ничего не должен, но не в положительном ключе, а в отрицательном – то, что предназначено для конкретной цели, главную функцию не выполняет, что связывается с вопросом ответственности: «Самодельная схема по-короткому / Отказывает предохранитель – / Не обязан служить / Ничего не должен / Никто и никому / Ни рубля ни пары платков / Тем более».

Затем возникают мотивы одиночества, отречённости от внешнего мира: «Тень тонет меж землёй и стеной / Уходит в угол молчать / Это до». Получается, что До – это не только страна, пространство, но и то, что его наполняет. Например, тень. Или исчезнувший, как и сама страна, зверь: «ДО – это такой зверь, который жил давно-давно. У него были / крылья и быстрые ноги, а может быть, даже и рога. Он был очень / страшный или, наоборот, очень красивый, и те, кто встречал его, / теряли память и всю жизнь потом помнили только ДО». Выходит, что никто толком не помнит, что такое ДО, так как, встретив ДО, можно потерять память, но в то же время помнить название – ДО. Вернее, оправдание его существования:

Определение предела (lim до → ∞)Формула по формеПо сути сутьПо правде – Ха!По правде всего лишь оправданиеТого, что было хоть чем-тоЧто было ДО.

Мы знаем, что для того чтобы о чём-то узнать, нужно проанализировать: «По снегу полосы от полозьев / Везли на санях кого-то / Если идти по ним, можно узнать кого». Но есть явления совершенно удивительные и необъяснимые, как До: «До – это такое дерево / На нём никогда не было зелёных листьев / Никогда. / Но на его ветках всегда, круглый год были такие большие / и живые почки, / что казалось, они распустятся вот-вот / они просто не могут не распуститься!!! / О, это было удивительное дерево». Но и этого дерева больше нет. Получается, что под «До» подразумевается что-то, что существовало давно.

До – это шаманские пляски с бубнами: «Долгое До на низах долбит / До – это не музыка / Это бубен и круговой костёр / Какая уж тут музыка / Одному Богу известно».

Затем вновь обнаруживаем игру словами, где «До» – часть словосочетания «до сих пор»:

Дом на сваях, вода кругомА он стоит – до сих порЭто тоже ДоСих пор нет.

На протяжении всего произведения «до» определяется в качестве: страны; животного; удивительного дерева, которое круглый год покрыто почками, но никогда не распускается; нематериального объекта («Определение предела («lim до → ∞) / Формула по форме / По сути суть»); процесса шаманства («До – это не музыка / Это бубен и круговой костер»); дома, который держится «на сваях, вода кругом».

Но все перечисленные выше объекты прекратили своё существование. В финале стихотворения все определения «До» объединяются в образ когда-то существовавшей страны. Вероятно, под «До» подразумевается бытие в целом:

До – это такая страна былаЕё сейчас нет, потому чтоВсе, кто там жил, уже умерли.Вот и всё.

По свинцовому покою глубины моей (1988)

Стихотворение «По свинцовому покою глубины моей…» написано в 1988 году. В нём описано внутреннее состояние лирического героя, полное боли и мучений: «По свинцовому покою глубины моей / Нерастраченных страданий тёмно-синих дней». Один день похож на другой, терзания всё нарастают, доводя нашего героя до мыслей о суициде как избавлении от мук: «По шершавому бетону на коленях вниз / Разлететься, разогнаться – высота, карниз».

Затем видим, что и пространство вокруг отражает внутренний мир – зеркала превращаются в бездонные дыры; квартиры пустеют, ожидая новых хозяев; облака не ясные и голубые, а сизые; весь свет приуныл: «Зацепившись отраженьем из зеркальных дыр / Окунуться в ожиданье нежилых квартир / Из-под тёмного покрова сизых облаков / Выползать на свет унылый мягких светлячков».

Все мучительные дни однообразны, как будто это день сурка: «Разобраться в колеснице долгого огня / Расстараться – отоспаться за стеною Дня». Просветлённые души покинули этот мир, на что указывают пятаки на глазах, которые по древним поверьям клали на лица мёртвых в качестве платы за переправу по реке в мир мёртвых: «За чертою отлетевших просветлённых душ / За глазами с пятаками круга не нарушь».

В следующем четверостишии чувствуются фольклорные нотки. Жизнь на волоске: заканчивается питьевая вода, противопоставленная солёным слезам. Но здесь вновь возникает образ колеса как символа круга безысходности:

Не разбей стакан с последней пресною водойНе пролей слезы нарочной над моей бедойНе разглядывай пугливо непонятных птицПогляди на обнажённый блеск колёсных спиц

Однако, обращаясь к собеседнику, наш герой не стремится погрузить его в свою беду:

Погляди, махни рукою, слабо улыбнисьОтойди, постой в сторонке, к лесу обернисьЗабери с собою небо в крапинках утраЗаверни в своё дыханье – нам уже пора

Напротив, лирический герой призывает отстраниться от тревог и радоваться приятным мелочам:

Уходить за перелески проливным дождёмОставляя за плечами беспокойный домОбрывать последний стебель красного цветкаЗабывать о чистом звоне свежего глотка.

1989

На берегу размытой боли… (1989)

Это стихотворение написано в Новосибирске 25 мая 1989 года после ряда известных песен. В этот период Янка активно гастролирует, но это не ослабляет тематику моральной боли в её творчестве. Об этом и данное стихотворение. Ментальные страдания отражаются и на физическом ощущении: «На берегу размытой боли / Звенят набатом зубы о край гранёного стакана / Перегибается пружина тугой цепи – / Об угол трётся – впивается ошейник в тело». Мучения привносят определённые ограничения человека, что становится причиной того, что лирический субъект перестаёт считать себя индивидуумом: «Доверчивой трёхногой псины – хозяин близок, / Не укусишь его локтя / Щенок бродячий летит к стене». Так, моральные страдания отражаются не только на теле, но и на окружающих живых существах. Но эту боль необходимо держать в себе: «Ты уползаешь под нервный хохот ржавой стали / Завыть нельзя / Нельзя забыть и заклинание / Слова поспешно разбегаются, как сны / От телефонного звонка». Звонок, прерывающий сон, также явление малоприятное, отягчающее и без того сложное утро: «Как будто утро – поезд в гору / Замедлены сердцебиения».

День тоже не предвещает ничего приятного. Он сравнивается с неаккуратным замученным маргиналом: «Крадётся день в носках дырявых по мёрзлой лестнице подъезда». Уставший день, уставший лирический субъект. Всё это ужасно раздражает: «Стреляют в небо взбесившиеся за ночь пальцы».

Внутренние страдания героя отражаются не только на телесности, но и на окружающем мире: «Хватаются за край рубахи у ворота, где медный крест / За тонкой стенкой огонь и пыль сухих дорог».

Описание внутреннего мира героя достаточно сбивчиво, как мысли сразу после внезапного пробуждения. Они спутаны и похожи на коллаж образов, где смешались сон и реальность. Готовится воспламениться куча листьев, но не опавших с деревьев, а тетрадных. Этот аграмматизм указывает на несостоятельность того, что написано на этих листах. Тетради, утратившие интеллектуальную и эстетическую ценность, превращаются в листья: «Вот-вот готова вспыхнуть куча тетрадных листьев». Затем видим уже лист из книги, на котором оживает изображение: «Липким ликом смеётся солнце на картинке из / Детской книжки про любовь, которую не растерзать словами». В этих строках скрывается информация, что настоящая любовь существует, но, возможно, только в детских книгах. А в жизни она оборачивается страданиями и болью: «И затихает под струйками твоей крови / Она бежит ко мне под дверь / И тихо шепчет – я живая». Затем выносится приговор: «И я пришла предупредить – идёт твой суд». Интересно, что суд также идёт где-то между сном и реальностью: «В закрытом зале – в открытом поле». Суд проигран: «Вставай – ложись лицом к сырой земле / Внимай – закрой руками уши / Молчи – залейся дикой песней и слезами». Однако приговор стремительный: «Садись – вставай и уходи». Кто же наказан? Кто выносит приговор? Под приговором подпись собеседника, к которому обращается лирический герой: «Под приговором красной змейкой / Ложится в угол твоё Имя».

В финале стихотворения видим картину: «Щенок дрожащий засыпает / На коленях хозяйской Матери седой». Последняя строка находится правее, как подпись, вывод из вышеизложенного коллажа сумбурных мыслей в состоянии пробуждения. Лирический герой признаёт вину, но не злится на судью. Он наполнен уверенностью, что с этим можно и нужно жить: «Прости. Спасибо. Будем жить».



Пустошь – ветошь звонкий дым… (1989)

Стихотворение «Пустошь – ветошь звонкий дым…» написано в 1989 году, когда Янка постоянно колесила с гастролями, периодически возвращаясь в Новосибирск.

Этот текст о состоянии безразличия, равнодушия и опустошённости, как и в более раннем стихотворении Дягилевой «Классический депресняк». Одно и то же чувство в разных текстах описано неодинаково. Рассмотрим путь в этих текстах. Если в раннем стихотворении дорога, символизирующая путь, асфальтирована, то в более позднем этот образ не конкретизируется, вероятно, потому, что безразличие разрастается до апатии. В первом случае у пути есть пункт назначения – дом, а в более позднем он не указан. Кроме того, движение происходит «наугад». Дом возникает только в финале – туда с трудом направляется сказочное существо: «Пробирается домой / Горизонтом рыба-кит».

В стихотворении «Пустошь – ветошь звонкий дым…» пространство «сшивается», соединяя границы («Залатали ручеек / Крепко сшили берега»), что указывает на внутреннее состояние лирического героя, который закрывается от внешнего мира.

Вначале мы видим пустое и старинное пространство, вероятно ветхий дом: «Пустошь – ветошь звонкий дым». Мотивы старения пространственных образов переносятся на телесность: «Просинь – проседь просто грязь». Затем возникают мотивы творчества («Зависть – повесть в два листа») и поиска жизненного пути («По дороге наугад»). Мотивы пути и творчества чередуются: «Деревяшка восемь струн / Кто играет тот дристун».

Далее интуитивно перечисляются объекты, из серии «что вижу, то пою»: «Ливень – лошадь – водоём». Описание окружающего мира сменяется фрагментом частной жизни («Безболезненный укол»), который сравнивается с внешним пространством: «Кол осиновый в песок / Залечили пустоту / Залатали ручеёк / Крепко сшили берега». Получается, что внутренние моральные раны сначала отражаются на телесности, а затем «овнешвляются»: укол – > залечили пустоту – > залатали ручеёк. Как залечить пустоту? Казалось бы, если это пустота, то и лечить нечего. А если речь идёт о пустоте внутренней? Поддаётся ли она лечению? Видимо, она так же «лечится», как сшиваются берега.

Затем вновь видим перечисление природных объектов: «Слякоть – мякоть просто дождь / Поливает чистый лист / Расцепляет волокно». Вполне реалистичное описание промокшего листа сменяется сказочным образом, который, вероятно, был изображён на этой бумаге: «Горизонтом рыба-кит / Пробирается домой».

В последней строке дождю и слякоти противопоставлены образы огня: «Свечки – спички – огоньки…»



Между взглядом и ладонями… (1989)

Тема внутренних переживаний лирического героя продолжается в стихотворении «Между взглядом и ладонями…», также написанном в 1989 году.

Первая строка о чувствах человека, закрывающего лицо и глаза руками от стрельбы, наклоняющегося и группирующегося, падающего на землю рядом с другими пострадавшими: «Между взглядом и ладонями / Вспышки выстрелы в упор локтей в колени / В укор зелени утренней / Утрамбованной теми же коленями локтями».

Естественно, в этой пограничной ситуации между жизнью и смертью испуганный герой понимает, что единственная радость – это жизнь, ценность которой осознаём только тогда, когда можем её лишиться: «Радость брошенная каменоломня». Какая же это жизнь? Заброшенная каменоломня, «где сквозь порог трава проросла / трава жёсткая сибирская / камышовыми копьями».

Затем мы с героем вновь возвращаемся в жестокую воинственную реальность с ранеными: «Кольями в спину, колонна по два к горизонту / Пролилась / Город этапом навстречу…»

Обратим внимание, что, описывая каменоломню, автор использует приёмы «лестницы»[18] и градации, чтобы постепенно, как по ступенькам, нагнетать обстановку, показывая, насколько заброшена каменоломня, насколько хрупка жизнь. При этом надежда на её восстановление отсутствует. Напротив, радость в образе каменоломни будет разрушена, так как на её месте вынужденно появится город: «Город этапом навстречу».



По среднестатистическому кругу… (1989)

В стихотворении «По среднестатистическому кругу…», написанном в 1989 году, главенствует тема пути. Мы видим движение вниз, вверх и по кругу:

По среднестатистическому кругутуда на эскалатореА обратно на верёвочкеТраектория петлиНад всякими там красотамивысотами, пустотами и нечистотами.

Этот текст можно назвать космическим по своей структуре: верх-низ-круг. Вероятно, таким образом Дягилева описывает жизненный путь: детство, проходящее достаточно быстро, но в результате которого мы растём не только физически, но и морально, обретая возможность посмотреть на мир под другим углом («туда на эскалаторе»), и после старость, возвращающая человека обратно в детство, когда ему требуется забота («А обратно на веревочке»). «По среднестатистическому кругу» – это экзистенциальный путь: рождение, взросление, старение, смерть, рождение, и так по кругу. Своего рода Сансара – круги рождений и перерождений, которые упоминались в песне «Домой!», написанной в конце 1988 года.

Это стихотворение указывает, что в жизни бывают приятные моменты («красоты», «высоты»), но бывают и неудачи («пустоты» и «нечистоты»). В первой части описан внешний круг жизни, а во второй части, расположенной на ступень ниже, – то, что эту жизнь наполняет. Для разделения этих частей поэт использует приём «лестницы». Автор напрямую указывает, что смысл жизни в смерти, жизненный путь = «траектория петли».



И не жарко? и не жалко… + Заупокойный рок-н-ролл (1989)

Стихотворение «И не жарко и не жалко…», написанное в 1989 году, имеет два варианта. Первая версия представлена на сайте, посвящённом Янке Дягилевой (yanka.lenin.ru), вторая – в сборнике «Русское поле экспериментов». В сборнике этот текст разбит на два независимых стихотворения. Сопоставим их:





Как видим, разница всего в трёх строках. Так почему же этот текст разделён на две части?

Первое четверостишие о безразличии и в то же время о чём-то пустом, непонятном. Примечательно, что спустя три года Егор Летов раскроет тему неизведанного в стихотворении «То ли змейка, то ли мост…»:

То ли змейка, то ли мостТо ли петелька взахлёстТо ли грёзы, то ли газыТо ли светлые христосыТо ли скверная грязюка, то ли заняты местаТо ли громкая гагара, то ли милая фигураТо ли твёрдая могила, то ли просторная комораТо ли стыдно, то ли поздноТо ли просто интересноТо ли буки, то ли веги, то ли капелька в носуТо ли лёли, то ли вали, то ли лютые мозолиТо ли лампочка устала, то ли бабушка зевнулаТо ли змейка, то ли мостТо ли хворост.

Почему рок-поэтов так волнует тема непонятного (как в «Непонятной песенке» Егора Летова, написанной тоже в 1989 году). Дело в том, что наш мозг, встречая явление, ранее неведомое, никак не может определить, что же это такое. А всё потому, что он не находит корреляций с эмпирической базой, опытом. Мозг пытается подобрать схожие картинки: то ли это, то ли то. Но всё не то! Как же интерпретировать это нечто? Об этом и пишут наши поэты.

Вторая часть, ставшая отдельным текстом, действительно далека от первой и семантически, и по способам стихосложения. Разделяют эти части по версии сайта – синяя бутылка, а в сборнике – заглавие «Заупокойный рок-н-ролл».

Что символизирует бутылка? По мнению Бейли, бутылка – это один из символов спасения, вероятно, по аналогии функций с ковчегом и лодкой[19]. Действительно, отчасти бутылка для кого-то и спасение, например от горя, не зря же заглавие стихотворения – заупокойный рок-н-ролл. Иными словами, песнь памяти после смерти. Однако лечит не только бутылка, но и время, а также отвлечение – суета, работа: «Время рассудило / Похвалила суета за календарь без выходных». Однако бутылка может стать не только спасением, но и оружием: «Синяя бутылка / Покатилась по щекам / По лицу / Остановилась замерла».



Этот стих очень весёлый (1989)

В 1989 году Янка пишет произведение «Этот стих очень весёлый», содержание которого не соответствует его названию. Текст об ужасной боли, пустоте, неудаче, о том состоянии, когда уже ничего не хочется. Уже в первой строке мы понимаем, что стих совсем не беззаботный, а даже если и весёлый, то только в кавычках, чтобы подчеркнуть противоположное значение: «После облома после аборта»[20]. Стоит отметить, что слово «аборт» может пониматься не только в физиологическом смысле. Облом – это крушение надежд, аборт – тоже неудачная, прервавшаяся беременность, закончившаяся смертью плода, причём необязательно по решению матери. Иногда абортирование – это спасение мамы ценой жизни младенца по показанию врачей. Это остановка жизни. Новой жизни. Так же как и прощание с инструментом для музыканта, если творчество – это его жизнь: «Прощаются руки со струнами». Известно, что замершая беременность – явление довольно частое, характерное для каждой третьей женщины. Но об этом не принято говорить, поэтому мы не можем с точностью сказать, пережила Янка горе такого рода или же это метафора.

Лирического героя окружает урбанистическое пространство: «Тянутся провода, гудят». Герой разбит, ему больно: «Мелкие пальцы на кафеле / Рассыпались стуком». Сквозь слёзы проступает улыбка, но из-за страданий она кривится: «Корявая улыбка выжженная степь». А вокруг по-прежнему город: «Многоэтажная радость – очень много света / Очень много яркого света». Многоэтажные здания ослепляют: «Электронная зелень квадратами вокруг». Если же принять во внимание вариант хирургического вмешательства, то яркий свет и квадраты – это то, что последнее видит пациент перед операцией, погружаясь в полный наркоз на хирургическом столе.

Внутреннее состояние отражается на внешнем пространстве: «Солёная ржавчина / Взглядом навылет, наугад / Стоптанные слова». Стоптанные слова – образ, означающий слова, которые настолько «приелись», что уже не воспринимаются. Или же это слова или мысли, которые приходят, когда человек ещё полностью не очнулся от наркоза. В обоих случаях слова становятся не только бесполезными, но даже опасными: «Слова – валенки в лужах». Но эти озвученные мысли живые, нуждающиеся в заботе и любви: «Стоят, смотрят, ждут / Отапливаемых помещений / Оплачиваемых обещаний». Слова становятся отражением состояния лирического героя, которого окружают бездушные люди: «Серые картонные лица / Падают неловко на асфальт / Каплями».

Затем видим излюбленный приём Янки – игру словами: «Нелепый удел – не у дел». Иными словами, нелепая судьба – оставаться без действия. С другой стороны, эту строку можно трактовать как состояние лирического героя, нуждающегося во внимании, но столкнувшегося с безразличием со стороны окружающих. У лирического героя ничего нет: «Ни кола ни двора / Мыло, спички…» Говорят, что время лечит, но «время врёт, всё не так». Наш герой задаёт риторический вопрос: «Всё как было, да?» И отвечает, играя словами: «Да, всё как было». Ничего не меняется. Сложно поверить, что произошло то, что произошло. Далее видим реакцию то ли самого героя, то ли его собеседника: «Очень многозначительно и молча с достоинством / Почти как живопись / Высоко-о-о…» Высокий стиль изложения резко сменяется повествованием о бытовой ситуации: «Высоко-о-о… / Лифт сломался». На фоне такого контраста вновь возникает тема смерти и неудачи, обозначенная в упоминаниях аборта и облома в первой строке: «Сорвался суицид – пешком пойдёшь – успеешь обломаться».

Лифт сломался, поэтому человеку, идущему на суицид, приходится подниматься не на лифте, а по лестнице, что отдаляет момент падения с высокого этажа ослепляюще светлой многоэтажки: «Тяжёлые шаги по лестнице / Газета в ящике, ключ в верь, свет в коридоре». Заметим, что ключ не в дверь, а в верь, то есть в веру. Человек идёт к самоубийству, но вокруг него всё то же самое, как каждый день. Мир нашего героя рухнул, а окружающая жизнь идёт своим чередом, как будто несбывшиеся планы, которые были нарушены абортом и обломом, ни на что не влияют. Герой идёт, сомневается, рассуждает: «А вот если так, то вот так / А не так, ну может и так, хотя нет, наверное, всё-таки / Вот как, а это как посмотреть, да так получается / Так как-то всё, а… Я только хотел». И в этот момент сомнений герой всё-таки решается на свой последний шаг: «Да нет, подожди, подожди, подожди, подожди / Эх да чего там».

Возможно, автор озаглавила это стихотворение «Этот стих очень весёлый» потому, что это грустный сарказм. Вспомним чёрно-белое немое кино, где герой, упав, мог кого-то насмешить: когда шут скрывает слёзы за маской – зрители смеются.



Светлая такая дрянь (1989)

Стихотворение-коллаж без названия написано в 1989 году. Известно, что Егор Летов, с которым Янка в тот период тесно общалась, увлекался коллажами. Но Дягилева сделала свой коллаж из эмоций и метафор. Первая строка сама по себе является контрастом – соединением светлого и неприятного, позитивного и негативного: «Светлая такая дрянь». Вторая строка имеет две версии: «Тонкие волны по ночам» (по данным сайта, посвящённого творчеству Янки) и «Тонкие волны по ногам…» (вариант сборника «Русское поле экспериментов»). В обеих версиях возникает образ моря, воды, в которую постепенно погружается лирический герой: «Хлопаю в ладоши под водой / Аплодирую проявлениям искусства». В этом контексте образ искусства можно трактовать как жизнь в целом. Она отражается в фотографиях: «Царапина по негативу / Все лица разделила на шрамы / Жизнь ножом по кускам, чего – куда». Мы видим, как жизнь буквально на наших глазах распадается на части: «Молодость на ломаки ломтями / Целое – на цены, поцелуи и социум / Траву весеннюю на песни / Дорогу на месяцы». Затем логичное разделение целого на части сменяется на безрезультатную замену: «Поле на вдоль и поперёк / Шило на мыло, мешок и кота». А хотелось бы, чтобы жизнь поменялась к лучшему: «Просто на балконе стоять и туман нюхать / На умное, на нужное, на глупое, на вечное, на целое / на лыко да мочало».



Вот сижу я такая баба (1989)

В 1989 году Янка пишет стихотворение, не похожее на все остальные её тексты. Это рефлексия лирической героини: «Вот сижу я такая баба / И думаю что не такая вовсе / Даже не думаю а стараюсь знать». Героиня пытается понять, кто она, что её окружает: «В газету завёрнутый огурец в конце февраля / Парниковый, наверное / Да по башке мне фаллическим символом / Да опять не моё». Наша героиня рассуждает о прошлом, что привело её к тому, что сейчас происходит, кто её научил и чему: «Научили: ни украсть, ни покараулить / Это чувак один научил». Заметим, что уроки лирической героине даёт «чувак», то есть простой парень, находящийся с ней в приятельских отношениях. И учит он её смехом. Что смешно, то и запомнилось: «А я смеялся и запомнил поэтому». Обратите внимание на гендерный аспект: в начале стихотворения героиня называет себя бабой, но понимает, что она не такая вовсе. А уже к середине текста она говорит о себе от лица мужчины: «смеялся», «запомнил». Кстати, в реальной жизни Янка тоже говорила о себе в мужском роде.

Далее следим за судьбой «чувака»: «А чувака жалко, он сейчас такой коричневый, мне сказали / И молчит – жрёт мепробамат». Мепробонат – это транквилизатор, успокоительное, обладающее противосудорожной активностью. Это лекарство применяют при неврозах, раздражительности, тревогах, нарушениях сна. Наша героиня сравнивает себя с несчастным «чуваком»: «А я думал, что зелёный (я) – голова кружилась / А оказалось – ничего».

Обрывочность дружеского диалога в простой разговорной форме вновь приводит героиню к размышлениям о себе в такой же «простой» форме. Она анализирует, что она не умеет, а что может: «Вот так и то не я умею / Зато ещё могу, а если бы я, то всё бы». И в конце приходит к выводу: «Да и так всё уже».



Форма деформирует усталости резиновый комок… (1989)

Это стихотворение написано в 1989 году. В первой строке используются приёмы звукописи – намеренного повторения согласного «ф» и гласного «о», как в «Фонетическом фоне…»: «Форма деформирует усталости резиновый комок». Какая же форма изменяет комок усталости, застрявший, как при тошноте, в горле? Вероятно, форма рабочего или служащего. Вторая строка отсылает к «Нюркиной песне» (ср. «Всё что было, всё что помнила сама / Смёл котейка с подоконника хвостом»): «Кот на подоконнике стирает всё движением хвоста». Затем вновь ставятся проблемы коллектива и роли формы в деятельности человека: «Точная команда мы проснёмся соберёмся и пойдём / Чёрная одежда обязывает к пляске на кострах». Стоит отметить, что одежда, обязующая плясать на кострах, отсылает к песне «Крестом и нулём»: «А злая метель обязала плясать на костре». Завершается стихотворение мотивом воспоминаний: «Городом забытым называется истраченный лимит / просроченный билет». Вспоминается загадочная страна До, являющаяся метафорой бытия в целом. Здесь местом для хранения воспоминаний служит забытый город, а катализатором возникновения мыслей о прошлом – билет.



Столб боли вместо воли-неволи… (1989)

Одно из самых загадочных и неоднозначных стихотворений «Столб боли вместо воли-неволи…» написано в 1989 году. В нём предлагается описание внутреннего состояния лирического героя. В первой строке сравниваются образы тюрьмы, неволи и страдания: «Столб боли вместо воли-неволи». Так, духовные мучения лирического героя сравниваются с муками заточения. Наш герой идёт по берегу и видит части разрушенного самолёта (или вертолёта) и людей. Видимо, произошла авиакатастрофа: «Вдоль берега винтики-гайки лопасти-кости». Мотив падения расширяется. Падает не только самолёт, но и жизни людей вместе с их радостями и надеждами, направленными к небу, к высшим силам: «С чем кланяюсь низко с чем очи – долою / Вниз радости – рельсы рук в мирное небо». Скорость движения летательного аппарата сравнивается со страхом: «Страх вышел по скоростям в первую тройку». Страх опережает остальные чувства: «В бровь целятся птицы в грязь падают носом». Как и самолёт, птицы тоже падают носом прямо в грязь, хотя целились, как говорится, не в бровь, а в глаз. Разрушается всё вокруг – тонут леса: «Лиственные леса в море по горло / Жизнь рубит с хвоста тёплой волною». Рушится мир. Как тёплая волна, от которой ожидаются лишь приятные ощущения, неожиданно рубит жизнь и затапливает леса, так и любовь приносит не приятные эмоции, а трусливо и болезненно проникает в спину: «Так входит любовь штопором в спину / Так крутит кишки логика яда». Всемирная катастрофа настигает и лирического героя, и его быт, при описании которого используется фразеологизм: «Концептуальный обед щами с лаптями / Лыко не вяжет внутри кровь с кислородом». От званого обеда ожидалось что-то большее – например, радость торжества, но он оканчивается пренеприятнейшими ощущениями, что внутри всё мутит, как в состоянии опьянения. Затем описывается болезненное состояние лирического героя, при котором быт запущен, в доме царит лишь боль: «Пыль села в углу на старый диванчик / Боль встала столбом у изголовья / Ух, классно лежать не шевелиться / Ух, классно бежать не спотыкаться». Компанию нашему герою составляет спящий кот: «Спит маленький кот рядом с большими / Спи маленький кот не просыпайся». По мнению героя, единственный способ обрести покой – это заснуть на века, умереть: «Я рядом с тобой в серенькой шкурке / Я уползу под диван влезу на столбик». Наш герой стремится обернуться зверьком и выпрыгнуть вон из этого мрачного пространства, наполненного болью и страданиями: «Я прыгну оттуда хищной зверюшкой / Я прыгну оттуда сереньким тигром / Я прыгну оттуда откуда не скачут / Я прыгну оттуда куда не вернуться / Я прыгну оттуда где я поселился / В серенькой шкурке».



Сижу в серой рубахе… (1989)

Стихотворение «Сижу в серой рубахе…» написано в конце 1989 года и посвящено России. Родина здесь описана объективно и реалистично. Лирический герой одет в традиционную русскую одежду и наблюдает за происходящим в окно: «Сижу в серой рубахе / Смотрю в окно». Родина воплощается в двух образах одновременно – она и цивилизованна, и в то же время мать-земля: «Цивилизованная[21] Россия мать земля». Наш герой осмысляет трагическую судьбу России, её достоинства (знание) и недостатки (озлобленность): «Трагические формы / Формулы и знаки / Знание и зло». Отметим, что герой смотрит на городской пейзаж: «Злачные города / Гордые такие таксисты с музыкой». Завершается текст игрой слов (не жарко – не жалко): «В серой рубахе не жарко / Не жалко Родину».

Итак, пространство в этом стихотворении преимущественно городское, представленное злачными городами цивилизованной России. Здесь образ города наделён подчёркнуто негативными характеристиками: «злачный», «трагический», что, вероятно, указывает на отношение автора к этому пространству. Здесь обнаруживаем сходство с ранним Ф. М. Достоевским, его петербургской темой «в её «низком» варианте – бедность, страдание, горе – и в «гуманистическом» ракурсе, первые узрения инакости города, его мистического слоя»[22].



Катится всё в пропасть… (1989)

В стихотворении «Катится всё в пропасть…», написанном в 1989 году, внутренние переживания лирического героя отражаются на внешнем пространстве. Рушится мир не только лирического героя, но весь вокруг. Следовательно, все аспекты жизни нашего героя терпят неудачи, всё идёт к одному: «Катится всё в пропасть / По всем статьям колёсики скрипят». Такое положение дел для героя сравнимо со смертью. Но ад напоминает скорее бытовое пространство, становясь пародией или даже карикатурой на жизнь обычных людей, готовящихся к празднику: «Куда-то в смерть / Все черти покупают бухло / Скоро Праздник в Тартарарах».

Празднику в Тартарарах противопоставлен обычный реальный день. Наш герой контрастирует с выпивающими чертями – он ищет выход в отказе от сигарет: «А я курить бросаю / А то голова стала болеть и сплю плохо / Снится всякая всячина, просыпаюсь часто / Закуриваю, а потом уснуть долго не могу». У нашего героя есть друг, о котором он нам и сообщает: «Не высыпаюсь, стал всем грубить / А друг у меня есть – он футбол / Любит смотреть по телевизору / Как гол забьют, он кричит, по коленкам себя хлопает / Переживает».

Таким образом, это стихотворение показывает, как люди и черти борются с переживаниями: кто-то «покупает бухло», кто-то смотрит футбол и кричит, а наш герой старается бросить курить. Как известно, этот процесс очень тяжёлый и нервозный, если избегать сублимации. А написание стихов – очень продуктивная сублимация.



Это звёзды падают с неба (1989)

Наиболее короткое и самое известное стихотворение Янки. Двустишие, ставшее цитатой, написано в Новосибирске в конце 1989 года:

Это звёзды падают с небаОкурками с верхних этажей.

Эти строки можно трактовать по-разному. Окурки – негативный бытовой образ – сравниваются со звёздами. Возможно, потому, что тот, кто выше этажом, ближе к звёздам. У курящего человека есть планы, надежды, которые он обдумывает, закуривая сигарету. При этом мысль завершается вместе со смолой и никотином и бездумно и неаккуратно падает с высоты. Да, это не так эстетично, как падающие звёзды, но, вероятно, так же указывает на исполнение желаний. Может быть, у кого-то мечта уже исполнилась, и он пожелал покурить, чтобы проникнуться моментом, но не думая об окружающих, выкинул бычок вниз.

Напомним, что в этот период жизни Янка пытается бросить курить, что указано в предыдущем стихотворении «Катится всё в пропасть…»: «А я курить бросаю / А то голова стала болеть и сплю плохо / Снится всякая всячина, просыпаюсь часто / Закуриваю, а потом уснуть долго не могу / Не высыпаюсь, стал всем грубить».

Однако это двустишие об оптимизме. О том, что не всё, что мы видим, может являться тем, чем кажется. Стакан наполовину полон. В бытовых неприятных мелочах открываются более важные вселенские явления.

1991

До Китая пешком рукой подать… (1991)

Стихотворение «До Китая пешком рукой подать…», так и не успевшее стать песней, написано в 1991 году. Сохранилось два варианта текста: в сборниках Якова Соколова и в «Русском поле экспериментов». Попробуем их сравнить.





Как мы видим, в первой части две строки меняются местами, но в сборнике «Русское поле экспериментов», в котором этот текст публиковался не как песенный, добавляются пять строчек.

Стихотворение изобилует фразеологизмами: «рукой подать», «как дым <…> столбом», «край земли», «белая ворона». Все эти выражения сближают текст с народной традицией. В первой строке («До Китая пешком рукой подать») говорится, что мир тесен. Во второй строке возникает символика числа три, сближающая Янкин текст с традицией русской народной сказки: «Три ручья зазвенели в три рубля». Отметим, что в этой строке используется звукопись – сочетание согласных «р» и «т», создающая впечатление треска. Лирический герой (заметим, здесь повествование идёт от лица мужчины) замер и наблюдает картину, как в сказке К. Чуковского «Федорино горе»: «Я такой же, как дым стою столбом / Где федорино горе в городах / Пляшут рыбы любуясь на людей / И заплакали блюдца – не лучше ль вернуться». Города разрушаются: «Недобитый фонарь летит под лёд». Однако этот хаос возникает по непонятной причине: «Почему, зачем, для чего, для кого». Затем даётся пояснение, о чём это произведение: «Это песня про пыльную полынь / Это песня про вольную войну». Анафора (единое начало строк) и звукопись («п» и «во») усиливают впечатление от этих строк. Вероятно, эта песня, которая так и не была спета, о бытии в целом. Далее видим картины, как в фильме: «Так уводят коней за край земли / Над Уралом над золотом золотой»[23]. Затем видим контраст – чёрный ворон из одноимённой песни соседствует с белой вороной (кем-то, отличающимся от других). Завершается первый вариант выводом, вновь выделяющимся звукописью: «Это песня про голос гололёд». Голос и гололёд – это то, что обнажает, обличает.

Во втором варианте (текст песни, в записи не сохранившейся) присутствует дополнение, раскрывающее вывод первой версии: «Это песня про чёрную любовь / Приходи ночевать / Остынет день / Бестолковый огонь оставит дом / Приходи ночевать…» Таким образом, слова о любви и уединении, приглашение прийти ночевать дарят ещё один вариант интерпретации смысла текста: это песня о бытии, вмещающем любовь, заполняющую собой всё это бытие.

Отметим, что строки из этого текста через год позаимствует Егор Летов для песни «Простор открыт»: «До Луны / Рукою подать / До Китая пешком / Полшага / Всего-то полшага / Полшага! / Простор открыт / Ничего святого». Сам Летов в комментариях к альбому «Сто лет одиночества» поясняет, что эта песня написана в изменённом состоянии сознания при «близком и пристальном рассматривании земли как субстанции». Затем он указывает на пратекст своей песни: «“До Китая пешком полшага” – строчка из какого-то стихотворения Янки. Наверное, это одна из самых моих “нездешних”, одержимых песен, навроде “Прыг-Скока” или “Заговора”». Таким образом, отмечаем, что не только Летов влиял на творчество Янки, но и наоборот[24].



Кролю («Если шрам ножом зачеркнуть…») (1991)

В январе 1991 года Янка пишет «Кролю» («Если шрам ножом зачеркнуть…»). По слухам, это то стихотворение, которое Янка прислала в письме Егору, и он понял, что это знак того, что всё. Конец.

Это текст о моральной боли, которая отражается на физическом состоянии: «Если шрам ножом зачеркнуть». Эту строку можно трактовать как «клин клином». С одной стороны, есть надежда на светлое будущее, как в сказке («Улетит стрела в дальний путь»), однако выражение «дальний путь» можно трактовать и как путь последний.

Затем ставятся проблемы честности и предательства, после которого невозможно заснуть из-за мук совести: «Если обмануть и уснуть / Ебанётся вниз – не найти».

Далее возникают сказочные картины, напоминающие сон: «Если впляс по синим дождям / Прибегут вокруг ежачки / Золотую пыль тополям / Дверь с петли сорвётся / Вставай да иди / Одевай свою шапочку на ходу». Видимо, наш герой прогоняет предателя и тоскует в одиночестве: «Грустно очень / В ледяной избушке лисичке / Ну так что ж весна на носу / Жарила чертям колбасу». Эти строки отсылают к народной сказке «Заюшкина избушка». Кроме того, весна здесь олицетворяется, обретая черты, связанные с бытом. Она приходит на смену зиме, во время которой рухнул весь мир: «Падала сквозь землю зима / Падала сквозь зиму земля». Сломанная лавочка олицетворяется, становясь уставшей («Лавочка без задних ног»), крыса перестаёт быть опасной, вызывая лишь чувства сострадания и жалости: «Крыса без передних зубов». Пространство схлопывается – возникает сгусток всевозможных ветров («Приносились восемь ветров»). В этом сказочном сне небо, солнце и ветра олицетворяются: «Жарко по ночам небесам / Зыко[25] по ветрам парусам / Солнышко залезет в окно». Завершается стихотворение надеждой на лучшее, но неизвестно, в этом мире или в том, и вообще непонятно, кому последняя строка адресуется, видимо кролю: «Будет хорошо и светло».



Торопился (1991)

Стихотворение «Торопился», написанное в январе 1991 года, семантически схоже с текстами Летова, построенными с помощью односоставных глагольных предложений. Синтаксис изобилует глаголами мужского рода прошедшего времени. Сюжет заключается в том, что лирический герой куда-то спешил и добрался до места назначения (Торопился – / Оказался), отказался от какого-то предложения, которое его не устроило, совершил суицид (Отказался – / Утопился), оказался в одиночестве (Огляделся – / Никого). Стоит отметить, что тире между частями предложения указывает на резкую смену действий. А так как это стихотворение состоит из трёх предложений, то каждое из них можно расценивать как поступок и результат, то есть эти три части могут и не быть взаимосвязанными. Иными словами, нам предложены три варианта действий и три их последствия: спешил – успел; отказался (жить) – умер; остался жить и огляделся вокруг – оказался один. Таким образом, эти шесть слов-строк можно трактовать несколькими способами и при каждом находить новые смыслы. Своего рода концептуальная игра.



Вырос дуб (1991)

Стихотворение «Вырос дуб» написано в январе 1991 года. Оно графически разделено на две части:

Вырос дуб Я тебя люблюВынес стол И тебя.Вот и пойми.

Если читать его по вертикали, то слева видим жизнь дерева, которое выросло, чтобы стать столом, а справа – взаимные признания в любви. Если читать горизонтально, то строка «Вырос дуб / Я тебя люблю» гласит о созидающей любви, а «Вынес стол / И тебя» – о потребительском чувстве как ответе на чистую любовь. Стихотворение можно читать и наискосок. «Я тебя люблю / Вынес стол» – о бытовом проявлении чувств; «Вырос дуб / И я тебя» – отсылка к мнению, что каждый мужчина должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Дуб как вековое дерево символизирует вечную любовь, которую легко разрушить, если из него сделать мебель.

«Вот и пойми» – финальная строка, призывающея к пониманию. Возможно, речь идёт о любви односторонней, хоть и ответной, когда один человек только отдаёт, а другой только забирает. С другой стороны, это может быть и сотрудничество: дерево выросло, человек признаётся другому в любви, тайно желая произвести что-то новое, например стол как символ благополучия и сытости, а второй в знак ответного чувства его выносит как жест гостеприимства[26].



Солнышко моё прозрачное (1991)

В конце января 1991 года Янка пишет стихотворение «Солнышко моё прозрачное!» Оно наполнено сказочными образами (Золушка, дурачок) и мотивами (полночь).

Лирический герой обращается к солнцу и другим проявлениям огненной стихии (углю, золе): «Солнышко моё прозрачное! / Уголь – Золушка». Призыв к огню имеет определённую цель – пробуждение в полночь, а полночь традиционно связана с мотивом обличения (вспомним, как в «Золушке» именно в полночь карета обернулась в тыкву): «Разбуди меня в полночь / Дурачка бескозырного». Герой стремится увидеть мир таким, какой он есть. Но в этот момент окружающие предметы наделяются новыми свойствами – клён становится опорой верёвки для сушки белья, ладонь не слушается своего хозяина: «Клён с бельевой верёвочкой / Ладонь самозваная». Затем возникает мотив обучения (непонятная книга, тетрадь): «Поле в клеточку / Фигу в книжечку». Далее клён становится прообразом не бытового предмета, но творческого: «Клён – барабан».

Вторая часть стихотворения выводит на первый план мотив протеста: «Голый выстоит / Голос выкатит». Герой продолжает познавать мир, гадая: «“Было – не было” – небо выбило». В этих строках обнаруживаем и игру слов, и звукопись («б», «л», «о»), в которых угадывается слово «боль». Последняя строка – аграмматизм: «Зиму выбрало ноябрём». Нечто (видимо, небо, которое выбило) выбрало зиму (как?) ноябрём. Возможно, речь идёт о раннем наступлении зимы, когда на календаре ещё осень. С другой стороны, эти строки могут оказаться более глубокими – о раннем приходе того, что вызвано внешними обстоятельствами, например смерти.

§ 2. Анализ песен Янки Дягилевой

1985

Печаль моя светла (1985)

Самая известная и узнаваемая песня Янки Дягилевой «Печаль моя светла» написана в 1985 году. Пожалуй, она настолько прямолинейна и лаконична, что не нуждается в подробном анализе. Тот случай, когда всё ясно. Точнее автора не скажешь.

Однако осмелимся обратить внимание на некоторые детали. Лирический герой устал доносить одно и то же, что усиливается фразеологизмом «десять раз». Никто не стремится услышать и понять глубину переживаний нашего героя (тут категория состояния подобрана автором настолько точно, что не стоит и пытаться найти эвфемизм): «Я повторяю десять раз и снова – / Никто не знает, как же мне хуёво». Интересен образ телевизора, свисающего с потолка. Ольга Волкова, учившаяся в школе Янки, но на класс младше, сообщает, что этот телевизор находился в кабинете физики школы № 42: «И телевизор с потолка свисает». Отметим, что, судя по присланным Ольгой Волковой ранним текстам Дягилевой[27], физику Янка совершенно не понимала, поэтому этот телевизор то ли навеивал чувство тоски, то ли отвлекал внимание от ненавистной зубрёжки. Кстати, «гляжу в книгу – вижу фигу» – тоже устойчивое выражение, как и «повторяю десять раз». Но сама Янка, отвечая на записки зрителей на концерте 10 ноября 1990 года, признаётся: «Песня очень животрепещущая. Я написала? Я в институте тогда ещё училась, написала прямо на лекции (смех в зале, аплодисменты)». В любом случае, этот телевизор связан с тоскливым времяпрепровождением на учёбе: будь то школа или институт.

Крик души, неистовое повторение под гитарный аккомпанемент в формате перебора подчёркивает актуальность и повторяемость этого состояния: «И как хуёво мне никто не знает / Всё это до того подзаебало / Что хочется опять начать сначала / Куплет печальный, он такой, что снова / Я повторяю – как же мне хуёво».

Отметим, что в альбоме «Гражданской обороны» «Некрофилия» предпоследняя строка звучит иначе: «Мой стих печальный, он такой, что снова…». Интересно, что название песни является цитатой из стихотворения А. С. Пушкина «На холмах Грузии лежит ночная мгла…».

1986

Надо было (1986)

«Надо было» – это текст песни группы «Калинов мост», написан в конце 1986 года совместно с Дмитрием Ревякиным. Строки родились во время репетиции «Калинова моста»: слова песни сочинили Янка и Анжела Марина.

Эта песня – рефлексия (самоанализ). Лирический герой рассуждает, что жизнь могла бы сложиться иначе, если бы он вовремя показал характер: «Надо было быть чуть жёстче, / Целеустремлённей и злей». Спустя время складывается понимание, что необходимо было в чём-то себя ограничивать, а в какой-то момент, напротив, поторопиться: «К внутренним запросам попроще – / На ноги вставать побыстрей». Далее видим совет самому себе, который заключается в необходимости сосредоточиться, углубиться: «Надо было не распыляться, / В суете себя не искать. / Надо было в суть углубляться, / А не по верхушкам скакать». В то же время необходимо беречь силы: «Надо было быть прозорливым, / Силы рассчитать на года. / Мог бы быть сегодня счастливым, / Кабы не сломался тогда. / Надо было не писать мелом, / Не гореть звездою на час». В последних строках приходит понимание, что сразу определиться, кем является человек в этом мире, практически невозможно, потому что поиск идёт всю жизнь, поэтому финал песни открыт:

Чёрным сразу быть или белым,Чтобы не метаться сейчас.Надо было…

1987

Только дождь вселенский (1987)

Песня «Только дождь вселенский» написана в июле 1987 года. Лирические субъекты находятся в печали и ищут утешения, но не находят: «Только дождь вселенский нас утешит». Единственное спасение – это форс-мажорная ситуация, стресс или потеря души: «Только страх реальный нам поможет / Душезаменитель нам спасенье». В этой песне ставятся проблемы взаимопонимания, памяти и забвения: «Мы не вспомним – нас забудут тоже».

Аккомпанемент песни представлен динамичным гитарным боем и преимущественно мажорными аккордами, что контрастирует с текстом песни.

«Только дождь вселенский» – крик души, где слёзы не облегчают, но ранят самих героев или, с другой стороны, раздражают равнодушных окружающих: «Наши слёзы – камни по макушкам». Ментальное сменяется физическим и бытовым, контрастно показанным в строке, где высокое чувство оказывается в нерастопленной бане, видимо от безысходности или от большого несчастья: «Акт любви в большой холодной бане / Только ветер в рукавах и шапках». А любовь ли это? Или лишь единоразовый акт?

Во второй части возникает мотив одиночества: «Только дом, в котором очень тихо / Жёлтый мир, которого всё больше». Лирический герой монотонно движется в закрытом пространстве: «Вечный путь до края и не дальше». Следующая строка имеет два варианта: «Сонный страх простится со следами» и «Сонный страх простится со слезами…». Возможно, речь идёт о том, что ситуацию нужно отпустить – как говорится, «переспать с этой мыслью», «утро вечера мудренее». С другой стороны, если горе «выплакано», то и страх отступает, происходит этап смирения.

Основным в этой песне является мотив одиночества, что подтверждают три финальные строки. Как известно, остров с течением времени затонет быстрее, чем материк, так как он меньшего размера. Следовательно, острову утонуть проще, чем полуострову или материку. Хотя бы потому, что он один и маленький: «Очень просто в море тонет остров». Кроме того, очевидно, что безответное чувство гораздо сильнее, принося больше страданий: «Очень верно, если безответно». Итак, одиночество имеет не только плюсы, но и минусы, подвергая субъекта более тяжёлым страданиям: «Очень в точку, если в одиночку». Кроме того, образ тонущего острова, очевидно, отсылает к Вселенскому потопу. Это архетипический сюжет о наводнении, ставшем причиной гибели почти всех людей. Эта история распространена в фольклоре разных народов мира, а также зафиксирована в религиозных текстах. Мотив Вселенского потопа также отсылает нас к образу Ноя, который, как и лирический герой Янки, остался один.



Стаи летят (1987)

Эта песня написана в августе 1987 года. В сборнике «Русское поле экспериментов» в скобках после названия дан жанр – прощание.

Аккомпанемент сопровождает крик души, он похож на похоронный плач, в котором чувствуются ноты горя и боли. С каждым куплетом музыка становится более тяжёлой и угнетающей, а вокал периодически переходит в вопль.

В тексте тоже чувствуется безутешная скорбь. Ею наполнена атмосфера дома, в котором идут поминки: «Вечный огонь, лампы дневные»; «Кpепкий настой»; «Угол, свеча, стол, обpаза…»; «плачьте, pодные».

В то же время мы представляем картины сюжета, где новопреставленный мчится по коридору, но ещё не успел увидеть свет в конце тоннеля, который традиционно символизирует иной мир: «Тёмный пpолёт, шиpе глаза». Таким образом, описание двух пространств – реального, где проходят поминки, и ирреального, в котором путешествует душа, – соответствует традиционным представлениям о ритуалах ухода из жизни. Интересно, что эти две сюжетные линии (процесс поминок и путешествие покойного с земли на небо) развиваются параллельно.

Героя насильно уводят в степь, символизирующую пространство между жизнью и смертью, где слышится отпевание на земле: «Под pyки в степь, в yши о веpе». Возможно, в этот момент перед глазами покойного мелькают кадры из жизни, его переполняют эмоции, в том числе чувство вины («камень на шею / В гоpло глоток, может, пpостят»).

Действие происходит на просторах СССР, а сопровождается оно поклоном, который ассоциируется с религией и традициями Древней Руси: «Под руки в степь, в уши о вере / В ноги поклон – стаи летят / К сердцу платок, камень на шее / В горло глоток – может простят». Камень на шее может символизировать утопление, а размышление о прощении отсылает к православным постулатам, что самоубийство – это грех.

Затем видим суету перед похоронами, отражающую переживания близких покойного, их стремление сдержать скорбь и боль, которые, как они надеются, излечит время: «Ленту на грудь столько искали / Сжатые рты – время, вперёд».

Следующая строка указывает на то значение, которое уделяется памятникам недавно умерших людей – герой сидит у окна, смотрит на крест достаточно долгое время: «Крест под окном, локти устали…» (другой вариант: «Крест под окном, локти у стали»).

Затем военно-патриотическая атрибутика сравнивается с выражением «пустить козла в огород», которое означает дать доступ кому-либо куда-то, где он может принести наибольший вред с наименьшими препятствиями: «Знамя на штык – козёл в огород». Иными словами, если человек склонен к агрессии, то под предлогом добрых намерений, защиты чести и Родины он может самоутверждаться или сублимировать негативные эмоции.

Далее описаны экзистенциальные состояния (сон, психоделия, стресс), которые, с одной стороны, реализуют свободу («Серый покой, сон под колёса / Вены дрожат – всё налегке»), но с другой – её ограничивают: «Светлый, босой кукиш у носа / Рядом бежать на поводке».

Состояние порога обнажает контраст между миром живых и миром мёртвых. Вечный огонь – символ памяти падших, а дневные лампы – бытовой атрибут для живых. Когда вечный огонь становится лампой? Если теряется значимость, то он становится чем-то привычным: «Вечный огонь – лампы дневные». Затем видим путешествие покойного из реального мира в мир мёртвых по традиционному представлению (свет в конце тоннеля): «Тёмный пролёт, шире глаза». Одновременно с этим идут поминки: «Крепкий настой – плачьте, родные / Угол, свеча, стол, образа».

Песня имеет кольцевую композицию, подчёркивающую темы безысходности и круговорота жизни и смерти – завершающие строки повторяют первые: «Под руки в степь / Стаи летят / Может, простят…»



Мы по колено (1987)

Эта песня написана в августе 1987 года. В ней явно чувствуется тема протеста, которую Янка переняла от Егора Летова, с которым плотно общалась и выступала в это время.

Электрическая версия отличается динамичным ритмическим рисунком партии бас-гитары, а вокал достаточно протяжный, но в то же время хлёсткий и агрессивный.

В тексте видим противопоставление «нас» и «вас». Обе стороны устали друг от друга: «Мы по колено в ваших голосах / А вы по плечи в наших волосах». Недопонимание накаляется, что чувствуется в выражениях типа «по колено», «по плечи». Обычно семантически близкое выражение «по горло» означает ненависть, усталость от чего-либо. Конфликт заключается в том, что «нас» раздражают неодобрительные возгласы, а «их» хипповские причёски и креативный внешний вид. Да, в конце 80-х годов XX века неформалы воспринимались цивильным и маргинальным (вспомним люберов) обществом негативно. Сейчас всё гораздо лояльнее. Длинные волосы у мужчин, например, не вызывают никаких вопросов.

Формальное («они») и неформальное общества противопоставлены в категориях сытости и комфорта: «Они по локоть в тёмных животах / А я по шею в гибельных местах». Однако обе противопоставленные группы объединяет одно – общая опасность в лице власти, когда, как в 1937 году, от сумы и тюрьмы, как говорится, никто не был защищён[28]: «Мы под струёй крутого кипятка / А вы под звук ударов молотка». Под угрозой все. На кого-то влияет пресса («Они в тени газетного листка»), кому-то грозит реальный срок[29], который гиперболизируется[30] до расстрела: «А я в момент железного щелчка».

«Наши» всегда находятся на виду, готовы к привычным «выпадам» с укором: «Мы под прицелом тысяч ваших фраз». «Они» («вы») прячутся, боятся того, что угрожает «нашим», то есть, по сути, «наши» защищают «их» от тех же властей: «А вы за стенкой, рухнувшей на нас». «Они» идут по головам, не жалея никого и ничего, думая только о себе: «Они на куче рук, сердец и глаз».

«Нам» и «им» противопоставлен лирический герой, которому надоел этот бессмысленный конфликт: «А я по горло в них и в вас, и в нас».



Декорации (1987)

Песня написана в Омске в октябре 1987 года. В то время Янка с Летовым посещают квартирник Башлачёва, на котором он был в подавленном состоянии, из-за чего не очень приветливо общался со слушателями и не оправдал ожиданий Летова. Янка тоже приняла депрессию СашБаша на свой счёт, обиделась на него. После этого квартирника Янка создаёт 8 песен в течение считаных часов. «Декорации» стала одной из них.

Под динамичный аккомпанемент звучит агрессивный, практически грубый вокал, переходящий в крик в финале песни, что передаёт мрачный текст.

Слова песни отправляют нас следом за лирическим героем на театральный балкон, с которого видно происходящее на сцене, что заложено в заглавии песни. Мы видим горящий крест на мосту. Он фальшивый (напомним, это всего лишь декорации), но символизирует религию, утраченную веру: «Фальшивый крест на мосту сгорел / Он был из бумаги[31], он был вчера». Этот крест является украшением, фоном. Он не имеет чудотворных свойств. Отметим, что крест сгорел именно на мосту, а мост располагается над чем-либо, то есть этот образ превозносится обществом, но оказывается ложным, так как не выполняет задачу того, что символизирует.

Декорации на сцене достаточно реалистичны: времена года резко сменяются, как в диафильме: «Листва упала пустым мешком / Над городом вьюга из разных мест».

Зимой, судя по погоде, наступает «великий праздник босых идей» – торжество неосмысленных концепций и сказочных планов: «Посеем хлеб – соберём тростник». Они разбиваются о серость реальной жизни, где за всё надо платить: «За сахар в чай заплати головой». Как известно, бесплатный сыр только в мышеловке, поэтому за дары в виде сахара можно получить наказание в виде заключения: «Получишь соль на чужой земле».

Темп ускоряется вместе с более динамичной сменой декораций: «Протяжным воем весёлый лай». Забавный дружественный лай домашней собаки сменяется воем одинокого дикого волка. Огонь переходит с креста на задний план: «На заднем фоне горит трава», лица превращаются в так называемые результаты деятельности: «Расчётной книжкой моё лицо». Мир переворачивается с ног на голову, становится абсурдным, как и действия героев: «Сигнал тревоги – ложимся спать».

На сцене появляется новый персонаж – сторож («Упрямый сторож глядит вперёд»). Он отвлекается от бытовых проблем («Рассеяв думы о злой жене»). Лес оживает («Гремит ключами дремучий лес»), на первый план выходят эсхатологические герои («Втирает стёкла весёлый чёрт»). Сцена, как и весь мир, горит, превращаясь под звуки сирены в ад с чертями. Автор взывает к здравому смыслу – увидеть, что весь мир – это декорации:

Смотри с балкона – увидишь мостЗакрой глаза и увидишь крестСорви парик и почуешь дымЗапомни – снова горит картон

На заднем плане «горит трава», как и центральный образ, бумажный (картонный) крест, сгоревший на мосту. В этом адском пламени, окутавшем реальный мир, не остаётся ничего святого. Сцену, как и зал, да и весь мир захватывает дым («почуешь дым»). По мнению Керлота, огонь может символизировать перерождение, обличение, когда всё становится тем, что есть на самом деле («сорви парик и почуешь дым»).

Итак, в песне Я. Дягилевой «Декорации» огонь – символ уничтожения сил зла (так как горит именно фальшивый крест, не являющийся религиозным символом: «Фальшивый крест на мосту сгорел»), очищения и обновления как сценического пространства, так и реальной жизни, проекцией которой являются декорации.



В каждом доме (1987)

Эта песня написана в соавторстве с Егором Летовым в Омске в 1987 году. Это единственная песня своего рода. Сам Егор в комментарии к альбому «Так закалялась сталь» признаётся: «“В каждом доме” – единственная песня, сочинённая мной совместно с Янкой. Изначально она должна была петь в припеве вместе со мной, но по причине разразившегося накануне скандала сей проект ушёл в небытие». Песня была вдохновлена западными рок-группами – Mal Deutschland, Siouxsie & The Banshees.

Песня сопровождается трагичным, грустным, мрачным гитарным аккомпанементом, представляющим собой гитарный перебор с вкраплениями жужжаще-кричащего вопля электродисторшена, как бы безнадёжно вздыхающего и завывающего в ритм.

Если рассматривать текст, то в центре лирического сюжета становится дом. Он такой же мрачный, как и музыкальное сопровождение («Немые шторы застывших красок»). Атмосфера наполнена настроением забытия: «Побитый молью привычный шёпот / Забытых кукол смиренный глянец».

Эта песня обнажает бытовые и социальные проблемы, возникающие в каждой семье, – то, о чём не принято говорить, чтобы не выносить сор из избы. Однообразие («Нагие формы испитых звуков»), нерешённые проблемы («Немые шторы застывших красок»), любовь, живущая памятью о прошлом («Косая влага сухих букетов»), гниющая «показуха», скрывающая внутренние проблемы («Трагична глина сырой портьеры»). Всё это «в каждом доме».

Второй куплет повторяет концепцию первого. Один день похож на другой: из года в год прячется за дверями квартир и домов («Побитый молью привычный шёпот»). Дети, сохраняющие остатки чувств и воспоминаний о былой любви, в которой они появились («Забытых кукол смиренный глянец»). Все негативные черты, ненависть, забытье скрываются в углу. Они есть, но о них стараются не говорить: «Угрюмым скопом, мышиным скрипом / Зола ютится в углу портрета / В каждом доме».

Далее ставится проблема, волновавшая ещё умы современников А. С. Пушкина, – вопрос чести («Достойна доля того, кто правый»). С другой стороны, насколько зыбка грань: кто прав, кто лев, а кто виноват? И что делать? В этой песне, как и во многих других произведениях русской литературы XX века, ставится проблема выбора: «Широкий выбор, благое благо». С одной стороны, выбор как бы есть, но если копнуть глубже, то его вроде как и нет: «Вершить заслоны, смотреть под ноги». Приходится скрываться от чужих осуждающих взглядов и вести себя правильно, как положено: «И оставаться стерильным гостем». Но всё настоящее всё же остаётся, но скрытым «в каждом доме…»



Про паучков (1987)

Песня «Про паучков» написана в 1987 году. Она исполнялась на квартирниках и на концерте в Политехническом институте в Иркутске 10 ноября 1990 года. Входит в альбомы «Стыд и срам», «Красногвардейская» и на релизе «Последняя акустика».

Распевный спокойный вокал, повествующий историю о паучках, сопровождается гитарным аккомпанементом, сочетающим чередование мажорных и минорных аккордов, поданных в ритмичном и динамичном бое.

Эта песня о безысходности, ведь первая строка каждой строфы отсылает к выражению («пауки в банке»), которое, согласно словарю В. М. Огольцева[32], означает жизнь в состоянии вражды. Текст песни о безвыходной ситуации. Это крик души. Пауки находятся в замкнутом пространстве и видят мир, куда им никогда не выбраться, только через стекло: «Глядят сквозь стены / Глазами мёртвой стрекозы». Их жизнь бессмысленна и однообразна. Единственное, что они могут, – бежать по кругу, а лёгкое изменение движения – это уже событие: «Бегут по кругу / По краю криво занесло». Образ круга в этой песне – символ безысходности. Но пауки не хотят умирать: «Пауки в банке / Хотели выжить / Через отрезок пустоты / Увидеть солнце / Во рту толчёное стекло». Пауки ищут выход из их «тюрьмы»: «Пауки в банке / Искали дыры». Они стремятся к свободе ценой жизни своих сородичей: «Чтобы вскарабкаться наверх / Друг друга жрали / Хватали муху за крыло»[33]. Однако эти попытки оказываются тщетными – когда они были на полпути к цели, их силы иссякли:

Пауки в банкеГлядели[34] в небоДо края было полчасаПочти полсилыА наше время истеклоПауки в банкеНаше время истекло