Суровая зима лишь усугубила положение жителей: холодное и серое уныние забирало последние крупицы надежды. Однако Александр был не один. После судьбоносного пешего перехода со станции Богушовице до города каждый рано или поздно переживал трансформацию. Александр неизменно замечал, как лица новоприбывших спустя пару недель теряли краски жизни и становились пустыми, апатичными, будто жертвы смирялись со своей жестокой судьбой.
Именно поэтому эту девочку было так легко заприметить: она сияла, как маяк в темноте.
– Давай еще раз, – сказал Тео, трогая Александра за плечо. Он попытался сконцентрироваться на трюке, который они отрабатывали с Тео, но мысли отвлекали. Получив от Тео позволение отлучиться, Александр спрыгнул с трухлявой деревянной сцены и попытался протиснуться сквозь толпу расходящихся после трудового дня людей, чтобы найти обладательницу золотых волос. Но к тому моменту, как все разошлись, девушки и след простыл.
* * *
Вечером Александр через силу заливал в себя холодный суп, которым их кормили тут каждый день, мысленно коря себя за то, что жаловался на картофельное пюре, которое готовил им Марио.
– Могу я тут сесть?
Александр поднял взгляд. Та самая девочка, которую он искал, стояла напротив него, держа в руках поднос.
– Разумеется, – ответил он, чувствуя, как сердце бьется быстрее.
– Спасибо, – сказала она, присаживаясь. – Я Лика. – У нее был удивительно мягкий голос.
– Александр, – ответил он, не находя сил отвести от нее глаза. Вблизи она была еще красивее. Ее не иссушила работа. Кожа была чистой и свежей. Ее зеленые с карими прожилками глаза горели, когда она говорила. А ее густые локоны карамельного цвета пружинили, стоило ей наклонить голову. Александр попытался спрятать руки в грязных рукавах своей дырявой кофты. Здесь он еще ни разу не стриг волос, не чистил ногтей и не ходил в душ, поэтому теперь чувствовал себя неловко рядом с девушкой.
– Ты только что прибыла?
– Вчера, – кивнула она. – Я работаю с другими швеями. Видела вашу репетицию. Это для представления?
Александр кивнул, довольный тем, что она его узнала.
– Мы вместе с Тео, другим иллюзионистом, обычно готовимся там.
– Вы очень талантливы, – сказала она. – Не могу дождаться, когда увижу ваш номер.
Пока они ели, Лика рассказала, что ее родителей убили, когда СС проводило рейд на их улице в Вене. Ее брат затерялся в толпе убегающих, а вот Лику поймали. Она не знала, жив ли ее брат. Она провела несколько месяцев в другом городе, прежде чем услышала, что в Терезиенштадт ищут скрипача.
– Вначале я почувствовала облегчение, – сказала она, и на секунду ее глаза просияли, но тут же потускнели, и она обвела взглядом помещение. – Но едва попав сюда, я поняла, что что-то здесь не то.
У Александра все внутри сжалось: хотелось быть честным и рассказать Лике обо всем, что он видел за эти месяцы, но это лишь напугало бы ее, а потому он рассказал ей о том, как катался от одного курортного городка Европы к другому в составе цирка «Мир чудес», наслаждаясь блеском ее глаз всякий раз, когда описывал ей магические трюки. К концу обеда Лика чувствовала себя гораздо спокойнее, а Александр на секунду даже забыл о том, где находится. То, с каким нескрываемым восхищением Лика смотрела на него, заставило Александра вновь почувствовать себя живым.
– Мы ведь завтра сумеем опять поесть вместе? – спросила она с надеждой.
Александр улыбнулся, польщенный ее вниманием. Но что он делал? Он же любил Лену, и после того признания в цирке он никогда больше не предаст ее доверия. Он сжал губы, схватил свой поднос и выпалил:
– Должен сказать, дома меня ожидает моя любимая.
Лика с сожалением посмотрела на него:
– Должно быть, замечательно иметь кого-то, кто ждет твоего возвращения.
– Да, – сказал он, чувствуя укол вины. Захотелось обнять Лику, ведь несмотря на ее показную смелость, он чувствовал, что она скорбит по родителям и брату.
– Что ж, была рада познакомиться с тобой, Александр. – Она двинулась прочь.
– Подожди, – окликнул ее Александр. Лика повернулась. – Нужно, чтобы кто-то показал тебе окрестности, объяснил, что как устроено. Завтра пообедаем вместе?
– Буду тебя ждать, – просияла Лика.
Глава двадцать восьмая
Апрель 1943, Дорсет, Англия
– Ты опять победила, – сказала Оливия Андерсон, отодвигая от себя доску для шашек носком ноги, потом подошла к проигрывателю и по новой запустила пластинку с песнями Бинга Кросби.
– Вот что происходит, если слушать рождественские песни в апреле, – пошутила Лена, собирая с доски черные и красные фишки. Обе девочки после обеда сидели в библиотеке школы Брайервуд, наслаждаясь тишиной пасхальных каникул. Большая часть девочек разъехались по домам, но у мамы Оливии не было денег, чтобы везти ее домой всего на две недели.
– А мне просто песня нравится, – сказала Оливия, закатывая глаза.
Клара пригласила Лену поехать вместе с ней в дом к ее родителям, но девушка предпочла остаться в общежитии. Ее привлекала сама идея остаться здесь, когда все разъедутся, да и хотелось составить Оливии компанию.
– Песня просто замечательная. Как я надеюсь что сестра-хозяйка позволит нам пойти в кино. «Дорога в Марокко» «должно быть» очень веселый фильм.
Лена улыбнулась в ответ. Последние месяцы пронеслись для нее незаметно. Когда Лена без приглашения заявилась в Брайервуд, Клара быстро помогла устроить ее ученицей и проследила, чтобы той позволили жить в школе.
И хотя Лена ни разу не училась по школьной программе, она не тратила время на мелочи, с головой погрузившись в учебу и находя в ней удовольствие и способ отвлечься от дурных мыслей. Пока у Лены не появился официальный опекун, ей было дано позволение жить вместе с Кларой, пока все не уляжется. Каждый день после учебы Лена ждала в столовой, пока Клара не закончит вести уроки. Потом они вместе отправлялись в ее небольшой коттедж, который Клара делила с двумя другими учительницами, и обсуждали события дня. Вечерами Лена лежала на животе на своей кровати и слушала Кларины восторженные рассказы о Фитце, пока в камине медленно горел огонь.
С помощью Клары Лена продолжила свое лечение. Поняв, что в школу Лена пришла с одной тростью и никаких лечебных приспособлений не привезла, она сразу же вызвала из Лондона доктора, чтобы расписать режим ежедневных тренировок. Лена следовала ему с таким усердием, что вскоре сумела преодолевать целые пролеты лестницы и коридоры без какой-либо помощи.
В январе Лена почувствовала, что готова переехать в общежитие к другим девочкам. Ее поселили в тот блок, где жили девочки старших классов, и именно там она познакомилась с Оливией.
Ей было столько же лет, и они спали на соседних кроватях, и неудивительно, что они быстро сдружились на почве ненависти к холодной воде во время утренних умываний и к грубым простыням, от которых все тело наутро чесалось. Их зарождающаяся дружба укрепилась, когда Лена узнала, что Оливия потеряла отца во время обвала в шахте в прошлом году.
– Мама не знает, куда меня деть, – как-то раз прошептала она Лене перед сном. – К счастью, папа был достаточно умен, чтобы вложить деньги для моего обучения в трест. Если бы не это, мать бы потратила все в пабах, – объяснила Оливия. Изначально деньги были рассчитаны на университет. У ее отца не было сыновей, а потому все его надежды были на дочь. Но после его смерти Оливия с мамой решили потратить эти деньги на школу-интернат. – Мама хотела, чтобы я съехала из дома. Поэтому решения лучше просто не найти.
Вместе они выглядели забавно: низкорослая смуглая Лена с кудрявыми темными волосами и Оливия – блондинка с почти белыми волосами и бледной, как молоко, кожей. Будучи ростом почти метр восемьдесят, она забавно возвышалась над Леной. У них были разные устремления: если Лена вся отдавалась учебе и часто брала дополнительные задания, то Оливия проводила свободное время за шитьем, макияжем и укладкой волос. Но их различия лишь укрепляли дружбу. Лена помогала Оливии со школьными заданиями, а та учила Лену подводить глаза и выпрямлять волосы, если той хотелось принарядиться. И хотя сердце ее все еще ныло от тоски по папе и Александру, Лена очень радовалась, что поступила в эту школу.
И вот, сидя в библиотеке, Оливия пролистывала каталог с выкройками: шить ей пришлось научиться по необходимости – все-таки было практически невозможно найти одежду, которая была бы по размеру с ее-то ростом.
– А вот следующее, что я сошью, – сказала она, показывая Лене красно-серый сарафан. – Боже мой!
Лена, стоявшая около игрового стола и собиравшая шашки в коробку, нахмурилась:
– Что случилось?
Оливия быстро оказалась рядом. Смахнув с лица пряди волос, она с улыбкой произнесла, указывая на трость, которая стояла рядом с диваном:
– Ты опять это сделала.
Лена посмотрела на ноги и заморгала. Все чаще и чаще она вставала и ходила, совершенно забыв о трости.
– Думаю, да, – ответила она.
– Это так здорово! А что дальше? Может быть, завтра мне скажут, что ты присоединилась к нашей хоккейной команде? – Но улыбка быстро сошла с лица Оливии, когда та заметила слезу, скатившуюся по Лениной щеке. – Прости, хорошая моя, я ведь только шутила!
Лена покачала головой, вернулась на диван и обняла, прижав к себе, зеленую вельветовую подушку.
– Я не об этом, – пробормотала она, когда Оливия подсела рядом и обеспокоенно взглянула на нее. – Неужели я смогла пройтись туда-сюда? И как я умудрилась не заметить этого?
– Но это же хороший знак, – подбадривала ее Оливия. – Похоже, что ты больше не нуждаешься в помощи.
Лена шмыгнула носом:
– Не хочу думать об этом. Не хочу быть неблагодарной, но это… Все, кто любил меня, мечтали бы увидеть это, но никого нет рядом. – Она затихла и смахнула слезы с глаз. – Ливи, прости меня.
– Тебе не за что извиняться. Ты же это об отце сказала?
Лена кивнула, пытаясь проглотить комок в горле.
– Мне его не хватает, – прошептала она. Она не любила раскрываться перед другими, не желая показаться слабой для посторонних, но Оливии она доверяла.
– Разумеется. И от этого никуда не деться, их будет вечно не хватать.
– Но тогда, – продолжила Лена, сильнее сжимая подушку. – Мне стыдно, если я хоть минуту о нем не вспоминаю. Как, например, сейчас. Он бы хотел это увидеть, а я об этом не подумала, когда вставала без трости.
Оливия потерла руки.
– Все в порядке. Тебе вовсе не обязательно жить прошлым каждую секунду. Никто не подумает, что ты неблагодарная или забыла.
– Прости, что подняла такую тему. – Лена закрыла глаза.
– Можешь поднимать ее так часто, как тебе требуется. Мама ни о чем со мной говорить не хотела, так что и мне от этого легче. – Оливия грустно улыбнулась, но вдруг приободрилась и сказала: – Слушай, у нас есть еще неделя до того, как повариха вернется и опять начнет пытать нас вареными овощами. Может быть, мы пока навестим склад с продовольствием?
И в этот момент в библиотеку ворвалась сестра-хозяйка:
– Лена! Вот ты где! Клара просит тебя к телефону.
Подруги обменялись взглядами, и Оливия сказала:
– Я подожду, а ты беги.
В офисе администрации минутой позже Лена схватила телефон и поднесла его к уху:
– У аппарата.
– Лена? – взволнованно заговорила Клара. – Фитц сделал мне предложение. Я выхожу замуж!
Глава двадцать девятая
Июль 1943, Терезиенштадт, Чехословакия
– Убери ноги от моего лица! – рявкнул Василий на Наталью. Он дернул левой рукой, и Наталья вскрикнула, теряя баланс. Василий поймал ее и неловко опустил на землю. Наталья отмахнулась от старшего брата, поднялась на ноги и, уперев руки в бока, начала сердито ворчать.
– Что с тобой не так? – Она драматично размахивала руками перед лицом брата. Наталья выглядела хрупкой и нежной, однако не казалась Александру привлекательной. Раздумывая, почему это так, он решил, что все из-за ее вечно кислого выражения лица.
– Ты мне обзор закрыла!
– Ты неуклюжий, вот и все!
Такие ссоры у них обычно затягивались. Вскоре они переключатся на русский, который Александр не понимал. Но даже не зная их языка, ему было ясно, что большую часть времени они ругаются. Александр сел на свой деревянный стул. Они репетировали вот уже два часа, и его терпение истощилось. Тело ныло от непомерной для такого возраста нагрузки. До истечения контракта оставалось два месяца, а это означало, что вскоре все наладится. Но общее настроение изменилось в худшую сторону с приходом нового коменданта лагеря Антона Бургера. Этот выходец из Австрии оказался еще более жестоким и беспощадным, чем его предшественник. Он был выше метра восьмидесяти, но внушал страх не только своей фигурой, но и манерой говорить с обитателями городка. По его приказу все наказания были заменены на более жестокие. Ходили слухи, что Антон лично убивал провинившихся. Александр даже не подозревал, что условия, в которых они живут, могут стать еще хуже, однако жизнь быстро показала, что и такое возможно.
После назначения Бургера закрыли один из самых больших бараков, а это означало, что сотни людей переведут в другие и так переполненные корпуса. Тифом и туберкулезом стали болеть все чаще, а о гигиене в лагере вообще забыли. Вскоре уже привычного к длинному рабочему дню Александра будто бы еще раз проверили на прочность: подъем перенесли на шесть, а на работу нужно было явиться к семи. После окончания дня никому нельзя было покидать рабочее место, пока охрана не принимала работу. И если хоть мелочь не устраивала их, то все отделение было вынуждено работать, пока недочет не будет исправлен и принят.
Закрыв глаза, Александр представлял себя где угодно, но не здесь. Где-нибудь там, где чисто, где есть свобода. Мечты о чистоте и свободе занимали все его помыслы. Он чувствовал, что последние восемь месяцев будто ходит по кругу, ожидая и надеясь на что-то, надеясь и ожидая.
Александр услышал за спиной ворчание и бормотание: это Аттила в очередной раз пришел, чтобы поспорить с Тео. Двум иллюзионистам поручили сделать финальный номер летнего представления, и Атилла не мог смириться с тем, что завершать представление будет не он, а потому не пропускал ни одной репетиции, все еще надеясь, что его могут поставить последним. Александр наблюдал за тем, как гимнаст подошел к Тео, который раскладывал свои вещи.
– Опять последний? – угрюмо бросил он. Он ткнул Тео пальцем в грудь. Александр не мог винить Аттилу за его необузданную ненависть к немцам, однако его озлобленность на иллюзионистов в последние две недели совершенно мешала работать с ним. Общаться с ним каждый день становилось все невыносимее из-за бесконечных жалоб. Ему не нравились еда, их номера, матрацы.
Александр с Тео пытались дипломатично и мягко объяснять ему, почему выступления были распределены именно так. Александру иногда казалось, что их словесные пикировки похожи на игру в теннис: Тео подавал мягко, а Аттила возвращал острые крученые удары. Юный иллюзионист не понимал, почему Тео вообще тратит время на эти объяснения. Он никогда не побеждал, а единственным способом закончить спор было признать свою неправоту. Разумеется, Аттила матерился на венгерском (за время жизни в лагере Александр научился матерным словам на пяти восточноевропейских языках), угрожающе плевал в пол и уходил со сцены. Обычная картина.
Александр наблюдал за появляющимися на летнем ночном небе созвездиями. Обдумывая все, что происходит с ними, он опасался того, что когда истечет срок контракта, никто их все равно не освободит. Охрана стала еще тщательнее следить за ними, жилищные условия лишь ухудшались, жителей стали избивать в открытую, и рабочий день удлинялся. Но последней каплей для Александра стало то, что Фредди, паренек, позвавший Александра в футбольную лигу городка, не появился сперва на одной игре, затем на другой. Прошла неделя, и Александр явился в администрацию спросить, где же его товарищ. Те пожали плечами и сказали, что он ушел. Они явно лгали. Договориться с ними было нельзя. Получалось, что Александр с Тео попали в западню.
* * *
– Александр?
Он открыл глаза и увидел, как Лика с улыбкой смотрит на него. Дважды моргнув, он поднял голову и огляделся. Должно быть, Александр задремал. Тео уже собирал инвентарь, а остальные участники выступления расходились.
– Прости, я замечтался о том, каково это – принимать ванну, – ответил он, а Лика пристроилась на соседнем стуле, затолкав под него чехол со скрипкой. – Как прошла репетиция?
– Нормально. Новая виолончелистка хорошо знает свое дело, и мы скоро сыграемся, – ответила Лика.
Они говорили, а Александр глядел на нее: когда-то у нее была густая копна пшеничных волос, теперь же волосы свалялись, а на лицо свисали грязные пряди. Ее кожа высохла и пошла пятнами, лишившись былого блеска. Глаза потускнели, хотя временами в них все еще вспыхивал огонек. За пять месяцев Александр с Ликой сдружились, объединенные ужасами этого места.
– Кстати! – Александр огляделся. – У меня для тебя кое-что есть. – Он порылся в порванной сумке, где хранил все для выступлений, и достал оттуда розу, которую сам вырезал из дерева и подвесил на бечевку, чтобы можно было носить на шее. Александр передал украшение Лике:
– Вот, с днем рождения!
Лицо Лики просияло, когда она взяла в руки подарок.
– Александр! – вскрикнула она. – Ты запомнил!
В следующую секунду она завязала украшение вокруг шеи. Александр лишь скромно пожал плечами, от смущения сжимая в пальцах рваный рукав своей кофты.
– Она просто потрясающая! – восхитилась Лика, ощупывая лепестки розы. – Спасибо тебе. – Она наклонилась, чтобы поцеловать Александра в щеку, потом взяла скрипку и пошла к себе в комнату.
Александру стало совестно за то, что он оставляет ее одну. Не стоило делать такой подарок: от этого расставание будет лишь тяжелее. Но душу грело то, что здесь был хоть кто-то, кому не все равно, что с ним происходит. Возвращаясь в барак и пиная лежащий на дороге гравий, Александр думал, что Тео был не прав. Внутри поднималось волнение, когда он вспоминал о сотнях пропавших людей, чьи лица он давно не видел в толпе. Тео настаивал на своем:
– У нас есть официальный документ, а против такой вещи ничего сделать нельзя.
Он почему-то возлагал надежду на ту бумажку, которую офицер СС подписал с ними еще в Руане перед тем, как отправить их сюда.
– Просто следуй правилам, и все будет в порядке.
Не верь никому, Александр! Ищи свои пути!
Слова отца в очередной раз прогремели у него в ушах, и Александр решился на разговор.
* * *
Он вошел в комнату в момент, когда Тео счищал грязь с ботинок, постукивая их друг о друга. Комья разлетались во все стороны, но фокусник не обращал на это внимание. Александр не видел его лица, но по сутулым плечам было понятно, что тот вымотан.
– Аттила сказал, что три мальчика бежали в начале года. Стоит и нам попробовать.
– Слишком опасно. – Тео поставил ботинки в угол и принялся расстилать матрац на холодном каменном полу.
– Не опаснее, чем оставаться здесь.
– Александр.
– Только не говорите мне, что верите им.
– Наше время тут подходит к концу, так зачем рисковать?
– Потому что эти люди – чудовища! Как вы не понимаете? – едва не кричал Александр, в то время как Тео стягивал с себя рубашку. – Они говорят нам то, что мы хотим услышать. Думаете, у вас контракт? Да им дела до этого нет, вот увидите. В сентябре они скажут нам оставаться тут.
Тишина. Александр не знал, из-за голода это или из-за усталости, но внутри него все кипело. Склонившись над Тео, он сказал:
– Куда, как вы думаете, пропадают люди, когда их увозят отсюда? А те чехи, которых едва заселили, а затем куда-то отправили? А Фредди? Куда перевезли Фредди? – Он колебался, не желая говорить, что было у него на уме, но, устав от пустых надежд, все-таки решился: – Если бы вы по-настоящему любили Лену, то попытались бы бежать.
– Достаточно! – Тео поднялся. Его темные глаза блестели. Он подошел к подмастерью так близко, что их носы почти соприкасались: – Думаешь, я не забочусь о дочери? Александр, почему ты думаешь, что я не пытался бежать? – Он горько усмехнулся. – Я здесь именно из-за Лены! Они знают, где она! А раз так, то не составит никакого труда арестовать цирк со всей труппой и доставить их сюда к нам. Я сижу здесь, потому что не хочу вернуться и узнать, что ее больше нет!
Александр отвел взгляд. Он уже понял, что не стоило начинать разговор о Лене – все-таки для Тео это была очень больная тема. И в его словах была правда: нацисты знали, где сейчас цирк, и вполне могли сделать то, что обещали. Вот только соглашаться с Тео он никак не хотел. Шагнув назад, он сел на матрац, а Тео продолжил:
– И раз уж мы заговорили о Лене, давай и о Лике поговорим?
– Нет, – тихо сказал Александр.
– Вы двое, кажется, хорошо ладите вместе.
– Мы всего лишь друзья.
– А что, если нас отпустят? – Тео покачал головой. – Ты хоть представляешь, что почувствует Лена, если ты явишься с другой девочкой?
– Хватит! – крикнул Александр и вышел в коридор.
– Это на тебя не похоже, Александр, – мягко сказал Тео ему вдогонку. – Ты ведь не из тех, кто станет лгать близким.
Александр развернулся и бросил:
– А может, я именно такой? Все-таки я сын своего отца! – Не получив ответа, он поплелся дальше по коридору. Единственным плюсом того, что их держали немцы, был четкий распорядок. И хотя правила были чересчур жестокими, все происходило именно тогда, когда должно было произойти. Легко было воспользоваться безмятежностью охраны в часы, когда на улице почти никого не было.
Александр спешно спустился на первый этаж. Эрик, охранник, стоявший на углу двора, был худшим охранником из всех, кого знал Александр. Он был ленив, легко поддавался на соблазны и был предсказуем до мелочей. Ровно в восемь тридцать к нему на перекур присоединялся Фридрих, единственный охранник, который в своей тупости мог соревноваться с Эриком. Фридрих следил за основными воротами и за людьми, которые ходили между корпусами.
Александр быстро выглянул из-за арки: как и ожидалось, Эрик ждал там. Он шмыгнул носом, поковырялся в нем и вытер руку об униформу. Другой рукой он достал сигарету из пачки и зажег ее. Александр принялся считать в голове: один, два, три…
Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять… Эрик медленно выдохнул дым и кинул бычок на землю, давя его носком ботинка. Секундой позже Александр услышал, как шуршит гравий: это Фридрих подъезжал на велосипеде. Задержав дыхание, Александр высунулся из-за угла: Фридрих остановился около коллеги, и они принялись тихо перешептываться и, судя по смеху, обменивались шутками.
Александр выждал еще минуту, и двое отошли от барака, встав у желтой арки. Там их было не видно с наблюдательных вышек. Раньше они ходили покурить к овощному складу, но после того, как неаккуратно брошенный бычок спалил половину запасов продовольствия, эти двое получили выговор и вынуждены были найти новое место для перекура.
Тео не зря учил его считать время. Отсчитав две минуты, Александр предположил, что охрана возвращается лишь через десять минут. Он юркнул за мусорный бак и сел там, прижав колени к груди. Тлеющий окурок сигареты Эрика лежал на земле. Александр поднял его, зажал между губ и вдохнул, почувствовав, как все тело расслабилось. Это был первый раз, когда он закурил; его чуть не поймали, так громко он закашлял. Позже он научится вдыхать медленнее и смаковать вкус дыма и жжение в легких. Было приятно почувствовать что-то, кроме голода, злобы и безнадеги – трех состояний, которые стали привычными день за днем.
Слева был еще один проход, который вел к свободе. Он выдохнул сигаретный дым, глядя, как тот растворяется в лунном свете. Прикинув, сколько времени займет пробежка до ворот, он прибавил к этому дорогу до Богушовице длиной в два километра. Там он с легкостью раздобыл бы себе достаточно средств, чтобы оплатить дорогу до Лондона и найти Лену.
Он подумал о Тео. О том, чем тот пожертвовал, чтобы спасти его, и о том, что хорошо было бы выплатить долг. Двумя неделями ранее он рассказал, что одному пленному, который помогал строить Терезиенштадт, тоже обещали свободу, вот только прошло два года, а он все еще ждал.
Александр разрывался, чувствуя себя в западне. Тео с его непреклонной верой в клочок бумаги, якобы обещающий свободу, улыбчивая Лика, охранники СС и чешские жандармы, как голодные ястребы следящие за ними. Он со злобой бросил окурок на землю и глянул на ворота: пятнадцать метров до свободы.
Так чего же ты ждешь, Александр? Голос отца в очередной раз раздался в его голове. Александр беспомощно смотрел на железные прутья арки.
Встав, он развернулся и ушел в барак.
Глава тридцатая
Август 1943, Дорсет, Англия
Лена смотрела на восхитительной красоты потолок церкви Святого Петра, что на Блэк-Лайон-лейн. Лучшего места для свадьбы было не найти. Она почувствовала себя расслабленно и спокойно, когда стройный хор мальчишеских голосов заполнил каждый уголок церкви.
Через силу она оторвала взгляд от потолка и посмотрела на Клару с Фитцем: оба зачитывали клятвы верности. Этим утром за завтраком отец Клары Джордж сказал Лене, что преподобный Монтгомери сослался на занятость, когда их семья просила его повенчать Клару. Но, усмехнулся Джордж, махнув тостом в руке так, что крошки полетели во все стороны, ему пришлось надавить в телефонном разговоре на преподобного, объяснив, что члены их семьи годами работают волонтерами и помогают церквам, да к тому же Фитцу дадут увольнение всего на четыре дня по случаю свадьбы, после чего ему придется вернуться на службу, а потому не будет ли преподобный столь любезен, чтобы провести церемонию в ближайшую субботу?
И вот все они собрались в кругу самых близких друзей и семьи в этой небольшой, но уютной церкви. Для Лены этот момент был полон волшебства. Последние два месяца пролетели незаметно. Она проводила летние каникулы в доме родителей Клары в Фулхэме. С момента помолвки Клара с Фитцем пытались подгадать дату свадьбы так, чтобы преподобный был свободен и чтобы Фитцу дали в тот день увольнение, однако даже краткосрочный отпуск для военных был тогда роскошью.
И когда Фитц позвонил Кларе, сказав, что через две недели ему дадут четыре дня на то, чтобы отпраздновать свадьбу, Лена скептично отнеслась к такому заявлению. Но нужно было действовать незамедлительно. В рекордно короткое время нашлось и платье, и место для празднования, и даже удалось раздобыть немного вина. Соседи со всей округи захаживали к ним, чтобы занести кто что мог: одни дарили консервированную свеклу, квашеную капусту, другие – картошку, брюкву и курицу. Таким образом проблема стола для гостей была решена. В Бристоле матери Фитца удалось раздобыть свежие яйца и масло всего за два дня до церемонии и испечь из них восхитительный торт с лимонным масляным кремом.
Старшая сестра Клары Фрэнни помогла придержать свадебное платье в магазине в Сохо.
– Представляешь, она потратила последнюю продуктовую карточку, чтобы придержать для меня платье, – рассказывала Клара Лене, стоя за ширмой и одеваясь. – Но в этом вся моя сестренка: все для других, ничего для себя. – Клара грациозно продефилировала из-за ширмы и сказала: – Ну как, тебе нравится?
Вначале это платье цвета слоновой кости показалось Лене слишком простым. Верх чем-то напоминал женский пиджак с белыми пуговицами, а узкая юбка заканчивалась, едва доходя до колен Клары. Но присмотревшись, Лена поняла, что наряд эффектный.
– Коротковато, но, кажется, сейчас все платья такие. – Клара улыбнулась и принялась крутиться около зеркала. – Фрэнни сказала, что поделится жемчужными бусами и балетками в цвет. Я буду держать в руках цветы, а Фитц итак будет выглядеть по-королевски в своей униформе. – Глаза Клары буквально лучились счастьем.
– Оно просто идеально, – произнесла она, и это была чистая правда. – Идеальное платье для идеальной свадьбы.
Сама Лена на церемонию нежно-розовое платье, а в волосы вплела венок из лилий. Сидела она на скамье на восьмом ряду, широко открытыми глазами наблюдая, как ее бывшая гувернантка венчается с человеком, которого любит всем сердцем. Когда пара поцеловалась, Лена расплылась в широкой улыбке.
– Ну разве она не прекрасна? – шепнула одна из теток Клары.
– Великолепна, – кивнула Лена.
* * *
Толпа подвыпивших гуляк горланила песни, поднимая бокалы за Фитца и Клару:
Потому что он славный парень! Потому что он славный парень! Потому что он славный парень! Так говорим все мы!
Церемония закончилась несколько часов назад, и празднество было в самом разгаре. В доме родителей Клары, где проходило празднование, становилось все больше народу. Некоторые гости даже вышли на небольшую лужайку перед домом, другие усаживались прямо на ступеньки деревянной лестницы, балансируя тарелками с курицей и вареной морковкой на коленях и бокалами дорогих ликеров.
Лена села в кресло одной из гостиных и ела с блюдца кусок торта. С этого места ей хорошо были видны лестница, кухня и столовая, и она решила, что лучше всего будет остаться тут, чтобы наблюдать за происходящим. Она размышляла о сюрпризах, которые преподносит судьба. Клара неожиданно для себя нашла ту самую любовь, которую всегда заслуживала. Лене была рада за подругу, но ей одновременно было и очень грустно: каждую минуту, и пока она выбирала платье, и пока слушала речь священника в церкви, и пока праздновала вместе со всеми свадьбу в доме Клары, она думала о папе, что он не сможет разделить с ней радость сегодняшнего дня.
– Вот ты где! – Клара и Фитц окликнули Лену. Щеки новобрачной пылали, а корона цветов на голове придавала ей царственный вид. В доме она сбросила обувь и ходила в чулках, ни на секунду не оставляя Фитца. – Думаю, после десертов Марио этот торт может тебе не понравиться. – Клара указала на блюдце Лены.
– Нет, он восхитителен, – ответила Лена, вилкой отрезая еще кусочек.
– В цирке у нас был совершенно замечательный повар, – объяснила Клара Фитцу. – Он готовил лучшие в мире десерты: от итальянской сдобы с арахисовой пастой и миндалем до восхитительных тортов с маскарпоне и песочных печений со всевозможными начинками.
– Рискну сказать, нам повезло, что он не здесь. – Фитц провел рукой по своему животу. – Как тебе церемония?
– Она была восхитительна! – Лена положила вилку на блюдце. – Но Клара, ты уверена, что твоя мама не будет возражать, если я останусь тут, когда тебя не будет?
– Ну разумеется! – усмехнулась Клара. – Ей будет крайне приятно, если рядом будет кто-то еще, кроме меня, о ком нужно заботиться. Кроме того, – Клара сжала руку мужа, – мы не так уж далеко и уедем.
– Именно, – подхватил Фитц. – Домик в Суррее – это не лучшее место для начала семейной жизни, моя дорогая, но я обещаю, что когда война закончится, я повезу тебя на солнечные пляжи Средиземного моря. – Он нежно поднял руку Клары и поцеловал ее, заставив жену покраснеть.
– Я буду совершенно счастлива и без всяких поездок, лишь бы ты был рядом.
– В таком случае я буду не прочь поваляться на пляжах вместо тебя, – сказала Лена, и Клара и Фитц, обменявшись взглядами, хором рассмеялись.
– Лена. Мы бы хотели с тобой кое-что обсудить. – Клара принесла из столовой свободный стул и присела. – Мы с Фитцем поговорили и хотим спросить тебя, не будешь ли ты против, если мы тебя удочерим?
Лена прекратила жевать торт и промямлила:
– Удочерите меня?
– Да, – начал Фитц. – Мы будем рады стать твоими опекунами, если ты этого желаешь. Будет лучше, если рядом окажутся те, кто позаботится о тебе, не так ли? Разумеется, перед этим необходимо спросить, не захочешь ли ты переехать в Салоники, но, признаться, нам будет гораздо спокойнее, если ты останешься здесь с нами.
В соседней комнате послышались звоны бокалов и голоса, но Лена, Клара и Фитц будто бы не слышали их.
– Никогда не думала, что вы предложите удочерить меня, – пробормотала Лена.
– Мы ни в коем случае не хотели сказать, что заменим твоих родителей, – поспешила пояснить Клара. – Но ты сможешь оставаться в Брайервуде столько, сколько потребуется, а когда война закончится, мы втроем заживем вместе. Обо всем можно поговорить позднее. – Клара взяла Лену за руки. – Тебе вовсе не обязательно решать сейчас, но хотя бы обдумай это.
Лена молча смотрела на колени. Все эти месяцы она избегала даже мыслей о будущем, предпочитая концентрироваться на учебе. И хотя этот важный вопрос назревал уже давно, она делала вид, что не замечает его. Она понимала, что по сути нарушала закон.
Она подумала об отце и о том, чего бы он хотел для нее. Да, он всегда с гордостью рассказывал ей о Салониках, но после всего произошедшего Лена не могла назвать домом ни одно место на этой земле. Да, и идея жить вместе с новобрачными была не такой уж и плохой. Чем дольше Лена думала об этом, тем больше ей нравилось предложение Клары. Если прошедший год чему-то и научил ее, так это тому, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на колебания.
– Согласна, – ответила Лена.
– Не нужно торопиться с решением, – осторожно произнесла Клара.
– Мне не о чем тут думать. Ответ «да», и он окончательный. – Лена была тверда в своем решении.
Глава тридцать первая
Октябрь 1943, Терезиенштадт, Чехословакия
Всю ночь Александр ворочался и не мог уснуть в ожидании завтрашнего дня, который обещал быть лучше, чем даже день рождения. Сегодня их с Тео должны были освободить.
Он нетерпеливо ждал, когда Василий и Аттила оденутся и спешно пройдут на работу, минуя их крохотную комнату.
– Пошли, – позвал юношу Тео, выглядывая в коридор, чтобы удостовериться, что там никого нет. – Будет лучше, если говорить с ним буду я, – настаивал он, завязывая свои потрепанные и дырявые ботинки.
Александр покачал головой, идя следом за Тео вниз по лестнице:
– Слишком долго я ждал этого дня. Я иду с вами.
Он с трудом поспевал за Тео, думая о том, что оставляет здесь Лику, и от этого на душе сделалось мрачно. Он говорил с Тео о том, чтобы просить и за ее освобождение; несмотря на все его желание вернуться к Лене, он не мог вынести саму мысль о том, чтобы оставить Лику умирать.
Охранник перед зданием администрации осмотрел обоих, прежде чем пустить их внутрь. Вдоль стен стояли шкафчики с бумагами. В центре кабинета находился массивный стол, за которым, склонившись над кипой бумаг, сидел Антон Бургер. Он не замечал пришедших.
– Прошу прощения, господин комендант, – обратился Тео к коменданту.
– Мы здесь насчет контракта. – Тео прочистил горло. На слове «контракт» Бургер поднял голову. Тео достал бумаги и аккуратно положил их на стол. – У нас был договор на год работы и выступлений здесь. – Он указал на дату верхнего листка. – Мы выполнили нашу часть соглашения.
Бургер ткнул пальцем в договор, выражение его лица невозможно было прочитать. Прошли секунды, показавшиеся вечностью, прежде чем комендант изволил ответить: «Нет» – и вернулся к чтению бумаг.
У Александра волосы встали дыбом. Тео, нахмурившись, положил руки на стол Бургера и произнес:
– У нас был уговор, сэр. Вы не можете пересмотреть уже заключенную сделку.
Бургер поднял взгляд на Тео, спокойно взял контракт, разорвал его на мелкие кусочки и бросил на пол. Боковым зрением Александр заметил, что Тео тоже начинал паниковать.
– Господин комендант, мы не можем находиться здесь. Меня ждет дочь…
– Вы ведь знаете, что к нам недавно приезжали датчане? – спросил Бургер. Тео кивнул, а в выражении его лица читалась боль. – Похоже, в мир просочились слухи об «условиях жизни» нашего города. И в следующем году нужно будет устроить для них представление. Кому-то же не жалко тратить время, чтобы распускать бредовые слухи о нашем учреждении, но представление в любом случае должно состояться. Разумеется, мы не сумеем обойтись без двух специалистов такого высокого класса, как вы.
Ощущение безнадежности их положения вновь охватило Александра. Разве он не предупреждал Тео? Разве он не говорил, что нужно готовить запасной план?
У настоящего вора всегда есть запасной план побега.
И хотя Тео и самому хотелось оспорить решение коменданта, было очевидно, на чьей стороне сила. Александр почувствовал мучительный укол обиды за месяцы бесполезной работы, которые никому не были нужны. Все его нутро сжалось, как тугая пружина.
Бам! В одно мгновение Александр схватил стоящую на одной из полок вазу и запустил в Бургера. Та пролетела буквально в миллиметрах от его головы, угодив в шкаф с бумагами. На землю посыпались папки и осколки стекла.
– Ты лжец! Убийцы! – Александр хотел было схватить папку, чтобы запустить ею в коменданта, но охрана скрутила его. Тео встал рядом с ним:
– Прекрати!
Бургер, отойдя от первоначального шока, с интересом уставился на Александра. Он медленно встал, достал пистолет и поднес его серебристое дуло к виску иллюзиониста.
Александр было рванулся, чтобы схватить коменданта, но охрана так крепко вдавила его в пол, заломив руки, что послышался хруст выходящего из сустава плеча. Александр заорал, не чувствуя ничего из-за болевого шока.
– Ты хуже дьявола! – кричал он. Бам. Холодная металлическая ручка пистолета врезалась ему в висок, и он обмяк на холодном полу. Что-то теплое потекло по шее Александра, и боль разлилась по всей голове. Хотя бы на этом все закончилось. Не нужно больше бороться. Не нужно бежать. Наконец он встретится с мамой, и семья воссоединится.
– Александр!
Он открыл глаза. Как в тумане он видел Тео, склонившегося над ним. Если бы голова так не кружилась, он бы заметил слезы в глазах наставника. Пожалуйста. Позвольте мне уйти. Я не хочу больше быть тут.
Вдруг он вспомнил о Лене. О том, что он чувствовал, целуя ее, и как ему хотелось измениться ради нее, ради того, чтобы воссоединиться с ней спустя бесконечные месяцы работы здесь.
– Поднять его на ноги.
Тео тут же бросился к Александру и помог тому подняться. Голова лопалась от боли. Взгляд юноши упал на пол, и он заметил там капли крови. Он повернул голову, чтобы почувствовать лицом ветерок, задувающий из форточки. Прохлада освежала. Его качало из стороны в сторону, и он не упал лишь благодаря тому, что его удерживал Тео. Бургер склонился над Александром, и тот сумел разглядеть его уродливое лицо.
– Почему не пристрелишь меня? – прохрипел он. Бургер рассмеялся, изо рта его пахнуло пивом и остатками вчерашнего ужина.
– Зачем терять такого ценного работника? Ни в коем случае. Вы двое проработаете здесь только, сколько нужно. А я решу, когда вас можно будет отпустить, если вообще решу…
Бургер улыбнулся и вернулся за стол к бумагам.
– А еще, – сказал он, – я бы дважды подумал, прежде чем выкидывать подобные фокусы снова. Я заметил, как та милая скрипачка ходит за тобой по пятам. Если не хочешь рисковать ее жизнью, делай, как я сказал. – Он кивнул охране, и в затылок Александру прилетело прикладом винтовки. Последнее, что он запомнил, – это гогот Бургера и наплывающую перед глазами темноту.
Глава тридцать вторая
Ноябрь 1943, Терезиенштадт, Чехословакия
– Александр?
Тео вновь был рядом, подумал Александр, но не открывал глаз, пытаясь лежать неподвижно. Он играл в эту игру все последние дни и сбился со счета, не зная, сколько времени уже провел в госпитале после того, как получил тяжелое сотрясение, вывих плеча, растяжение лодыжки и бесконечное количество синяков и порезов. Он знал лишь, что провалялся там больше месяца.
Он ждал, когда заскрипит кресло, а бормочущий Тео вместе с медсестрой направятся на выход. Только после того, как за ними мягко закрылись двери, он, довольный тем, что Тео ушел, едва приоткрыл глаза, чтобы проверить обстановку, а затем, выдохнув с облегчением, понял, что один в палате, и позволил себе пошевелиться.
Опираясь на здоровую руку, он приподнялся на кровати и глотнул воды. Было стыдно за то, что он так себя вел по отношению к Тео, спасшему его вот уже во второй раз. Однако именно Тео был виноват в том, что они провели последние месяцы в лагере, даже не попытавшись бежать. Разве Александр не предупреждал его? Разве он не уговаривал его бессчетное количество раз, что нужно готовить побег? А теперь после той сцены у Бургера охрана лишь пристальнее стала наблюдать за ними. Если до этого шансы на побег были малы, то сейчас они были почти равны нулю.
Александр взглянул на тикающие часы, висевшие на стене. В этом госпитале было довольно тихо, а иногда до чертиков страшно. Александр видел, как мертвых выкатывают из палат, обращаясь с ними, как с мусором, не достойным погребения. Он не мог решить, где было хуже: здесь, где он был свободен от бесконечной работы, или там. За недели, проведенные тут, у него было более чем достаточно времени, чтобы поразмыслить о многом и прийти к выводу, что думать – не всегда хорошо.
Разве я не говорил тебе бежать, когда был шанс! Но нет, ты не слушал! В этом твоя проблема. Ты всегда был слишком слаб и сентиментален!
Александр прорычал, пытаясь отогнать от себя призрак Жака Робишо и подумать о Лике. Она провела час около его постели. Как и Тео, Лика ежедневно навещала его, иногда даже дважды в день. И такая преданность вкупе с пониманием того, что они все тут умрут, позволила ему дать волю своим чувствам, которым он до этого момента сдерживал. Все здесь происходило очень быстро, а потому было трудно не поддаться тому, чего хотело его естество. Он внимательно слушал, как Лика рассказывала ему всякие истории, и не возражал, когда та пыталась покормить его. Едва порезы зажили и он почувствовал, что сила вернулась в мышцы, он первым делом притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. Он бесконечно скучал по Лене и любил ее до потери пульса, но разве это теперь имело значение? Кроме того, было приятно впервые в жизни сделать что-то исключительно для себя и самостоятельно решить, как прожить остаток отведенной ему жизни.
Он натянул тонкое хлопковое одеяло до самого подбородка, пытаясь согреться. Пока что ему удавалось избежать простуды, но не было ни малейшего желания испытывать судьбу. Он лежал и раздумывал, что же Лика принесет ему сегодня? Обычно она давала ему еду, которую удавалось вынести из столовой. Александр вздрогнул, представив, во что превратился после стольких дней без нормальной пищи. Он еще раз глянул на часы: Лика должна была прийти совсем скоро, но ему хотелось спать. Наверное, можно прикорнуть всего на минутку, и Александр позволил усталости взять над собой верх.
Аня, с дороги!
Нет! Он хороший мальчик! Он не будет, как ты!
Александр увидел, что рядом с ним горит костер. Глаза слезились от дыма, но он не мог двинуться с места, очутившись в ловушке.
Он мой сын, разумеется, он будет как я. В нем течет моя кровь, он мной воспитан, иначе быть не может. А теперь с дороги!
Нет! Александр, беги!
Стук. Вскрик. Запах горящего дерева и жар голодного пламени.
– Нет! – прокричал Александр, склонившись над матерью; из глаз текли слезы. Ему подумалось, что даже мертвая она выглядит умиротворенной и спокойной. Александр обнял ее. А затем нож, удар и все кончилось.
Хочешь жить трусом? Беги. Но помни. Тебе не изменить себя.
Александр? Александр?
Он двинулся, качая головой. Это не могло происходить по-настоящему. Нужно было проснуться. Она же мертва. Но запах от ее одежды был таким реальным, а голос звучал совсем близко.
Он видел, как она, улыбнувшись, склонилась над ним, положив руку на его лоб так, как всегда делала, когда он заболевал.
Никогда не забывай, как крепко я люблю тебя, Александр. Не важно, где я, ты всегда можешь увидеть меня: лишь глянь на небо, я буду там между звезд наблюдать за тобой. Не сдавайся.
– Я устал! Больше не могу, – всхлипнул он.
Подержись еще немного. Не слушай отца. Я носила тебя в своем чреве и кормила своим молоком. Я – это ты. А ты – это я. Я поняла это в ту самую секунду, когда ты родился. Не важно, что говорят остальные. Будь тем, кем хочешь быть, не смотри на других.
– Александр!
Он открыл глаза. Медсестра с обеспокоенным лицом пыталась его растормошить. Он взглянул на свои простыни и одеяло: они были сырыми от пота.
– Где она? Где моя мама? Она была тут! – Он огляделся по сторонам, но не увидел ее.
– Вы уверены, что его нужно выписать сейчас? У него жар, – сказала медсестра охраннику, стоящему около койки Александра. Юноша посмотрел на часы: Лика должна была вот-вот прийти.
– У меня был приказ выписать всех, кто может ходить.
Александр сощурился: сильный немецкий акцент резал слух. Охранники раздавали приказы медсестрам, а те что-то кричали им в ответ.
– Не нужно, – сердито произнесла медсестра, стягивая с Александра сырые простыни. – Он встанет на ноги уже через пару недель. Пожалуйста, не торопите его с возвращением на работу, – говорила она, помогая Александру встать.
– Что происходит? – спросил Александр.
– Нам нужны койки для других целей.
Александр проследовал за охранником, который повел его прочь из госпиталя. Вначале он хромал, боясь ступать на больную ногу, но вскоре почувствовал, что былая боль ушла и на ногу теперь можно опираться. Охранник открыл двери, и ледяной воздух ворвался в госпиталь. Они не успели дойти до главной площади, когда Александр заметил, что вокруг подозрительно тихо.
– А где все?
– Перепись. Приказ Бургера. – Александр хотел было спросить, зачем нужна была перепись в таком-то месте, но охранник резко остановился около барака под названием Ганновер. – Впредь думай, прежде чем спрашивать о чем-то, – сказал он, пиная Александра в спину с такой силой, что тот упал на землю.
Он принялся растирать разбитое колено и подвывать от боли, а охранник медленно пошел по своим делам. Напрягая все силы, Александр поднялся и вскарабкался вверх по лестнице, затем рухнул в своей крошечной грязной комнате. Он повернулся лицом к стене и прислушался, но в бараке было тихо. Нужно было найти Тео, узнать, что происходит, и удостовериться, что с ним все в порядке.
Но тело отказывалось повиноваться. Веки налились тяжестью, и он крепко заснул.
* * *
– Александр?
Он сонно поморгал и открыл один глаз, увидев обеспокоенное лицо Тео прямо над собой. Рядом с ним Василий радостно хлопал в ладоши.
– Он вернулся! – кричал Василий. – Вернулся и жив!
Танцор выбежал в коридор, чтобы рассказать новость остальным. Александр медленно приподнялся и потряс головой. Тео обнял его:
– Боже мой, Александр. Я так за тебя боялся!
– Сколько времени?
– Утро. Когда мы вернулись поздно ночью, ты крепко спал.
– А где вы были?
Тео пожал плечами:
– Нас просто считали. Бургер повелел всем выстроиться в ряд и ждать, пока всех не пересчитают. В конце концов люди начали падать в обморок от переохлаждения. – Он покачал головой, будто отгоняя дурные мысли. – Многие уже умерли от гипотермии.
В голове Александра щелкнуло: вот почему им нужны были койки в госпитале.
– А Лика?
– С ней все в порядке, – заверил его Тео. – Она, кстати, искала тебя. – Он поднялся и выглянул в коридор, затем сел напротив подопечного и зашептал: – Александр, я был не прав. Нужно было послушать тебя, когда ты говорил, что им нельзя верить.
– Все в порядке. Все равно мы вряд ли что-то сумеем сделать.
– Они устроили проверку из-за попытки бегства, совершенной группой мужчин.
– И? – коротко спросил Александр, видя обеспокоенное лицо Тео.
– Я… Я не знаю, что на меня повлияло: страх за судьбу Лены и то, что они могут с ней сделать, или слепая вера в пустые обещания немцев. Из-за меня мы потеряли целый год.
– Все в порядке, – ответил Александр, внутренне готовый к тому, что они останутся здесь до конца своих дней. Оба сидели в тишине, пока Тео не прокашлялся и не сказал:
– Нет. Не в порядке.
В тусклом свете комнатушки он пытался рассмотреть лицо Тео и понял, что тот смотрит на него с былой уверенностью и бесстрашием.
– О чем это вы говорите?
– Мы сделаем то, что нам удается лучше всего, – исчезнем.