– Скорее всего, правду мы так никогда и не узнаем. Бекки намекала, что это младший отпрыск знатной фамилии, но я ей не верю. Восхищаясь талантом Бекки придумывать истории, мы все же не должны забывать, что речь идет о совсем юной девушке, почти ребенке. Родные от нее отвернулись, монахини дурно с ней обращались, а потом она оказалась выброшена на улицу, никому не нужная. Очень подозреваю, что Бекки изнасиловали. Ее ведь некому было защитить. Послушай мы, как эта юная особа плетет свои фантастические небылицы, нам, скорее всего, было бы не до смеха.

– Как поступила ее мать?

– Так же, как и любая другая женщина на ее месте. Представьте реакцию своей матери, явись вы домой с огромным животом.

Дженис не уверена, что мать заметила бы какие-то изменения в ее внешности. Но миссис Би она об этом, конечно, говорить не стала. Обсуждать с хозяйкой маму она не намерена. Поднимаясь на ноги, Дженис решает сбить миссис Би с толку отвлекающим маневром:

– Как вы познакомились с мужем?

Этого вопроса старуха не ожидала, но Дженис видит, что та попалась на удочку. Против такой заманчивой приманки миссис Би не устоять.

– Никогда не забуду, как в первый раз встретила Августа…

Август, Тиберий, Деций – система налицо.

– Я только что приехала в Москву и ждала связного в чайной у реки. По дороге я промерзла до костей и, когда вошла в кафе, поначалу была в состоянии только наслаждаться теплым влажным воздухом. Сквозь облака пара от самоваров было ничего не разглядеть, кроме блеска их красно-золотистой эмали, отражавшегося в зеркале в позолоченной оправе, висевшем над стойкой. А потом я заметила его и сразу поняла: вот он, тот самый.

– Неужели в ту же секунду?

Это признание ненадолго отвлекло Дженис от того факта, что миссис Би – самая настоящая шпионка.

– Да. А что такого? Дженис, вы разве не верите в любовь с первого взгляда?

Наверное, любовь с первого взгляда возможна, но только не для нее. Как бы ответить?

– Трудно не поверить, когда… – Дженис уже собирается добавить, что любовь с первого взгляда часто присутствует в историях из ее коллекции, но вовремя осекается. – Чем вы занимались в Москве?

– А сами как думаете, Дженис? Вы умная женщина, хотя изо всех сил стараетесь продемонстрировать обратное.

Удар довольно болезненный, но, по крайней мере, миссис Би не считает ее дурой.

– Полагаю, вам известно, что годы спустя мой муж стал главой МИ-6. А тогда он был моим руководителем в России, так мы и познакомились. После войны я изучала в Кембридже французский и русский языки, и меня завербовали, чтобы я сыграла маленькую роль в нашей операции в Москве. Как в прежние времена, так и в нынешние женщин часто недооценивают. Но мне хочется верить, что мои скромные труды не остались незамеченными. – И тут миссис Би портит свою исполненную достоинства, но уж слишком напыщенную речь, весело добавив: – А главное, это было настоящее приключение. Никогда не получала столько адреналина.

– Долго вы пробыли в Москве?

– В общей сложности пять лет, а потом мы с Августом поженились. На этом моей карьере пришел конец. Работать мне больше нельзя было – во всяком случае, заниматься тем, чем я хотела. Август поднимался все выше по служебной лестнице. В какие только страны нас не отправляли! Конечно, и у меня были определенные обязанности, связанные с его работой. Однако удовольствия я от них не получала. И все же я ни секунды не жалела о том, что стала его женой. Август говорил, что, когда увидел меня в облаке пара в чайной, почувствовал то же, что и я. – Затем миссис Би смущенно добавляет: – Дженис, я тогда была совсем другой женщиной. Конечно, красавицей меня назвать нельзя было, но Август всегда уверял, что харизмы у меня много.

– И вся она осталась при вас, – заметила Дженис, глядя на хозяйку сверху вниз.

Взглянув на Дженис с удивлением, миссис Би тихо отвечает:

– Спасибо, дорогая.

Дженис отворачивается, чтобы скрыть свои чувства. Она удивлена и растрогана. А еще Дженис лишний раз убеждается: чтобы узнать человека по-настоящему, надо услышать его историю. Но какой жанр у истории миссис Би? Шпионский роман? Рассказ о неудавшейся, если не считать первых пяти лет, карьере разведчицы? Или это самая обыкновенная история любви? Дженис подозревает, что третье предположение ближе к правде. Эта пара так сильно любила друг друга, что закрадывается мысль: а нашлось ли в их сердцах место для Тиберия?

Разговоры о супруге миссис Би и о шпионаже навели Дженис на мысль – она даже на время забыла про историю Бекки.

– Миссис Би, у вас с мужем наверняка обширные связи. Вы обращались за профессиональной помощью в связи с намерениями руководства колледжа?

– Я же не дура! – резко бросает миссис Би, явно жалея о том, что на секунду дала слабину. – Естественно, я консультировалась с юристами, но они только туману нагоняют – с одной стороны, то, с другой – се… Когда доживаешь до моих лет, большинство друзей, у которых можно попросить помощи, уже на кладбище. – Миссис Би принимается барабанить пальцами по подлокотнику кресла. – Конечно, Майкрофт мне никогда не откажет…

– Кто такой Майкрофт?

Миссис Би издает хриплый смешок:

– Так его прозвал Август. Настоящее имя этого человека – Фред Спинк, но Август всегда говорил, что умнее его никого не встречал. С виду Майкрофт маленький и неприметный, однако он много лет прослужил в юридическом отделе МИ-5. Разумеется, Майкрофт давно на пенсии, но, насколько мне известно, он нас не покинул. Если бы такой человек скончался, в «Таймс» напечатали бы некролог. Да, пожалуй, позвоню Майкрофту. – Миссис Би улыбается. – Он всегда был ко мне неравнодушен. – Судя по выражению лица, миссис Би жалеет, что сболтнула лишнего, и Дженис ничуть не удивляется, когда она сердито спрашивает: – Что, так и будете стоять столбом? Или все-таки немножко приберетесь?

Разговоры и про Бекки, и про шпионаж явно закончены. Дженис принимается мыть деревянный пол. Она уже собирается уходить, но тут миссис Би ее перехватывает:

– Я тут подумала… Этот привратник… Как, вы сказали, его зовут? Стэн? Так вот, очень хорошо, что Стэн с вами откровенен. Это может пригодиться.

Дженис гадает, к чему клонит старуха, а еще удивляется, что та живет здесь столько лет и до сих пор не помнит, как зовут привратника, а ведь он работает в колледже с ранней юности.

– Мне пришло в голову, что вы в уникальном положении – узнавать информацию для вас проще простого.

– И я уже этим пользуюсь, – не удержавшись, напоминает Дженис.

– Да, дорогая, вы и сами сообразили, что к чему.

Однако Дженис так легко не проведешь. На этот раз миссис Би обратилась к ней «дорогая» намеренно, а не как в прошлый раз – расчувствовавшись, под влиянием порыва. Старой кошелке что-то от нее нужно.

– Я вспомнила, что вы убираете в доме Тиберия, а значит, вполне можете что-нибудь услышать… Или наткнуться на какие-нибудь бумаги, когда вытираете пыль… Короче говоря, узнать что-то полезное.

– Нет! – Этот гневный выкрик сделал бы честь самой миссис Би. – У меня очень строгие правила работы с клиентами, и я отказываюсь шпионить за вашим сыном!

Дженис едва не прибавляет: «Как вам не стыдно!» Но потом видит, что в этом нет нужды. Миссис Би залилась таким же ярким румянцем, как после признания в том, что ночью с ней случился конфуз.

Глава 14. Один идеальный момент

– Ой, это вы!

Слова сами сорвались с языка, и обратно их не вернешь. Дженис представляет, как эти три слова висят над головой у водителя автобуса, точно белье на веревке. Дженис вспоминает историю Джорди и жалеет, что нельзя снять эти слова и прицепить на их место что-нибудь старое и затертое до дыр. Подойдет любая фраза. К примеру: «Один билет до остановки Риверсайд». Ей ведь именно туда и нужно: сначала заберет Деция, потом встретится с Адамом. Просто она никак не ожидала увидеть учителя географии, потому что думала совсем о другом – о беременной Бекки. Сразу возник соблазн свалить вину на миссис Би.

Нет, так нечестно! Дженис думать о нем не думала. Он по этому маршруту не ездит, тем более в середине дня.

– Вы что-то хотели?

Водитель смотрит на Дженис с улыбкой, и от этого она окончательно тушуется. Сколько времени она так простояла? Тут из-за спины доносится чей-то голос: «А побыстрее нельзя?» – и чары рассеиваются. Дженис прикладывает карту к валидатору и выбирает свободное место как можно дальше от водителя. Сердце стучит, как поршневой двигатель.

После второй остановки Дженис пересаживается поближе. Она уверена, что водитель ее не заметит, однако теперь ей видно его левое плечо. На следующей остановке Дженис снова меняет место, перебираясь на один ряд вперед. Здесь она по-прежнему вне поля зрения водителя, зато теперь видит почти всю его спину.

Дженис смущенно оглядывается: вдруг за ее передвижениями кто-нибудь наблюдает? Но другие пассажиры на нее не смотрят. Дженис вспоминает, как миссис Би возникла из облака пара в московской чайной. Встреча двух шпионов. Вот это настоящая романтическая история. А у нее что? Тут и рассказывать-то нечего. В унылый холодный четверг она села в обычный городской автобус и выставила себя полной идиоткой.

Вдруг Дженис приходит на ум одна история из ее коллекции, которая всегда вызывает у нее двойственные чувства. Дженис любит эту историю, ведь заканчивается она хорошо, но финал вызывает вопросы. И эти вопросы рискуют вывести ее из равновесия.

Артуру Лидеру за восемьдесят. Дженис иногда приходит к нему, когда его постоянная уборщица Анджела в отпуске. Артур любит порядок и четкий график. Дженис его не винит, ведь и она сама из той же породы. Однажды, когда Дженис гладила его рубашки, Артур рассказал, как познакомился с женой.

Будущая миссис Лидер пошла с другом в кино, но, когда после сеанса они вернулись к его машине, обнаружилось, что кто-то проник внутрь и украл дождевик хозяина. Пара сомневалась, обращаться ли в полицию из-за такого пустяка, но в конце концов они решили зайти в ближайший участок. В тот день дежурил некий детектив-констебль Лидер. Он посмотрел на стоявшую перед ним женщину (ее спутника Лидер едва заметил), и увиденное ему очень понравилось. Привлекательная брюнетка была одета в белоснежное платье с узкими голубыми полосками. Записывая марку и номер машины, детектив-констебль объяснил парню красавицы, что тому придется оставить автомобиль в участке: криминалисты должны осмотреть ее. Расправляя плечо рубашки Артура на гладильной доске, Дженис невольно улыбнулась: да, полиция нынче уже не та. Потом Артур поведал Дженис, как взял брюнетку за руку, чтобы снять отпечатки пальцев, ведь надо же исключить ее из числа подозреваемых. Когда она обмакнула кончики пальцев в чернила, а он приложил их к карточке, Артур понял: он пропал. Его сердце свой выбор сделало. Добросовестно записав показания – детектив-констебль Лидер всегда отличался добросовестностью, и, хотя в те времена он об этом не знал, ему предстояло дослужиться до главного констебля, – он велел рядовому констеблю отвезти девушку домой, и та уехала, забрав с собой его сердце. Перед этим Артур строго-настрого велел сидевшему за рулем констеблю запомнить, где она живет. Впоследствии мистер Лидер часто повторял, что дождевик он молодому человеку вернул, однако взамен украл у него девушку. Только много лет спустя на похоронах жены он узнал от ее сестры, что в тот вечер его красавица вернулась домой и объявила, что в Австралию не эмигрирует (именно таков был план сестер), потому что встретила мужчину, за которого выйдет замуж.

Эта история ставит Дженис перед непростым вопросом: а что, если порой главное в жизни не создать свою историю, а найти идеальный момент? Как в полицейском участке в Борнмуте. Или взять хотя бы тот морозный день в России и встречу в чайной. Дженис вспоминает свои слова, повисшие в воздухе, а потом улыбку водителя. Да, он ей улыбнулся. Конечно, Дженис не льстит себя надеждой, что это был идеальный момент. Однако он как минимум примечательный. Только шагая по дорожке к дому Деция, Дженис спохватывается и спешит напомнить себе, что она, вообще-то, замужняя женщина.

Она подходит к дому и видит, что дверь приоткрыта. Ее первая мысль: Деций сбежал и выскочил на дорогу. Она торопливо входит в коридор, оглядывается по сторонам и, услышав знакомое постукивание когтей по деревянному полу, от облегчения опускается на колени. А потом из кухни показывается сам Деций и бежит к ней балетными шажками, при виде которых невозможно сдержать улыбку. Деций смотрит сначала на Дженис, потом на открытую дверь у нее за спиной. Весь его облик говорит: «Серьезно? По-твоему, я совсем дурак?»

Дженис гладит Деция по кудрявой голове, давая понять, что ничуть в нем не сомневалась, и тут из гостиной доносятся голоса.

– Не понимаю, почему ты сваливаешь вину на меня.

Миссис АгаАгаАга. Ее голос безошибочно узнаваем.

– Не важно, кто виноват… – отвечает сердитый Тиберий; лучше бы он остался для Дженис мистером НетТолькоНеСейчас, но теперь она о нем так думать не может. – Однако это все усложняет.

– Ты же сам велел нанять для нее помощницу, – тоном капризного ребенка напоминает миссис АгаАгаАга.

– Да, но я не ожидал, что кто-нибудь согласится, тем более миссис Пи. Она ведь просто бессловесное ничтожество. А матушку ты знаешь. Я думал, она эту серую мышь прожует и выплюнет.

Дженис кипит от негодования. Да как он смеет? И… он называет мать матушкой?!

– Тибс, так ты хочешь, чтобы миссис Пи у нее убирала, или нет?

Тибс?!

– Единственное, чего я хочу, – увезти матушку из этого дома. Ей небезопасно жить там одной. Ты же видела, она еле ходит. А лестница в доме такая, что только и жди несчастного случая.

– Можно поставить лестничный лифт.

– Не говори глупостей! – рявкает Тиберий. Да, яблочко от яблоньки недалеко падает, отмечает Дженис. – В историческом здании лифт устанавливать нельзя.

– Я просто подумала…

– А зря. Из-за тебя мне теперь надо думать, как выпутаться из этой ситуации. Здание необходимо использовать для академических целей, именно этого хотел бы батюшка. И она ошибается, дело вовсе не в деньгах.

Дженис не до того, чтобы удивляться из-за «батюшки». Ее до сих пор трясет от злости. Бессловесное ничтожество?! И про какие деньги он говорит? Голова идет кругом.

А тем временем Тиберий совсем раскипятился:

– Помещение просто великолепное, а у колледжа нет к нему доступа! Ну зачем ей одной такой здоровенный дом? Не удивлюсь, если из-за этого ее электрокамина ночью вспыхнет пожар и от здания одни головешки останутся! Да, она моя мать, но сколько можно иметь мои мозги?

Так вот откуда Деций понабрался грубостей.

Между тем Тиберий немножко успокаивается и произносит:

– Ну, я пойду, а то на поезд опоздаю.

Одним стремительным движением Дженис вскакивает и пулей вылетает за порог. Игнорируя вопрос «Что за хрень?», написанный на морде Деция, Дженис захлопывает дверь у него перед носом и трясущимся пальцем жмет на кнопку звонка.



Гуляя по полям вместе с Адамом, Дженис необычно молчалива, а впрочем, мальчик этого не заметил. У него и своих дел хватает: носится с Децием наперегонки и сооружает препятствия, чтобы фокстерьер через них перепрыгивал. Можно подумать, мальчик тренирует пса для конных соревнований. Все свои действия Адам сопровождает бойкими комментариями, и у Дженис на сердце становится теплее. Какой же он все-таки еще ребенок! Что ж, пусть хотя бы на полчаса он сбросит с плеч непомерно тяжелый груз. Дженис наблюдает, как Адам пробирается сквозь заросли, перепрыгивает через поваленные деревья и подбадривает Деция, уверяя, что тому по силам одолеть полный круг. Это совсем незначительный, но вместе с тем неожиданно идеальный момент.

Следя за играющими мальчиком и собакой, Дженис прокручивает в голове только что услышанный разговор. Отрицать, что она подслушивала, глупо. Дженис рада, что Адам занят. Ей нужно время для раздумий. Что, если Тиберий прав? Может быть, миссис Би и впрямь опасно жить в старом доме одной? И вообще, разве справедливо, что одна-единственная взбалмошная старуха занимает помещение, которым могли бы пользоваться студенты? Дженис неприятно это признавать, но, кажется, в словах сына миссис Би есть своя правда. А чего бы хотел муж старухи? О его воле можно судить только со слов миссис Би. И что там Тиберий говорил про деньги? О каких деньгах речь? И если, как он выразился, дело не в них, значит ли это, что миссис Би перевезут в какое-нибудь приятное, а главное, более подходящее для нее место? Раньше Дженис представлялись страшные сцены: родной сын выгоняет миссис Би из собственного дома и запирает ее в захудалом доме престарелых. Но теперь они стремительно меркнут.

А потом мысли Дженис поворачивают совсем в другую сторону. Эта улыбка в автобусе… Разве можно о ней не думать? Такая приятная, такая дружелюбная. Дженис, конечно, почувствовала себя дурой, но не похоже, чтобы водитель автобуса, напоминающий учителя географии, над ней насмехался. Такое чувство, будто он хотел с ней чем-то поделиться. Вот только чем?

Глава 15. История, старая, как мир

Майк уходит неожиданно рано. Пробегая мимо Дженис по лестничной площадке, он взмахивает у нее перед носом охапкой папок:

– Ничего не взял, все забыл.

Дженис отвечает на бородатую шутку дежурной улыбкой. Она по-прежнему не знает, что затеял муж. Похоже, что ему как минимум назначают собеседования: он то и дело убегает на встречи. Она рада, что он ушел. Теперь спальня в ее полном распоряжении, и можно спокойно выбрать, что надеть.

Задача предстоит нелегкая. С одной стороны, нужна одежда, которую не жалко испортить, когда драишь чужие унитазы, а с другой – что, если ее увидит водитель автобуса, он же учитель географии? – наряд должен говорить: «Я женщина приятная. Красавицей никогда не стану, но надеюсь, что моя внешность не совсем уж безнадежна. Люблю гулять на природе и, может быть, даже осилю подъем на Сноудон, если, конечно, не будешь карабкаться слишком быстро. Ну и разумеется, я не из тех, кто может, не подумав, ляпнуть что попало». А еще нельзя выглядеть взрослой теткой, вырядившейся как девочка. И при этом он не должен заподозрить, что она оделась покрасивее ради него.

Кэрри-Луиза приветствует Дженис словами: «Ну… признавайтесь, дорогая… я же вижу, вы что-то… поменяли в своей… внешности. Обновили прическу? В любом случае… одобряю!» Дженис едва не заключила старушку в объятия. Сегодня за рулем автобуса сидел «ангел ада» («Утро доброе, красавица»). Дженис испытала одновременно и разочарование, и облегчение. Однако сейчас у нее других забот по горло: Мэвис придет пить кофе, а значит, надо что-нибудь испечь.



Дженис откладывает автоматический молоток для забивания гвоздей и плотнее натягивает обивку на скамеечке для ног, которую чинит для Кэрри-Луизы. Дженис работает в столовой, и, хотя раздвижные двери, ведущие в смежную гостиную, закрыты, ей хорошо слышен разговор Кэрри-Луизы и Мэвис. Слушать их беседу – занятие увлекательное, однако справедливости ради Дженис вынуждена признать, что Мэвис ведет по очкам. Печенье «флорентини», поданное на лучшем подносе, – ход достойный, однако Мэвис уже успела похвастаться и предстоящим путешествием на Восточном экспрессе, и поездкой в Глайндборн, и даже не постеснялась сообщить, что ходит на занятия танцами. Кэрри-Луиза отразила атаку: «О боже… Пять дней в поезде с Джорджем… Ах, что я говорю… Хорошей тебе поездки… дорогая». Но затем Мэвис разыграла козырную карту и достала из сумочки новенький смартфон. Кэрри-Луиза боится современной техники. Мэвис тут же принялась рассуждать о преимуществах разных приложений, например Audible. «Тебе бы оно очень пригодилось, ведь ты теперь почти из дому не выходишь».

В этот момент телефон Мэвис зазвонил («Ring My Bell» Аниты Уорд).

– Джош такой шутник! Все время меняет мне рингтон.

Это коронный удар Мэвис. Ее внуки живут в Уэртинге, а внуки Кэрри-Луизы – в десяти тысячах миль отсюда, в Мельбурне. Некоторое время Мэвис весело болтает по телефону с дочерью. Довольно-таки невежливо с ее стороны, отмечает Дженис. Может, пора облачиться в белый передник и подать кофе? Она даже готова опять сделать книксен, чтобы повеселить Кэрри-Луизу.

Однако Дженис напрасно за нее беспокоилась. Мэвис заканчивает телефонный разговор, и Кэрри-Луиза снова вступает в игру:

– Дорогая… ты сейчас была… прямо на себя не похожа.

– Когда?

– Только что… когда… по новому телефону… разговаривала.

– Правда? – спрашивает озадаченная Мэвис.

– Да… совсем… не похожа.

– В каком смысле?

– Ну, понимаешь… с дочкой… ты как-то по-другому разговаривала.

– Как? Как – по-другому?

– Даже не знаю… просто по-другому, и все, – напускает еще больше туману Кэрри-Луиза.

– Нет, ты мне объясни, что значит – по-другому? – Мэвис уже начинает сердиться.

– Ну-у… ты разговаривала…

– Как? – торопит ее Мэвис.

– Оказывается, ты можешь быть такой… такой… милой.

Дженис снова берется за молоток, чтобы подруги не услышали ее смех. Убедительная победа. В конце боя Кэрри-Луиза собралась и отправила Мэвис в нокаут.



Дженис приезжает к миссис Би пораньше, чтобы успеть зайти в привратницкую и поболтать со Стэном. Она принесла ему немножко печенья «флорентини» от Кэрри-Луизы. За кофе они проходятся по светским темам: как «Арсенал» вчера вечером сыграл с «Ливерпулем», пойдет ли снег, кто будет танцевать главную партию в «Сильфиде». На выходных Стэн и его жена Галина идут в Ковент-Гарден; супруги обожают балет. Наконец Дженис заводит разговор про мистера Би.

– Вы, наверное, знали его, когда он был здесь магистром?

– Еще бы не знать. Он много лет эту должность занимал. Приятный человек. Только замкнутый. Впрочем, это естественно – после такой-то службы. При нем ввели кучу дополнительных мер безопасности.

– Он ведь раньше тоже здесь жил? Там, где она сейчас?

Дженис кивает в сторону дома миссис Би. У Дженис язык не поворачивается называть ее «леди», но и «миссис Би» звучит как-то неуважительно. При Стэне это прозвище использовать нельзя.

– Да, – кивает Стэн, – они тут вдвоем жили. Вы не поверите, но в те времена характер у нее был не такой уж несносный. Конечно, спеси у нее и тогда хватало, но они были одной из тех пар, которые… как бы это сказать… – (Дженис ждет.) – Им как будто никто не был нужен, кроме друг друга. – (Дженис молчит; она чувствует, что будет продолжение.) – Я всегда немножко жалел их сына. Спору нет, тот еще козел, но иногда казалось, что родители его в упор не видят.

– Не знаете, как получилось, что после смерти мужа ей разрешили остаться здесь?

– Точно не скажу. На прежнем месте она живет то ли по завещанию, то ли по договору. Там какая-то сложная история. Подробностей не спрашивайте.

Дженис задает еще один вопрос:

– Когда я здесь не работаю, за ней кто-нибудь присматривает? Навещает ее?

– Да не особенно. Сын заглядывает примерно раз в две недели. Раньше приезжала его жена, но ее светлость показала невестке, где раки зимуют, и с тех пор та сюда носа не кажет.

– А если что-нибудь случится? В доме есть пожарная сигнализация и все в таком духе?

– Естественно, – кивает Стэн. – В исторических зданиях очень строгие правила безопасности. Они во всех колледжах действуют. – Он прочищает горло и ерзает на стуле. – Наша леди, конечно, ни сном ни духом, но, когда я дежурю, всегда проверяю, как она там. Иду мимо и заглядываю в окно: вдруг упала или еще что-нибудь стряслось? Так что вы за нее не тревожьтесь. – Дженис показалось, что Стэн хотел ободряюще похлопать ее по руке, но передумал и вместо этого принялся энергично потирать ладони. – А знаете что? С тех пор как вы стали приходить, она как будто взбодрилась. Наверное, старушке все-таки скучновато сидеть одной.

Дженис гадает, чем миссис Би заслужила доброе отношение человека, имени которого даже не потрудилась запомнить. Она встает, собираясь уйти, и вдруг принимает решение:

– Спасибо за кофе, Стэн. Боюсь, теперь мы с вами будем видеться чаще. Я тут надумала разбить график, вместо одного раза в неделю буду приходить два или три. Мне так удобнее.

Стэн глядит на Дженис исподлобья, но молчит.



Вытирая полки на галерее, Дженис вспоминает разговор Тиберия с женой. Миссис Би сегодня особенно ворчлива. Сейчас она читает внизу, в своем любимом кресле. Может, опять не выспалась? Дженис задается вопросом: а вдруг старухе и впрямь тяжело жить в таком доме? Что, если ее сын прав? Но как обсудить этот вопрос с миссис Би, когда Дженис сама же наотрез отказалась докладывать о том, что услышит в доме Тиберия? Миссис Би сразу поймет: что-то изменилось. Возможно, она даже заподозрит, что Дженис разговаривала с Тиберием за ее спиной.

Дженис спускается с галереи, чтобы вытереть пыль в гостиной, и вдруг чувствует на себе взгляд миссис Би. Через некоторое время старуха объявляет:

– Вы сегодня в новом образе.

Не произнося ни слова, Дженис продолжает работать.

Когда она подходит ближе к креслу хозяйки, миссис Би лукаво осведомляется:

– Для мужа нарядились? У вас сегодня планы на вечер? Наверное, идете играть в лото, а потом в паб, потому что там сегодня стейки со скидкой?

Дженис понимает, что миссис Би нарочно ее провоцирует. Но тут старуху ждет разочарование.

– Кажется, по четвергам в пабе другая акция: две порции по цене одной.

И Дженис невозмутимо продолжает вытирать пыль. Но что-то в ее лице и поведении явно насторожило опытную хищницу.

– Так, значит, прихорашивались вы не для мужа. Ах вот оно что.

Хорошего настроения как не бывало. Дженис сразу почувствовала себя вульгарной дешевкой, по глупости напялившей нарядный красный свитер и новые джинсы. Она так и застыла с метелкой из перьев в руке.

– Пойду уберу в ванной, – только и сказала она.



Дженис возвращается в гостиную, собираясь заняться сортировкой книг, и тут видит, что миссис Би сварила для нее горячий шоколад. Но, пока несла его к столу, почти весь расплескала. Дженис не может заставить себя дотронуться до чашки.

– Итак, Бекки вот-вот станет матерью, – начинает миссис Би.

Дженис чувствует на себе взгляд хозяйки, но отказывается смотреть на старуху, только что укравшую у нее редкий кусочек счастья – кусочек, который принадлежал одной только Дженис, и больше никому.

Когда миссис Би начинает рассказ, голос ее непривычно тих.

– Вряд ли роды запомнились Бекки как приятный опыт, если, конечно, роды вообще могут быть приятными. А Бекки вдобавок рожала в одной из худших больниц Парижа. Если бы Чарльз Диккенс увидел, как шестнадцатилетняя Бекки с трудом входит в дверь, то радостно потер бы руки и схватился за перо. Но дело было в тысяча девятьсот седьмом году, и Чарльз уже сорок лет как скончался.

Дженис невольно отмечает, что миссис Би говорит о Чарльзе Диккенсе, будто о близком друге. Она уходит работать в другой конец комнаты, чтобы, насколько возможно, держать дистанцию.

Голос миссис Би зазвучал громче:

– Интересно, как она доехала до больницы. Может быть, отец отвез ее в том же экипаже, в котором возил пассажиров? Одному ему известно, о чем он думал по дороге. Но как бы там ни было, Бекки произвела на свет здоровую девочку. Поневоле задумываешься: как бы все сложилось, будь ее ребенок мальчиком? Возможно, златокудрому внуку нашлось бы место в доме ее родителей. Однако Бекки родила дочь. Можете себе представить, как «обрадовала» эту семейную пару перспектива обзавестись еще одной Бекки в миниатюре. Поэтому младенца в кратчайшие сроки спровадили с глаз долой, в деревню, на ферму подальше от Парижа. Так они одним махом избавились и от ребенка, и от позора. Ну а Бекки попросту выкинули на улицу.

Миссис Би наклоняется и включает электрический камин.

– Полагаю, в этот момент Бекки не посочувствовал бы только человек с каменным сердцем. Но, как говорится, то, что не убивает нас, делает нас сильнее. На улицах Парижа Бекки стала зарабатывать на жизнь единственным доступным для нее ремеслом: пополнила ряды представительниц древнейшей профессии. Отвоевать себе место под солнцем среди других проституток, расположиться в темном переулке, обслужить первого клиента – и все это с улыбкой на лице. Не могла же Бекки в самом деле допустить, чтобы шлюхи увидели ее плачущей! Для всего этого потребовалось огромное мужество. Похоже, монахини все-таки не зря учили ее терпению. Но, как я уже сказала, то, что не убивает нас, делает нас сильнее.

Вскоре Бекки сообразила, что в мире, в котором она отныне живет, существует определенная иерархия, и Бекки была бы не Бекки, если бы не захотела вскарабкаться на верхушку пирамиды. И тут ей посчастливилось: всегда есть женщины – будем называть их «мадам», – которые прочесывают дно в поисках предприимчивых девушек вроде Бекки. Юная особа имеет шанс из la prostituée professionnelle[5] превратиться в la fille d’occasion[6] и наконец стать la crème de la crème[7], la courtisane[8].

Дженис любопытно спросить, в чем разница между этими тремя категориями, но она упорно молчит.

Миссис Би выдерживает паузу и, не дождавшись вопросов, продолжает:

– После того как Бекки наняла одна такая мадам, образование нашей героини началось всерьез. Элегантное, неброское на вид заведение в Шестнадцатом округе Парижа стало ее школой. Я знаю, о чем вы сейчас подумали, Дженис, но – нет, я говорю не про обучение интимным премудростям, хотя такие уроки, несомненно, тоже входили в программу.

Дженис не столько кладет, сколько бросает книгу на верхушку стопки, которую только что собрала.

– Главное, чему она обучалась, – это искусство красиво говорить, одеваться, танцевать и делать прически, которые подчеркивают достоинства и скрывают недостатки. Бекки узнала, как выбирать блестящие туфли на каблуке, чтобы привлечь внимание к своим изящным щиколоткам, какие экзотические ароматы подходят для разных случаев и на какие участки кожи их следует наносить. Бекки наслаждалась своей новой, непривычной ролью. В первый раз в жизни она стала самой способной, самой талантливой ученицей в классе. Она все схватывала на лету, постепенно открывая для себя тайны своей новой профессии: в какой именно момент нужно медленно опустить ресницы, как томно вытянуть руку, давая мужчине возможность увидеть внутреннюю сторону белоснежного запястья, когда и под каким углом вскинуть подбородок, чтобы искоса бросить на клиента игривый взгляд. Бекки с огромным удовольствием осваивала все эти тонкости. Единственное, чему мадам не пришлось ее учить, так это пению: тут постарались монахини, к тому же у Бекки от природы был красивый голос.

Девушка вроде Бекки, работающая в качестве la fille d’occasion, должна была «развлекать» клиентов заведения, но этим ее жизнь не ограничивалась. При желании она могла отправиться на прогулку в Булонский лес: руководство одобряло, когда девушки таким образом привлекали клиентов. А еще мы с вами должны помнить, что в Париже было не принято стыдливо скрывать своих любовниц. Наоборот, клиенты с гордостью выставляли девушек напоказ. И Бекки это более чем устраивало. Ее обычный день начинался с верховой прогулки в Булонском лесу – Бекки обожала лошадей, – затем она обедала в «Кафе де Пари» и отправлялась на скачки. Никогда в жизни Бекки столько не веселилась. А к вечеру она «заступала на дежурство» в доме без вывески в Шестнадцатом округе, где клиенты наносили ей визиты. В Париже это называется une cinq à sept[9].

Миссис Би умолкает. Дженис перестает вытирать пыль. Что у хозяйки на уме? Та явно хочет что-то ей сказать. И вот они снова играют в молчанку. Но только Дженис сейчас не до игр.

– Вот вы как думаете, кем лучше быть – проституткой или уборщицей? – вдруг огорошивает ее вопросом миссис Би.

А ведь иногда разница невелика, думает Дженис. Хотя нет, что за глупости? Нечего разыгрывать из себя бедную-несчастную: убирать за людьми – одно дело, а торговать телом – совсем другое. А следующая мысль приходит ей в голову, будто незваная гостья. Что хуже: продавать себя за деньги или жить с мужчиной, думающим, будто твое тело – вещь, которую берут, чтобы сбросить напряжение, а потом откладывают в сторону? Но Дженис больше не в силах об этом думать, меньше всего ей хочется вспоминать вчерашнюю короткую возню в темноте. Миссис Би не сводит с нее глаз, но Дженис будет брать пример с Бекки: ее слез не увидит никто, и особенно эта старуха. Не отвечая на вопрос, Дженис лишь молча отворачивается.

– Дженис, вы ведь понимаете, что вы выдающаяся женщина? – (Дженис удивленно оглядывается.) – Я вас не знаю, поэтому навешивать на вас вульгарные ярлыки – ошибка, и я прошу за это прощения. Однако я имею полное право судить о вас по известным мне фактам. Один из них заключается в том, что вы выдающаяся уборщица. Кроме того, я считаю, что и женщина вы тоже выдающаяся. Но для начала давайте разберемся с конкретными доказательствами. – Миссис Би сухо продолжает: – Полагаю, вы себя недооцениваете, но вряд ли вы прислушаетесь к моему мнению. Вы ведь неоднократно убеждались, что я грубая, бестактная старуха, поэтому изложу только факты и оставлю свое мнение при себе. А факты таковы: вы прекрасная уборщица, которая к тому же великолепно печет. Вы умеете работать с паяльником, многофункциональными инструментами и даже, если верить одному из источников, с бензопилой и применяете эти навыки на практике. Азы обивочного ремесла вам тоже знакомы, вдобавок вы способны своими руками смастерить миниатюрные приспособления для уборки, вот только я искренне не понимаю, зачем наводить порядок в кукольном домике. Даже мою невестку глубоко впечатлила ловкость, с которой вы разбираете и чистите все рабочие части ее навороченной кофемашины, а ведь эта задача не под силу ни ей, ни Тиберию. Один из ваших нанимателей отметил, что с вами самые разные люди чувствуют себя легко и непринужденно, при этом он особенно хвалил вас за умение гасить конфликты. Я могла бы процитировать многочисленные рассказы о вашей удивительной чуткости и доброте, но не стану вас смущать.

– Откуда вы все это узнали? – воскликнула Дженис.

– Мой муж возглавлял МИ-6. Я и сама некоторое время участвовала в секретных операциях. Неужели вы думали, что я пущу в дом постороннюю женщину, не ознакомившись с рекомендациями? Я должна была провести свое расследование. – (Дженис старается сохранить каменное лицо, но невольно расплывается в улыбке.) – Ну в самом деле, Дженис! Как уборщицу я оцениваю вас высоко, однако ваш интеллект иногда вызывает у меня сомнения. – Но при этих словах уголок рта миссис Би предательски подрагивает.

– Хотите горячего шоколада?

Это первое, что приходит в голову Дженис. Сейчас она совершенно не готова размышлять обо всем, что сказали о ней клиенты.

– Да, хочу, и, пожалуйста, сварите шоколад и для себя тоже. Сегодня я хотела вас угостить, но бо́льшую часть пролила на пол.



Усевшись за стол с горячим шоколадом, Дженис наконец спрашивает:

– А что такое une cinq à sept?

– Это один из эвфемизмов, которым описывали род занятий Бекки. Именно в эти часы, с пяти до семи вечера, мужчины наносили визит в дом без вывески в Шестнадцатом округе и выбирали девушку, с которой желают провести вечер. Насколько мне известно, клиентам показывали альбомы с фотографиями девушек в разных позах, чтобы те выбрали, скажем так, компанию на вечер по своему вкусу. Затем посылали за нужной девушкой, и она развлекала гостя.

– Прямо как заказ в «Аргосе», – не удержавшись, вставляет Дженис.

– «Аргос»? А-а-а, это тот самый магазин, где товары продают по каталогу? Да, принцип тот же, что и в «Аргосе». Насколько мне известно, фотографии Бекки в данном каталоге демонстрировали ее готовность пригласить в спальню еще одну девушку и поучаствовать в играх со связыванием. Правда, кто кого связывал, Бекки клиента или он ее, сказать не могу. – Вдруг миссис Би замолкает и погружается в задумчивость. – А впрочем, нет, могу, – медленно произносит она. – Бекки нравилось доминировать, причем не только в постели. – Взглянув на Дженис, старуха загадочно добавляет: – Запомните эту ее черту. Позже она сыграет свою роль в нашей истории. – Миссис Би делает глоточек горячего шоколада. – А теперь пришло время рассказать о том, как Бекки перешла из la fille d’occasion в la courtisane. La fille d’occasion привязана к конкретному заведению, но Бекки поставила себе цель стать независимой куртизанкой. Однако смена роли – дело небыстрое, это постепенный процесс. Бывает, девушке легкого поведения вроде Бекки удается заинтересовать мужчину на длительное время. Клиент желает, чтобы его видели с ней даже по истечении часов cinq à sept. Он обедает с ней в ресторанах, водит ее в оперу. Старается наносить ей визиты почаще, ходит с ней на ланч, появляется в ее обществе на скачках, иногда даже снимает для нее апартаменты. Так этот клиент становится для девушки «особенным». Однако в подобных отношениях верность друг другу соблюдали редко, и, даже когда женщина становилась полностью самостоятельной куртизанкой, не зависящей от одного-единственного мужчины и не подчиняющейся мадам, она время от времени заглядывала в свое «родное» заведение, чтобы, если можно так выразиться, немножко «подзаработать».

– Значит, у Бекки появился «особенный» клиент?

– И не один, а множество. Чаще всего она поддерживала отношения с несколькими одновременно, но иногда на ее пути встречались выдающиеся экземпляры. Приведу пример. С одним таким мужчиной она познакомилась в начале своего перехода в куртизанки. Сорок лет, женат и явно прекрасно обеспечен. Его семья заработала состояние на торговле вином, и, насколько мне известно, он даже поставлял свой товар в Ватикан. Уверена, при одной только мысли об этом Бекки расплывалась в улыбке, а если бы ее знакомые монахини знали об этом, то поперхнулись бы вином для причастия. Этот мужчина поселил Бекки в одной из своих роскошных вилл, где у него была превосходная конюшня. Я ведь уже рассказывала, что Бекки очень любила ездить верхом? Он брал ее с собой, когда ездил в Марокко и Венецию. Кажется, я уже упоминала, что для мужчины выйти в свет с прекрасной куртизанкой было знаком престижа. У Бекки были великолепные каштановые волосы, чувственный рот и фигура, которая заставляла молодых людей краснеть, а их матерей креститься. Она не была красавицей в классическом смысле, но…

– Харизмы у нее было много, – не удержавшись, произносит Дженис.

Миссис Би вздрагивает от неожиданности:

– Так вот, перед чарами Бекки было трудно устоять. Но, прежде чем перед нашим мысленным взором возникнет образец совершенства, о котором мечтают все мужчины, напомним себе, что речь идет о Бекки. Характер у нее был ужасно вспыльчивый, к тому же единственное, что ее по-настоящему интересовало, – это собственная персона.

– Так получилось у нее что-нибудь с виноторговцем?

– Страсти пылали так, что только искры летели. Даже на людях они прибегали к рукоприкладству, и дело доходило до драки. А один раз виноторговец так разозлился на Бекки, что запер ее на вилле. Но Бекки с ним за это поквиталась: она выпустила из конюшен всех его лошадей и загнала их в дом. Так и вижу, как она в красивом шелковом платье со смехом гоняет коней из комнаты в комнату. Может быть, она даже скакала на одном из них верхом. Только представьте: Бекки-всадница перепрыгивает через шифоньер эпохи Людовика Пятнадцатого так, будто берет барьер! Но в конце концов виноторговец устал от ее буйного нрава, и они расстались. Тем не менее он продолжал выплачивать ей солидное содержание.

– Даже когда она ему надоела?

– Да, и этот факт, так же как и игры со связыванием, еще всплывет в нашей истории. Важно отметить, что отношения девушек с клиентами регулировались строгими правилами.

«Как и моя работа», – подумала Дженис.

– Если у мужчины возникала особенно тесная связь с представительницей ремесла Бекки, он осыпал ее щедротами даже после расставания.

«Нет, при моей работе так не бывает», – продолжила мысль Дженис.

– Итак, о Бекки говорит весь Париж, так давайте же пока оставим ее на гребне успеха. Пусть еще немного побудет в блаженном неведении, пока у нее над головой незаметно сгущаются тучи. Скоро разразится война. А еще вам давно пора уходить. Бегите, а то на автобус опоздаете. – (Дженис бросает взгляд на часы – и не верит своим глазам.) – Надеюсь, вы не рассчитываете, что я заплачу вам за лишний час? – снова суровым тоном спрашивает миссис Би.

– Ну что вы, миссис Би. Конечно нет.

Вот у хозяйки снова дрогнул уголок рта.

– Может быть, все-таки разрешите мне обращаться к вам «миссис Пи»? Звучит неплохо. Вам идет.

Дженис не удостаивает этот выпад ответом.

А когда она идет за пальто, миссис Би объявляет:

– Я дозвонилась до Майкрофта. Он приедет ко мне через две недели. Думаю, вам интересно будет с ним познакомиться.

Выходит, присутствие Дженис обязательно. Миссис Би затеяла боевые действия и включила ее в военный комитет.

Вот Дженис надевает пальто и забирает деньги. Закрывая дверь, она думает о Тиберии, о его, по всей видимости, оправданной тревоге за мать и о женщине, которая сегодня и унизила ее, и растрогала до глубины души. Дженис гадает: если дело дойдет до войны, на чью сторону она встанет?

Глава 16. Проблемы ждут впереди

Почту принесли рано, и на коврике у двери лежит горка писем: обычные счета, при виде которых у Дженис всегда сосет под ложечкой, каталог, на обложке которого красуется фотография пожилой женщины на кресле-подъемнике (Дженис сразу вспоминает историю Бекки и улыбается) и открытка от сестры. Отложив остальную корреспонденцию в сторону, Дженис с открыткой в руке садится на нижнюю ступеньку. Сестра прислала ее с Антигуа, и, похоже, они с мужем вовсю наслаждаются отдыхом. Дженис смотрит на знакомый почерк с петельками и завитушками, но вместо восторгов по поводу дайвинга и ромового пунша видит совсем другие слова: «Я помню, что ты сделала».

Когда на лестницу выходит Майкл, Дженис по-прежнему сидит на ступеньке и хмурится.

– Давай перед выходом выпьем вместе кофе.

На самом деле Майк имеет в виду: «Подай мне кофе с молоком и двумя кусочками сахара, а заодно еще печенья принеси». Но что стоит за его предложением вместе выпить кофе – загадка. Дженис не припоминает, когда они в последний раз болтали за кофе или за любым другим напитком. Может, Майк нашел новую работу? Дженис бросает взгляд в сторону счетов на столике у двери и отчаянно надеется, что ее догадка верна и что его работодатели не последуют примеру миссис Би и не станут допрашивать всех, кто упомянут в списке рекомендаций.

А далее следует очень странный разговор. Такого у них с мужем еще не бывало. Впрочем, Дженис в основном молчит, и правильнее было бы назвать эту «беседу» монологом.

М а й к. Ты же знаешь, я всегда восхищался тем, как ты строишь карьеру уборщицы.

Когда это я строила карьеру? А насчет восхищения… Ты всегда стеснялся моей работы, я даже в паб с тобой почти не хожу, потому что после нескольких пинт ты уже не сдерживаешься и начинаешь отпускать несмешные шуточки на мой счет.

М а й к. Ты настоящий профессионал, а на арене домоводства это особенно важно.

Ты что несешь? Какая еще «арена домоводства»?!

М а й к. Ты как идеальный бренд: надежность и постоянство в одном флаконе.

Ты когда выпить успел?

Тут Дженис удается вставить вопрос:

– Майк, ты о чем?

М а й к. Сама поймешь.

Д ж е н и с. Когда?

М а й к. Ты, наверное, гадала, на какие встречи я все время хожу?

Д ж е н и с. Я надеялась, что на собеседования.

Но теперь подозреваю, что это были встречи общества анонимных алкоголиков.

М а й к (хватает чашку и два печенья и направляется к двери). Наберись терпения. Еще несколько встреч осталось. На этой неделе раза два приду поздно.

Дженис хочет спросить, не завел ли он любовницу, но боится, что в ее голосе прозвучит надежда.

М а й к (заглядывает из коридора в кухню). Рад, что мы с тобой поговорили. Ты всегда меня очень поддерживала, я это ценю, да и вообще считаю, что мы отличная команда.

В голову Дженис приходит столько возражений сразу, что она не знает, с которого начать. Майк будто позаимствовал слова из плохой мотивационной речи. Может, именно к такому карьерному поприщу он и готовится? О боже, только не это! Майк подался в мотивационные ораторы. Вот одна из немногих сфер, в которых он еще себя не пробовал. Будет передавать людям бесценный опыт – как-никак он человек с тысячью профессий. Нет, даже думать об этом не хочется. Дженис представляет расклеенные на фонарных столбах и стенах магазинов плакаты с физиономией Майка и датами его выступлений в культурных центрах и библиотеках. А потом она представляет, как гуляет по тому же маршруту с Децием, чтобы сорвать все афиши до единой.



По пути на автобусную остановку Дженис ломает голову, как отговорить Майка. Вдруг ее догадка верна? Станет ли муж ее слушать сейчас, если за все годы ни разу не послушал?

– Ой, это вы!

Дженис так глубоко задумалась, что даже не заметила учителя географии, пока тот с ней не заговорил. Водитель повторяет:

– Ой, это вы!

Он улыбается Дженис так, что у той сердце ухает в пятки, еще немного – и пробьет днище автобуса.

– Насчет того раза… – начинает было Дженис.

Однако тут из-за спины доносится неизбежное:

– А побыстрее можно?

– Будет исполнено! – выпаливает Дженис, проходит в салон и садится.

У нее что, совсем голова не соображает? «Будет исполнено»?! Кто так разговаривает? Разве что капитан Гастингс в телевизионном сериале по романам Агаты Кристи. Жаль, с ней нет Деция. Пес бы посмотрел на нее и одним взглядом сказал: «Ну ты тронутая».

И как теперь исправить дело? Может, сказать водителю что-нибудь, когда она будет выходить? Но для этого надо подойти к передней двери, а пассажирам полагается выходить из той, что посередине. Может, помахать водителю? Вдруг он ее заметит? Но помнит ли он, до какой остановки едет Дженис? Она задается вопросом, какой совет дал бы ей Деций, и, хотя фокстерьер далеко, живо представляет выражение его морды. А оно ясно говорит: «Carpe Diem»[10]. Для собаки очень интеллектуально, но не зря же Деций назван в честь римского императора.

В последнюю минуту перед своей остановкой Дженис встает. Медлить нельзя. Оправдываться она не станет, просто вежливо пожелает ему приятного дня. Когда она подходит к передней двери автобуса, учитель географии поднимает глаза и улыбается. Но, прежде чем Дженис успевает выговорить хотя бы слово, ее взгляд с ужасом останавливается на экране, на который подается изображение с камер видеонаблюдения. Весь салон у водителя как на ладони! Дженис указывает на экран, и с ее губ срывается:

– Вы же все видите.

– Да, – подтверждает учитель географии.

– Значит, и в прошлый раз видели.

– Да.

– Видели, как я пересаживалась все ближе и глазела на вас!

– Да.

Остатки гордости Дженис втоптаны в грязь, и она поворачивается, чтобы уйти.

– Вы скрасили мне неделю, – тихо признается он, и, не веря своим ушам, Дженис оглядывается. – Да что там неделю – весь год, – добавляет водитель уже более уверенным тоном.

Дженис улавливает в его речи легкий акцент (шотландский?) и обращает внимание, что глаза у водителя серо-зеленые и смотрят они весело, будто он хочет разделить с ней шутку. Интересно, чем он еще увлекается, кроме подъемов на Сноудон? Любит ли танцевать?

И вдруг водитель крадет у Дженис реплику (неужели он тоже ломал голову над тем, что сказать?):

– Приятного дня.



Дженис не помнит, как забирала Деция, и не имеет ни малейшего представления, о чем говорила с миссис АгаАгаАга. Дженис уверена, что никогда не ответила бы хозяйке вслух: «Плевать», но подумала именно это. Подходя к дому Фионы и Адама, она усилием воли берет себя в руки. Деций сегодня особенно непоседливый, и, пока они ждут, когда им откроют, фокстерьер скачет, как резиновый мячик. В очередной раз приземлившись, Деций глядит на Дженис и улыбается. А если фокстерьеры умеют смеяться, то именно так и должен выглядеть их смех. Дженис прекрасно понимает чувства собаки: ей и самой хочется смеяться.

На пороге появляются Фиона с Адамом. Мальчик и пес пускаются наперегонки, а Фиона дотрагивается до руки Дженис:

– Вы не против, если Адам погуляет с Децием один? Далеко он уходить не будет. А мы с вами выпьем кофе.

Интересно, о чем Фиона хочет с ней поговорить? Явно о чем-то важном, но вряд ли эта беседа окажется такой же странной, как утренний разговор с Майком.

– Хорошо, – соглашается Дженис и добавляет: – Только пусть Адам не спускает Деция с поводка.

Страшно представить, как Дженис будет объяснять Тиберию, что его породистый пес сбежал. Дженис знает, что на Адама можно положиться, и все же говорит мальчику:

– Не подумай, будто я тебе не доверяю, просто Деций не моя собака, и, если с ним что-то случится, отвечать буду я. – Чтобы смягчить предостережение, Дженис со смешком добавляет: – Да и вообще, я этого не вынесу.

Адам глядит на нее. Дженис подозревает, что точно так же он смотрел на психолога-«лоха».

– А я, по-вашему, вынесу? – спрашивает мальчик и уходит, крепко намотав на руку поводок Деция.

У Фионы уже стоит наготове кофейник, а на тарелку выложено печенье. Сразу видно, к разговору она подготовилась. Вот только о чем пойдет речь?

Фиона некоторое время крутит очки, лежащие у нее на коленях.

– Думала начать издалека – с погоды или чего-нибудь в этом роде. – Фиона поднимает голову и невесело улыбается. – Но на самом деле я хочу спросить… – Она устремляет взгляд в окно и смотрит в том направлении, куда ушли Адам с Децием. – Как вам кажется, с мальчиком все в порядке? – Тут Фиона начинает тараторить, не замечая, что даже не разлила по чашкам кофе. – Когда вы приводите Деция, Адам так радуется, что на некоторое время становится похож на себя прежнего. Вот я и подумала: может, с вами он откровеннее? Да, я понимаю, про такие вещи выспрашивать нехорошо. Адам бы ужасно рассердился, если бы узнал. Но я так за него беспокоюсь! С учебой у него все нормально, в школе к нашей ситуации относятся с пониманием. Он общается с двумя ребятами из футбольной команды, но, по-моему, близкими друзьями их не назовешь. Я предлагала позвать этих мальчиков в гости, а он только ответил: «Скажи еще – поиграть!» – надулся и ушел к себе в комнату. – Фиона заплакала тихо, без надрывных рыданий; слезы лились по ее лицу так, будто текли по уже привычному руслу. – А единственный человек, с которым я могла бы поговорить, единственный, кто любил его так же, как я, покинул своего сына. Не знаю, что делать.

Дженис опускается перед стулом на колени и берет Фиону за руки.

– У Адама есть вы – мама, которая его любит и всегда поддерживает, – говорит она первое, что приходит на ум, затем чуть отстраняется, но рук Фионы не выпускает. – Я тоже не знаю, как вам лучше поступить. – Чутье подсказывает Дженис, что самое время разрядить обстановку. – Нашли у кого мнения спрашивать – у простой уборщицы, – шутливо прибавляет она.

Чутье не подвело Дженис: Фиона издает смешок.

– Кстати, спасибо за рекомендацию, – добавляет Дженис.

– Всегда пожалуйста. По телефону эта женщина разговаривала очень сурово. Вы уверены, что хотите у нее работать?

Нет, не уверена. А манеру миссис Би Дженис объясняет кратким:

– Она в разведке служила.

– А-а-а… – Фиона кивает так, будто это вполне исчерпывающее объяснение, хотя на самом деле нет.

Дженис усаживается обратно на стул и наливает им обеим кофе. Фиона тянется за бумажным платком. Как и любой, кто недавно потерял близкого человека, она их держит наготове в коробке.

– Очень удобно, – комментирует Фиона, вытаскивая платок.

Дженис не имеет ни малейшего представления, что сказать, поэтому просто говорит первое, что в голову взбредет:

– Когда мы гуляем с Децием, Адам ведет себя как обычный двенадцатилетний мальчишка, играющий с собакой. Вы говорили, что не хотите, чтобы смерть Джона повлияла на жизнь Адама. Способны мы сами выбирать свою историю или нет, я не знаю, и тут я вам ничего посоветовать не могу. Но скажу одно: когда Адам бегает по полям с Децием…

– Надо же было придумать бедному псу такое имечко! – вставляет Фиона.

– Хозяина самого зовут Тиберий.

– Ничего себе! Даже не знаю, кого больше жалко, его или собаку.

У Дженис свое мнение на этот счет, но она держит его при себе.

– Так вот, когда Адам играет с Децием, даже не подумаешь, что перед тобой мальчик, отец которого покончил с собой. – Дженис называет вещи своими именами: сейчас неподходящий момент для всяких там «ушел» и «покинул нас». – Конечно, о случившемся он не забывает. Это такая же его часть, как кровь, бегущая по венам. Адам живет со своим горем, но все-таки находит, чем себя утешить. Не знаю, понятно ли я объясняю… – (Фиона кивает.) – Наверняка я ничего не знаю. Да и вряд ли хоть кто-нибудь знает. Но когда я вижу этого мальчика, мне кажется, что у него все будет хорошо. И со временем радоваться он будет все чаще и чаще, – произносит она и добавляет: – Надо вам как-нибудь сходить погулять с нами.

Фиона вздыхает так, будто на нее внезапно навалилась сокрушительная усталость:

– С удовольствием.

Дженис еще не все сказала.

– Когда мне было столько же лет, сколько Адаму, я росла практически без матери и все на свете отдала бы за такую маму, как вы.

– Спасибо, – отвечает Фиона.

Но Дженис чувствует: на самом деле Фионе ее не понять, так же как самой Дженис не понять, каково это – быть вдовой самоубийцы.