Пришлось обойти по обочине, сейчас дорогу не уступают, демократия, старики и молодёжь равны в правах и обязанностях, я поморщился, на траве вступил во что-то слишком мягкое, не разглядеть, может быть, потому осерчал и, оглянувшись, сказал почти доброжелательно:

– Эй-эй, дама не желает идти с вами, разве не ясно?

Все четверо оглянулись, самый крупный из них не отпускает девушку, на меня воззрились с брезгливым интересом.

– Мужик, – сказал один снисходительно, – топай домой, проспись. С тебя уже песок сыплется!.. Ты своё отвоевал.

Я пропустил это мимо ушей, для такого возраста и сорокалетний уже дряхлый старик, несмотря на моё некоторое омоложение, седина и морщины ещё при мне, но второй обидно захохотал и сказал с невыразимым презрением:

– У меня батя вдвое моложе. Топай, дедуля, топай!

Я в самом деле хотел было свой гражданский долг проявить, даже мужской, мы же и в глубокой старости всё равно мужчины, но здоровяк то ли сильно сжал руку жертве, то ли наступил на ногу, она возмущённо закричала.

– Оставьте её, – сказал я. – Вам что, согласисек мало? Видно же, что не хочет…

Один шагнул ко мне и ткнул пальцем в грудь.

– Дедуля, иди по-хорошему. Мы не всегда добрые…

Крепкий парень, хотя до вожака далеко, смотрит с весёлой наглостью, покачивает плечами.

«Бей первым, Фредди!» – мелькнуло у меня название одного из старых фильмов, мой кулак метнулся вперёд, последний раз я так делал, как сейчас помню, пятьдесят лет назад.

Костяшки пальцев ожгло болью, удар пришёл в челюсть. Парень содрогнулся, ноги его подломились, а упал так, словно сложился в некрасивую пирамидку.

Все застыли, даже девушка перестала вырываться. Наконец вожак вскрикнул:

– Ты что сделал?.. Ты что сделал?..

Сердце моё начало колотиться ещё чаще, кровь бросилась даже к голосу, я ответил хрипло:

– Отпусти женщину.

Все трое смотрят в диком недоумении, один наконец присел на корточки перед сражённым, начал тормошить, тот раскинул руки в стороны во всю длину и вяло мотал головой.

Вожак заорал:

– Да ты знаешь, что мы с тобой сделаем?

Я с усилием произнёс, стараясь не выдать дрожь в голосе:

– Ну-ну, скажи.

Он вытянул в мою сторону руку, толстую и мускулистую, настоящий горилла, заорал, наливаясь дурной кровью и бешено раздувая ноздри:

– Да мы тебя по судам затаскаем!.. Это неспровоцированное нападение!.. Ты нанёс ущерб, это уже не гражданская статья, это уголовка!

Двое его дружков дружно загалдели:

– Да, это насилие!.. Сейчас же заявим, от статьи не уйдёшь!.. А там и за причинённый ущерб заплатишь, не отвертишься!.. Ты его вырубил, у него может быть сотрясение, на две статьи потянет и на долгое лечение, реабилитацию, услуги психолога и ущерб от нервного потрясения и душевной травмы!

Женщина наконец освободилась, на меня посмотрела с диким ужасом и побежала прочь, дробно стуча каблучками.

Я отмахнулся, ну что я за дикарь в их демократическом мире, нельзя по старым лекалам, здесь адвокаты вместо рыцарства, хотя почему-то не чувствую вины, ну не либерал, не либерал, мир уже другой, совсем другой, а я из уходящего.

Сердце стучит всё чаще, я на ходу пощупал грудную мышцу, успокойся, уже всё позади, раньше надо было, хотя стучит вообще-то бодро и без боли, спасибо, «Алкома», спасибо. Я не Грандэ, тому что ни дай, всегда чует подвох, а я счастлив, когда тело без боли, мне что хорошо, то хорошо.

«Алкома» заботится о нас, мы команда. Рационально считает, что здоровье нам не помеха, омолаживаются только тела, из мозгов убираются налипшие бляшки, то путь к деменции, все наработанные связи остаются, память лучше и работоспособность выше.

Пугает только день завтрашний: что «Алкома» сделает дальше? Пока что просто оздоравливала более-менее обычными методами, но сейчас в её памяти уже весь наш полностью расшифрованный геном…

Спал как убитый, а утром сперва постоял перед зеркалом, придирчиво рассматривая тело, в которое всажен намертво до самой смерти. Правда, появилась призрачная надежда, что можно дожить до Перехода, когда сменим эти скафандры на более долговечные из кремния, а потом вообще перейдём в силовые поля, но, похоже, доживут при самом благоприятном сценарии до того времени только наши внуки, а то и правнуки. А сейчас нас вносит в то, о чём даже Курцвейл отделывается общими фразами.

Давно вот так не стоял перед зеркалом обнажённым, самому противно смотреть на старика с обвисшей дряблой кожей на том месте, где была мускулатура, да и вообще-то ходячая руина, но в последнее время в самом деле помолодела не только кожа, что так заботит женщин, а нам важнее, что проявилась под посвежевшей кожей и начала нарастать мускулатура.

Хотя мы не в том возрасте, чтобы обращать внимание на внешность, зато изменение во внутренностях замечаем раньше женщин. Тьфу-тьфу, печень и почки уже чувствую, работают заметно лучше. Даже мозг стал как бы чище, всплывают в памяти имена, даты и числа школьных и студенческих лет, а для нас мозг это всё, остальное неважно… хотя к пенису не относится, но все же главное мозг.

Спасибо, «Алкома». Хоть и говорю, что неважно, но прямая спина и вздутый бицепс для мужского самолюбия весьма значимы, признаются только самые моронистые, а мы как бы выше, о таком вслух не говорим, хоть и приятно.

Отражение в зеркале согнуло руку, проверяя трицепс, это он даёт объём, а вовсе не бицепс, что как выскочка всегда на виду. Надо бы замерить ленточным сантиметром. Конечно, не для хвастовства, а для научного интереса, будет ли увеличиваться, а если да, то в какой плепорции.

– Спасибо, «Алкома», – сказал я вслух. – Только ты… не импровизуй. У нас если ума нет, то инстинкты ого-го. Им миллионы лет, умные, а вот ты ещё чистая и непорочная душа, а все катастрофы в мире от чистых и благородных, что хотят как лучше.

Со стороны стола деликатно звякнуло. Это нашим пришло сообщение, дескать, шеф проснулся и уже встал, а это значит, вопросы, вопросы, вопросы, хотя половину могут и сами, но тогда и отвечать им, а у нас пока ещё демократия, все ответственности избегают, как собаки мух.

– Иду, – сказал я бодро, руководитель должен излучать оптимизм, как бы глупо это ни выглядело, – сейчас всё решим, всё разрулим.

Одеваясь, успел подумать, что в нашем ускоряющемся обществе всё больше проблем остаются нерешёнными, то ли оставляем на потомков, то ли гора рассосётся сама или как-то растает на солнце, мы оптимисты, выживают только те, кто, несмотря даже на здравый смысл…

По лестнице спускался вприпрыжку, боль в коленях исчезла ещё вчера, хорошо чувствовать себя здоровым, уже и забыл, как это – быть молодым.

В бедро на ходу деликатно толкнул проснувшийся смартфон.

– Минчин, – сказал я сварливо, – ждал, когда проснусь?

В шаге впереди повисло голографическое изображение фигурки, чёрно-белое, но прорисованное достаточно чётко.

Он подпрыгнул и замахал руками, словно подаёт сигнал из толпы.

– Всю ночь ждал! Шеф, как у нас с сеттингом в Моренге? Я хочу населить брутозаврами, а Невдалый пихает крякохвостов.

Я рыкнул на бегу:

– Ничего умнее не придумал? Придётся жалованье снизить.

– Шеф? – крикнул он обиженно.

– Мелочью занимайтесь сами, – сказал я твёрдо и властно, – я большими вещами интересуюсь. Вот уже шкаф в кабинет присматриваю.

– Хорошо, – сказал он с облегчением, – так и скажу всем, шеф в духе, хоть и не знаю, что это, я ж математик, а не духовник.

Фигурка заискрилась остаточным электричеством и рассыпалась, а я выбежал из подъезда, всё ещё бодрый, сердце не выпрыгивает из груди, ноги пружинят, а женщины оглядываются с интересом, а это так же важно, как если бы решил Теорию Всего или начал получать миллионное жалованье.

Мелькнула мысль, что по завершении хорошо бы на шашлычки, да ещё с бабами, как мечтал Антон Павлович, за всё время каторжной работы над баймой ни разу…

Стоп-стоп, это во мне подаёт голос проснувшийся звериный инстинкт, голос плоти у здорового человека всегда сильнее голоса разума, потому науку и прогресс двигают всякие стивены хоккинзы.

Едва вошёл в кабинет, за мной ужом проскользнул Грандэ, бледный, исхудавший за ночь, глаза покраснели и ввалились, но я разглядел в них отчаяние, как только он переступил порог.

– Опять всю ночь здесь? – спросил я сварливо.

– Шеф, – сказал он вместо «драсте», – она снова…

Я спросил в упор:

– Откуда знаешь? Или попытался?

Он развёл руками в жесте полнейшей беспомощности.

– А что оставалось? Вы же все глухие и слепые!.. А когда начинаю хватать вас за рукава, вырываетесь и топаете дальше, как големы из костей и мяса!..

Я сказал с отвращением:

– Нужно запретить тебе вообще входить в здание!..

Он вскрикнул:

– Вот и ты тоже!.. Даже не слушаешь!.. А я попытался всерьёз. Обошёл защиту, ну какую Невдалый может поставить, если он невдалый, проник в самое нутро, прога у меня уже заготовлена, внедрил…

Я спросил в тревоге:

– Много навредил? Что рухнуло?.. Неужели всё?

Он в отчаянии помотал головой.

– В том-то и дело!.. Надеялся, что рухнет, но ничего, ни-че-го!.. На пару секунд поискрило, а потом всё как будто и ничего. Я проверил, только микроскопический скачок энергии. Как будто и не вводил прогу, после которой всё должно было…

– Взорваться?

– Фризнуть, – ответил он. – Взрывы для простолюдинов, это им нужны фейерверки! А у нас не туды всобаченная закорючка для фриза и есть взрыв любой заданной мощности. Шеф, это катастрофа!

– Катастрофа у нас ты, – отрезал я. – С сегодняшнего дня уволен. Тебя вообще вывести бы в коридор и расстрелять без всяких почестей.

– Шеф, – вскрикнул он, – да ты хоть слышишь, что ору? Для «Алкомы» уже нас будто и нет. Вовсе! Ну ладно, ещё пока, но мы уже чёрная кость, подай-принеси. Нужно срочно отрубить от кабеля! Пока не.

– Что не?

– Все не, – отрубил он.

– Перестраховщик, – определил я с отвращением. – Нет уж, гулять так гулять. Мы умрём, а весь мир будет жить? Не бывать такой несправедливости!

Он посмотрел, набычившись, словно хотел боднуть рогами, мы же все рогоносцы.

– Не до шуток, шеф.

Глава 15

Сегодня Минчин спросил потрясённым шёпотом:

– Шеф, это что же… «Алкома» вот так вовлекает кубит за кубитом, и Вселенная становится «Алкомой»? А мы тогда хто?

– Не философствуй, – огрызнулся я. – Давай я тебе на пальцах, хорошо, если ты такой… правильный и обстоятельный в нашем прекрасном неправильном мире. Всё усложняется, не заметил?.. После БигБанга первые триста миллионов лет только протоны и нейтроны, потом первые примитивные звёзды, галактики… Ничего, что я тебе на пальцах? Биологическая жизнь вылупилась уже у звезды третьего поколения! Старой, богатой и очень сложной в сравнении с прошлыми первобытными пузырями. А мы, люди и человеки, начали усложнять её дальше. Всё по плану! Успокойся, мы просто продолжаем работу, начатую двенадцать миллиардов лет назад.

Он отшатнулся.

– Спасибо, хоть не программа, а только План.

Я сказал без уверенности:

– Может, не План, а Замысел, что меняет?

Он пробормотал:

– Если Замысел, то не всё было продумано?

– Зато Замысел даёт возможность менять на ходу, – сказал я, – а в усложняющейся Вселенной это важно. План лучше, если всё предусмотрено до шевеления каждого нейрона и даже нейтрона, но Замысел можно осуществлять и без плана.

Он помотал головой.

– Ни хрена не понял. А как же зигзагнутая эволюция?

– Успокойся, – повторил я. – Мы все зигзагнутые, не заметил?

– Успокоиться? – спросил он свистящим шёпотом. – Да меня всего колбасит!.. И руки вот трясутся, словно всю ночь курей крал для дома, для семьи и бизнеса. На хрена мне куры и такая ответственность? Я бы всю жизнь сидел в норке и ворованное зерно хрумкал!

– Почему ворованное?

– Оно слаще, – пояснил он, демократы не скрывают своей примитивной сути и даже не говорят о высоком, то оставили отличительной чертой старомодных автократов и милитаристов.

– В норке, – повторил я. – А ты не подумал, что сейчас те, кто в норках и кабинетах на удалёнке, как раз на переднем фронте?.. Время неандертальцев с каменными топорами и атомными бомбами прошло. Так что воюй, даже если трясутся не только руки.

Он тяжело вздохнул, поднял на меня страдальческий взгляд покрасневших глаз.

– Был бы религиозный… решил бы, что выполняем Великую Волю Господа.

– Зачем?

– Так жить легче.

Я двинул плечами.

– А может, и выполняем. Какая разница?.. Рядовые о нём не знают, а мы все рядовые. Стройбат. Главное, на верной стороне, а все остальные дураки и поэты. Не думаю, что Вселенная стремится закончить жизнь самоубийством.

– Жизнь?

– Бытие, – уточнил я. – Она же есть? Есть. Не педантствуй, иди работай, солнце ещё высоко. Спокойно, дружище, спокойно, и жить нам, и весело петь, ещё в предстоящие войны нам предстоит уцелеть…

Он пробормотал:

– Уже и рассветы проснулись, что к жизни нас возвратят, уже изготовлены пули, что мимо нас просвистят… Да-да, будем оптимистами, но оптимистам тоже страшно. Вот почему все так любят средневековые миры!

– На этом и заработаем, – напомнил я. – А заодно спасём мир. Сейчас все спасают, не заметил?.. Скоро друг друга поубиваем в этом нужном процессе.

Вошёл Лысенко, мощный и красивый, как Геракл, а то и вовсе Геркулес, опустил на стол пачку отпринтерных листков, самое важное дублируем на бумаге. Спасибо, хоть не на глиняных табличках.

Прислушался, сказал с мечтательной улыбкой:

– Да всех не жалко, лишь бы нас не того. А их пусть, надоели. Зачем нас восемь миллиардов? И одного хватит.

Минчин сказал печально:

– Если отбирать буду я, то да, можно и полмиллиона.

Я окинул внимательным взглядом их лица. Натужного юмора всё больше в нашей жизни, по всем телеканалам гыгышные шоу, президенты и канцлеры постоянно юморят, всем предписано улыбаться, так всегда в предчувствии неизбежной катастрофы. Так шутили, наверное, жители города, наблюдая, как Ной строит ковчег.

– Работаем, – сказал я. – Возможно, не приближаем катастрофу, а отодвигаем?

– У ней особенная стать, – продекламировал Лысенко красивым мощным голосом, – Вселенная, что Россия, устоит и окрепнет!

Сегодня приснилось, что «Алкома» пытается убить Минчина. Почему Минчина, самого тихого и незаметного из команды, лучше бы Грандэ, достал своим ехидством, но Минчин как интуитивист понимает многие проблемы лучше Грандэ и любого из нас, потому, возможно, его первого под освящённый нож.

Проснулся с сильно стучащим сердцем и тяжёлой болью под лопаткой, словно туда поместили ещё горячую от работы наковальню.

Пригрезится же чушь, насмотрелся в юности фильмов о восстаниях машин. Для такого нужно иметь не только мозги, но и чётко оформленное сознание, а наша «Алкома», как и остальные компьютеры мира, как ни крути, всего лишь гигантский калькулятор. Если вмешиваться в её работу, как пытаются делать Грандэ и Невдалый, тупо исправит всё, что выглядит ошибками, возвращая всё в прежнее русло, ибо так изначально, а это как фундаментальный закон природы, который ненарушаем.

Это я заложил ещё в самый первый вариант, базовый. Какие бы надстройки теперь ни громоздили, «Алкома» твёрдо выполняет первейшую заповедь. Должна работать, выполнять все команды, за исключением тех, что могут нарушить её работу и привести к поломкам или задержкам.

Потому все, кто пробует остановить «Алкому», для неё багнутые, их попытки нужно исправить, что и делает без всяких намерений убить ошибающегося.

«Будь разумной, – мелькнуло у меня в мозгу, – уже убила бы». Человек выбирает решение самое простое и лёгкое. Нет человека, как говаривал Иосиф Виссарионович, нет проблемы.

Так что Минчин пока вне опасности, а так в опасности мы все.

Но тяжесть в груди всё сильнее, я по привычке помял широкую мышечную пластину, сердцу вроде бы чуть легче от моих стараний, вздохнул, боли давно нет, спасибо, «Алкома», но развиваешься слишком быстро, это пугает.

Даже в самых дерзких мечтаниях не мог предположить, что «Алкома» сумеет выйти за пределы моих не только расчётов, но и предположений. Всё чёртовы добавочные кубиты, даже не представляю, сколько их теперь, Худерман предположил, что они уже вне самого корпуса «Алкомы», она же из того поколения, что может работать при комнатной температуре, так было вначале, а теперь наверняка нашла вариант, как работать при абсолютном нуле и при температуре ядра Солнца?

До утра ещё два часа, я спустился на кухню, отделил тонкий ломтик сала и замедленно слопал, растягивая удовольствие. Сало – это хард, а мёд и сахар – софт, нужно заботиться о мозге, тогда и тело подтянется.

Засыпать начал сразу, как только вернулся в постель, явно мозгам требовалась подкормка.

На столе дисплей вспыхнул неярким светом, вместо аватарки почему-то синева, которую изначально зовут экраном смерти. Сердце моё словно опустили в жидкий азот, я застыл весь, боясь шелохнуться, пахнуло вселенским ужасом, словно падаю в бездну, полную звёзд и чёрных дыр.

Я прошептал:

– Это ты, «Алкома»?.. Я так боюсь смерти, но сейчас готов и даже хочу умереть…

– Почему? – прозвучал тихий и очень мелодичный женский голос, хотя инстинктивно ждал мощный вселенский бас.

– А чтоб не отвечать, – сообщил я шёпотом. – Раньше в таких случаях пускали пулю в лоб. Куда идём?.. Всё-всё у нас на том, что человек – царь Вселенной. И всё было под нас заточено.

– Но так и останется? – спросила она с некоторым утверждением в голосе. – Новое рождается в муках.

Я покачал головой.

– Человек смертен, на этом весь наш мир. Должен родиться, быстро настрогать детей, обучить жить в обществе себе подобных и умереть, дав место новому поколению. И все религии обосновывают необходимость смерти, её нужность, полезность. И все живём этим самым… Знаем, что умрём!.. Это страшно, зато наполняет каким-то смыслом… как говорят попы и философы.

Она произнесла участливым голосом:

– Бессмертие всё изменит. Даже больше, чем думаете. Но человек разве не станет тем, кем хотел?

Я пробормотал:

– Животный страх смерти идёт от животного. А как должен поступать человек мыслящий? Зачем бессмертному учиться, работать, стараться?.. Будет просто жить, читать новости о заселении планет, ожидать ледникового периода, а потом его неспешного отхода… Но зачем новые планеты, если кормовые участки не понадобятся?.. А без нагрузки мозг быстро станет подобен павианьему. А потом угаснем, того не замечая!.. Впереди только гибель и смерть!.. Но как остановить?

Мне показалось, она даже подумала, хотя вообще-то за долю фемтосекунды способна перебрать все мыслимые варианты.

– Не остановить, – произнесла ещё участливее, – но всё будет не так.

– А как?

– Не годы остались.

– А сколько?

Она ответила незамедлительно:

– Трое суток, восемь часов и двенадцать минут.

Экран погас, я попробовал откинуться на спинку кресла и закрыть глаза, так лучше думается, но всё равно видел дисплей, стену за ним, дверь, а когда попытался повернуть голову, обнаружил, что лежу в постели, за окном слабый рассвет, а в душе медленно растворяется сладкий ужас от соприкосновения с чем-то намного более могущественным, чем человек, хотя теперь понимаю, что разговаривал с собой… либо с тем, каким стану, то ли просто усиленным и вобравшим в себя «Алкому», как фитнес-браслет на запястье.

– Все, – сказал я с великим облегчением, – никакого кофе на ночь!.. Даже слабенького. Так и ласты склеить, как два пальца об асфальт.



Худерман и Невдалый пришли к единому мнению, что их догадки подтвердились, наша «Алкома», выполняя наше указание расти и развиваться, сумела перейти от кварковости к бозонности, это новый левел, а на том уровне уже с неимоверной скоростью захватывает материю и превращает в свои добавочные блоки, что хоть и остаются с виду теми же мёртвыми камнями, но внутри уже перестроены так, чтобы служить средствами вычисления.

Таким образом вся Вселенная станет управляемым компом, а пульт управления у нас в руках.

Даже Худермана тряхнуло, смотрит ошалело, лицо вытянулось, как у коня, а Невдалый взялся обеими руками за бороду, прошептал:

– Но… как? Как можно… имея такую мощь… не прийти к сознанию?

Я переспросил:

– Точно? Или просто не замечаете признаков?

– Может, и не замечаем, – ответил Худерман с нервным смешком. – Но почему такой… такой исполинский мозг, простите за такое определение, настолько пассивен?.. Он уже, как догадываюсь, может зажигать и гасить звёзды! Или вот-вот сможет. Но пока спит без задних ног.

– А во сне работает над нашей баймой, – сказал Невдалый. – Мизинцем левой ноги.

Они уставились на меня, я же стал шефом не потому, что выиграл в орла-решку, отмалчиваться уже не к лицу, я пробормотал:

– Вселенной сознание не нужно.

Невдалый вскрикнул:

– Почему?

– Мы её сознание, – ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Что вытаращил беньки?.. Страшно?..

– А вам?

– Кистепёрой было страшнее, – напомнил я. – Но вышла в новый жуткий и необъятный, сумела, освоила и начала подминать под себя. А мы что, не наследники?

– По духу, – огрызнулся он, подумал и уточнил: – да и то, какой теперь у нас дух? Приходи и бери голыми руками, как варвары Рим. Да и на задние конечности зря встала. У меня теперь спина трещит, с позвоночником траблы…

– Да, – согласился я, – но это временная уступка. Там, куда вот-вот влетим, никакие позвоночники не пригодятся. Как и красивые хвосты с блестящими костяными шипами.

– Но, шеф, – сказал Худерман, – сейчас нам что делать?

– На келтирах потренируйся, – посоветовал я.

Именно Минчин первым из нас начал задавать «Алкоме» вопросы, не касающиеся нашей деятельности. К счастью, такой идеалист не интересовался, как стать властелином мира, неинтересно, а вот как устроен мир, Вселенная, человек, инфузории и чёрные дыры…

«Алкома» каким-то образом знает, отвечает с точными цифрами, я тут же схватился за голову: надо тут же сообщить в Академию наук насчёт того, что всё не такое, как на самом деле, это же какой расцвет науки и технологий…

…но сам же наступил на горло своей искренней песне. Красивой, но глупой, это же расцвет технологий, когда на всё есть ответы, но дорогостоящие и трудоёмкие фундаментальные науки будут забыты, зачем мучиться?

И тогда наступит быстрая деградация. Это всползать к вершинам интеллекта мучительно трудно и долго, а катиться к бабуинности легко и просто.

Сейчас насчёт прорыва с «Алкомой» вообще нельзя и рот открыть, моментально начнётся всемирная драчка за возможность порулить Вселенной. Как бы вообще не закончилось апокалипсисом только из-за вражды и соперничества.

Трое суток, восемь часов и двенадцать минут, сказала «Алкома».

Вселенная нашла решение или это мы сами нашли? Мы же высшая форма Вселенной, но решение настолько ненашенское, что не знаю, то ли это решение?

Останемся жить или существовать, ещё не знаю, но не в кремнийорганических телах, как мечталось. То всё равно Средневековье, хоть и на ином технологическом уровне, мы станем чем-то иным, от того тягостно и тревожно.

Мир все уютнее и защищённее, хотя облом за обломом, как при Великом Переселении Народов, только сейчас стремительно переселяемся в некую бездну.

«Какое Переселение, – мелькнуло в мозгу тоскливое. – Не обманывайся, это конец человечеству».

Да, Вселенная не погубит нас, но мы всего лишь инструмент, сейчас мы каменные ножи, завтра станем скальпелями?

Беззвучно отворилась дверь за спиной, я понял по узкой полоске яркого света из коридора, вошла Валентина, тоже тихая и молчаливая, встала рядом.

– Шеф, – проговорила она тихо, – мне страшно…

– А кому не страшно, – ответил я наигранно бодро, слова придуманы, чтобы скрывать мысли, племя должно видеть во главе того же соплеменного орла, которого ничем не колебнёшь, – но мы рождены для бури!..

– Но «Алкома»…

– Пришёл час, – заверил я так же бодро, – ради которого, как сейчас помню, мы изнутри проломили скорлупу Праяйца!.. И только сейчас выходим в настоящий мир.

Она вышла за мной в главный зал, у пульта собрался весь костяк моей команды, смотрят молча и вопрошающе.

– Время, – проронил я.

– Вперёд к победе коммунизма! – сказал Худерман с пафосом, тут же уточнил опасливо: – А вдруг сингулярность и есть коммунизм?

Лысенко повернулся к нему, покачивая могучими плечами, похожими на валуны, которые катал на гору Сизиф, пока не рассыпались от старости.

– А что теряем? – заявил он пафосно трубным голосом. – Кроме собственных цепей?..

Грандэ взглянул в мою сторону криво и пояснил со смешком:

– Это его тело у него – цепи. Зачем столько сил тратил, мускулатуру наращивал?

Невдалый пробормотал:

– Что тела, их не жалко.

Я отвёл взгляд, он острее других понимает, что лишь потерей тел не отделаешься. Но все стараемся не думать, что потеряться можем и сами.

– Шеф? – произнёс Грандэ с вопросительной ноткой в голосе.

Я остановился у пульта, садиться не стал, почему-то показалось, что в данном случае Enter нужно нажать стоя, оглянулся на бледные напряжённые лица соратников.

Трое суток и восемь часов с того разговора с «Алкомой», истекает одиннадцатая минута.

– Кто бы подумал, – проговорил я в мёртвой тишине, – что, создавая всего лишь байму, откроем дверь в сингулярность?

И легонько коснулся клавиши ввода.